Текст книги "Блудница"
Автор книги: Екатерина Маркова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Алена протянула присланную по электронной почте фотографию. По роскошному, обтянутому черным бархатом с серебряными звездами подиуму шагала, запеленатая в подвенечное платье «шоколадка» Нэнси Райт, а прямо сквозь ее развевающуюся на несколько метров, вздыбленную ветродуем прозрачную фату улыбалось лицо Марины Миловской-Эртен, занимающей одно из самых почетных мест этого дефиле.
«Уж улыбкой-то она просто двойняшка Марии», – пронеслось в голове Алены, и она с любопытством взглянула на Кристиана.
На его измученном осунувшемся лице блуждала нехорошая улыбка. Если бы Алена не могла поручиться головой за стопроцентную надежность его психики, можно было бы предположить, что эти двое суток слегка помутили разум доктора и мозг его в любую секунду может начать работать неадекватно. Но Алена давно и довольно глубоко изучила Кристиана, его нервную, почти артистическую одухотворенность, способность мгновенно глубоко и ранимо реагировать на нюансы, которые другому, более толстокожему, покажутся лишь не достойной внимания досадной мелочью; его природную предрасположенность воспринимать мир если не надсадно трагически, то и никак не умиленно мажорно; его теплое участливое внимание к «униженным и оскорбленным» мира сего и сдержанное понимание библейского беззакония себе подобных – очень богатых людей, оправданием участи которых может быть только каждодневный труд неважно на каком поприще, но непременно приносящий пользу... Теперь она также понимала, что его участие в жизненной коллизии, которую она первоначально определила как мелодраму, разрастается, грозя принять очертания трагической участи корнелевских или расиновских героев. Изначальное мученическое начало в Кристиане Алена всегда ощущала обостренно и, с затаенным нежеланием убедиться в своих психологических прогнозах, знала, что рано или поздно на эту запрограммированную исполнительной бесстрастной судьбой почву свалится какое-то тяжкое бремя...
– Узнаешь кого-нибудь? – Задавая вопрос, Алена уже заталкивала обратно в сумку свои вещи, давая понять Кристиану, что рассиживаться они не будут.
Кристиан отогнул воротник рубашки и показал Алене шрам чуть выше левой ключицы.
– Эта темнокожая особа записалась ко мне на прием и, используя, можно сказать, мое же орудие труда... уж не знаю где она его раздобыла... скальпелем пыталась перерезать мне горло. Меня спасла только врожденная, ну и конечно профессиональная хорошая реакция. Но вообще-то с трудом отбился. Она отлично натренирована, и мышцы у нее, как у дикого мустанга. Когда поняла, что ей со мной не справиться, прокусила мне плечо.
– Провел курс лечения от бешенства? – не удержалась Алена.
– Не провел... – задумчиво ответил Кристиан. – Когда в Стокгольме мне рассказали историю этого Потапова, которого спасали мои коллеги со всего мира, мне грешным делом пришло в голову: уж не та ли самая мулатка выкинула его из поезда?..
– Что ж не сказал?
– Да уж слишком абсурдно это прозвучало бы! Какая связь?
– Она была под наркотиками, когда пыталась убить тебя?
– А ты откуда знаешь? – Кристиан устало и почти без удивления взглянул на Алену. Видимо, запас сил, работающий на прием потрясений, в нем катастрофически истощился.
– Знаю, что она наркоманка, знаю, что была знаменитой топ-моделью и именно она выбросила Потапова из поезда. За что, пока не скажу. Но за то же, за что пыталась убить тебя... Эта женщина никого тебе не напоминает? – Алена указала пальцем на улыбающуюся Марину Миловскую.
– Хватит, Алена, – тихо и серьезно попросил Кристиан. – Я не подопытный кролик, и у меня есть предел прочности. Десятки женщин могут казаться ЕЮ, но ни одна из них не может ЕЮ быть... Хотя и в этом я уже не уверен, – еще тише прибавил он и быстро вышел из комнаты.
– Я буду ждать тебя в такси, – уже из прихожей прозвучал его усталый голос.
