Текст книги "Банда гаечного ключа"

Автор книги: Эдвард Эбби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

18. Доктор Сарвис у себя дома

Трудный день в операционной. Сначала – торакальная операция: сложное удаление нижней доли левого лёгкого у мальчишки четырнадцати-пятнадцати лет. Он приехал сюда, на Юго-запад, слишком поздно, – лет через десять лет после того, как старомодный свежий воздух девятнадцатого столетия заменило современное научное мышление, и умудрился завести пульмонит, осложнённый шрамами бронхоэктазии (расширения бронхов) – болезни, редкой у молодых млекопитающих, в свою очередь, осложнённой через несколько лет самым типичным на юго-западе хроническим заболеванием – коккодиоидомикозом, или равнинной лихорадкой. Эта грибковая инфекция обычно связана со щелочными почвами и разносится чаще всего ветром в тех регионах, где естественная поверхность пустыни нарушена сельским хозяйством, строительством и добычей полезных ископаемых. У его нынешнего пациента эта активно распространяющаяся болезнь, спровоцированная экономическими причинами, привела к жестокому кровотечению, так что у доктора не было иных возможностей, кроме как удалить, наложить швы и зашить парнишке кожу.

Дальше, для отдыха и расслабления, Док выполнил удаление геморроя. Эту простую, как удаление сердцевины яблока, операцию доктор всегда проводил с удовольствием, особенно сейчас, когда его пациентом был вульгарный, белозадый, синеносый районный прокурор округа Бернал У. У. Динглдайн (или неУ. У. Динглайн? а-а, какая разница), преследовавший стриптизёрок. Гонорар Дока за эту десятиминутную операцию ректального развёртывания составит, в данном случае, ровно 500 долларов. Чрезмерно? Конечно; конечно, чрезмерно; но, собственно, его же предупреждали: прокуроров здесь не почитают.

Закончив, он сбросил свой запятнанный кровью халат, ущипнул медсестру за попку и побрёл на дрожащих задних конечностях через боковую дверь по аллейке сквозь фотохимическое сияние слегка приглушённого, но безжалостного солнца Альбукерка. Спустившись по короткой, в несколько ступенек, затемнённой лестнице, он оказался в мягком полумраке ближайшего бара.

Официантка появлялась и исчезала, появлялась и исчезала снова – бесплотная улыбка, скользящая в сумраке зала. Док потягивал свой мартини и думал о парнишке с разрезом – теперь уже зашитом – длиною в восемь дюймов, и как у него печёт сейчас под левой лопаткой. Когда-то Юго-запад был местом, куда восточные врачи посылали на поправку своих самых серьёзных респираторных больных. Это время прошло; банкиры, промышленники, строители автодорог, поставщики коммунальных услуг, – все те, кто нынче занимается его освоением и застройкой, менее чем за тридцать лет преуспели в своих усилиях довести воздух городов Юго-запада до «стандартного качества», то-есть сделать его таким же загрязнённым, как и повсюду в иных местах.

Док считал, что знает, откуда появляется яд, отравивший лёгкие этого мальчишки и съедающий слизистые оболочки ещё нескольких миллионов граждан, включая и его самого. От плохого зрения до раздражения глаз, от аллергии до астмы, до эмфиземы, общей астении – лежал прямой путь, патогенный на всём протяжении. Уже и здесь, в Альбукерке, бывают дни, когда школьникам запрещают играть на «свежем» воздухе, поскольку тяжёлое и частое дыхание оказывается более опасным, чем прилипчивые детские болезни.

Он заказал второй мартини, следя внимательным взглядом за всеми движениями безупречных по форме бёдер молодой официантки, мягко маневрировавшей зигзагообразным курсом между столиками обратно к стойке бара с хромированным ограждением. Он представлял себе их внутренние поверхности, нежно ласкающие друг друга в интимной близости, и куда они ведут, и как, и зачем. И вспомнил с внезапным уколом острой боли, пронзительной, как утренний сон, – о Бонни.

Хватит. Хватит об этом.

