Текст книги "Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ"

Автор книги: Эдвард Чупак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Он же один из вас! – прокричал он в лицо Эдварду. Без подергиваний и раскачиваний, без стука по зубам. Эдвард опешил, как и все остальные, но удостоил Соломона не большим вниманием, нежели чаек за кормой, а вместо этого схватил ружье и прицелился в беднягу матроса.

– К-планширю его, – приказал Эдвард команде. Соломон вышел вперед и загородил собой «ослушника». – Что ж, не придется тратить лишнюю пулю, – произнес Эдвард. Он не часто пускался в разглагольствования, но в тот день превзошел себя. – Я заколол Кровавого Билла. Кто ты такой в сравнении с ним? – Ответа Эдвард не дождался. – Сегодня мы побережем порох, ребята. Я намерен уложить их обоих одним выстрелом. По мне, лучше целить в голову. Посмотрим, смогут ли они хлопать крыльями и кудахтать, как цыплята после встречи с кухаркой. Делайте ставки. С другой стороны, если я пущу пулю в живот, они умрут медленнее. – Эдвард обвел глазами публику, чтобы услышать ее мнение. Команда, однако же, не определилась, поэтому он продолжил: – Еще я могу продырявить им грудь. – Он поднял ствол ружья, словно целясь, и опять опустил. – Смерть будет быстрой и уже не такой желанной. – С этими словами Эдвард откинул назад волосы. – Можно отстрелить им ноги. Хотя много труда после них драить палубу. – Он оглянулся на Пью, который как будто бы прикидывал, сколько именно уйдет на то, чтобы смыть кровь и разобраться с оторванными конечностями. Соломон раскинул руки, загораживая матроса. Соленый бродяга уже пришел в себя и молил о пощаде, скорчившись у него за спиной. – Пусть будет сюрприз, – подытожил Эдвард. – Наш капитан любит сюрпризы.

Так оно и было. Поэтому я оттащил Соломона прочь с линии огня, как он ни сопротивлялся. Джимми и Луису это не понравилось, однако больше всех был недоволен Соломон, а он умел обращаться со шпагой. Я не успел вовремя захлопнуть ему рот, и он выкрикнул:

– Оставь его!

Я ослабил хватку, так как подумал, что Соломон уже не кинется под пулю.

– Это убийство! – прокричал он.

Как будто мы не знали.

Эдвард недовольно оглянулся на меня.

– Подними его, – приказал он Пью. – У него голова валится. Пусть видит, как я буду стрелять.

Пью поспешил исполнить команду – приподнял матросу голову.

– Так-то лучше.

– Только не зацепи Пью! – выкрикнул тот, торопливо отбегая в сторону.

Бедняга едва стоял на ногах. Он в любой миг был готов рухнуть. Его голова уже падала на грудь, когда Эдвард ее прострелил. Матрос упал.

Пью пошарил в карманах несчастного и с горестным видом протянул:

– Пусто.

Другой малый взвалил труп себе на плечо и скинул в море.

Эдвард ударил Соломона ружейным прикладом. Я схватил своего штурмана за руку.

– Ступай вниз.

Эдвард вспыхнул:

– Что скажет команда?

– Это моя команда. Дай сюда, – проговорил я и забрал у него ружье.

Эдвард без звука отправился к себе в каморку.

Надо было отдать ему этот ствол. С другой стороны, он заявил, что разделался с Кровавым Биллом, хотя любой суд записал бы убийство за мной. Эдвард меня просто опередил, а кинжал у него в руке оказался случайно, когда Билл на него напоролся.

И все-таки надо было ему разрешить продырявить Соломона. Как-никак Эдвард был моим штурманом, а капитану негоже выставлять свою правую руку на посмешище. Игра есть игра. Люди сделали ставки и были вынуждены спорить повторно – на ветер, на то, с какого борта взлетят чайки, когда зайдет солнце, и сколько Соломону осталось жить – неделю или меньше. Я ставок не делал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СОЛОМОНОВ СУД

Твой мальчишка постучался в мою дверь, а когда я не ответил, принялся за мой обед. Судя по всему, он сжевал его вместе с костями – было слышно, как он их разгрызает и высасывает мозг. Должно быть, отрава пришлась ему по вкусу: покончив с едой, он звучно рыгнул и утопал в направлении бака грузнее, чем раньше.

Когда Эдвард застрелил матроса, мы находились в душном Карибском море. Это важное место на карте, поскольку многое изменилось с того дня – словно бы погода испортилась. Всего днем раньше мы плясали с туземцами на берегу. Даже ты пустился в пляс. Цветастое платье мулатки разлеталось чуть не до мыса Горн, когда ты кружил ее и вас подхватывал ветер. С тебя сбило шляпу. Другая мулатка с корзиной на голове подобрала ее, не уронив ни одного лимона. Расставшись с женщинами, ты сел на песок, и мы выпили по маленькой.

На следующий день погода переменилась. Ветер стих, берег опустел, и ничто не напоминало о прошедшей ночи, кроме сандалии, забытой кем-то из туземок. Ее то выносило на берег, то смывало в море, пока вовсе не унесло с приливом. Мы чинили корабль и готовились к отплытию. Вот тогда-то тот самый матрос, пьяный со вчерашней попойки или же от запаха цветов и плодов, бросил Эдварду вызов. А вслед за ним – Соломон. И как только я отобрал у него ружье – клянусь – наступил мертвый штиль. Сандалию мулатки, должно быть, унесло в залив Доброй Погоды вместе с останками моряка. Следы того злополучного дня до сих пор не смыты.

В ночь после расправы – безветренную ночь – я напился один у себя в каюте. Бонс собирался было поучаствовать, но покинул меня, как только я завел разговор о случившемся. Пожаловался на несварение. Мне было нужно, чтобы кто-то со мной выпил, выслушал, может, сыграл кон-другой в кости. Я позвал Пью – он что-то вынюхивал за дверью – и велел привести Соломона.

От рома Соломон отказался. Ну и упрям же он был, доложу я тебе. Тогда я пожаловал ему рубаху в расчете на то, что своей старой он накрыл товарища, которого подстрелил Эдвард.

– На Хай-стрит таких не продают, – сказал я, – зато ее запятнала испанская кровь.

Соломон отверг мой подарок. Я предложил ему выбрать другую рубаху. Он взял простую, не отмеченную в бою или какой-нибудь передряге. Что ж, о вкусах не спорят.

– Сейчас ночь. Я замерз, – произнес он. – Только поэтому и беру.

Соломон вечно все усложнял и даже тогда не мог смолчать. Он обвел глазами мою каюту, ненадолго задержал взгляд на пистолетах, клинках и мушкетах, а затем пошарил им по кладовке со съестным.

– Доброй ночи, – проронил он. – Рубашка мне впору. Было холодно. – Я уже приготовился к благодарностям, но не дождался их. – Мне и сейчас холодно, – продолжил Соломон. Уходить он не спешил, несмотря на прощание.

– И голодно, бьюсь об заклад, – подсказал я. – Ты не только замерз, а еще и проголодался. Садись поешь. Сыру? У меня тут изрядно припасено. Бери, что душа пожелает.

Соломон пробубнил что-то, уписывая сырный ломоть.

– У тебя, верно, и в горле пересохло? – продолжил я. – Выпьем по глотку?

Соломон задумался, застучал пальцами по подбородку, а когда заговорил, даже не удостоил меня взглядом, точно не я одевал и кормил его только что. Точно я был гадиной, которую он оставил без обеда в нашу первую встречу.

– Не рано ли мы с тобой развернули носы? – спросил я его. – Мне бы хотелось свести с тобой дружбу. Нам теперь плыть в одной лодке, на одном судне. – Я изобразил радушнейшую из улыбок и раскрыл объятия в знак благих намерений.

Соломон направился к двери. Это здорово меня разъярило.

– Тебе знакомо слово «спасибо»? Так отчего бы его не сказать тому, кто тебя спас? Или это слишком большая щедрость? – воскликнул я. – Там, за дверью, нет никого, кроме штиля и Пью. Я не заразный и, насколько могу судить, не вонючий. В суде не служил. К чему уходить? Все, что ты видишь, так или иначе добыто моими руками.

Я очень гордился тем, чего достиг, и даже подумывал о том, чтобы составить перечень всех ограбленных мной кораблей и убитых врагов, который можно было бы перечитывать холодными зимними ночами. Однако это стоило некоторых трудов, а их и без того накопилось немало. Кто знает, может, отрадой мне послужат эти записки, когда я прочту их над твоими костями.

– Добыто грабежом, – отозвался Соломон, постукивая по зубам и разглядывая мой припасы.

– Да, и убийством, – добавил я, задирая нос – пусть видит, что я горд тем, чего добился. – Таковы мои дарования.

Соломон снова пронзил меня глазами.

– Я не знал ни отца, ни матери, – сказал я ему. – Грабеж и кража – вот моя родня. Они дали мне все, в чем я нуждался. Уловки – мои дочери, обманы – сыновья. И нет у нас иного кредо, кроме богохульства, дружище.

– Я с вами не заодно, – произнес Соломон.

– Кто бы говорил, – ответил я на это. – Я видел, как ты управляешься со шпагой.

_ это – часть воспитания, – ответил он. – Я могу драться, но предпочитаю этого не делать. И не красть. И не убивать. Таков мой выбор, – добавил он. – Твой путь легок. Мой – труден. Если я спасу одного, то буду считать, что спас целый мир. Если убью – целый мир погибнет. Его род прервется. Кровь убитых тобой вопиет – и умерших, и нерожденных.

– Взгляни на это иначе, – возразил я и потрепал его по плечу. Дружеский жест – однако Соломона будто намертво прибили к палубе. Стоял он непоколебимо. – Я одинаково граблю и бедных, и богачей. Бедняки теряют немного, отчего и горюют меньше. – Я достал другую бутыль рома и два стакана. – Возьмем богачей, благослови их земля. Если бы не они, я окочурился бы, не успев сделать первого вздоха. У них столько денег, что им горевать не приходится. Красть не позорно, позорно умереть с голоду, что бы со мной и произошло. Тогда я был бы честным, добродетельным покойником. – Я протер стаканы об штаны и посмотрел на свет. Они почти сверкали. – С одного фартинга не разживешься, – продолжил я, наливая ром. – Да и кто скажет наверняка, что этого хватит? Вдруг на подкуп палача понадобится двадцать? Или сорок? Вот, держи. Выпей со мной. Мне нужно спросить тебя кое о чем. Я погонял жидкость в стакане. Ром стал похож на море, где волны накатывали одна за другой – точь-в-точь как вокруг нас. – Никогда не знаешь, когда нужно остановиться.

Соломон пить не стал.

– Что ж, ты навечно останешься бедняком, – промолвил он и поднялся уходить. Я не давал ему такого права и попытался толчком вернуть на стул. Это оказалось непросто: Соломон был довольно рослый и жилистый. Так и подмывало назвать его продувной бестией.

– «Audacibus annue coeptis», – продиктовал я ему, пытаясь добиться помощи в разрешении загадки. – Это тебе о чем-нибудь говорит?

Он кивнул.

– Не соблаговолишь ли…

В этот миг в каюту заглянул Эдвард. У него вошло в привычку захаживать ко мне с тех пор, как он стал штурманом. Я был рад тому, что происшествие с ружьем хоть на время, да забылось, и протянул ему третий стакан.

– Выпьем, – сказал я, – за упокой товарища и за превеликое множество его нерожденных потомков. Больше, чем он заслуживает.

Мы с Эдвардом сдвинули стаканы.

– Ты пьешь с нами, – велел он Соломону.

– Осторожнее, – предупредил я. – Не спеши с отказом. У нас это не принято. Между прочим, – добавил я, – Эдвард будет вправе тебя убить, если ты не согласишься с ним выпить. Нехорошо, если целый мир погибнет из-за одной рюмки.

Соломон направился к выходу. Эдвард попытался его удержать. Соломон стряхнул с себя его руку, словно жука, и вылил ром ему на ноги, чем до крайности расстроил, поскольку Эдвард регулярно начищал до блеска пряжки на башмаках. Соломон намеренно вывел его из себя, но чего ради? Кажется, я догадался: во спасение мира. Он оглянулся на меня едва не с улыбкой, и в тот же миг Эдвард на него бросился. Соломон оттолкнул его к самой двери. Этого Эдвард не ожидал, но крайней мере от Соломона.

– Пить он не будет, – процедил мой штурман. – Дело ясное, Джон. Я еще утром все понял.

Значит, дружище Эдвард затаил на меня обиду.

– Ты сам сказал, у нас так не принято, – продолжил он. – Дай мне с ним разобраться. Верни ружье. Хотя нет, наши ребята заслуживают лучшего: блеск клинков. Да, и еще кровь – превеликое множество, – добавил Эдвард, передразнивая меня, и обратился к Соломону: – Капитан как-то объяснил мне, что боль приходит трижды: когда шпага входит в тело, когда выходит и, наконец, когда падаешь. Я постараюсь разбить каждое действие на два приема. Люблю все усложнять. Думаю, Кровавый Билл отдал душу дьяволу еще до падения.

Я был почти рад видеть Эдварда в хорошем настроении, пусть он и снова начал кичиться тем, чего не совершал.

– Бери мою шпагу, – сказал я Соломону и обратился к своему помощнику: – Эдвард, собери людей.

Я еще ни разу не видел, как спасают или разрушают миры, а синева Карибского моря подходила для сцены, как ничто другое. После ухода Эдварда я сказал Соломону, что он мог бы остаться в живых если не ради себя, то хотя бы для моей пользы.

– Мне давно не дает покоя одна фраза: «Audacibus annue coeptis», – сказал я ему. – Не мог бы ты сказать, что она означает – на случай, если у тебя вдруг рука ослабеет? Согласен?

– Позже, – проронил Соломон и добавил: – Думаю, ответ вас удивит.

Помнишь ли ты тот славный сброд, которым я тогда командовал? Были у меня ребята из Уилтшира и из Ливерпуля, из Уинтертона, гроза Ярмута и Йорка, головорезы Личфилда, Брикхилла, Хокли и Вестчестера, смоляные куртки родом из Дустана, Ланкашира, Дувра и Йоркшира. И все они, будь то сыновья прачек или знатных дам, собрались на верхнем деке, чтобы поглазеть на поединок между Соломоном и Эдвардом.

Я спросил, нет ли желающих ходатайствовать в пользу Соломона. Никто не вышел. Эдвард вытащил шпагу и сделал выпад – неудачный, вялый. Соломон его с легкостью отразил. Затем он попятился, дойдя почти до фальшборта. Те, кому не хотелось скорой развязки и кто не знал о фехтовальном мастерстве Соломона, вывели его обратно. Джимми среди них не было.

Пью вряд ли был заодно с провидением, но в этот миг отчего-то повалился с ног. Он растерянно приподнялся на четвереньках и по-крабьи, как за ним водилось, отполз в сторону, где попытался встать, но запутался в вантах. Команда взревела, Пью взвыл. Каждый нырок «Линды-Марии» приходился ему по спине, и каждый его вопль матросы встречали восторженным ревом. Пока все увлеченно орали, Соломон взобрался по вантам и освободил плешивого краба. Пью, все еще задыхаясь, наградил его плевком. По мне, Соломону уже стоило бы смекнуть, что спасенный мир в лице Пью мог бы обойтись без его помощи.

Эдвард нацелился ему в грудь. Соломон слегка ударил шпагой по палубе. Эдвард сделал выпад и промазал. Ответный удар Соломона зацепил клинок моего штурмана. Джимми достал тесак со словами:

– Он – дьявол, говорю тебе!

– Убери нож, – приказал я. – Эдвард и дьявола одолеет. Я сам его обучал.

Джимми покосился на меня и передал тесак Бонсу. Бонс отдал его Пью, а тот воткнул в голову одному из деревянных святых.

– Эта болтовня нашему штурману не на пользу, – проворчал Джимми, подергав себя за серьгу. Он прикрыл один глаз, чтобы лучше видеть расправу над Соломоном. Второй у него распух от какой-то хвори, но Джимми предпочитал ходить с больным глазом, нежели лечиться у дьявола.

Эдвард перешел в наступление. Иногда шпага оказывается проворнее хозяина, и Соломон успел защититься. Удар был настолько силен, что ему пришлось отскочить в сторону. Эдвард снова напал. Соломон успел увернуться, и клинок прошел мимо цели. Оказавшись на высоте положения, Соломон задел Эдварда по руке. Будь он умелым воякой – а команда считала иначе, – мог бы продолжить наступление и прикончить Эдварда на месте.

Одно дело – скрещивать шпаги на суше, и совсем другое – на море. Волны, видимо, приняли сторону Эдварда и подбросили корабль, отчего Соломон потерял равновесие. Бонс вздернул его на ноги и тычком выпрямил спину.

– Колени не сгибать, корпус держать прямо, – посоветовал он и добавил: – Не в обиду нашему штурману.

– А я и не обиделся, – отозвался Эдвард, злорадно глядя на Соломона.

Бонс продолжил наставления, не подозревая, что ученик в них не нуждается.

– Вот так и смотри в глаза, а не на ноги. Теперь – в бой, – напутствовал он.

Бонс так увлекся сражением, что забыл даже пригладить волосы, и они встали торчком, словно лондонские шпили. Эдвард выкрикнул какое-то ругательство в Соломонов адрес. Тот ответил, к неудовольствию «учителя».

– Погодите-ка, – произнес Бонс, снова влезая между противниками. – Нечего болтать с тем, кого собираешься порубить на куски, – предупредил он Соломона. – Это уловка для дураков. Меньше слов, больше дела. Дерись! – Не секрет, что у него тогда пересохло в горле. – Дерись, да не опозорь этот корабль. Давай же. Покажи славный бой. Пока Эдвард тебя не убьет, вот так. – Этими словами он подытожил выступление.

Эдвард и Соломон сошлись снова. Все, кроме нас с Джимми, были уверены, что первый очень скоро искрошит второго на рагу, но тут Соломон пролил кровь. Эдвард схватился за ногу и, откинувшись назад, пронзил бедро Соломону.

– Да вы оба не промах, – сказал Бонс. – Хотя я бы предпочел расправу поживее. Страх как хочется выпить.

Соломон, истекая кровью, поднялся и отсалютовал, как чертов испанец. Команда заворчала. Должно быть, он слишком долго пробыл у мавров. До того долго, что перенял часть их гадких привычек.

– Маловато крови, – ввернул Пью, подбираясь поближе к арене. – Пью еще не почуял кровь.

– А что вам больше по вкусу, ребята, – кровь или золото? – спросил я вполголоса. Команда ответила ревом, как и предполагалось.

– Золото! Кровь! Кровь и золото! – голосили все, дожидаясь, пока Эдвард милосердно отправит Соломона на тот свет.

– Золото и кровь! – прогремел я, завладев вниманием. – А знаете, где нам их взять?

– Где? Где? Скажи, Сильвер!

– Там! – Я указал на норд-ост, в сторону Испании. Накануне меня осенило, что именно там нужно искать сокровище – после того как я сделал кое-какие подсчеты над чашкой спиртного. В мои планы входило взять сразу два сокровища: то, о котором рассказывал дон Хорхе, и клад королей, упомянутый в Библии. Да и какой толк был от шифровальных колес без дополнительных подсказок? Я использовал их для разгадки всех стихов и загадок Библии и ничего не добился. Соломон знал перевод «Audacibus annue coeptis». Почему, интересно, он сказал, что я удивлюсь?

– Только не в Испании, – предупредил Бонс.

Эдвард и Соломон сражались, взобравшись на самый планширь, едва держа равновесие. Чудо, как они вообще смогли туда подняться на своих раненых ногах. Соломон запрыгнул первым. Эдвард не пожелал отставать и, глубоко вздохнув, последовал за ним.

– У него течет кровь! – завопил Пью. Когда Эдвард проткнул Соломону плечо, старый краб пустился в пляс и подобрался к нему поближе, готовясь обобрать покойника. – Эдвард играет с ним в кошки-мышки. Поверьте Пью!

Так и было: Эдвард шлепнул Соломона плашмяком шпаги. Он снова перешел в наступление. Соломон посмотрел вниз, за борт.

– Акулы не будут добрее, – бросил Эдвард.

– Для него это просто забава, – заметил Бонс, приглаживая волосы и озираясь в поисках бутылки. – Скоро все закончится.

Бонсу было плевать, куда мы возьмем курс – на Испанию, Барбадос или Ньюкасл, – до тех пор пока у него не перевелась выпивка.

– Мне каждую ночь снится золото, – признался я своим ребятам, хватая их по очереди за руки. – Я знаю, где и как его раздобыть. Ну, вы со мной? Потому что если это не так, то скатертью дорога. Я сам раздобуду свой клад и с вами не поделюсь. – Я бродил кругами и останавливался перед каждым. – Итак, кто за меня?

Тишина.

– Или я не создан добывать золото и лить кровь?

– Ура Сильверу! – взревели мои матросы. Один Пью промолчал. – Даешь Испанию! Даешь золото!

– Они устали, – сказал Пью, и в ту же секунду Эдвард сорвался с ограды. Соломон соскочил следом и прижал Эдварда к борту. Тот едва стоял на ногах. Вид у него был точь-в-точь как у соленого бродяги, которого он накануне готовился застрелить у той самой ограды. Соломон приподнял его за подбородок. Эдвард повернулся и чуть не обмяк. Шпагу он опустил. Вид у него был самый жалкий. Судя по всему, он готовился к встрече с командой Старого Ника.

– Это уловка! – выпалил Бонс.

Соломон, видя, что удача на его стороне, пока корабль накренился к корме от килевой качки, ударил Эдварда эфесом по голове. Тот упал.

Команда притихла. Соломон пронзил Эдварду руку и заставил выронить шпагу, а в следующий миг не колеблясь приставил острие своей к его горлу.

– Убей его! – выкрикнул Пью. – Убей сейчас же! – Он присел рядом с Эдвардом.

– Даже пес заслуживает того, чтобы жить, – ответил Соломон. – Даже ты. – Он бросил клинок.

Джимми помог Эдварду подняться. Пью тотчас вскочил на ноги.

– Убей его! – закричал он на сей раз Эдварду. – Он выбросил шпагу! Убей его!

Эдвард заковылял к лежащей шпаге – той, что я дал Соломону, и поднял ее, а затем последним усилием воли, рожденным ненавистью, нацелился в горло Соломону.

– На этом корабле нет места пощаде, – произнес он. – Таков наш обычай.

Я взял Эдварда за руку. Он высвободил ее.

Его нельзя убивать, – сказал я вполголоса. – Он знает ответ на одну загадку. – Эдвард оторопело уставился на меня. – Об остальных я ничего не рассказывал.

– Пожалеешь – врага наживешь, – пропел Пью.

– Шпагу возьми себе, – сказал я Эдварду, поддерживая его под руку – его повело кругами по палубе.

– Мне кажется, я тоже ее отгадал, – пробормотал он. – Прошлой ночью, когда ты отнял у меня ружье. Просто рассказать не успел. – Эдвард поскользнулся в луже собственной крови, и Джимми помог ему встать на ноги, но через миг мой штурман опять повалился на бок, все еще сжимая шпагу. Она процарапала палубу, потому что Эдвард был не в силах ее поднять. Соломон наблюдал за ним со спокойствием гробовщика, следящего за покойником. Эдвард выронил шпагу. Джимми помог ему спуститься в каюту. Я велел принести воды и перебинтовать Эдварду раны.

– Сейчас мы встанем на якорь, – объявил я команде, – но поутру возьмем курс на Испанию. – И проревел что было духу: – На Испанию и ее золото!

По кровавой дорожке на палубе я отыскал шпагу и поднял ее высоко в воздух.

Команда грянула дружное «ура» и в этом крике дошла до такого надрыва, что стало ясно: другого пути, кроме как в Испанию, не осталось.

Направляясь к Эдварду, я прошел мимо Соломона и воздал должное его мастерству. Соломон схватил меня за руку, и я внезапно понял, что он едва держится на ногах. Чудо, что его не закружило по палубе на пару с Эдвардом. Вот был бы хоровод, даже без музыки! Однако Соломон не позволил себя проводить.

– Это – часть воспитания, – отозвался он на похвалу и отдернул руку так же резко, как протянул. – Не добродетель.

Затем Соломон подобрал мой клинок, осмотрел его, поднял над головой – должно быть, из последних сил – и бросил к моим ногам. После этого он оглянулся на всю нашу братию, постучал себя по подбородку и ненадолго задержал взгляд на мне перед тем, как спуститься в трюм. Его шатало, однако же он упрямо шел вниз и отказывался от помощи.

– Здесь тебя никто не тронет! – крикнул я ему вдогонку. На рукаве у меня осталась кровь от его хватки. Я даже различил следы пальцев. – По крайней мере днем.