Текст книги "Блудница"
Автор книги: Екатерина Маркова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Тетушка Эдит, казалось, получала бешеное наслаждение от своего очередного тайного плана. Кто знает, может быть так она пыталась перехитрить смерть... И торжественно объявила, что душеприказчиком этого особого распоряжения становится Жак. В его руках останется все, что перейдет рыжей девчонке. Но с момента вступления в права ее завещания должно будет пройти шесть лет. С меня взяли клятву, что я никогда ни звука не пророню о том, что владею этой тайной. Мне тогда было и смешно, и грустно, и горько. Не хотелось даже и задумываться об очередной затее по сути уже совсем старых людей. Но Жак, казалось, не был солидарен со мной в моих ощущениях. Он по-прежнему глядел на свою мадам преданными молодыми глазами и с воодушевлением поддерживал любую ее прихоть...
– Господи... И что же? – растерянно прошептал Кристиан.
– То, что кто-то, крайне заинтересованный в том, чтобы рыжей девчонке не достались эти миллионы, имеет представление о существовании особого распоряжения о наследстве, как я полагаю, вложенного в драгоценности, и о том, что вот-вот истекает срок хранения его в тайне, но – и это самый главный вопрос – знает ли это заинтересованное лицо условия этого завещания? Если не ей, то кому...
– То есть если бы они знали, то зачем им понадобился Жак? Просто надо убрать то, что мешает вступить в права этому другому лицу. Но ведь тогда... – Кристиан стал бледнее мела и дрожащими руками вытащил мобильник.
Алена решительным жестом отобрала у него трубку.
– Ты только перепугаешь до смерти Ксюшу, и она наделает массу глупостей, – уверенно заявила Алена. – Сейчас самое главное – не дергаться. По идее они не могут знать имя того, кто вступит в права наследования, если не Мария. Это знает только Жак. А то что он предпочтет лучше умереть... тебе известно лучше меня.
– Хорошо. – Кристиан попытался взять себя в руки. – Предположим, в ближайшие сутки мы не находим Жака. Его просто нигде нет... и что тогда? Но сначала ответь мне: почему ты вдруг ни с того ни с сего сорвалась из Египта? Тебе стало известно, что кто-то претендует на то, что в тайне оставила тетушка Эдит Марии?
– Да. – Алена медленно начала пересказывать Кристиану то событие, которое они с Севкой окрестили как «Египетские ночи».
...Она легла спать довольно поздно и, уже засыпая, услышала, как в ее окно на втором этаже кто-то бросил камешек. Он звякнул о стекло и вновь наступила тишина. Алена села на кровати, прислушалась, и через некоторое время опять раздался легкий щелчок отлетевшего от стекла камешка. Она подошла к окну, отодвинула штору и вгляделась в черноту египетской ночи.
Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела очертания пальм, скамейки вокруг замолкнувшего до утра фонтана. В отдалении белели колонны балюстрады, нависающей над пляжем. Она осторожно приоткрыла балконную дверь и застыла на пороге. Под легким прохладным ветерком вздыхало умиротворенно чуть подсеребренное плавающей в облаках луной море. Алена поежилась от холода и, обхватив плечи руками, подошла к перилам балкона. В тот же миг от ствола пальмы отделилась темная фигура, и она услышала приглушенный голос.
– Прошу вас не пугаться, Алена, мне надо, чтобы вы меня выслушали.
Алена свесила голову вниз и попыталась разглядеть лицо человека, стоящего под ее балконом. Сначала ей показалось, что пальма своей тенью так искусно маскирует лицо, что оно сливается с чернотой ствола. Но ночной посетитель пошел навстречу ее желанию и сделал шаг в сторону пронизанной голубоватым лунным светом полянки. Алена вздрогнула. Задрав голову, на нее смотрела темнокожая экс-топ-модель Нэнси Райт. Теперь можно было различить белки ее глаз и блеснувшие в улыбке зубы. Почувствовала, как от напряжения дрожат колени и немеют пальцы, стиснувшие перила балкона.
– Вы просто молодец, что не поддались провокации и не улетели в Москву, – послышался сдавленный смех мулатки. – Но теперь слушайте и только ради бога не задавайте никаких вопросов. Всему свое время. Маленькой Марии грозит беда, если вы сейчас не поможете ей. Да-да, именно вы. Вам необходимо сегодня же на рассвете вылететь в Париж и разыскать садовника госпожи Эдит Жака Дюбуа. Необходимо, чтобы он открыл тайну того имени, которое упомянула в своем особом завещании его хозяйка. Если не Мария, то кто... Здесь сгущаются тучи... и, главное, что куда бы сейчас ни увезли девочку, все будет бесполезно, если мы не знаем, кто желает ей беды...
«Кто это «мы»? – чуть не вырвалось у Алены, но она привыкла соблюдать правила предлагаемой ей игры и промолчала. Промолчала она и о том, что, конечно же, вылетев в Париж, встретится не только с садовником Жаком, но и с нотариусом тетушки Эдит. И о том, каким же собственно образом этой загадочной мулатке известно то, что доверила старая мадам своему Жаку и лишь отчасти поведала о новой авантюре ей, Алене. И еще кое-что хотелось бы спросить, но мулатка, словно угадав ее мысли, предупредила:
– Вы о многом догадываетесь, но у вас нет фактов.
Алена увидела, как настороженно, словно у дикой кошки, блеснули глаза манекенщицы, и сразу ее осенила еще одна догадка. Но вырвалось помимо воли совсем другое:
– Оставьте в покое Потапова!
Мулатка беззвучно засмеялась. Чуть раскачиваясь, вернулась в тень пальмы и медленно проговорила:
– Он мне не нужен...
...Пересказав все это Кристиану, Алена позвонила Потапову и, сославшись на невозможность говорить на интересующую его тему, спросила нет ли поблизости Севы. Он оказался рядом.
– Слушай меня внимательно, – торопливо заговорила Алена. – Объясни Потапову, что ему очень важно находиться все время рядом с Марией. Так надо. К Николаю приставлен охранник, и ему велено не спускать с него глаз. Стало быть, девочка будет под надежной защитой.
В трубке что-то захрустело, видимо, Севка с мобильником осуществлял дистанцию от окружающих, потом он сказал трагическим голосом:
– Алена Владимировна, это невозможно. Вероника с Марией час назад сели на прогулочный катер, который повез экскурсию в бухту с коралловыми рифами.
Алена краем глаза зацепила напряженное лицо Кристиана и нейтральным голосом проговорила:
– Ты умненький, Севка, и изобретательный, если очень надо. Соображай. Попроси у Потапова напрокат мобильник – я позвоню позже.
* * *
«Как самое далекое, порою мне помощь подает...» – услышал Потапов сзади негромкий голос Вероники, вздрогнул и обернулся. Он сидел на уступе скалы, и перед ним невозмутимо и безразлично складывал свой однообразный речитатив легкий пенистый прибой. Сегодня впервые окружающая природа не дарила успокоения и ощущения гармонии. Наоборот, в ее застывшей многозначительности он ощущал притаившуюся беду. Его нервы были напряжены, а мобильный телефон Алены все еще не был включен после полета.
Устав от самого себя, от ироничных взглядов Вероники, от Севки, который своей патологической преданностью Алене напоминал ему ненавистный с детства образ Павлика Морозова, Потапов удалился с пляжа и, сопровождаемый невозмутимым охранником, долго бродил по побережью, а потом выбился из сил и взобрался на каменистый выступ.
Вероника смотрела на него снизу вверх, а выражение ее глаз маскировали темные очки.
– Я не понимаю... вы что, преследуете меня? – с негодованием произнес Потапов, но Вероника, казалось, и не услышала его слов. Она уселась к нему спиной на камень, который располагался чуть ниже и не надо было карабкаться на него, и негромко сообщила:
– У сестры Моники появилась новая пациентка. Теперь вам будет вольготней.
– А она меня и так не особенно угнетала, – отозвался Потапов. – И что это за новая пациентка?
– Очень пожилая дама. Тоже приехала по рекомендации врачей из стокгольмской клиники, где вы лечились. Моника, бедняжка, теперь полностью привязана к ней, потому что ее новая пациентка не ходит. Ее приходится возить в инвалидной коляске. Мы сейчас совершили со старой леди прогулку вдоль моря – Монике нужно было срочно связаться с клиникой по телефону. Очень живая, интеллигентная дама, всем интересуется. Сказала, что просто обожает детей, и просила познакомить ее с Марией. У нее тоже есть внучка, и она очень по ней скучает.
– Ей вы тоже читали стихи? – ядовито поинтересовался Потапов.
– Нет.
Вероника долго молчала, и они оба слушали лишь шепот ветра и заговаривавшееся бормотанье мелкой гальки, увлекаемой против воли в море упругим натиском набегающих волн.
– Но если ты все тут еще и где-то
в потемках этих место есть, где дух
твой зыблется на плоских волнах звука,
которые мой голос катит в ночь
из комнаты, то слушай: помоги мне...
Не ходи назад.
Будь между мертвых. Мертвые не праздны,
И помощь дай, не отвлекаясь; так,
как самое далекое, порою
мне помощь подает. Во мне самом.
Потапов спрыгнул со скалы, не помня себя, подошел к сидящей Веронике, поднял ее, отбросил темные очки и стал осыпать горячими отчаянными поцелуями ее лицо, шею, слегка прикрытую темным шелком грудь. Он задыхался. Что-то невразумительно шептал и страстно мечтал только об одном – раствориться в ней, этой так безумно влекущей, истязающей своей близостью женщине, почувствовать ее податливой и беспомощной в своих объятиях, подарить ей миг умопомрачительного блаженства, слиться, растаять, пропасть, сгинуть, потеряться в ее ответных ласках и потом... увидеть на сверкающем солнечном небе серебряные зигзаги падающих звезд...
Огромный осколок каменного монолита с грохотом пролетел в сантиметре от застывших в долгом поцелуе Потапова и Вероники. Она отпрянула от него нервным диким движением и, поняв, что произошло, тихо произнесла:
– Теперь... нас могло уже не быть...
Бледный Потапов обернулся на крик мчащегося во весь опор охранника. Взял руку Вероники, утянутую, как всегда, тонкой перчаткой, и пробормотал еле слышно:
– Почему? Почему... я иногда ненавижу вас. Что это, Вероника? Зачем?
Она долго смотрела прямо ему в зрачки немигающим, полным упрека и страдания взглядом, потом прерывисто вздохнула, точно всхлипнула, и прошептала:
– Просто... вы не можете простить, когда вам врут...
Подбежавший охранник схватился за голову и забормотал что-то на своем языке, но, сразу спохватившись, перешел на английский.
– Такое раз в сто лет случается! Чтобы сорвался со скалы такой камень! У нас целая бригада работает по укреплению этих гор. Здесь все закреплено и миллион раз проверено. Невероятно!
Потапов не сводил глаз с Вероники. Она ничуть не выглядела напуганной или встревоженной. Водрузила на нос сброшенные Потаповым дымчатые заслонки и вновь словно отгородилась от всего мира.
– А вот и катер возвращается, – сообщила она, вглядываясь в море. – Похоже, что наша с Марией прогулка все же состоится. Дети не любят, когда срываются их планы. Я, пожалуй, пойду.
Она неуклюже сползла с утеса, и Потапов долго смотрел вслед ее чуть хромающей неверной походке...
А когда сам спустился вниз, обнаружил сестру Монику, катившую впереди себя инвалидную коляску.
Потапов поспешно нацепил на голову кепку, дабы не нарываться на очередную нотацию сестры Моники, и побрел им навстречу. Он плохо соображал, что происходит. Его губы хранили вкус губ Вероники, руки ощущали ее трепещущую плоть, ноздри сохраняли слабый запах магнолии, который источала ее нежная кожа. Он машинально представился пожилой даме, величественно восседающей в своем инвалидном кресле, которое под стать ее горделивой осанке казалось императорским престолом.
– Каролина Драйвер, – протянула она Потапову свою узкую сухую руку и обнажила в приветливой улыбке полный рот зубов, виртуозно воспроизведенный классным дантистом.
– Вы немка, мадам? – автоматически поинтересовался Потапов.
– И немка в том числе, – гордо сообщила госпожа Драйвер. – Если подсчитать, сколько разных кровей течет в моих жилах, то на ваш вопрос только так и возможно ответить.
Она пустилась в подробнейшие описания своего генеалогического древа, а Потапов, заморозив на лице любезную полуулыбку, окончательно вырубился, и его лихорадочно пульсирующий мозг вычислял вероятность того, как, где и когда он сможет вновь ощутить такое желанное тело Вероники в своих объятиях.
– Ага, попался... неверный свинопас. – Внезапно появившаяся за его спиной Мария запрыгнула на него, повисла, уцепившись за шею.
– Вы что, ваше высочество, одни прогуливаться изволите? – Прижимая к себе девочку, Потапов вернулся с небес на землю и огляделся вокруг.
– Мама разрешила добежать до этой скалы и сразу обратно. Они с Вероникой пошли узнавать насчет катера.
– Мария, дорогая, это госпожа Драйвер. Она очень хотела с тобой познакомиться. – Сестра Моника заботливо поправила подушку за спиной своей пациентки.
Мария спрыгнула с Потапова, изобразила легкий книксен и, задумчиво глядя на новую знакомую, произнесла:
– Если хотите, можете быть королевой кривых зеркал.
Потапов засмеялся и впервые оглядел старую леди. Ее профиль, четко вырисовывающийся на фоне неба, напоминал орла. Этому сходству способствовали два круглых, словно подернутых мутной изморозью редко мигающих глаза. Узкий длинный рот с накрашенными яркой помадой цвета крови губами еще больше делал ее похожей на стервятника, только что освежевавшего добычу.
Но Каролина Драйвер не обиделась. Она ласково кивнула Марии и, продемонстрировав ослепительную улыбку, озадаченно произнесла:
– Что-то я не припоминаю такого персонажа. Возможно, эта королева живет на страницах русских сказок.
– Возможно, – согласилась Мария.
– У госпожи Драйвер тоже есть внучка, она скучает по ней. И поэтому очень хотела с тобой познакомиться. – Сестра Моника легонько подтолкнула Марию к старой леди.
– Понятно, – кивнула Мария, – только я все равно не смогу вам заменить вашу девочку... Если скучаете, надо было ее с собой прихватить.
– Она учится, – пояснила госпожа Драйвер, – она постарше тебя. Тебе ведь пять, а ей уже почти десять.
– Ну тогда мне тоже уже больше, чем пять, – задумчиво произнесла Мария, рисуя пальцем ноги на песке замысловатые зигзаги.
– А у тебя есть бабушка? – со сладкой улыбкой спросила госпожа Драйвер.
– Есть, – с готовностью ответила Мария. – И еще какая!
Потапов с изумлением взглянул на Марию. Как ему было известно, родители Кристиана умерли в его раннем детстве...
– И ты ее любишь?
– Еще как! Она меня научила рисовать... Если захотите, я могу написать ваш портрет акварелью. И вы отправите его вашей внучке.
– Спасибо, деточка. Я буду счастлива. – И, повернувшись к сестре Монике, госпожа Драйвер спросила вполголоса: – Это ведь та женщина, горбатая, которая гуляла со мной? Если не ошибаюсь, Вероника.
– Не ошибаетесь! – ответила вместо Моники девочка. – А то, что она... не такая, как другие... я имею в виду ее горб... так это же ненадолго.
– То есть как? – удивилась госпожа Драйвер.
– А вот обыкновенно. Сбросит, как Царевна-лягушка, свою кожу, а под ней – она сама.
– Погоди, погоди, как это – «она сама»?
Потапов, слушая Марию, перенесся в купе «Красной стрелы», как наяву услышал низкий волнующий голос Марии: «Я так тебя люблю, что, будь моя воля, сбросила бы, как Царевна-лягушка, свою кожу и отдала бы тебе. Носи на здоровье... Для тебя, любовь моя, все, что называется мною. Даже самая невыносимая боль, конечно же, ничто, если это нужно для твоего счастья».
Он оторопело взглянул на Марию. Девочка уловила его недоуменный взгляд и снисходительно заметила:
– Ну, хорошо, мадам русских сказок не читала. А ты-то чего? Кто вчера со мной в «Аленький цветочек» играл? Кто был чудищем? Я когда тебя поцеловала, сам сбросил шкуру и превратился в принца. А делаешь вид, что не понимаешь про превращения!
Мария отодвинулась подальше от инвалидной коляски и, пихнув Потапова в бок острым локотком, полушепотом спросила:
– Сознавайся, эту игру ты придумал? – и протянула ему сложенный вчетверо лист бумаги.
На бумаге цветными фломастерами был изображен песчаный пляж, переходящий в скалистое побережье. Этот рисунок был рассчитан на детское восприятие. С топографической точностью были воспроизведены яркие навесы над маленькими прибрежными кафе, ажурные беседки, газоны с яркими цветами и кустарниками, верно определяющими их местонахождение на побережье. Тот утес, на котором только что сидел Потапов, был обведен ярко-зеленым фломастером, и под ним, там, где он держал в объятиях Веронику, был такого же цвета указатель. Под ним надпись: «Среди этих мелких камешков – сюрприз!»
– Мама сразу сказала, что это ты придумал!
Потапов почувствовал, как в животе у него стало холодно. В ушах пронесся грохот обвалившегося валуна и шепот Вероники: «Теперь... нас могло уже не быть...»
– Ну так что? Признавайся! Ты задумал играть со мной в такие загадочные игры?! – Мария заложила руки за спину и выставила вперед худенькую загорелую ножку. Сейчас она больше походила на маленького цыпленка, чем на сказочную принцессу.
– А Веронике... то есть простите, ваше высочество, показывали ли вы этот план главной фрейлине?
– Нет, не показывала, – важно ответила девочка. – Она еще не в курсе.
Мария ринулась к утесу так быстро, что Потапов не успел перехватить ее. Зато это с поразительной ловкостью осуществил на первый взгляд неповоротливый и рыхлый охранник.
– Пустите меня, – вырываясь, визжала Мария. – Ник, скажи ему, почему он меня не пускает?
– В самом деле, зачем он держит ее? – удивилась сестра Моника. – Она же у нас на глазах.
– Он все правильно делает, – волнуясь, объяснил Потапов. – Дело в том, что пятнадцатью минутами раньше с вершины этой скалы сорвался такой камень... который был способен прихлопнуть не только ребенка, а двух взрослых людей. Где гарантия, что на верхушке нет еще одного такого булыжника? Али утверждает, что это не могло быть случайностью. Все скалы на территории курорта тщательно проверяются и крепятся специальными приспособлениями.
– Бог мой! – Сестра Моника побледнела, а Каролина Драйвер с ужасом уставилась на скалу, точно сейчас из-за нее появятся орды диких племен.
Охранник передал в руки Потапова брыкающуюся Марию.
– Ваше высочество, я как-никак отвечаю за вашу безопасность. Дело в том, что эта скала сейчас, как бы лучше выразиться... По донесениям моих личных сыщиков, находится под прицелом орудий врагов вашего высочества... Мне недавно пришла депеша с предупреждением обходить этот опасный объект. Временно, конечно, – плел Потапов.
Мария недоверчиво взглянула на него и хмуро буркнула:
– Покажи депешу!
– Я проглотил ее, ваше высочество. Тщательно прожевал и проглотил!
– Молодец! – подумав, одобрила Мария.
– Ну вот... – Потапов перевел дух. – Вон и ваша матушка с главной фрейлиной показались.
Мария вприпрыжку бросилась им навстречу и, размахивая листом бумаги с планом, начала что-то горячо и темпераментно объяснять. Когда они подошли ближе, Потапов увидел, как Вероника взяла из рук девочки план и стала его разглядывать. Потом она медленно подняла голову, встретилась расширенными от ужаса глазами с Потаповым, перевела взгляд на скалу, потом на Марию и, почти беззвучно застонав, как подкошенная упала на песок.
Склонившаяся над ней сестра Моника тихо проговорила:
– Ничего страшного. Это обморок. Ксения, дайте, пожалуйста, мою сумку. Не беспокойтесь, она сейчас придет в себя.
* * *
Когда Кристиан и Алена въехали в рыбацкий поселок, наступили густые сумерки. Алена так крепко заснула, что даже остановка полицейским за превышение скорости прошла для нее незамеченной.
Кристиан был рад, что его подруга спит и он может привести в порядок весь наворот мыслей, ощущений, новостей, эмоций, которые за последние четыре часа свалились на его голову. Он, привыкший за свою жизнь к причудам и неожиданным выходкам тетушки Эдит, горько сетовал на то, что не удостоился их с Жаком доверия и никак не был посвящен в немыслимую аферу с «особым завещанием».
Он, который только на страницах газет и журналов, с экрана телевидения, по рассказам знакомых имел представление, что в жизни существуют криминальные ситуации, кровавые разборки за оставленное наследство, мафиозные структуры и группировки, вдруг оказался сам ввергнутым в подобный круговорот. Кристиан не мог осознать до конца, что он, Ксюша, Мария оказались персонажами зловещей неправдоподобной истории, которая развивалась неуклонно и стремительно, манипулируя ими, словно безвольными марионетками... И через все, чем он сейчас жил, на звенящей ультразвуковой частоте прорезывалось острое, болезненное желание очутиться как можно скорее в парижской квартире, войти в наполненную волнующей тишиной комнату Вероники, достать свой портрет и убедиться в невероятности того, что, возможно, разрушит и уничтожит то, что именовалось ранее Кристианом МакКинли...
– Это дом Жака? – тотчас встрепенулась Алена, как только Кристиан притормозил на узкой дорожке, усыпанной гравием.
– Да. И похоже, хозяев нет. У них не любят сумерничать в темноте. Как видишь, в остальных домах уже везде горит свет.
Небольшой двухэтажный дом, крытый зеленой черепицей, отличался от близлежащих домов огороженным низким заборчиком палисадника с кустарниками, клумбами и дорожками, посыпанными песком.
Кристиан взбежал на крыльцо и зажег свет. Лампочка под жестяным самодельным абажуром осветила чистые, без малейшего намека на следы деревянные ступеньки. Только несколько шагов Кристиана оставили комочки вязкой весенней земли, перемешанной с песком. Какие-то секунды они молча смотрели на эти следы, потом Кристиан открыл входную дверь, зажег свет в прихожей, и они в таком же напряженном безмолвии обошли весь дом. Выйдя на крыльцо, Кристиан огляделся и увидел человека, подъехавшего на велосипеде к дому напротив. Он окликнул его и уже через несколько минут передал Алене все, что узнал.
– Он сказал, что если бы старина Жак хоть на несколько минут появился в доме, то непременно дал бы ему знать. Не было его. А Пьер ушел в море и вернется через три дня.
Алена, собранная и деловитая, разбирала бумаги в комнате Жака.
– А ты не спросил его насчет людей, которые в последнее время посещали этот дом? Возможно, уже после отъезда Жака в санаторий.
– Нет...
– Иди спроси.
Кристиан повернулся, чтобы выйти, и вдруг его взгляд наткнулся на портрет тетушки Эдит в красивой рамке, висящий над постелью садовника. Он был написан Вероникой. Точь-в-точь такой же она сделала для Кристиана по фотографии тетушки. Кристиан попытался вспомнить, не передавала ли Вероника ему или Ксюше что-либо для Жака. Виделись они всего лишь два или три раза, когда жили летом в тетушкином доме и Кристиан привозил туда садовника. Возможно, тогда она и подарила ему этот портрет... При мысли о Веронике сердце затрепыхалось, как загнанный кролик, и Кристиан, прижав руку к груди, чтобы утихомирить его, направился выполнять поручение Алены. Но в дверях столкнулся со своим новым знакомым. Это был симпатичный пожилой мужчина с волевым, обветренным лицом и добродушной хитроватой улыбкой.
– Симон Гассье, – представился он Алене. – Мы с Жаком очень подружились... после того как он здесь поселился. Он такие розы развел возле моего дома, что жена даже молится за его здоровье. До него ничего на этой земле вырастить не могли, а он, видать, с ней в тайном сговоре – вот она и плодоносит. – Симон громко рассмеялся и снова сделался серьезным. – Я забыл вам сказать, мсье, что Жак звонил мне из санатория неделю назад. Жена даже уточнила – шесть дней прошло, как звонил, говорит. Никуда он отъезжать не собирался.
Алена отложила в сторону несколько конвертов и спросила:
– Мсье Жак не говорил вам или вашей жене о том, что его посещали либо здесь, дома, либо в санатории люди, которые были для него... ну как бы не совсем привычными посетителями? Я понимаю, что у них с братом, наверное, немало знакомых, возможно, дальних родственников, но все же припомните, может быть, в последние месяцы к братьям наведывался кто-нибудь, чье посещение было необычным... и вам, при случае, в разговоре стало это известно.
Симон Гассье глубоко задумался. Потом нерешительно проговорил:
– Может, спросить у жены? Они с Жаком тоже большие друзья. Она очень цветы любит, так на этой почве они и сошлись. Иногда часами беседуют. Хотя... Незадолго до санатория, стало быть, где-то месяц назад, подъезжала машина. Роскошный белый лимузин. Меня жена тогда от телевизора оторвала, она эту машину в окно узрела. Вышли две женщины. Одна очень красивая, одета роскошно – она и была за рулем. А другая... почему мы с женой ее и запомнили, хроменькая вроде и с горбом. Но я еще обратил внимание, что эти дефекты не делали ее уродливой. И походка легкая, хотя чуть припадающая на одну ногу. Одета она тоже была прекрасно. Пробыли они у Жака недолго. Я смотрел хоккей и сразу после первого периода вышел на крыльцо покурить, а они в машину уже садились, и их Жак провожал. Помахал им вслед и пошел к дому. Я еще тогда крикнул ему, поинтересовался, смотрит ли он хоккей. Он сказал, что первый период пропустил – гости наведывались. Улыбался как всегда. Вот вроде бы и все... Когда он болел тяжело, тогда наведывалась врач... Это она потребовала немедленно сообщить доктору МакКинли о его болезни, считала, что его в больницу надо перевозить.
– Что за врач? – насторожился Кристиан. – Я не в курсе. Мне о ней никогда не говорили ни Пьер, ни Жак. Она когда-нибудь посещала больных в вашем поселке?
– Я не знаю, – пожал плечами Симон.
– Но вы ее видели? – спросила Алена.
– Видел однажды... Она уходила, и я вышел спросить, что она думает о старине Жаке.
– И как она выглядела?
Симон опять неопределенно пожал плечами и, подняв руки к голове, покрутил их, не то изображая прическу женщины, не то этим жестом давая понять, что она была не совсем в себе.
– Вы бы узнали ее на фотографии? – неожиданно спросила Алена.
– На фотографии? – Симон задумался, потом уверенно тряхнул головой. – Узнал бы. У нее такая внешность, о которой говорят, что она как бы неброская, невыразительная. Но на фотографии, конечно. Я бы точно узнал.
– Хорошо, – ответила Алена, и по ее вздоху можно было понять, что в общем-то ничего хорошего.
– Я заберу с собой письма? – взглянула она вопросительно на Кристиана.
– Если они тебе нужны, конечно.
Кристиан еще раз осмотрел комнату Жака и, задержав взгляд на портрете, тихо сказал Алене:
– Это рисунок Вероники. Видимо, она для этого сюда и приезжала.
Алена мельком взглянула на портрет и, укладывая письма в сумочку, низко прогудела:
– Пока будем считать, что так.
Кристиан пропустил вперед Симона и Алену и уже собирался выключить свет, когда раздался телефонный звонок.
В одну секунду все трое очутились у аппарата.
– Да? – Голос Кристиана прозвучал отлитым из стали, и Алена, сразу представив себе, как он вот таким же тоном приказывает в операционной: «Скальпель», взглянула на него с уважением. Но в ту же секунду его лицо сделалось виноватым, и он произнес: – Извините, Алена заснула в машине, и я, чтобы дать ей возможность отдохнуть, отключил оба мобильника.
Кристиан протянул трубку Алене, и она услышала задыхающийся Севкин голос:
– Алена Владимировна, экскурсионный катер вернулся, но Вероники и Марии на нем не оказалось.