Док побрёл обратно, навстречу мощному солнечному свету, всё возрастающему рёву машин на улице, ирреальной реальности города. Нашёл свой велосипед, собственно, не свой, а Бонни, там, где он кое-как пристроил его в стойке у входа в хирургическое отделение. Сильно виляя, доктор Сарвис вёл своё транспортное средство, оснащённое десятью передачами, на первой скорости вверх по длинному подъёму Железной авеню. («Оголил ноги – сказали бы деревенские мальчишки, – чтобы прогулять свой зад»).

Сумасшедшие водители в своих заносчивых железных колесницах проносились в опасной близости от него. Он продолжал бороться, герой – одиночка, сдерживая самостоятельно весь их напор. Холоп какого-то подрядчика за рычагами сверхгабаритного цементовоза громко сигналил прямо за спиной у доктора, чуть не сталкивая его в сточную канаву. Док отказался уступить; продолжая нажимать на педали, он поднял одну руку с резко вытянутым указательным пальцем – жест решительного отказа – Чинга!Водитель грузовика объехал его, небрежно наклонился к правому окну своей кабины, чтобы высунуть оттуда своё мясистое предплечье, кулак и палец наружу и вверх: Чинга ту мадре!Док ответил знаменитым неаполитанским двойным выпадом: мизинец и безымянный вытянуты, как зубцы вилки для мяса: Чинга штугац!(Непереводимая и неестественная непристойность). О-о! Это уж чересчур: на этот раз зашло слишком далеко.

Водитель швырнул свой цементовоз к бордюру с жутким визгом тормозов, открыл дверцу кабины со своей стороны и вывалился из неё. Док въехал на тротуар и спокойнёхонько поехал дальше по правой стороне, сидя в седле прямо и гордо, как истинный джентльмен, – уже на третьей скорости. Водитель пробежал за ним несколько шагов, потом остановился и ретировался в свою кабину, под громогласный хор сирен всех автомобилей, выстроившихся за ним и сигналивших дружно тутти фортиссимо.

Док всё ещё ехал по Железной авеню, когда у него вдруг появилось неприятное ощущение, что его преследуют. Взглянув через плечо, он увидел, что его снова нагоняет тот самый цементовоз, ломящийся вперёд, как Голиаф. Сердце Дока забилось быстрее; отчаянно жуя свою тлеющую сигару, он разработал план. На углу, который он имел в виду, находился свободный участок, с огромным сдвоенным щитом объявлений в металлической раме на высоких металлических опорах. Его уже было видно. Док слегка притормозил, держась как можно ближе к бордюру, и пропустил пару автомобилей, так что цементовоз оказался непосредственно за ним. Оглянувшись, Док снова бросил его водителю невыразимое двузубое калабрийское оскорбление. Сирена ответила пронзительным воплем ярости. Док прибавил скорость, переходя на шестую, а грузовик грохотал у него за спиной. Вот и угол; Док прицелился в узкую щель между бордюрными блоками, от которой шла грунтовая дорога к щиту (Док и Бонни однажды редактировали его). Предоставляя водителю спортивный шанс, Док учтиво показал ему, что намерен сделать резкий поворот направо. Пальцы, конечно, вытянуты.

Момент настал. Док заложил грациозный вираж, не теряя ни одного поворота педалей. Стремительный и элегантный, степенно сидя с прямой спиной на крошечном седле своего велосипеда, он проехал между стальными опорами и под нижним краем двойного щита всего в каких-нибудь шести дюймах от него. Цементовоз ринулся за ним.

Услышав грохот и треск, Док притормозил и сделал круг, озирая место крушения: эффектно, но не очень серьёзно. Оба щита опрокинулись на кабину и всё ещё вращающийся миксер цементовоза. Прямо посредине покорёженных обломков бил фонтан пара, свистя, как гейзер, из прорванного радиатора агрегата № 17 Компании по производству цемента и гравия города Дьюк Сити.

Док смотрел, как водитель выкарабкивался из своей кабины в тень, под щиты. Он был, в общем, в порядке, если не считать кровоточащего носа и мелких ушибов, ссадин и шока. Раздался душераздирающий звук сирен, приблизился, появился и замер под хлопанье дверей патрульных машин. Происшествием занялась полиция. Док, невредимый и безнаказанный, спокойно поехал дальше.

С ужином всё было не так просто. Доктор Сарвис любил поесть, но не любил готовить. Побродив какое-то время по кухне в поисках чего-нибудь, кроме пакета мороженых котлет, твёрдых, как кварцит, после месяца в морозильнике, он, наконец, устроил себе ужин – к чёрту,где же моя Бонни?– из банки зелёной фасоли, салата из курицы, оставшегося ещё от Абцуг, и бутылки пива. Он включил телевизор, чтобы посмотреть вечерние новости с Уолтером Кронкайтом и его друзьями, затем сел за стол и ещё раз внимательно прочёл открытку, которую он только что вынул из почтового ящика.

Дорогой папочка Док, мы тут замечательно проводим время в лесах, собираем цветочки любуемся оленями, а генерал Хейвик повсюду нас сопровождает, мы все очень без тебя скучаем и увидимся в Пейдже? В Сухом Каньоне? Через неделю? Две? Позвоним любим Грубиян Бонни Редкий Гость Спит.

Открытку отправили из города Джекоб Лейк, Аризона. На ней были изображены горы, и луга, и олени, и осины в яркой летней зелени.

Он доел свой одинокий холостяцкий ужин, чувствуя себя таким же холодным и заброшенным, как и этот куриный салат. Он скучал без них. Ему не хватало ясного, свежего воздуха, пустошей, мелких желтоватых цветочков, запаха можжевелового дыма, ощущения песка и песчаника в руках. Ему не хватало удовольствий, действия, удовлетворения от хорошо сделанной работы. (Поддержите ваших местных эко-воинов). Он скучал без всего этого. Но больше всего ему не хватало его Бонни. Самой боннистой Абцуг, – самой красивой, пышной, здоровой, самой хорошей на свете.

Он посмотрел новости. То же, что и вчера. Продолжается общий кризис. Ничего нового, кроме рекламы, полной незатейливых картинок и эко-порнографии. Озёра Луизианы, странные птицы в замедленном полёте, кипарисы с бородами испанского мха. Над девственно-прекрасными картинами звучал голос Власти, исполненный искренности, расточающий похвалы себе и нефтяной компании Эксон – её опрятности, её исключительной заботе обо всей дикой природе, её постоянному вниманию к человеческим нуждам.

Возвращаясь от холодильника со второй бутылкой пива, Док остановился на секунду перед экраном телевизора. Долгий кадр морской буровой установки. Громкая заключительная музыкальная фраза. Слова «Мы думали, вы бы хотели знать…» проходят через весь экран. Это уж слишком для Дока. Внезапно всё вдруг стало невыносимо. Он размахнулся правой ногой, всё ещё обутой в ботинок, и дал этому чёртову экрану прямо в глаз. Он взорвался с громким хлопком, как будто лопнула грандиозная электрическая лампа. Голубое сияние залило кухню и тут же умерло в момент своего рождения; прозрачные осколки тонкого флуоресцентного стекла скользнули по стенам.

Док постоял, созерцая то, что он натворил. «Так я опровергаю МакЛюэна», – пробормотал он. И снова сел за стол. В воздухе плавал запах сернистого цинка. Покончив с ужином, он затолкал грязные тарелки посудомоечную машину, и без того уже переполненную грязной посудой; он втиснул их вовнутрь, навалившись на верхнюю крышку машины. Хруст и треск раздавленного стекла. Он накормил кота Бонни и вышвырнул его за дверь, ушёл из кухни в гостиную и сел перед большим окном, закурив сигару. Перед ним расстилался город в своём угрюмом величии, с рядами фонарей, как нитки янтарных бус. Над городом, за Рио Гранде, висела в вечернем небе молодая луна, бледная, как платина, освещая город, и реку, и пустыню за ними.

Док думал о своих друзьях где-то там, далеко, на север и запад от него, среди камней, под этим простым светом. Они делали своё нужное дело, а он тут впустую тратил время. Дьявол найдёт работу праздным рукам. Доктор Сарвис потянулся за газетой. На обороте увидел объявление на всю страницу. Представление на судах, Ледовая арена Айс Сити. Он подумал, что нужно бы пойти посмотреть новые прогулочные суда. Завтра, или, может быть, на следующий день. В ближайшее время.

19. Путники в ночи

Хейдьюк спрятал свой джип среди сосен неподалеку от входа на участок вырубки и устроил Бонни на капоте, приказав держать глаза открытыми и уши промытыми. Она нетерпеливо кивнула.

Он надел каску, комбинезон, пистолет с кобурой, рабочие перчатки, взял небольшой фонарик и необходимые инструменты и исчез из виду в глубоких сумерках лесосеки, как тень среди огромных машин. Она хотела было почитать, но было уже слишком темно. Сначала она пела песни, мягко, негромко, и слушала крики птиц – птиц неведомых ей и невидимых где-то в глубине леса, устраивающихся на ночлег в своих гнёздах, засунув голову под крыло, уходя в простые, безопасные птичьи сны. (У птиц ведь нет головного мозга).

Лес казался вечным и неизменным. Ветер стих, затихли и птицы, и тишина стала более тонкой и глубокой. Бонни знала, об окружающем её высоком соседстве, о задумчивых жёлтых соснах, о тёмных мохнатых личностях ели Энгельмана и канадской белой ели, их высоких коронах, завершающихся шпилями, как кафедральные соборы, что повёрнуты под разными углами (поскольку всё, что растёт, должно различаться) к сияющему множеству звёзд первой величины, что, зажигаясь, прилагают все усилия к тому, чтобы украсить нашу обширную расширяющуюся вселенную. Бонни, однако, уже видела это; она перевернулась и закурила свою сигаретку с марихуаной.

Тем временем Джордж В. Хейдьюк под брюхом бульдозера пытался сдвинуть с места огромный гаечный ключ, чтобы открыть сливную пробку картера этого HD-24 Эллис-Чалмерс. Самого огромного из всех, которые выпускает Эллис-Чалмерс. Гаечный ключ был три фута длиной, – он только что достал его из инструментального ящика, – но ему не удавалось провернуть эту квадратную гайку. Он взял своё вспомогательное орудие – трёхфутовый кусок трубы, – надел его, как рукав, на конец гаечного ключа и снова потянул. На этот раз гайка подалась – на какую-нибудь долю миллиметра. Но этого было достаточно; Хейдьюк рванул снова, и гайка начала поворачиваться.

До сих пор он не делал ничего особенного, – обычные рутинные операции. Где было возможно, он выпускал масло из картеров машин, чтобы завести их непосредственно перед отъездом. (Фактор шума). У него не было ключей, но он надеялся найти их, взломав замок на домике конторы участка. Ещё один поворот ключа, и масло начнёт вытекать. Хейдьюк отодвинулся, перехватил поудобнее рукоятку ключа. И остолбенел.

– Как там дела, друг? – спросил мужской голос, низкий и глубокий, не далее чем в двадцати футах от него.

Хейдьюк потянулся за своим пистолетом.

– Не-е, не делай этого. – Мужчина щёлкнул выключателем, направив луч мощного электрического фонаря прямо в лицо Хейдьюку. – У меня вот что есть, – пояснил он, ткнув дуло своего явно двенадцатизарядного ружья в луч света, где Хейдьюк мог его хорошенько рассмотреть. – Вот, и он заряжен. И взведен. И он раздражительный, как гремучая змея.

Он помолчал. Хейдьюк ждал.

– Ладно, – сказал незнакомец, – а теперь ты полезай-ка обратно туда вниз и кончай там свою работу.

– Кончать?

– Давай.

– Я там кое-что искал.

Мужчина рассмеялся лёгким, приятным смехом, но не без угрозы.

– Правда? Ну и какого же чёрта ты там ищешь в потёмках под картером этого клятого бульдозера?

Хейдьюк внимательно обдумывал ответ. Это былхороший вопрос.

– Н-ну, – сказал он и умолк.

– Давай, заканчивай там всё. Делай своё дело.

– Н-ну …

– Ты, должно быть, хорошо работаешь.

– Да. Ну, я искал… ну, я пишу книгу о бульдозерах и решил, что мне надо посмотреть, как они выглядят. Снизу.

– Это не очень-то здорово. Так как же они выглядят снизу?

– Грязные.

– Что я тебе скажу, друг, чтобы ты перестал трепыхаться. Что это за трёхфутовая штука у тебя в руках. Ею ты, что ли, свою книгу пишешь?

Молчание.

– Ладно, – сказал незнакомец, – давай, кончай свою работу. – Хейдьюк колебался. – Делай, что сказано. Отвинти эту пробку. Выпусти масло.

