355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Екатерина Пекур » Дети Мира » Текст книги (страница 21)
Дети Мира
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 08:07

Текст книги "Дети Мира"


Автор книги: Екатерина Пекур



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Ощущая телом каждый новый кусочек его кожи, я дрожала, как от лихорадки, и в миг, когда он изо всех сил прижал меня к себе и провёл рукой по моим волосам, точно спрашивая разрешения идти дальше – меня поглотила тьма… Я раскрылась навстречу его ярости и страсти – обнаженная, свободная, полностью от него зависимая и безумная. Кажется, я разодрала ему спину… Этого не могло быть. Мы не могли быть…так. Но это было…

И много позже, когда мы медленно, очень медленно начали приходить в себя, он не на миг не выпускал меня из рук, и я тонула в волнах слепой и первобытной благодарности, не знаю, чьей… нашей общей на двоих… и бесконечного облегчения, как будто мы оба наконец начали дышать… Я обнимала его, неловко скользя щекой по щеке, касаясь носом самого краешка его русых волос – и не могла поверить… я не верила, что это происходит наяву, а только тискала его за шею и всхлипывала, немея от этого тёплого необыкновенного ощущения, когда он бережно трогал губами мою кожу… Это напоминало сон или бред, и потому не знаю, когда же мы действительно заснули…

Утром я проснулась мокрая и озябшая. Туман стелился за входом в пещерку, покрывая мир слоем влаги. Где-то капала вода. Мы так и лежали, крепко обнявшись, на разбросанной одежде и мятой сумке. Мягко отстранившись от меня, Карун что-то пробормотал про костёр и встал. Закутавшись в одеяло, я смотрела, как он чиркает ножом по камню, роняя искры на мокрые ветки – обнаженный и сильный. И ни капли не мой. Я не знала, сожалеет ли он о том, что с нами произошло ночью. Потом я ощутила, что мои щёки горят – загадочные силы Дара возвращались ко мне – потому, наверное, мы не и околели за ночь на этих камнях – об меня запросто можно было греться. Теперь я могла слететь с карниза – я была в этом уверена. Спору нет, подумала я отстраненно, пережитое было получше любого ужина и сна…

Словно услышав мои бесстыжие мысли, да Лигарра глянул на меня исподлобья, и в его глазах таилось что-то, чего наяву я от него никак не ожидала – бесконечное, живое тепло. И ещё, быть может, на миг – мальчишеская растерянность – будто произошло что-то совершенно для него неожиданное. А потом он снова опустил глаза – с абсолютно недвижимым лицом, хотя, может, чуть медленнее, чем обычно.

Наверное, мы оба думали об одном и том же – что у охватившей нас животной страсти нет будущего, и что родилась она никак не вчера… Но ей бы никогда не ожить, ни за что, никак, если бы не… не всё это. Где ночь застала, фактически выкинутые из официальной жизни – может быть, в его системе координат что-то такое и допускалось (и я даже полагала, что регулярно случалось!), но уже никак не в моей. Это было немыслимо в обоих мирах Мира. И там, где мы оба должны были соблюдать Порядок Вещей, а он был холодным безупречным человеком власти – и там, где он был злодеем из Комитета, приговоренным бризами к смерти. Нет, конечно, это была не только страсть. В нашем возрасте главным органом удовольствия был, в первую очередь, мозг, а уже потом всё остальное. То, что ниже пояса. Но и это – оказалось для нас… слишком живым.

…И пожалуй даже… совершенно для меня обезоруживающим…

Не вылезая из-под одеяла, я надела брюки и кофту; встав, я пасмурно запустила руки в сумку. Секс сексом, но позавтракать нам обоим следовало. Еды было крайне мало.

Не глядя на Каруна, я разломила ломоть хлеба и кусок сыра пополам. Смысла экономить, по-моему, не было. Остатков того, что я уволокла из дому, нам едва хватало, чтоб заморить червячка. Итак надо было подкрепить силы и попытаться найти еду в живой природе. К тому же, что-то подсказывало мне, что пережитое Исцеление для человека отнюдь не безразлично – откуда берутся силы для такого бешенного заживления? Кажется, из его же личных резервов – итак пополнить их надо как можно скорее. Всё так же не глядя друг на друга и сидя на камнях, мы молча поели, потом да Лигарра встал и молча оглядел козырёк.

