Текст книги "Вековые конфликты"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Закат

В условиях антагонистических классовых формаций общая прогрессивность позиции стран, противостоявших консервативному лагерю, не означала, что их военные цели носили только оборонительный характер, ограничивались защитой собственной независимости и в отдельных случаях – распространением собственной идеологии и политических порядков. В годы ожесточенной борьбы у протестантов возникала, конечно, мысль о военном подавлении папской «гидры» в самом ее центре. Агриппа д'Обиньи в своих «Трагических поэмах» призывал:

Давайте ринемся на легионы Рима,

На змей Италии! Как шел необоримо

Горевший мужеством суровый Ганнибал

И в Альпах путь пробил, и на врага напал.

Так устремляюсь я в огне и твердой вере

И семихолмных стен проламываю двери,

И повергаю я тот лжи оплот во прах,

Который цезарям внушает ложный страх.

Но эта цель не была реальной и никогда не становилась политической программой протестантского лагеря.

Однако к его реальным целям неизменно примешивались экспансионистские цели господствующих классов. Так, с конца XVI века голландцы, вызывая острую зависть у англичан, приступили к захвату испанских и особенно португальских колоний (которые после присоединения Португалии к Испании в 1580 г. находились под властью Мадрида) на Молуккских островах, в Индии, на Антильских островах, а в 1630 году вытеснили португальцев из Бразилии1.

В целом в XVI веке протестантизм, постольку поскольку речь шла о межгосударственных отношениях, занимал оборонительную позицию. Его противник обладал превосходством в материальных и людских ресурсах. Однако это не значит, что протестантскому лагерю были чужды идеи «экспорта Реформации». Ив этом протестантская сторона потерпела полную неудачу. Нигде протестантство не удалось распространить и утвердить с помощью вооруженной интервенции. Всюду – в большой части Германии, в Скандинавских странах, в Англии, Шотландии – утверждение Реформации было результатом внутреннего развития: облик, который она приобрела, был следствием соотношения социальных сил, политической борьбы внутри страны. Поэтому в странах, где восторжествовал протестантизм, утвердились различные направления реформированной церкви -от кальвинизма до англиканства, которое не без основания считали находящимся посредине между католицизмом и радикальными течениями в Реформации. Компромиссный характер носил и статус гугенотов во Франции, несмотря на поддержку, которую они получали от протестантских государств. Хотя бывший предводитель гугенотов Генрих IV занял престол, они добились не равенства с католи -ками, а только гарантии прав меньшинства. Однако вместе

с тем протестантское меньшинство сохранило свои позиции, и его последующее ослабление в XVII веке было связано уже с дезертирством дворянства из гугенотского лагеря.

Даже в Нидерландах разделение на семь северных кальвинистских провинций, образовавших Голландскую республику, и десять южных католических провинций отнюдь не было лишь следствием успехов в 1584-1585 годах войск Александра Пармского, возвратившего Филиппу II уже почти потерянную Фландрию. Сами эти успехи стали возможными в результате хода классовой борьбы во Фландрии, победы католической партии, острого соперничества между буржуазией северной и южной частей Нидерландов. Особую роль сыграла экономическая незаинтересованность северных провинций в освобождении своих торговых конкурентов – южных городов. Именно поэтому голландцы были озабочены только тем, чтобы стабилизировать линию фронта на границе между южными и центральными провинциями Нидерландов •– и вполне преуспели в этом.

В результате векового конфликта удалось частично подавить протестантизм в габсбургских владениях. Уничтожение его слабых ростков в Польше, итальянских государствах и Испании было целиком результатом внутренней борьбы.

В вековом конфликте к концу XVI века, что совпадало с окончанием гражданских войн во Франции (можно было бы сказать также – с завершением второго этапа этого конфликта), бесспорно выигравшими оказались страны, которые сумели эффективно выйти из него, – елизаветинская Англия и Франция в правление Генриха IV. Правда, знаменитый французский историк Ж. Мишле делал акцент на другом. «Последствия мира в Вервене, – писал он, – были ужасающими. С отступлением Франции все было Предоставлено воле волн. Европа вскоре вступила в продолжительную Варфоломеевскую ночь, именуемую Тридцатилетней войной, когда люди научились есть человечес-,ое мясо»2. Однако есть ли основания считать, что выход ранции из конфликта способствовал расширению, а не ужению его размаха? Выход из конфликта не значил, конечно, что и Англия, и Франция в определенной мере вновь не вовлекались в него (особенно это относится к Франции в период Тридцатилетней войны), притом даже необязательно на стороне того лагеря, к которому страна Принадлежала по религиозному признаку.

Применяя к событиям прошлого термины, используемые для обозначения явлений нашего времени, цитированный выше Ф. Эрланже отмечал: «Вервенский мир, подписанный Генрихом IV и Филиппом II, привел к установлению таких отношений между двумя королевствами, какие мы называем «холодной войной». Франция тайно помогала врагам Австрийского дома, который, со своей стороны, использовал против нее подкуп, покушения и заговоры»3. Если уж использовать термин «холодная война», то не только применительно к франко-испанским отношениям, но и к положению во всей Западной и Центральной Европе в начале XVII века.

Французский историк А. Дюпрон так характеризовал идейную конфронтацию того времени: «Кроме столкновения доктрин, бесконечных споров и ядовитых оскорблений, настолько же пышных, насколько и непристойных, насыщенность эсхатологических [Эсхатология – религиозно-мистическое представление о конце света и загробном мире.] образов вызывает в коллективном разуме противников идею вечного проклятия, граничащую с идеей необходимости физического истребления. Римская церковь – вавилонская блудница (Babylonische hur), католические священники – жрецы Ваала (Baals Phaffen), а со славой восседающий на своем престоле папа – антихрист. Такое изображение библейского предсказания о последних днях мира стало в конце концов обычным для кальвинистских кругов прирейнских стран первых десятилетий XVII века. Со стороны ортодоксальных католиков картины не менее экспрессивны: чума, яд, змея, про клятия, иногда весьма плохо пахнущие». Остались лишь непримиримость и «память о вековой борьбе»4.

Надо заметить, что каждый лагерь (а нередко и страны, стоявшие вне конфликта) был заинтересован в таких стол кновениях внутри другого лагеря, которые подрывали по зиции ведущей державы (или держав) – главной силы этого блока. Поэтому дипломатия Генриха IV, например, всячески пыталась уладить в 1606 и 1607 годах острый спор папы и Венеции, поскольку он усиливал позиции Габсбургов внутри католического лагеря.

Нельзя не учитывать также, что руководители католического лагеря нередко становились рабами собственной пропаганды. Так, Государственный совет в Мадриде в пор вые годы XVII века был всерьез„ убежден, что в АнглЯЁ установлен режим жесточайшего террора в отношении католической части населения. На этой основе возникали планы вмешательства (даже тогда, когда подобная интервенция была невозможной, да и не соответствовала целям испанской политики)5, а иногда и проекты, ведущие к раздуванию настроений подозрительности в самой Испании. Английский эмигрант-иезуит Джозеф Кресуэл пытался дискредитировать соперников ордена в глазах испанского правительства ссылками на то, что, поскольку в Англии «имеется много тайных католиков, вероятно, здесь (в Мадриде. – Авт.) имеются тайные еретики»6. Такие искажения картины реального положения дел в большой мере возникали не без участия эмигрантов.

Вековой конфликт привел к усилению политического значения эмиграции. Спасаясь от преследований, французские гугеноты переселялись в Швейцарию, Англию, а позднее – в Голландию. В Нидерландах католики бежали из северных провинций в южные, занятые испанскими войсками, а протестанты – из южных в северные. Так же обстояло дело в Германии, где соседствовали протестантские и католические княжества. Англию в середине XVI века, но время правления Марии Тюдор, покидали протестанты, а на протяжении долгого правления Елизаветы – католики. Одновременно в Англии стремились укрыться от инк-иизиции беглецы из Италии, Португалии и даже Испании.

Английская эмиграция приобрела определенное влияние при дворе Филиппа II и испанских наместников в Нидерландах. Эмигранты поставляли кадры для испанской разведки, становились деятельными участниками заговоров с целью покушения на королеву Елизавету, всячески стараясь ускорить прямую конфронтацию между Испанией и Англией, а впоследствии – ставить всевозможные препоны любым попыткам окончания войны между двумя странами.

Особое значение имела эмиграция для поддержания иязи лагеря контрреформации с католическим меньшин-етном в протестантских государствах. Большой объем раз^ ие/п л нательной информации, поступавшей в Мадрид в конце XVI и первые годы XVII веков из Англии, служит показателем и разветвленности этих связей, и полезности их I точки зрения интересов и планов испанского двора. Стоит добавить, что очень многое в этих связях и поныне ос-тиется неизвестным. В бумагах одного из главных руководителей испанского шпионажа в эти годы – Хью Оуэна – Имеется, например, туманная ссылка на «некоторые пись-м.1, полученные от различных лордов и многих других ведущих персон, которые дали обязательство предоставить себя и свое состояние в распоряжение Его величества н Его светлости (т. е. испанского короля и его наместника ¦¦ Южных Нидерландах. – Авт.), как только к тому представится возможность»7. Оуэн слов на ветер не бросал, а кто были эти «лорды» и «ведущие персоны», так и остается неразгаданным.

Заключение мирных договоров нисколько не ослабили размаха тайной войны. Среди бесчисленных заговоров эпохи, имевших локальные и ограниченные по своему значению цели, выделяются те, успех или неуспех которых мог привести к коренному изменению в соотношении сил лагерей, столкнувшихся в вековом конфликте. Выше уже упоминались некоторые из таких заговоров, приобретавших международное значение. Другие из них относятся уже к годам после подписания мирных договоров Испании с ее двумя главными противниками и были направлены как раз против Англии и Франции, а не против продолжавших оставаться в состоянии войны с Испанией голландских «мятежников».

За спиной Равальяка

До заключения Вервенского мирного договора Испании с Францией в 1598 году и мирного договора с Англией в 1604 году контрреформация действовала открыто (в том числе и открыто заявляла о своем участии в тайной войне). Всеми имевшимися в ее распоряжении средствами она старалась помешать выходу Франции из векового конфликта, добиться вовлечения Англии в католический лагерь. После мирных договоров откровенное прокламирование этих целей стало невозможным, а к их достижению приходилось стремиться только методами тайной войны.

Генриху IV приписывают слова о том, что он не верит в три вещи: в невинность Елизаветы I, именовавшейся «королевой-девственницей», в полководческие таланты эрцгерцога Альберта, правителя испанских Нидерландов, и в то, что преемник короля Филиппа II – Филипп III – является добрым католиком. Действия главных сил контрреформации стали приобретать характер уклончивой неопределенности. Наиболее крайний лагерь – Габсбурги, папство, иезуитский орден – по-прежнему ставил непосредственной целью устранение Генриха IV, свержение Якова I, вступившего в 1603 году после смерти Елизаветы I на английский престол. А может быть, контрреформация примирилась, хотя бы временно, с создавшейся реальностью (известны даже ее намерения наладить какие-то формы сотрудничества с французским и английским дворами), но и не оставляя совсем планов продолжения конфликта в других частях Европы, и прежде всего в Германии.

Историки так и не дали однозначного ответа на этот вопрос. Причем не только потому, что либеральные и протестантские авторы прошлого века были пристрастны, несправедливы к католическому лагерю. И не потому, что клерикальные, особенно иезуитские, исследователи обшарили архивы Мадрида, Рима, Брюсселя и Вены, пытаясь доказать голубиную чистоту намерений габсбургских держав и римского престола, точнее, их голубиное миролюбие. Дело во внутренней двусмысленности самой политики этих держав, в ее многоликое™, связанной с воздействием противоречивых импульсов. Поэтому официальная дипломатия расходилась с дипломатией тайной, да и цели последней оказывались часто неясными и расплывчатыми. Одновременно в контригру противников католического лагеря входило порой намеренное приписывание ему самых агрессивных намерений (которые в любом случае было бы невыгодно раскрыть).

В числе сил, не признававших даже временных перерывов в борьбе, были иезуиты. И не случайно уже с 80-х годов прочно вошли в арсенал «Общества Иисуса» политические убийства. В мае 1582 года агент иезуитов Жан Хаурегви совершил неудачное покушение на Вильгельма Оранского. 10 июля 1584 г. другой агент иезуитов – Бальтазар Жерар – смертельно ранил лидера нидерландских повстанцев. В 1595 году воспитанник иезуитов Питер Панне собирался убить сына Вильгельма принца Мориса Оранского, который принял командование нидерландскими войсками (иезуитский агент был схвачен еще до того, как приступил к выполнению своего замысла). Это лишь отдельные примеры тактики ордена, пытавшегося также организовывать подобные покушения на Елизавету и на других государственных деятелей разных стран.

Пожалуй, наиболее показательным было отношение иезуитов к Генриху IV. Папа, как уже отмечалось, довольно скоро признал его, и сам Филипп II вынужден был сделать то же в 1598 году. Иезуиты должны были последовать примеру римского престола, но только внешне. Их не устраивали в Генрихе прежде всего не его очевидная религиозная индифферентность и даже не провозглашение им в Нантском эдикте 1598 года принципа веротерпимости. Иезуиты не могли допустить выхода Франции из векового конфликта, ее возвращения на путь борьбы против испанских и австрийских Габсбургов, что ранее, в первой половине XVI века, – по мнению «Общества Иисуса» – не дало возможности удушить Реформацию в колыбели. Временно пойти на мир с Генрихом IV могли Габсбурги, но не иезуиты. Орден нередко выступал большим поборником интересов Габсбургов, чем сами правительства Мадрида и Вены. А пребывание Генриха IV на французском престоле было несовместимо с целями иезуитов. Много или мало уступок получили бывшие гугенотские соратники Беарнца – не в этом дело. Главное заключалось в том, что при Генрихе IV Франция не просто исключалась из участников католического лагеря, она заведомо находилась в рядах его противников – вне зависимости от того, подкреплялось это или нет какими-либо договорами с протестантскими государствами. Поэтому иезуитские покушения на Генриха – не просто следствие католического фанатизма, как представлялось некоторым либеральным историкам. Это не было и плодом печального недоразумения, запоздалым отзвуком недавно окончившихся гражданских войн, как это изображали некоторые католические историки, пытавшиеся оправдать роль иезуитов в борьбе против «великого короля», имя которого в XIX веке стало знаменем французских роялистов. Речь шла не о религиозных войнах во Франции, являвшихся уже прошедшим этапом векового конфликта, а о его предстоящей третьей стадии, которую упорно, несмотря на все зигзаги в своей политической линии, готовило «Общество Иисуса».

Не менее 19 раз совершались покушения на жизнь Генриха IV. В него метили направляемые иезуитами кинжал и пуля. 27 декабря 1595 г. к королю, принимавшему придворных, подбежал какой-то неизвестный и попытался сразить ударом ножа в грудь. Убийца промахнулся – Генрих как раз в эту минуту наклонился, лезвие скользнуло по лицу и вышибло королю зуб. Покушавшийся Жан Шатель был орудием иезуитов – отцов Гиньяра и Гере. Гиньяра казнили, а иезуитов выгнали из Франции. Но через восемь лет, в 1604 году, Генрих вернул их во Францию и даже сделал одного из членов ордена – отца Коттона – своим духовником. Это лишь внешне примирило иезуитов с королем. Кому-кому, а им было отлично известно, что одновременно с переговорами о династических браках между Бурбонами и Габсбургами Генрих мобилизовывал все силы для противодействия мадридскому и венскому дворам – Англию, швейцарцев, немецких протестантских князей и голландских «мятежников». Если в какой-то момент орден и испытывал колебание – стоит ли продолжать с полной силой борьбу против бывшего еретика, занявшего французский престол, – то испанская политика, напротив, активизировалась. Испанский губернатор Милана граф Фуентес продолжал плести сети новых заговоров против Генриха IV. Он заявил в 1602 году агенту руководителя одного из таких заговоров маршала Бирона: «Первое дело – убить короля. Надо устроить это так, чтобы уничтожить всякие следы соучастия».

14 мая 1610 г., когда Генрих ехал в экипаже по узкой парижской улице, на подножку кареты вскочил коренастый мужчина и несколькими ударами кинжала смертельно ранил короля. Это был католический фанатик из Ангулема – города, сильно пострадавшего во время гражданских войн. Некоторые действия Жана-Франсуа Равальяка (так звали убийцу) напоминали поступки одержимого. Этот богатырского вида, тупой и мрачный детина с рыжей шевелюрой все время находился во власти религиозной экзальтации, был уверен в своей миссии осуществить божественное правосудие. Во время нередких галлюцинаций ему слышались трубные звуки, взывавшие к мести. Он жадно внимал проповедям, осуждавшим королевскую милость, оказываемую гугенотам; поглощал сочинения ли-геров, объявлявшие святым делом убийство антихриста на троне. Вероятно, к Равальяку приглядывались заранее, понимая, что придурковатый малый может послужить отличным орудием в умелых руках. Теперь же, после покушения, судьям очень не хотелось искать соучастников убийцы. Равальяк даже на эшафоте твердил, что не имел сообщников, но это доказывает лишь то, что он сам верил, будто действовал в одиночку.

Неизвестно было, куда мог привести розыск. К бывшей фаворитке короля маркизе Верней? К могущественному герцогу д'Эпернону? К супруге короля Марии Медичи, ставшей теперь регентшей при малолетнем сыне – будущем Людовике XIII, или к ее любимцам – супругам Кончини? Короля пыталась предупредить некая Жаклин я'Эскоман, служившая у одной придворной дамы– любовницы герцога д'Эпернона. Ей помешал в этом иезуит отец Коттон. Впоследствии д'Эскоман утверждала, что Ра-вальяк был связан с д'Эперноном и маркизой Верней, о нем знали и супруги Кончини. Пьер дю Жарден, именуемый капитаном Лагардом, бывший соучастник заговора маршала Бирона, утверждал, что Равальяк был агентом «испанского и иезуитского заговора», ставившего целью убийство Генриха IV. Хотя показания Жаклин д'Эскоман и капитана Лагарда могут оспариваться, многое говорит за то что за спиной Равальяка действительно маячили фигуры могущественных лиц, разными нитями связанных с Испанией и «Обществом Иисуса» .

Остался без ответа вопрос, откуда Равальяк точно знал день когда можно было нанести удар – конечно, после коронования Марии Медичи. Покушение немыслимо было совершить ни 15 мая во время охоты, ни 16 мая, когда было назначено торжественное вступление королевы в столицу, ни 17 мая, когда была назначена свадьба одного из виднейших представителей знати, ни 18 мая, когда должны были состояться празднества по этому случаю. Во все эти дни король был бы недосягаем в окружении своей охраны и придворных. А 19 мая он должен был уехать в армию, сконцентрированную на рубежах Франции Оставался только один возможный для покушения день _ 14 мая. И Равальяк не пропустил его. Равальяк проговорился, что он знал д'Эпернона, губернатора его родного города; что он ожидал коронования королевы, прежде чем совершить покушение; что его уверили в желании народа избавиться от Генриха IV; что он помимо исповеди спрашивал еще и совета нескольких священников относительно убийства короля. (Эти беседы, кстати, священники не были обязаны держать в секрете, как тайну исповеди.) О том, что Шарлотта дю Тилле, хозяйка д'Эскоман, знала Равальяка и несколько раз давала ему денег на жизнь, известно благодаря донесениям венецианских разведчиков2.

Стоит добавить, что и главный сподвижник Генриха IV герцог Сюлли, и позднее кардинал Ришелье прямо заявляли, что король пал жертвой иностранного заговора. Фактом является то, что власти в Испании и ее владениях и мае ожидали со дня на день убийства Генриха и даже сообщали о нем в своей переписке раньше, чем оно прои-чошло на деле3. Вряд ли это могло быть лишь случайным совпадением желаемого и действительного. Стоит добавить, что еще в прошлом веке исследователи перерыли врхивы Испании и других габсбургских держав, пытаясь найти ключ к тайне. Архивы Брюсселя – столицы Южных (испанских, а позднее австрийских) – Нидерландов, – перевезенные в Вену, содержат зияющую лакуну С конца апреля по 1 июля 1610 г. Исчезли документы, относящиеся к этим месяцам, и в Турине, где хранились !|рхивы испанских наместников в Северной Италии4.

Весной 1610 года под руководством Сюлли формировался артиллерийский парк для невиданной по тем масштабам, более чем 200-тысячной армии: полки подтягивались к границам Южных Нидерландов и испанских владений в Северной Италии. На вопрос испанского посла, против кого направлены французские вооружения, Генрих IV ответил почти неприкрытым вызовом5. Устранение Генриха IV, готовившегося к войне с Габсбургами, отвечало важнейшим интересам контрреформации, собиравшейся вновь разжечь вековой конфликт. «Я возношу хвалу богу, – писал один из министров эрцгерцогу Альберту, правителю испанских Нидерландов, – увидев Ваше высочество освобожденным от столь могущественного соседа… Особенно можно узреть провидение бога, который в подобных трудных положениях часто помогал светлейшему Австрийскому дому»6. Намек был достаточно прозрачным. Убийства Колиньи, Вильгельма Оранского, Генриха III были еще свежи в памяти.