Дом тетушки Эдит встретил их торжественной звенящей тишиной. Пока Кристиан снимал его с охраны, Алена выскользнула в знакомый с детства парк, насквозь пронизанный солнцем. Прошла по липовой аллее, под сводами сомкнувшихся верхушек столетних деревьев, с грустью отметила запустение, царившее на лужайках и цветниках хозяйства садовника Жака.
Сев на скамейку в любимой беседке тетушки Эдит, сооруженной из кружевного дерева, попыталась собраться с мыслями и трезво проанализировать то, что они с Кристианом имели на настоящий момент. Якобы забытая на столике пляжного кафе красная записная книжка сделала свое благое дело. Ее сбросили со счетов, прочтя записи, свидетельствующие о том, что единственной ее головной болью были поиски мулатки, покушавшейся на жизнь Потапова. До того, как красная книжка была украдена, появление Алены с Севой насторожило тех, кто охотился за маленькой Марией, до такой степени, что им были ультимативно предложены обратные билеты. Записная книжка сработала. Алена повела их по ложному следу.
Записи свидетельствовали о том, что она делает ставку на празднование в Париже юбилея известного кутюрье, который сделал в свое время Нэнси Райт звездой подиума, и предстоящий праздник, конечно же, не обойдется без присутствия на нем мулатки. Алена как чувствовала необходимость срочного вылета в Париж, поэтому в записях обозначила перспективу своего отъезда на юбилей знаменитого модельера... Ее оставили в покое. Только что, в самолете, они с Кристианом связались с Севой и Потаповым. Дальше скрывать от Кристиана, что Вероника с Марией исчезли, не имело смысла. Он был до такой степени взволнован разговором с Марией, что знать правду было сейчас для него легче...
Алена глянула на часы, мысленно перевела время на два часа назад. Совсем скоро Ксюша вернется с экскурсии и обнаружит отсутствие дочери и гувернантки. Она видела лицо Марии в бежевом джипе на пути к горе Моисея. Эта информация уже задействована – частное агентство, которое возглавляет брат охранника Али, ищет эту машину. Позже Кристиан слышал в трубку шум машин, значит, они все еще в пути. Вот только куда? Алена закурила и подумала, что мелодрама все больше съезжает в детективный сюжет. Только бы избежать жертв и крови, тогда чистота жанра может вернуться, даже если и не сложится выстраданный персонажами хеппи-энд...
– Кто-нибудь в эти дни снимал дом с охраны? – спросила Алена запыхавшегося Кристиана.
– Да, позавчера. Несколько часов здесь находился тот, кто может войти в дом и в курсе того, как снимается охрана. Если учесть, что Жак знал, не исключено, что это был он. Его могли заставить это сделать.
Алена с шумом выдохнула сигаретный дым и резко мотнула головой.
– Никогда. Если только он что-то придумал и сам, добровольно привел их в дом.
– Зачем?
– Надо осмотреть дом и сад. – Алена с тревогой взглянула на мгновенно постаревшего на несколько десятков лет Кристиана. – Я бы на твоем месте не пренебрегала каким-нибудь успокоительным средством. – И прочтя на его лице упрямое сопротивление, понизив голос, угрожающе прогудела: – Ты мне нужен мобильным и соображающим, а не в полуобморочном состоянии. Давай! В доме есть аптечка?
Кристиан несколько секунд как загипнотизированный смотрел в потемневшие сузившиеся глаза Алены, потом, коротко вздохнув, послушно побрел к дому.
Алена достала мобильник, набрала Севу.
– Возьми в моем номере записную книжку и продиктуй телефон Егорычева. Ищи на букву «У». Потому что уголовный розыск. Мне надо задать ему один вопрос. Все. Жду.
Когда Кристиан вернулся в сад, Алена сидела на корточках возле клумбы и внимательно изучала стрелки тюльпанов, которые, приветствуя весну, выбросили по два длинных листочка.
– Ты обошел дом? – Алена погладила пальцем шелковистые листочки и обернулась к Кристиану.