– Без выхода, да?

– Ага.

Ну, посмотреть друг на друга нам всё-таки пришлось. Карун вздохнул. Я встала и протянула руки.

– Обними меня, что ли… Потому что за руку, боюсь, я тебя не удержу.

А он высоты боится, напомнила я себе. Как всякий нормальный аллонга, впрочем. Но да Лигарра мужественно позволил мне столкнуть себя с края пещерки. Его руки на миг стали каменными, и я чуть не крикнула от боли, но уже через миг он совладал с собой и ослабил хватку. Я вдруг ощутила, как бешенно зашлось его сердце у меня под ухом – и он только с трудом взял себя в руки и отстранился.

Я приземлилась на камни – отсюда до воды было уже рукой подать. Солнце уже поднялось, когда нам удалось спуститься к реке. Да Лигарра чувствовал себя жутко неловко, вынужденный доверяться мне в нашем щекотливом способе передвижения.

– Что будем делать?

– Понятия не имею.

– В этом месте мне следовало стать в позу и воскликнуть, о чём же ты думала, покидая да-Карделл, – пробормотал Карун, – Только я представляю, что ты скажешь.

– Правильно – о тебе, дурак набитый, – сварливо проговорила я, – О том, что ты валялся в крови в этой башне, а мне предлагалось слушать лекции профессора Лак`ора по истории Горной Страны. И начинать новую жизнь. На знаю, что на меня нашло, но когда я себе всё это сказала…

– Не надо про это, – внезапно хрипло попросил Карун, ковыляя по камням. Странное, наверное, переживание – ощутить лютые страдания, почти умереть и вернуться к жизни таким необычным образом. Из солидарности я тоже шла «на полную ногу», хотя пьяное ощущение полёта манило всё сильнее – вот чуть-чуть, сейчас, перепорхнуть через этот или тот камушек, ведь это ничего не будет мне стоить в плане растраты сил..! Но я решила, что буду это контролировать. Дар принадлежит мне – а вовсе не наоборот.

Я вздохнула.

– Наверное, я не смогу полностью отдаться этому новому в себе. Меня вырастили как образцовую аллонга. Тень всех подери, я все ещё ощущаю себя человеком Мира! И в то же время… Мне начинает нравиться изучать, что же я на самом деле могу… – закончила я с вызовом.

Карун покачал головой. Я мельком подумала, не стыдится ли он своего ночного порыва – теперь, когда логика снова была его сутью. Ему не следовало падать так уж низко – стать любовником неБогосозданного существа… Или всё-таки не стыдится? Он держал себя череcчур неподвижно, чтобы я поверила в его бесстрастность – я слишком хорошо помнила, кто именно вчера начал первый. К тому же вряд ли его тревожили всякие нравственные аспекты – в конце концов, в современном Мире кто как хочет, так и волочится – лишь бы без последствий – а он вёл себя слишком опытно и умело, чтобы это с ним было в первый или даже в десятый раз. Но пока он терзался (как мне казалось) сомнениями, я терзалась ими в той же мере.

Я не могла вернуться в Мир в компании Каруна. То есть или мне надо остаться тут… или ему. А ему нельзя Вниз. Абсолютно. Я медленно обдумала эту мысль и отложила. Я не хотела её думать.

Оставался шанс, что он сделает выбор в пользу жизни. Но вот что мне потом с его жизнью делать – это был вопрос из вопросов. Мне было неловко признаваться даже самой себе, что мы действительно оказались в жутко двусмысленном положении. Позволить же ему умереть я не дала. Кажется, именно это отец и имел ввиду… Если он понял… Если он уловил то термоядерное, грозовое напряжение, которое висело между мной и да Лигаррой всё это время.

