Текст книги "Банда гаечного ключа"

Автор книги: Эдвард Эбби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Это они, – сказал Смит, – пойдемте отсюда, друзья мои.

Наполовину на солнце, наполовину в тени они поспешили по голым камням, по тормозящему песку, карабкаясь по разломанным плитам, вверх по бесплодному боковому каньону, который поднимался полого вверх, внезапно сужаясь до почти очевидного тупика. Ловушка внутри западни. По обеим сторонам были голые отвесные стены, с меньшим количеством зацепок и выступов, чем у офисного здания. За каждым очередным поворотом каньона Смит надеялся увидеть выход, он думал, что у него есть десять минут, чтобы найти выход и уйти, десять минут до того, как Лав и Команда решат исследовать эти следы, ведущие оттуда, куда они по всей вероятности должны были пойти. Даже человек, который хочет стать губернатором, не может быть таким тупым.

Каньон вился, петляя в разные стороны. На внешних сторонах каньона стены выгибались, образуя пустоты, глубже и выше, чем голливудская Чаша. На внутренних сторонах изгибов стены были настолько отвесные, гладкие, закругленные, что Смит не видел ни единого пути для подъема. Возможно, человек-муха… А может, человек – Хейдьюк…

Внезапно они уперлись в конец коридора. Отвесная стена преградила им путь – битва выветренного песчаника в шестьдесят футов высотой, извивающаяся наружу над их головами, со стоком или сливом из желоба где ливневые воды, уже собранные на высоком плато, ринутся вниз во всем великолепии, неся с собой землю, грязь, выкорчеванные деревья, валуны и обломки скал. Чтобы залезть на эту преграду человек должен сначала идти под 90 градусов вверх, затем вылезти на карниз, цепляясь, как паук, пальцами рук и ног, бросая вызов не только гравитации, но и реальности вообще. Вызов брошен. Хейдьюк оценил угол наклона.

– Я поднимусь туда, – сказал он, – но это займет некоторое время. Это довольно сложный подъем. Мне понадобятся жумары, стремена, шестигранные гайки, молоток, звездчатый бур, и так далее, короче, все, чего у нас нет.

– Это вода? – сказала Бонни, держа флягу в руке, спустившись на колени и вытянув губы к небольшой впадине под обрывом. Мокрый песок вокруг ее колен был зыбучим, но она этого не замечала. В центре воронки была лужа шириной восемнадцать дюймов, с содержимым, похожим на густой бульон и с запахом гниения. Несколько мух и блох повисли над супом, несколько червей и личинок комаров изгибались в нем, на дне тенистой впадины едва видимый лежал труп утонувшей сороконожки, восемь дюймов длиной.

– Это можно пить? – спросила она.

– Конечно, – сказал Смит, давай, быстренько наполни флягу, малышка, и мы перецедим ее в мою.

– О, Господи, тут дохлая сороконожка! И меня засасывает… Редкий! – песок, вязкий как желатин, дрожал, булькал и сочился. – Что это?

– Все нормально, – сказал он, – мы тебя сейчас вытащим, наполняй флягу.

Пока Бонни наполняла флягу, Хейдьюк снял веревку с плеча Смита и отступил чуть назад от стены. Он заметил отслоение породы в стене, трещину, идущую вверх достаточно, чтобы зацепиться за извилистый купол над ним, где трение подошв будет достаточным, для последующего подъема. На сто футов у него над головой стена нагибалась, так что он не видел верха, и понять что там можно было только поднявшись.

.

Перебросив перлоновую веревку через плечи, оставив оружие, он испробовал скалу. Вертикальная у основания стена имела трещину, ширина которой позволяла уцепиться руками, одна над другой, и носком ботинка. Он нажал на пальцы, вставил носок ботинка в щель, уперся коленом, перенес вес на ногу. Подтягиваясь кончиками пальцев он пополз вверх. Правая нога болталась без дела, ей некуда было опереться. Он всунул пальцы выше, внутрь трещины, снова приложил усилие вбок, освободил левую ногу, поднял ее выше и снова оперся на нее. Это позволило ему подняться на два фута. Снова он всунул пальцы, один за другим, почувствовал опору.

Нужно было бы размотать веревку, она ему мешала, но было поздно. Он поднял левый ботинок, заклинил его в трещине. Сил едва хватало, чтобы удерживать его вес. Он повторил способ с пальцами и закрепился лучше. Еще, и еще.

Сейчас он был в пятнадцати футах от подножия стены, песчаник начал закругляться, отходить по градусу от вертикали. Он карабкался все выше… Двадцать футов. Тридцать. Трещина сужалась над ним, сходя на нет, но наклон становился все заметнее. Наконец наступил момент, когда уже невозможно было вставить кончик пальца.

Пора было развернуться лицом к стене, которая закруглялась, как купол собора, под углом около 50 градусов. Иного пути не было. Хейдьюк ощупывал скалу, его пальцы бегали по камню, не находя никакой опоры, никакого уступа, бугорка, трещинки, впадинки. Ничего, кроме шершавого, равнодушного камня. Единственное, что оставалось, это сила трения. Если бы я имел клинья, и все, что нужно… Но ничего нет. Надо рассчитывать на трение. Надо выдергивать ногу из трещины. Хейдьюк колебался. Естественно. Он посмотрел вниз, и это была ошибка. Три бледных лица в тени шляп, три крошечные человеческие фигуры, глядящие на него. Они, казалось, были далеко-далеко внизу. В руках у них были фляги с водой. Никто не говорил. Они ждали его сползающего, раскоряченного, падающего вниз чтобы разбиться вдребезги о скалы внизу. Никто не говорил, легкое дуновение даже от слов могло сбросить его.

Несколько раз Хейдьюк испытал характерную панику альпиниста без страховки. Тошнотворный страх. Невозможность двигаться, невозможность спуститься, невозможность оставаться на месте. Мышцы левой икры начали дрожать, пот капля за каплей стал стекать с бровей в глаза. Щекой и ухом, прижатым к стене каньона он почувствовал, услышал, разделил биение массивного сердца, тяжелое бормотание, похороненное в горах, старых, как Мезозой. Его собственного сердца. Тяжелый, удаленный ископаемый звук. Страх. Доктор Сарвис, кричал кто-то, много лет назад, голос-призрак, как рычание Минотавра в лабиринте каньонов из красного камня. Доктор…

Подняв голову, Хейдьюк потянулся от купола, перенеся вес на правую ногу в ботинке с закругленным носком, ботинок уперся в закругляющуюся скалу – и больше ничего. Он медленно освободил левую ногу, и уперся чуть ниже правой, две ноги держали его вес на склоне. Он стоял, трение действовало. Сейчас ему можно только подниматься. Звук вертолета – вок-вок-вок – раздался из – за стен и куполов, башенок и шпилей. Плевать, это подождет. Двигаясь вверх, шаг за шагом, Хейдьюк думал: мы будем жить вечно. Или узнаем причину, почему нет. Это так много. Безопасность. Сейчас нужна точка опоры для страховки. Он нашел ее сразу же, узкая, но основательная кромка обрыва, где сто или двести лет назад плита не выдержала и упала, нагромоздив кучу камней, возле которой стояли друзья Хейдьюка. Он посмотрел вверх. Вверху был длинный скалистый склон, покрытый скалами в форме гамбургеров на пьедесталах, галечные развалы, островки кустов – скалистая роза, юкка, полуживой можжевельник. Путь лежал сквозь наверх мимо застывших Финз, в сторону (как он надеялся) Лизард Рок и в конце Мейз.

– Следующий! – крикнул Хейдьюк, обмотав один конец веревки вокруг пояса и бросив другой вниз. Веревка опустилась на девяносто футов, тридцать осталось наверху.

Он почувствовал какое-то сопротивление среди новичков внизу, но в конце концов Бонни и Смит уломали запуганного Дока подняться. Смит продел веревку под мышками Дока, привязал его аптечку к ремню, и помог ему сделать несколько первых шагов. Док, естественно, был в ужасе, но чувствовал себя несколько лучше, напившись воды внизу, хоть и теплой и грязной. Он попытался вначале ползти по скале как амеба, но ничего не вышло. Они убедили его просто идти по скале, откинувшись назад, чтобы Хейдьюк просто вытащил его на веревке. Как-то он с этим справился и уселся возле ног Хейдьюка, вытирая лицо.

Следующей была Бонни, нагруженная булькающими флягами.

– Это смешно, – сказала она, – абсолютно смехотворно, и если ты меня уронишь, Джордж Хейдьюк, ты будешь последней свиньей, я с тобой никогда не буду говорить, – бледная и дрожащая, она села возле Дока.

Звук вертолета был слышен на близком расстоянии, меж пиков, куполов и башен, вертолет что – то искал, может место для посадки, но ничего, кроме неземного пейзажа со стоящими скалами, рядами параллельных конусовидных трехсотфутовых камней – Финз. Но, по крайней мере, это не Мейз, думал, наверное, пилот, ведь он, Хейдьюк, тоже не знаком с этими местами, но все же он стоит на своих двоих на твердой опоре. Плюс прочная веревка, соединяющая его с Редким Гостем Смитом, который ждал внизу под полусферой из песчаника.

– Не забудь мое оружие, – крикнул вниз Хейдьюк.

«Доктор Сарвис!», – крикнул кто-то голосом, искаженным мегафоном, разносясь по каньону из какого-то невидимого источника, гораздо ближе, чем раньше. Голос приближался. «Доктор, вы нам нужны!»

Доктор сидел позади Хейдьюка, вытирая лоб, все еще бледный от напряжения и страха, дрожа, как павшая лошадь, дрожащими руками он пытался зажечь сигару, обжег пальцы, Бонни ему помогла.

– Боже милостивый.

«Доктор Сарвис, где вы, сэр?»

Никто не обращал никакого внимания на бестелесный голос. Кто ему поверит? Каждый из них думал, что он один и в одиночку сходит с ума.

Бонни зажгла спичку, прикурила сигару доктора.

– Бедный Док, – оба акрофоба легли прислонились друг к другу.

– Спасибо, сестра, – пробормотал он, восстанавливая самообладание, – странное место, – оглянувшись вокруг, – голая скала, ничего больше, куда ни глянь. Сюрреалистический мир, да, сестра? Дали. Танги. Точно, Ив Танги, его пейзаж. Что Джордж делает с этой веревкой? Если он не будет осторожен, кто – то может сдернуть его со скалы.

– Он ждет Редкого, любимый. Попей еще воды.

– Смит, – заорал Хейдьюк, – какого рожна ты там ждешь?

– Иду, иду. Страховка готова?

– Давно готова, – Хейдьюк напрягся и ждал.

– Пробую, – веревка натянулась. Хейдьюк стоял прочно.

– Натяни.

– Есть.

Смит полез по стене, перехватывая руками веревку, подтягиваясь, переступая по стене ногами, присоединился к ним и отпустил веревку. Тяжело, но с облегчением дыша.

– Чего ты там внизу делал, – спросил Хейдьюк.

– Нужду справлял.

«ДОКТОР САРВИС, ПОЖАЛУЙСТА, ДОКТОР САРВИС!»

– Что за чертовщина? – сказал Хейдьюк.

– Выглядит как голос господа, – сказала Бонни, – с западным акцентом. То чего я всегда боялась.

– Дай мне ружье, – сказал Хейдьюк, – и пушку.

С неохотой Смит дал.

– Остальные все, идите наверх по склону, – Джордж застегнул пряжку ремня ружья.

– Но Джордж!..

– Идите!!!

«ДОКТОР САРВИС!»

Никто не двигался. Они смотрели вниз, в каньон, туда, откуда доносился голос. Звук тяжелых ботинок шлепающих по гравию и по песку, треск кустов.

«ЭЙ, ДОКТОР САРВИС!»

– Кто-то с мегафоном, – пробормотал Хейдьюк, – какая-то злая шутка епископа.

– Да, но голос не похож на епископа.

– Смотри назад, они послали кого-то сюда. Спрячьтесь все.

Хейдьюк прицелил ружье вниз, нервно передернул затвор, загнав патрон в патронник.

Тишина. Они ждали, глядя вниз, слыша приближающиеся шаги. Появился человек, большой, тяжелый, двести фунтов, шесть футов, потный, небритый, красномордый, возбужденный. Большая фляга болталась на его плече. Он остановился, в одной руке мегафон, грязная футболка на палке в другой, и уставился в тупик каньона, не подозревая о людях сидящих наверху и смотрящих на него. Он был похож на Лава, но не очень. У него не было оружия.

– Чего хочет этот ублюдок? – прошептал Хейдьюк.

– Это не епископ, – сказал Смит, – это его братишка Сэм.

Шепот донесся до человека, он поднял глаза сначала налево, там он увидел только карниз, высотой в двести футов.

– Мы здесь, Сэм, – сказал Смит. – Что ты там делаешь? Заблудился, что ли?

Сэм заметил их, поднял свою футболку на палке как флаг парламентера. Он поднес мегафон к губам.

Смит поднял руку:

– Мы слышим тебя и без этой чертовой штуковины. Что у тебя на уме, Сэм?

– Нам нужен врач, – сказал брат.

– Я знаю, – пробормотал со злостью Хейдьюк.

– Зачем? – спросил Смит.

– Я знаю, это западня. Смотри назад, Бонни.

Бонни не шевелилась.

– У епископа инфаркт. Или приступ. Я не знаю точно, что это, но по-моему инфаркт.

Доктор с интересом поднял голову.

– Вызовите вертолет, – сказал Смит, – и отвезите его в больницу.

Вертолет летит, но ближе, чем за милю отсюда он не сядет, а врач нужен сейчас.

– Опишите симптомы, – пробурчал Док, роясь в своей черной аптечке.

Бонни положила руку ему на плечо.

– Не надо.

Человек внизу обращался непосредственно к доктору.

– Доктор, – кричал он, – вы могли бы спуститься? Вы нам действительно очень нужны!

– Конечно, – пробормотал Док, моргая, ища свою сумку. Она была привязана у него сзади, – сейчас.

– Нет! – закричала Бонни, – скажи им, что не принимаешь вызовы на дом, а ведешь прием в клинике! – кричала она Сэму.

– Сейчас спущусь, – пробормотал Док, поднимаясь на ноги. Он потянул свою сумку за собой. Его глаза на мгновенье прояснились, – Джордж, – сказал он, – веревка…

– Это ловушка, – ошеломленно прорычал Хейдьюк.

– Где веревка, Джордж? – Док взял за конец и стал завязывать большой старушечий узел на животе. Руки тряслись, сигара дымила, – сейчас спущусь, – пробормотал он человеку внизу, но тот не услышал.

– Док!

– Доктор Сарвис, – кричал человек внизу.

– Сейчас спущусь, скажите ему, кто-нибудь. Джордж, дай мне руку. Нам нужен нескользящий узел, правильно? Я не помню, как ты его завязывал…

– О, Господи! – Джордж подошел, развязал бабий узел, завязал беседочный, – слушай внимательно, Док, – начал он, – они не смогут доказать твое участие в этом.

– Конечно, нет.

– Нет, слушай меня, – отрезала Бонни. – Это неправильно. Тебя посадят. Я тебя не пущу. Мы все должны, – Бонни сделала широкий отчаянный жест в сторону каменных истуканов; город мертвых, морг Юрского периода, – идти туда. Как – нибудь. Затем в Мейз. Редкий говорит, что нас там никогда не найдут.

– Ничего, Бонни, – сказал он, обняв ее, – у меня хороший адвокат. Дорогой, но очень хороший. Так или иначе, это не может долго продолжаться. Кроме того – я через минуту спущусь! – крикнул он человеку внизу, – есть мой долг, присяга и тому подобная чепуха. Гиппократ не может быть двуличным, так ведь? Я готов, Джордж, опускай.

– Все в порядке, – сказал Хейдьюк, готовясь страховать, – но не говори им ни слова. Не сознавайся ни в чем, пусть сволочи докажут хоть что – то.

– Да, да, конечно. Извини, что нет времени для, хотя, ладно, – Док качнул головой в сторону Смита, – хороший парень. Держи этих придурков подальше от неприятностей. Пока, Джордж. Бонни…

– Ты не пойдешь!

Док улыбнулся, закрыл глаза, попятился назад и слез со скалы. Болтаясь на веревке, с сумкой на ремне, обе руки отчаянно сжаты до белизны костяшек пальцев, Док не раскрывал глаз, слушая наставления Хейдьюка:

– Откинься назад. Редкий, держи меня сзади. Откинься, Док, ступай по скале, отпусти эту чертову веревку, что ты в нее вцепился, идиот! Расслабься, так, так. Двигайся, Док. Вот так.

Бонни смотрела на них, заворожено.

– Док, – пробормотала она.

Док достиг, вернее его опустили вниз. Сэм Лав отвязал его сумку, веревку и помог доктору пройти через камни к днищу каньона. Док помахал на прощанье друзьям и поплелся через каньон бок о бок с Сэмом, который тащил его сумку.

– Скоро увидимся, Док, – крикнул Смит, – будь осторожен и позаботься об этой скотине, епископе, и возьми с него наличными за лечение. Не принимай чеков.

Док плелся, не оглядываясь.

– Пошли отсюда, – Хейдьюк начал сматывать веревку.

– Подожди, – сказала Бонни. – Я пойду с ним.

– Что?

– Ты слышал.

– Вот, дерьмо! Какого-растакого дьявола, мать твою так!

– Не ругайся, пожалуйста. Подстрахуй меня как следует, и все.

– Сейчас, вытащу веревку.

– Меня не надо опускать, как ребенка, я спущусь по веревке, – Бонни запихнула смятую косынку в джинсы под зад, и обхватила веревку ногами (счастливую веревку, подумал Смит). – Просто заткнись и держи веревку крепко, – она продела веревку между ног, забросила ее на плечо, – держи меня, ну же!

– Так у тебя не выйдет. Ты неправильно держишь веревку. И вообще, что ты, черт возьми, делаешь?

– А куда я, по-твоему, иду?

– Ты моя женщина, – голос Хейдьюк стал звучать, как любовный шепот. – Черт! – снова пришел в себя он. – Что с тобой, черт побери?

Бонни повернулась к Смиту.

– Редкий, – скомандовала она, – подержи веревку.

Смит заколебался, пока Хейдьюк тянул веревку, затянутую на хрупкой фигуре Абцуг.

– Черт, Бонни… – сказал Смит, и прочистил горло.

– Боже мой, – сказала Бонни, – ну что вы за пара слизняков и слюнтяев, в самом деле, – веревка в правильной позиции, один конец на плече у Хейдьюка, она попятилась к обрыву. – Либо вы меня страхуете, либо лезете вместе со мной.

– Господи Иисусе! – фыркнул Хейдьюк, ступая на твердую скалу, расставив ноги для упора.

– Секунду! Не делай этого, – он сердито посмотрел на нее.

– Я не знаю как вы двое выживете без меня. Или как я выживу без элегантного и утонченного изыска разговоров с Хейдьюком, – после паузы. – Деревня! Я иду с Доком.

– Ну ты и стерва! – он потянул за веревку.

– Нет, черт возьми, – она попятилась.

– Джордж, отпусти ее, – сказал Смит.

– Не вмешивайся.

– Отпусти ее.

– Не лезь не в свое дело, Редкий, – сказала Бонни, – я сама справлюясь с этим щенком, – рывок веревки. – Проверка!

– Готово, – ответил Хейдьюк, натягивая веревку. Половина ее длины была свернута у его ног.

Бонни начала спуск по кромке купола, туго натянутая веревка шуршала по ее джинсам и рубашке. Девяносто футов до низа. Восемьдесят. Семьдесят. Только шляпа. Затем ничего. Она исчезла из вида.

– Потрави веревку! – донесся тонкий испуганный голосок.

Хейдьюк потравил веревку.

– Надо было подержать ее там, пусть повисит, упрямая маленькая дрянь. С тех пор как я ее встретил у нас были сплошные неприятности. Черт возьми, Редкий, не говорил ли я с самого начала, что нам не нужно никаких девок в этом предприятии? Правильно, говорил! Ничего, кроме проблем и несчастий.

Веревка дрожала у него в руках, как тетива, прямая линия по Эвклиду, от его бедра до стены каньона.

– Где ты там, – крикнул он. Тишина. – Редкий, посмотри, что эта тронутая там делает?

Снизу донесся жалобный голос:

– …конец веревки. Отпусти веревку, ты, козел!

Смит заглянул вниз.

– Она почти уже внизу, опусти ее на двадцать футов.

– Боже, – Хейдьюк продолжил отпускать веревку, слезы покатились по его щетинистым щекам, как растаявший жемчуг, вниз к подбородку, – когда вспоминаешь все, что мы сделали для нее, черт бы ее побрал, и вот, когда мы уже почти у цели, она бросает все просто из жалости к Доку. Ну и черт с ней, вот все, что я могу сказать, черт с ней, Редкий, просто пойдем без нее. Черт с ней.

Веревка ослабела в его руках, но он, казалось, этого не чувствовал.

– Она внизу, Джордж, – сказал Смит. – Тяни веревку, она отпустила свой конец. Пока, малышка! – крикнул он Бонни, уходящей к центру дна каньона, в сторону, куда ушел Док.

Бонни остановилась и послала воздушный поцелуй Редкому, с широкой улыбкой на ее милом личике. Она сияла, ее глаза блестели, солнечные лучи играли на ее волосах, она помахала Хейдьюку.

– Пока.

Он мрачно сматывал веревку, не ответив ей. Маниакально-депрессивным психопатам трудно угодить. Он даже не посмотрел на нее.

– Тебе тоже, дурачок, – сказала она весело, посылая ему светлый поцелуй. Он пожал плечами, сматывая свою драгоценную веревку. Бонни Абцуг засмеялась и побежала догонять Дока.

Наступила тишина. Долгая тишина.

– Я вспомнил третье правило, – сказал Смит, улыбаясь угрюмому, злому, чумазому Хейдьюку, – никогда не ложись в постель с девчонкой, у которой больше проблем, чем у тебя.

Лицо Хейдьюка разгладилось, на нем появилась неприязненная, но широкая улыбка.

– Или почти столько же…, – добавил Редкий, говоря сам с собой.

Вок, вок, вок, вок…

Солнечные лучи играли на лопастях, отражались в стекле кабины разведывательного вертолета, который пролетел быстро, как запоздалая мысль, мелькнув в узкой полоске облачного неба между двумя вздымающимися стенами каньона, примерно в миле от них. Вибрация приближалась к ним, круги над ними смыкались, как прозрачное лассо, падающее с небес.

Смит схватил флягу, Хейдьюк подобрал ружье, они полезли вверх на каменистый склон, цифры минут на гигантском лице скульптуры из песчаника, два маленьких человеческих существа, затерянные в безразмерном царстве башен, стен, пустынных улиц, позаброшенных мегаполисов скал, скал и ничего, кроме скал и камня, не знавших человека тридцать миллионов лет. Можно расслышать их голоса в этой бесплодной пустыне в четырех милях, как они уменьшаются, удаляются ниже и ниже, жукообразные микротела в глазах грифа.

Джордж,сказал чей-то тихий голос, непостижимо далекий, но понятный , Джордж, я не думал, что ты сможешь сделать это, когда придется, я думал, ты просто свернешься, как горная устрица, и уползешь как больная змея.

Почему Редкий Гость ты чертов мормон с клювом как у орла, я могу сделать все, что захочу, если я захочу, и более того, они никогда, никогда, абсолютно никогда не поймают меня. И тебя тоже, если я тебе помогу.

Микроголоса угасали, но не полностью, невнятное бормотание длилось миля за милей, миля за милей.

Гриф улыбался своей кривой улыбкой.

– Вы арестованы, доктор Сана, я полагаю, что должен это сказать перед тем, как вы осмотрите Дадли.

Док пожал плечами, возвращая Сэму его флягу.

– Конечно. Где пациент?

– Мы положили его под тем тополем, где остальные люди. Вы тоже, сестра.

Сестра? Бонни на мгновение призадумалась.

– Не называйте меня сестрой, брат, если только вы именно это не имеете в виду. Кроме того, я все еще хочу пить и изрядно голодна, я требую соблюдения моих прав как обычный преступник и если мне их не предоставят, ничего, кроме проблем, здесь не будет.

– Успокойтесь.

– Я не оставлю вас в покое, имейте в виду.

– Хорошо, хорошо.

– Ничего, кроме сердечной боли.

– Хорошо. Вот он, Док.

Пациент сидел возле ствола дерева, большой и тяжелый человек с квадратным англосаксонским лицом скотовода. Джей Дадли Лав, епископ блендинский. Его глаза сверкали, кожа была красная, его распирала радость, волнение, он был как – бы не здесь.

– Здравствуйте, Док, где вы были? Сэм, – сказал он брату, – что я тебе говорил? Я же говорил тебе, что он придет. Я стану губернатором великого штата Юта, так ведь? Промышленность, Доктор, вот девиз нашего штата, «промышленность», и наш герб – пчелиный улей, большой золотой сорокакаратный улей, и с Божьей помощью мы все маленькие пчелки, так ведь, Сэм? Кто эта девица? Так стану я губернатором или нет?

– Вы станете губернатором.

– Стану я губернатором в этомe чертовом штате?

– Да станете, ясное дело, Дад.

– Ну ладно, а где остальные? Мне нужны все, особенно этот ренегат джек – мормон Смит. Ты их поймал?

– Пока нет, Дадли. Но мы ждем помощи. Мы связались с полицией, шерифом и ФБР и со всеми, с кем только можно, кроме парковой службы.

– Нет Сэм, я не хочу никакой помощи, я могу поймать этих парней сам. Сколько мне еще тебе говорить? – будущий губернатор Юты посмотрел рассеянно на Бонни, на стетоскоп, висящий у нее на шее, закатал рукав и обмотал руку манжетой аппарата измерения давления. Кровь сочилась из его ноздрей Док посмотрел на свет шприц, набрал лекарство из ампулы.

– А вы красивая. Вы тоже доктор? Как вас зовут? У меня болит рука, левая, до кончиков пальцев. Мы все здесь не хотим, чтобы работники парка возились здесь. Они здесь вообще лишние. Мы трансформируем этот так называемый национальный парк в собственность штата, как только я займу кресло, запиши мои слова, Сэм. Что вы уставились на меня? Валите отсюда. Найдите Смита, скажите ему, чтобы он появился на следующем заседании Общества Взаимного Совершенствования, иначе мы поменяем ему родословную. Хуже нееврея может быть только проклятый джек – мормон. Вы ведь не еврейка, девушка?

– Я еврейка, – пробормотала она, вставляя стетоскоп в уши и глядя на шкалу прибора. Систола, диастола, ртуть и миллиметры, – сто шестьдесят на восемьдесят пять, – сказала она Доку. Он кивнул. Она размотала манжету.

– Вы не похожи на еврейку, вы похожи на Лиз Тейлор, когда она была моложе.

– Вы очень любезны, епископ. Расслабьтесь.

Док вогнал иглу, положив свою большую, спокойную, уверенную руку на влажный лоб епископа.

– Будет немножко больно, губернатор.

– Я еще пока не губернатор, я всего лишь епископ. Но скоро стану. А вы – ой! – вы доктор? Вы похожи на доктора. Сэм, я же говорил тебе, что доктор придет? Так не со всеми получается. Сэм, мне нравится эта девушка. Как ваше имя, красотка? Абцуг? Это что еще за имя, на американское не похоже. Кто спер мой мотоцикл? Сэм, дай объявление по радио. Внимание всем постам. Описание: в темной одежде, грязный, прыщ на заднице, шрам на мошонке, мешковатые брюки, вооружен и опасен. Кличка Рудольф Рыжий. Кличка Герман Смит. Смит? А где Редкий Гость? Обвиняется в вооруженном ограблении, похищении людей, повреждении частной собственности, промышленном саботаже, незаконном использовании взрывчатых веществ, тайной порче государственного имущества, похищении лошадей и сбросе камней. Сэм? Где ты, Сэм? Где, во имя Морони, Нефи, Мормона, Мосии, и Омни ты ходишь? Что? Что вы сказали, доктор?

– Считайте от двадцати в обратном порядке.

– Со скольки?

– С двадцати.

– Двадцать? Двадцать, так, хорошо. Почему бы и нет? Двадцать… Девятнадцать… Восемнадцать… Семнадцать… Шестнадцать…