Текст книги "Крылья"

Автор книги: Екатерина Архипкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

И тут та женщина, что стояла у костра, подкидывая в него хворост, улыбнулась ей.

– Намаскара!

Приветствие? Она и правда с ней сейчас поздоровалась?

Ангел решила рискнуть.

– Намаскара.

Уже все три женщины улыбались ей. Одобрительно, приветливо… Дружелюбно. Получилось…

Седая женщина, сидевшая с полусплетенной корзинкой на бревне, подвинулась, жестом приглашая Ангела присоединиться, и вновь ободряюще улыбнулась. Какие же у них яркие улыбки… Ангел осторожно опустилась на краешек бревна. Чего она опасалась? Она и сама не знала… Тепло… Как-то по-доброму светит Солнце. День зеленый и приветливый.

В такой день просто никак не может произойти что-то плохое.

Ангел собралась с духом – если она хочет научиться разговаривать, то нужно начать разговор, нужно показать им, чего она хочет…

Прикоснулась ладонью к груди – в фильмах про индейцев всегда так делают…

– Я – Ангел.

Она и не подумала называть свое настоящее имя. Она была Ангел. Она хотела ей быть. Под именем, данным ей Медведем, она хотела жить. Поэтому только оно было сейчас правильным именем.

Женщины кивали, улыбались. Она повторила попытку.

– Ангел.

Та, что помоложе, казалось, начала что-то понимать.

– Савитри.

И тоже приложила руку к груди.

Потрясающе… Ангел чуть не задохнулась от восторга. Она начала общаться! И пусть это всего лишь самый первый, самый мелкий шаг, победа сейчас казалась невероятно близкой и осязаемой…

– Эмм…

Нужно было как-то продолжать, и она осмотрелась по сторонам. Что бы такое…

Живот громко заурчал.

Ангел от неожиданности прижала здоровую руку к себе, пытаясь задавить страшный звук. Новые подруги рассмеялись. Ангел тоже улыбнулась. Это был легкий смех, не злой, а такой добрый и теплый… Как она истосковалась по тому, чтобы быть частью такого смеха…

– Есть хочется. Голодная.

И Ангел показала пальцем в рот и потерла живот ладонью. Ну а как еще это объяснить?

Женщины закивали. Поняли.

Савитри отступила в тень и вынула из огромной крытой бочкообразной корзины яблоко.

– Сэбу.

– Сэбу?

– Сэбу.

И она вновь улыбнулась. Ангел благодарно приняла спелый плод и вгрызлась в него зубами, повторяя про себя оба новых слова, лишь бы не забыть… Намаскара, сэбу, намаскара, сэбу, намаскара…

Яблоко давно было съедено, а Ангел так и осталась сидеть в новыми подругами, с новыми учителями. Пока она плела свою первую кривую корзинку (ну а что еще может выйти, если рабочая рука лишь одна?), она выучила еще несколько слов. Свальпха– мало, хала– много, ондху– один, кхали– пустой, кетта– плохой (это про ее корзинку… здесь и без слов все было понятно), олле– хороший (это корзинка Балы, куда ровнее и изящнее), кашта– сложно, сулабха– просто…

И потихоньку ей стало казаться, что и выучить новый язык для нее сулабха, что не будет никаких проблем… Да, она еще и не приступала к предложениям, связным фразам, но ей вполне хватит и отдельных слов. Ни на минуту Ангел не забывала о том, для чего это все делает. И понемногу начинала вытягивать из трех женщин именно те слова, которые ей были нужны. Перемежая их посторонними, которые и не старалась запомнить. Они были нужны лишь для видимости. Чтобы они не догадались.

Чтобы Крылатый не догадался.

Весь день он ходил где-то неподалеку. Ангел не видела его, но чувствовала волны чего-то недоброго, расходящегося от него во все стороны. Он все еще злился.

Но увидев ее здесь, среди людей, он еще больше напрягся… Ангел знала. Он может ее раскусить. Он уже наверняка что-то заподозрил. И ей придется приложить все силы, чтобы убедительно сыграть свою роль…

– Что ты тут делаешь?

Ну вот, все, он не выдержал, пора на сцену…

– Завожу друзей, разве не видно?

Невинно хлопает ресницами… Это вряд ли его проведет.

– Зачем это тебе?

– Ну как же «зачем»? А мне что, век в своей хижине куковать, ожидая, пока ваша светлость снизойдет до беседы со мной, жалкой смертной? Да и нужно ведь мне общаться с кем-то еще, кроме тебя. Иначе я просто с ума сойду.

– Хм. И что, получается?

– Что именно?

– Общаться.

– Ну… Понемногу. Я уже могу назвать несколько фруктов и сказать, что объелась. А еще я корзинку плету.

– Вижу.

Его губы изогнулись в саркастичной улыбке. Скорее даже, ухмылке. Ее корзинка явно не поразила его воображение. Ну и пусть. А ей она все равно нравится…

– А… Ты что-то хотел?

– То есть?

– Ну… Ты ведь зачем-то подошел ко мне. Я думала, ты со мной не разговариваешь.

– Было дело.

Он потер ушибленный бок и отвел глаза. Устремив прищуренный взгляд к далеким горам на том берегу зеленого моря, он попытался успокоиться – и отпустить все то, что копилось на душе. Похоже, ему это вполне удалось – когда он вновь повернулся к Ангелу, он даже смог ей улыбнуться. Хотя глаза и оставались холодными.

– Как-то необычно видеть тебя… здесь.

Он неопределенно махнул рукой в сторону костра.

Ангел молчала. Необычно – и ладно. Она пожала плечами (резко скривившись от боли) и вернулась к корзинке. Во всяком случае, сделала вид.

Савитри с подругами отошла в сторону – будто бы для того, чтобы снять белье с веревок, натянутых между стволами близлежащих высохших деревьев. На деле же они не спешили и постоянно посматривали в сторону Крылатых, о чем-то тихо перешептываясь. Ангел не слышала, о чем. Да если бы и слышала, пока все равно ничего бы не поняла.

– Так что…

Он опустился рядом.

– Ты и правда решила начать общаться с народом? То есть… Я хочу сказать… Ты решила наконец-то влиться в коллектив? И стать…

– Стать одной из вас?

Крылатый смутился.

– Забавно, что ты сам считаешь себя местным до мозга костей.

– Просто… Просто я теперь – часть местной культуры, можно так сказать… У меня нет выбора, принимать ее или нет, я уже в нее влился.

– То есть, и у меня выбора тоже нет?

– Конечно. Все решили за нас. Судьба решила.

Как же хорошо, что он не уловил злобы в ее вопросе. Она-то ведь уверена, что выбор есть. Потому сегодня и пришла сюда, потому и решила начать работать с языком, подбираться к Отшельнику, чтобы… Чтобы реализовать свой выбор. Все ради этого… Она даже не сразу поняла всю прелесть его последней фразы – «часть их культуры»… Подумать только! Она не стала фыркать – упустила момент. Но не отметить это про себя она не смогла. Еще немного – и он ведь станет утверждать, что вся их культура строится вокруг него и только!

Так что… Ты это серьезно?

Ну а как по-твоему? Если бы не серьезно, я бы здесь сейчас не сидела. Так, поворчала немного себе под нос, но осталась бы в своей хижине. Одна. А ты знаешь, как тоскливо быть совершенно одной?.. Когда не с кем поговорить? Когда некому тебя понять?..

Знаю… Прекрасно знаю.

Крылатый внезапно посерьезнел. Ангел думала, вновь отшутится, но нет…

– Я ведь… тоже через это прошел. Когда я только очнулся после катастрофы, когда увидел Крыло и понял, что ничто не вернется в прежнее русло, никогда, я чувствовал себя… наверное, так же, как ты сейчас.

– Но ты знал язык…

– Да, но разговаривать-то не хотел. Я видеть никого не хотел, не то, чтобы вести беседы на философские темы… Словом, мне было ничуть не лучше.

– И все же у тебя было по крайней мере средство как-то связываться с окружающими, объяснять им, что тебе нужно, чего тебе хочется, что тебе мешает… Я же ничего этого делать не могу. Я себя ощущаю словно в карцере, в полнейшей изоляции…

– Эй…

Он нежно коснулся ее щеки и заглянул Ангелу в глаза.