– Да. Но, мне кажется, лучше это сделать еще раз тебе, Алена.
Она отрицательно покачала головой:
– Ты должен сейчас предельно собраться, Кристиан. Сконцентрировать все свое внимание и память. Жак мог оставить какой-то знак только тебе, потому что понимал – к тебе обратятся из санатория, как только он не вернется туда вовремя. Вспомни, где вы больше всего бывали вместе.
– Наверное, на конюшне, – неуверенно произнес Кристиан.
– Отлично! Мы можем туда пойти?
Кристиан кивнул, и они двинулись в угол сада, где виднелась калитка, ведущая на конюшню. Но Кристиан внезапно остановился.
– Нет, вряд ли. Там всегда два конюха. Они никогда одновременно не отлучаются вдвоем. Думаю, лишние свидетели им были не нужны.
– Хорошо, ты прав, вернемся в дом.
Когда по прошествии сорока минут тщательного обследования дома уже не осталось никаких вариантов, Алена воскликнула:
– Надо тщательней обыскать туалет. Это единственное место, где он мог находиться один. Вспоминай, Кристиан, никогда ничего не было у вас с Жаком связано с пребыванием в душе, в ванной? Может быть, что-то забавное и смешное или наоборот... К примеру, ты мог пускать кораблики, когда сидел в ванне.
– Причем здесь кораблики?! – взорвался вдруг Кристиан. – Ты соображаешь, что говоришь? Он был садовником! Садовником, а не горничной или няней! Я что... с ним в ванне купался? Или он мыл меня под душем? Это тебя уже пора положить под капельницу или ввести транквилизатор! Ты несешь полную ахинею и выставляешь меня окончательным идиотом. «Ищи, Кристиан, ищи, иди по следу». Ты мне еще дай его носок понюхать! Я – не ищейка и ты – не сыщик. Как ты не понимаешь, что пора прекратить заниматься самодеятельностью и срочно подключить полицию.
– Которая несколько дней будет изучать то, что нам давно известно, – хладнокровно перебила его Алена, продолжая исследовать каждый миллиметр ванной комнаты, совмещенной с туалетом. – Потому что нам на слово они не поверят. А у нас сейчас каждая минута на счету. Вот оно!
Алена держала в одной руке мыло, а в другой прилепленный к обратной стороне куска и поддетый ногтем маленький зеленый треугольник.
– Что это? – Кристиан подошел ближе и наблюдал, как ополаскивает его над раковиной струйкой воды возбужденная Алена. – Прилипла к куску мыла малюсенькая травинка, а ты делаешь из этого событие. И какой знак я по-твоему должен был получить?
– Это не травинка, Кристиан. Это самая верхушечка только что проклюнувшегося тюльпана. Я обратила внимание, что на клумбе надломлен один лист. И главное, это никак не противоречит логике его поведения. Он же садовник, как ты справедливо заметил в своем гневном монологе. Наклонился над своими питомцами, пустившими стрелки, и надорвал верхушку.
Алена развернулась к Кристиану и низко прогудела:
– Сядь, Кристиан, расслабься и вспоминай. Я пойду сварю кофе, а ты закрой глаза и, пожалуйста, отбрось все посторонние мысли. Жак и тюльпаны, только Жак и тюльпаны... Слишком многое поставлено на карту, чтобы ты имел право не вспомнить. Жак и тюльпаны!
Алена ушла, а Кристиан кинулся ничком на диван, сдавил подушкой голову, и уже через несколько минут с предельной четкостью в его ушах зазвучал хрипловатый прокуренный голос Жака:
– Осторожней отшелушивай, сынок, не оставляй луковицу совсем без одежки. Вот так, молодец, складывай по сортам. А это те, что имеют зубчатые лепестки и носят имя «Жанна». Точно, сынок, их зовут так же, как твою кузину, которой мадам совершенно справедливо отказала от дома. Ишь, негодница какая оказалась! Маленькая, а на руку нечиста!
Кристиан так рванулся, что чуть не рухнул с дивана на пол.
– Алена! Ты – гений! Черт подери! Да ведь я же не видел этой белобрысой кузины двести лет! Жанна из игр моего детства!
Алена, моментально возникшая в дверях, врубилась за одну секунду.
– Отлично, Кристиан. И даже носка не понюхал. Сходу взял след. Теперь дело за Мариной Миловской! Уж она-то точно знает, где найти белобрысую кузину!
* * *
Потапов не находил себе места.
Час назад вернулась с экскурсии Ксюша, и он вдохновенно врал ей о том, как посадил совсем недавно в такси Веронику с Марией и они отправились в маленький курортный городок буквально в нескольких километрах отсюда на аттракционы. Похоже, Ксюша поверила и отправилась спать – бессонная ночь, к счастью, вымотала ее, и от усталости она буквально валилась с ног.
Потапов чувствовал себя полным идиотом. Приставленный к нему охранник не сводил с него глаз, а между тем беззащитная Вероника, похоже, пыталась спасти маленькую Марию от неведомо откуда свалившейся опасности. Он злился на Севу, которого без санкций Алены было невозможно расколоть на какую-либо информацию, а сама Алена, естественно, не могла и не хотела ничего объяснить ему по мобильной связи.
Вчера вечером, когда Вероника с девочкой не вернулись с морской прогулки, его охранник, оказавшийся славным добрым парнем, срочно соединил Потапова со своим братом, который имел частное детективное бюро. Пришлось связывать по телефону брата охранника Али с Аленой, так как Потапов не смог членораздельно ответить ни на один вопрос. Теперь гувернантку с ребенком разыскивали по всему побережью, но пока не поступило ни одного обнадеживающего сигнала. Потапов, впрочем, успокаивал себя, что, возможно, эти ребята просто не имеют права докладывать о каких-либо результатах даже брату своего шефа, который время от времени справлялся о том, как идут поиски.
– Вы любите эту женщину... – задумчиво произнес Али, когда Потапов в очередной раз попросил его узнать, нет ли новостей, и, покачав курчавой головой, озадаченно поцокал языком.
Потапов оторопело взглянул на египтянина. В другое время он, возможно, отделался бы какой-нибудь шуткой или просто сделал бы вид, что не расслышал его слов... но сейчас, когда его нервы были напряжены до предела и исключалась любая поведенческая игра, он тихо пробормотал:
– Похоже, что так... И, кажется, дороже в жизни ничего и нет...
Сказал и точно рухнул в бездну истинного. Перед глазами замелькали, как в калейдоскопе, все мгновения, которые он провел с Вероникой. Они были именно мгновениями – короткими, как вспышки молнии... С первого мига их знакомства она словно пыталась соорудить между собой и им непреодолимую преграду и избрала для этого насмешливо-ироничный тон, интуитивно попадая именно в то, что больше всего претило Потапову. Теперь ему казалось, что она даже намеренно вызывающе демонстрировала ему свою физическую ущербность: сутулилась, чтобы его взгляд постоянно мозолил горб под левой лопаткой, и сильнее обычного припадала на свою больную ногу. Его не спасло и это... Никакие ее ухищрения казаться еще непривлекательней не удержали его мужской природы, мощно подававшей непонятные сигналы на клеточном уровне.
Потапов не спал по ночам, ворочался, без конца вспоминал Марию, и она казалась ему такой близкой и осязаемой. Как полубезумному Германну мерещились тройка, семерка, туз – так ему в вязком полузабытьи складывались слова: Случай... Тайна... Беда...
Он без конца прокручивал в памяти последние годы жизни Марии, зачем-то пытался восстановить день за днем череду, казалось бы, истлевших воспоминаний и убеждался, что обманщица-память утаила нетленными в своем непостижимом архиве все рукописи его любовной горячки, досконально сохранив огрехи, ошибки и исправления впопыхах, не удосужившись переписать набело черновик его страсти...
