Текст книги "Блудница"
Автор книги: Екатерина Маркова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
Вероника замечательно рисовала, и по всему дому были развешаны портреты Марии, Ксюши, выполненные по фотографии две картины, с которых улыбалась, совсем как живая, тетушка Эдит... Но никогда Кристиан не позировал Веронике... Ни она, ни он не изъявляли для этого желания. Лишь однажды Мария спросила свою гувернантку, почему она не хочет нарисовать папу.
«Мне почему-то хуже удаются мужские лица», – ответила тогда Вероника и, улыбнувшись Марии, добавила: – Мы с тобой еще чуть-чуть позанимаемся, и тогда сама нарисуешь папин портрет.
Кристиан смотрел на свое лицо и понимал, что оно написано с тем особым вдохновением, которое дарит лишь любовь. Взволнованный, дрожащими руками он уложил его обратно в папку. Но вдруг кольнула какая-то неопределенная, насторожившая его мысль. Он вновь достал картину и внимательно оглядел ее. За спиной ветер распахнул форточку. Кристиан вздрогнул и поспешно спрятал папку под шкаф... Больше он не доставал своего портрета, он просто помнил его, и возникшая тогда неосознанная тревога никуда не улетучилась. Как только он вспоминал об этой картине, тут же появлялось чувство чего-то необъяснимо странного...
Кристиан закончил завтрак как раз в тот момент, когда объявили о прибытии рейса из Египта. Он вполне успевал выкурить сигарету. Сейчас Алена передаст ему сувениры от Ксюши и Марии и «особенный сюрприз», как сообщила ему по телефону дочь таинственным голосом. Как было бы здорово, если бы этот сюрприз был связан с Вероникой! Он вновь почувствовал тоску по этой притягательной, ставшей для него наваждением некрасивой женщине, в которой что-то скрытое и неотвратимое преследовало Кристиана уже больше года.
Кристиан тяжело вздохнул, передернул плечами, точно стряхивая изморозь озноба.
– Вот уж пути Господни неисповедимы! – услышал он за спиной знакомый голос.
Перед ним стояла Тина. Она, видимо, улетала или прилетела – в ее руках был изящный дорожный баульчик, а через плечо висел небольшой портплед.
– Здравствуй, Тина!
Кристиан на секунду замешкался в нерешительности, а потом слегка коснулся губами ее щеки. Тина засмеялась и, приподнявшись на цыпочки, вернула Кристиану поцелуй.
Надо было отдать должное доктору Сэмуэлю. Он изменил Тину даже внешне. Она сильно похудела, из брюнетки превратилась в ослепительную платиновую блондинку, ее черные глаза, никогда не знавшие косметики, были сильно накрашены, и серебристые тени в тон волосам делали ее взгляд загадочно-русалочьим. Всегда длинные волосы, закрученные в узел, были пострижены, и острые углы модного каре забавно торчали вперед на уровне мочек ушей. Короткая юбка из светлой замши чуть сверх дозволенного открывала аппетитные ножки, а такой же жакетик был игриво распахнут, демонстрируя полупрозрачную кофточку с низким декольте. Во всем ее облике появилось что-то чувственно-шаловливое, и напрочь исчезло то сковывающее занудство, которое всегда раздражало Кристиана.
Оглядев подробно Тину, он пробормотал обескураженно:
– Отлично выглядишь!
Тина самодовольно улыбнулась, и в ее улыбке Кристиан увидел ту распахнутость и раскрепощенность, которых не было ранее.
– А у тебя усталый вид. Много работаешь?
Тина сбросила с плеча портплед и, не дожидаясь ответа, завертела по сторонам своей элегантной яркой головкой.
– Ты не одна? Улетаешь?
– В Кению. На сафари. Буду охотиться на львов и тигров, – коротко хохотнула Тина, продолжая озираться по сторонам.
– Надеюсь, с благословения доктора? – растерянно задал вопрос Кристиан, не зная, как общаться с этой другой Тиной. – Там же климат совсем иной. Экватор...
Тина вдруг резко развернулась к Кристиану и, глядя ему в глаза своими яркими блестящими глазами, проговорила с ненавистью:
– А мне после тебя никакой экватор не страшен. И никакие хищные животные! Я до сих пор помню, как ты закручивал меня в простыню, делал укол, чтобы я вырубилась, а ты мог смотаться к очередной шлюхе.
По ее лицу верткой змейкой проскользнула знакомая Кристиану судорога. Он напрягся, но Тина рассмеялась и фамильярно хлопнула его по плечу.
– Расслабься, истерик не последует. А что касается доктора Сэмуэля... то мы расстались... Мне осточертело ощущать себя подопытным кроликом.
Боковым зрением Тина зафиксировала то, что искала. Это было юное создание, лет двадцати двух, с наглыми красивыми глазами и развязной, но крайне грациозной походкой. Его породистое, чуть надменное лицо, казалось, сообщало всему окружающему миру, что наконец-то появилось то, что способно осчастливить всех жаждущих – красотой, умом, силой и твердостью характера, мужской эротичностью, а главное – отсутствием всех комплексов. Его брови удивленно взметнулись вверх при виде Кристиана, а жующая жвачку челюсть заработала еще интенсивней.
– Это мой бывший муж, – хмыкнула Тина. – А это... Игорь Хохлов, русский актер, жутко знаменитый. Я, правда, еще не видела его фильмов, но представляю, как он там хорош! Кстати, нас познакомила Женевьева, которая, оказывается, не знала, что мы давным-давно разошлись. Случайно оказалась на ее спектакле, зашла к ней в гримерную, а там сидел Игорь...
– И оказалась любовь с первого взгляда, – с чудовищным акцентом произнес русский плейбой, взглянув фальшивым страстным взглядом на Тину, а у Кристиана от острого предчувствия, что дальше произойдет с легковерной глупой Тиной, заныло сердце. Она была очень богатой и, расставаясь с Кристианом, получила по их брачному контракту немалую прибавку к своему состоянию. По полному обожания и вожделения взгляду, которым она окинула своего бойфренда, Кристиан понял, что в этом юноше сполна воплотилась ее нерастраченная потребность в материнстве. Она всегда так обостренно и безуспешно жаждала появления ребенка... Но судьба безжалостно распорядилась тем инстинктом, сильней которого природа не создавала... Словно в подтверждение своих мыслей Кристиан услышал, как защебетала над своим птенчиком заботливая мамаша.
– Я купила тебе чудненький кепарик в бутике рядом с кафе. С длиннющим козырьком. Африканское солнце палит нещадно – сразу наденешь, чтобы не заработать солнечный удар. А уж потом купим настоящую шляпу для сафари. А сейчас тебе было бы неплохо перекусить, милый. И закажи свежевыжатый сок...
Не перестающий жевать юноша протянул Кристиану руку и, энергично встряхнув ее, занял столик подальше, продемонстрировав сумасшедшее чувство такта. Случайная встреча бывших супругов ничуть не развлекла его, и он протяжно зевнул, принимая меню из рук официанта.
– Ты летишь или кого-то встречаешь? – не сводя глаз с бойфренда, спросила Тина и кокетливо поправила челку.
– Я встречаю Алену...
– Так это ты на ней женат? – Глаза Тины округлились, и она перевела вспыхнувшие беспокойством глаза на Кристиана. – Мне говорили, что ты женился на русской.
– Нет. Алена по-прежнему мой замечательный друг, не более того. Извини, Тина, я могу пропустить ее. Самолет уже сел, я должен торопиться.
Кристиан взял Тинину руку и слегка коснулся губами.
Она направилась к столику, а Кристиан, сделав несколько шагов, столкнулся с Аленой.
– Где тебя искать, если не в баре! – весело воскликнула она, обводя машинально взглядом столики, и вдруг воскликнула удивленно:
– А этот урод что здесь делает? – и, вглядевшись, добавила: – Да еще с твоей бывшей супружницей! Ну просто класс! Во жизнь сюжеты закручивает!
Алена потянула Кристиана за руку, давая понять, что для нее эта встреча крайне нежелательна, и уже на ходу, сквозь смех проговорила:
– Тина вляпалась в историю хуже не придумаешь! Этого типчика я знаю как облупленного. Закончил где-то в провинции театральный и явился покорять Москву.
– Покорил? – поинтересовался Кристиан, забирая у Алены небольшую дорожную сумку.
– Что касается некоторых особ бальзаковского возраста и с крутыми финансовыми возможностями, то здесь он проявил гениальные способности. Что касается актерского ремесла... я поначалу купилась на его внешние данные, хотя у меня в труппе один такой «секс-символ» уже имеется. Но постарше. А мне нужен был этакий Дориан Грей. Взяли его на договор. Но через полгода расстались.
– Бездарный оказался?
– Да нет... Парень он способный. Но абсолютно разбалансированный. Ни школы, ни внятных представлений о том, что есть театр и актер внутри этого организма... ни совести, ни порядочности. Тут же начал крутить романы со всеми телевизионными каналами, набрал халтур, прогуливал репетиции, врал как сивый мерин. А потом познакомился с кинодивой лет шестидесяти из Австрии. Она оказалась и продюсером, и сценаристом и собиралась снимать фильм как режиссер. Пришел ко мне отпрашиваться на съемки. Поговорили по душам. Со свойственным ему цинизмом запросто признался, что не может себе позволить упустить богатенькую тетеньку. Я ему пожелала удачи, предварительно высказав все, что я по этому поводу думаю. Потом слышала, что с австриячкой у него случился облом. Видно, наш «милый друг» совсем заврался... А уж как он Тину подцепил на крючок, не знаю...
– Женевьева познакомила. Я рассказывал о ней.
– Да, помню. Балерина. Ну что ж, та, видно, умней оказалась. Ладно. Это жизнь... Не расстраивайся. Судя по лицу Тины, возможно, это именно то, что на данный исторический момент ей необходимо. Уверена, что ее психиатр примет ее обратно и подлечит нервный срыв, до которого еще будет медовый месяц... И потом, чем черт не шутит! А если это любовь?
Кристиан ничего не ответил; они подошли к припаркованной на стоянке машине, и он уложил сумку Алены в багажник.
– В конце концов этот Игорь Хохлов не пень же бесчувственный, – продолжала Алена.
– Но Тина намного старше. Она ему в матери годится, – поморщился Кристиан.
– Любовь такие мелочи даже не принимает в расчет. Возраст? Чепуха! Они оба красивые люди... Да, кстати. Николай Потапов, тебе уже небезызвестный, влюблен по уши в женщину, которая не только старше, но и физически отнюдь не совершенство... Я имею в виду Веронику.
Кристиан так резко затормозил, что Алена чуть не врезалась лбом в стекло.
– Извини... – пробормотал Кристиан.
Алена запоздало пристегнула ремень, какое-то время молчала, периодически бросая исподлобья задумчивые взгляды на побледневшего Кристиана, потом тихо пробормотала себе под нос:
– Два главных героя в одной мелодраме... Тесновато для такого камерного жанра.
– Что? – не расслышал Кристиан и повторил раздраженно: – Что за манера бурчать себе под нос!
– Это не манера, а способ существования в предлагаемых обстоятельствах! – громко и четко прогудела Алена.
– Мы едем к нотариусу? – спросил Кристиан.
– Нет. Сначала мне необходимо повидать старого садовника Жака, задушевного дружбана тетушки Эдит. Мы способны осуществить это?
Кристиан притормозил у обочины, озадаченно потер лоб и произнес:
– Сейчас подумаем.
Старый садовник Жак сильно сдал после смерти своей хозяйки. Его начала мучить одышка, в глазах темнело, когда он наклонялся, чтобы подвязать куст или сорвать лиловых гиацинтов к портрету мадам, а однажды потерял сознание, работая с газонокосилкой, и Кристиан, несмотря на сопротивление старика, уложил его в клинику. Ничего утешительного обследование не показало – налицо был перенесенный на ногах микроинфаркт, запущенное заболевание почек и тяжелейшая гипертония. Всякая физическая работа была противопоказана.
Кристиан с детства обожал Жака. Высокий, широкоплечий, с большим, всегда улыбающимся ртом, полным крепких белоснежных зубов, яркими голубыми глазами, большим крючковатым носом и сильными огромными руками – он словно сошел с цветной иллюстрации сказок Перро.
«Правда, что наш Жак – добрый волшебник?» – спрашивал тетушку Кристиан, а она отвечала с улыбкой: «Насчет волшебника не уверена, а вот то, что очень добрый – это факт».
У Жака никогда не было семьи, и по наблюдениям Кристиана, он просто всю жизнь был влюблен в свою хозяйку и служил ей самозабвенно и преданно. Муж тетушки Эдит, наследник многомиллионного состояния и потомственный владелец крупнейших сталеплавильных заводов, погиб на охоте, став нечаянно мишенью для своего незадачливого партнера. Ему было всего сорок. Тетушка Эдит, оказавшись вдовой, обрушила всю любовь и нежность на Кристиана.
Сколько помнил себя Кристиан, столько помнил сильного, доброго Жака, «аристократа с крестьянскими корнями» – острого на язык, с живым юмором, поразительным чувством такта и удивительной восприимчивостью ко всем проделкам и авантюрам.
Эти два взрослых настоящих человека изо всех сил старались сделать Кристиана по-настоящему счастливым. И в этом не было даже оттенка жалости к ребенку, так рано оказавшемуся сиротой. Это была любовь.
«У меня было удивительно счастливое детство», – часто говорил Кристиан тетушке Эдит и целовал ее иссохшие к старости, но все равно красивые ухоженные руки с длинными пальцами и ярким маникюром.
Выписавшись из больницы, Жак ни за что не захотел оставаться в усадьбе.
«Ходить по этому саду и не работать в нем – это как страшный сон, в котором ты проживаешь собственную жизнь и не можешь в нее вмешаться», – с грустью признался он Кристиану.
Тетушка Эдит оставила своему другу немалое наследство, и старина Жак уехал к младшему брату, который занимался рыбным промыслом в маленьком поселке недалеко от Ниццы.
Кристиан частенько наведывался в рыбацкий поселок, снабжал Жака необходимыми лекарствами, несколько раз насильно укладывал в клинику для проведения лечения и в общем-то был доволен своим пациентом. Жизнь на берегу моря в переоборудованном на современный лад доме брата шла ему на пользу. И только в прошедшую зиму у Кристиана возникли серьезные опасения за его жизнь.
Предприняв абсолютно авантюрный выход в море в холодный промозглый день с ледяным ветром, старина Жак заболел воспалением легких и несколько дней пролежал в горячке, скрывая от брата, что ему плохо. Когда стало совсем невмоготу, пришлось позвонить Кристиану... Жака еле выходили. В больнице, лежа под капельницей, он смотрел из-под густых нависших бровей на взволнованного Кристиана и ободряюще улыбался своей по-прежнему белозубой улыбкой. «Не волнуйся за меня, сынок, – шептал он хриплым горячим шепотом. – Меня мадам уж совсем заждалась. Так и слышу ее голос – «где ты там замешкался, старый бездельник?» У Кристиана от этих слов падало сердце, горло перекрывал тугой жгучий комок, и он, как в детстве, грозил Жаку сжатым обессиленными пальцами кулаком...
...Кристиан какое-то время сидел молча, бросив на руль руки, и Алена не торопила его. Она понимала, что он сейчас думает не только о том, как скорей доставить ее к старому садовнику. Наверное, ей отказала всегдашняя проницательность, если она пропустила то обстоятельство, что Кристиан влюблен в гувернантку Марии. Впрочем, особенно наблюдать за их взаимоотношениями у нее и не было возможности. После смерти тетушки Эдит она только трижды была в их доме. Один раз, когда рожала Ксюша, но ни о какой гувернантке тогда и речи не было. Потом... Марии было два годика... в Париже были гастроли театра, но она жила вместе со всеми в гостинице и только забегала несколько раз...
Алена внезапно вспомнила, как именно в тот приезд она после дневной репетиции прибежала повидать Ксюшу, Кристиана и маленькую Марию (благо, театр был буквально на соседней улице) и консьержка сказала, что дома никого нет. Мадам и мсье рано утром уехали в Сорбонну, а няня с ребенком ушли гулять в парк. Алена выяснила, где расположен парк, и быстро отправилась туда. Несмотря на то что она не видела Марию с рождения, долго угадывать ее среди множества детей не пришлось. Надо было только представить себе, какой была в детстве Ксюша. С Алениным воображением это не составило большого труда. Подвижная как ртуть рыженькая девчонка орудовала в песочнице, и когда ее обнаружила Алена, она упорно пыталась водрузить на голову ревущему приятелю пластмассовое ведерко.
Няня, оказавшаяся добродушной разговорчивой толстушкой лет пятидесяти, буквально обрушила на Алену гроссирующий каскад восторженных рассказов о семье МакКинли, о подопечном ребенке, о своей любви к русским, и пообщаться с Марией удалось совсем немного.
И вот тогда Алена почувствовала на себе чей-то тяжелый пристальный взгляд. Она искоса, как бы невзначай, оглядела детскую площадку и на скамейке, расположенной в тенистой аллее, увидела устремленные на нее глаза. Этот взгляд был настороженным и решительным... В нем хорошо прочитывалась готовность к любому внезапному действию – к прыжку, к удару, к нападению. Алена умела читать лица – это, по сути, было неотъемлемой частью режиссерской профессии. Ей стало тогда здорово не по себе от такого мощного пристального внимания к своей особе. В голове закрутились десятки предполагаемых вариантов, но ни один из них не удовлетворил Алену. Прижимая к себе Марию, она еще раз исхитрилась внимательно посмотреть на женщину. В чертах ее лица притаилась трагедия... Репетируя сложные психологические сцены, Алена всегда просила актеров не играть несчастье, а преодолевать его. Та женщина на скамейке хорошо научилась прятать от любопытных глаз свою беду, но она все равно помимо ее воли жила во всем ее облике.
Когда Алена, спохватившись, что опаздывает в театр, торопливо двинулась по аллее к выходу из парка, то, украдкой глянув в зеркальце, увидела спешащую за ней припадающую на одну ногу странную незнакомку. Она проводила Алену до самого театра и сразу куда-то испарилась... видимо, свернула в одну из подворотен...
Как странно! Непостижимые свойства памяти, вероятно, не дано разгадать никакому человеческому гению. Независимо от желания помнить, это неизбежно ухает в бездну забвения, чтобы в нужное время или же, наоборот, на примитивный людской взгляд якобы некстати вынырнуть из своего хранилища и перевернуть все внутри, а то, что пытаешься забыть, с маниакальной настырностью изводит, лишает сна, превращается в навязчивую идею...
Недаром Вероника так напряженно улыбнулась Алене, когда их знакомил Кристиан. И ведь что-то вертко и мгновенно пронеслось в Алене при виде ее необычного лица с глазами, уголки которых опущены вниз... Теперь, задним числом, она вспомнила и тот затаенно-обожающий взгляд Кристиана, которым он глядел тогда на гувернантку.
Алена протяжно вздохнула и вопросительно посмотрела на Кристиана.
– Зевать вслух – это верх неприличия, – не глядя на Алену, недовольным голосом заметил Кристиан и достал из кармана телефон.
– Ну это нечто! – возмутилась Алена. – Это уж никакого слуха не иметь, чтобы не отличить зевка от протяжного задумчивого вздоха!
– И вздыхать нечего! – опять сорвался Кристиан. – Развела на пустом месте какие-то тайны! Я тебя, конечно, рад видеть. Как всегда. Но я перенес прием больных на завтра. А ты сидишь себе и вздыхаешь... А я, как последний идиот, должен разгадывать твои ребусы. Зачем нам нужен Жак? Отвечай немедленно!
– Ну уж прям-таки и немедленно! – не поддаваясь агрессивному тону Кристиана, возразила Алена. – Конечно, ты имеешь право знать абсолютно все... Тем более что это впрямую касается твоей дочери.
– Марии? – изумленно вскинулся Кристиан.
– Марии, конечно. Ты так реагируешь, словно у тебя есть еще какая-нибудь дочь. Кстати, подумай об этом. Наличие или отсутствие еще одной, но непременно рыжей и веснушчатой дочери имеет решающее значение.
Кристиан озадаченно и с легкой опаской взглянул на Алену:
– Слушай, по-моему, ты заговариваешься. Несешь бред, и глаза у тебя сегодня какие-то ненормальные...
– Будут ненормальные, ежели не спавши всю ночь. – Алена коротко зевнула и, спохватившись, поспешно прикрыла рот маленькой ладошкой. – Кстати, о балерине. Если можно, я бы с ней тоже познакомилась. Мне нужно задать ей всего несколько вопросов.
– Если только она соблаговолит тебе ответить. У нее характер бешеного необъезженного мустанга, – усмехнулся Кристиан.
– Здорово. Значит она должна быть талантливой. Я слышала о ней, но, к сожалению, не видела на сцене. Вот, кстати, и повод. Можешь сказать, что я примчалась из России специально, чтобы поглядеть, как она танцует.
Кристиан сдержанно хмыкнул:
– Если она узнает, что ты – режиссер и до сих пор не пересмотрела по несколько раз каждый из ее балетов, она тебе и руки не подаст. Так что? Если к старине Жаку, то нам недалеко. Он в санатории.
– Едем. Только тормозни около магазина. Не с пустыми же руками являться к моему дорогому Жаку...
Нагруженные пакетами и коробками со всякой вкуснятиной, Алена и Кристиан вылезли из машины у массивных чугунных ворот санатория. Долго шли по аллее, обсаженной густыми зарослями кустарников и деревьев, с набрякшими почками, уже вот-вот готовыми провозгласить приход весны клейкими пахучими листьями. Из темной земли кое-где простреливались подснежники и крокусы, и воздух был наполнен тем особенным густым влажным настоем запахов, от которого плывет голова и начинает чаще биться сердце. Но для этих двоих учащение пульса грозило бы беспросветной тахикардией – так переполнены были их вены и артерии взбудораженной кровью в предвкушении встречи со своим детством, с любимым стариной Жаком.
– Я, честно говоря, перед ним виноват. Две последних недели все клиники как сговорились вызывать меня на консультации. Весна... Много тяжелых обострений. У меня своих больных невпроворот... – слегка задыхаясь, говорил на ходу Кристиан. – Но я звонил, все время звонил и справлялся. Все было ничего, соответственно возрасту и его болезням.
– А вдруг он меня не узнает? Представляешь, мы не виделись со дня похорон тетушки Эдит.
– Тебя не узнать невозможно, – насмешливо произнес Кристиан. – Ты законсервировалась в пятнадцатилетнем возрасте. И могу предположить, что навсегда.
– Фу! Слово противное! Ненавижу два слова: никогда и навсегда. В них заключается самая большая ложь на свете. Ого! Вот это дворец!
Алена замерла в восхищении перед огромным старинным особняком в стиле барокко с массивными колоннами и скульптурами вдоль всего здания. Дом, видимо, покрасили к приходу весны, и он стоял белоснежный и величественный, как корабль перед спуском на воду. По широкому мраморному крыльцу они поднялись в вестибюль.
– Добрый день, доктор МакКинли! – поднялась из-за стола им навстречу пожилая приветливая женщина в белом халате. Она с улыбкой кивнула Алене и представилась: – Сара Адамс.
– Алена, мой друг с детства и большой друг господина Жака.
– Тоже с детства, – добавила Алена, и все трое рассмеялись.
– А где же сам господин Жак? – также оживленно поинтересовалась мадам Сара Адамс. – Упросил оставить его продышаться на скамейке после душного Парижа? – и она выглянула сквозь большое окно в парк.
Накрывшая с головой Алену и Кристиана удушливая пауза, казалось, длилась вечность.
– Когда его увезли? – стряхнув оцепенение и моментально преобразившись, резко спросила Алена. – Кто? И какую причину вам преподнесли?
Сара непонимающе испуганными глазами таращилась то на Алену, то на Кристиана.
– Не молчите! Господин МакКинли не отдавал никаких распоряжений отпустить его с кем бы то ни было! – так же резко повысила голос Алена. – Кто его увез? Когда? На чем? Этот приезд предварил звонок якобы от доктора МакКинли? Или была записка? А господин Жак вел себя как всегда? Это было при вас?
От каскада вопросов Сара побледнела и опустилась на стул. Кристиан, казалось, онемел, и только грубый толчок в бок острым локтем привел его в себя.
– Погоди, Алена... – слабым голосом произнес Кристиан. – Возможно, это Пьер, брат Жака. Вы ведь знаете его, мадам, он часто наведывался к нашему Жаку.
– Нет-нет, – испуганно возразила женщина, с опаской поглядывая на превратившуюся из миловидного очкарика в агрессивную фурию Алену. – Я знаю мсье Пьера...
– Сколько дней отсутствует господин Жак Дюбуа? – беспардонно перебила ее Алена.
Сара судорожно сглотнула слюну.
– Так вот позавчера и уехал и сказал, что вернется сегодня. Почему я и подумала, что вы все вместе.
– Рассказывайте! – приказала Алена.
– Позавчера утром я пришла как всегда к девяти утра, и мсье Жак стоял уже одетый для выхода, в плаще, и улыбался, как если бы знал, что его ожидает приятный день... Я спросила его, куда это он собрался такой нарядный, потому что плащ не был застегнут и видна была рубашка с галстуком... И еще спросила, разрешил ли главный врач покинуть санаторий. У нас здесь с отлучками очень строго, нужна санкция главного врача, – начала объяснять Кристиану взволнованная медсестра, но, сразу сообразив свой промах, переадресовала все слова Алене. – Дело в том, что наш санаторий больничного типа, с довольно строгим режимом, и только когда главный врач дает разрешение...
– С этим понятно, – неприятно прогудела Алена. – Значит, вы поверили ему на слово, что разрешение главного врача получено и что время он собирается провести в обществе доктора МакКинли.
Сара согласно кивнула и поспешно пояснила:
– Вы не думайте... Когда мсье Жак уехал, я узнала у секретаря главного врача, было ли разрешение, и она сказала, что действительно звонили от доктора МакКинли и просили отпустить его на два дня...
– Вы сказали, мсье Жак уехал. На чем он уехал? С кем? Вы видели? – Алена сняла очки и, близоруко щурясь, протерла их кончиком шелкового галстука Кристиана.
Он растерянно проследил за ее жестом, машинально поправил галстук и вдруг потрясенно произнес:
– Я понял... Меня это так мучило. Галстук...
– Что ты понял? Говори! – моментально переключилась Алена на Кристиана.
Тот растерянно покрутил головой и виноватым голосом пробормотал чуть слышно:
– Это другое. Просто... написали мой портрет, и я все не мог понять...
– С тобой все ясно. О портрете поговорим позже, – гневно сверкнула глазами Алена и переключилась на трепещущую медсестру.
– Я... нет... не видела. Дело в том, что машины не пускают на территорию парка. Вы же видели сами, парковка автомобилей прямо за воротами, – заговорила она торопливо. – Я еще спросила, проводить ли мсье Жака до машины, но он сказал, что чувствует себя вполне бодро.
– А вы, когда входили на территорию санатория, не видели у ворот машины с ожидающими людьми или просто шофером?
– Мне очень жаль, но я живу в доме для персонала санатория, и он расположен в задней части территории, за основным корпусом. Там в заборе калитка, и у каждого из нас, кто живет в этом доме, свой ключ...
– Свой ключ, свой ключ... – машинально повторила Алена, у которой так крутились мозги, что, казалось, этот скрежет можно было услышать обостренным слухом. – Этот рыбацкий поселок, где живут они с Пьером, далеко?
Кристиан тяжело опустился в кресло и, вытирая со лба пот все тем же злосчастным галстуком, ответил хрипло:
– Полчаса езды, – и, помолчав, добавил: – И ключ от дома, если я не ошибаюсь, на моем брелоке.
– Слава богу, врубился, – пробормотала Алена и с напряжением проследила, как Кристиан извлекает из кармана связку ключей и, проверив, кивает утвердительно.
– Когда старина Жак был болен, мне дали этот ключ... Пьер ведь надолго уходит в море. Могло случиться что угодно...
– И случилось, – испуганно вырвалось у медсестры, и она тут же прикусила язык под испепеляющим взглядом Алены.
Она тут же поспешила исправить свою ошибку и торопливо спросила:
– Вы сейчас уедете... А если вернется мсье Жак, то куда мне сообщить вам?
– Вот номер моего мобильного. – Кристиан набросал на листке бумаги свой телефон. – А вот Аленин...
Алена ойкнула и, пробурчав себе под нос:
– Вот дурья башка! – вынула из сумочки отключенный на время полета телефон.
Тотчас он зазвонил, и Алена, уже продвигаясь к выходу, проговорила:
– Да, здравствуйте Ник. Конечно, но если можно, в двух словах. Ах так? Ну уж не так неожиданно! Я вам перезвоню. Кто спрашивает? Передайте Севе, что все нормально, Кристиан меня встретил, и привет всем. Вероника? А она рядом?
Боковым зрением Алена увидела, как у Кристиана загорелись уши и он машинально дотронулся до своего галстука.
– Извините, Ник, у него нет сейчас возможности взять трубку. Он за рулем. Ей от него тоже поклон, – безжалостно закончила разговор Алена и, не оглядываясь на Кристиана, почти бегом пустилась к воротам.
– Возможно, Сара права и вот-вот Жак, как и обещал, вернется обратно, – проговорил Кристиан, когда они отъехали от ворот санатория.
– Надежда умирает последней. – Алена протянула руку и вытянула сигарету из пачки, лежащей перед лобовым стеклом.
– Опять закурила? – строго заметил Кристиан. – А твое клятвенное обещание тетушке?
– Ладно! Мне она тоже много чего обещала! – Алена глубоко затянулась и опустила боковое стекло.
– С мертвыми не сводят счеты, – мягко заметил Кристиан, но Алена, казалось, даже не услышала его.
– Когда я видела ее последний раз, помнишь, мы много говорили с ней... и никак не могли наговориться. Я видела, что она уходит, и мне было все время больно и страшно. Тетушка Эдит чувствовала это и пыталась передать мне собственное спокойствие, что, дескать, умирать – это так, плевое дело.
Однажды, когда ей было полегче, мы сидели в саду, и Жак по ее распоряжению принес шкатулку. Она вынула из нее бархатную коробочку и сказала, что это мне от нее на память. В коробочке оказались старинные серьги с сапфирами и бриллиантами и такой же браслет. Я обняла ее и сказала, что будет лучше, если это все останется для твоей будущей жены. То, что ей понравилась Ксюша и что ты намерен жениться на ней – это мы обговаривали много раз... Тетушка Эдит рассмеялась и ответила, что для вашей предстоящей свадьбы, на которой она еще возможно спляшет цыганский танец с монистами и бубенцами... ага, так в точности и сказала... ею приготовлен царский подарок для Ксюши. А потом они обменялись с Жаком заговорщическими взглядами, помнишь, они так всегда посматривали друг на друга, когда затевали очередную авантюру... и она сказала, что в завещании будет особый пункт, касающийся ее внучки. Я тогда оторопело глядела и не понимала, о какой внучке идет речь. «О рыжей, веснушчатой внучке, – твердо повторила тетушка Эдит. – Рыжая масть – это как беспроигрышная лотерея. Если мать – рыжая, то отец, будь он самый черный негр из экваториальной Африки – девчонка будет все равно рыжая». Тогда я робко закинула удочку насчет того, что может быть и рыжий веснушчатый внучок. Тетушка Эдит поджала губы, точно я сморозила жуткую глупость, и заявила безапеляционно таким своим, помнишь, Кристиан, капризным, категорическим тоном: «Если не будет девчонки, тогда особое распоряжение будет переадресовано... тогда осуществится акт не любви, но справедливости...» И они с Жаком опять обменялись многозначительными хулиганскими взглядами. Я тогда подумала: «Да уж, воистину у миллионеров свои причуды». Мне даже стало обидно за рыжего веснушчатого внучка.
