Текст книги "Козлы отпущения"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

В конечном счете движение в защиту прав носителей волос стало поистине массовым и достигло пика своего развития в XVIII веке.

Густав фон Ритервальд из Тюрингии, придворный советник последнего венецианского герцога, бросил открытый вызов «лысым кровопийцам» в своем известном сочинении «К черту лысых!» (1788).

Это эссе было написано по-немецки и считалось «Библией» движения против лысых.

Фон Ритервальд проложил путь, и с тех пор в странах просвещенной Европы стали распространяться многочисленные листовки и памфлеты, посвященные этой общечеловеческой проблеме. Самый известный из таких памфлетов был опубликован в Англии Уинстоном Г. Памсхудом. Этот труд назывался «Почему все лысые такие сволочи?», и его автор требовал бросить за решетку всех лысых и разделить их имущество между волосатыми, ведь имущество лысых приобретено путем обмана и грабежа. Необходимо взять все имущество лысых и поделить между государством и теми гражданами, что поставляли информацию о состоятельных лысых.

Лысые, разумеется, делают все, чтобы спасти свою шкуру. Эрих III, король Дании, под давлением лысых сборщиков налогов ввел в 1818 г. обычай ношения париков. Эта жалкая идея была принята при дворах всех европейских властителей. Руководствуясь этой модой, Генрих VIII велел отрубить голову Томасу Мору – поводом для этого послужили слухи о том, что выдающийся английский политик отказался признавать законность и моральность ношения париков.

Однако лысые не удовлетворились введением париков. Они мобилизовали все свое влияние и немалые финансовые возможности, чтобы направить народное возмущение в другое русло.

Да, господин профессор, вот настоящая причина, по которой преследовали гугенотов, евреев и негров. Их преследовали, потому что лысые таким образом пытались отвести от себя гнев народа и захватить власть во всем мире. Почему до сих пор английские судьи носят парики, хотя из-за этого они устают и страдают от жары? Почему носили парики все властители и аристократы вплоть до начала XIX века? И почему днем с огнем разыскивал принц Энголим, воевода Людовика VIII из дома Бурбонов, богумилов в Южной Испании? Да лишь потому, что они совершили единственный грех: экспроприировали имущество лысых торговцев, чтобы разделить его между собой по жребию. Да будет мне позволено спросить – почему и сегодня каждый лысый стремится скрыть остатками волос предательскую часть своей головы?

Господин профессор!

Все Ваши идеи высосаны из пальца. Возможно, кое-кто и примет их за чистую монету, однако сухие исторические факты говорят сами за себя. Лысые много лет водили людей за нос, но теперь, в XX веке, все их происки обречены на неудачу. Не принесет им пользы и применение различных лекарственных растений, известных с древности, всяких опьяняющих средств и всех видов опиума для народа. Всe это – ядовитое зелье, которым лысые опаивают народ.

Современный человек мыслит не так, как человек древности и средневековья. Он открыто признает, что движущей силой истории с древнейших времен является проблема лысины, проблема волос.

И эта проблема останется главной и в будущем.

Чтобы окончательно опровергнуть Ваши демагогические, безосновательные с начала и до конца утверждения, я перед всем народом, с осознанием своей исторической ответственности заявляю, что все лысые упорно и принципиально сторонятся всякой честной физической работы. Я обращаюсь ко всем людям доброй воли: где вы видели больше лысых – среди тех, кто трудится в полях в поте лица своего, или среди разных торговцев, банкиров и кассиров? Я заявляю во весь голос и с полной ответственностью, что большинство всевозможных извращенцев, международных мошенников – люди лысые или начинающие лысеть, в особенности при достижении определенного возраста. А жиреющие банкиры все без исключения – пособники лысых.

И пусть обрушатся на мою голову проклятия ненавистников, пусть на меня падет огонь разгневанных лысых и их пособников – я буду стоять на своем, буду твердо отстаивать свою позицию на службе народу и до последнего вздоха сражаться за социальную справедливость.

Господин профессор, я обращаюсь к Вам с призывом: прекратите заниматься полосканием мозгов честным людям, ибо Ваша циничная деятельность, направленная на одурманивание народа, обернется против Вас, и волна народного гнева падет на Вашу лысеющую голову.

Я позволю себе процитировать слова французского писателя-борца Эмиля Золя, сказанные в связи с делом Дрейфуса:

«Если справедливость придет в движение, никто не сможет ее остановить!» Даже Вы, профессор Сил!

Вот мое кредо, моя четкая моральная позиция.

Доктор Эрнст Шумкоти.

Я закончил чтение, и тут чья-то рука легла мне на плечо. Это был Артур Мольнар, державший под мышкой свежий номер «Утреннего вестника».

– Ну, – начал мой сосед с сияющим видом, – я же вам говорил! Я еще много лет тому назад заявлял во всеуслышание то, что редактор Шумкоти говорит лишь сейчас. А мы ведь с ним не сговаривались! Вы помните, что я вам сказал, когда мы встретились в последний раз? Помните?

– Нет.

– Я говорил: «Лысина – это чума».

Я недоуменно заморгал. Однако мое недоумение было вызвано не дефектами моей памяти, а видом затылка Артура Мольнара. Может это звучит странно, но человек, стоящий передо мной, был значительно менее лысым, чем несколько дней тому назад. На его голове теперь красовалось вполне приемлемое количество волос. Я почувствовал себя неудобно из-за того, что так грубо накинулся на него в прошлый раз из-за его псевдолысины.

Артур стал выплескивать на меня поток славословий в адрес Пепи:

– Он просто гигант мысли. У него потрясающее аналитическое мышление. Он разбил профессора в пух и прах и, сохраняя интеллектуальное превосходство, умудрился соблюсти благородный и человечный тон. Эта статья Шумкоти войдет в число самых дорогих духовных ценностей нашего народа. На меня еще никогда не производил столь глубокого впечатления журналист, состоящий на службе общества.

«Журналист на службе общества?» – подумал я; пред моим мысленным взором предстал доктор Шумкоти, когда он между двух бутылок абрикосовой лез под стол, чтобы украсть шнурки из моих ботинок.

– Без сомнения, Шумкоти – человек европейского духа, – продолжал Артур свои излияния, – я извещу его письменно, что он может положиться на меня в проведении операции против лысых. Может, вы его случайно знаете, господин Пинто?

– Конечно, – ответил я от скуки, – это мой лучший друг.

Мольнар вздрогнул, услышав это. Глаза его засверкали.

– Вот теперь я все понимаю, – закричал он, – вы и есть тот Г.П. из первой статьи Шумкоти! Каким же я был идиотом! Примите мои искренние пожелания всего наилучшего.

Я принял искренние пожелания, хотя и не знал, что мне за это причитается. Мой собеседник уцепился за полу моего пиджака, прижался ко мне пузом и с горящими глазами стал изливать на меня поток умоляющих слов:

– Вы свидетель, что я был среди антилысистов еще до того, как была опубликована эта историческая статья. Помните, да? Доктор Шванц тоже присутствовал, когда я сказал, что лысые сидят в первых рядах партера на самых дорогих местах. Вы бы могли упомянуть обо мне господину Шумкоти? Да? Одно только словечко…

Я ничего не понимал, однако согласился стать рекомендателем Артура. Я думал, что после этого он оставит меня в покое, но Артур не использовал эту возможность. Поэтому мне пришлось поспешно глянуть на часы, выкрикнуть: «Смотрите, вертолет!» и убежать.

Одухотворенный пламенный взгляд Артура сопровождал мою удаляющуюся фигуру, и мне с трудом удалось сбросить с себя этот липкий взгляд.

4

На следующий день открытое письмо Пепи всколыхнуло всю страну. Вокруг поднятой им жгучей, чреватой взрывом темы завязывались жаркие споры. Многие по наивности своей были согласны с Пепи, однако немало было и тех, кто не разделял его мнения. Среди приверженцев Пепи встречались полагавшие, что время для поднятия этой темы слишком неподходящее.

Класс лысых еще не пришел в себя после первого шока. Многие из них все еще думали, что это просто неудачная шутка, и потому воздерживались от высказывания своего мнения.

Сказать по правде, вид этих существ с головой, как бильярдный шар, ослепляющих всех блеском своей лысины, становился все смешнее.

Похоже, что идея защиты волос послужила причиной конфликта поколений.

Можно сказать, что молодежь вся как один человек поддержала идеологию волосатых, развиваемую Пепи. Дело дошло до того, что в университете, а точнее на гуманитарном факультете, студенты дубинками изгнали двух лысеющих товарищей, поскольку они позволили себе презрительные высказывания по животрепещущей проблеме лысины. Вместе с тем необходимо отметить, что пожилая часть населения раскололась на два лагеря. Одни насмехались над профессором Силом, однако даже экстремисты, выступающие против антилысистского движения, вынуждены были признать, что Эрнст Шумкоти – настоящий патриот, обладающий глубокими знаниями, который пытается влиять на своего противника идейными средствами убеждения, а не дешевой площадной демагогией. С доктором Шумкоти можно полемизировать, – говорили даже сомневающиеся, признававшие тем не менее авторитет и масштаб этой личности.

Лишь старый почтальон из нашего дома был исключением.

– Вы знаете, господин Пинто, – остановил меня старик на лестнице, – что до меня, то господа во всем мире могут писать все, что им вздумается, но этого дела с лысиной я никак не могу взять в толк. Вчера вечером я сказал доктору Шванцу: «В чем виноват человек, если он родился лысым?» Так доктор Шванц мне ответил: «По-вашему, и убийц нельзя судить – они ведь не виноваты, что родились убийцами?» Тогда я ему ответил: «Извините, господин Шванц, но никто не рождается убийцей, а становится им». – «Вот видите, Гагай, – ответил он, – так оно и здесь. Никто не рождается лысым, а становится им со временем. Так что это то же самое». – «Это большая ошибка, господин Шванц, ведь все младенцы приходят в мир лысыми, без единого волоска на голове. Так что если бы ваше утверждение было правильным, то всех младенцев пришлось бы считать преступниками, потому что они лысые». – «Так оно и есть. Все младенцы – преступники. Они орут и визжат, пачкают пеленки, кусаются, лягаются, требуют еду, ну и еще много чего». Вот так он себя ведет, этот несчастный Шванц, да еще в итоге он мне выговорил, что я не должен совать свой нос в дела более умных людей. Так где же справедливость, господин Пинто?

– Это зависит от обстоятельств, – ответил я и поспешил по своим делам, то есть в кафе «Хоп». К моему счастью, этот тип, то есть Пепи, сидел в своем углу, а метрдотель охранял его, как собака сосиску хозяина, как гласит пословица, которую я выдумал.

Йони заметил меня, но остановить не пытался, а наоборот, как водится у рыцарей, опустил мост перед воротами замка и позволил мне встретиться лицом к лицу с новой кометой на небосклоне журналистики. В знак особого расположения Йони даже сказал: «Пожалуйста!»

На Пепи был новый элегантный костюм с пестрым галстуком. Я тут же заметил, что у него появилась очень неприятная манера разговора. Он смерил меня с головы до ног презрительным взглядом и сказал:

– Привет, Гидеон. Извини, я прошу тебя изложить свой вопрос как можно более кратко.

Я удивленно поднял брови и легонько похлопал его по плечу, так что сигарета выпала у него и изо рта.

– Послушай ты, великий человек, – закричал я, – не пытайся разыгрывать передо мной большого начальника, а не то получишь такую пощечину, что вылетишь обратно в свой игральный клуб.

Пепи зашипел как змея, что он обычно делает, когда чувствует себя оскорбленным в лучших чувствах, и попытался успокоить меня зубовным скрежетом. Он сказал, что аристократический стиль общения прилип к нему во время интимной беседы, которую он полчаса тому назад вел в редакции «Утреннего вестника» с советником правительства бароном Дорфенхаузнером.

– Это должно остаться между нами, – склонился ко мне Пепи. – Я дал честное слово хранить в секрете содержание беседы.

– Понимаю. – Я подтянул свой стул поближе к стулу Пепи. – Слушаю тебя.

Пепи заказал стаканчик рома и стал излагать мне всю историю:

– После моего открытого письма ко мне пришел уважаемый советник. Он выступал от имени правительства, но прибыл инкогнито, поскольку его миссия была очень уж деликатной. Барон Дорфенхаузнер заявил мне, что правительство может помочь поставить проблему лысых на повестку дня, но не в нынешней ее форме, так как некоторые из высших функционеров правительства входят в категорию обладателей лысины. Поэтому у него нет иного выбора, кроме как просить меня оставить мою журналистскую деятельность в этом направлении.

– И что ты ему ответил?

– Я ответил ему в характерном для меня стиле – что меня не удастся сбить с пути идеологической борьбы. Это все должно остаться между нами, Гиди, но если у властей нет даже капли разума, чтобы предложить мне финансовую компенсацию на длительный срок, тогда пусть эти господа не удивляются, если я в их глазах останусь непримиримым борцом.

– И как же отреагировал специальный посланник на твою стойкую позицию?

– Он по секрету прошептал мне на ухо, что как частное лицо он разделяет мои убеждения и что, по его мнению, проблема лысых достигла той стадии, когда требуется немедленное и энергичное решение, особенно в свете того, что некий лысый директор банка наложил арест на его шикарную виллу на Холме Роз из-за ничтожного долга в сорок тысяч форинтов. На этом основании барон предложил мне организовать между нами дополнительную встречу.

Я выпил ром, заказанный Пепи.

– Кстати, – заметил я под влиянием снизошедшего на меня внезапного озарения, – а правда ли, что брат-близнец профессора Сила разыскивается за подделку документов?

– Не думаю, – хладнокровно ответил Пепи, – профессор – единственный сын в семье.

– А он действительно лысый?

– Откуда я знаю? – Пепи стряхнул пепел сигареты. – Ты думаешь, я когда-нибудь видел этого типа?

– А множество исторических сведений в твоем «Открытом письме»?

– Энциклопедии, много фантазии и немного интуиции.

Затем Пепи рассказал, что тираж «Утреннего вестника» достиг рекордной цифры в полмиллиона, и легкомысленно проболтался, что старик Гузлицер обещал ему утроенную зарплату. Старик боится, что Шумкоти переманят в другое издание как специалиста по проблемам лысых. Я пожал руку другу и пожелал ему дальнейших впечатляющих успехов. Я чувствовал, что наша дружба никогда не была крепка так, как в эти минуты.

Я вышел на улицу через вращающуюся дверь кафе «Хоп» с чувством небезосновательного удовлетворения и радости, ибо Пепи предложил мне часть своей увеличенной зарплаты, подчеркнув, что видит во мне партнера по своим успехам.

Честно говоря, я оказал на него некоторое давление, в основном в области горла, но эта мелочь не повлияла на размер суммы, которую он мне предложил. Я сунул деньги в карман с выражениями благодарности и вернулся на свою базу.

По дороге домой я раздумывал, что купить на те деньги, которые только что честно заработал, и тут заметил, как какой-то здоровенный мужчина преследует меня. Еще в кафе, болтая с Пепи, я обратил на него внимание, ибо этот усатый все время смотрел на нас проникновенным взглядом.

Я сказал Пепи, что, возможно, мы имеем дело с сыщиком, но друг успокоил меня, сказав, что подобное явление не внове для него. Восторженные сторонники лагеря защиты прав волосатых частенько приходили в кафе, дабы лицезреть своего любимца…

И все-таки было ясно, что усатый преследует меня с тех пор, как я вышел из кафе. Я быстренько вспомнил обо всех своих делах за последнее время, которые могли бы выставить меня перед властями в негативном свете. В результате этих размышлений я ускорил шаг. Как я уже намекал, я жил двойной жизнью большого шалуна и мелкого мошенника. Время от времени я оборачивался, стараясь не привлекать излишнего внимания и делая вид, будто гляжу вслед хорошеньким женским ножкам. Однако я с растущим беспокойством убеждался, что незнакомец сохраняет дистанцию и иногда подходит ко мне слишком близко. Настойчивость преследователя развеяла мои сомнения, я дал газу и свернул в переулок. Иногда я забавлялся, по-детски подпрыгивая, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Из груди моей вырывались стоны, сердце дико колотилось.

Надо оглушить его ударом по голове, подумал я, нелегально пересечь границу, эмигрировать в Канаду и начать новую жизнь – маленькая ферма, индейки, работа в саду…

В свете технических трудностей при осуществлении этого плана я решил отдаться в руки палача. Я уже совсем было собрался остановиться, когда услышал крик преследователя: «Эй, постойте!»

Нет, дружок! Я готов сдаться добровольно, но не по принуждению! Во мне проснулся инстинкт самосохранения, присущий заядлым читателям детективов. Мы как раз миновали жилой дом типа пассажа; я знал, что там есть сквозной проход. Я прошел его насквозь, вышел, тяжело дыша, с другой стороны, но там меня уже ждал мой преследователь.

– Сволочь! – закричал я. – Чего тебе надо?!

Усатый поспешно снял шляпу.

– Приветствую вас, господин, – сказал он, так же тяжело дыша, – я изготовитель париков.

* * *

Иногда судьба преподносит нам сюрпризы, порой слишком неожиданные. Прошло полчаса прежде, чем я вник в суть дела.

Мы представились друг другу и направились в ближайшее кафе. Там он рассказал мне, что его зовут Андрей Тровиц, и открыл причину, по которой гнался за мной.

Производитель париков читал статьи Пепи с большим вниманием, ибо общенациональная проблема защиты волосатых уже давно не давала ему покоя – спрос на парики в последнее время достиг небывалых масштабов.

– Такого никогда прежде не бывало, дорогой господин. Раньше я продавал несколько дюжин париков за год, но теперь я опасаюсь принимать новые заказы, ибо боюсь не справиться с их возросшим потоком. На нас давит непомерная нагрузка, господин Пинто. А у меня всего двое работников – это мой подмастерье и я сам в качестве президента фирмы. Я просто не знаю, что делать.

Тут я в мгновение ока понял практический смысл намерений президента фирмы.

– Господин Пинто, если бы вы знали, какие почтенные люди являются нашими клиентами! Эти господа готовы платить любые деньги за седой парик. Перед нами огромный бизнес, господин Пинто. Скажу откровенно: в стране такое количество лысых, что можно разбогатеть.

Я пододвинул свой стул поближе к господину президенту. Всеми своими клеточками я почувствовал, что должен сейчас проявить максимум находчивости и разумности, ибо такая удивительная возможность предоставляется, может, раз или два в жизни. В моем буйном воображении явление лысины в нашей стране становилось дойной коровой в парике, вымя которой просто разбухает от капиталов…

Мой друг Андрей видел вещи в том же свете, поэтому он и искал контактов с Пепи. Андрею удалось с помощью сложной разведывательной операции установить, что великий Шумкоти пребывает в кафе «Хоп», однако от Йони он узнал, что доктор Шумкоти категорически избегает контактов с посторонними. Поэтому президент не осмеливался обратиться к нему напрямую.

– Кроме того, – говорил президент, – я не мог игнорировать пламенного патриотизма, коим проникнуты все статьи доктора Шумкоти. Как я мог обратиться к столь выдающемуся человеку с материальными вопросами? У меня нет сомнения, что столь чистый человек вышвырнет меня одним пинком. Как мне было сказать ему, что он должен сосредоточиться на общенациональной проблеме защиты прав волосатых, и тогда моя фирма постарается материально компенсировать его заслуги в этой области? Ведь ясно как солнце, что деятельность господина Шумкоти никак не связана с экономическими импульсами.

– Правильно. Абсолютно правильно! Мой друг Шумкоти просто выгнал бы вас, как изгоняют тараканов из дому. Он мой лучший друг, и кому как не мне знать, насколько чисты его помыслы.

– Значит, я правильно угадал, обратившись именно к вам. Статьи Шумкоти свидетельствуют о высочайшей моральности их автора. Поэтому мне и пришла мысль обратиться к вам, дорогой Гидеон, как к единственному человеку, у которого есть свободный доступ к доктору Шумкоти. Тема эта весьма деликатна, и я ни в коем случае не хотел бы, чтобы мое к вам обращение рассматривалось как попытка подкупа.

Я всеми силами попытался удержаться от рассмотрения предложения президента как попытки подкупа, однако потерпел неудачу.

– В чем же я должен убедить моего друга? Ведь я не готов на все.

– Конечно! Я хотел просить лишь, чтобы господин Шумкоти продолжал пригвождать к позорному столбу этих лысых сволочей. Пока нынешняя конъюнктура будет сохраняться, я буду переводить на ваш счет, Гиди, определенные суммы.

Мы приступили к длительным экономическим переговорам, приведшим к весьма значительным результатам. Соглашение было заключено на испытательный срок в шесть месяцев, в течение которых мне было обещано 12,5 % (двенадцать с половиной процентов) от доходов брутто фабрики Тровица по производству париков. Эти деньги я волен тратить или инвестировать по своему усмотрению.

Андрей показался мне серьезным бизнесменом и порядочным человеком. Его глаза излучали наивность и желание помочь ближнему, то есть мне лично. Мы тепло расстались, пожав друг другу руки.

– Положитесь на меня, дорогой, – сказал я, пряча в кошелек скромный аванс, – главное – не разглашать содержание нашего секретного соглашения. И прежде всего не говорите об этом моему дорогому другу Шумкоти, ибо он отвесит вам оплеуху, Тровиц, своими руками, чуждыми всего материального.

Я видел, как по телу производителя париков прошла дрожь. Я пожелал ему всяческих успехов и продолжил свой путь, сохраняя в сердце самые приятные воспоминания о нашей встрече.

* * *

Фортуна постепенно стала поворачиваться ко мне лицом, и знаки ее внимания стали все явственнее проявляться день ото дня.

Идея, сверкнувшая когда-то в моем мозгу – о том, что Пепи должен выявить в своей газете подлинное лицо лысого Пулицера, – эта блистательная идея моего незашоренного мозга начинала приносить свои плоды. Я имею в виду не только финансовые услуги, которые оказывал мне Пепи благодаря моему силовому давлению, – нет, я говорю и о моральной поддержке, которая была мне обещана благодаря доверию ко мне серьезного предприятия по производству париков, что, разумеется, нашло свое выражение и в материальном эквиваленте.

Вследствие этого произошли изменения в моем мировоззрении. Постепенно я стал понимать, что подобно тому слепому петуху, который, тем не менее, находит, согласно народной пословице, зерна в изобилии, я тоже время от времени нахожу свои зерна. Я понял, что у проблемы лысых большое будущее. Как говорили наши мудрецы – нет дыма без того, чтобы не нашелся человек, заинтересованный в раздувании пламени.

Основные положения кампании по защите волосатых уже могли декламировать наизусть целые группы граждан. И все это благодаря активной деятельности Пепи и атакам на него свободной прессы. Я же все время сохранял необходимую меру объективности, продолжая полагать, что не все лысые так уж отвратительны. Да, есть среди них и те, кто не возбуждают отвращения, поскольку находятся лишь на самых ранних стадиях облысения, а порой и обладают пышной шевелюрой.

Большинство населения страны придерживалось умеренной точки зрения, близкой к моей. После первой волны общественной бури, поднятой статьями Пепи, бесконечные прения наконец утихли. В этих прениях основные утверждения сторон были таковы:

1. Лысина подлежит общественному осуждению.

2. Лысина – это явление негативное, но терпимое.

Однако в обществе довольно быстро возобладало взвешенное мнение, что лысые – это просто неполноценные люди.

Между этими противоречивыми позициями пролегала золотая середина: лысые действительно отвратительны, однако не следует слишком далеко заходить в их осуждении, достаточно лишь констатировать этот факт. Такое отношение основывается на морально-социологическом базисе демократического государства.

Однако вскоре произошли события, которые даже граждан, безразличных к этой проблеме, превратили в убежденных антилысистов.

* * *

Я закончил одеваться и услышал какой-то шум в коридоре. Было солнечное утро. Мне пришлось самому пойти открывать, поскольку вдова Шик не разговаривала со мной уже несколько дней. По-видимому, Артур Мольнар выболтал ей, что тот самый Г.П. из статьи Шумкоти был ее квартирантом. Тогда вдова чрезвычайно разнервничалась и набросилась на меня:

– Этого я от вас никак не ожидала, господин Пинто, – заорала она. – Вы хотите, чтобы бедная вдова вроде меня оказывала вам помощь? Почему мы мне не сказали, что деньги, которые я послала, предназначаются для вас?

– А вы меня не спрашивали, госпожа, – вежливо ответил я. – Кроме того, позволю себе заметить, что вы послали лишь половину моей квартирной платы.

Вдова выпрямилась во весь рост, выражая своим видом презрение ко мне. Тем не менее теперь, когда она выяснила причину конфликта, возникшего между ней и святыми в связи с нарушением ею обета, в ней были заметны признаки облегчения. Еще одной причиной этого облегчения стало то, что теперь она чувствовала себя свободной от обязанности отсылать вторую половину моей квартплаты.

Таким образом получилось, что мне самому пришлось пойти открыть входную дверь вследствие продолжительного звонка. Молодой парень с весьма толстой шеей и с лицом, какое бывает у боксеров в двенадцатом раунде, стоял на пороге.

– Господин Гидеон Пинто?

– Да.

Он тут же стал заталкивать меня двумя пальцами в комнату, не спрашивая моего согласия на свой неожиданный визит:

– Тихо! Я – брат Мици!

Еще в школе мы привыкли в процессе драки угрожать собеседнику: «Погоди, я расскажу своему брату. Он штангист».

Однако, по правде говоря, я и не подозревал, что на свете действительно существуют братья.

– Молодой человек, – пробормотал я, – ваша сестра посоветовала мне по телефону повеситься на ближайшем дереве.

– А вы с ней разговаривали?

– Не с ней…

– А с кем?

А действительно, с кем? Я на минуту задумался и стал ругать себя за глупость. Ибо мне стало ясно как солнце, что я говорил с этой лысой сволочью, Пулицером. Господи, как же я мог подумать, что бедная маленькая Мици…

Сердце мое замерло. А между тем развитие событий не предвещало ничего хорошего. Дело в том, что после того злополучного разговора я был так юл на эту девку за то, что она приняла сторону лысых, что решил отправить ей письмо в качестве ответа на ее проклятия. Я написал тогда маленькой Мици:

«Дорогуша, я без труда могу найти себе жалкую четверть курицы вроде тебя. Таких, как ты, вагон и маленькая тележка!»

Я без труда представил себе, какова была реакция маленькой Мици. Ведь она ничего не знала о подлой беспроводной операции лысого Пулицера. Я даже удивился, что она удовлетворилась направлением ко мне лишь одного брата…

А тем временем мицин родственник с толстой шеей схватил меня обеими руками за грудки:

– Я покажу тебе, кусок дерьма, как писать письма, – проревел он, поднимая меня в воздух. – Никто не имеет права называть мою сестру четвертью курицы!

Я почувствовал, что надо принимать какие-то меры, поскольку, судя по размерам этого парня, звон пощечины может прокатиться по всей комнате эхом и вызвать появление облака дыма. В последнюю минуту я решил, что не стану слепо покоряться создавшейся ситуации, а буду защищаться как настоящий мужчина.

– Извините, но я не писал никакого письма вашей симпатичной сестричке, – заявил я, дабы упредить уже висевшую в воздухе пощечину.

Слава богу, то письмо я не подписал.

Брат Мици сбавил обороты, однако вид его по-прежнему был угрожающим:

– Не ты писал? А кто же?

– Только один подлец мог написать такое мерзкое письмо вашей обаятельной сестре. Это дело довольно туманное.

Парень издал победный возглас.

– Да? – сказал он насмешливо. – А кто же этот таинственный подлец, если не ты сам, а?

– Не знаю.

Мощные руки брата потянулись ко мне.

– Пепи, Пепи написал, – заорал я, – как-то раз он злоумышленно намеревался ущипнуть симпатичный зад вашей уважаемой сестры, но потерпел неудачу в этом мероприятии и поэтому послал ей оскорбительное письмо в качестве мести.

Я же прав, подумал я, и действую правильно. Ведь и Пепи давал в суде ложные показания, так что мы теперь квиты. Он же первый начал. В конце концов, выбора у меня не было…

Парень погрузился в раздумья, а я тем временем перенес тяжесть своего тела на ноги.

– Пепи? – повторил он после длительного размышления. – Да, Мици как-то упоминала, что у входа в контору ею кто-то пытался заняться. Ты уверен, что это Пепи писал?

– Еще бы! Он даже хвастался, что Мици никому не осмелится показать это письмо, и нагло добавил, что теперь госпожа Мици не будет так уж гордиться своим задом.

Выбора у меня не было, мне пришлось сообщить этому парню все необходимые данные, поскольку он все еще сильно нервничал и помигивал в мою сторону с подозрением.

– Где можно сейчас найти этого Пепи? Отвечай немедленно!

– Не знаю. Понятия не имею.

– Значит, все это ложь! – проревел он, прижимая меня к стене.

Я пробормотал что-то в силу непреодолимого внутреннего импульса и сообщил, что Пепи в послеобеденные часы находится в кафе «Хоп», у бара, и там он известен под именем Эрнст Шумкоти….

Брат Пепи разжал свои плотные объятия и выбежал из комнаты. Перед тем, как покинуть мой дом, он попросил у меня прощения, и я с легкостью его простил.

После того как этот двуногий кошмар исчез, я со всех ног помчался к Мольнарам, чтобы позвонить Пепи. Я знал свой долг. Я не мог оставить круга в беде в такую тяжелую минуту.

– Берегись! – собирался я прокричать Пепи. – К тебе направляется какой-то безумец. Он удрал из сумасшедшего дома, и все время несет околесицу о Мици и о каком-то письме. Уноси ноги, друг! Несись как олень, мой дорогой Пепи, спрячься в глуши лесов или в горной пещере, пока гнев его не пройдет и безумец этот не успокоится…

Разумеется, эта глупая женщина, госпожа Мольнар, как раз нашла время поговорить по телефону. Полчаса она кудахтала как курица со своей подругой, пока я сидел как на иголках. От злости я молотил кулаками воздух – я сижу здесь, совершенно беспомощный, в то время, когда жуткая человеческая трагедия разыгрывается чуть ли не на моих глазах. Наконец телефон освободился и я дрожащими руками набрал номер кафе «Хоп». Каждый гудок, казалось мне, длился целую вечность.

– Алло! – закричал я. – Мне срочно нужен Шумкоти!

– Это совершенно невозможно, ему оказывают первую помощь.

* * *

Постепенно из рассказов посетителей кафе начала вырисовываться следующая картина. За двадцать минут до моего звонка какой-то мощный высокий парень подошел к метрдотелю и спросил, где можно найти господина Шумкоти. Между ними произошла небольшая перепалка, после чего неизвестный нанес два мощных удара по носу Йони и бросился к Пепи. В чем там было дело, посетители сказать не могли, а Йони находился без сознания. Неизвестный прижал Шумкоти к стене и с криком: «Вот тебе, секс-маньяк, за письмо!» нанес несколько мощных ударов по области рта главного редактора. Затем нападавший поспешно оставил кафе, ничего не заказав.