Хейдьюк сделал, что сказано. После всех дебатов дуло пистолета, как прежде луч фонаря, было направлено прямо ему в лицо. А пистолет на близком расстоянии, знаете ли – мощный аргумент. Он работал, отвинтил пробку; масло, гладкое, плотное, освобождённое, полилось на взрыхленную почву и внутрь неё.

– Теперь, – приказал незнакомец, – брось ключ, положи руки за голову и типа выползай оттуда на спине.

Хейдьюк повиновался. Что было нелегко, – извиваясь, выползать из-под трактора на спине, не помогая себе руками. Однако он вылез.

– Теперь ложись лицом вниз. – Снова Хейдьюк послушно выполнил приказание. Мужчина поднялся на ноги (до сих пор он сидел на корточках), подошёл вплотную, вытащил пистолет Хейдьюка, шагнул назад и снова присел на корточки.

– Ладно, можешь перевернуться и сесть. – Он осмотрел игрушку Хейдьюка. – Калибр.357. Мощная штука.

Хейдьюк сидел прямо напротив него. – Ты можешь не светить мне прямо в лицо своим фонарём.

– Ты прав, друг. – Незнакомец выключил фонарь. – Виноват.

Они глядели друг на друга во внезапно наступившей тьме, размышляя, вероятно, о том, кто из них лучше и быстрее видит в темноте. Но незнакомец держал свой указательный палец на спусковом крючке пистолета. Они достаточно хорошо видели друг друга в свете звёзд. Некоторое время оба сидели неподвижно.

Незнакомец откашлялся.

– Уж очень медленно ты работаешь, – пожаловался он. – Я следил за тобой, наверное, с час.

Хейдьюк молчал.

– Однако я вижу, ты молодец. Работаешь хорошо. Тщательно. Мне это нравится. Мужчина сплюнул на землю. – Не то что некоторые из этих дурацких пижонов, что я видел на Пороховой реке. Или вокруг Таксона. Или эти шизики, что пустили под откос – как тебя зовут?

Хейдьюк открыл было рот. Генри Лайткеп? Джо Смит? А если …

– Ладно, оставь. Мне это знать не надо.

Хейдьюк старался разглядеть в свете звёзд лицо, находившееся в десятке футов от него, постепенно становившееся чётче. Он увидел, что на незнакомце была маска. Не чёрная маска на глазах, а просто большой платок, прикрывавший нос, рот и подбородок, как носят бандиты в кинофильмах. Над маской, из-под обвисших полей шляпы, сверкал на Хейдьюка один – правый – тёмный глаз. Левый оставался закрытым, как если бы человек зажмурил его навсегда. Хейдьюк в конце концов сообразил, что левого глаза у того просто нет, нет уже давно, он был потерян и забыт, потерян, несомненно в какой-нибудь драке в баре, в какой-нибудь легендарной войне.

– Кто ты? – спросил Хейдьюк.

Мужчина в маске ответил тоном и удивлённым, и обиженным. – Тебе этого знать не надо. Не очень-то приятный вопрос.

Тишина. Они смотрели друг на друга.

– Ты, небось, подумал, что я ночной сторож, а? И пот прошиб, должно быть?

– А где сторож?

– Там. – Незнакомец резко ткнул большим пальцем в сторону передвижного домика конторы. Рядом с ним стоял пикап с фирменными наклейками.

– Что он там делает?

– Ничего. Я связал его и сунул кляп в рот. Он в порядке. Продержится до утра понедельника. Лесорубы вернутся и освободят его.

– Утро понедельника завтра.

– Ну, да, я думаю, мне уже надо сматываться отсюда.

– Как ты добрался сюда?

– Для такой работы я люблю лошадь. Может, не так быстро, зато тише.

Снова молчание.

– Для какой «такой работы»? – спросил Хейдьюк.

– Для той же, что и ты делаешь. Уж больно ты много вопросов задаёшь. Хочешь взглянуть на мою лошадь?

– Нет. Я хочу получить обратно свой пистолет.

– Ладно. – Незнакомец вернул его. – В следующий раз лучше держи своего караульного поближе.

– Где она? – Хейдьюк положил свой пистолет обратно в кобуру.

– Там же, где ты её оставил, на джипе, дымит своей этой маленькой сигареткой Мэри Джейн. Или дымила. – Незнакомец помолчал, вглядываясь в окружавшую их ночь, и снова обернулся к Хейдьюку. – Вот ещё кое-что, это тебе понадобится, – сказал он, пошарив в кармане и протянув ему связку ключей. – Теперь ты сможешь завести эти моторы и сжечь их как следует.

Хейдьюк звякнул ключами и поглядел на контору. – Ты уверен, что сторож в порядке?

– Я его связал, напоил до смерти, надел наручники, заткнул рот кляпом и запер.

– Напоил до смерти?

– Он уже был полупьяным, когда я пришёл туда. Когда я на него насел, он допил свою пинту бурбона и отвалился, испуганный и довольный.

Так вот почему никто не пикнул, когда я стучал в дверь. Хейдьюк взглянул на незнакомца в маске, – тот уже нетерпеливо перебирал ногами, готовый уйти.

Высокий голос, напряжённо-испуганный, раздался из темноты:

– Джордж, у тебя всё нормально?

– У меня всё нормально, – прокричал он в ответ. – Оставайся на месте, Натали. Продолжай наблюдать. И потом – меня зовут Леопольд».

– Хорошо, Леопольд.

Хейдьюк снова звякнул ключами, глядя на тёмную махину трактора рядом с ним.

– Не уверен, что смогу его завести.

– Я тебе помогу. Я не так чтоб уж очень сильно торопился, – ответил этот, в маске.

Где-то в лесу лошадь заржала, забила копытом, зашаркала. Мужчина послушал, обернулся в ту сторону. – Спокойно, Рози. Я приду через пару минут. – Затем, обращаясь к Хейдьюку: – Давай.

Они взобрались на водительское сиденье большого трактора. Взяв у Хейдьюка ключи, незнакомец выбрал один из них и отпер лючок за педалями тормозов на полу кабины оператора; показав Хейдьюку рубильник, он включил его. В отличие от старого Катерпиллера в Хайт Марине, этот трактор заводился исключительно от блока аккумуляторов.

– Ну, ладно, – сказал одноглазый, – теперь нажми вон ту маленькую кнопку за рычагом скорости.

Хейдьюк нажал…

Хейдьюк был в восторге. Он потянул на себя рычаг газа, и двигатель плавно увеличил обороты, готовый к работе. (Однако начал очень быстро нагреваться).

– Сейчас я сотворю что-нибудь с этой машиной, – радостно объявил он незнакомцу.

– Да уж конечно.

– Я хочу сказать, растолкаю тут всё в разные стороны.

– Тогда тебе лучше поторопиться. Она не проработает и нескольких минут. – Незнакомец бросил взгляд на инструментальную панель: давление масла – нуль, температура двигателя повышается. Уже начал раздаваться странный нездоровый звук, вроде завываний больной собаки.

Хейдьюк отпустил стопорный рычаг и включил скорость. Трактор тяжко рванулся вперёд на опущенный нож бульдозера, сразу сдвинув тонну грязи и два пня жёлтой сосны в сторону конторы компании Джорджия-Пасифик.

– Не туда, – закричал незнакомец, – там человек внутри.

– Верно. – Хейдьюк остановил машину, навалив всю кучу на прогнувшуюся стену домика конторы. Он сдвинул реверс и наехал на пикап Джорджии-Пасифик; тот лопнул, как жестяная банка. Хейдьюк смял обломки бульдозером, раскатал их, смешав с землёй.

Следующий? Хейдьюк оглянулся вокруг, высматривая в свете звёзд очередную цель.

– Посмотри, что ты сможешь сделать вон с тем трелёвщиком Кларка, – предложил мужчина в маске.

– Проверим. – Подняв нож бульдозера, Хейдьюк развернул его и на полной скорости – пять миль в час – врезался в трелёвщик. Тот развалился; раздался громкий хруст стальной плоти и железных костей. Он развернул трактор на 200 градусов и нацелился в цистерну, полную дизельного топлива.

Кто-то пронзительно кричал, обращаясь к нему. Или что-то?

Полный вперёд. Трактор рванулся вперёд на один оборот зубчатого колеса и остановился. Блок двигателя дал трещину; фонтан пара ударил вверх, нетерпеливо свистя. Двигатель боролся за жизнь. В коллекторе что-то взорвалось, и из выхлопной трубы вырвалась струя голубого пламени, запустив к звёздам сноп горячих искр. Двенадцать поршней, тесно связанных в своих камерах, превратились в одно спаянное целое с цилиндрами и блоком, одну добела раскалённую неподвижную энтропическую молекулярную массу. Всё есть Одно. Крик всё ещё раздавался. Пятидесятитонный трактор, кричащий в ночи.

– Мы его прикончили, – сказал человек в маске. – Больше мы тут ничего сделать не можем. Он выбрался из кабины назад под восьмитонными рипперами. – Пошли, – закричал он. – Кто-то идёт. – И растаял в темноте.

Хейдьюк взял себя в руки, выбрался из трактора. Он всё ещё слышал чей-то крик. Бонни.

Она дёргала его за рукав, указывая в сторону леса. – Ты что, не видишь? – кричала она. – Огни, огни! Да что с тобой?

Хейдьюк посмотрел туда и схватил её за руку. – Сюда!

Они побежали по вырубке между пней, под укрытие лесного шатра, и тут на вырубку, грохоча, выехал грузовик. Фары включены, фара-искатель осветила всё вокруг и почтипоймала их своим лучом.

Но не совсем. Они уже были в лесу, среди дружественных деревьев. Нащупывая в темноте дорогу туда, где Хейдьюк надеялся увидеть свой джип, они вдруг услышали гром копыт. Кто-то во весь опор мчался галопом мимо них верхом на лошади. Из грузовика, остановившегося у свистящего бульдозера, высадилось несколько человек – один, два, три – невозможно сосчитать в темноте. Хейдьюк и Абцуг смотрели, как они освещали фарой вырубку, деревья в поисках лошади.

Опять слишком поздно: всадник мелькнул – и исчез в лесу, промчался по дороге к границе ночи. Грохнул выстрел – раз, другой, – в бессильном протесте, и всё стихло. Топот копыт замер вдали. Люди из грузовика поспешили на помощь кому-то, кто колотил изнутри в стены конторы. Тяжеленько им придётся вытаскивать его из-под той груды земли, что Хейдьюк навалил на искорёженную дверь.

Бонни и Джордж влезли в свой джип.

– Ради Бога, кто это был? – потребовала Бонни.

– Сторож, я думаю.

– Да нет, я говорю, этот всадник?

– Не знаю.

– Но ты же был с ним.

– Я ничего о нём не знаю. Закрывай дверь и давай уносить ноги отсюда. – Хейдьюк включил двигатель.

– Нас услышат, – сказала она.

– Да нет, за шумом бульдозера не услышат. – Он потихоньку повёл машину между деревьями, не включая фар, только в свете звёзд, потом по главной лесной дороге, направляясь обратно на автостраду к Северному кряжу. Почувствовав, что отъехал достаточно, и опасность миновала, он включил фары и газанул. Хорошо отлаженный джип мягко заурчал и плавно понёсся вперёд.

– Ты в самом деле не знаешь, кто это был?

– Я правда не знаю, милая. Я сказал тебе всё, что знал. Зови его Кемосабе.

– Что это за имя?

– Это слово на языке индейцев пайюта.

– Что оно значит?

– Дурная башка.

– Это логично. Подходит. Я есть хочу. Накорми меня.

– Подожди, пока мы ещё немного отъедем от этой лесосеки.

– А кто был в том грузовике?

– Я не знаю, и не хотел болтаться вокруг, чтобы узнать, а ты? – Он решил уколоть её этим. – А ты, мой лихой караульный?

– Слушай, – сказала она, – ты тут по этому поводу не выступай. Ты велел мне быть при джипе – и я была. Ты хотел, чтобы я следила за дорогой, – я следила.

– Ладно, – сказал он.

– Ну так и заткнись.

– Ладно.

– И развлекай меня, мне скучно.

– Ладно. Вот кое-что для тебя, настоящая головоломка. Какая разница между Одиноким Рейнджером и Богом?

Бонни думала об этом, пока они ехали лесом. Она скрутила маленькую сигаретку и думала, думала, думала. Наконец сказала: – Что за глупая головоломка. Сдаюсь.

– Одинокий Рейнджер существует на самом деле.

– Не понимаю, – сказала Бонни.

Он потянулся к ней, обнял, усадил уютно рядом с собою. – Неважно.