Текст книги "Банда гаечного ключа"

Автор книги: Эдвард Эбби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Цапля в каньоне, большерогий баран наверху, на скале над ним, один тощий койот на противоположном краю обрыва, слышат могучий рев, волчью песнь, вздымающуюся в тишине сумерек и простирающуюся в пустоте вечерней пустыни. Один долгий, протяжный, глубокий и опасный, дикий древний вой, вздымающийся все выше, выше, выше в тихом воздухе.

3. Истоки III: Редкий Гость Смит

Будучи по чистой случайности от рождения членом Церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней (мормоном), Смит на протяжении всей своей жизни манкировал своей религией. Он был джек – мормон. Джек – мормон по сравнению с порядочным мормоном – то же, что щетинистый заяц по сравнению с настоящим американским кроликом. Его связи с отцом – основателем его церкви можно проследить в крупнейшей генеалогической библиотеке Солт Лейк Сити. Как и кое-кто из его предков, он был многоженцем. Одна его жена жила в Сидар Сити, штат Юта, другая – Боунтифуле, штат Юта, и третья – в Грин Ривер, штат Юта. Его настоящее имя было Джозеф Филдинг Смит (в честь племянника замученного основателя), но его жены дали ему имя Редкий Гость. Оно закрепилось.

В тот самый день, когда Хейдьюк направлялся на своем джипе из Флегстафа в Лиз Ферри, Редкий Гость Смит ехал из Сидар Сити (от Кэти), проведя предыдущую ночь в Боунтифуле (у Шейлы), снова направляясь туда же. По дороге он остановился у склада в Канабе, чтоб забрать свое снаряжение для плавания по Большому Каньону: два неопреновых плота на десять человек каждый, грузовую оснастку, весла, непромокаемые мешки и консервные банки, палатки, брезент, канат, много-много других вещей и помощника лодочника, чтобы помогал управляться с веслами. Он узнал, что его помощник уже снялся с якоря, по-видимому, в направлении стартового пункта в Лиз Ферри. Помимо всего прочего, Смиту нужен был водитель, чтобы отвести его пикап из Лиз Ферри в Темпл Бар на озере Мед, где заканчивался лодочный поход по каньону. Он нашел ее, как и было договорено, среди прочих речников, болтающихся вокруг склада Экспедиций по Большому Каньону. Загрузив все, кроме девушки, в кузов пикапа, он поехал дальше, направляясь в Лиз Ферри дорогой на Пейдж.

Они двигались на восток. Их окружал типичный для Юты яркий, живописный пейзаж: безупречно ясное небо, горы, краснокаменные столовые горы, белокаменные плато, застывшие вулканические извержения – Сосок Милли, к примеру, видимый с автострады за тридцать миль к востоку от Канаба. Можно назвать очень немногих людей, стоявших на верхушке Соска Милли: майор Джон Уэсли Пауэлл – один из них, Редкий Гость Смит – другой. А вон тот голубой купол на юго-востоке, в пятидесяти милях от них по прямой – гора Навахо. Одно из святых мест планеты, пуп Земли, божественный духовный центр ее, священный для шаманов, ведьм, колдунов и волшебников, чокнутых солнцепоклонников из загадочных мест типа Кит Сил, Дот Клиш, Тьюба Сити и Кембридж, Массачусетс.

Между Канабом, штат Юта, и Пейджем, штат Аризона, то есть на расстоянии в семьдесят миль, нет ни одного города, вообще никакого человеческого жилья, за исключением одного полуразвалившегося скопления хижин из рубероида и шлакоблоков, именуемого Глен Каньон Сити. Глен Каньон Сити вырос из надежды и фантазии: как гласит объявление в его единственном магазине, «В Двенадцати Милях От Сюда Скоро Построят Электростанцию в Сорок Миллионов Долларов».

Смит с подружкой не остановились в Глен Каньон Сити. Никто не останавливается в Глен Каньон Сити. Когда-нибудь, возможно, как надеются его основатели и мечтают его обитатели, он станет центром бурно развивающейся промышленности и алчности, но пока что следует придерживаться фактов: Глен Каньон Сити (СВАЛКА МУСОРА ЗАПРЕЩЕНА) гниет и разлагается под боком автострады, как сгоревший Фольксваген, забытый, покинутый на заросшей бурьяном стоянке, чтобы постепенно уйти неоплаканным в щелочную землю Юты. Многие проезжают мимо, но никто не останавливается. Смит с подружкой промчались мимо, как пчелы в полете за медом.

– Что это было? – спросила она.

– Глен Каньон Сити.

– Нет, я говорю, вон то, – оборачиваясь и указывая назад.

Он глянул в зеркало заднего вида.

– Ну, это он и был – Глен Каньон Сити.

Они миновали поворот на Вохип Марина. На много миль впереди, за длинным откосом из песка и камня, поросшим полынью, канадским рисом, низкорослыми деревцами дикой груши, они увидели скопление зданий, передвижных домиков, дорог, доков и гроздь судов, столпившихся в голубом заливе озера. Озеро Пауэлл, Жемчужина Колорадо, водохранилище длиною 180 миль, обнесенное стеною голого камня.

Голубая смерть, называл его Смит. Как и сердце Хейдьюка, его сердце также было исполнено здоровой ненависти. Потому что он помнил нечто совсем другое. Он помнил золотую реку, вольно текущую к морю. Он помнил каньоны с их именами – Скрытый Проход, и Спасение, и Последний Шанс, и Запретный, и Сумеречный, и много, много других, никогда не имевших имени. Он помнил странные, величественные амфитеатры, называвшиеся Храм Музыки и Собор в Пустыне. Все это теперь покоится на дне, под мертвой водой водохранилища, медленно исчезая под обволакивающими их наносами. Как может он забыть? Он слишком много видел.

Теперь они подъехали, среди возрастающего потока легковых и грузовых автомобилей, к мосту и плотине Глен Каньона. Смит припарковал свой пикап перед мемориальным музеем сенатора Карла Хейдена. Они с подругой вышли из машины и пошли вдоль перил к центру моста.

Под ними, на глубине семисот футов, протекало то, что осталось от прежней реки – зеленоватая вода, пропущенная через водозабор, турбинный водовод, турбину и водосброс, и появляющаяся из здания гидроэлектростанции внизу, у основания плотины. Плети электрических кабелей высокого напряжения, каждая стренга толщиной в человеческую руку, взбирались на стальных опорах по стенам каньона, сливаясь в лабиринте трансформаторных подстанций и снова расходясь в направлении на запад и на юг – к Альбукерку, Вавилону, Фениксу, Гоморре, Лос-Анджелесу, Содому, Лас-Вегасу, Ниневии, Таксону, к городам долины.

Выше по течению стояла плотина, крутой скользкий откос серого, невыразительного бетона, вогнутый фасад в семь сотен футов высотою – от гребня плотины до зеленой лужайки, поросшей травой, на крыше электростанции у ее подошвы.

Они оглядели плотину. Она требовала внимания – эта внушительная масса цемента. Важные факты: 792 000 тонн монолитного бетона; стоила она 750 миллионов долларов плюс шестнадцать (16) человеческих жизней. Продолжительность строительства – четыре года, генподрядчик – Моррисон-Кнудсен Инк., заказчик – Бюро мелиорации земель США, за счет средств налогоплательщиков США.

– Слишком уж она большая, – сказала она.

– Это верно, милая, – ответил он, – именно поэтому.

– Ты не сможешь.

– Есть способ.

– Какой же?

– Я не знаю. Но должен же быть какой-нибудь способ.

Они смотрели только на низовую грань плотины и поверхность ее гребня. Гребень этот, по ширине которого могли легко разместиться четыре мощных пикапа, был самым узким местом плотины. Она расширялась от вершины к основанию, образуя перевернутый клин, перегораживающий Колорадо. Вода верхнего бьефа поблескивала, отражая пустое небо, огненное око дня и стаи моторных лодок, выписывающих круги по ее поверхности, с воднолыжниками на фалах. Отдаленное завывание моторов, радостные крики …

– Ну, например, какой способ?

– На кого ты работаешь? – спросил он.

– На тебя.

– Тогда придумай что-нибудь.

– Мы можем молиться.

– Молиться? – сказал Смит. – Оказывается, есть еще кое-что, чего я не пробовал. Давай помолимся о маленьком прицельном землетрясении вот прямо здесь.

И Смит опустился на колени на цементную пешеходную дорожку моста, склонил голову в молитвенной позе, закрыл глаза, сложил ладони и начал молиться. По крайней мере, губы его шевелились. Он молился, среди белого дня, мимо него проезжали туристы или сновали вокруг со своими фотоаппаратами. Один из них нацелился объективом своей камеры на Смита. Смотрительница парка обернулась, хмурясь, в его сторону.

– Редкий, – пробормотала девушка – ты устраиваешь публичный спектакль.

– Сделай вид, что не знаешь меня, – прошептал он. – И приготовься удирать. Земля может начать трескаться в любую секунду.

– Добрый старый Бог, – молился он, – ты знаешь и я знаю, как здесь все было прежде, до того, как эти выродки из Вашингтона явились и порушили все это. Ты помнишь реку, какой полноводной и золотой была она в июне, когда большой сток добегал сюда со Скалистых гор? Помнишь оленей на отмелях, и голубых цапель в ивовых зарослях, и сомов – какие они были крупные и вкусные, и как они дрались над куском протухшей колбасы. Помнишь тот ручей, что протекал через Мостовой Каньон и Запретный каньон, – каким зеленым, и прохладным, и чистым он был? Господи, одного этого достаточно, чтобы человек занемог. Слушай, а ты припоминаешь старину Вуда Эджела из Хайта, и как он переправлялся через реку на старом пароме? Эту его идиотское приспособление, висящее на тросах; ты помнишь эту чертову штуковину? Помнишь пороги в Каньоне Сороковой Мили? Ну так они половину из них тоже затопили. И части Эскаланте тоже уже нет – Ущелья Дэвиса, Ивовового Каньона, Моста Грегори, Десятой Мили. Слушай, ты меня слушаешь? Ты мог бы кое-что сделать для меня. Как насчет старого доброго прицельного землетрясения прямехонько под это плотиной? Идет? В любое время. Прямо сейчас, к примеру, вполне бы меня устроило.

Он с минутку подождал. Смотрительница с грустным видом приближалась к ним.

– Редкий, охранница идет.

Смит завершил свою молитву.

– Ну, ладно, Боже, я вижу, ты не хочешь сделать это прямо сейчас. Ну, что ж, будь по-твоему, ты начальник, но у нас не такая уж чертова уйма времени. Сделай-ка это поживее, черт его дери. Аминь.

– Сэр!

Смит поднялся с колен, улыбаясь смотрительнице.

– Мэм?

– Простите, сэр, но здесь нельзя молиться. Это общественное место.

– Это верно.

– Собственность Соединенных штатов Америки.

– Да, мэм.

– У нас в Пейдже тринадцать церквей – молитесь в любой, какой хотите.

– Да, мэм. А есть там церковь пайютов?

– Церковь – чего?

– Я – пайют. Пайеглазый пайют.

– Редкий, – сказала его приятельница, – давай-ка убираться отсюда.

Они поехали от моста вверх по дороге к аккуратненькому зеленому городку Пейджу. В нескольких милях к юго-востоку вздымались к небу восьмисотфутовые дымовые трубы теплоэлектростанции Навахо, работавшей на угле. Станция была названа в честь индейцев, легкие которых она теперь активно обрабатывает двуокисью серы, сульфидом водорода, закисью азота, угарным газом, серной кислотой, золой и другими разновидностями сыпучих материалов.

Смит с подружкой пообедали в кафе «У мамы», потом зашли на часок в супермаркет Большой Свиньи, чтобы сделать серьезные закупки. Ему нужно было купить провизии на четырнадцать дней для себя, своего лодочника и четырех туристов.

Редкий Гость Смит имел свой бизнес – речные туристские походы. Бизнес глубинки. Он был профессиональным гидом, поставщиком снаряжения, лодочником и упаковщиком. Его капитальное снаряжение состояло, в основном, из таких вещей как резиновые лодки, каяки, спасательные жилеты, горные палатки, подвесные лодочные моторы, ковбойские седла, топографические карты, непромокаемые спальные мешки, сигнальные зеркала, веревки для скалолазов, средства от укусов змей, крепкий ром, удочки и спальные мешки. И автомобили – пикап и 2,5-тонный пикап. На дверцах каждого из них красовалась надпись на магнитных бирках: ЭКСПЕДИЦИИ В ГЛУШЬ, Дж. Смит, Собств., Хайт, Юта.

(В молочно-зеленоватом свете, на глубине двадцати морских саженей, призрачные хижины, скелеты тополей, привидения бензонасосов – городок Хайт, штат Юта, неясно мерцал сквозь подводный сумрак. Очертания и грани его смягчались медленно обволакивающими его речными наносами. Вот уж много лет, как Хайт был поглощен озером Пауэлла, но Смит не хотел идти на уступки враждебным силам, признавая этот факт).

Его материальные активы были случайными. Основной его капитал хранился в голове и нервах – значительный объем особых знаний, особых умений и навыков, особого мастерства, особых взглядов. Спросите Смита, и он вам скажет: Хайт, Юта, поднимется снова.

В прошлом году его валовый доход составил 64 521, 95 долл. Суммарные затраты – безкакой-либо заработной платы самому себе – достигли 44 010, 05 долл. Соответственно, чистый доход равнялся 20 511, 90 долл. Едва ли этого достаточно для честного джек – мормона, трех его жен, трех домашних хозяйств и пятерых детей. Уровень нищеты. Но они как-то справлялись. Смит считал, что он живет отлично. Правительство, Департамент автодорог штата Юта, консорциум нефтяных компаний, горнодобывающие компании и государственные коммунальные службы старались разрушить его образ жизни, выбить из его бизнеса и испортить пейзажи.

Смит с приятельницей купили провизии на общую сумму 685 долларов. Смит расплатился теплыми замусоленными бумажками (он не доверял банкам). Погрузив покупки в пикап, они направились из города к месту встречи в Лиз Ферри, навстречу западному ветру, мимо песчаных пустынных земель и красных скал страны индейцев.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТРАНУ НАВАХО! – гласил дорожный щит. А на противоположной стороне: ДО СВИДАНИЯ ПРИЕЗЖАЙТЕ СНОВА.

Дорога петляет среди пробитых динамитом Скал Эхо, а оттуда вниз всего тысячу двести футов до истока Горьких Ключей. Смит остановился; он всегда останавливался на перевале, чтобы выйти из пикапа и обозреть мир впереди и позади. Уже в сотый раз в своей жизни он глядел на этот пейзаж; он знал, что, быть может, осталось ему еще не более сотни.

Девушка вышла и стала рядом с ним. Его рука скользнула, обнимая ее за талию. Так они стояли, тесно прижавшись друг к другу, глядя вдаль, вниз, на подернутое дымкой великолепие.

Смит был костистый, нескладный, тощий, как грабли, с длинными, крепкими, жилистыми руками, крупными ладонями, большими, плоскими и устойчивыми стопами. У него был клювоподобный нос, большой кадык, уши, как ручки у кувшина, волосы, выгоревшие на солнце добела, широкая и добрая улыбка. Несмотря на свои тридцать пять лет, он все еще зачастую выглядел юношей; однако спокойный, твердый взгляд сразу обнаруживал в нем мужчину.

Они поехали вниз, к нижней пустыне, свернули на север у Горьких Ключей и далее по следам Хейдьюка и его меткам (пустые пивные банки на обочине дороги) к узкому ущелью, вокруг джипа, остановившегося посреди моста, и дальше к Лиз Ферри. Остановились на повороте, чтобы взглянуть на реку и на то, что осталось от старой переправы.

Осталось не много. Палаточные городки у берега реки уничтожены гравийным карьером. Для того чтобы контролировать и защищать Лиз Ферри, а также сделать доступными для общественности его очарование, красоту и историю, Служба Парка не только проложила новую мощеную дорогу и карьер гравия, но и лесничество, асфальтированную площадку для палаток, розовую стофутовую водонапорную башню, линию электропередачи, асфальтированную зону для пикников, официально отведенную свалку мусора и рампу для спуска лодок, крытую стальным листом. Вся эта территория была передана Службе национальных парков с целью защиты ее от вандализма и коммерческой эксплуатации.

– Допустим, твоя молитва будет услышана, – в тишине произнесла девушка. – Допустим, ты получишь свое землетрясение под плотиной. Что тогда будет со всеми этими людьми?

– Эта же плотина там, – ответил Смит, – она же на двенадцать миль выше по реке, что течет двенадцать миль по самому что ни на есть крученому каньону. Вода будет течь сюда целый час.

– Они все равно бы утонули.

– Я б предупредил их по телефону.

– Допустим, Бог ответит на твою молитву среди ночи. Допустим, все на плотине погибнут, и никого не останется в живых, чтобы предупредить. Что тогда?

– Я не отвечаю за действия Бога, моя хорошая.

– Но это же твоя молитва.

Смит ухмыльнулся. «Это Егоземлетрясение». Он предостерегающе поднял палец. – Что это?

Они прислушались. Вокруг громоздились скалы. Безмолвный вечер окутывал их. Внизу, скрытая глубоко в своем темном ущелье, шумела по камням река, двигаясь сложным путем к верхней своей точке в Большом Каньоне.

– Я ничего не слышу, кроме реки, – сказала девушка.

– Нет, слушай …

Где-то далеко, отдаваясь эхом в горах, поднимаясь и опускаясь, прозвучал сверхъестественный вой, полный печали – или, быть может, экзальтации?

– Койот? – предположила она.

– Не-а…

– Волк?

– Ага-а …

Никогда не слышала, чтоб здесь водились волки.

Он улыбнулся. – Это верно. Это абсолютно верно. Никаких здесь волков в здешних местах больше уж нет давно. И никак не может быть.

– Ты уверен, что это волк?

– Угу. Он помолчал, опять прислушиваясь. Снова был слышен только шум реки глубоко внизу. – Но это типа необычный волк.

– В каком смысле?

– В смысле, из тех волков, которые двуногой породы.

Она уставилась на него. – Человек?

– Более или менее, – ответил Смит.

Они поехали дальше, и, миновав лесничество, розовую водонапорную башню, переправу через реку Парья, достигли рампы для спуска лодок на илистых берегах Колорадо. Здесь Смит припарковал свой пикап хвостом к реке, и начал разгружать лодки. Девушка помогала ему. Они стащили вниз из кузова три надувные лодки, развернули их, разложив на песке. Из своего ящика с инструментом Смит достал торцовый ключ, вынул свечу зажигания из двигателя машины и ввинтил ее в адаптер воздуходувного шланга, включил мотор и наполнил воздухом лодки. Вместе с девушкой они оттянули из к берегу и столкнули на воду, привязав длинными линями к ближайшей раките.

Солнце садилось. Прохладный ветерок подул из каньона, с холодной зеленой реки, и они начали зябнуть, хлюпая по воде в своих обрезанных до колен джинсах.

– Давай сообразим чего-нибудь поесть, пока еще не совсем стемнело, – сказала девушка.

– И то правда, котенок.

Смит возился со своим биноклем, пытаясь разглядеть нечто, как показалось ему, двигавшееся на дальнем мысе над ущельем. Он нашел, что искал. Настроив бинокль, он обнаружил сквозь сумеречную дымку примерно в мили от них очертания синего джипа, наполовину скрытого под скалою. Он заметил мерцание небольшого костерка. Еще что-то двигалось по краю поля. Он слегка повернул стекла и увидел фигуру мужчины, невысокого, плотного, волосатого и совершенно голого. В одной руке этот обнаженный мужчина держал банку пива; другой прижимал к глазам полевой бинокль, точно так же, как Смит. Он смотрел прямо на Смита.

Двое мужчин некоторое время изучали друг друга сквозь линзы своих биноклей 7х35, которые не дают отблесков. Смит поднял руку в приветственном жесте. Другой в ответ поднял свою банку с пивом.

– Что ты там высматриваешь? – спросила девушка.

– Какого-то ободранного туриста.

– Дай посмотреть.

Он дал ей бинокль. Она взглянула.

– Господи, он же голый, – сказала она – он мне машет этой штукой.

– Лиз Ферри пошел к дьяволу, – сказал Смит, роясь в своих припасах. – Ты не можешь этого отрицать. Куда мы ткнули эту чертову плитку Колмена?

– Этот парень кажется мне знакомым.

– Все голые парни кажутся знакомыми, милая. Садись-ка рядом, посмотрим, что тут можно найти в этой неразберихе.

Они уселись на ящиках, приготовили и съели свой незатейливый ужин. Река Колорадо текла мимо. Из нижнего бьефа доносился постоянный рев воды на перекатах, где ее приток, Парья, сбрасывал в ее поток свои камни вот уж несколько сотен лет. В воздухе пахло илом, рыбой, ивами и тополями. Хорошие запахи, перегноя и плодородия, через самое сердце пустыни.

Они были не одни. Случайные автомобили гудели мимо, по дороге в сотне ярдов от них – туристы, путешественники на лодках, рыболовы, направлялись к яхтенной пристани, находившейся неподалеку.

Маленький одинокий костерок на дальнем мысу к западу от них погас. Во мраке Смит не видел там никаких признаков ни друга, ни недруга. Он пошел к кустам помочиться, глядя на мерцание потемневшей реки, ни о чем особенно не думая. Его мозг был в покое. Сегодня они с подругой будут ночевать на берегу у лодок и снаряжения. Завтра утром, пока он будет готовить лодки к путешествию по реке, девушка поедет обратно в Пейдж, чтобы подобрать пассажиров, оплативших это путешествие и прилетающих по расписанию из Альбукерка в одиннадцать.

Новые клиенты «ЭКСПЕДИЦИЙ В ГЛУШЬ». Доктор Александр К. Сарвис, доктор медицины. И некто – мисс? или миссис? или мистер? – Б. Абцуг.

4. Истоки IV: Мисс Б. Абцуг

Никакого отношения к сенатору, говорила она. Что было почти что правдой. Ее звали Бонни, и была она из Бронкса, а не из Бруклина. Далее, она была наполовину БАСП (белым англосаксонским протестантом); девичья фамилия ее матери была Мак-Комб. Именно благодаря этой линии ее наследственности, вероятно, ее длинные, пышные, роскошные волосы цвета темной патоки отливали медью. Они сверкали, струясь великолепными волнами от макушки головы до выпуклых ягодиц. Абцуг было двадцать восемь лет. Она обучалась танцам и впервые приехала сюда, на Юго-восток, семь лет назад с балетной труппой своего колледжа. Она влюбилась – с первого взгляда – в здешние горы и пустыню, дезертировала из своей труппы, осталась в Альбукерке и продолжала учебу в здешнем университете. Окончив его с отличием, она попала в мир безработицы, продуктовых карточек и квартир в подвалах. Она работала официанткой, стажером кассира в банке, танцовщицей – исполнительницей популярных современных танцев, регистратором у разных врачей. Сначала – у психиатра по фамилии Эвилсайзер, затем – у уролога по фамилии Гласскок, потом – у общего хирурга по фамилии Сарвис.

Сарвис был лучшим из этого печального списка. Она проработала с ним вот уже три года и все еще оставалась с ним в различных качествах: клерка в офисе, медсестрой-сиделкой и шофером (он был не способен вести машину в перегруженном городском уличном движении, однако превосходно управлялся дома со скальпелем и хирургическими щипцами, ковыряясь в чужом желчном пузыре или удаляя халазион с внутренней стороны века). Когда жена доктора погибла в нелепой авиакатастрофе – самолет развалился во время взлета с аэродрома О’Хейр, – она видела, как он спотыкался, лунатически бродя по офису и больничной палате, пока однажды он не обернулся к ней с вопросом. С немым вопросом – в глазах. Он был на двадцать один год старше нее. Его взрослые дети жили отдельно.

Мисс Абцуг утешила его, как могла, – а могла она много; однако отказала ему, когда он сделал ей предложение через год после катастрофы.

Она предпочитает (сказала она) относительную независимость (думала она) женской незамужней жизни. Хотя она часто жила с доктором в его доме и сопровождала его во всех его поездках, она все же держала свою собственную квартирку в более скромном районе Альбукерка. Ее «квартирка» была полусферой окаменелого полиуретана, стоящей на геодезической раме из дешевого алюминия, и все это стояло, как переросший, беловатый гриб на участке с помидорной грядкой в совсем неподходящем, юго-западном районе города.

Интерьер дома-купола Абцуг сверкал, как внутренность полой секреции, или жеоды, от множества свисающих с потолка электрических светильников и серебристых абстрактных конструкций, сделанных из перфорированных жестяных консервных банок № 8, и хрустальных гроздьев зеркал и безделушек, прикрепленных на равных расстояниях по всей вогнутой поверхности. В солнечные дни ее единственная полупрозрачная стена становилась мерцающей и теплой, наполняя всю ее чувственной радостью. Рядом с ее кроватью королевских размеров стояла этажерка, нагруженная стандартным чтивом хиппи-интелектуалки, включавшим: полное собрание сочинений Р. Р. Толкиена, книги Карлоса Кастанеды, Германна Гессе, Ричарда Бротигэна, «Каталог всей Земли», «И Чинь», «Альманах старого фермера», и «Тибетская книга мертвых». Мудрость Фрица Перлза и проф. Ричарда Альперта, доктора философии, была густо затянута паутиной. Одинокие уховертки изучали иррациональные узлы Р. Д. Лаинга. Чешуйницы прогрызали свои ходы сквозь холодную философию Р. Вакминстера Фуллера. Она их больше никогда не открывала.

Самым блестящим предметом в доме Абцуг был ум. Она была слишком умна, чтобы долго предаваться каким-нибудь новым увлечениям и причудам, но перепробовала их все. Ее утонченная интеллигентность, которую не могла подавить никакая идея, позволила ей понять, что она стремится не к самосовершенствованию (она себе и так нравилась), а к тому, чтобы делатькакое-нибудь доброе дело.

Доктор Сарвис терпеть не мог геодезических куполов. Слишком много провинциальных американцев закапсулировались в этих осевших в землю гигантских мячах для гольфа. Он презирал эти грибковые, абстрактные, враждебные и ненатуральные строения – симптом и символ Пластиковой Чумы, Века Отбросов. Но он любил Бонни Абцуг, несмотря на ее дом. Ненавязчивую, свободную связь – все, что она могла ему предложить – он принимал с благодарностью. Это было не просто лучше, чем ничего, – во многих отношениях это было лучше, чем что бы то ни было другое.

Более того, думала она. Ткань нашей социальной структуры, сказала она, расползается оттого, что слишком много людей слишком тесно взаимосвязаны и взаимозависимы. Согласен, сказал доктор Сарвис; единственная наша надежда – катастрофа. На том они и остановились; так они и жили вместе – маленькая самоуверенная щепочка – девушка и огромный, аристократичный, неуклюжий мужчина с брюшком, – недели, месяцы, год… Время от времени он снова делал ей предложение, скорее для проформы, чем оттого, что этого требовала его любовь. Что, в конце концов, важнее – брак или любовь? И всегда она отказывала ему, твердо и нежно, – с распахнутыми объятиями, с долгими поцелуями, со своей мягкой, умеренной любовью.

Люби меня слегка, люби меня долго…

Другие мужчины были такие непристойные идиоты. Ее доктор был стареющим ребенком, но он был добрым, щедрым, он действительно нуждался в ней, и когда он бывал с нею, он был действительно здесь, с нею. Большую часть времени. Ей казалось, что он не утаивал ничего. Когда он былс нею.

Уже два года она вот так жила и любила – время от времени. Просто плыла по течению. Миллионы жили так же. Ее немного раздражало то, что она, со своим дипломом по французскому языку, со своим чудесным, здоровым, молодым телом, со своим беспокойным, живым умом, играла такую непритязательную роль – прислуги в офисе и приходящей любовницы одинокого вдовца – не требующую ничего серьезного. Но, думала она, – чего же я хочу на самом деле? Или кем я хочу быть? Она бросила танцы – эти танцы– поскольку они требовали слишком многого, они требовали почти полной самоотдачи, а она вовсе не хотела отдавать этому себя всю. Самое жестокое искусство. Безусловно, она никогда не смогла бы вернуться в ночной мир кабаре, где все эти детективы полиции нравов, судебные исполнители, парни из студенческих организаций сидели в полумраке со своим кайфом, своим пивом, своей безвольной похотью, блуждая глазами, обламываясь в попытках заглянуть ей между ног.

Что же тогда? Материнский инстинкт, как ей казалось, что-то не проявлялся в ней, если не считать роли матери по отношению к мужчине, достаточно старому, чтобы быть ее отцом. Конфликт поколений? Или наоборот? Похититель детей? Кто же из нас похититель детей? Я – похититель детей; он переживает свое второе детство.

Большую часть своего дома она оборудовала сама, прибегнув только к помощи сантехника и электрика. Вечером накануне вселения в эту штуку она провела церемонию освящения дома, «воспевание».

Вместе с друзьями они сели вокруг зажженной маленькой мазутной лампы. Они скрестили клеверным узлом свои длинные, нескладные ноги подлинных американцев, приняв позу лотоса. Затем эти шестеро американцев среднего класса, выпускников колледжей, сидя под ультрасовременной конструкцией двадцать первого века из застывшей пластмассовой пены озвучили серию древних восточных мантр, от которых давным-давно отказались образованные люди тех стран, в которых они появились. «Oм», —тянули они нараспев. Омммммммммммммммммммммммммммммммм. Ом мани падма омммммммммммммммммммм…».

Или, как любил говорить Док Сарвис, «Ом, добрый Ом: пусть всегда будет так славно…», и он повесил на вогнутую стену ее дома образец вышивки такого содержания: «Боже, благослови наш счастливый дом».

Но он нечасто бывал там. Когда она была не с ним – у него дома или в их частых поездках, она жила сама в своем грибе. Одна, со своим котом, ухаживая за домашними растениями в горшочках, за помидорной грядкой во дворе, расчесывая свои прелестные волосы, слушая магнитофон, вытирая пыль со своих нечитанных и нечитабельных книг, поднимая свое милое и страстное лицо к неслышимому хоралу солнца, она плыла по течению через свое время, через пространство, через всю сложную систему клеток ее еще только раскрывающегося «я». Куда теперь, Абцуг? Вам уже двадцать восемь с половиной, Абцуг!

Для разнообразия она стала ездить с добрым доктором в его ночные рейды, осуществляя его проекты облагораживания окрестностей, помогая ему в начале в качестве водителя и караульного. Когда им надоели поджоги, она научилась держать один конец поперечной пилы. Она научилась заносить топор и правильно делать зарубки на опорных столбах рекламных щитов так, чтобы валить их в любом желаемом направлении.

Когда доктор приобрел легкую цепную пилу МакКаллоч, она научилась работать и ею; она научилась заводить ее, и смазывать, и заправлять горючим, и налаживать ее, когда она становилась слишком тугой или слишком свободной. С помощью этого удобного орудия они могли успеть сделать гораздо больше в ограниченный отрезок времени, хотя при этом, с другой стороны, возникали экологические вопросы, – что бы это ни означало, – о шумовых загрязнениях и загрязнении воздуха, об излишнем потреблении металла и энергии. Бесконечно ветвящиеся вопросы …

– Нет, – сказал доктор. – Забудем обо всем этом. Наш долг – ломать рекламные щиты.

И они продолжали свое дело, таясь в ночи, мрачный черный Линкольн с серебристой…… на водительских правах, большая машина, стоящая с работающим двигателем на темных объездных дорогах неподалеку от крупных автомагистралей, огромный мужчина и невысокая женщина. Они перелезали через заборы, шаркали по зарослям бурьяна, со своей цепной пилой и канистрой с бензином. Их фигуры и запах стали знакомы сусликам и филинам, а для агентов наружной рекламы и Особого отряда по расследованию преступлений управления шерифа округа Берналийо – серьезной, раздражающей головоломкой.

Кто-то же должен был это делать.

Местная пресса поначалу заявляла о бессмысленном вандализме. Потом на некоторое время такие случаи стали просто замалчиваться на том основании, что сообщения о них будут только вдохновлять других вандалов. Но по мере того, как рекламные агенты, полицейские патрули на автотрассах и шерифы округа убеждались в том, что нападения на частную собственность продолжаются, причем цель их всегда одна и та же, комментарии возобновились c новой силой.