Сгребя меня в охапку, Карун перенёс меня через впадавший в Быстрицу ручей. Я могла бы сказать, что нести меня не стоило, но я позволила себя таскать, как мешок с картошкой. Совсем ведь глупая ситуация, когда мужчина даже так не может проявить себя? Ближе к обеду мы устроили привал. Есть было нечего, разве что ягоды, в изобилии росшие по берегам. Я насобирала их, и мы долго и усиленно жевали. Карун сказал, что так жить нельзя. Мы посмеялись, а потом у нас случилось помутнение номер два. Безо всякого перехода он опустил меня на сухую траву у камней – и через долю секунды я поняла, что единственной мыслью, занимавшей меня все эти часы, было – когда-нибудь снова он это сделает или нет?

В конце концов, решила я спустя какое-то время, всё не так уж и плохо – по крайней мере, когда он чуть ли не изнасиловал меня там, на скалах – это было сделано им не только для возврата душевного равновесия, но и какого-никакого чувства ради… На самом деле, мне кажется, он сам едва контролировал себя, когда я оказывалась в зоне досягаемости. Мне было бы гадко, случись мне заподозрить, что он ведёт себя так из некой корысти – например, чтобы удержать меня рядом. Но я почему-то знала, что такие мотивы ему абсолютно чужды. Каким-то образом, когда мы были вместе, я начинала слышать его изнутри. Он старался ни о чём не думать – мы оба боялись этих мыслей… Но в нём не было ни капли страха. Само собой, если я улечу, тут ему и конец. Одинокому аллонга не выбраться из Гор. И я ощущала дурацкую гордость от того, что его это не пугало.

Тень, я бы на самом деле хотела, чтобы он был моим мужчиной! Злой, невероятно умный, смертельно опасный. Наверное, я дура со странными вкусами (а уж про его-то вкусы я вообще помалкивала). Или нас обоих действительно создали двое божественных придурков – с такими-то последствиями.

Мне было стыдно признаться, но сейчас он вызывал у меня что-то невообразимое. Позволив себе осознать собственные чувства, я теперь хотела его каждую секунду, и ни о чём серьёзном не могла думать. Потому мне доставляло такое удовольствие ловить на себе его улыбающийся взгляд. Нам было не на кого оглядываться – и мы вели себя, как два заблудившися зверя. Наша странная взаимная тяга, замешанная на каком-то неприличном доверии, рожденная в битвах интеллекта и закованная в приличия и обстоятельства от макушки до пят – всё-таки вырвалась на волю. В миг, когда единственной мыслью в моей голове было – ЧТО С НАМИ БУДЕТ? МЫ ПОГИБАЕМ…

Перед закатом вконец оголодавший Карун в отчаянии убил кролика броском камня. Как мне показалось, он и сам не ожидал, что попадёт. Но относительно непуганный зверёк пал на месте. Разведя костёр, мы начали изучение трудной науки выживания.

В следующие дни нам так больше не везло. Есть хотелось нестерпимо, а наш след было бы легко взять – по полностью съеденным ягодам на расположенных вдоль пути кустах.

Но нас, видимо, не искали. Или искали – но где-то в других местах… Карун (с присущим ему отстранённым юмором) пару раз даже отозвался насчёт того, что с подобной организацией патрулирования территории вообще удивительно, как Горы ещё стоят на месте! – и что тут, вне населённых мест, можно не то что скрываться от бризовских властей, а хоть город строить – никто не заметит! Я парировала, что с такой плотностью населения и при таких здешних просторах это не так уж и странно. Может, Совет, или ребята из милиции, или пограничники вообразили, что я, помыкавшись по безлюдным местам, так или иначе приползу назад в Адди. Варианты какого-то иного поведения для человека, открывшего в себе Дар, они даже и не рассматривали. А я и сама не знала, к какому же, в таком случае, варианту поведения, я сейчас иду… и Карун, похоже, тоже. Учитывал ли кто-то а анализе такую вероятность, что я открыла в себе Исцеление? Тень его знает. Но если и учитывал, то могли ли советники думать, что я совершу какую-то глупость из тех, какие я допускала для себя, как потенциально возможные..? например… мне не хватало сил думать об этом.

