Текст книги "Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ"

Автор книги: Эдвард Чупак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

1-1-4-4-5-7-9-12-14-14-14-15-18-18-19-19

Я приподнял камень, чтобы проверить, не откроет ли он еще чего-нибудь, как вдруг сзади раздался окрик. Я повернулся. На меня во весь опор несся стражник со шпагой наголо – красный плащ так и реял по ветру. Я наспех запомнил числа, что было нелегко, учитывая мое крайнее нежелание сложить голову рядом с Кромвелевой, уронил плиту и потянулся к ножу. Одним трупом больше, одним меньше, а убийство в самом Вестминстерском дворце зачлось бы мне повышением во флоте у Старого Ника.

Потом я увидел второго стражника, который несся ко мне, как первый, и тоже размахивал клинком. Беда, говорят, не приходит одна. Я вспомнил об этом и не стал дожидаться, пока меня похоронят, а поднял руки и поприветствовал гостей криком «Да здравствует король!». Те готовы были проткнуть меня, но замешкались, и я угостил их ударом ножа. Они оба свалились в яму. Видно, в этот день двойная беда пришла не ко мне.

Один из стражников упал на камень, которого я не заметил. Он был не мраморным, а красноватым – с виду обычный круглый булыжник, он легко помещался в ладонь. Приглядевшись, я различил на нем цифры. Это был второй шифровальный круг – точь-в-точь как на рисунке у Эдварда в Библии, даже меньше. Тут-то мне и пришла в голову мысль, что они парные. Я даже понял, как их совместить.

Интересно, видел ли Эдвард круг на камне? Если видел, то не заметил второе колесо. Король пытался вырезать всю его семью. Кромвель пытался уничтожить королевский род. Что же связывало эти события?

На разгадку этой тайны у меня ушли годы, а подсказка Эдварда не помогла, а только усложнила дело.

* * *

Я встретил своих в Честоне, где мы и затаились на несколько дней – убедиться, что констебли нас не ищут. Я ничего не сказал Эдварду об открытии, но с тех пор держал круглый камень в кармане, как Эдвард – свою Библию. Мне было приятно подтвердить его правоту относительно кладбищенских вдовушек. Я даже выдумал незнакомку с желтыми, как лен, волосами.

Несколько дней нам жилось вольготно, как лордам: спали мы вволю, ночью бродили по окрестностям. Однажды Бонс спросил Эдварда о Библии, и тот ответил, что стащил ее вместе с часами. Больше Бонс не заводил разговоров о ней, да и не очень-то хотел, так как дело не касалось выпивки. Затем извозчик вернулся, следуя приказанию Эдварда, и отвез нас на склад у реки. Эдвард знал свой город не хуже, чем я – бристольские закоулки.

Из укрытия мы смотрели, как грузят суда до Ньюкасла, Сандерленда и других городов. По возвращении на «Линду-Марию» команда тотчас провозгласила меня капитаном, и мы скоро разбогатели, захватив те самые корабли. Один был битком набит хрусталем. Мы обменяли его на табак, а тот продали шотландцам. Другой вез самый разный товар, за который, если помнишь, нам тоже изрядно перепало.

Человеку для жизни нужна пища и вода, но нашему брату требуется кое-что сверх того, и коль скоро капитан обязан печься о подчиненных, мне пришлось утолить их желание. Сундук Черного Джона был поднят на палубу. Команда сгрудилась вокруг него. Им до того не терпелось увидеть богатства старого скупердяя, что они принялись палить в воздух и чуть не продырявили паруса. Я разрубил сундук, и из него хлынули сокровища: золото, серебро, каменья, перстни, ожерелья, сабли, ножи, мушкетоны и прочие драгоценности, каких мы в жизни не видали. Я раздал все своим людям. С меня было довольно двух исполненных желаний. Я получил, что хотел – «Линду-Марию» и второй шифровальный круг.

С тех пор я поклялся собрать собственные богатства. Продувной бестии больше ничего не было нужно от дохлого морского пса. Команда клялась мне в верности до хрипоты.

Спустя годы мы как-то попали в шквал, да такой сильный, что в каюте слетело зеркало со стены, и из-за него выпал пергамент. На нем Черный Джон записывал имена всех, кто задолжал ему хотя бы пенс. Мое имя там тоже стояло. Черный Джон зачислил меня в мошенники и приговорил к смерти. Эдварду досталось не меньше, что в его годы можно считать достижением.

