Текст книги "Вековые конфликты"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

В то же время, в июле 1586 года, дона Мендосу посетил английский католический священник Боллард, осведомивший посла о подготовке заговора с целью умерщвления Елизаветы и реставрации католицизма в Англии. Боллард, стремившийся выяснить, могут ли заговорщики рассчитывать на помощь Испании, был католическим фанатиком, а не наемным провокатором, как некоторые из его ближайших сообщников. Тогда же, 26 июля, уже будучи посвященной во все планы заговорщиков, Мария Стюарт посылает новое письмо дону Мендосе: «Мне особенно приятно убедиться в том, что католический (испанский. – Лет.) король, мой добрый брат, начинает противодействовать заговорам и покушениям со стороны королевы Англии, направленным против него, и не из-за благ, которые я ожидаю от этого для себя лично, но главным образом из-за поддержания королем его репутации в христианском мире, что затрагивает меня особенно сильно» °. Мария сообщала далее, что она перестала предаваться унынию, узнав о намерении Филиппа II, так как положение теперь в корне изменилось. Правда, для самой Марии это окончилось разоблачением ее роли в «заговоре Бабингтона» (являвшемся на деле в своей основе полицейской провокацией), за которым последовали суд и смерть на эшафоте.

Через 10 дней после казни Марии Бернардино де Мендоса, перемежая лицемерные вздохи с явственным удовлетворением, писал: «Поскольку господь ради своих целей пожелал, чтобы эти проклятые люди совершили сие деяние, совершенно ясно, что его намерением является передать оба королевства (Англию и Шотландию. – Авт.) в руки Вашего величества»". К этому времени Филипп уже располагал письмом Марии, в котором она лишала права наследования своего сына Якова и назначала своим преемником испанского короля. В дополнение к этому притязания Филиппа II могли быть подкреплены И его правами как супруга королевы Марии Тюдор, скончавшейся почти за три десятилетия до этого…

Если «заговор Бабингтона», сыгравший на руку не только английскому, но и в известном смысле испанскому правительству, был сфабрикован агентами Фрэнсиса Уолсингема, то другие заговоры были несомненно подлинными, и нити от них неизменно тянулись в испанское посольство, в иезуитские семинарии в Бельгии или Италии, где обучались английские эмигранты-католики. Заговоры не прекращались до начала XVII века. Если Мария Стюарт и Филипп II – живые воплощения самого векового конфликта, то его секретная дипломатия столь же отчетливо отразилась в облике упомянутого выше дона Бернардино Мендосы. Посол в Англии (в первой половине 80-х годов), организатор заговоров (после неудачи очередного из которых ему пришлось покинуть Лондон), Мендоса с неменьшим рвением занялся разжиганием религиозных войн. Он – закулисный организатор Католической лиги во Франции; агенты дона Мендосы, главы английских иезуитов в Англии отца Парсонса и их коллеги активно подвизались в Амстердаме и Копенгагене, Стокгольме и Варшаве – повсюду, где плела свои сети контрреформация.

В центр ее внимания снова выдвигалась Германия, особенно по мере того, как становились все менее реальными планы победы в других странах. Преемники Карла V – Фердинанд (1558-1564) и Максимилиан II (1564-1576) пытались поддерживать Аугсбургский религиозный мир, считая это необходимым для сохранения «спокойствия», особо важного при турецкой угрозе.

Особенностью ситуации наряду с возрастанием влияния протестантских княжеств на Севере было быстрое распространение Реформации в наследственных владениях Габсбургов, особенно в Чехии и в той части Венгрии, которая оставалась под их властью. Таким образом, ересь проникла в те земли, опираясь на которые австрийские Габсбурги прежде всего могли рассчитывать возобновить борьбу за укрепление власти императора Германской империи. Это порождало попытки венского двора сохранять определенную степень религиозной терпимости в собственных владениях, чтобы использовать их ресурсы в интересах контрреформации в Германии и Европе в целом. «Зараза» коснулась даже императорского дома. Эрцгерцог и будущий император Максимилиан II серьезно склонялся в пользу Реформации. Он читал богословские сочинения лютеран, переписывался с герцогом Вюртембергским и другими протестантскими князьями. В числе его приближенных были лютеране, и он даже подумывал об отречении и переезде во владения протестантского курфюрста Палантината Фридиха III, если тот согласится предоставить ему убежище. Только в 1561 году он поклялся жить и умереть в лоне католической церкви. Впрочем, когда в 1576 году пришла ему пора умирать, он скончался, не приобщившись святых тайн, – чудовищный факт, с точки зрения верующих католиков. «Несчастный умер, как жил»12, – доносил испанский посол из Вены.

Линия австрийских Габсбургов вызывала явное неодобрение в Мадриде и серьезные размолвки с Римом. Она казалась губительной лагерю воинствующего католицизма, особенно иезуитам. Лихорадочно пытаясь расширить свое влияние, насаждая свои семинарии и колледжи, заполняя Германию пропагандистской литературой, иезуиты с тревогой наблюдали за успехами, которые одерживал протестантизм в Рейнских областях и даже в Баварии и Австрии, считавшихся опорами католической партии.

Вступление на императорский престол Рудольфа II (1576-1612) позволило иезуитам постепенно повернуть политику австрийских Габсбургов в сторону репрессий и прямого противоборства с Реформацией. Имевшие прежде местное значение, споры между германскими князьями рассматривались теперь через призму векового конфликта, принятие кем-либо из монархов протестантства или, напротив, возвращение в католичество – как нарушение баланса сил между обоими лагерями.

В 1582 году архиепископ Кёльнский объявил себя кальвинистом – присоединение его к протестантским курфюрстам давало им перевес в коллегии, избиравшей императора Священной Римской империи. Кроме того, переход Кёльна на сторону Реформации менял еще более резко соотношение сил в Северной Германии, примыкавшей к Северным Нидерландам в самый разгар их борьбы против Испании. Папа и император объявили о низложении архиепископа. Он не получил поддержки со стороны других протестантских князей, и кёльнское архиепископство было занято испанскими войсками, вторгшимися из Южных Нидерландов. В 80-е годы подобным путем удалось снова обратить в католическую веру значительную часть Северо-Западной Германии.

Новый натиск

К концу XVI века, как писал (с некоторым преувеличением) известный историк международных отношений Г. Маттингли, «всякие дипломатические контакты между европейскими государствами были прерваны, кроме связей между идеологическими союзниками»1.

В 1580 году Филипп II добился успеха, который, казалось, должен был резко увеличить его ресурсы в обоих вековых конфликтах. После смерти бездетного короля Португалии Филипп II предъявил свои династические права на вакантный престол, подкрепленные посылкой армии под командой герцога Альбы. Впрочем, испанским солдатам проложили дорогу испанские золотые дублоны. Агенты Филиппа II подкупили многих видных представителей португальской знати и духовенства. В результате была не только присоединена страна, в которой традиционно сохранялись антииспанские (точнее – антикастильские) настроения, но Филипп II овладел богатой португальской колониальной империей, включавшей Бразилию, многие острова в Атлантическом океане, торговые фактории в Африке и на Индостанском полуострове, острова пряностей в Юго-Восточной Азии. В отличие от Испании, где монополия на торговлю с Новым Светом находилась в руках купеческой корпорации, в Португалии эта монополия принадлежала самой короне2. Таким образом доходы от торговли с португальскими владениями сразу же пополнили поступления в испанскую казну. Серебром, добываемым в испанских заморских владениях в Мексике и Перу, можно было оплачивать пряности и другие азиатские товары, которые перепродавались с огромной выгодой на европейских рынках, а африканские рабы из португальских колоний, ввозимые для использования в серебряных копях и на плантациях Нового Света, должны были многократно повысить их доходность. Португальские корабли пополнили состав огромных торгового и военного флотов Испании. Колониальная и торговая мощь Испании, казалось, упрочилась навсегда, а Лиссабон и другие португальские порты стали лучшими базами, откуда отправлялись испанские эскадры для борьбы против еретической Англии и прочих противников вселенской державы Филиппа II.

К 80-м годам XVI в. усиление притока драгоценных металлов из Нового Света сместило центр морских путей в Атлантический океан. В известном смысле интервенция Филиппа II против Нидерландов и Англии была борьбой за Атлантику между силами контрреформации и протестантизма3. Наступление католицизма породило у молодого поколения елизаветинцев – поколения Шекспира – широкое стремление к бескомпромиссной и приносившей почет и выгоды войне против Испании. (Об этом есть специальное исследование Э. Эслера «Пытливый ум молодого поколения елизаветинцев»4.)

Десятилетие после казни Марии Стюарт (в 1587 г.) было временем, когда Филипп II старался массированным натиском решить вековой конфликт в пользу католического лагеря. Медлительный Филипп начал теперь спешить. После казни Марии резко уменьшились шансы на успешное католическое восстание. Мало кто из английских католиков был склонен рисковать жизнью ради сына Марии – шотландского короля-кальвиниста или испанского короля5. «Английское дело» – как называли иезуиты задачу возвращения Англии в лоно католиче-чества – можно было попытаться привести к успешному концу теперь только военным путем. Вместе с тем, с точки зрения католического мира, у Филиппа II имелись династические права на британский престол, и испанский король мог взяться за «английское дело» не ради кого-то другого, а ради самого себя. Филипп II мог предъявить свои собственные права на престол или права кого-либо из членов своей семьи.

Были мобилизованы все ресурсы Испании, которой десятилетиями приходилось расплачиваться за завоевательную политику своих монархов, составлявшую основу планов контрреформации. Огромный флот в составе 130 военных кораблей с 2500 пушек и 27 тысячами солдат и матросов был подготовлен для завоевания Англии. Предприятию придали вид крестового похода. 300 пушек салютовали пышной процессии, доставившей на адмиральский корабль «Сан Мартин» знамя, освященное римским папой. Целью эскадры – как утверждалось в отчете «Счастливейшая армада», составленном по повелению короля Педро Пас Саласом и опубликованном в Лиссабоне в 1588 году, – было «…послужить господу и вернуть в лоно его церкви великое множество страждущих душ, которые угнетаются еретиками». 29 мая 1588 г. Непобедимая армада двинулась в путь. Предполагалось, что у берегов Южных Нидерландов корабли армады примут на борт армию Александра Пармского для высадки ее на английской территории.

В 1968 году в Лондоне был опубликован роман К. Робертса «Павана» (pavane – старинный испанский танец). В прологе рассказывалось: «В теплый июльский вечер 1588 года в Лондоне в королевском дворце в Гринвиче умирала женщина. Пули убийцы попали ей в брюшную полость и грудную клетку. Ее лицо было изборождено морщинами, зубы почернели, и смерть не придала ей достоинства. Но эхо ее последнего дыхания отозвалось за пределами дворца, вызвав потрясение в половине стран всего земного шара. Ибо не стало волшебной королевы Елизаветы Первой, верховной правительницы Англии». Рисуя эту воображаемую смерть Елизаветы (на деле скончавшейся на 15 лет позднее) в результате покушения -на нее агента католиков, романист изобразил вполне реальную возможность – заговоры и покушения на ее жизнь следовали один за другим. Что же происходит после «убийства Елизаветы»? Массовая резня католиков tio всей стране, которые, в свою очередь, берутся за оружие; корабли армады высаживают отборные испанские полки ветеранов, Филипп II провозглашается королем Англии; во Франции побеждает Католическая лига; объединенные силы Испании, Англии, Франции сокрушают сопротивление Нидерландов…

Мы не будем воспроизводить воображаемый ход событий, созданных фантазией писателя, но он в какой-то мере позволяет оценить, сколь многое ставилось на карту заговорами против Елизаветы (хотя ее насильственное устранение на деле не могло столь коренным образом изменить соотношение сил и привести к победе католического лагеря). Важно отметить и другое. Армада сама по себе не была безумным и заранее обреченным предприятием. Специалисты считают, что армада имела определенные шансы высадить испанский десант в Англии !И что военные силы, имевшиеся в распоряжении английского правительства, вряд ли могли бы помешать Александру Пармскому занять Лондон. Это еще не означало бы подчинения всей страны, но могло заставить Елизавету пойти на заключение мира, который надолго исключил бы Англию из числа активных противников католического лагеря6.

Наряду с этим в литературе утвердилось мнение, что армада была плохо снаряжена, а назначенный в последний момент ее командующий Медина Сидония был ловким придворным, но никудышным флотоводцем. Это более чем неточно. Медина Сидония в действительности был настойчивым и хладнокровным адмиралом, команды были хорошо обучены. Правда, суда армады были вооружены меньшим количеством пушек, чем английские корабли. Англичане умели лучше маневрировать. Они отказались от средневековой линейной тактики, предпочитая неожиданные атаки на базы испанцев в Кадисе и на мысе Сен-Винсент. Тем не менее армада едва не достигла своей стратегической цели. В конце июля, войдя в Ла-Манш, испанская эскадра подверглась атакам английских судов, обладавших более дальнобойной артиллерией, и брандеров. Армада понесла большие потери, нужно было думать не о завоевании Англии, а о спасении еще находившихся в строю кораблей. Военный совет армады принял решение: избегая столкновений с английским флотом, взять курс на север, с тем чтобы, обогнув Британские острова, вернуться в Испанию. Во время этого похода неблагоприятные ветры, коварные мели и скалы, недостаток пресной воды и продовольствия докончили то, что было начато английскими ядрами. Все же в Испанию возвратились 44 корабля. Поражение армады было большой моральной победой для Англии, но не подорвало – как некогда считали историки – испанской военной мощи7. В 1593 году при открытии сессии парламента лорд-хранитель печати Джон Пакеринг заявил, что Филипп II стал вдвое сильнее на море, чем был в 1588 году8.

Пока сохранялась угроза восстановления испанской власти над голландскими провинциями, пока маячила перспектива утверждения испанского ставленника на французском престоле, а войска Филиппа II контролировали порты на северном побережье Франции – сохранялась реальная угроза повторения попытки захвата Англии. Пытаясь парировать эту угрозу, правительство Елизаветы оказывало помощь войсками и денежными субсидиями голландцам, а также вождю французских гугенотов Генриху Наваррскому9. Мадрид в это же время готовил новые армады. Первая из них, отплывшая в октябре 1596 года, была сильно потрепана штормом в Бискайском заливе. Очередная попытка была предпринята в следующем, 1597 году – и снова буря рассеяла корабли неподалеку от английских берегов. Посылка этих эскадр носила явную печать авантюризма. Расчет теперь уже был не на победу над английским флотом, а на отсутствие его главных сил, находившихся в дальнем плавании, поджидая у Азорских островов груженные золотом и серебром испанские транспортные корабли из Нового Света. К этому времени англичане уже явно преобладали на море. Еще в июне 1596 года английские и голландские корабли ворвались в Кадис, захватили стоявшие на рейде военные и торговые суда и другую огромную добычу, сожгли городские укрепления, многие кварталы города и отплыли, не встретив серьезного сопротивления. Англия, в которой развивались новые, буржуазные отношения, оказалась способной снарядить флот лучший, чем тот, который сумела выставить Испания, черпавшая ресурсы из своей необъятной империи, но тем не менее не избежавшая в 1597 году фактического банкротства.

Баррикады Генриха Гиза и обедня Генриха Наваррского

Гугенотскую партию во Франции было бы крайне неточно отождествлять с прогрессивными общественными силами. Наряду с элементами, являвшимися носителями новых социальных отношений, к гугенотам примкнула значительная часть феодального дворянства (особенно на юге и юго-востоке Франции), которая преследовала сепаратистские цели, угрожавшие единству страны. В этих условиях, пожалуй, именно партия «политиков» отражала государственные интересы, а следовательно – и организатор Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи, когда она, пусть из чисто династических целей, принимала программу «политиков».

В течение двух с лишним десятилетий, отделяющих Варфоломеевскую ночь от окончания гражданских войн, партия «политиков» не прекращала своих попыток достигнуть компромисса внутри страны и вывести таким путем Францию из векового конфликта. В 1575 году им удалось на юге Франции, в Лангедоке, создать администрацию, обязавшуюся соблюдать веротерпимость, г в 1576 году добиться от Генриха III издания так называемого эдикта в Болье, который разрешал гугенотам исповедовать свою религию повсюду, за исключением Парижа. Правда, этот эдикт не соблюдался, а в 1585 году король издал новый, отвергающий принцип веротерпимости. Маршал Таванн саркастически охарактеризовал «политиков» как людей, предпочитающих, чтобы в стране царил мир без бога, а не война за него.

Объединяющим началом Католической лиги (в Париже она представляла собой временный непрочный союз буржуазии, мелкой буржуазии и плебса1) была только борьба против ереси. Лигеры, представлявшие лагерь реакции, следуя за своими наставниками-иезуитами, пытались использовать в собственных интересах передовые идеи эпохи – тираноборчество, право избрания короля. (Некоторые из идеологов лиги даже дошли до защиты идей демократии2.) Но все это пускалось в ход только в том случае, когда речь шла о короле-еретике. Подобные идеи были и данью настроениям значительной части буржуазии и плебса, примкнувшей к лиге и нередко использовавшей фразеологию контрреформации для выражения своих социальных требований3. Королевская партия, в свою очередь, могла утверждать, что «сатанинскими» идеями убийства монархов лигеры продают свою родину Францию испанцам4. И действительно, руководители Католической лиги все более превращались в орудие испанской политики. Вечно нуждавшийся в деньгах герцог Гиз был готов к услугам в обмен на испанское золото5. С конца 1581 года в секретной переписке Филиппа II Генрих Гиз фигурировал как Геркулес, а с апреля 1584 года – как Луцио. Гиз стал систематически получать испанские субсидии примерно с сентября 1582 года6.

Постоянные тайные контакты – и личные, и путем переписки – поддерживала с послом испанского короля доном Мендосой и сестра Гиза – деятельная герцогиня Монпансье, прозванная Фурией лиги. Одним из важных направлений активности испанской дипломатии стали попытки расколоть влиятельную партию «политиков» и переманить на свою сторону ее наиболее видных лидеров. Особые усилия начиная с 1582 года Филипп II предпринимал, чтобы добиться перехода в лагерь лиги полунезависимого губернатора провинции Лангедок герцога Генриха Монморанси. Ему предоставили крупную денежную субсидию, соблазняли возможностью создать прочный союз Гизов и Монморанси путем брака между их детьми. В конечном счете эти усилия оказались напрасными, и Монморанси постепенно перешел в лагерь противников лиги.

Испанская дипломатия старалась обеспечить своей политике поддержку иезуитского ордена. Правда, в сохранившихся документах вряд ли можно найти прямые свидетельства связей дона Мендосы с «Обществом Иисуса», и не только потому, что подобные сведения было не принято доверять бумаге. Дело заключалось в том, что иезуиты, подвизавшиеся в качестве вдохновителей и проповедников лиги, орудовали как бы на собственный страх и риск, не получая прямых указаний от генерала ордена Клаудио Аквавива и его помощников, которые делали вид, что им вообще ничего не известно о весьма бурной активности некоторых их подчиненных во Франции. Руководители ордена, возводящие двуличие в принцип своего поведения, не желали ставить все на одну карту.

Среди иезуитов, выступавших в роли агентов Гизов, особое усердие проявлял лотарингец Клод Матью, прозванный Курьером лиги. Его преемник Одон Пижен действовал в теснейшем контакте с доном Мендосой. Иезуитский проповедник Жак Комоле, Оратор лиги, призывал к передаче французского престола испанским Габсбургам. В том же духе действовали и другие «братья».

31 декабря 1584 г. был заключен тайный Жуанвильский договор Филиппа II с Гизами и Католической лигой, согласно которому стороны согласились добиваться признания наследником престола – вместо еретика Генриха На-варрского – престарелого кардинала Бурбона и полного уничтожения протестантской ереси во Франции. Испанский король обещал лиге ежемесячную субсидию 50 тысяч дукатов (около 150 тысяч флоринов)7 и военную помощь, взамен чего лига обязывалась содействовать переходу под власть Испании Французской Наварры, ряда других местностей и городов. Союзом с лигой Филипп II пытался достигнуть того, чего не удалось добиться Карлу V, – превращения Франции в вассала и инструмент гегемонистской политики испанского двора. Гизы, имевшие династические связи с шотландским королевским домом, вместе с тем предоставили теперь Филиппу II свободу рук в борьбе против Елизаветы. С 1585 по 1588 год Гизы получили от испанского короля свыше миллиона дукатов.

Генрих III, устрашенный быстрым ростом влияния лиги, пытался ввести в восточные районы Франции отряды швейцарских и германских наемников, но Гизы сумели не допустить этого. Король уединился в Лувре, окружив себя новой охраной – 45 дворянами, преимущественно гасконцами, о чем читателю, вероятно, известно прежде всего из популярного романа А. Дюма «Сорок пять». Екатерина Медичи весной и в начале лета 1585 года постаралась достигнуть соглашения с вождями, лиги (о ходе этих переговоров дона Мендосу регулярно информировал его тайный агент – личный лекарь короля Франсуа Мирон)8. 7 июля в Немуре был заключен договор между Екатериной и главами Католической лиги. Он был уже на другой день ратифицирован Генрихом III. Не-мурский договор являлся полной капитуляцией короны перед требованиями лиги. Он предусматривал отмену всех прежних королевских эдиктов, содержавших уступки гугенотам, запрещал исповедование во Франции любой другой религии, кроме католической; все протестантские священники должны были в течение месяца покинуть пределы страны, «еретикам» запрещалось занимать любые общественные должности. По одной из статей договора все королевские подданные в течение полугода должны были объявить о своей приверженности католичеству или быть изгнанными из страны. Захваченные гугенотские крепости, включая Верден, должны были быть переданы Гизам и их сторонникам. Казалось, чего могли еще желать в Эскуриале? Генрих III всячески стремился добиться от Филиппа II одобрения договора. В беседе с доном Мендосой король говорил, что «такое святое и справедливое» соглашение приведет и к сближению обоих королевств. В действительности дело обстояло иначе.

Немурский договор содержал, хотя и выраженное в крайне осторожной и ненавязчивой форме, обещание Гиза порвать соглашения, заключенные с иностранцами. Вдобавок герцог Гиз, заключая договор, не уведомил об этом предварительно испанский двор и не испросил его согласия. Дон Мендоса, пересылая Филиппу II копию Немур-ского договора, писал, что «действия лигеров были продиктованы скорее их собственными интересами, чем религиозным рвением»9. Филипп стал даже опасаться, что Генрих III и Гизы, одержав объединенными усилиями победу над Генрихом Наваррским, сделаются слишком сильными по отношению к Испании. Иначе говоря, полное сокрушение гугенотской ереси во Франции может пойти вразрез с мечтами о создании вселенской монархии с центром в Мадриде. Вероятно, именно это обстоятельство трезво учел только что избранный папа Сикст V, ненавидевший и боявшийся испанцев. Не доверяя Гизам, папа тем не менее решительно одобрил договор и в сентябре 1585 года издал буллу, в которой главы гугенотов Генрих Наваррский и принц Конде отлучались от церкви как лица повторно, после раскаяния, впавшие в ересь, и объявлялись лишенными прав на наследование престола.

К концу 80-х годов Генрих III, казалось, совершенно утратил волю к управлению государством. Окруженный любимцами и сворами охотничьих собак, он коротал время в развлечениях и в удовлетворении пороков, что подробно доводилось его врагами до сведения парижского населения. Пытаясь укрепить свое положение, король решил опереться на вождя гугенотов Генриха Наваррского, ставшего после смерти младшего брата короля наследником престола.

Генрих III имел своего агента в руководстве лиги – некоего Николя Пулэна, одного из наиболее важных должностных лиц Парижа, имевшего доступ ко всем секретам сторонников Гизов. Когда в марте 1588 года лига начала подготовку к восстанию, Пулэн немедля известил об этом короля. Но Генрих отказался поверить этому сообщению, тем более что какой-то его приближенный сумел убедить короля, что Пулэн в действительности является шпионом Генриха Наваррского, который хотел бы такого рода информацией внести раскол между короной и лигой…

Еще ранее, в начале 1588 года, лига передала королю своего рода ультиматум – так называемые «11 статей», принятые в Нанси и являвшиеся условиями, на которых она соглашалась сохранить в силе Немурский договор, то есть союз с королем. Лига настаивала на том, чтобы король более открыто и недвусмысленно солидаризировался с ее целью – искоренением ереси, чтобы он удалил из Государственного совета лиц, склонных покровительствовать гугенотам, опубликовал и предписал ввести в действие на территории Франции постановления Три-дентского собора, учредил в Париже и во всех провинциальных центрах инквизицию, обложил особым налогом в размере трети имущества тех лиц, которые были когда-либо, начиная с 1560 года, протестантами, и использовал полученные средства для ведения войны против врагов веры. Далее требовалось, чтобы была конфискована и распродана собственность лиц, упорствующих в ереси, чтобы были преданы смерти все военнопленные, не желающие вернуться в лоно католицизма, и т. д.

За кулисами действия лигеров направлял испанский посол. Подготавливая выступление лиги, дон Мендоса пытался тем самым способствовать успеху Непобедимой армады, готовившейся к отплытию. 14 апреля 1588 г. посол писал Филиппу II: «Если предприятие, о котором идет речь, будет осуществлено так, как его планируют, руки короля (Генриха III. – Авт.) окажутся настолько связанными, что он не сможет ни словом, ни делом оказать помощь английской королеве. Из этих соображений я счел мудрым отложить осуществление данного проекта до момента, когда армада Вашего величества будет готова к отплытию»10. Армада двинулась в путь 9 мая, а через несколько дней разразились бурные события во французской столице.

15 мая 1588 г. Париж покрылся баррикадами – в первый раз в своей истории. Потом парижане не раз будут сражаться на баррикадах под знаменем революции. Но это будет позже, а в «день баррикад» в 1588 году столичное население поднялось против короля Генриха III по подстрекательству иезуитов, по наущению главарей Католической лиги – во имя борьбы за беспощадное искоренение гугенотов. (Правда, некоторые западные историки считают «день баррикад» «неудавшейся революцией», напоминающей Великую французскую революцию конца XVIII века".) Толпы парижан своей численностью быстро одолели королевских солдат. Швейцарцы из королевской гвардии поднимали вверх руки с четками, чтобы засвидетельствовать свою принадлежность к католической церкви, – только так можно было избежать верной смерти. Король упросил кумира лигеров Генриха Гиза любыми уступками утихомирить жителей столицы, и пока герцог разъежал по улицам, успокаивая им самим же вызванный бунт, Генрих III незаметно ускользнул из Парижа через единственные оставшиеся незапертыми городские ворота. Генрих III не хотел превратиться в орудие Гиза, но, и бежав в Блуа, вынужден был первое время одобрять все, что предпринимала лига для искоренения протестантизма. Бегство Генриха III из Парижа спутало планы лигеров и сильно обеспокоило Филиппа II и его наместника в Нидерландах Александра Пармского. Иной была позиция папы Сикста V, выразившего неудовольствие малодушием французского короля, который, по мнению римского первосвященника, должен был бы вызвать к себе герцога Гиза, «отрубить ему голову и выбросить ее на улицу»12, после чего, уверял папа, быстро воцарился бы порядок.

Как бы то ни было, Генрих не забыл совета, поданного ему из Рима. Правда, первоначально он действовал с крайней осторожностью. Достаточно осведомленный своими лазутчиками, король знал о роли испанского посла в организации мятежа лиги, союзницы Филиппа. Генрих приказал французскому послу в Мадриде письменно выразить протест против участия Мендосы в подготовке парижских событий. В ответ Филипп II не только не осудил дона Мендосу, но, напротив, высоко отозвался о его рвении в защите интересов католической религии и упрекал французского короля за отсутствие у него такой же преданности святому делу. Этот ответ был, по сути дела, формальным заявлением Филиппа о присвоенном им «праве» на вмешательство во внутренние дела Франции под предлогом защиты интересов лагеря контрреформации. Тем не менее Генрих III все же не рискнул пойти на открытый разрыв с Испанией.

«День баррикад» вызвал перегруппировку политических сил во Франции. Группа «политиков» значительно более откровенно и резко выступила против лиги, осознав растущую опасность ее действий для единства и независимости Франции. Армия короля и присоединившиеся к ней войска гугенотов осадили Париж. Генрих вызвал к себе в Блуа герцога Гиза и приказал своим телохранителям убить главу лигеров. В кармане герцога нашли его письмо Филиппу II, в котором указывалось: «Для ведения гражданской войны требуются ежемесячно 700 тысяч ливров»13. В свою очередь, лигеры подослали к Генриху Ш монаха-фанатика Жака Клемана. Доминиканец сумел добиться аудиенции у короля и нанес ему смертельный удар кинжалом. На другой день, 2 августа 1589 г., Генрих III скончался.

Как отмечал в своем дневнике осведомленный очевидец событий, проповедники подняли крик, что Клеман, принявший героическую смерть, «дабы спасти Францию от тирании этой собаки – Генриха Валуа, является подлинным мучеником».. Они объявляли умерщвление короля «великим деянием господним, чудом, ярким проявлением божественного провидения», доходили до того, что сравнивали его с великими таинствами воплощения и воскресения. Этот современник приводит и длинный ряд пропагандистских памфлетов, поспешно изданных по случаю столь достославного события: «Завещание Генриха Валуа», «Речь, произнесенная нашим святым отцом о суждениях брата Клемана», «Следы чудесного божественного решения в жалкой смерти Генриха Валуа», «Мученик брат Жак из Ордена святого Доминика», «Милостью божьей осуждение жестокого тирана», «Речь к французам по случаю смерти отлученного от церкви Генриха Валуа», «Тираноубийство» и т. д.14 Одним словом, изобилие, которому могла бы позавидовать и консервативная политическая пропаганда более позднего времени.