Алена сделала короткую паузу и недовольным голосом прогудела:
– Сева, ну ты прямо как маленький. Неужели я могу помнить все телефонные номера?! Возьми у портье ключи от моей комнаты. Записная книжка в тумбочке. Телефон директора театра и сам мог бы помнить наизусть. Домашний? Ну домашний у меня тоже записан. Подожди секунду, – она убрала трубку от уха и, обращаясь к Кристиану, спокойно произнесла:
– Это Сева. Все в порядке. Зайдите пока еще к кому-нибудь из соседей, Кристиан. Чем черт не шутит... Я поговорю и буду ждать вас на улице.
Когда Кристиан и Симон вышли, она отрывисто сказала:
– Давай по порядку, Сева.
– После того, как вы велели, чтобы Потапов с охранником были все время рядом с Марией, а катер уже давно отчалил и Вероника с девочкой уплыли в коралловую бухту, я побежал на спасательную станцию, чтобы за любые деньги попросить ребят подбросить меня в эту бухту. Они стали дружно ржать... Знаете почему, Алена Владимировна?
– Знаю, Сева. Потому что вопреки инструкциям этот катер был уже за немалые деньги отдан другому лицу, но для этой же цели. Давай дальше!
– Я метался по берегу как ненормальный. Потом предложил им сбросить меня с парашюта. На что в ответ мне молча указали на толпу желающих полетать над морем. Короче, я потерпел полное фиаско, и мне, Алена Владимировна, ничего не оставалось, как бегать вдоль моря и ждать катер. Когда катер вернулся, мы с Потаповым и охранником стояли на самом причале. Все вышли... Вероники с Марией не было. Зато среди экскурсантов, к своему великому изумлению...
– Не надо, Сева, ты же звонишь не на мобильный, а в дом Жака. Не надо называть никаких имен. Телефон наверняка прослушивается. Я все поняла. Где Ксюша?
– Ой да, вот. Ксюша уехала на экскурсию на гору Моисея и вернется лишь завтра к обеду. К счастью, наверное, уехала...
– Это Вероника уговорила ее поехать?
– Откуда вы знаете? – удивился Сева. – Действительно, Вероника отправляла изо всех сил. Хотя Ксения сопротивлялась, говорила, что Вероника себя не очень хорошо чувствует, и еще эта морская экскурсия. А Вероника улыбалась, убеждала ее, что ведь это все отдых для нее. Ну и... Короче, Потапов требует немедленно заявить в полицию и связаться с отцом Марии.
– А вот этого делать не надо, – жестко возразила Алена.
– Почему? Но ведь Мария...
– Мария находится в самых надежных руках. И ни один полицейский не сумеет уберечь ее от беды так, как эти руки... Дай трубку Потапову, и пусть мобильник по-прежнему остается у тебя...
С трудом дождавшись назначенного ей времени, Алена приехала к «Гранд Опера» и стояла с букетиком фиалок там, где назначила ей встречу Женевьева Превер.
Ночным самолетом они с Кристианом вылетели в Париж, чтобы Алена могла повидаться с Женевьевой и сразу вернуться в Ниццу, в дом тетушки Эдит.
На пятнадцать минут позже условленного времени к театру подрулила красивая, необычного золотистого цвета машина, и, не покидая ее, худенькая черноглазая особа с густой челкой до бровей внимательно оглядела Алену. Алена улыбнулась и помахала ей букетиком фиалок.
– Это мне? Очень мило, – свысока кивнула балерина, соизволившая наконец подойти к Алене и принять из ее рук фиалки. – Вы угадали. Фиалковый цвет – мой любимый. Можем пройти в мою гримуборную.
Стремительной легкой походкой Женевьева взлетела на ступеньки и понеслась так, что Алена с трудом поспевала за ней.
В гримерной она скинула свой экстравагантный верхний наряд непонятного кроя и фасона и осталась в тоненьком фиолетовом свитере и белых атласных брючках. Алена невольно любовалась ее изумительной необычной пластикой, казалось, состоящей из одних острых углов, которые непрерывностью движений точно рождали постоянно развивающийся экзотический танец. Женевьева прочла восхищение в глазах Алены, усмехнулась и, нарочито развязно плюхнувшись в кресло, отрывисто спросила:
