Текст книги "Вековые конфликты"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Возмездие

Можно было предположить, что военные поражения раскроют глаза испанскому правительству на недостижимость преследуемых им целей. Однако не только Филипп II, но и его преемник Филипп III (1598-1621) не могли осознать даже самое очевидное – необратимость процессов, приведших к созданию независимой голландской республики.

Постоянное вмешательство испанского правительства в междоусобицы и гражданские войны во Франции и других государствах породило ответное стремление этих стран связать руки Мадриду, подстрекая его к продолжению вооруженной борьбы против Голландии – тогда главной силы протестантизма в вековом конфликте. При этом пускалась в ход сознательная дезинформация – испанцев с помощью ложных слухов старались убедить, что голландцы обессилены раздорами между сторонниками и противниками войны1. Испания втягивалась в войну, которая явно превышала ее силы. В апреле 1619 года главный советник Филиппа III дон Бальтасар де Сунига писал: «Мы не в состоянии вооруженной силой вернуть эти провинции в их прежнее подчиненное положение. Тешиться надеждой, что мы сможем покорить голландцев, – значит стремиться к невозможному, обманывать самих себя»2. И тем не менее в политике Мадрида и во время 12-летнего перемирия (1609-1621 гг.) конфликт между Испанией и Голландией «оставался ключевым вопросом международных отношений»3.

К весне 1621 года окончилось перемирие между Испанией и Голландией. Испанское правительство и его наместники в Брюсселе долго колебались, прежде чем принять решение не возобновлять перемирие на новый срок. Причем явно агрессивные планы испанские власти мотивировали сугубо оборонительными мотивами – необходимостью положить конец нападениям голландцев на заморские владения короны, а также тем, что республика использовала перемирие для расширения своей посреднической торговли. Если не возобновить войну, то, мол, будут потеряны одна за другой колонии в Новом Свете, потом Фландрия, владения в Италии, в конце концов дойдет очередь и до самой Испании. Эти соображения перевешивали аргументы тех, кто доказывал непосильность войны для испанских финансов4.

В ходе войны в Мадриде уже не ставили целью полное подчинение Северных Нидерландов, а лишь – по словам герцога Гаспара Оливареса – стремились к тому, чтобы принудить голландцев к «дружбе» с Испанией5, то есть заставить их занять устраивающую ее позицию в отношении южной части Нидерландов, в вопросе о колониях в Новом Свете и т. д. И вместе с тем испанское правительство не желало отказаться от притязаний на верховную власть над своими навсегда потерянными провинциями. В августе 1574 года Филипп II, разрешив ведение переговоров с восставшими, предписывал ни на йоту не уступать в двух вопросах: позиция католической церкви И прерогативы монарха. Более чем полвека спустя, в 1628 году, первый испанский министр граф Оливарес сводил к тем же пунктам главные военные цели Испании. Настаивая на этих целях, Испания считала, что любое проявление слабости подорвет ее престиж как великой державы и даже будет способствовать распространению ереси в других ее владениях6. В правление Филиппа IV кастильский «агрессивный национализм» был одним из мотивов политики Оливареса7.

Для Голландии возобновление войны также было связано с большими экономическими потерями даже помимо роста военных расходов. Вероятно, до двух пятых всей морской торговли Голландии, если мерить тоннажем используемых в ней судов, приходилось на владения испанской монархии (включая присоединенные к ним колонии Португалии). Военные действия наносили урон судоходству и рыболовству. В апреле 1621 года голландские купцы были изгнаны из Испании и Италии, запрещен импорт голландских товаров. Эти меры были рассчитаны на то, чтобы вызвать застой в голландской торговле, и действительно первоначально привели к такому результату8. По крайней мере до конца 20-х годов XVII в. вооруженная борьба приносила Голландии больше убытков, чем прибыли, причем несомненно, что прибыль могла быть получена и без войны.

Постепенно борьба против голландской республики складывалась все более неудачно для Испании, и не только и даже не столько в Южных Нидерландах. Помимо армии, действовавшей в разных районах Европы, Мадриду приходилось постоянно думать о защите испанского побережья от голландских рейдов. Расходы на содержание отрядов береговой обороны и местного ополчения также ложились тяжелым бременем на казну.

Нидерланды с успехом развернули боевые действия на территории испанских и португальских колоний в Америке и Юго-Восточной Азии. В 1621 году была создана Гол ландская Вест-Индская компания для контрабандной торговли и грабежа испанских владений. В 1628 году голландцы захватили испанский флот, перевозивший серебро из Нового Света. Уже к 1636 году в их руки попало 547 испанских судов. Интересно отметить, что даже транспортировка подкреплений и пересылка денег для испанской армии в Нидерландах стали возможными только при соблюдении строгой секретности на английских кораблях. (Правительство английского короля Карла I придерживалось в это время политики нейтралитета, нередко оказывавшегося благоприятным для Испании.) А золото и серебро для оплаты войск и покрытия других военных расходов после 1632 года тайно доставляли в Англию, где из них в британской столице чеканили звонкую монету, а уж из Лондона отправлялись векселя, подлежавшие оплате в Нидерландах9. Мадрид попытался прорвать голландскую блокаду, собрав все имеющиеся военные суда. 21 октября 1639 г. новая армада была разгромлена неподалеку от Дувра голландским адмиралом М. Тромпом. Испания окончательно лишилась своего некогда столь могущественного атлантического флота. Объективно продолжение векового конфликта, поскольку речь шла об испано-голландской войне, стало использоваться раннебур-жуазным государством – Голландией – для подрыва колониальной монополии феодальной Испании и захвата ее заморских владений. Некоторые нидерландские толстосумы-кальвинисты бойко торговали с врагом, например финансируя армию императора, возглавлявшуюся Вал-ленштейном. Испания не могла бы вести войну, не получая продовольствия, поставлявшегося голландцами. А Голландии было бы трудно покрывать военные расходы, если бы не было, кроме всего прочего, доходов от торговли с неприятелем10.

«У вас, испанцев, – заявил Ришелье испанскому послу, – с уст не сходят имена господа и святой богоматери, в руках всегда четки, но вы ничего не делаете иначе, чем для достижения мирских целей»". Однако логика вещей оказывалась сильнее логики людей. Нахождение страны в том или ином лагере предопределяло курс, проводимый государственными деятелями, порой вопреки их намере ниям, и, главное, итоги этого курса. Историки не раз обращались к параллели между Ришелье и «испанским Ришелье» – герцогом Оливаресом. В 1628 и 1629 годах Ришелье прямо объявил королю, что борьбе против габсбургского господства в Европе должно быть отдано предпочтение перед планами внутренних реформ и ограничения роста налогового бремени. Напротив, Олива-рес писал в «Великом меморандуме» 1624 года, что главное внимание надо уделить улучшению экономического положения Испании, ограничиваясь лишь обороной вне ее пределов. Ришелье привел в исполнение свою программу. Оливарес действовал в полном противоречии со своими долговременными планами. Политический курс обоих государственных деятелей привел к огромному росту фискального гнета и массовым народным выступлениям против правительств.

Однако при всем при том результаты внешнеполитической деятельности Ришелье и Оливареса оказались прямо противоположными, и это целиком определялось тем, к какому лагерю в вековом конфликте принадлежали Франция и Испания. Внешнеполитический курс Ришелье, несмотря на огромные жертвы, которые он потребовал от Франции, был направлен на решение объективно назревшей и прогрессивной задачи – нанести поражение планам утверждения вселенской габсбургской империи. Политика Оливареса в конечном счете свелась к мобилизации всех ресурсов и сил уже истощенной Испании на достижение гегемонистской цели, противоречащей коренным интересам народов Европы, законам прогрессивного развития общества. Итогом были ведущая роль Франции в Европе во второй половине XVII века и упадок Испании.

По мере втягивания страны в конфликт внешнеполитические цели приобретают в глазах правительства все более явный приоритет над целями внутриполитическими. Разумеется, так выглядело лишь на поверхности, поскольку концентрация внимания на внешнеполитических целях была в конечном счете следствием внутренних причин, то есть диктовалась интересами господствующего класса. Однако и эти интересы, по крайней мере на определенный срок, могли быть неправильно поняты правительством, являющимся представителем господствующего класса. Надо добавить, что такая сосредоточенность на внешнеполитических целях была характерна не только для стран, входивших в реакционный лагерь, но и для его противником, как это было во Франции во времена Ришелье и Мазари-ни12. Но итоги такого подчинения внутренней политики внешней для стран передового и консервативного лагерей были, естественно, различными.

Обращает на себя внимание, насколько историческая репутация государственных деятелей, руководивших внешней политикой, зависела от их позиции в отношении векового конфликта. Достаточно напомнить о деятелях, втягивавших свои страны в реакционный лагерь и настаивавших на военном решении конфликта, – все они сыграли настолько негативную роль, что это редко оспаривается даже благоприятно настроенными к ним историками.

В 1640 году от Испании отпала Португалия. В январе 1641 года каталонцы объявили себя подданными короля Франции. Уже современники сочли, что это означало коренное изменение в соотношении сил в Европе13. Испанское правительство не могло примириться с потерей Каталонии, война продолжалась, но ее главный вдохновитель, вызывавший общую ненависть, герцог Оливарес был отправлен в ссылку, где впал в безумие от постигших его неудач и вскоре сошел в могилу.

Восемьдесят лет Испания стремилась вернуть власть над Нидерландами, пока в 1648 году не должна была наконец признать полный крах своих попыток. То, что в конечном счете Испания, истощенная войной, сумела выйти из нее, сохранив Бельгию, определялось рядом «посторонних» причин. Одна из них заключалась в том, что принц Фредерик Генрих Оранский желал мира, чтобы развязать руки для помощи своему родственнику – английскому королю Карлу I, который терпел поражения в войне против армии парламента. (О других причинах будет сказано ниже в другой связи.)

После отделения Португалии испанское правительство более четверти века безуспешно пыталось снова подчинить ее себе и только в 1668 году было вынуждено отказаться от продолжения бессмысленной борьбы. С трудом удалось в конце 40-х годов подавить восстания в Каталонии, Неаполе, Сицилии. Некоторые из принадлежавших Испании в Европе территорий пришлось уступить французам, а часть испанских владений в Карибском море перешла в руки англичан. За все XVII столетие для Испании только 28 лет пришлось на мирные годы. После 1620 года признаки хозяйственного упадка и истощения Испании множились из десятилетия в десятилетие. Непереносимая тя[жесть налогов душила промышленность и сельское хозяйство. Разорялось крестьянство, сокрандалось производство шерсти, которая была главным предметом испанского экспорта, торговый и военный флоты сохраняли только тень былого могущества. Контрабанда приняла повсеместный характер, уменьшая доходы казны14. Порча монеты подхлестывала инфляцию и ложилась дополнительным тяжким бременем на крестьян, ремесленников и торговцев15. Снизилась численность населения. Не меньшей была экономическая стагнация в колониях, к 1660 году поставки серебра из Нового Света составляли лишь десятую часть уровня 1595 года. То немногое, что сохранялось от внешней торговли колоний, все более переходило в руки голландских и английских купцов-контрабандистов. Контроль иезуитов над системой образования тоже принес горькие плоды. Некогда пользовавшиеся европейской славой испанские университеты либо закрылись, уступив место иезуитским колледжам и семинариям, как это произошло в Севилье, Валенсии и Алкале, либо потеряли прежнее значение. В знаменитом Саламанском университете, где в 1535 году было 7-8 тысяч студентов, через 100 лет профессор Диего Торрес констатировал «поголовное невежество учащихся»'6. Культурный упадок нарастал от поколения к поколению, он не отставал от усиливавшегося экономического упадка17.

На протяжении жизни одного поколения, в правление последнего короля из династии Габсбургов Карла II (1665– 1700) Испания теряет положение великой державы, и сам этот последний Габсбург на испанском престоле – умственно недоразвитый болезненный уродец, то погруженный в тупое безразличие, то обуреваемый дикими фантазиями, – как бы олицетворял этот упадок испанского государства. «Между тем как другие нации перестали [быть детьми, – писал (с некоторым преувеличением) известный английский либеральный историк Маколей, – испанец все еще и думал, и понимал, как дитя. Посреди людей XVII столетия он был человеком XV столетия или еще более темного периода, с восторгом смотрел на аутодафе и готов был отправиться в крестовый поход»18. В конце правления бездетного Карла II Испания, еще по-прежнему владевшая огромной колониальной империей, становится объектом борьбы других держав. После его смерти в 1700 году начинается война за «испанское наследство». А как обстояло дело с другой опорой контрреформации – австрийскими Габсбургами?

Бесконечный эпилог

В начале XVII века, как мы помним, наступила пауза в развитии конфликта в общеевропейском масштабе. Однако еще несколько лет продолжалась война между голландской республикой и Испанией, и то затухала, то вновь разгоралась борьба Габсбургов и их союзницы Польши против Оттоманской империи. Не прекращалась борьба и за Балтийское побережье, в отношении которого у католического лагеря были свои далеко идущие планы, направленные против протестантских Швеции, Дании и северогерманских княжеств. Русское государство, не сумевшее в итоге Ливонской войны вернуть свои исконные земли на Балтийском побережье, стало объектом сначала скрытой, а потом и открытой вооруженной интервенции Польши, выступавшей как составная часть католического лагеря и стремившейся посадить своего ставленника на московский престол.

В Европе накануне Тридцатилетней войны насчитывалось несколько главных узлов противоречий. Во-первых, в рамках «Священной Римской империи германской нации» между императором и протестантскими государствами, первоначально активно поддерживаемыми Англией, а позднее – другими державами (Данией, Швецией, Францией). Во-вторых, между Испанией и Голландией. В-третьих, между Францией и габсбургскими державами, особенно Испанией, владения которых со всех сторон (Испании, Северной Италии, части рейнской Германии и, наконец, Южных Нидерландов) опоясывали французскую территорию. В-четвертых, между Швецией и Польшей. В-пятых, между Польшей и Россией, стремившейся вернуть русские земли, потерянные в годы крестьянской войны и иностранной интервенции в начале XVII века. В-шестых, между Оттоманской империей и рядом европейских держав, находившихся в разных политических блоках.

Лишь два из этих столкновений были составной частью векового конфликта между протестантизмом и контрреформацией, но остальные, как и другие, более локальные :по характеру (поддержка Англией французских гугенотов до 1628 г., борьба между Швецией и Данией, столкнове-'ния Рима и других итальянских государств между собой, а также с Испанией и Францией и т. д.) так или иначе втягивались в его сферу, существенно влияли на его течение и исход.

После распадения империи Карла V у габсбургского лагеря появились два центра – в Мадриде и Вене. Если основным полем вооруженной борьбы против Реформации в первой половине XVI века была сама Священная Римская империя, то в последующие десятилетия главная арена сражений переместилась в Нидерланды и Францию, в Атлантику, где антагонистом католического лагеря выступала Англия. Эту борьбу вела от имени всей католической контрреформации Испания. Войны первой половины века истощили ресурсы прежде всего германской ветви контрреформации, а второй половины столетия – ресурсы Испании. Соответственно менялось и соотношение сил внутри католического лагеря – возрастал удельный вес в нем венского двора по сравнению с мадридским. Австрийские Габсбурги, наследственные владения которых и сама империя в целом находились вне главных битв второй половины XVI века, могли извлечь выгоды из хозяйственного восстановления Центральной Европы.

Конец XVI и начало XVII века были для Германии временем экономического подъема (хотя и очень неравномерного в различных ее областях). В эти десятилетия наблюдались заметное увеличение добычи и обработки металлов,! улучшение в методах земледелия, рост текстильного производства, возникновение новых банков как на севере, так и на юге страны. С другой стороны, Мадрид пытался компенсировать истощение испанских ресурсов более тесным сближением с Веной, которое позволило бы габсбургским державам действовать как единое целое. Долгое время эти испанские авансы не вызывали особого интереса в Вене, несмотря на тесные семейные связи между обеими ветвями династии. Однако в начале XVII века обнаружились изменения в позиции австрийских Габсбургов, которые начали думать, что международная обстановка позволит им поставить вопрос о восстановлении державы Карла V. В числе этих благоприятных для Габсбургов обстоятельств было ослабление международных позиций Московского государства в годы Крестьянской войны и иностранной интервенции, которое позволяло более активно привлечь Польшу к участию в борьбе на стороне императора в Центральной Европе, а также временное ослабление давления на Австрию со стороны Порты, которая, занятая войной с Персией, в 1606 году пошла на заключение перемирия на 20-летний срок. Единство главных сил католического лагеря помимо семейных связей обеспечивалось единством основных интересов испанской и австрийской ветвей Габсбургов. Без помощи Испании Австрийский дом не мог даже мечтать об осуществлении своих имперских планов. Для Мадрида же coioj с императором был необходим уже для сохранения своего господства в Южных Нидерландах. Теряя – особенно после поражения Непобедимой армады – преобладание в Атлантическом океане, Мадрид мог перебрасывать свои войска в Нидерланды, только доставляя их вначале морским путем в испанские владения в Северной Италии, потом через Швейцарские Альпы и далее по Рейну и при-рейнским землям, входившим в состав империи. Этот «испанский путь» (как называли его современники) был немыслим без австрийской помощи'.

Пытаясь утвердить свою власть в Священной Римской империи, Габсбурги менее всего при этом – и субъективно, и объективно – вели борьбу за объединение Германии. Их целью было, наоборот, увековечение германской раздробленности при условии реальной вассальной зависимости князей от императора и использования ресурсов всей империи для осуществления планов создания вселенской католической монархии.

С начала XVII века, после того как завершилась определенная стадия в развитии векового конфликта, центр снова начал перемещаться в Германию.

В 1617 году в большинстве протестантских государств был торжественно отпразднован 100-летний юбилей Реформации, особенно в княжествах, затронутых Аугсбург-ским религиозным миром. Во время Аугсбургского мира не было князей-кальвинистов. Поэтому он не предусматривал защиты прав кальвинистской части населения. Численное превосходство католиков в имперском рейхстаге и имперском суде не давало протестантам надежды на то, что эти учреждения будут стоять за соблюдение интересов сторонников Реформации. Казалось бы, вековой опыт должен был убедить в бесперспективности продолжения векового конфликта, и прежде всего – лагерь контрреформации. Но его главные силы пытались закрыть глаза на опыт истории или извлечь из него ложные уроки.

В 1607 году один из главных столпов католического лагеря – курфюрст Максимилиан Баварский – занял своими войсками протестантский город Донауверт. Ответом на это было создание в 1608 году Евангелической (протестантской) унии, в которую объединилось большинство лютеранских и кальвинистских княжеств. Ее возглавляли пфальцский и саксонский курфюрсты. В 1609 году католические князья создали Католическую лигу, лидером которой стал баварский курфюрст. Война, которая приняла бы всеевропейский характер, казалась неизбежной, но В действительности она была отсрочена почти на целое десятилетие. Католический лагерь еще не считал себя готовым к решительной схватке и потому предпочел миром уладить ряд второстепенных спорных вопросов. Более того, Габсбурги даже пошли на уступки протестантам в своих наследственных владениях – вплоть до провозглашения свободы вероисповедания в Австрии, Чехии и других землях, – как выяснилось, совсем ненадолго.

…Утром 23 мая 1618 г. католические члены регентского совета Богемии (Чехии), прослушав мессу, собрались в канцлерском зале королевского дворца в Праге. Неожиданно в помещение ворвались почти две сотни вооруженных людей – это были депутаты-протестанты, члены сословного собрания и их слуги. Завязалась ожесточенная перебранка – королевских советников (регентов) обвиняли в том, что они ответственны за приказ о роспуске собрания, что они являются врагами религии И свободы королевства, Словесная перепалка закончилась тем, что двух особо ненавистных регентов – Славата и Мартиница – и их секретаря Фабриция подтащили к окнам и вышвырнули вниз с 20-метровой высоты. К счастью, [они закончили свой недобровольный полет во рву, превращенном в канаву для нечистот. Она смягчила силу удара, и все трое сумели ползком выбраться из зловонной ямы [И скрыться, избегнув нескольких пущенных им вдогонку Спуль. Но дворцовая помойка еще не была свалкой истории. Фарсовой сценой в Праге началась одна из кровавых драм европейской истории. Пражская «дефенстерация» (швыряние из окон) сразу привлекла внимание во всех европейских столицах. Освободительная война чехов против императора стала событием общеевропейского значения, прямо или косвенно затрагивавшим жизненные интересы всех народов континента.

Новый этап векового конфликта начался с контрреволюционной интервенции и с удачи для католического лагеря не из-за его собственной силы, а из-за внутренней слабости определенной части передового лагеря. Дворянство, возглавлявшее чешское национальное движение, по еле поражения восставших в битве при Белой Горе капитулировало2. Чехия была оккупирована армией имперачо-ра, испанские войска заняли другую опору протестантов -Пфальц. В 1623 году кальвинистские священники были изгнаны из Рейнских областей, занятых войсками имгк-ра тора и его союзников. По императорскому эдикту, издан ному 6 марта 1629 г., вся церковная собственность, приоб ретенная протестантами с 1552 года в Германии, понижала возвращению ее прежним владельцам. Было очевидно, что речь шла о полном искоренении протестантч ма как в кальвинистских, так и лютеранских княжествах, вне зависимости от того, вели ли они вооруженную борьбу против неприятеля или сохраняли нейтралитет.

Однако победы Католической лиги вызвали и рост сопротивления, в борьбу включились широкие массы на селения, вспыхнули крупные крестьянские восстания. В самом католическом лагере возникли серьезные трепня между Габсбургами и их главным союзником – баварской династией Виттельсбахов. Вместе с тем угроза победы Католической лиги привела к вмешательству в борьбу других европейских государств. Ришелье побудил к вступлению в войну протестантскую Данию. Начался датский период войны (1625-1629 гг.). В 1630 году в войну вмешивается Швеция. Шведский период длится по 1635 год, после этого наступает четвертый, и последний, период; в войне против Католической лиги стали принимать непосредственное участие Франция и Голландия. Шведский король Густав Адольф заявлял: «Все войны, которые ведутся ныне в Европе, превратились в одну войну»3.

Войну Испании против Нидерландов и позднее слившуюся с ней Тридцатилетнюю войну иногда называют первой в истории мировой войной – сражения происходили в Европе, Америке, Африке и Азии.

Если на первом этапе векового конфликта армия Карла V первой применила важные военные изобретения, если на втором этапе Испания заметно обогнала противников по уровню организации своих войск, их рекрутирования и обучения, то на третьем этапе положение я корне изменилось. Усовершенствования в военно-морском деле осуществлялись почти исключительно протестантскими государствами – Голландией и Англией. Использование пехотой более удобного мушкета, повышение подвижности кавалерии вследствие отказа от большей части защитного вооружения, оснащение артиллерии легкой чугунной пушкой, для перевозки которой требовалась всего пара лошадей, а также соответствующие изменения п тактике были результатом реформ шведского короля Густава Адольфа. Утеря консервативным лагерем былого военно-организационного и военно-технического превосходства отнюдь не была случайной. Она являлась отражением в военной области все более сказывавшихся преимуществ нового буржуазного способа производства по сравнению с феодальным.

Габсбургский блок в целом должен был оказаться, и действительно оказался, без сколько-нибудь значитель-ых и достаточно верных союзников. Даже симпатии апы Урбана VIII (1623-1644) явно находились на сто-оне антигабсбургской группировки держав. И это было вовсе не случайным стечением обстоятельств, так как ели Габсбургов оказывались противоречащими интересам их противников в вековых конфликтах, так и их потенциально возможных союзников. Лишь крайняя нужда, действительно исключительное стечение неблагоприятных обстоятельств могли побуждать какую-либо страну к союзу с Габсбургами, который ведь не только был в конечном счете направлен на подчинение как врагов, так и союзников, но и способствовал такому подчинению еще в ходе самой борьбы. Иными словами, опасность для союзников оказывалась едва ли не большей, чем для неприятеля, и это одно было способно не допустить или нарушить любые союзные отношения. Только прямая угроза Завоевания одним из противников Габсбургов или, напротив, шаткие расчеты на территориальные приобретения – даже ценой обращения в вассалов Мадрида и Вены – могли склонять то или иное государство к союзу с претендентами на создание универсальной монархии. Логика образования и поддержания союзов рано или поздно вступала в противоречие с логикой развития вековых конфликтов.

Тридцатилетняя война привела к страшным опустошениям в Германии. В 1636 году замечательный немецкий поэт Андреас Грифиус писал в сонете «Слезы отечества»:

Огонь, чума и смерть…

Вот-вот нас жизнь оставит.

Здесь каждый божий день людская кровь течет.

Три шестилетия! Ужасен этот счет!

Скопленье мертвых тел остановило реки…

К концу Тридцатилетней воины народные движении охватили Англию, Шотландию, Ирландию, Франции», большую часть Германии, Чехию, в Восточной Европе Украину, Россию, Оттоманскую империю, а за пределами Европейского континента – Китай, Индию, Марокко, 1 ›|›.i зилию. Это речь идет лишь о крупных народных движв ниях в масштабе целой страны. Что же касается множ! ства крестьянских и городских восстаний, то их число и интенсивность также резко возросли. Так, во Франции, в Провансе, почти из 400 крестьянских волнений в XVII веке 66 приходятся на пятилетие между 1648 и 1653 год! ми. В Аквитании из 500 волнений за столетие более поло вины происходило между 1653-1660 годами. Такую же картину можно обнаружить почти во всех районах, по которым имеются специальные исследования4.

Современники терялись в догадках о причинах, вызнан ших такое потрясение общественных основ (чаще вест ссылаясь на волю божью). Джованни Баттиста Риччиоло, конкретизируя пути проявления промысла господня, писал о влиянии на Землю изменений числа солнечных пятен, У этого ученого-иезуита нашлись единомышленники и наши дни, полагающие, что уменьшение числа пятен пело к увеличению числа неурожайных лет, а это при возросшей численности населения неизбежно влекло за собой рост народных лишений5. Однако, даже если признан., что в 30-40-е годы наблюдалось под влиянием уменьшения солнечной радиации снижение урожайности, несравненно большим было воздействие вполне земной при чины – вступившего в особо ожесточенную фазу векового конфликта. Интересно отметить, что чем дальше, тем больше Тридцатилетняя война теряла характер религиозной войны и все менее, даже субъективно, осознавалась со временниками как конфликт католичества и протестантизма. И что еще более характерно – задолго до заключи тельной стадии Тридцатилетней войны любой реально возможный вариант ее окончания (в том числе и относительно наиболее благоприятный для габсбургских дер жав) никак не мог стать победой католического лагеря в вековом конфликте.

В середине 40-х годов дело уже шло к полному разгрому габсбургского блока, что, однако, в свою очередь, вызвало серьезные противоречия внутри противостоявшей ему коалиции. Такому решению векового конфликта военным путем помешало его переплетение с новым вековым конфликтом. Поражение лагеря контрреформации было бы куда более сокрушительным, если бы не обострение внутренней борьбы в двух странах, принадлежавших, хотя и по различным причинам, к его противникам, – в Англии и Франции. Развитие буржуазного уклада и кризис феодального строя привели в обеих этих странах (в Англии в значительно большей степени, чем во Франции) к постепенной утрате прогрессивной роли, которую ранее играл абсолютизм. Английская монархия еще в конце 20-х годов XVII в. предпочла отказаться от активной внешней политики, чтобы ослабить свою зависимость от финансовых ассигнований, производившихся парламентом. Французскому абсолютизму – как раз ко времени, когда подходили к концу переговоры, приведшие к Вестфальскому миру, – пришлось сосредоточить усилия на борьбе с Фрондой – движением, в котором проявили себя и народное недовольство, и ранняя буржуазная оппозиция, но которое возглавляли крупные вельможи, нечуждые сепаратистским устремлениям и стремившиеся подчинить своим эгоистическим интересам правительственную власть.

Когда в 1642 году в Англии началась гражданская война между королем и парламентом, французское правительство заняло выжидательную позицию. Хотя его симпатии целиком находились на стороне Карла I, оно опасалось, что, открыто встав на его сторону, подтолкнет парламент к поискам союза с габсбургским блоком. Однако по мере развития английской революции стремление Парижа прийти на помощь Карлу усилилось. Оно, а также борьба с Фрондой побудили преемника Ришелье кардинала Мазарини пойти на компромиссный мир с императором. Об этом неоднократно говорил сам Мазарини.