С сиюминутной болью постоянно оступающегося сердца он вспоминал тот загородный дом, лицемерно прикинувшийся теплым, уютным, благопристойным... отгородившимся от любопытных глаз высоким забором с верхушками кудрявых берез, осуждающе покачивающих ветками цвета глаз Марии... Чаще других там бывал японец на белом «Мерседесе». Приезжал без шофера и по-хозяйски открывал пультом ворота, за которыми его ждала Мария... Потапов, нисколько не стыдясь, устраивал засаду в зарослях бузины напротив ворот. Выкуривал полпачки сигарет, заходясь надсадным хриплым кашлем, и только убедившись, что этот желтокожий недомерок остается в постели Марии до утра, вылезал из своего логова и брел к замаскированной машине на заросшей проселочной дороге. Его шатало, и он вновь спрашивал себя: не легче ли не знать, не видеть, не унижаться... И измученная душа отвечала однозначно просто. Любая фантазия сведет с ума – лучше видеть все своими глазами. «В любой ситуации надо брать тоном выше», – сказала как-то Мария, и эти слова врезались в сознание Потапова, и он оправдывал себя, мерзнущего под забором ее дома, тем, что, перешагнув через самолюбие, гордость, чувство собственного достоинства, в этой бредовой ситуации он встал над самим собой и тем самым прозвучал тоном выше.
– Ты отдаешь этому японцу предпочтение... потому что он платит больше других? – страдая и прикидываясь ироничным, спросил Потапов у Марии.
– Не поэтому. Сама не знаю почему, – как всегда с ошеломляющей откровенностью ответила тогда Мария. – По крайней мере... он не просто животное. Он прекрасный врач. Хирург. Изучает мое лицо и поражается той неправильности, которая в результате складывается в гармонию.
– И чего уж такого неправильного он обнаружил? – обиделся вдруг за лицо Марии Потапов.
Она засмеялась, обдавая Потапова нежным зеленым полыханием своего лучистого взгляда.
– Несообразностей много. Нос коротковат для живущей на нем горбинки в соседстве с пухлым большим ртом. Глаза расставлены слишком далеко друг от друга... – со смехом начала перечислять она свои недостатки, но Потапов прервал ее.
– Короче, что он предлагает, твой Чан Кай Ши? Все переделать? Он что, пластические операции выполняет?
– Угу. Только Чан Кай Ши все же китаеза, и у них с моим доктором только разрез глаз одинаковый. А потом, он никакой не фашист и совсем не кровожадный. Наоборот. Из хаоса возвращает человеку стройность и красоту.
А Потапов завороженно глядел на ее и в самом деле неправильное лицо и размышлял словами Ницше: «Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды...»
...Мысли Потапова навязчиво возвращали его к последнему любовнику Марии, и он, удивляясь их настырности, гнал прочь образ ненавистного японца. Однажды он встретил его, гуляющего с женой и маленькой дочкой по старому Арбату, и, вглядываясь в непроницаемые черты плоского желтого лица, с удивлением ощутил какое-то странное волнение. Так бывало с ним, когда вдруг что-то внутри концентрировалось и выбрасывало сигнал о том, что это мгновение следует запомнить – оно будет иметь какое-то мистическое продолжение в его судьбе. Потапов запомнил. И очень часто, в разных городах и странах, в официальной обстановке или просто на улице, встречая людей из Японии, он с пристрастием вглядывался в их одинаковые для европейского восприятия лица, пытаясь отыскать того человека и почувствовать пульсирующий отзвук давнего предчувствия. Но судьба больше не дарила ему встреч с доктором из Японии. Как ни странно, его не было на похоронах Марии, хотя было известно, что бандерша Лариса оповестила всех ее бывших и настоящих... И они пришли, молчаливые и собранные, почти все в темных очках и с букетами величиной с клумбу. На поминки Лариса не осмелилась поехать, продемонстрировав этим не свойственным ей поступком бездну такта... Потапов вспомнил, как он задержал ее возле машины и почему-то спросил про японца. Она пожала плечами и сухо ответила, что он в курсе, страшно переживает и обещал быть. Возможно, срочная операция помешала ему приехать...
Теперь этот проклятый японец опять лез в голову непонятно зачем и обрушивал на Потапова целый шквал воспоминаний, связанных с мужчинами Марии. Случались забавные эпизоды, которые теперь вызывали у Потапова улыбку.
Напротив этого проклятого загородного дома он однажды оказался не одинок в зарослях кустов бузины. Проследив в очередной раз обреченным взглядом за скрывшейся за воротами машиной японца, Потапов только загасил о подошву очередную сигарету, как услышал звук тормозов. Из подъехавшего бронированного джипа с затемненными стеклами вывалился амбал с бритой шарообразной головой и золотой цепью шириной в палец, плотно обвивавшей накачанную шею. Следом за ним выпрыгнули два охранника, но он свистящим матерком задвинул их обратно в машину и кивком головы велел дистанцироваться. Джип проехал вперед и припарковался на обочине возле соседнего забора, а Потапов с амбалом оказались друг перед другом. Просверлив соперника ненавидящим взглядом и оценив ситуацию, оказались людьми с хорошим чувством юмора... Потапов узнал тогда этого человека по недавней телепередаче. Даже вспомнил как его зовут. Вернее, кличут. Это был знаменитый в криминальном мире непотопляемый и авторитетный Патрон, один из главарей подмосковной мафии. Он слышал о Патроне и от Марии. Она почти с восхищением рассказывала, какие немыслимые деньги пожертвовал он одному из церковных приходов, возродил храм из руин, отстроил заново дом для детской воскресной школы, заасфальтировал грязные проселочные дороги, ведущие к подворью, сделал в развалившейся лачуге местного батюшки роскошный евроремонт с джакузи и душевой кабиной и продолжает материально поддерживать прихожан и нищих, живущих при храме.
Патрон увидел Марию на пикнике, который устроила в свой день рождения Лариса. Увидел и потерял голову. Всколыхнулась, перебаламутилась, встала дыбом природа русского мафиози, и он, очумевший от своего чувства, жил как в пьяном угаре, бросая к ногам Марии все, что имел. Предлагал уехать на какой-нибудь экзотический остров и жить там вдали от всей постылой российской действительности, которую, по его же словам, он сам созидал, разрушая... за что и кается, а выпрыгнуть, сойти с наезженной колеи не может. Он говорил, что сама судьба послала ему Марию, что только ради нее он может бросить тот криминальный мир, которым верховодил, и начать честную жизнь. Узнав, чем занимается Мария, он еще больше приосанился, исполнился сознанием того, насколько праведен путь, который он ей предлагает. Не Рогожиным, отнюдь, князем Мышкиным представлялся он, смиренно склоняя голову перед порочностью Марии – Настасьи Филипповны – и ощущая небывалые силы для возвращения заблудшей к тихой семейной жизни. Мария играла с Патроном, как кошка с котенком. Ее чрезвычайно забавлял этот всемогущий бандит, и, если он в упоении предлагал ей роль Настасьи Филипповны, то она отводила ему куда более скромное место среди аналогов в русской литературе и воспринимала его не более, чем грозой полей и огородов Мишкой Квакиным. За что она опасалась всерьез, так это за непредсказуемость его действий по отношению к ее иностранным ухажерам. Это в первую очередь почувствовал Потапов, когда, полыхая кошачьим диким взглядом, рухнула рядом с ним на примятый куст пудовая мышечная масса бандита. Если у японского хирурга была высоко развита интуиция, то, наверное, в этот момент он должен был почувствовать себя как минимум полным импотентом.
Патрон тогда быстро вычислил, представляет ли Потапов какую-либо преграду на пути завоевания им Марии и, утвердившись в отрицательном ответе, протянул ему широкую, как лопата, руку.
Японец уцелел лишь благодаря тонкой психологической обработке, которую мастерски провел с мафиози Потапов в их укрытии. Через полчаса Патрон резким свистом призвал охранников, и дальше беседа продолжалась за скатертью-самобранкой, раскинутой на примятой траве. Чем закончился этот памятный вечер, Потапов не помнит. Он был голоден, и две поллитры, хотя и сдобренные первоклассной закуской, легли на пустой желудок полным забвением. Очухался он наутро в роскошном особняке Патрона заботливо укутанным белым атласным одеялом до самых ушей и одетым в просторную пижаму хозяина.
– Ты классный мужик, Николай, – признался за завтраком Патрон, поводя красными от перепоя, влажными глазами. – Ты вчера спас жизнь японскому ублюдку. Ты был прав. Марать руки об эту мразь – не достойно русского человека. Тем более когда Мария сама понимает, кто есть кто. Мне вчера было в удовольствие слышать, что она говорила с тобой обо мне. Это главное. А то, что этот недоносок для нее – лишь средство зарабатывания денег, так это лишний раз говорит о его ничтожестве. Ты прав, Николай, ее надо завоевывать другими поступками... Знаешь, я готов ради нее на все...
На похоронах Марии Патрон вел себя странно. Он явился без цветов, и на его круглом веснушчатом лице было непонятное умиротворение. Когда батюшка читал заупокойную молитву, неясная усмешка несколько раз вспыхивала и гасла в его чуть удлиненных прищуренных глазах. Он не перекрестил лба во время этой молитвы и с нескрываемым удовлетворением и превосходством время от времени поглядывал на бывших клиентов Марии. Потапову он предложил свой джип и на вопрос, поедет ли на поминки, хмыкнул неопределенно и, глядя в сторону, тихо произнес:
– Я ее по-своему помяну...
Говорят, в тот день чуть ли не все подмосковные храмы заливались колокольным звоном – служили молебен великой святой – преподобной Марии Египетской. «Кем она была?» – спрашивали непосвященные, удивляясь размаху такого молебствия. И те, кто знал, отвечали: «Великой грешницей, блудницей, ненасытной в грехе, жила в Александрии, славившейся роскошью и пороками. Благодать Божия и заступничество Матери Божией обратили ее к покаянию, и покаяние ее превзошло по силе своей и ее грехи и ...представление о возможном для человеческой природы...»
Потапов вспомнил довольное лицо Патрона на кладбище и подумал, что таилось что-то неразгаданное и мощное за этой вызывающей усмешкой в глазах мафиози, присутствующего на погребении страстно любимой им женщины. Больше они не встречались, но несколько раз он получал от него приветы, которые передавали ему самые неожиданные люди. Последний привет он получил от Алены на другой день ее появления в Шарм-Эль-Шейхе.
– А вас-то как судьба с ним свела? – откровенно удивился Потапов. – Он же бандит.
– Ну да, – согласилась Алена. – Но ничто человеческое ему не чуждо. Он захотел сняться в главной роли в телевизионном сериале, который я буду делать. И как человек без комплексов подъехал ко мне в театр на переговоры.
– И что же? – еще больше удивился Потапов.
– Побеседовали. Я ему объяснила, что актерская профессия – это то, чему надо долго учиться. Он понял. Признался, что любит театр, и хотел бы походить на мои спектакли. Потом оглядел мой кабинет и сказал, что пришлет рабочих, которые за два дня осуществят полный евроремонт. И добавил, что это не имеет отношения к нашему разговору о сериале. Это просто подарок к наступающему дню Восьмого марта.
– И вы приняли его подарок? – усомнился Потапов.
– А почему бы и нет? Кабинет действительно нуждался в ремонте, но у театра не было денег. Короче, мы даже подружились. Он пересмотрел все спектакли, некоторые даже по два раза.
– А каким образом речь зашла обо мне?
– Случайно. Он подвозил меня домой после спектакля, когда по мобильному позвонил Ингвар и рассказал вашу историю. Я автоматически повторила: «Николай Потапов». Он сразу среагировал, сказал, что у него тоже есть друг – Николай Потапов и живет он в Стокгольме. Выяснилось, что это вы и есть. Он даже хотел присоединиться к труппе нашего театра и вылететь в Стокгольм, чтобы навестить вас в больнице. Но потом его отвлекли неотложные бандитские дела, и он прилететь не смог. Но передал самый нежный привет.
– Скажите, Алена, – осторожно спросил Потапов. – Патрон никогда не говорил вам о Марии? Это – женщина, которую он любил...
– Если даже и говорил, то мне, а не вам, – вдруг резко оборвала его Алена и сразу перевела разговор на другую тему.
...Потапов поймал себя на мысли, что так глубоко погрузился в воспоминания, что выпустил из поля зрения Ксюшу, которая вот-вот проснется и начнет паниковать по поводу отсутствия Вероники и Марии. Надо было срочно что-то придумывать. Но мозги упорно пробуксовывали. Словно какая-то непонятная сила запрограммировала их на воспоминания. Потапов тяжело вздохнул и набрал номер Алены.
* * *
В офисе Мориса Эртена к телефону подошла секретарша и сообщила, что господин Эртен с супругой улетели на неделю в Австралию. После того как Кристиан представился, секретарша стала словоохотливей и объяснила, что у мсье в Австралии живет брат и у него как раз сегодня серебряная свадьба. Если господину МакКинли нужно что-нибудь проверить или оформить, то через час придет помощник господина Эртена и все сделает. Кристиан сказал, что подумает, как ему лучше поступить, возможно, он дождется шефа, и попросил у секретарши номер мобильного телефона Мориса или Марины Эртен.
– Если не возражаете, я вам назову номер мадам, – извиняющимся голосом ответила секретарша. – Думаю, что мсье сейчас разрешил себе расслабиться, а он так редко может себе такое позволить... А мадам все равно в курсе всех дел, в том числе и ваших.
Кристиан поблагодарил, распрощался и вопросительно взглянул на Алену, которая выруливала со стоянки аэропорта в Ницце оставленную здесь машину.
– Надо было спросить эту профурсетку, на каком основании их чертова контора вместо положенных девяти утра начала работать после полудня?! По случаю серебряной свадьбы брата господина Эртена? – язвительно прогудела Алена. – Время, время! Они украли у нас несколько часов. А ты тоже хорош! Уж тетушка Эдит наверняка наизусть знала все телефоны своего юриста.
– Ты будешь говорить или я? – пропуская мимо ушей Аленино гудение, спросил Кристиан.
– Сейчас подумаем. – Алена притормозила у обочины. – Надо понять, что мы имеем на настоящий момент.
Алена закурила и долго молчала, сосредоточенно разглядывая облачка табачного дыма.
– Сначала определяем план действий. Сейчас едем в поселок к Жаку. Если там нас не ждут какие-нибудь сюрпризы... после встречи с соседом Симоном Гассье возвращаемся либо в дом тетушки Эдит, либо в Париж... Не смотри, пожалуйста, на меня таким взглядом...
– Каким?
– Таким... От которого хочется удавиться, – взвилась Алена, но поперхнулась дымом и закашлялась. – Я не могу преподнести на голубой тарелочке с золотой каемочкой пропавших Веронику с Марией, твою белобрысую кузину и старину Жака. Я, возможно, и напоминаю тебе мисс Марпл в девичестве, но это иллюзии.
– Надо было заявить в полицию, – уныло пробормотал Кристиан и тут же хмыкнул. – Мисс Марпл в девичестве – это ничего. Особенно насчет девичества удачно. Глядя на тебя, я бы даже сказал – мисс Марпл в детстве.
Алена удовлетворенно взглянула на повеселевшего Кристиана и заметила:
– Мобильники, может, и удачное изобретение человечества, но иногда так хочется оказаться недосягаемой. Этот Потапов меня уже всю выкрутил наизнанку. Ему кажется, что у него едет крыша, а на самом деле умное подсознание складывает для него из обрывков воспоминаний, как в головоломном паззле, внятную картинку того, что есть на самом деле. Он очень неглуп, этот Потапов, но его мозги работают сейчас на мистический триллер, а сердце пробуксовывает и держит сюжет устаревшей мелодрамы. Поэтому у него полный прокол... Влюбленный мужик напоминает мне всегда дауна. Так и хочется подтереть ему слюни...
