Текст книги "Призрачные страницы истории"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

Этими трудами окончательно сформирована ревизионистская историографическая версия истории понтификата Александра VI, базирующаяся, в основном и главном, на тех же источниках, что и традиционная версия. Пример с трактовкой «бала с каштанами» показывает, что истинность казалось бы неоспоримых документов, на которых базируется одна версия, может быть поставлена под сомнение или они даже могут быть положены в основу другой, не совместимой с первой, версии. И та и другая, эти недоказуемые взаимоисключающие версии, претендуют на то, что являются единственным адекватным отражением реальности. Тем самым это версии, одна из которых заведомо носит виртуальный характер.

Екатерина Медичи

После Александра VI известна еще одна фигура, считавшаяся в ренессансной традиции образцом коронованного преступника, – Екатерина Медичи. И как для Ричарда III – убийство принцев, а для папы Александра VI и Чезаре – тайное устранение людей с помощью кинжала и «яда Борджа», так для Екатерины, за которой тоже числили немало отравлений становившихся для нее опасными придворных и даже монархов, патентом на роль венценосного чудовища уже многими современниками считалась подготовка кровавой Варфоломеевской ночи. Как и в случае с семейством Борджа, интерес к личности Екатерины Медичи не угасал во все века, которые отделяют нас от ее эпохи. «На протяжении 400 лет Екатерина Медичи, это черное светило на небосклоне, беспокоит и завораживает нас. Из-за ее поступков и черт характера, расцвеченных фантазией многих поколений, она занимает большое место в нашей мифологии», – пишет один из ее новейших биографов, И. Клуля, в книге «Екатерина Медичи» (Париж, 1978).

Екатерина происходила из знаменитого рода Медичи, являвшихся правителями Флоренции. Ее выдали замуж за французского короля Генриха II. После его смерти она в течение трех десятилетий играла большую роль во французской политике при последовательно сменявших друг друга на троне трех ее сыновьях – Франциске II, Карле IX и Генрихе III. Франция вступила в начале ее фактического правления в полосу религиозных войн между католическим большинством, к которому принадлежала и сама вдовствующая королева, и другие представители царствующей династии Валуа, и приверженцами Жана Кальвина (кальвинизма – радикального течения в протестантизме). Во Франции кальвинистов называли гугенотами, вероятно, по имени Безансона Гюга, одного из первых проповедников идей Реформации. В гражданские войны во Франции активно вмешивались государства, где правили разные ветви династии Габсбургов: Испания и Священная римская империя германской нации, лелеющие надежду на создание «универсальной» католической державы, а также папский престол, – на стороне католиков, и Англия и сражавшиеся против испанского господства Нидерланды – на стороне протестантов. Внутри Франции партию непримиримых католиков возглавлял герцог Генрих Гиз, лидером гугенотов был король Наварры Генрих Бурбон (ставший через два десятилетия французским королем Генрихом IV). Оба они мечтали о захвате французского престола. Маневры Екатерины, направленные на сохранение трона за ее сыновьями, неизбежно втягивали ее в сложную внешнеполитическую игру, причем действия королевы-матери порой не совпадали с официальной политикой Франции.

Вооруженные столкновения продолжались с перерывами целое десятилетие, когда обе стороны, казалось, решили пойти на компромисс и сопроводить его войной против внешнего врага. Договорились даже о браке Генриха Наваррского и дочери Екатерины, принцессы Маргариты Валуа (знаменитой «королевы Марго»), Летом 1572 г. в истово католический Париж приехали тысячи дворян-гугенотов, чтобы присутствовать на предстоящем бракосочетании. На слабохарактерного короля большое влияние приобрел один из лидеров гугенотов, адмирал Гаспар Колиньи. Его влияние, казалось, подрывало позиции Екатерины. К тому же Колиньи настаивал на оказании помощи восставшим против испанского ига Нидерландам, надеясь, что внешняя война притушит внутренний конфликт. Екатерина же была ярой противницей такого курса, который втянул бы Францию в тяжелую борьбу с могущественной испанской державой. К недоброжелательству Екатерины в отношении адмирала прибавлялась ненависть к нему со стороны герцога Гиза, который считал Колиньи убийцей своего отца и горел жаждой мщения.

…Екатерина и король так торопились со свадьбой, что даже пошли на подлог, объявив, что ими получено разрешение римского папы на брак принцессы-католички с еретиком. На деле это разрешение было получено уже после свадьбы, отпразднованной 18 августа. Менее недели отделяло ее от Дня Святого Варфоломея. От «Варфоломеевской ночи» 24 августа 1572 г. – массового избиения фанатизированными толпами парижан тысяч гугенотов – без разбора: мужчин, женщин, древних старцев и младенцев на руках у матерей. Одним из первых людьми герцога Гиза был убит Колиньи. Екатерине Медичи приписывали изречение «Быть с ними жестокими – человечно, а быть милосердными – жестоко». Погибло по разным подсчетам три тысячи или более человек.

Чем же была эта вероломная жестокая бойня – результатом тщательно подготовленного заговора с целью физического истребления цвета гугенотской партии или внезапно принятого решения, под влиянием каких-то заранее не предусмотренных обстоятельств? Этот вопрос уже на другой день после побоища стали задавать современники. И взаимоисключающие ответы стали основой для двух версий истории Варфоломеевской ночи и истории Екатерины Медичи как фактической правительницы Франции.

Католическая версия была выдвинута первоначально французским правительством, то есть фактически самой королевой-матерью. Екатерина и Карл IX объявили в посланиях к католическим державам, что их действия были ответом на подготовленный гугенотский заговор. Делая ставку на сближение с габсбургским лагерем, Екатерина писала испанскому королю Филиппу II, что удар, нанесенный еретикам «укрепит дружбу, связывающую две короны». Она повела разговоры о плане женитьбы ее сына, герцога Генриха Анжуйского (будущего короля Генриха III), на дочери Филиппа. Габсбургская дипломатия попыталась, напротив, использовать признание французского двора о заранее намеченном и спланированном избиении гугенотов для того, чтобы еще более испортить резко ухудшившиеся отношения Франции с протестантскими государствами. К тому же утверждение, что католический заговор был ответом на протестантский, нигде не встретило доверия. И объяснения французского двора, что гугенотов наказали не за их веру, а как мятежных подданных, готовивших захват власти, не привели к ожидавшемуся в Лувре смягчению негодования, вызванного в протестантской части Европы известием о кровавой резне в Париже.

К тому же гугенотская партия не была сломлена, гражданская война не прекратилась, а запылала с новой силой. Екатерина, уверяя Филиппа II и папу, что ее неизменной целью остается искоренение ереси, вскоре осознала, насколько такая политика стала ослаблять внешнеполитические позиции Франции. Именно поэтому она направила в протестантские страны Гастона де Шомбера с поручением разъяснить германским князьям истинный смысл Варфоломеевской ночи, заключавшийся в наказании мятежников и заговорщиков и не имеющий ничего общего с ненавистью к сторонникам Реформации. Да и вообще предполагалось устранить всего несколько главарей, включая Колиньи. Возможно, Екатерина, внутренне равнодушная к религии, действительно так оценивала свои действия.

Между прочим, у читателей трилогии А. Дюма, посвященной эпохе религиозных войн («Королева Марго», «Графиня Монсоро» и «Сорок пять»), а это был самый доступный способ познакомиться с историей Франции этого времени, должно было создаться твердое убеждение, что Екатерина Медичи неизменно искала смерти Генриха Наваррского. На деле все обстояло, скорее, наоборот. Это проявилось уже в Варфоломеевскую ночь, когда сквозь ад кровавых рас-прав на парижских улицах вождей гугенотской партии Генриха Наваррского и принца Конде доставили к Карлу IX. За королем, как всегда, маячила фигура его матери. Размахивая кинжалом, Карл угрожающе прорычал: «Обедня, смерть или Бастилия!». Генрих тогда уже, в молодые годы, показал себя гибким политиком, который через 21 год решит, что «Париж стоит обедни». Он согласился перейти в католичество. Но Конде отказался, и Карл в неистовом бешенстве замахнулся на него кинжалом. Его руку удержала Екатерина. Чуть ли не плача, она умоляла сына остановить его карающую десницу. И слезы, которые она проливала, вовсе не были крокодиловыми слезами. Генрих Наваррский и принц Конде были нужны ей в качестве противовеса герцогу Генриху Гизу, который как глава католической партии после уничтожения гугенотов становился некоронованным владыкой Парижа. Все это, по крайней мере, делает маловероятным, что Екатерина Медичи заранее задумала и тщательно подготовила Варфоломеевскую ночь (ныне такое объяснение не поддерживает большинство исследователей), но слабо обеляет королеву-мать, руководствовавшуюся не католическим фанатизмом, а хладнокровными расчетами трезвого политика, которому чужды любые нормы человеческой морали.

Именно так представляли роль королевы-матери в Варфоломеевской ночи осведомленные современники из рядов гугенотов, оценки которых заложили основу протестантской версии истории Екатерины Медичи (в прошлом веке к ним присоединились влиятельные либеральные историки и романисты). Эта версия, сформировавшаяся вскоре после Варфоломеевской ночи и получившая широкое распространение, была подробно изложена в памфлете «Удивительное повествование о жизни, деяниях и предосудительном поведении королевы Екатерины Медичи, королевы Франции». Этот памфлет (его авторство без убедительных доказательств приписывали разным лицам) выдержал в 1576 и 1577 годах, по меньшей мере, 10 отдельных изданий на латинском, французском, немецком и английском языках (к этому надо добавить несколько изданий во Франции в XVII столетии). Книга была первоначально опубликована в Швейцарии, французское правительство через своих дипломатов тщетно пыталось помешать ее выходу в свет, признавая тем самым пропагандистское значение этого сочинения. Оно было написано в месяцы после смерти Карла IX до приезда во Францию из Польши его брата Генриха III, когда Екатерина официально отправляла обязанности регентши. Памфлет ставил целью объединить силы гугенотов и умеренных католиков в борьбе против короны.

Автор памфлета писал о Екатерине: «Иностранка, питавшая вражду и злобу к каждому… отпрыск купеческого рода, возвысившегося благодаря ростовщичеству, воспитанная в приверженности к безбожию». Это враг, ненавидимый всеми. В памфлете дается отрицательная характеристика и других представителей семейства Медичи, среди которых были и римские первосвященники. С увлечением Екатерины астрологией связан ряд получивших уже в то время широкое распространение предсказаний знаменитого Мишеля Нострадамуса, касающихся судьбы ее сыновей. Но в памфлете взамен приводится астрологический гороскоп, составленный при рождении Екатерины, предвещавший, что она вследствие неутолимого честолюбия будет оказывать губительное влияние на судьбу близких. И это, по мнению автора памфлета, полностью подтвердила ее жизнь. Именно она – главная виновница Варфоломеевской ночи. Карл IX и Генрих Гиз были вовлечены в события злым гением – той же Екатериной. Разумеется, подробно излагается в памфлете история приписывавшегося ей отравления разных лиц, включая членов династии Валуа, королевы Наваррской (матери будущего Генриха IV) и многих других.

Традиционная – в данном случае протестантская – версия господствовала в науке и литературе, по крайней мере, первые три века после Варфоломеевской ночи. Эстафету обличителей Екатерины из рядов гугенотов подхватили просветители XVIII века, потом, как уже говорилось, либеральные историки и романисты следующего столетия. Помимо Дюма надо вспомнить «Хронику времен Карла IX» Проспера Мериме. Впрочем, раздавались и несогласные голоса. В своем философском этюде «О Екатерине Медичи» Бальзак писал, что она после смерти мужа, Генриха II, не отравила даже его многолетнюю фаворитку, которую страстно ненавидела, хотя могла легко это сделать.

Как и в других, уже приводившихся выше примерах, введенные в оборот новые документы (порой тенденциозно отобранные и прокомментированные) и мода на «переписывание истории» привели к созданию новой историографической версии, не имеющей исторического прототипа и представляющей прежнюю версию в виде «черной легенды» о Екатерине. «Уточним, – пишет, например, известный французский историк Ф. Эрланже в книге „Королева Марго или восстание“ (Париж, 1972), – что флорентийка, столь известная содеянными ею преступлениями такого рода, не совершила ни одного, в отношении которого история имела бы доказательства и поэтому могла признать за факт». (Стоит заметить, что такие преступления вообще бывает нелегко доказать, особенно по прошествии четырех столетий, даже если и имеются признания их непосредственных участников – ведь всегда можно поставить под сомнение правдивость таких показаний.) Одним из злодеяний Екатерины считали отравление королевы Наваррской, Жанны д'Альбре, умершей в Париже. Однако, она была больна туберкулезом. Вскрытие обнаружило абсцесс правого легкого и опухоль мозга. Но можно ли доверять результатам вскрытия и их фиксации в медицинском заключении, если Екатерина была заинтересована в их фальсификации? Приведем мнение еще одного ее новейшего биографа Ж. Марижоля, уверяющего в книге «Екатерина Медичи 1519–1589» (Париж, 1979): «Если бы Екатерина не несла ответственности за Варфоломеевскую ночь, было бы не слишком парадоксальным утверждать, что она являлась довольно привлекательным историческим персонажем»…

Филипп II, король Испании

Довольно привлекательным историческим персонажем рисуется и современник Екатерины Медичи испанский король Филипп II, занимавший трон более пятидесяти лет. В 1546 г. в шестнадцатилетнем возрасте по поручению своего отца – испанского короля и императора Священной римской империи германской нации, который вел войны против немецких протестантов, Филипп стал управлять Испанией, ее владениями в разных частях Западной Европы и необъятными колониями в Новом свете. В 1556 г. он был провозглашен королем Испании, оставаясь на престоле до смерти в 1598 г. Традиционная версия истории его царствования, сформировавшаяся уже в XVI веке в протестантских странах, а также во Франции и других государствах и прочно утвердившаяся в последующие столетия, рисовала Филиппа II бесчеловечным религиозным фанатиком и узколобым кастильским националистом, готовым на любые злодейства ради достижения химерической цели – победы католической Контрреформации и создания мировой империи во главе с испанской ветвью династии Габсбургов. В письме к испанскому послу в Риме в 1566 г. Филипп писал, что готов лучше лишиться всех своих владений, чем допустить малейший ущерб католической вере, и добавлял: «Я не предполагаю и не желаю править еретиками».

Десятилетиями Филипп пытался огнем и мечем уничтожить ересь в Нидерландах, составлявших часть его обширных владений, пытался подчинить себе Англию, разжигать религиозные войны во Франции. Испанская дипломатия, недавно созданный тогда орден иезуитов плели бесконечную сеть тайных заговоров и покушений на жизнь не угодных Филиппу правителей других европейских государств – Елизаветы I Английской, Генриха IV во Франции, принца Вильгельма Оранского в Нидерландах и других. Во всех владениях Филиппа пылали костры инквизиции, на городских площадях сразу десятками и сотнями сжигали людей, заподозренных в отступлении от католической веры. В самой Испании солдаты Филиппа подавили восстание морисков, обращенных в католичество мавров, подготовляя их поголовное изгнание из страны.

Филипп II был воплощением того, что последующие поколения окрестили бюрократическим правлением. С утра до ночи сидел он в своем кабинете за письменным столом, пытаясь управлять миром. Здесь он просматривал множество бумаг, в том числе маловажных, заполняя их длинными замечаниями и нравоучениями на полях и даже педантично исправляя орфографические ошибки. Здесь им ткалась бесконечная паутина административных распоряжений, военных приказов, дипломатических интриг, которая должна была оплести все известные страны Старого света и необъятные территории Западного полушария.

Личные дела не часто отрывали короля от этого бумажного моря. Он, правда, был четыре раза женат, но всегда шел под венец по мотивам сугубо династическим и дипломатическим. В 27 лет он женился на английской королеве Марии Тюдор («Кровавой Марии»), которая была на 11 лет старше его, и, как считали, поощрял преследование ею протестантов. Когда она умерла, ему было 32 года, и на этот раз была избрана 14-летняя невеста. Постепенно король приобрел привычку ежедневно по три-четыре часа, стоя на коленях, возносить молитвы Господу. Прямым результатом была лишь подагра, мучившая его до конца жизни.

Филипп лично арестовал своего сына и наследника престола дона Карлоса. Были конфискованы бумаги принца, а сам он содержался в тюрьме замка Алькасар в Толедо. Через полгода, в июле 1568 г., стало известно о кончине дона Карлоса. Обстоятельства, при которых он умер, были и остаются неизвестными. Вероятнее всего, принц, который обнаруживал признаки умственного расстройства, был сочтен Филиппом неспособным занимать престол. Сразу же поползли слухи об отравлении, о том, что принц убит отцом за любовь к своей мачехе Елизавете Валуа, либо за участие в «протестантском заговоре». Молва еще ранее приписывала ему планы побега в Нидерланды (или в Италию). Очевидно, дон Карлос не очень скрывал свои намерения, которые скорее выглядели причудами не вполне нормального человека, чем продуманными действиями заговорщика. Но позднее именно слухи о заговоре прочно вошли в традиционную версию истории правления Филиппа II. Ее обессмертил Ф. Шиллер в трагедии «Дон Карлос» (1787 г.) и Д. Верди в опере на эту тему (1867 г.). Известный бельгийский писатель Ш. де Костер в своей прославленной «Легенде об Уленшпигеле» (1867 г.), действие которой развертывается во время попыток Филиппа задушить восстание в Нидерландах, рисует Филиппа II в виде кровавого изверга. А замечательный бельгийский поэт Э. Верхарн в драме «Филипп II» (1901 г.) вкладывает в уста дона Карлоса такую оценку его беспощадного отца:

 
Ночной король, коварный соглядатай,
Угрюмый и неистовый король,
….король
Молчанья, бешенства и гнева.
 

Недоверие ко всем и каждому сумрачный фанатик возвел в принцип отношений со своими приближенными. Его маниакальной подозрительности не избежали даже герцог Альба и Александр Фарнезе, герцог Пармский – испанские наместники в Нидерландах, верность которых была многократно проверена при самых сложных обстоятельствах. Это не раз губительно сказывалось на ведении дел. Не решаясь сместить своих администраторов и полководцев, Филипп сознательно лишал их ресурсов и полномочий, необходимых для выполнения поставленной перед ними задачи.

Итоги сорокалетнего правления Филиппа II оказались плачевными для Испании. В конце века стало очевидным хозяйственное истощение страны, обнищание ее населения. Хотя начало упадка испанского могущества ряд новейших историков относят к двадцатым или даже сороковым годам следующего XVII столетия, он коренился в политике Филиппа II и попытках его преемников продолжать обанкротившийся курс.

Во второй половине XX века вердикт истории в отношении Филиппа был пересмотрен. Сначала на основе архивных материалов, вводимых в научный оборот, оспаривались, не всегда с достаточным основанием, разные его лихие дела. Уже тридцать лет назад в весьма авторитетной «Британской энциклопедии» можно было прочесть, что «черная легенда», которая «в протестантских странах представляла Филиппа II чудовищем фанатизма, честолюбия, вожделения и жестокости, наверняка является ложной… Любитель книг и живописи, любящий отец своих дочерей, он вел простой образ жизни, посвященный его идеалам». (1966, т. 17, с. 840–841). Скептик наверняка заметит, что приведенная характеристика личной жизни Филиппа сама сильно смахивает на легенду, только «белую», которая к тому же нисколько не опровергает «черную».

В ряде новейших работ делалась попытка опровержения «черной легенды». Очень характерна в этом отношении книга известного исследователя новой истории Испании Г. Кеймена «Филипп II Испанский» (Нью Хейвен, 1997). Автор ставит себе в заслугу, что в отличие от своих предшественников показывает Филиппа не только как государственного деятеля, но и как человека. В молодости он получил отличное образование, много путешествовал по Европе, любил балы и умел играть на гитаре. В эти годы он был поклонником идей гуманиста Эразма Роттердамского, в числе его самых близких друзей и советников находились люди, которые разделяли взгляды этого передового мыслителя, являвшегося страстным поборником мира. Филипп был нежный отец, его за простоту поведения любила австрийская (четвертая) жена, его племянница Анна. Он пережил больше трагедий, чем приходилось терпеть человеку даже в те времена: смерть двух сыновей – наследных принцев, дочери, трех жен и еще внебрачной дочери от одной из любовниц. Он, строго следя за сохранением всех своих прерогатив как монарха, не стремился подчеркнуть божественный характер королевской власти и не создавал культа своей личности, как это делали правители в Англии и во Франции. Филипп собирал всю жизнь коллекцию картин, которой ныне любуются посетители мадридского музея Прадо. Отбор картин показывает, что он имел тонкий вкус ценителя живописи. Его трагической ошибкой была война в Нидерландах. Во второй половине жизни он слишком доверял мнению инквизиции. Английская же политика была ответом на бесчинства на море английских корсаров, от которых тяжко страдала испанская торговля. Филипп первым из испанских королей понял значение огромных колоний в Новом Свете и направлял туда в качестве губернаторов и высших чиновников своих лучших администраторов. Они проделали там огромную полезную работу, плоды которой ощущались в течение последующих столетий. Ненависть к Филиппу определялась прежде всего тем, что Испания была великой державой, имевшей много заклятых врагов…

Введение в научный оборот новых материалов может вызывать появление новых версий, опровергающих старые. Но нередко ранее неизвестные источники приводят к возникновению весьма тенденциозных версий, создаваемых в угоду интересам национальных и социальных групп для обоснования различных идеологий. Эти версии, несовместимые со старыми, отнюдь не доказывают несостоятельность прежних версий. С переосмыслением биографии Филиппа II, между прочим, оказываются тесно связанными попытки переписывания истории инквизиции. В январе 1998 г. Ватикан объявил об установлении относительно более свободного допуска ученых к 4500 томам архивов центральных органов инквизиции, с нескрываемой целью борьбы с «черной легендой», возникшей вокруг этого зловещего учреждения. Секретарь Конгрегации доктрины веры епископ Т. Бертоне заявил: «Представление, создаваемое черной легендой, должно быть пересмотрено и заново изучено».

Заключая эту главу, напомним, что целью ее было не изложение – пусть краткое – биографий политических деятелей эпохи Возрождения, а выявление процесса образования версий этих биографий и биографий вообще. Наряду с различной оценкой давно известных фактов новые версии основываются нередко на архивных находках, вводят в оборот ранее неизвестные источники. Это делает новые версии отчасти не сравнимыми с традиционными, поскольку они нередко освещают стороны жизни избранных персонажей, которые вообще не находили места в прежних версиях. Другой вопрос, что освещение ранее игнорировавшейся сферы активности могло быть настолько тенденциозным, что делало их виртуальными версиями. Мотивы для возникновения новых версий были различными. Это, во-первых, стремление на историческом материале лучше осознать задачи, поставленные перед обществом во время, когда возникали эти версии, и, во-вторых, попытки осмыслить вводимую в научный оборот сумму ранее неизвестных фактов (включая и мнимые). Столкновение традиционной и новой версий нередко делало обе их виртуальными, а характер реальных и виртуальных фактов – не доказуемыми.