Текст книги "Призрачные страницы истории"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

С самого начала двух главных помощников Аткинс – Фротте и Кормье – разделяла плохо скрываемая враждебность и борьба за руководство организацией, которая должна была быть создана для осуществления побега дофина. В конечном счете, Кормье просил Аткинс скрывать передаваемые им известия от Фротте. Из помощников Шарлотты Аткинс только Фротте предстает честным человеком, готовым пойти на смерть за свои убеждения. Он это доказал впоследствии, когда руководил шуанами и отказался пойти на соглашение с властями Консульства, за что был расстрелян по приказу Наполеона. Кормье же после объявленного Наполеоном разрешения эмигрантам вернуться во Францию поспешил воспользоваться этой возможностью, находясь в мире и согласии с предержащими властями вплоть до своей смерти в 1805 г. Когда Кормье в конце 1794 г. и начале 1795 г. проживал в Гамбурге, французские представители сообщили в Париж: «Этот бывший судья из Ренна всегда жил интригами. Он одалживает деньги у всех, кто готов давать взаймы». Быть может, в этом вся разгадка поведения в отношении Шарлотты Аткинс не только Кормье, но и Пельтье и д'Ауэрвека (последний потом годами являлся шпионом-двойником, рассорился с французскими властями и провел семь лет в тюрьме, из которой вышел только после крушения наполеоновской империи). Несомненно, что Кормье первоначально кое-что знал о том, что происходило в Тампле. Источником информации была его жена Сюзанна Розали. В марте 1794 г. ее арестовали, но вскоре выпустили на свободу, после чего она развелась с мужем-эмигрантом (развод был чисто фиктивным).

31 октября 1794 г. Кормье известил Аткинс, что «хозяин и его собственность спасены» (слова эти выделены в оригинале, чтобы подчеркнуть их значение). Они совпадают со сведениями, содержащимися в уже известных нам письмах Лорана от 5 февраля и 3 марта 1795 г., что как будто подтверждает их подлинность – ведь маловероятно, что лже-Лоран мог быть знаком с содержанием корреспонденции Кормье и Аткинс. Впрочем, и это нельзя исключить с полной уверенностью, поскольку Шарлотта Аткинс последние двадцать лет своей жизни провела в Париже, где и скончалась в 1836 г., а ее переписка попала во французские нотариальные архивы. Там она и была обнаружена историками в начале XX века. Но значительно более вероятно, что и Кормье и лже-Лоран были знакомы со слухами, которые, родившись в 1794 г., имели хождение на протяжении нескольких десятилетий.

Вместе с тем Кормье, продолжавший пичкать Аткинс все новыми сведениями о положении в Тампле в обмен на полновесные английские гинеи, либо выдумывал эти новости сам, либо повторял вымыслы других, чтобы как-то выпутаться из затруднительного положения, в которое он попал в результате собственной лжи. После долгого молчания Кормье посылает Аткинс письмо из Гамбурга, датированное 3 июня 1795 г. В этом письме он уже не утверждает, что дофина успешно увезли из тюрьмы. Он лишь настойчиво рекомендует Аткинс никому не говорить ни слова о предпринимаемых попытках организовать бегство. «Сохраняйте спокойствие, – добавлял он, – скоро Вы будете счастливы».

В письме проглядывает опасение, что даже английская «дуреха» поймет, что ее водят за нос. Письмо свидетельствует, что Кормье не имел представления о положении в Тампле. Дофин был уже тяжело болен, он скончался через пять дней. Если бы Кормье считал, что в тюрьме находится двойник, разве он не написал бы об этом, узнав о болезни ребенка, которого считали дофином, чтобы Шарлотта Аткинс не очень огорчалась, когда прочтет официальное сообщение о смерти «маленького Капета»? Тем не менее с обычными наглостью и бахвальством Кормье сообщает в Лондон, что ему удалось вывезти дофина из Тампля, но его уже на воле похитили не то английские агенты, не то члены Конвента, не то еще какие-то заговорщики. Сам Кормье настолько не верил в слухи о бегстве дофина, что вскоре предложил объявившему себя королем графу Парижскому свою кандидатуру в качестве издателя роялистской газеты. В письме от 24 марта 1796 г., через девять месяцев после смерти дофина, Кормье в письме к Шарлотте Аткинс, наконец, признал поражение и рекомендовал прекратить дальнейшие попытки. Но Аткинс отказалась последовать этому совету, сделав запись, что должна хранить молчание, иначе дофину будет грозить опасность…

Казалось бы, все более или менее ясно. Но если Кормье и компания были обыкновенными вымогателями, то как совместить это с тем, что Шарлотта Аткинс, растратив собственные деньги, явно получала большие средства из неизвестного источника, которым могла быть только британская разведка? Совпадение сведений Кормье и лже-Лорана также требует более убедительных объяснений. Пока же немало французских исследователей предпочитает принимать многие утверждения Кормье за истину, а встречающиеся в его корреспонденции явные несообразности – за ошибки, неизбежные при попытке осуществления такого сложного и отчаянно смелого плана, как побег из тщательно охраняемого многочисленной стражей Тампля.

Один из пятидесяти

Не стоит перечислять все версии виртуальной истории бегства дофина, подчеркнем лишь, что они смыкаются со столь же различными версиями его жизни в последующие годы. Претендентов на роль «спасшегося» дофина было много, более сорока, в том числе даже в Америке, куда его, по ходившим слухам, увезли из тюрьмы. Среди них был метис, уроженец штата Нью-Йорк Элизар Вильямс, имевший немало сторонников. Часто притязания таких кандидатов носили явно фарсовый характер. Вероятно, многим читателям запомнились с юных лет колоритные сцены из «Приключений Гекльберри Финна», где фигурирует подобный претендент. В середине прошлого века в американской глубинке в промежутке между очередными мошенничествами один шарлатан обращается к другому: «Ты видишь перед собой в эту минуту бедного пропавшего дофина, сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты».

Большая часть других претендентов, не покидавших пределы Европы, была ничуть не лучше, за исключением двух-трех, которые сумели добиться, чтобы их «признали» лица, знавшие дофина до революции. Но и они рассказывали явно вымышленные истории о том, как им удалось бежать из Тампля. Это были виртуальные истории, которые, однако, в отличие от рассказов о заговорах по освобождению дофина, никак не смыкались и не влияли на наши представления об общей истории Франции и Европы. Поэтому такие претенденты и не заслуживают внимания в этой книге, за исключением, быть может, одного из них, рассказы которого воспринимались всерьез значительной частью французской публики и потому имели, правда, с годами все уменьшающееся политическое значение.

Речь идет о Карле Вильгельме Наундорфе, появившемся неизвестно откуда в 1810 г. в Берлине. По его словам, он добился приема у полицей-президента прусской столицы Пауля Людвига Лекока и передал тому документы, которые свидетельствовали о его истинном имени и происхождении. Лекок взял бумаги для передачи их прусскому королю. Взамен претендент получил паспорт на имя Наундорфа уроженца Веймара и поселился в Шпандау, где зарабатывал на жизнь в качестве часовых дел мастера. Если бумаги действительно доказывали, что Наундорф – дофин, поведение прусских властей вполне понятно. В Европе это было время наивысшего могущества Наполеона, который за три года до этого разгромил Пруссию и отнял большую часть ее территории. Поэтому не следовало упускать дофина как ценный козырь на случай новой борьбы с французским императором. Но и оказывать претенденту помощь можно было только под покровом строжайшей тайны, чтобы об этом не проведали французские дипломаты и разведчики, державшие все действия Берлина под пристальном наблюдением.

Однако все эта рассуждения имеют смысл только при предположении, что эпизод, рассказанный Наундорфом, происходил в действительности. Скептики считали весь рассказ неловкой выдумкой. Ведь трудно представить, что его документы сохранились при всех тех многочисленных передрягах, которые, по словам Наундорфа, ему пришлось пережить. Однако один немецкий аристократ клятвенно засвидетельствовал в 1949 г., что принц Август Вильгельм Прусский сообщил ему в 1920 г., будто видел бумаги, представленные Наундорфом, которые с бесспорностью подтверждали его происхождение. Несомненно, что прусские власти по каким-то соображениям пошли на выдачу ему паспорта на основе заведомо фальшивых данных. Фактом является также, что несмотря на настойчивые поиски не удалось найти никаких сведений о происхождении Наундорфа. Но мало ли людей, которые умели скрыть свое прошлое?! Путем сопоставления ряда бумаг из немецких архивов делались попытки отождествить Наундорфа с неким Карлом Вергом, дезертиром из прусской армии. Но такое отождествление базируется только на догадках. Во время произведенного в сентября 1950 г. исследования останков Наундорфа эксперт доктор Холст заявил, что, судя по скелету, Наундорф умер в возрасте не старше 60 лет. Если Наундорф был дофином, ему в момент смерти было как раз 60 лет, а Карлу Вергу, родившемуся в 1777 г., было бы 68 лет. В паспорте, полученном Вергом в 1812 г., указывалось, что у него черные глаза и волосы. Если полагаться на эти данные, исключено отождествление Верга с Наундорфом. Кстати, этот паспорт был выдан Вергу в 1812 г. тем же Лекоком, из рук которого за два года до этого получил свой паспорт Наундорф. Верг в молодости служил в полку герцога Брауншвейгского, а в это воинское подразделение, если верить архивным данным, принимали рекрутов ростом не ниже 176 см. Наундорф был значительно ниже – 168 см.

Поселившись в Шпандау, Наундорф связался с какими-то темными личностями при покупке дома и в результате попал на скамью подсудимых. Выяснилось, что в Веймаре нет никаких следов рождения там Карла Вильгельма Наундорфа. Рассказ Наундорфа о своем происхождении убедил судей лишь в том, что они имеют дело с заведомым аферистом, и он угодил на три года за тюремную решетку (1825–1828 гг.). После выхода на свободу Наундорф, по его словам, узнал, что отдан приказ об его новом аресте, бежал из Пруссии и скитался по другим германским государствам.

В 1833 г. он прибыл в Париж. Это были первые годы правления представителя Орлеанской династии – младшей линии Бурбонов – Луи Филиппа, «короля баррикад», как его называли легитимисты, сторонники старшей линии, свергнутой в результате Июльской революции 1830 г. Некоторые легитимисты были готовы видеть в Наундорфе «законного короля». Его признали последний министр юстиции Людовика XVI Жоли и гувернантка дофина мадам Рамбо. Однако была более чем сомнительной ценность этого «узнавания» – отождествление почти пятидесятилетнего человека с семилетним ребенком, которого Жоли и мадам Рамбо видели в последний раз за сорок с лишним лет до новой встречи. Отношение же правительства Луи-Филиппа к Наундорфу было с самого начала враждебным, хотя его появление вызвало споры в рядах легитимистской оппозиции. Сторонники претендента пытались разъяснить различные неясные пункты его биографии, вроде факта, что он не умел говорить по-французски (сам претендент уверял, что в своих злоключениях забыл родной язык).

В 1834 г. появились мемуары Наундорфа, но они были дезавуированы и заменены вышедшими в свет в 1836 г., являющимися измененной и дополненной версией первого издания. Воспоминания озаглавлены «Очерк истории несчастий дофина, сына Людовика XVI» и повествуют о его бегстве из Тампля и последующих скитаниях. Во втором издании Наундорф обнаруживает лучшее знание бытовых деталей жизни в Тампле, которые либо уже были известны из опубликованных исторических работ, либо по своему характеру не допускали возможности проверки. Известный французский юрист и историк М. Гарсон так оценивает мемуары Наундорфа: «Он рассказывал совершенно фантастическую историю, которая ни в чем не совмещалась и не допускала никакой проверки. Неизвестно, ни кто вмешался в его судьбу, ни каким образом этот неизвестный смог проникнуть в Тампль… Далее следовала цепь загадочных приключений, ни одно из которых не могло быть увязано с каким-либо известным фактом». Правда, Наундорф намекал, дабы избегнуть неприятных вопросов, что ему приходится многое скрывать, хотя неясно, какие мотивы могли заставить это делать в 1836 г., повествуя о событиях сорока– или тридцатилетней давности. В мемуарах содержится история о том, как рассказчика подменили манекеном, перевели из камеры на втором этаже в тайник на четвертом, где он провел сравнительно долгое время. Потом манекен подменили немым ребенком, а того, в свою очередь, – рахитичным мальчиком, который вскоре умер. После вскрытия труп перенесли в тайник, а дофина, получившего большую дозу опиума, спустили на второй этаж. Далее его положили в гроб, который поставили в фургон. По дороге дофина спрятали в ящике на дне повозки, а гроб набили старыми бумагами, чтобы сохранить прежний вес. Вслед за тем фоб был зарыт в братской могиле, а дофин и его друзья вернулись в Париж. (Стоит тут заметить, что, как следует из официальных документов, гроб ребенка, умершего 8 июня 1795 г., был отнесен на руках на кладбище Сен Маргерит в сопровождении муниципальной стражи.)

Далее повествуется об отправке дофина в Швейцарию, об отъезде в Северную Америку, о том, что у одного из своих покровителей он обучился профессии часовщика, о возвращении в Европу, где дофин попал в руки врагов, о содержании его в страшных подземельях, о попытках склонить его к подписанию бумаги с отречением от прав на престол. (Все это – преследования, аресты, бегства, не оставившие никаких документальных следов, – якобы происходило по наущению Людовика XVIII в странах, находившихся под господством Наполеона и полным контролем его эффективно функционировавшей полиции.) В германских государствах дофин вступил в отряд вольных стрелков, в стычке с французским войсками под Дрезденом был ранен и попал в плен, из которого бежал. Дофину приходили на помощь друзья, которые однажды снабдили его бумагами на имя Наундорфа. Их-то он и передал в прусской столице полицей-президенту Лекоку, но так и не получил обратно. Взамен ему было разрешено обосноваться в Берлине и заниматься профессией часовщика. По мнению М. Гарсона, этот рассказ Наундорфа, изложенный здесь в немногих словах, «попросту смешной роман» и мемуары в целом, как писал другой известный историк А. Костело, «колеблются между абсурдом и невозможным».

Впрочем, ряд исследователей пытается доказать, что часть рассказа Наундорфа находит подтверждение. В частности, история его приключений в Швейцарии и Германии, быть может, была связана с семьей Жана Фридриха Лешота. Но это, если верить показаниям его внучки, которая родилась в 1834 г. и занесла на бумагу свой рассказ о событиях революционного и послереволюционного времени со слов родителей, в конце XIX века. Ее рассказ был опубликован в 1900 г. в журнале «Лежитимите». Рукопись оказалась утерянной, так что, видимо, нельзя исключить возможность того, что речь идет о мистификации.

Правительство Луи-Филиппа арестовало Наундорфа и выслало его из Франции. При аресте у него были конфискованы бумаги, хранившиеся в красной (или зеленой) папке. Эти документы будто бы видел известный французский политик Жорж Клемансо, заявивший, что они доказывают верность утверждений Наундорфа. После оккупации Франции во время второй мировой войны папкой завладели немцы. Покидая Париж в 1944 г., они увезли ее с собой. Поезд подвергся бомбардировке около Берлина, и дальнейшая судьба папки неизвестна. Словом, как всегда в таких случаях, найти концы невозможно.

На Наундорфа, по его словам, неоднократно совершались покушения, сначала во Франции, а после высылки – в Англии, откуда он через некоторое время переселился в Голландию (Нидерланды).

В эти годы была еще жива старшая сестра дофина Мария-Тереза, которую в декабре 1795 г. Директория обменяла на членов Конвента и других французских республиканцев, находившихся в австрийском плену. Однако Мария-Тереза, вплоть до своей смерти в 1851 г., заявляла, что, как и все другие претенденты, Наундорф – обманщик, который оперирует знаниями о жизни дофина, почерпнутыми из исторических сочинений. Она категорически отказывалась от встречи с Наундорфом, хотя бы для того, чтобы вывести его на чистую воду. Прилагалось много усилий, чтобы объяснить это непонятное упорство. Ее сравнительно недавно опубликованные письма доказывают, что она, вопреки своим публичным заявлениям, не верила в смерть дофина в Тампле. Указывалось, что притязания «воскресшего» брата противоречили ее интересам, ведь она вышла замуж за племянника Людовика XVIII, сына его младшего брата графа д'Артуа, герцога Ангулемского, и ее шансы стать королевой Франции зависели от признания дофина умершим в Тампле. В течение более чем столетия сторонники Наундорфа упорно утверждали, что герцогиня Ангулемская сообщила всю правду в своем завещании, которое по ее желанию оставалось запечатанным и должно было быть вскрытым через сто лет после ее смерти, то есть 19 октября 1951 г. В ответ на запросы ученых заведующий архивом Ватикана, где якобы хранилось завещание, сообщил, что не было обнаружено никаких его следов. На запрос в Вену последовал менее категорический ответ. Позднее распространялись слухи, что папа Иоанн XXIII после ознакомления с досье Наундорфа, хранящимся в ватиканском архиве, признал справедливость притязаний его потомков.

Известно, что на протяжении целых 18 лет, с 1833 г. вплоть до самой смерти, герцогиня Ангулемская являлась жертвой денежных вымогательств со стороны некоего доктора Лаверня. Он узнал от мадам Суси, которой было поручено сопровождать Марию-Терезу при ее высылке из Франции в 1795 г., какие-то секреты. Доктор-шантажист угрожал опубликовать книгу, рассказывающую о признаниях, которые сделала Мария-Тереза мадам Суси во время тогдашней совместной поездки. Герцогиня уверяла, что по молодости и житейской неопытности, возможно, рассказала вещи, которые мадам Суси могла дурно истолковать, но не раскрыла никаких секретов. Некоторые историки считали, что Мария-Тереза сообщила о похищении дофина. По мнению других, она призналась, что ожидает ребенка. А может быть, мадам Суси знала, что ее спутница не дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты, а подменившая ее другая девушка.

Согласно некоторым теориям герцогиня Ангулемская боялась встречи с Наундорфом, поскольку была не старшей сестрой дофина, а ее двойником. Ссылаются при этом на заявление неаполитанской королевы Марии-Каролины (тетки Марии-Терезы), которая в январе 1796 г. писала в письме к маркизе Осмон, что освобожденная из Тампля девушка «вовсе не дочь моей сестры». Ею могла быть воспитывавшаяся вместе с Марией-Терезой Эрнестина (Мария Филиппина) Ламбрике, которая была в действительности незаконной дочерью Людовика XVI. Однако историками было установлено, что Эрнестина Ламбрике умерла в 1813 г. в Париже. Тогда стали предполагать, что ее, в свою очередь, подменили на вторую дублершу, возможно, старшую сестру Эрнестины Луизу Катерину. Крестным отцом Луизы-Катерины был граф Прованский, будущий Людовик XVIII. Есть основания подозревать, что он был отцом девочки. Эта вторая дублерша, о которой был пущен слух, что она умерла, десятилетиями играла роль Марии-Терезы и скончалась в 1851 г. Как удалось осуществить все эти подмены Людовику XVIII в годы, когда правили Директория, а потом Наполеон, остается неясным. Как, впрочем, и то, зачем было Людовику женить на «дублерше» своего племянника. Быть может, затем, что он считал отцом Марии-Терезы не своего казненного старшего брата, а любовника Марии-Антуанетты герцога де Куаньи (а отцом дофина – фаворита королевы графа Ферзена). Что же касается подлинной Марии-Терезы, то она была той таинственной «дамой под вуалью», которая жила уединенно в Хилбургаузене, небольшом городке, столице Саксен-Альтенбургского княжества. Постоянным спутником ее был мужчина, которого местные жители называли «графом». Его удалось идентифицировать как голландца Корнелиуса Ван дер Валка, родом из богатой купеческой семьи. Когда «дама под вуалью» скончалась в ноябре 1837 г, Ван дер Валк объявил, что она родом из Вестфалии. Это противоречило тому, что она говорила на ломаном немецком языке и хорошо на французском, который явно был ее родным. Ван дер Валк признал, что она француженка. Он сообщил также, что она скончалась в возрасте 58 лет. Это столько же, сколько должно было быть Марии-Терезе, родившейся в 1778 г. Сам «граф» умер в 1845 г. Единственный человек, друживший с ним, местный пастор Кюнер выпустил в 1852 г. книгу, в которой утверждал, что «дама под вуалью» – Мария-Тереза, дочь Марии-Антуанетты. То же повторил князь Август Саксен-Альтенбургский, который уверял, что сохранившиеся бумаги Ван дер Валка были утеряны его наследниками и что также исчезла переписка княгини Шарлотты Хилбургаузен и княжны Мекленбург-Штрелиц, подруги детства Марии-Антуанетты, удостоверявшие личность «дамы под вуалью». Оставалось лишь верить на слово титулованному автору, считая, что у него не было причин для мистификации. Но поскольку это недоказуемо, сторонники указанной версии пытались доказать, что, по крайней мере, лица, знавшие Марию Терезу, не узнавали ее через двадцать лет в герцогине Ангулемской. У них были разный голос, овал лица, почерк, совершенно разные вкусы – одна хорошо играла на клавесине, другая совершенно не умела играть на музыкальных инструментах, одна любила, другая, напротив, питала отвращение к собакам, и т. д.

Находясь последние годы жизни в Голландии, Наундорф пользовался явной благосклонностью ее правительства. Некоторое недоумение Вызывает контракт, заключенный претендентом с властями этой страны 30 июня 1845 г., менее чем за два месяца до своей смерти. Согласно этому договору часовщик из Берлина неизвестного происхождения назначался директором политехнической мастерской с выплатой ему в первые четыре года 72 тысяч флоринов, а после доработки его изобретения – огромной суммы в 1 миллион флоринов. «Бомба Бурбона», изобретенная Наундорфом, использовалось голландской армией в течение целых 60 лет. Тем не менее, как заметил в 1953 г. голландский архивист Остербак, этот документ напоминает не коммерческий контракт, а галлюцинации в духе романов Гофмана. Король Вильгельм II позволил потомкам Наундорфа, натурализовавшимся в Голландии, носить фамилию Бурбонов несмотря на то, что это было демонстративно недружественным жестом в отношении правительства Франции. Сторонники кандидатуры Наундорфа видят в этом разрешении свидетельство того, что нидерландское правительство располагало точными сведениями о происхождении претендента. Вероятно, все же дело обстояло проще. Вильгельм II враждебно относился к королю Луи Филиппу, который в 1830 г. способствовал отделению Бельгии от Нидерландов, и дозволение потомкам Наундорфа носить фамилию Бурбонов было дано в отместку французскому монарху. Французские суды неизменно при всех сменявших друг друга режимах отказывали семейству Наундорфа в этом праве. Спор затянулся до 1954 г., когда был подан иск потомков Наундорфа в Высший апелляционный суд Франции об аннулировании акта о смерти дофина 8 июня 1795 г. и признании его умершим в 1845 г. В ходе судебного разбирательства велись дебаты об оценке исторических свидетельств, касавшихся содержания дофина в Тампле и его возможного бегства, о притязаниях Наундорфа. Суд отклонил просьбу истцов. К этому времени вопрос о судьбе дофина давно уже потерял политическое значение и превратился в одну из загадок истории, но загадку, по-прежнему живо обсуждаемую в исторической литературе.

Интерес к этой загадке подогрел упомянутый выше историк А. Кастело, опубликовавший в 1947 г. книгу «Людовик XVII. Раскрытая тайна», в которой рассказал о проведенной по его просьбе судебно-медицинской экспертизе – сравнении волос Наундорфа и пряди волос дофина (имевшейся в его деле). Экспертиза подтвердила, что они принадлежат одному и тому же лицу! Но через несколько лет была произведена новая экспертиза волос дофина, сохранившихся еще со времени до 10 августа 1792 г., когда он был помещен вместе с матерью в Тампль, и локона, срезанного дежурным комиссаром Дамоном у ребенка, умершего в Тампле 8 июня 1795 г. Судебно-медицинская экспертиза показала, что они принадлежали разным людям. Иначе говоря, мальчик, умерший в Тампле, не был дофином, а Наундорф был двойником, которым его заменили. Такой вывод следует, если не оспаривать аутентичность сравнивавшихся прядей. Кастело пришлось выпустить новое издание своей книги, где доказывалось, что Наундорф – самозванец… Все это послужило стимулом к появлению новых теорий, утверждающих, в частности, что дофин умер еще в январе 1794 г., но власти скрывали его кончину из политических соображений, а 8 июня 1795 г. скончался двойник, выдававшийся властями за дофина.

Для загадок типа «тайны Тампля» характерно, что они обрастают не только историческими фальшивками, но и беллетристическими произведениями, иногда даже помимо воли их автора становящимися литературными мистификациями. В 1800 г. второстепенный, но весьма плодовитый писатель С. Ж. Реньо-Варен издал четырехтомный роман «Кладбище Мадлейн», имевший успех у читателей. В романе повествовалось об увозе агентом вандейцев дофина из Тампля в корзинке для белья, о том, как он попал к шуанам и был отправлен ими в Америку, но перехвачен правительственным военным кораблем и возвращен в тюрьму, где и умер. Через целый век с четвертью, в 1924 г., был опубликован роман О. Обри «Потерянный король», написанный в форме «воспоминаний» графа Вэзона о похищении дофина из Тампля. Хотя граф Вэзон являлся вымышленной фигурой, многие читатели приняли его за реальное лицо. Священник Делиль в журнале «Гуаделуп католик» в 1941–1942 годах напечатал исследование, в котором утверждалось, что Лан с помощью Гомена увез дофина в Витри сюр Сен, о чем знали Баррас и Жозефина. Потом Лоран вместе с дофином прибыли в Сан-Доминго на острове Гаити в мае 1796 г., а оттуда перебрались на Гваделупу. Лоран в следующем году возвратился во Францию, оставив Шарля-Луи на попечение своей младшей сестры Марии. Когда Лоран вернулся во второй раз на Гаити, он узнал, что дофин умер 17 сентября 1803 г. Мария скончалась в 1806 г., а сам Лоран – 22 августа 1807 г. (последняя дата является реальным фактом). Кюре сослался в подтверждение своего рассказа на анкету, проведенную… графом Вэзоном! А десять лет спустя и через четверть века после издания романа Обри, в 1951 г., была опубликована монография А. Деморрейю «Похищение Людовика XVII», основанная на мифических мемуарах этого литературного персонажа. (Существовал, правда, род Вэзонов из Южной Франции, но ни один из его представителей не занимал влиятельного поста в правительстве Реставрации и не мог обладать сведениями, которые приписывает своему герою О. Обри.)

Годы подготовки 200-летнего юбилея Французской революции и празднования этой годовщины оказались особо урожайными на исследования и романы, посвященные Людовику XVII, причем не только во Франции, но и в других странах, особенно в США. Ныне считается почти доказанным, что Наундорф не дофин. Но «почти» доказано не значит – доказано.