– Но ведь у тебя есть я.

Странно, но эти слова не прозвучали пафосно. Возможно, дело было в упоительном медовом цвете его глаз, возможно, в этом прикосновении… Но на мгновение она и правда ощутила это – он был у нее. Она была не одинока здесь. Где бы ни была – она была не одинока, пока рядом есть он.

Но Ангел отвела глаза. Пусть думает, что смутилась. А она задумалась: нужно ли ей это чувство? И в ее ли власти его не испытывать?

Крылатый встал и протянул ей руку. Оперевшись на его ладонь своей здоровой рукой, Ангел тоже поднялась и, оставив свою недоплетенную корзинку у бревна, пошла за ним по деревне.

Он стал ее учителем. Он решил открыть ей мир местного быта, решил познакомить ее с людьми – представить каждому, рассказать о каждом, заставить запомнить имя каждого… Он указывал ей на каждый самый простой предмет, глиняные кружки, деревянные миски, циновки, камни, бусы, костер, огонь, птиц, небо, листья, ягоды, фрукты, дома… Называл все это каждый раз, пока на втором круге по деревне она не стала запоминать.

Она упивалась этим. Совершенно новое ощущение… Никогда и не думая освоить что-то кроме английского на школьном уровне, она вдруг осознала то счастье, что дарит понимание чужого языка, обещая рассекречивание чужой культуры, приоткрытие тайны чужой жизни.

Самые простые слова, словосочетания, предложения, просьбы, ответы… Постепенно Ангел училась всему этому. Конечно, прошел не один день, но ее результат вместе с тем стал гораздо более впечатляющим, чем тот, что она себе наметила. Теперь она буквально могла говорить. Она могла понимать – если с ней говорили медленно и простыми словами. И отвечать могла – таким же образом. И ей хотелось большего. Черт побери, ей хотелось большего! Она хотела изучить письменность, освоить всю грамматику, научиться читать на этом волшебном и уже не таком и загадочном языке.

Вот только книг здесь не оказалось. Язык письменный, да, но в этой деревне никто ничего не читал. Несмотря на присутствие самолета прямо за выходом из селения, жили здесь, как в первобытные времена. Общинный строй, глава – Отшельник, старец, мудрец, каждый занят повседневными делами – охота, собирательство, готовка, шитье, ремонт, постройка, сборка хвороста… Да мало ли найдется дел для здорового человека в месте, которого, можно сказать, не коснулась цивилизация? Никакой автоматики, никакого электричества, никаких компьютеров и умных домов… Все приходится делать самому, своими руками, и никто за тебя не станет делать твою долю работы.

Времени на чтение ни у кого просто не оставалось. Так и вышло, что все книги, которые некоторые принесли с собой три года назад, ушли на растопку – так они были ценнее. Так они пригодились.

Словом, слова для Ангела оставались звуком, связанным с живым предметом, настоящим, осязаемым, а не с написанными на листе закорючками. Возможно, так было даже лучше. Так язык жил в ней. Нигде в другом месте его не было – он жил в ней, и только через нееначинал жить еще и снаружи. Головокружительное ощущение…

И Крылатый изменился. Став для нее учителем, он стал внимательнее к ней. Его сарказм сменился покровительственным тоном, его шутки теперь были не острыми колкостями в ее адрес, а мягким подтруниванием над особенностями каннадского языка и его носителей. Его прикосновения к ее руке становились все более частыми и нежными. Ангел даже стала ждать их… Как неотрывной составляющей изучения языка. Как неотъемлемой части ее новой жизни. Эти прикосновения нравились ей… Она испытывала трепет, мурашки мчались к позвоночнику и вниз каждый раз, когда Крылатый проводил кончиками пальцем по ее руке, привлекая внимание к новому предмету, готовясь назвать его.

Ангел почти и забыла, зачем ей нужен язык. Все вокруг стало сказкой. Так и должно было начаться ее пребывание здесь. Она бы сразу стала частью всего – и все было бы правильно. И волшебно…

В самом деле, называя предмет, давая ему имя, Крылатый словно оживлял этот предмет для Ангела, приводил его в ее мир – и ее мир бесконечно ширился… Что это еще, как не магия? Ангел не знала. И впитывала ее в себя каждой жадной клеточкой своего тела.

Она заново открывала для себя все, окружавшее ее эти долгие недели, она словно никогда раньше не видела этого великолепия, словно жила с завязанными глазами, передвигаясь наощупь.

Не один день прошел, прежде чем Ангел почувствовала себя в силах действительно общаться, понимать и объяснять. Но она не считала. Она словно выпала из времени вовсе. Она засыпала, переполненная впечатлениями, и просыпалась, испытывая зуд нетерпения – поскорее узнать больше! Возможно, долгие дни вынужденного бездействия стали причиной такой бурной энергии теперь – она долго копилась в ней, слишком долго, и теперь ее поток было просто не остановить.

И именно Крылатый давал выход этой энергии, именно он терпеливо обучал ее, помогал преодолеть трудности, помогал бороться, когда что-то не получалось, и она тогда становилась все более и более благодарна ему…

Вместе с этим сказочным миром Ангел, казалось, околдовывалась и Крылатым… Это было неправильно, она знала, ведь она должна уехать отсюда, она лишь затем и учит язык, но…

Но перед ней внезапно раскрылись доброта и яркость местных жителей, она разглядела изумрудную листву и сквозящий через нее свет еще отчетливее – и ей почти расхотелось уезжать… И Крылатый ведь стал совсем другим… Если раньше его присутствие делало пребывание в деревне для нее невыносимым, то теперь она откровенно наслаждалась каждой минутой, проведенной с ним – и видела, что ему все это не менее приятно.

В общем, Ангел и сама не заметила, как полюбила все вокруг – это небо, эти залитые солнцем полусоломенные домишки, эти асимметричные глиняные миски, эти смуглые лица, всегда освещенные полуулыбкой, эту пыльную землю под ногами…

Прошла еще неделя – и Ангел подумала, что готова. Ей было пора идти к Отшельнику. Она теперь вполне могла объяснить ему, чего она хочет, вот только теперь не была уверена, хочет ли этого на самом деле…

Однажды утром она не стала выходить из дому. Когда Савитри постучала о дверной косяк и спросила, все ли в порядке, Ангел сказалась больной.

Ей нужно было подумать. Нельзя отвлекаться ни на кого, нельзя ни на что смотреть – любая деталь может оказаться крайне значимой и не позволит ей принять верное, действительно взвешенное решение.

И вот она сидит, обняв руками колени, закрыв глаза, и слушает… Слушает не лес вокруг, не утро проснувшейся деревни. Она слушает себя, свое сердце, свою душу, свои воспоминания.

Пение птиц затихает вдали, солнце не светит больше, не пробивается сквозь ресницы…

Вокруг темнота. И мягкая, совсем не звенящая и не жестокая тишина. Она теплая, полна предчувствия… Первая ночь… Первая их ночь… Трепет и боязнь прикосновения… Мурашки по всему телу, когда его пальцы дотрагиваются до ее талии и притягивают, обволакивают, увлекают за собой, погружая в него, накрывая ее с головой, растворяя в нем… Ангел теряет голову, она больше не контролирует себя, просто не может – теперь только он может ее контролировать, только он пусть управляет ей, направляет, указывает, ведет за собой – так нужно… Это правильно. Это единственная по-настоящему правильная вещь в мире. Единственное в ее жизни, в чем она уверена…

И Ангел позволяет этому чувству завладеть ею, поглотить ее, уничтожить и собрать вновь из крошечных осколков… Это так прекрасно… Ей так не хватает этого…

Ангел открывает глаза и видит перед собой не деревянные стены хижины, а лицо Медведя. Она слишком давно не видела его… Его черты становятся слегка размытыми, текучими, ускользают от нее.

И тогда глаза Ангела налились слезами, вовсе скрыв родное лицо… Это неправильно… Как же так? Как такое может быть?.. Ведь она так любит его, он так ей дорог, а она забывает его черты… Разве такое вообще возможно?.. Неужели все дело в разлуке, во времени и расстоянии? И неужели она так легко заменила его Крылатым, и потому Медведь стирается из ее памяти, уже ненужный?.. Но как же?.. Как это может быть?

Ангел вновь закрывает глаза.

Кольцо на пальце… Тонкая серебряная полоска с зеленым круглым камешком. Она никогда не могла запомнить, как он называется… Это кольцо он подарил ей, попросив навсегда остаться с ним. И она согласилась – конечно, не из-за кольца, в нем не было ничего особенного, особенным ведь был сам ее Медведь, чудесный и нежный… Они гуляли тогда по парку, ветер изредка бросал ей в лицо ее же волосы, она злилась, а Медведь, смеясь, раз за разом приводил ее голову в порядок, отводя пряди, пряча их за ушами, нежно щекоча при этом мочки, теребя сережки… Под их деревом он и подарил ей кольцо… Как же она была счастлива… Она тут же бросилась его целовать, уже нисколько не обращая внимания на волосы – пусть мешают, пусть они оба будут отплевываться, но она так хотела поцеловать его, всем своим существом крича: «Да, да, да! Я согласна!»

Начало настоящей весны, природа вокруг них взрывалась сочными цветами и зеленью, закрывала ото всех, обволакивала облаком новых, свежих ароматов, пьянила… а они и без того были пьяны своим счастьем.

Теперь Ангел уже не сдерживалась, а рыдала, как и хотелось… Почти так же она плакала в самом начале этой кошмарной истории, когда думала, что умирает, когда считала, что весь ее мир рухнул, и что никогда ей не быть счастливой с ним больше, он никогда не захочет ее видеть, если она выживет, а если не выживет – то все тем более кончено…

А потом Ангел подумала о том, к чему все пришло, к чему привели ее Судьба и медовые глаза Крылатого, вспомнила Полет и захватывающее счастье от этого мистического опыта, вспомнила развевающий волосы ветер и удивительное чувство единения с таким же, как она – со своей полной проекцией, с историей и легендами…

И это волшебство не перевесило ее простого человеческого счастья, которое у нее было, которого она лишилась, от которого она отказалась…

Сама отказалась.

Набитая дура…

Ангел встала, вытерла слезы на глазах и, как была, опухшая и расквашенная, бросилась прочь из дома, быстро пересекла деревню и поспешила по тропе, ведущей к Отшельнику. И плевать, что ее видели люди, плевать, что они заметили, в каком она состоянии и как спешит, плевать, что они о ней подумали.

Это все уже не важно. Ей больше совершенно неважно, что думают о ней те, кто стал друзьями за последние дни. Ангел не чувствовала себя предательницей.

За свою жизнь по-настоящему она предала только одного человека.

Медведя.

И теперь должна все исправить.

39.20

Ангел почти бежала, спотыкаясь о случайные корни, спутанные ветви деревьев цеплялись за волосы, высокий папоротник норовил попасть в глаза, но она не сбавляла темп – она боялась, что если остановится, или даже просто замедлится, то передумает.

Никак нельзя… Она должна сделать то, что задумала – хотя бы попытаться, а там – будь, что будет. Как же хорошо, что она не встретила по дороге Крылатого… Она бы просто не смогла посмотреть ему в глаза – он бы все понял. Да он и так бы все понял… Как ни крути, а он очень чуткий… Он всегда знал, что у нее на уме, даже предупреждал ее желания… Ну, во всяком случае, в последние недели, когда все изменилось, когда он стал таким внимательным…

Ангел снова почувствовала противный укол в сердце – что это, вина? Она его подводит, бросает здесь одного? И больше ни ей, ни ему не лететь… Может, этот укол – тоска по полету? Ведь она и правда никогда больше не испытает этих удивительных ощущений, никогда не сможет подняться в воздух, никогда не почувствует себя птицей, никогда не воспарит над миром…

Да, она лишит себя этого. И это ничего, она справится. Жила же как-то до Крыла и Полета, и нормально жила… У нее были краски, был Медведь, были дом и семья… Ей не нужно это все.

Конечно, она всегда мечтала о чем-нибудь таком – чем-то захватывающем и необычном, чем-то, чего нет в обычной жизни, чем-то, что увлечет за собой ее душу художника… Но кто же думал, что все так и выйдет?

Именно сейчас, испытав все это, Ангел поняла, что ей вовсе не нужны чудеса. Что у нее уже было все, чего можно желать от жизни.

И что она все отдаст, чтобы эту простую жизнь вернуть.

Вот и она… Плетеная крыша дома Отшельника. Его дом был крупнее прочих – и стоял в стороне не напрасно. Нельзя быть по-настоящему мудрым человеком, если живешь среди людей. Только в уединении понимаешь то, что должен понять. Всю суетность мира – и все самые низменные человеческие мотивы. И можешь отдалиться от них.

А ведь если подумать, то жизнь в деревне для Ангела, не знавшей языка, которой было не с кем поговорить и поделиться чувствами, стала поначалу именно этим – изоляцией для роста духа. Ну, если нет, то, по крайней мере, для разных мыслей. Она смогла многое обдумать и понять… Но не слишком ли поздно?

Последние кусты расступились перед ней – оставалось всего три шага до порога… А там, за ним, уже и решится ее участь… Ангел волновалась. Конечно, она волновалась, черт побери! Почем ей знать, что скажет Отшельник в ответ на ее просьбу? Может, он, конечно, и отнесется к ней с пониманием, а может, и прикажет столкнуть с обрыва… В такой ситуации всего можно ожидать…

Но даже худший сценарий сейчас казался Ангелу лучше, чем то, что она имела на данный момент. По крайней мере, это будет результат ее действий, ее решения. А это уже чего-нибудь да стоит.

И она перешагнула порог. Не забыв, конечно же, постучать. Еще не хватало в такой ответственный момент быть невежливой… Ей никто не ответил, но Ангел все равно вошла.

Сперва ей показалось, что дом пуст. Но потом, в сумраке круглого помещения, она разглядела более плотную тень – силуэт сидящего человека. Она молчала. Тень не шевелилась. Ангел прочистила горло, пытаясь привлечь внимание. Тень приподняла голову и указала на подушки прямо перед собой. Ангел тут же села. Она спешила. Она так не хотела тянуть время и дальше… Слишком много его здесь уже потеряно.

Но устроившись на подушках, Ангел не смогла сразу сообразить, с чего же ей начать. Черт… А ведь время-то шло, Отшельник ждал, а она просто сидела и молчала… Глупая курица… Ну почему она не могла хоть как-то отрепетировать свою речь? Хотя бы первые фразы? Пока неслась сюда, пока дома сидела… Да хоть когда. Времени было достаточно.

А кроме всего прочего, все ее не такие уж и глубокие познания в языке разом словно покинули Ангела. Она не могла ни поздороваться, ни извиниться – даже такой малости ей сейчас было не дано…

Покраснев от стыда, Ангел вскочила на ноги и буквально выкатилась из дома. Она сделала два неуверенных шага, ведя рукой по стене хижины… Дышать было тяжело – сердце колотилось, как сумасшедшее… Но нужно привести его в чувство… Нужно взять себя в руки…

Вдруг сзади раздался шорох. Ангел резко обернулась, едва не подпрыгнув от страха.

Прямо перед ней стоял Отшельник… Она сразу почувствовала досаду и еще более горячий стыд… Этот старый, всеми уважаемый человек, должен был выйти ради нее из своего дома! Да она вообще почти не могла вспомнить случаев, когда бы он выходил… Только что на Полет… И Празднества… Но это же особые случаи. Во все остальное время Отшельник сидел у себя, размышляя, медитируя, наверное… Ангел не знала точно, что он там делал, но явно же что-то важное и философское… На то он и Отшельник. И вот теперь… Теперь этот Старик стоял перед ней, спина чуть согнута, пальцы протянутой к ней руки чуть стариковски дрожат, но рука тянется – и вот уже уверенно сжимает ее запястье. Это явно сила не старика – сила молодого, мощного, здорового человека – может, его духовная сила каким-то образом укрепляет тело? Ведь, насколько она знала, он был едва ли не вечный. Ему уже за сто лет точно, наверное…

Ангел была слишком напугана, чтобы возмущаться и протестовать, когда он потянул ее за собой обратно в темноту дома.

Он ничего не говорил. Он просто увлек ее внутрь, мягко надавил на плечи, усадив на подушку, обошел ее и занял свое место. Какое-то время он продолжал молчать, устраиваясь поудобнее. Ангелу снова стало стыдно – ведь он, наверное, пригрел там себе место, долгие годы почти не вставал с него, каждая вмятина в подушках отвечала его телу, а она заставила Отшельника встать…

Но он отвлек ее от этих виноватых мыслей. Он заговорил.

– Что привело тебя ко мне, дитя?

Ангел даже его поняла. А она-то думала, что все слова растерялись…

– Я… Я пришла к тебе, и принесла вопрос.

Она понимала, что говорит неправильно, что ни малейшего намека на верную грамматику и верный выбор слов ее речь не имела, но, тем не менее, – Отшельник кивнул головой, делая знак продолжать, а значит, он слушал ее, и даже, возможно, понимал ее.

– Я пришла сюда с Крылом. Крыло меня привело. Я не хотела приходить.

– У тебя не было выбора – тебя вела Судьба.

– Мне все говорят о Судьбе… Но что есть такое Судьба? Нельзя ее не слушать?

– Судьба ведет – и люди идут за ней. У людей, как правило, нет выбора. У них просто не возникает такого вопроса.

– Но если вопрос возник? Могу ли я не слушать Судьбу?

– Ты можешь не слушать, ты и не слушала – но ведь оказалась здесь. Как думаешь, почему? Твоя Судьба привела тебя. Богам было угодно, чтобы ты стала новой Крылатой, чтобы прибыла сюда и оживила нашу легенду.

Ангел слушала, затаив дыхание. Она понимала не каждое слово, но очень старалась… Она должна была понять…

– Пойми, дитя, – продолжал он, – Судьба ведет даже тех, кто не верит в нее. Любое наше действие предопределено – и то, чему суждено сбыться, всегда сбывается. Твое появление здесь было так же предопределено, даже предсказано заранее.

– Но… Но предопределен ли мой уход?

– Уход? Дитя, о чем ты говоришь?

– Я… Не здесь быть должна. Место… Не мое место.

Ангел сбивалась, она забывала слова как раз в тот момент, когда нуждалась в них больше всего… Может, она все-таки не была готова? Но уже нет времени… Она пришла, и нужно довести разговор до конца… и быть при этом максимально убедительной. Ох, только убедить бы себясначала, что она так уж сильно убеждена в том, о чем говорит…

Отшельник непонимающе смотрел на нее.

– Не твое? Но у тебя же есть дом, и есть друзья – все мы твои друзья, и есть Судьба, и есть Крылатый – у тебя здесь есть все.

– Не все… У меня там, в старом доме, есть любовь. Была любовь… Не знаю, есть ли еще. Но хочу. Хочу выяснить. Хочу знать, что есть. Не хотела приезжать… Не хотела оставлять. А сейчас не могу забыть. Не хочу забывать. Хочу вернуться.

Ангел чуть не плакала… Даже не столько от горя, сколько от бессилия – бессилия рассказать то, что чувствует. Ей не хватало слов… Черт, как же сильно их не хватало! Она не могла… Просто физически не была способна выразить всю бурю любви и боли… Если бы она только могла – она бы рассказала Отшельнику, какой мукой для нее стала жизнь здесь, практически каждый прожитый день, как она просыпается по ночам в холодном поту, когда видит во сне, что Медведь сердится на нее, проклинает ее, или и того хуже – забыл ее… Рассказала бы, как тяжело ей пришлось поначалу, не имея возможности поговорить с кем-то, кроме Крылатого, которого она не знала – и не хотела знать… Рассказала бы, что приехала за ответами, точнее, всего за одним – почему? Почему с ней? Но так и не получила свой ответ… Рассказала бы, как ей осточертели их бесконечные разговоры о Судьбе и предопределенности, что она до сих пор в них не верит – и отказывается верить, потому что знает, что жизнь ошиблась, одарив ее Крылом – ее место вовсе не здесь, не с этими людьми, которые ее боготворят, а всего с одним человеком, который ее сейчас, наверное, ненавидит…

Она бы все это рассказала Отшельнику, если бы только могла. Но слова и мысли толпились в горле, сталкиваясь, давя друг друга – и умирая, не находя выхода…

И поэтому Ангел больше ничего не говорила. Она просто плакала. У нее не осталось сил ни на что другое. Она опустила голову и плакала, глядя в пол. Ей было уже все равно, что подумает Отшельник. Все равно, что он сделает. Не важно. Ведь она не смогла ничего объяснить… А он теперь расскажет Крылатому – и все будет бессмысленно… Этот человек никогда не отпустит ее… У нее не было больше надежды. Она провалилась по всем статьям.

Отшельник сидел неподвижно, наблюдая за рыдающей девушкой.

Ее ссутуленные плечи мелко подрагивали в такт прерывистому, судорожному дыханию. Ее горячие слезы одна за другой падали на его вышитые подушки.

Старик не вполне понял, отчего плачет девушка. Но понял, что она здесь несчастна.

Он молча встал. Это все труднее давалось ему – старое тело становилось немощным, как ни старался он это скрывать… Скоро он будет совсем уже ни на что не годен… Ну да ладно. Легенда была подтверждена – а значит, он легко сможет найти нового Хранителя, и еще успеет рассказать ему все, что знает сам. Успеет подготовить.

Отшельник вышел из своего дома. Девушка не заметила – так велика была ее печаль. Это расстроило Отшельника. Крылатая несчастна… Как птица не поет в клетке, так и Крылатая не станет летать в неволе. А насколько он понял – проблема именно в этом. Она не хочет оставаться… Что ж… Конечно, его смущало, что Крылатая покинет Святую долину. Что она уйдет от них, унеся с собой Полет. Но раз она несчастлива… Нужно было убедиться, что это и правда то, чего хочет Судьба.

Отшельник вынул из складок своего одеяния небольшой мешочек. Когда-то он был ослепительно белым – цвета перьев Крылатых, знак Судьбы и Единения. Теперь же он стал серым и блеклым, но не утратил величественной ауры, касание которой Отшельник испытывал каждый раз, просто видя его. Отшельник развязал слегка разлохмаченную бечеву и открыл мешочек. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и опустил в него руку… Четное – если да, нечетное – если нет… Четное – если остаться, нечетное – если уйти.

Отшельник вытянул кулак из мешочка и осторожно разжал пальцы – нельзя было потерять ни одного… На его ладони сейчас покоились мелкие-мелкие светло-серые камешки. Самые обычные, на первый взгляд, но покрытые буквами, очень много значившими для него и его веры. Эти камешки складывались в слова, а слова – в легенду, которую он и его предшественники столько веков оберегали. И камни вовсе не считались волшебными. Они были просто орудием Судьбы. Четное – если остаться, нечетное – если уйти… Отшельник присел на корточки перед своим порогом и осторожно начал передвигать пальцем камни на ладони – сейчас очень важно не ошибиться, очень важно посчитать правильно… Он боялся, что яркое солнце ослепит его глаза и не даст верно истолковать камни… Один, два, три, четыре… шестнадцать… девятнадцать… последний – два…

Отшельник вздохнул было с облегчением, как вдруг ощутил резкий толчок в спину и растянулся на песке. Камешки, покрытые буквами, складывающимися в слова, складывающиеся в легенду, рассыпались перед ним. На ладони осталось совсем не много. Три. Нечетное. Теперь уже можно было не бояться ошибиться в счете.

Когда Ангел немного пришла в себя, она вдруг с ужасом осознала, что осталась в хижине одна. Нет! Отшельник пошел искать Крылатого… Если она не успеет, не догонит, не сумеет объяснить, то все пропало… И она опрометью бросилась наружу. Она не знала, что Отшельник присел прямо за порогом. Не успела заметить его и затормозить. Она споткнулась о него, уронив старика на землю, да и сама рухнула рядом. Когда в следующий миг она поняла, что натворила, ее охватил жгучий стыд – и страх, а не покалечила ли она бедного Отшельника? Она бросилась поднимать его, не замечая, что втаптывает в песок мелкие камешки, такие же, как те, которые он держал в руке.