Текст книги "Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон"
Автор книги: Ефим Друц
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Глава 2
«Как я пойду по деревне…»
В вагоне было полутемно и грязно. Люди пробирались на ощупь. Их голоса жили отдельно от них. Артур продрался сквозь чьи-то огромные рюкзаки и кофры, нашел свое место, вписанное в билет, пристроил дорожную сумку и сел. Он не успел успокоить дыхание, как появилась дама с двумя чемоданами. Оказалось – попутчица. Впрочем, довольно-таки миловидная.
– Вы одна? – непроизвольно спросил Артур, и ему стало неловко, как будто в его вопросе прозвучал намек.
– Одна, – ответила женщина. – Поможете чемоданы поднять?
Артур, поднатужась, забросил их на багажную полку.
– Выйду покурю, – сказал он. – Свет бы включили, а то ничего не видать. Порядочки!
– Не привыкать, – сказала женщина. – Кто о нас думает? Вы тоже один?
– Один, – сказал Артур, – а что?
– Ничего, – сказала женщина. – Меня Светой зовут.
– Артур, – ответил он нехотя. – Так я пошел?
– Идите. Вещи постерегу.
В коридоре затлели плафоны. Явился и проводник, покрикивая:
– Провожающие, освобождайте вагон! Провожающие – на выход! – Парень был молод, плечист, улыбчив. Разминувшись с Артуром, доставшим спички и сигареты, бросил ему без нажима: – Курить иди в тамбур, старик, здесь не положено.
Артур пошел в тамбур. Навстречу выдвинулся с тормозной площадки кудрявый малый спортивного вида в цветной модной куртке.
– Дай-ка пройти, – сказал он Артуру, окинув его одним взглядом, как вещь.
Артур посторонился. Малый отвел глаза и прошел. Артур неотступно думал о том, застанет ли он табор на месте. Слишком поздно он дома сообразил, что перстень надо бы Сашке отдать. Этот подарок в последнее время тревожил его. В связи с перстнем возникла какая-то мистика. Воображение рисовало туманные образы. Явились в дом люди. Однажды кто-то стрелял в Артура в проходном дворе. Или ему показалось, что это стрельнули в него… Пуля отрикошетила от стены. Пугнули?.. Все сходилось, если предположить, что кто-то – весьма бестолковый, кстати, – желает отнять у него эту вещь. Или охотников несколько и они мешают друг другу?
Артур покуривал в тамбуре, восстанавливая давние обстоятельства своей таборной эпопеи. Когда Петрович дал ему перстень как вечный мандат и пропуск в таборный мир, он спросил:
«Зачем это, дадо? Думаю, что и так могу прийти к вам и не обидите меня».
«Э, морэ. Времена меняются. Кто знает, что будет в таборе. Люди тоже меняются. А перстень убережет тебя».
Колеса стучали. Люди в вагоне готовились спать. Возникла очередь в туалет. Кричали какие-то дети. Подойдя к своему купе, Артур услышал оттуда шум, заставивший его подобраться. Там разорался какой-то мужчина: он матерился.
Артур рывком сдвинул дверь.
На нижней полке сидел с сигаретой давешний парень в спортивной куртке. Кроме него и Светы в купе была еще женщина, молоденькая блондинка. Тоже попутчица, судя по ее сумкам.
Артур шагнул в дым.
– В чем дело? – спросил он.
– Вот этот, – сказала Света, мотнув подбородком на кудрявого, – предлагает нам с тобой… – Артур мельком отметил, что эта женщина говорит ему «ты», – да, нам с тобой, меняться местами с его, понимаешь ли, корешами. – Света выговорила это насмешливо. – Его кореша – в соседнем вагоне. Ты представляешь? А Иру, значит, – кивок на блондинку, – оставить здесь. Им.
Блондинка хлопала ресницами, жалась в угол. Кудрявый ухмылялся, блестя золотым зубом.
– Наше вам, фраерок, – сказал он. – Пока просим, блин, вежливо. Телка – моя. Место – мое. Ты усек?
– Спать пора, – бросил ему Артур. – Уймись или выйди.
Кудрявый подобрался и встал. Бросил свою сигарету на пол.
– Ну, коли так, смотри, вшивота. Я сказал, ты слышал.
– Вали отсюда, покуришь там, – сказал Артур. – Тут не свинарник.
Кудрявый вышагнул вон.
– Устраивайтесь, – сказал Артур дамам и выбрался следом.
Кудрявый вернулся через минуту, и не один, а с каким-то цыганом.
– Сваливай, – буркнул он. – И забирай свою биксу. Я – Кучерявый, блин. Или не слышал?
Артур улыбнулся, сказал цыгану:
– Лачо бэвэль, морэ. Ты знаешь этого гражданина?
Цыган опешил.
– Яв джиды! Знакомый он. Почему по-нашему говоришь?..
Цыган еще хотел что-то выговорить, но замер, осекся: увидел перстень, сверкнувший на руке Артура. Дернув Кучерявого за рукав, бросил ему:
– Пошли.
Тот воспротивился:
– Фраеров учить надо.
Цыган перехватил его руку с ножом, прошипел:
– Тебя наши замочат, Кучерявый. Этого трогать нельзя, говорю тебе.
Развернув вора силой, цыган повел его прочь, что-то втолковывая на ходу, а тот рвался обратно.
В купе тлел ночник. Женщины устроились на верхних полках. Артур хотел было поменяться местами со Светой, но сообразил, что в этих обстоятельствах – не стоит. Вторая нижняя полка была Кучерявого. Вот это было паршиво. Вообще все складывалось коряво. Будто какие-то трубы пели сигнал тревоги. Что-то еще случится, случится, случится… Сердце заныло, Артур положил под язык валидол.
Глаза его стали смыкаться, в полубреду-полусне проявилась картинка, как под лучом проектора на экране: беззвучно кричала женщина, слепнущая от ярости. Глаза ее были сужены, руки летали перед его лицом. Она уходила из дома в раскрытую настежь дверь. Ушла и не оглянулась. А на столе трепетали страницы раскрытой книги. Книга предупреждала: хочешь добра, а получается катастрофа. Табор уходил, эта женщина – с ним, ей дорога своя, Артуру – своя, его удел – сочинять новые книги… Картинки менялись, как диапозитивы. Аэропорт – вроде рынка с очередями, толпа бежит к самолету, и трап дрожит под ногами от рева двигателей и нетерпеливости людей, прижимающих к поручню стюардессу…
Все позади – и табор, и стужа уральской зимы; в загаженном зале аэропорта сидит цыганка с глазами, как персиковые сливы. Она не догнала Артура и кутает в шаль озябшие руки.
Артур вздрогнул, очнулся. В купе вступил Кучерявый, и понесло перегаром. Из-под ресниц Артур последил, как он куртку стянул с себя, сбросил штаны и кроссовки и лег на полку в трусах. Его плечи и грудь, бедра, спина и крепкие икры были украшены, как для музея татуировок. Он лежал на спине, не спал, время тянулось, колеса гремели. Кучерявый вгляделся в лицо Артура.
– Не кемаришь? – спросил он. – Да не боись. С чего ты телок этих прикрыл? Сам не гам, никому не дам?
Кучерявый молол и молол свое, Артур слушал его вполуха.
– Что за перстень такой у тебя? Какая в нем сила? Цыгане аж затряслись. Только лапшу не вешай мне на ухи.
Артур удивился, услышав свой голос: сказалась привычка людей просвещать. А что Кучерявый – не человек?
– Есть байка, понял? Пришли цыгане на Русь и захотели подладиться. Мы, мол, не дикари и тоже верим в Христа. А сами – язычники, днем молятся солнцу, ночью – луне… Ну сделали перстни себе с Христом, заглядывали в церкви. Вот этот перстень, что у меня, вроде бы спас целый табор. Так старики говорили. Хотели мужики побить табор по пьянке, пришли с топорами и вилами, а вожак вышел навстречу с перстнем и поднял руку, перекрестил их. Спас он людей – стариков, женщин, детей. С той поры перстень в силе. У кого он законно находится, того во всех таборах почитают. Я его получил при людях. Цыгане знают за что. Вот так.
– Горбатого лепишь[104]104
Врешь, фантазируешь (блатн.).
[Закрыть], – не поверил Кучерявый. – Это лапша. Сила силу имеет, и силе поклоняются, а не замку[105]105
Перстень (блатн.).
[Закрыть].
– Как хочешь, так и думай, – сказал Артур. – Ты спросил, я сказал, и ты меня понял.
– Покажи замочек! – потребовал Кучерявый.
– Обойдешься.
Артур прикрыл глаза, и опять его унесло к тому же экрану. В танце качалась другая женщина. Он к ней пришел из табора и жалел, что пришел. Умолк саксофон, загремела цыганская венгерка. Рояль. «Сколько лет, а музыку не забыл, – тихо сказала белоголовая женщина и пригорюнилась. – У него были пальцы». – «А он играет без пальцев!» – ответил ей кто-то из сумерек.
В зоне были бараки и нары в три яруса. Перед отбоем играл скрипач, не давая зекам угаснуть. Люди со шконки[106]106
Нары (блатн.).
[Закрыть] головы поднимали на музыку. Враги народа, барак – политический… А уголовка жила по-своему. Старосту вызвал опер. «Сделаешь – выйдешь на волю», – сказал он. «Уволь, гражданин начальник, пасую». – «Тогда на этап. Выбирай». А из чего выбирать! Тут так: или – ты, или – тебя. «Сделаешь, будут деньги и справка». Горилла-староста выматерился: «Добро». Вернулись зеки с поверки в барак – скрипач привязан к столбу, и двое блатных пригвоздили к шконке руку его. Бросились зеки на старосту, а у него ТТ и ствол передернут. «Музыкант будет цел, фраера, – сквозь зубы сказал Горилла. – Мы ему только грабки поправим. Кто против – получит желудь». Бросился Витенька-лейтенант с заточкой и – рухнул, дырка во лбу. Жуткую тишину прорезал вопль скрипача. Хлынула кровь из обрубков пальцев. Блатные ушли… И вроде бы все. Только и староста утром не встал на развод. Из его уха торчала заточка Витеньки-лейтенанта. И никто не закрыл глаза старосты… Рояль гремел уже невыносимо. Потом музыкант стянул перчатку с левой руки…
Артур проснулся от шума. Кучерявый лез к женщине наверху. Та вскрикнула, ойкнула, завизжала, но Кучерявый зажал ей рот и сопел. Артура будто взвинтило; он поднял обе руки, в одну собрал жирные волосы Кучерявого, другой рубанул по почке. Сорвал его с грохотом вниз и выкинул из купе. Затем грохнул дверью и запер ее на защелку.
– Ну, гад, – орал Кучерявый из коридора. – Молись теперь Богу!!
Утром в купе постучали.
– Не открывать? – спросила Света.
– Откройте, – сказал Артур.
В проходе стояли двое цыган.
– Здоров, морэ, – сказал один. – Кореш жалуется. Ты его сильно обидел, а?
– Вы, ромалэ, пройдите, присядьте, поговорим, может, чячипэ выясним.
– Где все же ты, морэ, по-нашему научился?
– Было дело, – ответил Артур. – Я вам скажу, когда и где, однако пусть женщины выйдут.
Женщины исчезли так быстро, что и Артур и цыгане заухмылялись.
– Боятся! – сказал цыган.
– Да уж есть чего пугаться, – молвил Артур. – Кучерявый ваш ночью полез, как кабан. А он ведь не ром и женщина – парны. Что цыганам позволено, ему – нет.
– Пусть бы и разобрались, – сказал цыган.
– Э, ромалэ, цыгане женщин не насилуют, а у нас за это сроки дают. Кучерявый был пьян, да и злой. У вас с ним – свое, меня не касается, а вот за эти дела он бы сел за решетку, пусть еще скажет спасибо, что кости целы.
– Выходит, ты его выручил?
Артур засмеялся, затем достал из сумки коньяк.
– Выпьем, ромалэ?
– Можно, – сказали цыгане разом. – Запасливый ты мужик.
– Э, кому знать, что будет в дороге? Того гляди, цыган встретишь.
– Ошибся, – разулыбался цыган, – мы бравинту пьем, или не знаешь?
– Для такого случая можно и коньяку. Для разговора.
– Ты, морэ, – заговорил цыган, когда они выпили, – далеко ли путь держишь? С тобой эти женщины?
– Женщины мне чужие, первый раз вижу, а еду в табор.
– В табор? – Цыгане замешкались. – Ты, морэ, с цыганами ходишь?
– Как сказать, морэ, да и нет. Еду к друзьям. Советоваться. Но странный у нас разговор. Надо бы познакомиться.
– Верно.
Коренастого, плечистого звали Мишей. Другого, повыше ростом, Романом.
– А я – Артур. Теперь можно разговаривать. Вы, ромалэ, как я понимаю, давно из табора. А о Кучерявом я слышал. От Сашки.
– Какой это Сашка? – спросил Роман. – Индус?
– Он самый, – ответил Артур.
– Наш это табор, – блеснув глазами, произнес Миша. – Ушли мы оттуда, дело одно получилось. Теперь Сашка водит табор.
– Ваши дела – ваши дела! – сказал Артур. – А Кучерявый ваш… Что вы с ним ходите? Барахло.
Цыгане промолчали. Потом Миша бросил:
– Не лезь на рожон – сгоришь.
– Вряд ли.
Артур поднял руку, будто пригладить волосы. Перстень блеснул. Цыгане переглянулись.
– Откуда он у тебя, морэ? – тихо спросил Роман.
– Старый баро Петрович подарил. В память о Стелле, ну и на дружбу. Петровича уже нет, а я вот он.
– Да… – протянул Миша. – Это другой разговор.
Роман согласно тряхнул черным чубом.
Сунулся в дверь проводник.
– Чаю не хотите, ребята?
– Нет, – отрезали цыгане в один голос.
– Мы пойдем, – сказал Роман, – извини, парень, если что было не так. Не знали тебя. С Кучерявым сами разберемся.
– Нечего с ним разбираться, ромалэ. Он этого не стоит. С собой разберитесь. Душа у вас неспокойна, я думаю.
Цыгане молча ушли. Появилась попутчица Света.
– Я проводника послала, – сказала она. – На всякий пожарный случай. Блатная компания. Мало ли что.
– У цыган нет блатных, – сказал Артур. – Воры встречаются, это да. Парни-ежики, в голенищах ножики. А блатных нет, они слова такого не знают. А сосед наш – он не цыган.
– Они вас не тронули, а? Вы заговоренный?
Артур засмеялся:
– Я хитрый. Кто меня тронет, дня не проживет. Я им сказал – они и не тронули.
– Смеетесь над девушкой, – сказала Светлана. – А если серьезно?
– Цыгане – люди. Они меня поняли.
– Некоторые ничего никогда не поймут.
– Есть и такие, – согласился Артур. – С ними другой разговор.
Пришла Ира, умытая, свежая. Чай появился. Поезд покачивало на быстром ходу.
– Вы женаты, Артур? – спросила Света.
– Как вам сказать… Один живу, никто не мешает.
– Звучит таинственно, – встряла Ира. – К вам, наверно, любовницы ходят. Вас борода не старит. Кто постарше, тот бреет бороду. Честно, Артур, есть женщина?
Артур призадумался: что им сказать? В самом деле без женщины плохо. Прекрасно все начиналось – любовью. Жить не могли друг без друга. И – перегорело, пепел остался. Она сказала: «Мы разные». И ушла восвояси.
– Была одна, – произнес Артур, глянув Ире в расширенные любопытством зрачки. – Была, да сплыла.
– А кто виноват? Вы ее бросили или она?
– Никто не виноват. Жизнь распорядилась.
– Мужчина всегда хочет сделать женщину рабой, – сказала Светлана.
– Ну, почему же…
Договорить не пришлось – дверь с лязгом отъехала, в проеме стоял Кучерявый. Он был тяжко пьян, сверкнула фикса[107]107
Золотая коронка (блатн.).
[Закрыть].
– Фраерок! – гаркнул он. – Все базаришь?
Женщины взвизгнули. Артур встал, но Кучерявого взяли в клещи цыгане, отдернули, дверь закрылась, поезд затормозил у платформы.
Артур вышел – нет никого. Поезд двинулся дальше. Проводник показался в проходе и успокоил: те трое слезли. Артура запоздало трясло.
Закат пламенел над прихваченной морозцем дорожной слякотью. Небо горело, как на полотнах Рериха. Топырились уже оголенные ветви осокорей. Артур шел на закат по виляющему проселку. С пригорков виднелись замершие деревни.
Темнело быстро. Лесные полосы стали сплошными и черными, а только что они были прозрачны, и вдалеке за ними неслись по шоссе машины с зажженными фарами. Всплыл новый месяц, белые рожки.
Деревня вдруг вся распахнулась за новым увалом. И у колодца сошлись цыганки.
Они повернулись к Артуру, как по команде, и прекратили свой разговор. Смотрели. Ну как же: гадже идет. В табор, что ли, приехал? Зачем?..
Зима на пороге. Табор снял, наверно, две-три избы у местных хозяев-стариков, уезжающих в город к детям. В поле нельзя зимовать цыганам.
Артур подошел ближе к женщинам, вежливо поздоровался.
– Сашка здесь?
– А где ж ему быть! Чего приехал к нам, дорогой?
– Дело есть. Где он?
– Чяворо проводит, – сказала женщина и подозвала мальчонку. – Проводи его к баро, а сам возвращайся.
Артур с цыганенком пошли в конец улицы.
– Я тебя помню, – сказал вдруг чяворо. – Ты у нас был.
– Да, бывал. Что нового в таборе? Как дела?
– Кочуем, – сказал по-взрослому мальчик.
Ну, они в таборе быстро взрослеют. Хотят быть мужчинами. Подражают отцам. Цыганенок важно спросил:
– Как доехал до нас?
– Доехал. Докладывай, морэ, новости.
– Крис собирался… – сказал цыганенок и тут же осекся, будто лишнего сболтнул.
Артура это насторожило.
– Ну-ну, – сказал он, – я знаю, дальше давай, паренек.
Цыганенок посмотрел испытующе.
– Нелады, – произнес умудренно, – уходят люди. Роман и Миша подались в город. Весной еще. Знаешь?
– Знаю и это, морэ.
Цыганенок, чуть помолчав, осторожно выговорил, знать, не терпелось ему выдать главную новость:
– Агат у нас был.
Артур слышал эту историю. Мутный цыган. Хотел взять в таборе власть. Сашка его пересилил. Пришлось Агату уйти. И в городе этот Агат стал бандитом, даже был слух – выбился в уголовные авторитеты. Цыгане его отвергли.
– Что хотел, не знаешь? – спросил Артур.
– Кто?
– Агат.
– Перстень хотел поиметь, – засопел парнишка, обнаруживая осведомленность не по возрасту. – Тебя поминали.
Парень болтлив, но что с него взять? Он, впрочем, замкнулся и больше – ни слова.
Сашка стоял возле крайнего дома, за которым улица вновь перетекала в полевую дорогу. Стоял у ворот, курил трубку.
– Ну, морэ, здравствуй, – сказал Артур, а Сашка обнял его, шагнув навстречу, и выдохнул с дымом:
– Привез?
Зачем слова, если есть глаза, и глаза говорят все, что надо.
Артур снял перстень и отдал. Сашка его оглядел, надел на свой палец.
– Теперь, – сказал он, – пусть приходит.
– Воюешь, морэ? – спросил Артур. – Страшна, что ли, табору уголовка?
– Это так, своих дел навалом. Только Агат – гнилой ром. Сбивает с пути молодых. Такое бывало, не слышал? Леший у нас наткнулся на нож, а он ходил с городскими цыганами, без чужаков. Агат совсем оторвался, бандит. У него под рукой чеченцы, армяне, кого только нет… Отмороженный он.
– Пойдет против табора? Что-то не верится.
– А ему наш табор не нужен. Ему нужен перстень. Как власть. Любого цыгана увидел, пришел в другой табор, и там – хозяин. На это, морэ, я не согласен, с ума еще не сошел – отдать ему перстень. Это – цыган подчинить уголовке… Пойдем-ка в дом, ты с дороги. Будем пить чай, потолкуем со стариками…
Они поднялись на крыльцо. В большой комнате за столом сидели мужчины. Артур поздоровался с каждым за руку.
– Приехал, значит?! – сказал пожилой мужик, по прозвищу Хват.
– Приехал, как видишь, – ответил Артур.
– Он привез, – сказал Сашка, и все закивали.
– Что будем делать, ромалэ? – спросил Хват, неспешно оглядывая все общество.
– Пришить Агата, и все дела! – вскричал молодой цыган.
– Обожди, – оборвал его Хват. – Это простое дело, а сколько прольется крови, ты подумал?
– Цыц, – сказал Сашка. – Надо с умом. Агат к Артуру придет. Надо прикрыть человека. Коля, – он встал и положил руки на плечи высокого с мощной шеей цыгана, – ты Артура побережешь. Езжай с ним в город и поживи у него. Нет возражений?
– Рад буду гостю, – сказал Артур.
– Вот и ладно.
– Разреши сказать, баро, – подал голос молодой цыган.
– Говори.
– Не полезет туда Агат, а скоро будет здесь.
– Почему так думаешь?
– Узнает, что перстень в таборе, и навестит нас.
– И это ладно, – сказал Сашка. – Тогда разберемся здесь.
– Думаю, морэ, – вступил доселе молчавший старик, – Артуру дадим другой перстень, не этот. Тогда так и будет. Пойдет разговор, что вещь осталась у гадже. Агат за ним туда и явится в городе. Не боишься, морэ? – Старик взглянул на Артура так, что тому на момент стало жутко.
– Если вам так лучше, ромалэ, я помогу, – ответил он.
– Тебе зла не будет, – сказал старик.
Совет на том кончился. Все ушли, остались Артур и Сашка.
– Достается тебе, брат, из-за нас, – сказал Сашка. – Связался младенец с чертями.
– Да я уже свыкся, морэ. Кажется иногда, что сам таборный.
– Морэ, ты парамычи собираешь давно, и много их у тебя, а одной байки еще не знаешь. Закурим, еще пей чай да послушай. Авось пригодится когда.
Сашка задумался, трубку набил да бросил в рот кусок белого сахара. Зубы его блестели, кудрявилась борода.
…– Шел большой табор в страну, никому не известную, кроме баро. Долго шли, тяжело. Многие померли по дороге. Телеги ломались в лесу и горах, кони ложились, плакали дети. А табор шел, шел, и впереди – баро в желтом плаще с багряным отливом. Ты слушай, морэ… Сменялись ночевки, днем были дожди, палило солнце, и почернели лица людей… Как-то к ночи стал табор у горного озера-зеркала. Ветер свалился с хребта, рвал палатки, и женщины в ветре слышали голоса: «Спешите, ромалэ, спешите, здесь худо, беды наживете…»
Ветер утих. Уснули. Взошла луна. И прилетела огромная птица с когтями, как вилы. Взяла, как куклу, баро, понесла. Он кричал, а кто слышал? Устали цыгане, спали, как мертвые. Он было выхватил нож, но птица ударила клювом, выбила нож. И кнут не помог. Слушай дальше… Горный орел взмыл с кручи и бросился наперехват. Схлестнулись в небе соперники, и никому не достался баро, а упал в озеро. Волны под ним разошлись и, поглотив его, вновь сомкнулись. А птицы, спикировав следом, ударились, как об стальное зеркало… Очнулся вожак на лесной поляне среди неизвестных людей, одетых в плащи голубого цвета. Старший из них сказал, поклонившись: «Мир тебе, незнакомец. Будь гостем». «Спасибо за ласку, люди, – ответил баро. – Я нужен там, на земле. Табор остался без вожака». Он крикнул так, что по лесу, как гром, раскатилось подводное эхо, зеркало озера снова распалось, и, сам не зная, как это вышло, он очутился в таборе, скованном сном. Цыган пробудило солнце. Оно отражалось в зеркале озера и слепило глаза. Табор продолжил путь… Озеро провожало его слитной музыкой из глубин. И люди опять шли, шли через хребты, долины, поля, леса, и не было им преград, а впереди их – баро в своем желтом плаще с багряным отливом…
– Желтые листья метет по дорогам осени, – сказал Артур.
– Откуда знаешь? – спросил Сашка.
– Извини, баро, знаю, что не обижу тебя, сказав, что еще старый Грофу когда-то мне рассказал эту сказку.
Сашка засмеялся:
– Я думал тебя отдарить, обогатить твое собрание наших баек. Не получилось. С Грофу тягаться не стану. Так что ты меня извини. И ляжем спать, морэ, утром решим, что будем делать.
– Но вроде решили уже, – сказал Артур.
– Последнее слово всегда за баро, а то ты не знаешь.
Артур промолчал. Сашка прав. Он сам все обдумает снова. И не спалось ему ночью, хотя в дороге устал. Встал, вышел из дому. Над головой было звездное небо, а в поле недалеко – костер и цыгане. Артуру казалось, что сроду не видел такого неба с летящими звездами. «Изгони беса из души своей, – подумал Артур, – и познаешь красоту!» Звенела гитара, и в душу лился сильный голос:
