Текст книги "Козлы отпущения"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Мое терпение на исходе, – предупредил я его.

Все это смягчило сердце Пепи. Мы договорились, что Йони будет обслуживать нас попеременно: четыре дня в неделю ему придется охранять меня, три – Пепи. Причем график охраны устанавливаться не будет, чтобы расписание дежурств не стало известно потенциальным злоумышленникам.

* * *

Помимо этого все шло нормально. Доктор Шимкович обставил штаб партии симпатичной мебелью за счет кредитора Пепи. Таким образом, пребывание в мансарде стало довольно приятным делом для посетителей. Стены покрасили кричаще фиолетовым, а на моем сымпровизированном письменном столе установили флаг с большим гарпуном, однако флаг развевался лишь тогда, когда мы открывали окна, чтобы выпустить вонь. Доктор Шимкович, в прошлом служивший консультантом многих партий, с гордостью заявил мне, что число граждан, желающих стать членами нашей организации и принять участие в борьбе за волосатое дело, уже достаточно велико. И это несмотря на то, что партийная газета «Подавляющее большинство» еще не вышла в свет. Граждане узнают о существовании нашей партии лишь по грязным публикациям враждебной прессы и по нашим листовкам. Они были составлены в основном нашим зав. отделом пропаганды, то есть Пепи, и по всем признакам оказали значительное влияние на массы.

 
Мы требуем порядка и дисциплины!
Государство без лысых!

 

Или:

 
Волосатые граждане!
Всякий, у кого есть совесть!
Промышленники и ремесленники!
Оптовые торговцы и розничные!
Солдаты и служащие!
Крестьяне и владельцы имений!
Ради вас сражается партия защиты волосатых!
 

До выхода в свет газеты «Подавляющее большинство» оставались считанные дни. Пени нанял нескольких низкопробных журналистов, и они энергично готовили первый выпуск партийного органа. Мне не разрешили даже взглянуть на материалы газеты – Пепи заявил, что он готовит мне сюрприз, который должен стать подарком дорогому руководителю партии; короче, он не хотел подпускать меня к газете. Он вежливо попросил меня не подходить близко к редакции, и я уважил его просьбу.

Единственное, что омрачало мой душевный подъем, было ощущение вины перед Мици. Наша связь уже углубилась до полного интима, больше которого не бывает. Мы теперь встречались каждый день, а я все глубже погружался в лабиринт лжи.

К сожалению, я неправильно подошел к вопросу. Мне надо было еще в начале нашего знакомства набраться смелости и сообщить Мици, что создание движения в защиту волосатых – это, по сути, первородный грех Пулицера, и мое желание отмщения невозможно остановить. Если б я сказал ей это с самого начала, то не попал бы в ситуацию, при которой должен был служить питательным бульоном для атак девушки на мою партию. Вначале в ответ я только помалкивал и кивал, якобы меня это не волнует, а позже начал поддакивать с отчаянным видом. Не раз я решал раскрыть глаза Мици на мое центральное положение в национальном движении, дабы ей не довелось узнать это самой. Тем не менее, я всякий раз откладывал признание из-за опасения, что эта девушка с предрассудками сделает неправильные выводы и оставит меня. Иногда у меня возникало желание стать каким-нибудь неприметным кассиром, а не вождем и основателем партии, ибо на должности кассира можно вести себя скромнее. Но в реальности я заглушал свои сомнения морем поцелуев.

* * *

Утром в понедельник меня разыскал налоговый инспектор доктор Шванц. Сонный и раздраженный я встал с постели и открыл дверь, однако мой ранний гость проявил определенную настойчивость, из чего я понял, что дело серьезное.

С радушием товарища по борьбе я предложил ему войти и угостил абрикосовым ликером. Доктор Шванц выпил напиток залпом и оглядел комнату, будто опасался увидеть уши вдоль стен. От отчаянной серьезности у него даже взмок нос.

– Я человек прямой и чистосердечный, господин, – перешел он к делу, – и, руководствуясь чувством ответственности, считаю необходимым довести до вашего сведения, до сведения партийного лидера, что господин Шумкоти, ответственный за пропаганду, ведет за вашей спиной закулисные переговоры с сомнительными элементами. Можно сказать, что он проводит тайные встречи.

Я наклонился к нему.

– Откуда вам это известно, господин советник?

– Превратности слепой судьбы привели меня к этому открытию. Вчера я притаился за дверью партийного штаба и обратил внимание, что после того, как все ушли, некий полный, элегантно одетый человек пробрался к начальнику отдела пропаганды. Они пробыли там час и одиннадцать минут. Напомню, что я открыл это случайно, но если б я не притаился за дверью, то никто бы об этом не узнал и грязные делишки Шумкоти так и остались бы в тени. Вот что я хотел довести до вашего сведения, господин Пинто. Терпение!

Итак, Пепи прокололся. Я сразу подумал, что это незначительное, но позорное происшествие проливает свет на источник его тайных доходов.

– Так уж получилось, что я знаком с этим человеком из-за его махинаций с налогами, – доктор Шванц приблизился и наклонился ко мне, – это Эльмир Вацек, и.о. председателя объединения промышленников.

– Вот оно что! – Мои ногти впились в ладони. Мой гнев был страшен, и я некоторое время не мог вымолвить ни слова.

– Спасибо, Шванц, – прошептал я, – я вас не забуду!

– Я всего лишь выполнял свой долг. Надеюсь, что после победы нашей партии я буду достоин занять пост министра финансов! Терпение! Да здравствует Пинто!

* * *

На следующий день я остался в штабе партии после окончания рабочего дня. Я сидел за своим письменным столом и ждал, подобно рассерженному пауку, попавшему в собственные сети.

Утром я послал на официальном бланке партии небольшое письмо председателю Вацеку, на адрес компании «Дабчик Первый» – туда, где я с ним встретился, как вы помните, в начале моей политической карьеры.

В письме я просил его посетить центр партии вечером. Дабы придать посланию больший вес, я не стал ставить свою подпись, а вместо этого подписался за Пепи – не очень разборчиво, но достаточно, чтобы получатель не ошибся.

Как я и предполагал, Вацек явился точно в назначенное время и явно удивился, когда вместо Пепи ему открыл я.

– Заходите, господин председатель, – сказал я приветливо, – доктор Шумкоти, к сожалению, не смог прийти на встречу из-за неотложных дел. Он просил меня провести переговоры насчет некоторых спорных вопросов.

Глаза Вацека недоверчиво заморгали за стеклами пенсне. Было ясно, что он пытается вспомнить, откуда ему так знакомо мое лицо. Он прошел в соседнюю комнату, тяжело неся свое грузное тело. Я попросил его сесть и снять шляпу, однако он выполнил лишь первую часть просьбы. Вацек сидел напротив меня, и его шляпа торчала на нем с подозрительным упрямством.

– Извините, господин, – сказал председатель, чувствуя себя весьма неловко, – не сердитесь на меня, если я не смогу оказать вам немедленно полного доверия, но главный редактор господин Шумкоти взял с меня клятву, что я никому даже не намекну об этой деликатной проблеме. Поэтому я удивляюсь, господин Пинто, что он вдруг возложил на вас эту функцию.

– Господин председатель, вы должны знать, что я и господин Эрнст не только соратники по патриотической борьбе в защиту волосатых, но и добрые друзья. Вплоть до сегодняшнего вечера он давал мне отчет по каждому форинту, который от вас получал. Сейчас речь идет о том же.

Вацек попался. Он глядел на меня как глупый наивный откормленный теленочек. Затем похлопал меня по колену; в душе его бушевала буря, но он преодолел в себе подозрительность.

– Снова вы хотите денег? Кто может это выдержать при нынешнем экономическом положении?

– Дела, господин Вацек, – ответил я уклончиво. – Движение в защиту волосатых обходится все дороже, а между тем элементы, пытающиеся подорвать закон и порядок, постоянно усиливают свою активность вокруг нас.

Мой пробный шар прошел удачно.

– Да, я же говорил господину Шумкоти, что мы готовы вам помогать, но я категорически против шантажа.

Я видел, что он слишком раскипятился, поэтому настойчиво предложил ему снять шляпу, раз уж он сидит напротив меня. Моя настойчивость в этом щекотливом вопросе принесла плоды. Уважаемый председатель дрожащими руками снял шляпу, оказался наполовину лысым и покраснел от пяток до корней волос. Прямо над ним висел наш лозунг:

 
Люди чести и труда —
с властью лысых покончим навсегда!
 

Гость стал как-то меньше ростом.

– Я прекрасно осведомлен о размерах услуг, которые вы оказываете промышленности, – сказал он, – у нас в «Дабчик Первом» уже создана рабочая ячейка Фронта гарпунеров.

Я дал ему возможность выговориться.

– Какая сумма требуется сейчас? – спросил Вацек, и я ответил кратко:

– Как обычно.

Гость вытащил из кармана чековую книжку. Моя спина напряглась, когда золотое перо закончило выводить последний ноль в цифре 20 000 форинтов. Мои руки в карманах сжались в кулаки, ибо я вспомнил Пепи, эту последнюю скотину на эволюционной лестнице. Вацек по секрету добавил еще пятьсот долларов новенькими, хотя и совершенно нелегальными в нашей стране купюрами.

– Я даю это от чистого сердца, – добавил мой благодетель, – как давал и большие суммы, когда еще не было никакой уверенности в том, что Движение в защиту волосатых расправит крылья. Я до сих пор помню радость Шумкоти, когда я нанес ему визит после его блестящего ответа профессору Силу. Я был первым, кто гарантировал Шумкоти активную верность Движению.

Короче, Пепи с самого начала был своим человеком в промышленной верхушке. Я был глубоко потрясен такой подлостью. Как он вообще после этого смел смотреть мне в глаза? Как он мог называть меня своим сердечным другом, обводя меня при этом вокруг пальца?

Тут в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возник Пепи.

* * *

Такое потрясение и удивление я испытал лишь однажды в жизни. Бродячий польский цирк гастролировал в нашем городе, и фокусник извлек из цилиндра вместо белого кролика сэндвич с бужениной.

Пепи застыл на пороге, раскрыв рот и переводя взгляд с меня на Вацека. Видно, ему было тяжело собраться с мыслями. Его можно было понять. Я спокойно подошел к двери, запер ее и ключ положил в карман.

Вацек дружески приветствовал Пепи:

– Обычную сумму я передал господину Пинто. Как дела, господин Шумкоти?

Пепи ответил на приветствие с поразительной грубостью. Он издал рык и рванулся к двери, но увидев, что она заперта, бросился к окну. Однако он успел сделать всего лишь несколько шагов, как я вцепился в него сзади.

– А теперь получай, что заслужил, – заорал я, прижимая пожелтевшее лицо этого подонка к полу, – будешь знать, как обманывать лучшего друга!

Пепи завывал как сирена «Скорой помощи» и всеми силами пытался высвободиться из моих плотных объятий. Когда он понял, что выхода нет, то укусил меня за щиколотку и стал орать.

– Ты тоже откуда-то деньги получаешь, – кричал этот подлец, – меня ты не обведешь вокруг пальца, скотина!

– Кто одолжил свои деньги партии под огромный процент, а?! – перекричал я его, продолжая прижимать его голову к полу.

Он лежал на полу, извиваясь как змея, и пытался вцепиться ногтями в мои волосы, но напрасно. Даже плюнуть мне в глаза он не сумел и несколько раз промазал.

– Я не больший мошенник, чем ты, – визжал мой друг, задыхаясь от моей железной хватки, – ты, вор ковриков в парадных, грабитель общественных туалетов, спекулянт туалетной бумагой!

– А ты – шулер паршивый! Сорока-воровка, верни мне мои сигареты!

Председатель Вацек следил за нашей потасовкой без всякого удивления. Не сказав ни слова, он погрузился в глубокое кресло и медленно закурил. Наша стычка длилась уже несколько минут, когда Вацек произнес:

– Господа, этот вопрос вы можете решить между собой несколько позже.

Мы прекратили деловую беседу. Пепи встал, тяжело дыша и приводя в порядок остатки своей одежды. В его взгляде горела убийственная злость, когда он обратился к председателю.

– Я действительно рад, мой друг Вацек, – сказал он, задыхаясь, – я рад до глубины души, что мой шаловливый друг раскрыл перед вами свой горячий норов. Он так любит гимнастические упражнения.

– Но господа, – Вацек поспешил надеть шляпу, – это ведь ваше личное дело. Оба вы джентльмены, без всякого сомнения. Я предлагаю вам сесть, и мы в тишине, как и подобает настоящим промышленникам, спокойно обсудим наши дальнейшие дела.

Мы с Пепи переглянулись, пожали плечами и уселись возле Вацека.

– Пополам, – процедил я сквозь зубы Пепи.

– Ладно, – просипел Пепи мне в ухо, – но ни слова Шимковичу.

Мы начали длительные переговоры с Вацеком. В сердечной атмосфере мы обсудили вопросы сплочения сил борцов за дело волосатых, а также проблему бюджета, необходимого нам для дальнейшего успешного выполнения этой общенациональной задачи.

– Чаша терпения переполнена! – заявил Пепи, и мы пришли к полному согласию.

* * *

Итак, мы находились в шаге от разрыва отношений между лидерами движения. Решающим фактором примирения был мой добрый, покладистый характер, напоминающий характер судьи, знающего, что цель наказания не месть, а исправление преступника. Пепи как раз и напоминал кающегося преступника, особенно после того, как он добровольно согласился разделить между нами дотации объединения промышленников и с печальным выражением лица вернул мне пачку сигарет. После этого я уже не видел никаких препятствий к продолжению нашего делового сотрудничества, и через несколько дней мы уже не упоминали об этом прискорбном случае. Лишь когда Пепи время от времени делил со мной действительно большие суммы, на его кислом лице появлялась тень некоторого отчуждения.

Все-таки постепенно мы пришли к такому уровню финансового благосостояния, что я начал все чаще размышлять о материальной стороне своего бытия. На определенном этапе я даже стал подумывать, не стоит ли мне покинуть квартиру, которую я снимал у вдовы Шик, и купить небольшую виллу. Однако я тут же сообразил, что подобная сделка с недвижимостью может пробудить у Пепи подозрения. Этот мелочный человек доберется в конце концов до истории с париками и средствами для ращения волос, а это отнюдь не входит в мои планы.

Так размышлял я в своей комнате и на всякий случай открыл счет в одном серьезном банке, лысина директора которого гарантировала хорошее обслуживание.

Попутно я, рука об руку с адвокатом Шимковичем, занимался, не теряя времени, распространением средств для ращения волос. Как только мой партнер получил разрешение на открытие производства, мы сняли симпатичный подвал в пригороде и сделали из него лабораторию. В качестве директора мы наняли двоюродного брата доктора Шимковича, который был не только химиком-любителем, но также ответственным и симпатичным человеком. Молодой химик занимался различными опытами, в процессе которых изобрел средство для ращения волос, которое сразу же было запатентовано в патентном бюро. Секретный состав был следующим: 98 % воды, 1 % ментола и 1 % еще чего-то. Мы назвали наше средство «Антитер», и это название оказалось довольно удачным. Может, благодаря ему наше жизненно важное предприятие сразу же оказалось завалено заказами. Наше средство быстро стало популярным, тем более, что процедура его использования была легка и приятна. «Каждые два часа втирайте чайную ложечку чудо-средства в кожу головы, а затем делайте легкий массаж пораженных мест (избегать слишком сильного втирания!) вплоть до вырастания необходимого количества волос.

Цена маленькой бутылочки – 33,70 форинта, большой, экономичной – 45,40. Берегите себя и своих близких от угрозы появления лысины!»

Мы дали большое рекламное объявление об «Антитере» в первом номере нашей газеты «Подавляющее большинство». Тровиц – директор завода париков – просил поставить на полосу и его объявление, но мы убедили его этого не делать. Я справедливо опасался привлечь внимание Пепи к этой отрасли, не без оснований предполагая, что этот сопляк с его вечной погоней за наживой немедленно свяжется с производителями париков, что, с моей точки зрения, было бы совершенно излишне.

* * *

Перед выходом первого номера «Подавляющего большинства» в партийном штабе произошла весьма существенная встреча.

Я сидел и читал отчет местного отделения Фронта гарпунеров, когда ко мне в кабинет вошел низкорослый седой человек.

– Извините, господин, если я вам помешал, – тихо сказал гость, – но, возможно, вы меня знаете. Я профессор Сил.

Я почувствовал, как краска смущения разливается по моему лицу. Что ж, я отреагировал как мог, к тому же я не знал, насколько этот неожиданный визит имеет отношение ко мне. Надо ли мне протягивать руку профессору, или, может, я должен прогнать его с позором? Я промямлил что-то и в панике вызвал Пепи. В конце концов, он ответственный за пропаганду, и его долг вести переговоры с противниками.

Пепи вошел, увидев профессора, развернулся и попытался удрать, но тут же одумался и быстро овладел ситуацией. С холодной учтивостью он предложил уважаемому профессору сесть. Тот сел и сразу же обратился к нам:

– Я признаю, уважаемые господа, что мои публикации не смогли изменить вашего мнения и вернуть вас на честный и прямой путь. Нельзя сказать, что я большой патриот, но я опасаюсь за свою страну в достаточной степени для того, чтобы прийти сюда, в логовище льва, и поговорить с вами.

– Покороче, – заметил Пепи, – мы очень заняты в нашем движении, времени совсем нет.

Ученый глубоко вздохнул:

– Ну хорошо. Я постараюсь покороче. Вы считаете себя порядочными людьми?

Профессор взглянул на меня. Я прикрыл глаза, чтобы его не смущать.

– Порядочные люди? Это весьма широкое понятие, господин профессор, – заявил Пепи, – у каждого своя мера порядочности. На мой взгляд, порядочный человек – это тот, кто после окончания разговора по телефону-автомату не проверяет, не упала ли случайно обратно монетка, которую он использовал. Я никогда этого не делаю.

– Вы слишком циничны. Ладно, я буду говорить с вами, учитывая, что в вас отсутствует всякое понятие о совести. Вы сейчас совершаете подлые и беззаконные действия, не понимая их жутких последствий. Вы поступаете так, ибо стремитесь к деньгам и власти, именно в такой последовательности.

– Не смешите нас, дружок, – отвечал Пепи с ледяным спокойствием, – мы ведем общенациональную борьбу против мафии лысых, доведшей страну до упадка. Нам верит множество людей, и мы сами верим в высокоморальность и оправданность наших действий.

– У меня нет сомнения, что вы, господа, знаете об истинном положении вещей.

– Какое значение имеет мнение одного человека по сравнению с мнением многотысячных масс?

Я почувствовал, что мне пора вмешаться в дискуссию. Я всегда нервничал, когда Пепи не давал мне возможности высказать мое, заранее сформулированное мнение.

– Идея защиты волосатых, – начал я словами одного из наших плакатов, – освещает народу путь подобно солнцу, ведя нацию к светлому и счастливому будущему.

Тут профессор впервые поднял голову с явным нетерпением.

– Возможно, человеческая глупость не столь бесконечна, господа, как вы себе представляете.

– Все это пустые разговоры, – ответил я, а Пепи добавил:

– Господин Сил, а вы, случайно, не носите парик?

Профессор резко встал.

– Вы ведь знаете, что я не ношу парик, – повысил он голос, – и запомните хорошенько то, что я вам сказал, друзья. Не думайте, что путем подлых и разрушительных действий по отношению к людям, которые не сделали вам ничего плохого, вы сможете создать себе обеспеченную жизнь в вашем фальшивом мире.

– Ой, как трогательно! – воскликнул Пепи. – А теперь я тебе кое-что скажу, дружок, и ты тоже запомни хорошенько: наступит день, и мы оставим в наследство грядущим поколениям великие принципы защиты волосатых, принципы, которые завоюют весь мир, а ты будешь все еще чирикать, как одержимый, про наши «жуткие дела».

Интеллектуально Пепи явно превзошел противника. Старенький профессор долго не мог вымолвить ни слова.

– Если бы даже весь мир сошел с ума, – хлестнул нас его голос, – правда найдет себе дорогу.

– Это уже другое дело. – Пепи позвал метрдотеля, что дежурил у входа:

– Йони, соизволь проводить на улицу профессора вместе с его правдой.

3

В семь вечера я прогуливался на углу, где назначил встречу с Мици, погруженный в сентиментальные размышления. В нескольких шагах за моей спиной маячил Йони – рыцарь, охраняющий мое телесное благополучие, – поскольку пришла моя очередь пользоваться его услугами. Наступил конец лета, и было уже не так жарко. На улицах толпились люди, погруженные в газеты. Каждую четверть часа по улице пробегал газетчик в фиолетовом галстуке защитников волосатых и орал во всю глотку:

– «Подавляющее большинство»! Вышла газета Фронта гарпунеров!

Сто тысяч экземпляров было продано на улицах до обеда, а к вечеру продавали уже четвертый выпуск. Газета сразу завоевала популярность бдительного населения столицы – как приверженцев Фронта гарпунеров, так и наемников лысых. И это было не случайно. Я пришел к выводу, что наш печатный орган соответствует самым строгим критериям качества. На первой странице бросался в глаза манифест партии, набранный большими фиолетовыми буквами. Пониже было напечатано мое воззвание, выдержанное в драматических тонах. Это и был «приятный сюрприз» Пепи. Я призывал весь наш лагерь и всех волосатых людей доброй воли «рука об руку продолжить борьбу против международного порабощения лысыми». В середине текста красовался мой портрет – я глядел за горизонт, озабоченный судьбами народа. Под фотографией была подпись:

Да здравствует Гидеон Пинто – несгибаемый руководитель непобедимого Фронта гарпунеров!

На второй странице газеты Пепи в своей блестящей статье обращался ко всем патриотам с призывом бороться против роев лысой саранчи. Пепи опирался на приветствие св. Иоанна Капистерена, который призывал всех честных людей к восстанию против бритоголовых исламских поработителей.

Огонь, пылающий в груди рыцаря веры, зажигает наши сердца, – писал Пепи. – Я взываю из этого пламени, поглотившего меня: вставай, подымайся, волосатый народ, вставай на священную войну! С твоей помощью мы поднимем до небес наш лозунг:

«По прямому пути Гарпуна ради справедливости, ради Родины!»

Пепи был настолько уверен в себе, что не посчитался даже с дурачками из «этого безответственного правительства», назвав их «ястребами, погрязшими во лжи и червях», и это несмотря на то, что пока что мы удостаивались лишь открытого восхищения на всех правительственных форумах.

Нас не подкупишь, – писал Шумкоти, – дни правящего истеблишмента сочтены.

В газете я нашел и изложение фактов собственной биографии. Это было красивое (правда, не совсем точное) описание. Из заметки я узнал, что вырос в трущобах, однако путем неустанной работы над собой получил академическое образование, проявив при этом железную волю. Разумеется, было упомянуто, что я весьма влиятельная личность в политике, а как оратор раздвигаю перед слушателями горизонты и отличаюсь выдающимся красноречием. Непоколебима моя вера в принципы морали, которая для меня превыше всего, крепка и непоколебима моя любовь к отечеству! Все эти мои замечательные качества – залог дальнейших успехов и процветания Общенационального фронта гарпунеров.

Доктор Шванц, наш консультант по внутренним вопросам, сообщал в своей разоблачительной статье, что преступная цель международного заговора лысых – расшатать основы мироздания и уничтожить человечество, сжигая за собой все мосты. Поэтому борьба с лысыми является международной миссией, целью, вызовом и долгом, ибо чаша переполнена.

На других полосах газеты освещались лишь специальные вопросы, особенно в отделе «Волосатость», где мы пригвоздили к позорному столбу торговые фирмы, о которых было известно, что они находятся в руках лысых. Интересно, что многие из лысых владельцев компаний публиковали у нас рекламу. Этих мы пока что не трогали, к тому же принципиальная позиция редакции – направлять стрелы критики против тех, кто не публикует рекламу у нас.

Помимо этого раздела идеи защиты волосатых можно было найти на каждой странице как в аналитических, так и в развлекательных материалах. Мы напечатали, к примеру, несколько анекдотов о лысых; органически вписывались в тему и наши кроссворды. Вот одна из наших наиболее удачных шуток:

«Двое лысых встречаются на улице:

– Слушай, Рабинович, я тебя вчера видел.

– Где, Левинзон?

– В бане.

– Значит, это был не я».

Эта шутка мне очень нравилась, она показывала, что лысые не любят мыться. По правде говоря, я обратил на это внимание еще в детстве в бассейне. Все лысые дядьки со злостью хлопали глазами, когда на них попадали брызги.

Конкурс кроссвордов основывался на знаменитой фразе Наполеона (по горизонтали): «Что хуже нерешительного полководца?» Правильный ответ императора: «Лысый полководец». Те, кто отгадают кроссворд, получат историческую книгу доктора Эрнста Шумкоти «Протоколы лысых мудрецов», которая еще не вышла из-под пресса в типографии.

Первый выпуск газеты разошелся так быстро, что пришлось прибегнуть к помощи добровольцев, дабы выпустить второй. Его мы выпустили огромным тиражом и без редактуры.

К нам поступали многочисленные сведения о растущем влиянии нашей газеты на население. Группы добровольцев собирались на улицах в поисках лысых, а эти трусы отсиживались по домам, боясь высунуть нос.

Возможно, что все это продолжало бы забавлять меня, если б не опасение перед судьбоносной встречей с маленькой Мици – встречей, которая неизбежно приближалась. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что мы уже дошли до конечной станции в вопросе лысины и борьбы с ней, и мне придется предоставить девушке всю информацию насчет моего участия в движении, дабы она сама прежде не узнала об этом из газеты. Я надеялся, что мне удастся устроить ей небольшую промывку мозгов, однако понимал, что мозг девушки весьма стоек. Все же я заранее приготовил формулировку, в которую собирался облечь эту новость.

– Дорогая Мици, – начну я, глядя ей прямо в глаза, – ты должна знать, что я – руководящая персона в антилысистском движении. Да, я пытался скрыть это от тебя, ибо не хотел вызывать лишнюю бурю в твоем сердце. Голубка моя, ты сейчас же оставишь контору лысого Пулицера и станешь моей секретаршей с удвоенной зарплатой. Врата грядущего широко распахнутся перед нами, и любовь наша поднимется пламенем до небес в огне предстоящих нам событий. Мы не можем сопротивляться велению времени, дорогая. Ведь это шаг, к которому нас обязывает жизнь, и горе тому, кто игнорирует зов судьбы и сопротивляется ему.

Да, так я буду говорить с маленькой Мици.

Мици пришла ровно в семь. Я уже издали увидел, что она взволнована настолько, что даже забыла застегнуть пальто и его полы развевались по ветру. Когда она подошла ко мне, я заметил, что глаза ее красны от слез, а сама она бледна. В ее взгляде читалась огромная боль, и мне было тяжело начать разговор, когда я видел ее в таком состоянии. При встречах мы всегда обменивались поцелуями, но сегодня уклонились от этого. Несколько секунд мы стояли, застыв, друг против друга.

– Гиди, – начала Мици незнакомым голосом, – ты – духовный лидер всего этого свинства?

Бедная девушка разразилась рыданиями.

– Я не виноват, – промямлил я, – это все этот идиот Пепи. Я просто не осмеливался тебе сказать. Что можно сделать?

Мици рыдала, и нам пришлось найти убежище в парадном какого-то дома, чтобы на нас не глазели. Я тоже разволновался. Лишь сейчас я понял, как ее люблю. Я притянул Мици к себе, но она продолжала дрожать всем телом. Я решил рассказать ей все с самого начала.

Сперва запинаясь, а затем все быстрее и быстрее, я выложил ей всю историю, начиная с того, как повел борьбу в защиту волосатых, заказав Пепи статью ради народного блага, и до момента, когда вокруг нашего Фронта защиты волосатого дела началось сплочение масс. Я чувствовал, что наша борьба справедлива, иначе большинство граждан не присоединилось бы к нам. Я рассказал, что на определенном этапе и в мое сердце закрадывались сомнения, однако произошедшие судьбоносные события смели их; короче, рассказал чистую правду без всяких прикрас.

– Я всю жизнь был бродячей собакой, – закончил я свою исповедь, – у меня никогда не было ни гроша за душой, меня пинал каждый, кому не лень. А теперь движение принесло мне общественное положение, массы придали мне сил и доверили власть, у меня появились новые экономические возможности, так должен ли я сейчас отказаться от всех этих выпавших на мою долю перспектив?

– Не только деньги важны, – всхлипывала девушка, – важно, как человек получил эти деньги. Знаешь ли ты, что за люди дают тебе силу и положение в обществе? Это бездари, сумасшедшие, в лучшем случае – чудаки, которых вы ведете к гибели.

Я крепко обнял бедную девушку, все еще дрожавшую всем телом, и погладил ее по спине, но она продолжала плакать.

– Голубка моя, – сказал я в порыве нахлынувших чувств, – ты права, я давно должен был тебе во всем признаться, но давай закончим все это попросту. Меня не оставляет вопрос: «Почему лысых значительно больше среди директоров банков и всяких спекулянтов, чем среди гимназистов и призывников?»

Мици высвободилась из моих объятий.

– Гиди, – прошептала она, – я все же надеюсь, что ты не говоришь такое всерьез. Ведь это звучит как преступная шутка.

Я не успел ответить – мы углубились в парадное, поскольку по улице шла орущая толпа. По мере приближения стал заметен ее оригинальный состав. Среди восьми веселых ребят студенческого вида один, лысый, ползал на четвереньках. Он был перепуган до смерти. Было ясно, что он не по своей воле принял такую животную позу.

– Но! – кричали парни, весело пиная лысого. – Но! Ну, начни уже ржать как лошадь. Мы еще не слышали, как отличники копируют животных, ну, давай!

Парень пытался встать, но его снова возвращали в прежнее положение ударами кулаков. Потом его принялись щипать за уши, и он действительно начал издавать ржание. Все это происходило напротив нашего дома, и мы обратили внимание, что большая часть прохожих смотрела на это неодобрительно, но не вмешивалась в личные дела студентов. При очередном ржании Мици начала кричать, и студенты заметили нас в глубине подъезда. Трое из них зашли в подъезд и вытащили меня на улицу.

Я оглянулся, ища моего охранника, но его нигде не было. Вследствие этого я попытался объяснить, что я не лысый. Один из студентов с издевательским видом схватил меня за волосы, но тут же отдернул руку, как будто до него дотронулись волшебной палочкой. Вся группа встала по стойке «смирно».

– Тысяча извинений, – пробормотал наиболее распоясавшийся из них. – Терпение! Да здравствует Пинто!

– Господи, это ведь наш вождь! – пробормотал другой студент. Тут-то я и вспомнил, что в глазах этих дрессировщиков лошадей я являюсь образцом для подражания. Студенты наперебой стали рассказывать мне, что потешались над своим лысым товарищем, который полагал, что раз он отличник, то может сидеть рядом с волосатыми. Наконец у этих наглецов открылись глаза…