Так или иначе, мы оба оказались в неком заколдованном мире, совершенно оторванном от привычного. Я сознавала, что мы оба ведём себя совершенно невозможным образом, но это было так естественно – особенно, если не задумываться о следующем шаге и вообще не задумываться…

Мы никуда не спешили, и даже не могли бы ответить на вопрос, зачем мы вообще куда-то идём – это был лишь повод занять время и хоть как-то отодвинуть будущее, которое не сулило ничего хорошего. Мы брели вдоль реки, останавливаясь там, где нам нравилось – и начинали целоваться со всеми вытекающими; потом, в оцепенении, мы закутывались в термоодеяло и оба почти теряли сознание. Каким-то чудом мы умудрялись под этим одеялом помещаться вдвоём, так чтобы ещё и под себя его подложить – на самом деле, это было возможно, только если прижиматься друг в к другу очень сильно и не шевелиться. Но шевелиться нам не хотелось. Не рядом друг с другом, и не после того, что мы друг с другом делали. Утром мы снова двигались в путь, иногда спускаясь к реке, чтобы привести себя в порядок. Ели ягоды, несколько раз, на мелкой воде, удавалось забить ножом рыбу. В какой-то мере между нами ничего не изменилось, и даже больше – потеряв условности и оторвавшись от всего мира, мы почти слились воедино. Нам всегда было о чём поговорить, и это всегда было интересно, и мы понимали друг друга с полуслова, не ссорились и не спорили по пустякам, и не было никаких предпосылок, что это когда-нибудь случится. Наверное, это выглядело безумием, но это было так. И это оказалось так естественно, как дышать – жить рядом, вдвоём и делить жизнь на двоих… Наверное странно, но даже при этом я не позволяла себе подумать, что он мой. Иногда, просыпаясь по ночам, я напоминала себе, что вот, человек, прижимающий меня к себе, как ребёнка – офицер контрразведки, но меня это на самом деле не волновало. Видимо, на это у меня уже не хватало сил. Усилием воли заставляла себя не верить ему, однако на самом деле я не воспринимала это серьёзно. Я жила одним моментом – и было так безумно хорошо, когда в этот момент мы были вместе…

Если с моей стороны такое поведение – такая привязанность к нему – выглядело сбоем здравого смысла, то для Каруна, насколько я понимала, всё было куда сложнее. Он вообще ни в какой катехизис не верил, но о его переживаниях я могла лишь догадываться. Мне казалось, он точно так же, как и я – проживает минуту за минутой, и старается ни о чём не думать. Ни о том, что я бриз, ни о том, что учёные к ним лишь в перчатках подходят – а он, спецоперу третьего отдела, в это время творит неведомо что… Точнее, ведомо. Ведёт себя как примерный мужик своей женщины – и делает это от души. И готов так вести себя и дальше. И ни о чём не спрашивать.

Беда незримо, почти незаметно вставала над нами, чёрная беда невозможности того, что происходило между нами. Но моей души не хватало на оборону против этой беды, и я беспомощно шла ей навстречу. Отказаться от него, бросить его – это было бы выше моих сил, чем-то таким, что причинило бы мне нечеловеческие мучения, лишило воздуха, зрения, пищи насущной… А Карун? Я не знала ответа, но иногда мне казалось – с той самой ночи, когда мы оба бросились друг другу в объятия, в нём родилось и медленно крепло какое-то новое для меня настроение… обречённость, что ли?.. я даже не знала, как это назвать. Безрассудная, отстранённая и притом какая-то неожиданно светлая покорность судьбе. На фоне чудовищного потрясения, едва не умерев и пережив всё это, зная, кто я такая – он сложил оружие и всё-таки принял обуревавшие его чувства. Стал тем, кем он быть не мог. А последствия? Он их отлично понимал – и от всего этого отвернулся. Была ли это слабость – или наоброт – мужество – я не знала. Только однажды ночью – это было, наверное, на пятый или шестой день пути – я открыла глаза оттого, что он неожиданно вздрогнул и прижал меня к себе – так, как если бы хотел закрыть меня от всего Мира. Я не шевельнулась и не спросила, в чём дело – но каким-то образом я это поняла. Он вспомнил, что со мной будет, если я попаду в руки его коллег. Он ведь и сам не раз это делал. Я, конечно, не знала подробностей – но мне хватило его холодного озноба. Только теперь это буду я – его женщина.

На секундочку – это дало мне надежду, в которой я сама себе боялась признаться – что он меня не предаст. Но я не могла об этом думать. Я только лежала, уткнувшись носом под его подбородок и дышала. Я не верила этому человеку – просто потому, что никогда не верила в гуманизм Комитета. Но каждая секунда рядом с ним была чем-то большим, чем жизнь.

Я с улыбкой сознавала, что секс – это наверное, была чуть ли не единственная «сфера деятельности», в которой да Лигарра позволял своим эмоциям и далеко немаленькому темпераменту выйти наружу в полной мере. И это потрясало – вместе с эмоциями наружу изливались такие качества, какие я никак не могла заподозрить в душе кадрового офицера КСН. И человеком, и любовником он оказался термоядерным, опытным – но при том неожиданно чутким. Я и предположить не могла, что человек вроде него станет волноваться о чувствах других. Рядом с ним можно было сгореть – но при том он не допускал ни одного движения, которое могло бы меня напугать или было бы мне неприятно. Да и просто в делах бытовых – внимательно следил, чтобы я не мёрзла, не была голодная или уставшая, чтобы не отлежать мне плечо и не подвергнуть меня хотя бы малейшей опасности… А когда на третью или четвертую ночь в горах он спросил меня, почему иногда от его касаний я начинаю метаться и мало что не кричать, я ответила, что ощущать это – для меня удовольствие, близкое к боли; и тогда он подскочил и тревожно спросил, не делает ли он мне действительно больно? Смешно, наверное – кое-какие предпосылки к этому были, но я лишь уткнулась носом в его плечо. «Нет, – прошептала я, – ты ласковый»… И это была правда. Я почти сходила с ума от близости с ним, от этого беспрерывного сочетания слепой ярости и нежности. Создатель, да из-за меня никто в жизни так не переживал! И, наверное, ещё никто в жизни не доставлял мне такого удовольствия – прежде всего, удовольствия быть женщиной… Мне не хотелось ни спорить, ни ругаться, ни дразнить его – в моей душе поселился мир и принятие всего. Если бы я могла ему верить, хоть немножко – это, наверное, было бы самое большое счастье на белом свете!!!

Но ведь он сам не верил себе. Ведь я это знала, Боги мне помогите…

На второй неделе нашего странного пути, скрепя сердце, я поведала Каруну, что если я буду вымотана, у меня начнутся проблемы. Про летание я умолчала, слишком опасно было давать ему в руки такие фишки – но термостатика и так была достаточным поводом для тревоги. Карун нервничал – так, что это даже мне становилось заметно – ночи становились всё холоднее. Мы уже даже не снимали одежду, хотя ему почему-то страшно нравилось, когда я засыпала на его груди совершенно раздетой. Приближались холода, а тут, простите, были Горы – хотя днём в долине Быстрицы всё ещё бывало жарко, на вершинах и перевалах Барьерного уже лежал снег. Хорошо ещё, что погода стояла сухая. Нам следовало найти убежище или вернуться к людям – но оба эти варианта никуда не годились. Мы оба понимали, что провести тут даже осень – с нашими-то навыками жизни в дикой природе – нам не суметь. Ещё счастье, что Карун умел разводить огонь в любую погоду и иногда ему удавалось прибить какую-нибудь живность – как же я в эти минуты благодарила Майко за его нож! Но люди и те, кого другие людьми не считали… В некотором смысле мы были отверженными для всех. Вляпавшийся в эту историю (а потому ритуально нечистый) аллонга и бриз-полукровка, шагнувшая против законов да-Карделла.

Снова и снова обсуждая этот вопрос, мы сидели у костерка в очередном гроте, прижавшись друг к другу. Быстрица, уже набравшая силу, ревела в далеко внизу, в каньоне. Скоро Провал, если я что-то понимала в географии. Ещё несколько дней пути. Так мало…

Скоро всему конец…

Мы оба не могли перестать думать так надолго. Проблема будущего, наша страшная беда – вставала перед нами в полный рост. Реальность подступала всё ближе, и отворачиваться от неё было уже не только глупо, но и опасно. Я понимала, чем это закончится.

Понимала, но думать об этом всерьёз не могла…

Как долго мы ещё будем обманывать сами себя?

Я позволила этой мысли вползти в своё сознание, перед тем, как уснуть. Мне было страшно, и тоска сжимала сердце. Плечо Каруна, на котором лежала моя щека, делали эту тоску еще страшнее. Я лежала возле него и понимала, что в его голове нет ни единой мысли – и это неспроста. За зелёной сталью его глаз начинал просыпаться офицер да Лигарра. Медленно, страшно и неумолимо, почти нежелательно для него самого – но что он мог противоставить собственным понятиям о долге?

И я никак не могла остановить этот процесс. Но я могла остановить войну.

Глава шестнадцатая

Спустя два дня мы увидели Провал. Точнее, услышали мы его гораздо раньше – утробный гул ревущей воды, он не был оглушающим на такой высоте, но его низкочастотный компонент заставлял камни вибрировать. А ещё он наполнял души смутной тревогой.

Взобравшись на скальную площадку, Карун хмуро замер на краю пропасти.

– Брр, – отозвался он. Встав рядом, я сразу поняла, почему он был так немногословен. В щели, на глубине не менее пуня, зажатая отвесными черными скалами, ревела наша Быстрица – уже не та ласковая и мелкая изумрудная река, несущаяся по охристым перекатам, какой мы наблюдали её много дней. Теперь это был чёрный, глубокий, содрогающийся от ярости поток, кое-где увенчанный быстрыми фонтанчиками серой пены. Чуть поодаль он разделялся порогами на десяток рукавов – вода стремительно неслась по камням, сметая, как мне казалось, всё живое – и исчезала во множестве отверстий, больших и малых, проточенных в скальных породах.

– Невероятно. Хотя мне казалось, что это должно быть что-то более разрушительное.

– А ты видела изображения Провала раньше?

Я помотала головой.

– Мне только рассказывали. Хотя профессор обещал показать эти места, когда я научусь летать как следует.

Карун не взглянул на меня, он постоял над краем ещё минуту, мне даже показалось – специально, чтобы побороть обуревавший его ужас перед высотой – а потом сделал шаг назад.

– А ведь ты научилась.

Я не сразу поняла, о чём он.

– Да.

Мы не продолжили эту тему, и она словно повисла в дрожащем воздухе. Вместо этого Карун предположил, что тут могут проходить дороги патрулей, да и просто бризы могут бывать в таких знаменитых местах. Я согласилась, и мы спешно ушли с приметной площадки. Внизу под скалой был настоящий каменный хаос, побродив меж валунов полчаса, мы выбрали уютное место для ночлега и сели. Но повисший между нами разговор продолжал тяготить меня.

Какое-то время мы оба молчали. Карун сидел, оперев локти о колени и сжав руки в замок, я поглядывала на него, и мне казалось, что в нём, как и в окружающих нас камнях, всё дрожит. Хотя его лицо не шевелилось, но его выдавали руки, плечи, спина…

– Мне казалось, тебя не слишком беспокоило то, что я научилась летать. Всё это время тебя это не волновало.

– Меня это и сейчас не волнует.

– В таком случае скажи, что же тебя тогда волнует.

Он дёрнулся в мою сторону – дёрнулся и оборвал себя на полдвижения – и этот жест вдруг лучше слов показал мне, в каком он состоянии. Это было движение его прежнего. Попытка одёрнуть зарвавшуюся Санду грозным рыком или суровым взглядом. И это его смутило. На самом деле смутило. Он уже не знал, как себя вести. Я просто как воочию видела эту смертельную битву в его душе – битву между офицером КСН седьмого ранга, давшем присягу и Слово и до сих пор ни в чём не сомневающимся, и человеком, которым две недели спал с бризом. Похоже, искренне, и тем более, что новые факты не слишком-то укладывались в его былое мировозрение. Я, бывало, что-то рассказывала ему из того, что узнала за это время, а он говорил мне свои истории. И мы снова и снова бились головами о стену неизвестности – что происходит? чего мы оба не знаем о Мире?..

– Санда, ты уже не сможешь быть такой как раньше. Ведь ты знаешь это не хуже меня.

– Ты знал это с того мига, как риннолёт разлетелся к Тени, – парировала я, – И это не помешало тебе там, в воздухе, лупить меня по щекам и кричать, чтоб я не паниковала. Да ещё и держаться за меня. Я часто вспоминала этот миг. Ведь ты все понял куда раньше, чем это смогла понять я, правда? И что же, Вера и присяга не возобладали над твоим чувством самосохранения? Мы бы упали и разбились к хаосу, Карун. Без вариантов. У меня не было почти никаких шансов удержаться в воздухе – в первый раз, без наставника, в состоянии глубочайшего шока…

Карун поглядел на меня как-то виновато – мне было неловко видеть такое выражение на его лице. Но он ничем передо мной не винился, просто от избытка чувств он скверно контролировал мимику.

– Наверное, я дурак.

– Сделай с этом что-то. Иначе будет слишком поздно.

Он медленно встал на ноги и прошёлся по облюбованной нами прощадке. Камни низко вибрировали от гласа Провала. Я тоже встала и облокотилась на валун.

– А мы сможем вернуться в Низины? – вдруг тихо спросил он. В этом вопросе была жуткая полуутвердительная интонация, которой я боялась поверить. Это был не так вопрос, как приглашение – идем Вниз, замнём всё это, ты и я, двое взрослых людей, а там уж как получится…

Я замерла – но усилием воли и здравого смысла вернула себя на землю.

У нас никак не получится. Мне казалось, мы оба знали об этом. Для этого следовало изменить что-то большее, чем просто позволить себе безумные внебрачные упражнения. Изменить себя реально существующих в обыденной жизни. А там, в жизни, нас разделяло слишком многое. Даже останься я просто женщиной-аллонга. И главное – мы оба знали, что я ему не верю. И не поверю никогда. Потому что репутация КСН стояла за его плечом, как туча.

Мы посмотрели друг на друга.

– Карун. Я не хочу войны. Я могу ненавидеть Даллина Ясный Путь, но я не хочу разрушения Адди-да-Карделла. Ты не видел его – я успела увидеть. Это волшебное место! Хотя мне никогда туда не вернуться – я полюбила его. А этим людям никогда не победить Мир – ты знаешь это не хуже меня! Они не солдаты. Они как дети малые.

– Возможно. Но не факт. Вы… то есть они – достаточно сильны и обладаете многими неясными способностями.

– Вот об этом я и веду. Если мы оба спустимся с Гор, война неизбежна. Потому что там, внизу, твоё имя Карун да Лигарра, и ты сотрудник контрразведки. Ты втянешь в это всех. Меня в первую очередь. Так велит твоя совесть. Ты уже сейчас хочешь этого, в твоей голове составлен безупречный рапорт, где нет ни слова про секс с бризами и всякие другие неловкости.

Карун выглядел слегка обескураженным.

– Санда. Я люблю тебя. Видят Боги, я ещё никому и никогда не говорил этих слов. А тебе – да!

То, как просто, спокойно и искренне он это сказал, добЗло меня.

На мои глаза навернулись слёзы, и я сдержала их только страшным усилием воли. Боги, ни от кого другого я так сильно не желала эти слова услышать, как от Каруна да Лигарры…

…Быть рядом с ним. Просыпаться по утрам под его рукой. Рожать ему детей. Ловить еле заметную, но такую светлую, улыбку на его губах. Если бы не он… Если бы не я… Мамочка…

Я сжала зубы и улыбнулась, как фарфоровый болванчик моей няни.

– Нет, Карун. Ты сотрудник КСН. Это сильнее тебя. Ты почему-то ненавидишь свою работу, но ты слишком ответственно к ней относишься. Я это вижу – потому что я сама такая. Ты снова будешь среди своих. Ты опять в это погрузишься. Меня же, как лояльного к нашей системе бриза, повергнут в настоящую Тень. Вынут душу – всё равно все думают, что у меня её нет. И что меня ждет? Такими, как я, не разбрасываются зря, не ты ли мне рассказывал? А в это время сотни вооруженных риннолётов уничтожат эту культуру или поставят её на службу нашим исследованиям.

– Санда, но они же враги..!!!

Я закрыла глаза.

– Карун, я тоже. Я умею летать и Исцеляю. Я рыжая и не умею считать как аллонга. Ты же отлично это знаешь.

Он осёкся, еле заметно мотнув головой. Закрыв глаза руками, он, казалось, хотел выдавить из них самые воспоминания о да-Карделле и ночах вдоль Быстрицы…

– Ты не рыжая, – неожиданно сказал он, не оборачиваясь ко мне, – Ты медовая. У мёда бывает такой цвет, как у твоих волос…

Я замерла с разинутым ртом. Мне никто никогда не говорил таких слов – и это потрясло меня куда сильнее, чем все признания на свете. Шагнув вперед, я прислонилась носом к его спине. Боги, за что вы послали нас друг другу? За что вы так издеваетесь?!

– Все мы идём навстречу судьбе, – проговорил он сдавлено, – Ты не сможешь вернуться в город бризов. Даже если бы тебя ждали – ты не хочешь этого всем сердцем, Санда да Кун. Итак давай вернёмся Вниз – а там будь что будет…

Он обернулся, и на его губах была светлая улыбка. Он нашёл выход. Он его всю дорогу знал. Мы оба это знали. Что ему не спуститься без моей помощи – а спускаться ему всё равно нельзя…

– Да хранят нас Боги, – прошептала я. Он решил умереть. Это был воистину математически неизбежный выход – единственный для него, чтобы никого не предать и сохранить мне жизнь.

Боги, Создатель, Тень, кто-нибудь… помогите нам обоим.

Мы спали рядом над самым краем Провала.

Ещё два дня мы потратили, чтобы найти дорогу через Барьерный. Подниматься слишком высоко я не хотела – мы могли к Тени собачьей простудиться, к тому же, по хребту, насколько я знала, шли бойровые дороги. А удобных седловин я не видела. И всё-таки, спустя несколько мучительных от холода часов, нам удалось перевалить через хребет. Мы начали пробираться вниз. Ближе к вечеру, изрядно запылившись, мы наконец подобрались к Стене. Я продолжала тревожиться – где-то здесь проходили крайние дороги пограничников, и было бы очень худо, попадись мы им на глаза. Но как я ни вертела головой, всё было тихо.

Закинув сумку за спину, я подошла к краю и долго смотрела вдаль. Как же давно я не видела Мира. Хотя на самом деле – не более трёх недель..? Каменистая равнина, утыканная небольшими одиночными скалами, там, далеко, пуней за шесть, медленно обретала цвета, и было ясно, что внизу вовсю царит осень. Ещё дальше вставали барьерные скалы, а потом всё терялось в синей дымке. Но дорогу отсюда можно найти… наверное.

– Вроде бы тихо.

– Да. Успеем дотемна добраться до конца осыпи?

– Да ерунда вопрос.

Мы стояли на краю Стены и смотрели друг на друга. Как же мы всё-таки устали и истаскались, подумала я, а у Каруна ещё и физиономия поцарапанная от постоянного бритья ножом.

Странное дело, эта светлая обречённость завладела его лицом, но он стоял прямо и глядел на меня так тихо и тепло, что у меня внутри всё сжалось. Он решил. А от своих решений он не отступал – чем бы это ему не грозило. Он даже собирался мне помочь. И даже, Создатель мне помоги, считал, что это хорошая идея… Сам же её придумал.

Не в силах вынести этой тишины, я шагнула навстречу и зарылась носом в его плечо. Мы простояли так секунд десять, а потом он резко отстранился и вдруг подхватил меня на руки.

– Идём, Рыжая. Можно, я буду звать тебя так?

Я с улыбкой кивнула. Это уже не имело никакого значения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю