Текст книги "Банда гаечного ключа"

Автор книги: Эдвард Эбби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

К полуночи они добрались до Хенксвилля, а через полчаса – до гор Генри. Где-то в глубине леса они повалились спать и спали сном праведников. Праведников явно удовлетворенных.

10. Док и Бонни делают покупки

Дж. Б. Хартунг и сыновья, шахтное и инженерное оборудование. Хартунг – младший загрузил взрывчатку Дюпона Доку в багажник его новенького Бюика-универсал. Десять контейнеров, вощеных, герметизированных и опечатанных. Плюс взрывная машинка, капсюли, провода, предохранители, обжимные щипцы и зажигательные свечи. Груз выглядел эффектно. Стиль. Класс.

– Что вы будете со всем этим делать, Док? – спрашивает мальчишка.

– Обезьяньи делишки, – отвечает доктор, подписывая последнюю из федеральных форм. – Там, у себя на ферме.

– Серьезно.

– Совершенно серьезно.

Абцуг нахмурилась.

– У нас заявка на открытие рудника, – сказала она.

– О-о, говорит мальчишка.

– Тридцать заявок, – говорит доктор.

– Я слышал, золото поднялось до 180 долларов за унцию там в Европе. Собираетесь разрабатывать ваши заявки?

– Верно, – сказал Док. – А теперь заткни вот это себе в рот, то-есть, я имею в виду, в карман.

Мальчишка заглянул в счет. – Ух-ты, большое спасибо, Док.

– Не о чем говорить, молодой человек.

– Приходите снова, поскорее.

– Придем, – сказала Бонни. – Ишь, панк малый, любопытный какой, – добавила она, когда они отъехали. – Я готова была двинуть ему в зубы.

– Ну, ну, он же еще ребенок.

– Еще ребенок. Ты видел это прыщавое лицо? Я уверена, он уже обращался к венерологу.

– Вполне может быть. В этом штате таких половина. А у половины из них – триппер. Мы должны прицепить ярлык на пенис каждого подростка в Нью-Мексико: – Девушки, Изучите Тщательно Перед Тем, Как Взять в Рот.

– Не будь вульгарным.

– Губные гармошки, – продолжал разглагольствовать Док. – Спирохеты. Гонококки. Treponema pallida.Подумай: ‘Syphilis, Sive Morbus Gallicus’поэма некоего Джироламо Фракасторо, примерно 1530 год от рождества Христова. Герой этой метрической пасторальной трагедии – пастух по имени – я не шучу – Сифилис. Как и многие другие пастухи, он воспылал страстью к одной из своих овечек, чье имя я позабыл. Вот люблю я овечку, и все, говорил Сифилис, и ставил ее задние ноги на свои котурны и… Твердый шанкр появился вскоре после этой любви, а затем и поражение тканей. Он умер ужасной смертью тридцать лет спустя. Отсюда и появилось всеобщее мнение, что сифилис возник от полового сношения.

– Ты должен повысить мне зарплату, – сказала Бонни.

Док вдруг громко запел:

 
– Мне не нужно шанкра, чтобы я запомнил,
Что я только пле-енник любви-и-и-и-и …
 

– У тебя такой голос, будто ты уже подхватил шанкр гортани.

– Рак горла. Не стоит из-за этого поднимать тревогу. Когда я был молодой, я тоже хотел быть пастушонком. Но потом обнаружил, что мне больше нравятся девушки.

– Я требую перевода.

– Я требую поцелуя.

– Это будет дорого стоить.

– Сколько?

– Мороженое Баскин-Робинс с двойным клубничным сиропом.

– Хочешь знать мою самую развратную тайную сексуальную фантазию?

– Нет.

– Хочу изнасиловать девушку Баскин-Роббинс. Пока она догребает последнюю сливочную помадку с карамелью. До обеда.

– Доктор, вам нужен доктор.

– Мне нужно выпить. Стакан заглотал – усыхать перестал. Что там у нас следующее в нашем списке?

– Он у тебя в кармане рубашки.

– Ах, да. Да. Док Сарвис пробежал глазами бумажку. Бонни вела машину сквозь напряженное уличное движение Альбукерка. Дым его сигары вытекал через открытое окно с его стороны, смешиваясь с общим смогом. – Рукоятки к роторам, – читал он. – Бош и Айземанн, по три каждого вида.

– Они уже есть.

– Заграждения.

– Есть.

– Проверь. Алюминиевая пудра – десять фунтов. Хлопья окиси железа – десять фунтов. Магниевая пудра, перекись бария, очиститель – «Аякс, «Тампакс» – к алхимику.

– Не знаю ни одного.

– К аптекарю. По проезду Парацельса в сторону улицы Фауста всего полквартала от площади Зосима, в доме Теофраста Бомбаста фон Хохенхайма.

– Слушай, говори по-американски. Поедем к Валгрину.

– Где они сожгли беднягу Бруно в день Святой Цецилии.

– В аптеку Скэга?

Они зашли к Скэгу, где доктор прописал себе термитные свечи, затем в скобяную лавку за металлическим порошком и хлопьями плюс 10 галлонов керосина (для их увлечения рекламными щитами). Бьюик-универсал был уже основательно загружен и весь благоухал химикатами. (Химикаты! Химикаты! – пел Хейдьюк). Док купил камуфляжную сетку 20х30 футов на складе Боба Бергена, вместе с некоторыми другими позициями их списка, а также вещами, которые они сочли совершенно необходимыми, к примеру, кремниевую зажигалку (для этих дождливых дней), пару ярко-красных подтяжек цвета пожарной машины, чтоб поддерживать мешковатые брюки Дока, новую соломенную шляпу с обширными полями из Гватемалы для Бонни, и подарки для Хейдьюка и Смита: изолированную подставку для пивной банки и хроматическую губную гармонику Хонера. Док прикрыл все их покупки камуфляжной сетью. Затем заехали еще в один магазин, где купили определенные весьма важные для них топографические карты.

– Все?

Перечитали список, проверили дважды. – Ну, все, – говорит Док. – Санта Клаус едет в город. Они спрятались от жары и яркого послеполуденного солнца в прохладу и полумрак бара, сплошь обитый каким-то мягким звукоизоляционным материалом. Даже стены были им обиты; бар был похож на старую добропорядочную психиатрическую лечебницу. Свечи тускло мигали внутри маленьких красных глобусов. На бармене был красный пиджак и черный галстук. Было около четырех, и бар был наполовину заполнен юристами, архитекторами, политиками из мэрии. Именно то место, какие Бонни больше всего ненавидела.

– Какая удручающая берлога! – сказала она.

– Давай выпьем чего-нибудь холодненького и рванем домой.

– Тебе не домой. Тебя ждут к пяти в Медицинском центре.

– Верно. Обратно в лавку мясника.

– Доктор Сарвис! Она притворяется шокированной.

– Ну, иногда я так чувствую, – сказал он извиняющимся тоном. – Иногда, милая девочка, я думаю …

– Да? Думаешь что?

Официантка с коктейлями стала между ними. На ней было нечто совершенно прозрачное, что едва ли можно было считать одеждой. Ей тоже все это надоело. Она принесла им напитки и уплыла прочь. Док смотрел ее вслед. Эти бледные бедра мне нравятся.

– Да, так что же ты думаешь? – спросила Бонни.

Они чокнулись. Док всматривался в ее глаза.

– Я люблю тебя, – солгал он. В тот момент его мысли были в двадцати футах оттуда. В тысячах миль оттуда.

– Что еще новенького?

– Терпеть не могу этих витиеватых еврейских выражений.

– Терпеть не могу этих фальшивых любовных деклараций.

– Фальшивых?

– Да, фальшивых. Ты вовсе не думал обо мне, когда говорил это. Ты, наверное, думал, – один Бог знает, о чем ты думал. Но не обо мне.

– Ладно, – отвечал он. – Давай поссоримся. Какой прелестный способ успокоить мне нервы перед маленькой операцией, которая мне предстоит. Всего только удаление мениска.

– Я рада, что я не твоя пациентка.

– Я тоже. – Он выпил половину своего джина с тоником. – Ну, ладно, ты права. Я сказал это для проформы. Но все равно это правда. Я же люблю тебя. Если бы тебя не было рядом, я был бы несчастным одиноким стариком.

– Вот именно, рядом. Нужен же кто-то рядом, чтобы содержать в порядке твое расписание приемов, стирать твои вонючие носки. Чтобы нянчиться с тобою, чтобы ты не тащил ногу в рот и не натягивал пластиковые мешки на голову. Чтобы быть твоим шофером, возить тебя по городу, убирать твой дом время от времени и хорошо смотреться в бассейне.

– Давай поженимся.

– Это у тебя панацея от всех бед.

– Что в этом плохого?

– Я устала быть твоей прислугой. Ты думаешь, я хочу это узаконить?

Док Сарвис был несколько озадачен такой постановкой вопроса. Он осторожно потягивал вторую половину своего джина с тоником. – Но тогда, черт подери, чего же ты хочешь?

– Я не знаю.

– Так я и думал, – сказал он. – Ну так и помалкивай.

– Но я знаю, чего я не хочу, – добавила она.

– Свинья тоже это знает, мадам.

– Ну и что? Чем тебе не нравятся свиньи? Мне они нравятся.

– Я думаю, ты влюбилась в Джорджа.

– Нет уж, не в ту свинью.Нет, спасибо.

– Смит? Старина Редкий Гость, так сказать?

– Что ж, это более правдоподобно. Он приятный мужчина. Он мне нравится. Я думаю, он отнюдь не равнодушен к женщинам. Но мне кажется, он достаточно основательно женат.

– Всего три жены. Ты могла бы быть Женой Номер Четыре.

– Мне больше нравится, пожалуй, иметь четырех мужей. И навещать каждого раз в месяц.

– У тебя уже есть три любовника. Хейдьюк, и Смит, и бедняга доктор Сарвис, доктор медицины. Не говоря уж обо всех твоих котиках, цыплятках, недоученных студентах и хиппи – дегенератах, которые крутятся около твоего пластикового иглу там, в Больном городе.

– Эти люди – мои друзья, а вовсе не любовники, как ты говоришь, хотя вряд ли ты можешь это понять.

– Если у них член такой же хлипкий, как и позвоночник, тогда я могу понять, почему они не любовники.

– Я ничего такого про них не знаю.

– Но я же их видел. Все одинаково стараются выглядеть по-разному. Двуполые антропоиды.

– Они просто хотят вести свой собственный образ жизни. Они пытаются вернуться к тому, что все мы давным-давно утратили.

– Подвязывать волосы ленточкой – еще не значит быть индейцем. Выглядеть, как сорняк, еще не значит быть частью природы.

– Они, по крайней мере, никому не причиняют вреда. Ты просто завидуешь.

– Я устал от людей, которые не причиняют вреда. Я устал от мягких, слабых, пассивных людей, которые не могут совершитьчто-нибудь или произвестичто-нибудь. Кроме детей.

– Ты устал, Док.

Он поднял плечи, нахмурился и изобразил Джорджа В. Хейдьюка: —Я никого не люблю, – пробурчал он.

Бонни улыбнулась, глядя поверх своего полупустого бокала. – Пора уходить отсюда. Ты опоздаешь.

– Давай. Он дотянулся до ее бокала и допил за нее его содержимое. Они поднялись, чтобы уходить. – Да, и еще одно.

– Что?

Док притянул ее к себе. – Все равно я тебя люблю.

– Вот это мне нравится, – сказала она. – Такие одинаковые признания в любви.

– Я еще и обеими руками владею одинаково. Он продемонстрировал.

– О, Док… не здесь, ради Бога.

– А как насчет… здесь? Там?

–  Пошли!Она потащила его прочь из этой тщательно умягченной психиатрической лечебницы, вверх по лестницы к тротуару в ослепительно яркий свет, сумасшедший рев, безумную суету Альбукерка. К востоку от башен из стали, стекла и алюминия стояли горы, шершавые камни гор Сандиас. Теперь их пересекала подвесная канатная дорога и увенчивала остроконечная корона пилонов телевидения. Там, где прежде большерогий горный баран охранял скалы и утесы, теперь забавлялись туристы, дети стреляли в птичек из своих игрушечных пистолетов. На западе на фоне блеклого горизонта, в полуденной дымке, возвышались, как стража, три вулкана, пока что молчащих, – черные, морщинистые, развороченные.

На автостоянке он ласкал ее всю дорогу от ворот до машины.

– Господи, ты сегодня такой настырный.

– Я истинный и верный единорог любви.

Она втащила его в машину, раздувшийся от товаров Бьюик-универсал, ловко вырулила со стоянки и направилась на автостраду. По дороге, подхваченная общим движением транспорта, она отдалась ласкам его больших, красивых, внимательных рук, которые были и вправду, как он хвалился, обе одинаково ловкие. Когда они выехали на автостраду, она, однако, оттолкнула его руку, – ту, что была внизу, и нажала на газ.

– Не сейчас, – сказала она.

Док отдернул руку. Он казался обиженным.

– Мы опоздаем, – сказала Бонни.

– Это всего лишь менискэктомия, – ответил он. – Не остановка сердца. Что такое мениск, чтобы становиться между влюбленными?

Она молчала.

– Мы же все еще влюбленные, разве нет?

В тот момент она не была уверена. Что-то неясное угнетало ее мозг, ощущение чего-то недостающего, чего-то потерянного, что еще предстояло найти.

– Мы любили друг друга прошлой ночью – мягко напомнил он ей.

– Да, Док, – наконец ответила она.

Он раскурил еще одну сигару. Сквозь первое облако дыма, бесформенное вначале, затем скрутившееся и, наконец, расплывшееся по контурам приборной доски и ветрового стекла, он задумчиво глядел на крутые откосы горы за беспорядочным скоплением городских зданий в дымной вуали.

Бонни на мгновение положила руку на его колено, сжала его слегка и снова положила ее на руль, поскольку одновременно она пыталась объехать большую машину впереди – с полосы на полосу, обратно, ныряя в поток машин и выныривая из него, все время при этом удерживаясь на безопасном расстоянии от того парня впереди. Черт его подери, двигался бы наконец или убрался к дьяволу с дороги! Как сказал бы Хейдьюк, подумала она. Док вовсе не опаздывал, – это она торопилась. Торопилась, поняла она, избавиться от него на некоторое время.

Бедняга Док; она почувствовала на мгновение острый прилив любви к нему. Теперь, когда она бросает его. Совсем.

Он не долго оставался в плохом настроении. – Посмотри на эти машины, – обратился он к ней. – Посмотри на них – едут себе на своих резиновых шинах, в своих двухтонных машинах, загрязняя воздух, которым мы дышим, насилую землю ради того, чтобы ленивым, жирным американским задницам можно было свободно проехать. Шесть процентов мирового населения поглощают сорок процентов мировой добычи нефти. Свиньи! – заорал он, потрясая своим огромным кулаком в сторону проезжающих мимо водителей.

– А мы? – спросила она.

– Я о нас и говорю.

Она высадила его у служебного входа неврологического отделения Медицинского центра и заторопилась домой по улице, пандусу и автомагистрали, к своему «пластиковому иглу» в «Больном городе». Ей нужно будет заехать за доктором в пять часов. Надо бы купить этому мужчине велосипед, – думала она, – но он, конечно же, не сумеет даже припарковать его как следует, не говоря уж о том, чтобы безопасно проехать на нем по городской улице.

Она добралась домой усталая от напряженной езды. Войдя в свой дом, она постояла минутку, оглядывая его. Все было в порядке, на своих местах, тихим, спокойным, мирным. Ом, добрый Ом.Кот подошел к ней, коротко мяукнув, и начал, мурлыча, тереться о ее ногу. Она погладила его, потом зажгла ароматическую палочку, поставил запись Рави Шанкара – вечернюю мелодию – и уселась на коврик, скрестив ноги, в позе лотоса, сосредоточив взгляд на вращающемся диске с записью – тридцать три с третью оборота в минуту – и неутомимом, слегка подрагивающем электропроигрывателе. Из усилителей монотонно жужжал ситар, звуча широко и низко в этой комнате без углов. С ее позиции на полу дом ее казался ей просторным, как планетарий; хрустальные гроздью в верхней точке свода сияли, как звезды. Позднее, яркое послеполуденное солнце, косо проникая сквозь полиуретановые стены, наполняло весь купол мягким, рассеянным, кокаиновым блеском.

Она прикрыла глаза, чтобы лучистый рассеянный свет охватил ее мозг. Кот тихонько лежал у ее ног. Снаружи до нее доносилось только отдаленное бормотание, отголоски беспокойного городского муравейника, смягченные стенами ее дома. Она постепенно отключалась от внешних звуков, сосредоточиваясь на своей внутренней реальности.

Город стал нереальным. Док Сарвис, правда, все еще глядел на нее, но уже с периферии ее сознания, как Килрой через забор, красный нос и прочее. Она пресекла мысль о нем; он превратился в нуль, ничто, потерял законную силу. Последние нервные вибрации автострады затихли и угасли. Шаг за шагом она освобождала и успокаивала свой мозг, снимая один за другим все отпечатки событий дня – поездка по магазинам за покупками, прыщавый мальчишка, странный груз в машине Дока, и то, как он смотрел на ее ноги, и их бесцельный разговор, поездка в больницу и его грузное тело, удаляющееся шаркающей походкой и исчезающее в этих бесконечных коридорах боли, мягкий мех кота на ее выбритых икрах, звук ситара Шанкара, аромат ладана. Все уходило, угасало, соскальзывало в ничто, а она концентрировалась на своем, секретном, интимном, своем личном медитативном слове….

Но. Какое-то пятнышко, частичка, какой-то раздражитель рос, как песчинка в раковине жемчужницы, в каком-то уголке ее сознания, не имеющего углов. Глаза закрыты, нервы в покое, мозг отдыхает, – и все же она видела прядь выгоревших на солнце волос, пару ярко-зеленых глаз джек-мормона, клювоподобный нос, она чувствовала направленные на нее телепатические микроволны. За клювом, несколько в стороне, тонкий сетчатый узор танцующих микро точек превратился в образ, мимолетный, но верный, бородатого бездельника с глазами, как две желтых дыры от мочи в снежном сугробе.

Бонни открыла глаза. Кот лениво потянулся. Она взглянула гладкий, вращающийся диск на слегка прогнувшемся проигрывателе – она слышала спокойные, томные, гипнотические завывания, гудение, резкий звук струны и однообразное пение Рави Шанкара и его индийской цитры. Ему аккомпанировали маленькие темные руки, танцующие на туго натянутой бычьей коже ритуального барабана шакти-йоги. (Ло, бедный индус, старается изо всех сил).

Ну, че-ерт, подумала мисс Абцуг. Ну, Господи Иисусе Христе, подумала она. И встала. Кот, мурлыча, вился у ее ног. Она пнула его, не слишком сильно, в кучу подушек. Святая Матерь Божья, мать твою, думала Бонни, мне надоело. Как мне все надоело! Ее губы шевелились.

– Хочу каких-нибудь действий, сказала она негромко, в мягкую тишину своего дома – купола.

Ответа не последовало.

Громко, решительно, вызывающе, она сказала: —Пора, ко хренам, браться за работу!

11. Снова за работу

Казалось более разумным уехать из Юты на некоторое время. Когда поход Смита на горы Генри был завершен, они с Хейдьюком к ночи уехали из Хенксвилля на запад, вокруг западной оконечности гор, и дальше на юг по грунтовой дороге вдоль Уотерпокет Фолд. Там никто не живет. Доехав до Шумящего прохода, они преодолели зигзагами крутой подъем в полторы тысячи футов к вершине Фолда. На полпути к перевалу они обнаружили беззащитный бульдозер Катерпиллер D-7 Дорожной службы, стоящий у края дороги, и остановились, чтобы передохнуть и перекусить.

Это отняло всего несколько минут. Работа становилась простой и однообразной. Смит караулил на вершине горы, а Хейдьюк тем временем просверливал дыры, как в Ком Уош, добавив к этой отлаженной технике последний штрих: выливал топливо из топливного бака в канистру; поливал им блок двигателя, кабину оператора и прицеп; поджигал.

Смит не вполне одобрял последний шаг. – Это же как раз может какая-нибудь зараза заметить из ироплана там в небе, – жаловался он.

Он взглянул вверх; ласковые звезды смотрели вниз. Одна космическая капсула, плотно набитая космонавтами и другими материалами, скользнула по звездному полю, вошла в тень Земли и исчезла. Один реактивный лайнер компании TWA, летящий курсом в Чикаго на высоте 29 000 футов и видимый только благодаря своим бортовым огням, пересек южный небосклон. Больше никто не болтался вокруг в такое позднее время. Ближайший городок – Боулдер, с населением 150 человек, – находился на расстоянии тридцати пяти миль к западу. Ближе не жил никто.

– Кроме того, – продолжал Смит, – не слишком много от этого проку. Все, чего ты добиваешься, – только сжигаешь краску.

– Ну, черт, – у Хейдьюка перехватило дух, он задыхался, не в силах спорить. – Черт… фью!… мне просто нравится… х-ха!… ну, вроде… ах-ха!… доводить дело до конца. Пиромантик.

Из огненного зарева умирающей машины – смертельный случай – донесся приглушенный звук небольшого взрыва. За ним – еще один. Фонтан искр и куски горящей смазки взлетели в воздух.

Смит вздрогнул. – Давай убираться отсюда.

Деревню Боулдер они проехали к середине ночи. Спящие жители вздрагивали, услышав шум проезжающего грузовика, но никто их не видел. Они повернули на юг и поехали по водоразделу между рукавами реки Эскаланте, спустились в каньон, поднялись на другую сторону среди бледных куполов косослоистого песчаника в сотни футов высотою. Древние дюны, превратившиеся в камень несколько раньше. Через пять миль к востоку от городка Эскаланте Смит повернул влево на дорогу, именовавшуюся Дыра-в-Камне.

– Куда едем?

– Срезаем напрямик в Глен Каньон Сити. Поднимемся вверх через средину плато Кайпаровиц.

– Я не знал, что туда есть дорога.

– Можешь называть ее и так.

Огни буровых вышек мерцали вдалеке, по огромным ненаселенным просторам террас Эскаланте. Время от времени они проезжали по дороге мимо знакомых названий на небольших металлических указателях направлений на поворотах: Коноко, Арко, Тексако, Галф, Эксон.

– Всюду эти ублюдки, – проворчал Хейдьюк. – Давай доберемся до этих вышек.

– Да там работают как раз. Там на холоде, в четыре утра, вкалывают, как рабы, чтобы обеспечить всех нефтью и газом, и вот этот здесь наш грузовик то же самое. Так что мы с тобой можем помочь саботировать все мировые планетарные машины. Прояви хоть немного благодарности.

К рассвету они уже катили на юго-восток под крутыми фасадами Скал Пятидесяти Миль. Дорога Дыра-в-Камне была тупиковой для автомобилей, но они поехали другим путем, вверх по дороге, ведущей через плато.

По дороге Хейдьюк обнаружил геофоны. – Стоп!.

Смит остановился. Хейдьюк выпрыгнул из машины и вырвал ближайший геофон из земли вместе с проводами, соединявшими его со всей системой. Геофоны предназначены для поиска залежей полезных ископаемых, для сейсмических исследований путем анализа различных видов вибраций – сейсмограмм – в подстилающих горизонтах. Вибрации эти создаются зарядами, помещаемыми в пробуренные отверстия. Хейдьюк намотал петлю кабеля на бампер грузовика и вернулся в кабину.

– Хорош, поехали. – Он открыл банку пива. – Господи, как я есть хочу.

Смит поехал дальше. За ними, по мере натяжения кабеля, все новые и новые геофоны начали выскакивать из земли и бежать вдогонку за грузовиком, приплясывая в пыли. Десятки дорогих приборчиков, преждевременно вырванных из земли. По мере их продвижения вперед грузовик вырывал еще и еще, целую кучу.

– Скоро, вот только солнце взойдет, – пообещал Смит, – мы сообразим себе завтрак. Скоро, вот только выберемся из этих открытых мест и доберемся до леса.

Они доехали до грунтовой дороги и повернули по ней направо, на юг, к высоким скалам. Хейдьюк увидел еще что-то. – Стоп!

Смит неохотно остановил грузовик. В холодном голубом свет начинающегося дня они глядели вперед, через сплошные заросли полыни, где в полумиле от них стояла буровая вышка, казавшаяся безлюдной. Ни фонарей, ни движения, ни автомобилей. Хейдьюк потянулся ха биноклем, взял его и стал изучать сцену.

– Редкий, там никого нет. Никого.

Смит посмотрел на восток. Облака в той стороне медленно окрашивались в лососево-розовый цвет. – Джордж, мы тут, как на ладони. Если кто-нибудь появится …

– Редкий, там есть для нас работа.

– Не больно-то оно мне здесь нравится. Нечем здесь нам совсем прикрыться.

– Это наш долг.

– Наш первейший долг – не дать себя повязать.

– Хейдьюк подумал. Это было верно. В этом утверждении была правда. – Но она уж слишком хороша, чтоб можно было проехать мимо. Только погляди на эту штуку. Такой славный здоровенный складной ножик, и ни одного нефтяника на десять миль вокруг.

– Они могут приехать абсолютно в любой момент.

– Редкий, я долженсделать это. Я здесь выйду и пройду туда пешком. Ты поезжай в тот каньон, которого отсюда не видать. Начинай готовить завтрак. Побольше кофе. Я буду с тобой через час.

– Джордж…

– Все равно мне пешком спокойнее. Если кто-нибудь появится, я спрячусь в полыни и дождусь ночи. Если я не появлюсь, скажем, через два часа, поезжай наверх, в лес, и жди меня там. Оставь какой-нибудь знак у дороги, чтобы я не проскочил твой поворот. Дай я возьму свой рюкзак.

– Ну, Джордж, черт тебя дери…

–  Не беспокойся.

Хейдьюк вышел из машины, взяв из кузова свой рюкзак, в котором была еда, вода, инструменты, спальник – все уже готовое, запакованное. Оглянувшись назад, он увидел за задним бампером около полумили кабеля с геофонами, стоимостью не менее двадцати тысяч долларов. Их нужно было куда-нибудь девать.

– Эти геофоны с этим кабелем… – сказал он.

– Я от них избавлюсь, – ответил Смит.

Хейдьюк направился через полынь, которая была ему по пояс. А Смит поехал дальше, таща за собою по дороге имущество нефтяной компании. Тонкий слой пыли поднимался за ним в воздух и плыл, освещенный солнцем, как крученая золотая нить.

На полпути к своей цели Хейдьюк наткнулся на автомобильную дорогу, ведущую к буровой. Плотно прикрепив рюкзак, он бросился бегом. Он устал, проголодался, перегрузился пивом. В голове было пусто, в желудке тошно, но адреналин, азарт и высокая, благородная цель поддерживали его.

Вот и вышка. Вокруг – никого. Он вскарабкался по стальной лестнице на платформу. В одном ее углу стояли стеллажи с шестидюймовыми стальными трубами. На цепях свисали противовесы. Скважина, прикрытая только стальной крышкой, была пуста. Он поднял крышку и заглянул в темное отверстие. Он знал, что некоторые из этих скважин достигают глубины шесть миль, более 30 000 футов – глубже, чем высота Эвереста. Он достал первый попавшийся не закрепленный предмет – им оказался двухфутовый трубный ключ, – и бросил его в отверстие. Наклонив к нему ухо, он прислушался. Падающий ключ издавал свистящий звук; помере падения он становился все слабее, но выше тоном, переходя в стон. Совершенно непроизвольно Хейдьюк представил себе живое существо, падающее в эту жуткую трубу, скажем, ногами вниз, глядя на уменьшающусю точку света, означающую надежду, и воздух, и простор, и жизнь. Он не услышал или не смог услышать, как ключ упал на дно.

Он огляделся, что бы еще такое можно было бросить в скважину. Там были гаечные ключи, цепи, куски бура, коронки, трубная арматура, гайки, болты, лом, обломки обсадной трубы – все, что он мог найти и подходило по размеру, со свистом летело в черную дыру. Он даже попытался поднять и дотащить до нее один отрезок трубы, но это оказалось слишком для одного человека. Требовался еще один мужчина, чтобы подхватить другой конец трубы, стоя на узенькой площадке на восемьдесят футов выше.

Устав швырять разные вещи в скважину, он обратил внимание на большие двигатели Гарднер-Денвер, приводившие в движение буровой станок. Он рывком открыл ящик с инструментами, нашел торцовый гаечный ключ нужного размера, вполз на спине под двигатели и открутил у каждого пробку картера, чтобы вылить масло. Потом запустил их.

Голыми руками больше ничего он сделать не мог. Если бы у него был термит, он бы поджег опоры буровой вышки; если б взрывчатка – он бы ее взорвал. Но у него не было ни того, ни другого.

На песке Хейдьюк оставил свою подпись: Н Е М О. Он глотнул воды из фляги и огляделся вокруг. Мир пустыни казался абсолютно безлюдным, если не считать его самого. Воробьи с черными горлышками тонко чирикали в зарослях полыни. Край солнца полыхал за гребнем Дыры-в-Камне. Священная страна; именно поэтому он должен делать именно ту работу, которую он и сделал именно сейчас. Потому что кто-то же должен ее делать.

Он пошел к каньону и скалам, заворачивая к дороге, по которой уехал Смит. (За его спиной выли, умирая, двигатели на буровой). По пути он срывал побеги полыни и растирал между пальцами их рыхлые листья – серебристо-голубые и серо-зеленые. Он любил этот резкий запах полыни – это редкое, тревожащее благоухание, которое само по себе пробуждало воспоминание о целом мире Юго-Запада: мире каньонов, столовых гор, крутых горных склонов, ярчайшего сияния солнца и призрачных видений.

Ладно, большеногий, хорош, умник, вот и колея джипа; теперь мы входим во влагалище каньона, чтобы добраться до матки плато; и где же наш козел Редкий Гость Смит?

Ответ оказался за ближайшим поворотом: полмили кабеля с геофонами, собственность Стендерд Ойл, Калифорния, лежащая на камнях и в пыли. По дороге он подобрал их все и затащил в сосновую рощу, где стоял грузовик. Там не оказалось никого. Но запах вскипевшего ковбойского кофе, запах жареной ветчины выдавали местонахождение Смита.

– Ты кое-что забыл, – сказал Хейдьюк, волоча за собою в лагерь огромный спутанный клубок кабеля и геофонов.

Смит вскочил. – Господи Иисусе! – Ветчина шипит. Кофе дымится. – Забыл, тупица!

Они спрятали все это на намытом песчаном островке под валуном, где ближайший же ливень похоронит его под тоннами песка и гравия.

После завтрака, все еще не вполне освободившись от жажды исследований и открытий, они поехали по плато к перевалу. Высокое и прохладное плато представляло собою лесной массив желтой сосны, перемежавшейся с низкорослым кустарником. Они свернули с автомагистрали на тупиковую боковую дорогу (где их грузовик был тщательно очищен ивняком и кустами), улеглись на солнышке на сосновых иглах, безразличные к суетящимся вокруг муравьям, белкам, хохлатым сойкам, к мошкаре, танцующей в солнечных лучах, и заснули.

Проснувшись уже около полудня, они перекусили сыром и крекерами, хорошенько промочив горло добрым дешевым пивом рабочего человека. Не «Курс»’ом. Отправившись дальше по дороге, идущей лесом, они жевали яблоки на десерт.

Хейдьюк, никогда прежде не бывавший на плато Кайпаровиц, видевший его только снизу или через системы различных каньонов, был удивлен, увидев, каким обширным, лесистым, каким благоухающим и прелестным был этот островок земли. Однако, не защищенное никем, кроме этого гибкого камыша, этой податливой соломинки, этой дрожащей былинки, именуемой Департаментом внутренних дел США, от нескольких домогающихся ее консорциумов нефтяных компаний, энергетических компаний, угледобывающих компаний, дорожных строителей и других застройщиков, плато Кайпаровиц, как и Черная гора, как и высокогорные долины Вайоминга и Монтаны, ожидал такой же штурм, который разорил и опустошил Аппалачи.

Сменим тему. Клочья облаков, как отдельные фразы и абзацы какого-то непонятного, волнующего послания, проплывали над лесистыми кряжами, над неприступными скалами, безлюдными пространства одиноких столовых гор. Следом за ними проплывали их тени, без труда принимая форму каждой трещины, искривления, складки, утеса на морщинистой коже земли Юты.

– Мы еще в Юте?

– Это точно, дружище.

– Еще по пиву?

– Нет, – пока не переедем границу Аризоны.

Дорога жалась к самому хребту кряжа, извиваясь синусоидой по направлению к голубым дымам Дымных гор. В один прекрасный, давно ушедший летний день тысячу – десять тысяч? – лет назад молния подожгла там угольный пласт, и с тех пор он тлеет и тлеет под уступами этих гор.

Погони, как будто, не было. Да и почему бы ей следовало быть? Они ничего плохого не сделали. Пока что они все делали правильно.

Внизу на солончаках, где росли только лебеда, чолья да крапчатый болиголов, они встретили небольшое стадо белолобых коров, бредущих на верхние пастбища. Ходячая говядина, беды ищут. То, что Смит любил называть «медленные олени», с удовольствием считая их надежным источником мяса в трудные времена. Как он выживает, этот скот, пасущийся на бросовых землях? Именно он, этот крупный рогатый скот, и создал, собственно, эти бросовые земли. Хейдьюк и Смит все оттягивали необходимость выйти из машины, достать старые клещи и разрезать ограждения.