Текст книги "Козлы отпущения"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Часть II
Идея воплощается в жизнь

1

Перед тем как изложить сложные перипетии общественных событий, я позволю себе кратко обрисовать основы политической ситуации в нашей любимой стране, ибо без этого грядущие поколения не смогут понять оглушительного успеха Общенационального Движения защиты волосатых.

Итак, властную структуру нашей страны в описываемый период можно охарактеризовать как олигархическую республику. На простом народном языке это означает, что правящая партия получает вечный мандат на свободных выборах каждые четыре года. Однако действиями свободно избранного правительства руководит элита, т. е. «историческое руководство», которое утратило свой аристократизм, но удержало огромные богатства – банки, земельные наделы, копи и заводы. Только право первой ночи, принятое у средневековой аристократии, им уже не принадлежало. Что касается национального характера жителей нашей страны, то мне кажется, что самым метким определением здесь было бы «сражающийся воинственный народ», народ-солдат от рождения. У нас всегда с особой гордостью подчеркивалось, что с момента образования нашего государства мы побеждали во всех войнах, а если и проигрывали большинство из них, то лишь из-за того, что духовная мощь гражданского населения была подорвана катастрофическими неудачами армии, вынужденной отступать на всех фронтах.

Вместе с тем если уж мы обсуждаем политическое положение, то нужно учесть, что наша страна всегда находилась под покровительством высокопоставленных святых и они, в особенности могучий святой Антал, всегда защищали нас. Жители нашей страны искони обращаются к св. Анталу, особенно если хотят заполучить титул «советника правительства» – предмет вожделения лучших сыновей нашей страны.

Вообще наш народ проникнут глубоким религиозным чувством, и молитвенные дома у нас всегда заполнены до отказа. У нас проводится уйма конгрессов и религиозных шествий, ибо приверженность вековым традициям отцов – это главная отличительная черта наших граждан, находящихся на исключительно высоком уровне морального развития.

Лишь благодаря царящей в стране высокодуховной атмосфере наш народ на нашей священной земле смог сохранить национальную гордость несмотря на нестерпимую нищету широких кругов населения, которое возлагает свои чаяния лишь на грядущий мир, учитывая, что сборы пожертвований у нас издавна запрещены властями.

Приверженность принципу «возлюби ближнего своего» и глубокие религиозные чувства, присущие нашему населению, не идут вразрез с высоким морально-патриотическим духом сражающегося народа. Наоборот, наше правительство всегда раздувало очаги ненависти с целью дальнейшего разжигания патриотизма. В связи с этим сверху было спущено указание, над каждой дверью установить табличку «Смерть соседям!». Поэтому нечего удивляться, что боевой дух нашего народа по-прежнему высок, ибо именно соседние народы – причина всех наших бед, но грядет день Суда и будет и на нашей улице праздник. Вместе с тем необходимо отметить, что, как правило, на наших границах царит тишина, а в стране властвуют строгий порядок и дисциплина. Куда ни кинь взгляд, увидишь людей, лучащихся довольством – на балах, в казино и даже на ипподромах. Что же касается других мест нашей замечательной страны, то приличный человек старается держаться от них подальше.

* * *

Ну, может хватит теории?

Итак, бурлящая толпа, как было сказано выше, после ликвидации стекол в окнах редакции «Утреннего вестника» направилась к больнице св. Иоанны. Люди устремились туда, дабы выразить солидарность с Эрнстом Шумкоти, смертельно раненным и поверженным в прах группой приспешников лысых. А между тем Эрнст Шумкоти спешил в такси к своей больничной койке.

Меня увлек поток толпы, и я позволил волнам демонстрантов утащить меня с собой. Некоторые но дороге отпали, другие, напротив, присоединялись к колонне, когда им становилось известно, о чем идет речь. Полицейские на перекрестках вели себя пристойно и дисциплинированно, и лишь заслышав слишком грубые антилысистские экстремистские лозунги, делали демонстрантам замечания, ибо взрослым людям не приличествует орать на улице.

Перед самой больницей произошла небольшая потасовка. Толпа поймала какого-то лысого типа, который пробирался под стенами домов. Несколько секунд можно было слышать крики лысого, но массы разделались с ним на удивление быстро. Трусливый лысый тип был раздавлен ногами толпы, и демонстранты продолжили свой путь.

Колонна заполнила до краев большой сад больницы св. Иоанны. Я тоже находился там. Вскоре повсюду разнеслось эхо голосов.

– Шумкоти! – орали тысячи глоток. – Шумкоти!

Вдруг дверь балкона второго этажа распахнулась и появился Пепи, весь перевязанный. Его вели под руки две медсестры.

Мой друг вышел в цветастой пижаме, и вид его был настолько убедителен, что я подумал на мгновение: «А может, действительно, не приведи Господи, что-то случилось, какая-нибудь авария?»

Пепи поднял руку. Приветственные возгласы прекратились, и тысячи восторженных глаз глядели безотрывно на нового народного лидера. Все напряженно ждали, что он скажет.

– Сыны родины! Братья и сестры! – начал Пепи мощным голосом, довольно-таки бодрым в свете его многочисленных ранений. – Я обращаюсь к вам, друзья мои! Ваше поведение доказывает высокую степень преданности национальной волосатой идее. Я понимаю, что эта демонстрация не предназначена мне лично, ибо кто я? Маленький человек среди бурного моря.

Тут Пепи отвесил публике глубокий поклон. При этом толпа начала бурную овацию, которая прекратилась лишь тогда, когда поклоны всем надоели.

– Вместе с тем, – продолжал виновник торжества, – эта народная демонстрация есть грозное предупреждение. Патриотически настроенным массам надоели пустопорожние разговоры, они хотят видеть реальные дела. Они хотят существенных ограничений для этих лысых кровопийц, которые ведут народ к гибели. Чаша нашего терпения переполнена, господа! Нас на колени не поставить!

Ревом одобрения из тысяч глоток встретил народ слова гневного пророка.

– Долой «Утренний вестник»! – ревела толпа. – Долой грязную продажную редакцию! Смерть лысому редактору, требуем выдать его нам!

Одна из медсестер что-то шепнула на ухо Пепи. Ом попросил тишины, и действительно, вследствие его торжественного обращения в саду воцарилась тишина.

– Неисповедимы пути Господни, – сказал Пепи, – издатель «Утреннего вестника» лысый Шимон Гузлицер подло предал меня как раз тогда, когда я без сознания был доставлен в больницу.

Толпу обуяла смесь отвращения и примитивной радости – плоды глубокого религиозного чувства.

– Господь совершает чудеса, – слышались голоса из толпы, – небеса пошлют кару главарю лысых. Так обойдется судьба с теми, кто пойдет в прислужники к предателям и совратителям, ненавидящим волосатых!

– Хватит! – заявил Пепи, полностью контролировавший ситуацию. – Я спрашиваю вас, защитники волосатого дела, есть ли грех хуже, чем лысина?

– Да, – закричал какой-то парень в кожаной кепке, стоявший за оградой, – конечно, есть! Это – жуткая нищета в нашей стране.

Развить свою идею он не успел – двое полицейских и три сыщика в штатском напали на него. Кто-то обрушил дубинку на голову демагога, затем его утащили куда-то, и он пропал бесследно.

Пепи тем временем старался обрисовать присутствующим путь будущей бескомпромиссной борьбы против лысых, и этот путь оказывался покрыт терниями, а не розами, но несмотря на это он был единственным путем, ведущим к обществу свободы, проклинающему лысых.

– Вскоре мы, руководствуясь требованиями широких народных масс, заложим основы новой политической партии, – объявил Пепи, – которая будет заниматься назревавшей с древних времен проблемой защиты волосатых. Проблема эта будет решаться самыми радикальными средствами – демократическим путем с применением грубой силы, ведь это единственный язык, понятный лысым. Чаша с ядом переполнена до краев! Все лысые – сволочи!

Пепи быстренько ретировался с балкона и исчез с глаз публики, поскольку от интенсивной жестикуляции его повязки ослабли и бинты стали развеваться в воздухе.

Толпа снова прокричала: «Ура Шумкоти, ура!» и направилась на улицу бить витрины. Я же поспешил к Пепи в палату, чтобы основать партию.

В коридоре больницы толпились наши потенциальные приверженцы, которые хотели использовать возможность взглянуть хоть одним глазком на обожаемого больного руководителя. Однако метрдотель преграждал им путь своим израненным телом. Лишь мне, единственному из всех, он позволил приблизиться к Пепи, что вызвало бурю зависти у присутствующих.

Пепи освобождался от остатков бинтов и остервенело швырял их в угол.

– Привет, Гиди, – сказал он после небольших колебаний. – Хорошо, что ты пришел участвовать в празднестве в мою честь. Ты стоял там внизу?

– Да. Но я просто лопался от смеха.

– Ну и что? Один человек, даже такой, как ты, ничего не решает, когда все остальные преисполнены обожания. Если слухи, дошедшие до меня, верны, они собираются пройти по улицам, разбивая витрины лысых торговцев.

– Похоже на то. Очень скоро будет большой спрос на стекло для витрин…

Я осекся, но было поздно.

Друг взглянул на меня проницательным взглядом:

– Я тебя предупреждаю – я сам буду вести переговоры со стекольщиками. Я подзуживал весь этот сброд, так значит, я на этом и заработаю, завтра после обеда я схожу в объединение стекольщиков.

– А я?

– А кто ты такой вообще? Какое ты имеешь отношение к общенациональному волосяному кризису?

– Снова ты начинаешь? А кто подал тебе историческую идею? На кого Пулицер подает в суд – на меня или на тебя? Кому знакомы все твои подлые штучки? Кто сейчас разобьет тебе голову, а?

По выражению лица Пепи было видно, что он раскаялся в своем безответственном поведении. Он попытался меня успокоить, но напрасно. Я обижался до тех пор, пока Пепи не пообещал мне половину сумм, которые предполагалось взыскать со стекольщиков. Он поклялся жизнью своей покойной тети, что вовсе не намеревался ущемлять мои интересы. Мы быстренько все подсчитали; выходило, что ликвидация двух витрин на каждой из главных улиц столицы может принести нам при самом худшем раскладе 8,5 % от доходов производителей стекла и стекольщиков. Так что если организовывать митинги раз в неделю, то можно достичь весьма неплохих результатов.

– Вот видишь, – воодушевился Пепи, – теперь ты понял, зачем нужно заниматься политикой? Никогда нельзя знать, что из этого выйдет. А ведь это только начало!

– Ты серьезно думаешь о создании партии?

Пепи сел напротив меня и начал описывать радужные перспективы на будущее:

– Вот гляди: идея общенациональной защиты волосатых распространяется в широких массах, и ее уже не остановишь. Наша популярность растет день ото дня. Теперь необходимо предпринимать конкретные действия. Сегодня утром на зеленном рынке избили до смерти лысого торговца яйцами.

– А кто его избил?

– Другие торговцы яйцами. Точнее те, у кого с волосами все в порядке. Послушай, дорогой, ты знаешь, я начинаю верить, что лысые – действительно нехорошие люди, и с ними надо обходиться жестко.

– Вот и со мной то же самое! В последнее время я начинаю понимать, что эти лысые… они… они…

– Ну конечно! И это, разумеется, не случайно.

Затем Пепи продолжил свое социальное пророчество:

– У партии Национальной защиты волосатых есть прекрасные шансы. Проблема лысых – это мощная идеологическая платформа. Правительство против нас, и это говорит в нашу пользу. Кроме того, эту проблему можно связать с бескомпромиссной борьбой против экстремистских политических движений. Такой подход автоматически даст хороший толчок к продвижению нашей партии. Опасности в этом никакой нет, поскольку ни одна партия не сможет конкурировать с нами по уровню экстремизма, который мы собираемся проявить. К тому же мы будем уважительно относиться к религии, ведь мы живем в стране св. Антала, защищающего волосатое население. Понял?

– Кстати, это мне кое о чем напомнило, – я передал Пепи медаль св. Ливии от вдовы Шик. Пепи растроганно взял амулет и попросил передать огромную благодарность этой благородной женщине. Он поднес медаль к губам, поцеловал и сунул и карман:

– Что ты скажешь – она золотая?

– Позолоченная.

– Тогда зачем эта дура мне ее послала?

– По ошибке.

– Оставь эти дешевые шуточки для лысых, – призвал меня к порядку будущий лидер Национально-волосатой партии, – проблема, которая меня волнует – это то, что мы с тобой не очень-то разбираемся в политике. Газету Национально-волосатой партии я бы еще смог редактировать без проблем, но у меня же нет никакого понятия, как руководить партией.

– У меня тоже. К сожалению, придется взять третьего человека, дорогой Пепи.

По выражению лица будущего национально-волосатого лидера я понял, что он не очень-то воодушевлен идеей делить предстоящие доходы на троих. Тем не менее Пепи пришлось согласиться, что по крайней мере один специалист для нашего предприятия необходим. Мы решили начать подыскивать какого-нибудь дешевого политика. Затем мы высвистали Йони и втроем свалили из больницы через заднюю дверь, не обращая внимания на объятые антилысистским духом массы, что ожидали нас и коридоре.

* * *

Придя домой, я решил организовать летучий опрос общественного мнения и обратился к госпоже Шик, дабы выяснить ее позицию по вопросу вступления в Национально-волосатую партию.

– Моя путеводная звезда – это моя религиозная вера, – прояснила свою позицию вдова, – политикой я не занимаюсь. Я не могу оправдать никакого политического движения, объединяющего добропорядочных, верующих лысых с лысыми безбожниками.

– Разумеется, госпожа.

– Поэтому я могу взять на себя часть организационной работы только для того, чтобы предотвратить новые нападения на высокопоставленных деятелей, как, например, господин главный редактор Шумкоти – единственный честный журналист в этой стране.

Тут госпожа Шик покраснела.

– Вы передали ему медаль?

– Разумеется.

– Он был рад?

– Он был просто счастлив. Он повесил медаль на грудь и заявил, что теперь не боится посещать кафе, поскольку в случае нового покушения пуля обязательно попадет в медаль св. Ливии.

Вдова счастливо заулыбалась и перекрестилась, тем более, что по улице проходил трамвай с пассажирами, направлявшийся в район церквей.

– А как он выглядит, этот господин главный редактор? – спросила вдова, опустив глаза. – Я бы хотела с ним познакомиться, господин Пинто.

Меня охватил приступ гнева. Я не выношу, когда в моем присутствии кто-то высказывает открытое обожание Пепи, в особенности если это женщина, сдающая квартиры.

– Вы ведь его видели, это тот низенький парень, с которым мы катались по полу несколько дней назад.

Вдова всплеснула руками:

– Я догадывалась, что это он. Какой симпатичный мужчина! Он здорово наподдал вам тогда.

Бедная женщина, ее болезненные наклонности совсем лишили ее рассудка. Я перестал ею интересоваться. Вместо этого я решил заскочить к моему адвокату доктору Шимковичу, дабы продолжить обсуждение наших общих проблем.

Доктор Шимкович подчеркнул, что он очень занят, и сразу перешел к делу:

– Дело ваше продвигается. Клеветник будет разбит в пух и прах, господин Пулицер. Можете считать этого вашего Пинто уже покойником.

– Это я Пинто. А он – лысый Пулицер.

– Тем более. Главное, что дело движется.

Да, доктор Шимкович доказал, что отлично помнит обстоятельства дела. Но главное, он прекрасно разбирался в вопросах причитающегося ему аванса, который, как вы помните, я обещал выплатить в знак моего доверия к нему. И теперь, используя предоставившуюся возможность, он проинформировал меня, что судебное положение этого подонка Пулицера плачевно. Шимкович сообщил, что мое дело находится у прокурора, подозреваемого в ношении лысины, – мудрому достаточно…

– Черт побери! – Я просто задохнулся от гнева. – Неужели на ответственных должностях еще остались лысые?!

– Молодой человек, как вы наивны, – вздохнул судебный мудрец, тряхнув своей гривой.

Адвокат поведал мне, что лысые занимают самые важные должности, а общественное мнение совершенно равнодушно к этому.

– Они и пальцем не шевельнут, чтобы заменить лысых на волосатых, – горько признался адвокат, – все идет по-старому, будто ничего не случилось, а потом многие поколения будут горько плакать.

Я стукнул кулаком по письменному столу:

– Черт бы их побрал! Это еще одна причина для создания партии!

Доктор Шимкович придвинул ко мне свой стул, и за толстыми линзами его очков засверкали искры любопытства:

– Что это значит? Что вы намереваетесь предпринять?

– Создать общенациональную политическую партию для защиты интересов волосатых. Вместе с Эрнстом Шумкоти.

Доктор Шимкович от волнения вскочил и даже угостил меня сигарой, а потом интимным тоном сообщил мне, что уже подумывал об идее создания организации по защите волосатых. Он лично готов принять активное участие в таком движении на какой-нибудь высокой должности, соответствующей его скромным способностям.

– Скажите, руководящий состав партии уже укомплектован?

– Я полагаю, что есть еще одно свободное место, – остудил я пыл адвоката, – но это место зарезервировано для политика с большим стажем, из элиты.

Доктор Шимкович проглотил слюнки и подсел ко мне еще ближе. В весьма красноречивых выражениях и с большим энтузиазмом он заявил, что уже десятки лет является влиятельным лицом в политических кругах нашей страны. Он старая лиса, и представители партии власти с самыми высокими доходами советуются с ним по важнейшим вопросам. Например, в последнее время он был зам. президента национального объединения домовладельцев. По его словам, он так поднаторел в законодательной области, что большинство виднейших парламентариев прибегают к его услугам всякий раз, когда граждане, которые посылали этим депутатам запросы, отказывались потом оплачивать заранее обусловленную сумму. Сфера деятельности доктора Шимковича широка и разнообразна. Как раз на днях в правительственном органе увидела свет его статья «Необходимо создание общенационального движения по борьбе с бедностью». Это драматический манифест, занимающий три с половиной колонки. Собственно, одна эта публикация доказывает, что ее автор одарен недюжинными политическими способностями.

Я слушал отчет о деятельности адвоката с видом явного превосходства.

– Вы хотите присоединиться к нашему движению? – спросил я после задумчивого напряженного молчания. – Хотите?

Доктор Шимкович глубоко вздохнул:

– Ну разумеется!

– Это обдуманное решение?

– Конечно.

– Если так, то на меня возложена обязанность получить с вас некую существенную сумму, дабы я мог убедиться, что вы нам доверяете и готовы на определенные жертвы ради нашего движения. Я ожидаю от вас полного доверия, доктор Шимкович. Это будет ваш первый шаг, а затем мы снабдим вас необходимыми указаниями.

Адвокат барахтался, как пойманная в силки дичь, но в итоге все же вернул мне, с выражением отчаяния на лице, аванс, который я ему только что передал, и даже добавил к нему небольшую сумму. Затем мы решили, что я принимаю его в партию с испытательным сроком и что он будет иметь право на определенный процент от средств, поступающих в партийную кассу. Однако ему придется отрабатывать ту долю, которая будет причитаться ему в будущем. В противном случае он может быть исключен с первого числа любого месяца.

– Вы должны быть рады и горды, Шимкович, что будете одним из основателей Национально-волосатого движения. Возможно, наступит день, когда вам соорудят памятник как одному из первых борцов – пионеров борьбы против лысых.

Лицо будущего основателя искривилось гневом:

– Я бы с большим удовольствием собственными руками повесил всех лысых на дереве, господин Пулицер, мы обязаны очистить нашу несчастную страну от лысины. Это мое кредо.

Еще много часов мы со все возрастающим энтузиазмом обсуждали национальный кризис, до которого довели страну лысые. Мы договорились, что доктор Шимкович достанет разрешение, и мы втихаря начнем производство и реализацию средств против облысения. Делить доходы от этого мероприятия мы будем пополам, а Пепи лучше об этом не знать. Зачем ему это?

* * *

Вследствие этой встречи передо мной открылись новые горизонты. Свое вхождение в большую политику я по праву полагал поворотным пунктом собственной биографии. Прежде всего это на пользу любимой стране, но, судя по всему, не вредно и для меня лично.

Однако мое понимание политики можно было приравнять к пониманию, которым обладает молодой кенгуру. Тогда я знал лишь, что в нашей любимой стране раз в четыре года происходят выборы, и тогда какой-нибудь любитель приключений обещает публике, что позаботится об отмене общественных долгов, о сокращении безработицы, налогов и о других льготах для избирателей. После окончания предвыборной речи кандидат дает обильный ужин за свой счет, и в процессе насыщения избиратели провозглашают здравицы в его честь.

Избиратели действительно выбирают того, кто обещал им ряд льгот, хорошо зная при этом, что они голосуют за мошенника. А чего еще можно от них ожидать?

Никакими другими знаниями о политике я не обладал. У меня вообще-то даже не было избирательного права, поскольку я избегал сообщать властям об изменении своего адреса ради экономии времени и нервов.

Когда мне последний раз случилось пребывать у избирательной урны, я хорошо помню, что голосовал за Чико Шамгара, ибо звучание этого имени мне понравилось. Я немало слышал о взяточничестве и темных делишках в общественном секторе, но полагал, что так и должно быть. Ведь ясно, что политический деятель должен хорошо зарабатывать, а иначе зачем ему выбирать такой образ жизни? Есть также несколько сумасшедших, болтающих о всяких гуманистических идеалах и думающих, что они занимаются политикой вместо того, чтобы заниматься поправкой своего шаткого финансового положения. Этих наивных людей, разумеется, вышвыривают с политической арены, поскольку они совершенно неконкурентоспособны в современном обществе. Я никогда не старался вступить в ряды сильных мира сего, ибо их устремления не соответствуют моему характеру. Вместе с тем я при любой возможности старался проникнуть в это царство высшего света, текущее молоком, медом и коньяком, где люди не обременены обязанностями, зато имеют крупный гарантированный доход. В свете всего вышесказанного я почувствовал некое опьянение при мысли об открывающихся передо мной горизонтах – производство париков, витрины, средства для ращения волос. Это пока. Мне с трудом удалось подвести итог всем ждущим меня возможностям и обрисовать свои личные перспективы, проистекающие из Национального движения в защиту волосатых.

К моему великому сожалению, на следующий день меня ждало большое разочарование. Я встретил на улице Пепи, который возвращался из объединения торговцев стеклом. Там заместитель председателя сказал ему, что они ни гроша не пожертвуют на движение защиты волосатых. В ответ Пепи пригрозил, что мы можем и удержать толпы от плохого обхождения с витринами магазинов, принадлежащих лысым, однако в ответ на это партнер по переговорам разразился веселым смехом и выразил сомнение в том, что нам удастся остановить буйство волосатых.

Итак, верный источник дохода выпал из рук. Я старался выглядеть более удрученным, чем был на самом деле, чтобы Пепи не начал подозревать, что я не так уж сильно нуждаюсь в этих деньгах. Я также опасался, что Пепи своим извращенным воображением начнет подозревать, будто утром я уже успел побывать в объединении торговцев стеклом и сошелся с зампредседателя этой организации на том, что Шумкоти – этому безответственному типу и хроническому пьянице, который собирался прийти к ним после обеда, – нельзя давать ни гроша. Я же, Гидеон Пинто, задействую все свое влияние с тем, чтобы ликвидация витрин проводилась в нужном объеме, ведь именно я настоящий руководитель движения…

Именно таким элегантным и дипломатическим способом думал я решить эту проблему, но идиот Пепи поперся туда утром и испортил все мои планы своим жутким дилетантизмом…

В процессе гуляния по улице я пришел к столкновению с Пепи и по вопросу о третьем человеке в партии.

Пепи встретил какого-то своего старого дружка, с которым познакомился несколько лет назад в тюрьме, обо всем с ним договорился и нанял его в качестве политического эксперта нашей партии. Однако я настаивал на том, чтобы задействовать доктора Шимковича, поскольку успел возложить на себя, как вы помните, обязательства по совместному производству и распространению средств для ращения волос.

– Доктор Шимкович – не только блестящий специалист в политике, обладающий большим опытом, – доказывал я, – но и человек, полностью разделяющий идеалы национально-волосатого движения. Кстати, сколько требует твой человек?

– Пятьдесят процентов плюс покрытие дополнительных расходов.

– Чего это вдруг? – перебил я. – Доктор Шимкович согласен работать за ничтожную сумму наличными плюс какие-то там проценты от общих доходов. Вот увидишь, мы будем им очень довольны.

– Но я уже обещал…

Я нахмурился:

– Скажи, дорогой друг, почему ты так настаиваешь на своем человеке? Нет ли здесь некоего дополнительного экономического интереса, а?

Пепи – человек достаточно подлый – густо покраснел и тут же согласился задействовать доктора Шимковича. Этим он подтвердил то, о чем я уже давно догадывался, – он заключает за моей спиной какие-то грязные сделки. Я хотел было углубиться в обсуждение этой проблемы, но тут Пепи буквально затрясло – он указал пальцем на какого-то парня, проходящего по улице, и заорал:

– Вот он, вот! Это тот тип, что напал на меня в кафе!

Я тут же узнал Мики, брата Мици. Я уже успел напрочь позабыть об этом случае, так как Пепи вставили пару новых фарфоровых зубов вместо сломанных, и ничто больше не напоминало нам о происшедшем. И вот теперь, при виде брата Мици, сердце мое вдруг забилось:

– Ты уверен, что это он? Ты не ошибаешься?

– Это он меня ударил, я не ошибаюсь! Теперь я, в конце концов, узнаю, в чем же тут дело.

– Давай за ним, – закричал я, – надо его догнать!

Я опрометью бросился за этим парнем, но буквально через несколько шагов с моей ноги слетела туфля – такое вот несчастье, – попала под ноги Пепи и покатилась дальше, а Пепи пропахал носом тротуар. Я, разумеется, сразу остановился и с максимальной осторожностью поднял друга с холодного асфальта. Пепи отчаянно глянул на удаляющийся силуэт и плюнул ему вслед. При этом он выплюнул два новых фарфоровых зуба…

Да, странные вещи творятся в этом мире. Надо быть очень-очень осторожным…

В эти дни я уже поджидал Мицечку каждый вечер. Я прятался, дабы у прохожих создалось впечатление, что мы встречаемся случайно, когда Мици выходит из конторы лысого. Время мы проводили весьма приятно. Каждый вечер мы сиживали за столиком под открытым небом в какой-нибудь кондитерской, прижавшись друг к другу, после захода солнца или перед восходом, неважно. Мы не чувствовали никаких ограничений, давая волю рукам и губам, не говоря уже о других позициях, которых я касался в связи с этим. Мици, без сомнения, оказывала на меня положительное воздействие. Находясь в ее обществе, я всегда тосковал по порядочной жизни, когда человек ложится спать с чистой совестью, рядом со своей возлюбленной, и начисто забывает обо всем свинстве своего прошлого и настоящего. Меня радовало, что с тех пор, как я поближе познакомился с Мици, я стал жить жизнью добропорядочного гражданина. Новые экономические перспективы, раскрывшиеся передо мной благодаря национальной инициативе по защите волосатых, удерживали меня от различных хулиганских акций, совершаемых против моей собственной воли.

Мици вела себя со мной исключительно дружелюбно и сердечно. Благодаря моему к ней вниманию она просто расцвела. В те дни она напоминала какой-то экзотический цветок, который вернули с чужбины на далекую родину. Ее глаза лучились настоящей любовью, перед которой нелегко устоять, да я даже и не пытался. Мы были молоды, и перед нами открывалась вся жизнь. Было множество и других причин, оправдывавших наши развивающиеся отношения, однако сейчас мы не будем их касаться. Лишь проблема защиты волосатых в национальном масштабе оказалась камнем преткновения в наших счастливых и радостных отношениях.

Чем больше я углублялся в этот вопрос, чем больше понимал, что это подлинно всенародная проблема, приносящая к тому же неплохие доходы, тем больше моя возлюбленная отдалялась от меня. С непонятным упрямством она насмехалась над защитниками волосатого дела, но я удерживался от признания, что ее отторжение от этой темы растет не без моей любезной помощи.

Во мне зарождалось подозрение, что лысый Пулицер подстрекает ее в этом деле. Я с нетерпением ждал момента, когда смогу вырвать ее из когтей старого лысого черта.

После того случая с ее братом я сделал Мици выговор:

– Голубушка, ведь я же говорил тебе, что лучше, если твоего брата не будут видеть на улице. Ты хочешь, чтобы Мики попал в тюрьму?

Мици закрыла мне рот поцелуем и пообещала держать брата под домашним арестом. Еще она сказала, что Пулицер хочет ускорить судебный процесс против меня, чтобы покончить с этим делом. Старик, очевидно, почувствовал, что власти лысых приходит конец раз и навсегда.

Мы бродили по улицам и однажды в нашем парке наткнулись на большую толпу. Я знал по опыту, что женщины очень любопытны, поэтому мы поспешили посмотреть, что там происходит.

За складным деревянным столиком стоял парень, который с помощью широких жестов и портативного патефона объяснял собравшимся, что он обладает мировым патентом, благодаря которому с любой одежды можно мгновенно вывести чернильные пятна. Он пролил красные чернила на белую салфетку, вылил на пятно мировой патент, и пятно исчезло как не бывало.

– А теперь, дамы и господа, – строчил парень как из пулемета, – а теперь наступит событие, которого еще не бывало в истории человечества, событие, благодаря которому вас будут помнить потомки. Вот сейчас, господа, наступит эта незабываемая минута. Вот вы, господин, подойдите ко мне, с вашего позволения, протяните мне руку, пожалуйста, спасибо, и вот оно – чудо…

Парень с торжественным видом вылил чернила на рукав моего пиджака, отчего мой новый костюм украсился оригинальным желтым пятном кричащего оттенка. Мици и я глядели на пятно остекленевшим взглядом. Парень тут же схватил меня за рукав; в другой он держал мировой патент, который намеревался вылить на пятно.

– А теперь смотрите, господа, – произнес владелец мирового патента в наступившем напряженном молчании, – смотрите хорошенько! Пятно на пиджаке этого господина сейчас исчезнет, будто его и не было. Нет пятна, убежало пятно, исчезло пятно, что случилось?