Я назначил Эдварда штурманом, ибо, несмотря на молодость, малый он был не промах. Да и найдется ли лучший способ держать его на виду?

Вот и все, что я хотел рассказать о путешествии в Лондон. Добавлю лишь одно: серебряное блюдо, которое Билл унес с витрины, все еще у меня. И известная тебе продувная бестия до сих пор с него ест.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СОЛОМОН И КОМАНДА

Кровавое слово «кровь» в Библии Эдварда было, пожалуй, самой странной загадкой. Эдвард утверждал, что не смог никуда его приткнуть. По его разумению, это был ложный след, чтобы сбить нас с курса. Я припер Эдварда к стенке, напомнив об уговоре ничего от меня не утаивать. Эдвард поднял руки и стал твердить, что ни разу мне не соврал и не собирался, а это слово его попросту озадачило.

– Неспроста же его написали, – сказал я Эдварду, когда он спустился ко мне в каюту пропустить глоточек. – Может, это часть карты? Может, в нем зашифровано направление или место?

– Если мы начнем считать слова частями карты, – ответил Эдвард, – то эта надпись будет отправной точкой, еще одним шифром, который предстоит разгадать. – Потом он добавил, что, возможно, сокровище стерегут и в слове «кровь» содержится предупреждение о том, что ожидает похитителей.

Я пролистал Библию до последней страницы, где таинственный владелец написал, что нам нужно «быть благосклонным к новым начинаниям», и в этот миг из нее вылетел клочок пергамента с надписью «Евангелина».

– Стоп! – воскликнул я, словно не видел его раньше. – А это еще откуда?

– Я тут думал об одной даме, – произнес Эдвард и тут же спрятал клочок между страниц. Я забрал у него Библию, раскрыл на странице, которую видел раньше – той, в кляксах, и прочитал стих:

«Дело было исследовано и найдено верным, и их обоих повесили на дереве. И было вписано о благодеянии Мардохея в книгу дневных записей у царя».

Я сделал вид, что ломаю голову над отрывком, покрутил Библию так и этак, попытался изобрести способ его разгадать, пока не предположил, что прежний владелец запачкал страницу из чистого каприза. В душе я, разумеется, понимал: Эдвард нарочно замазал эти слова, по какой-то известной ему причине.

– Сдается мне, сокровище в Испании, – сказал я ему, толкуя стих на свой манер. – Похоже, мы охотимся за королевским выкупом, дружище. – Тут я сгреб его за грудки и уронил в кресло. – Только вот это слово – «кровь» – не дает мне покоя. Оно, верно, относится к нам обоим. Стоило нам связаться с этой Библией, как за нами потянулся кровавый след.

– Он уже давно за нами тянется, – возразил Эдвард, – и Библия здесь ни при чем.

– Готов поспорить, у тебя есть что рассказать, – повторил я и хлопнул его по плечу, будто в шутку.

Эдвард прикусил губу, словно что-то обдумывая.

– Взять хотя бы цифры: «1303», – продолжил я. – Похоже на дату. Только не на год выхода Библии – слишком хорошо она сохранилась для такой древности. Уж старому другу ты можешь рассказать, – уговаривал я.

– Запах плесени подтверждает ее истинный возраст, – отозвался Эдвард. – Может, книгу держали в сухости многие годы, но даже она не может избежать тления, как труп Черного Джона. – С этими словами он ухмыльнулся во все зубы – вылитый Кромвель.

Я раскрыл Библию и повернул так, чтобы свет фонаря упал на страницы. Мы плыли в северных широтах, так что рисунок проявиться не мог, но мне было любопытно, поддастся ли мой приятель на эту уловку.

Эдвард вел себя как ни в чем не бывало. Пока.

Я погладил обложку, чувствуя пальцами тисненый узор, и, готов поклясться, в тот миг Эдвард вспыхнул от ревности. Я вернул ему книгу со словами:

– С твоей Евангелиной не сравнить. – Эдвард кашлянул в кулак, как джентльмен или твой Маллет, а я продолжил: – «Кровь», Эдвард. «Кровь». Кровь и клад. Кровь и корона. Кровь, корона и клад. Кровь и ты, дружище. Убийство твоей семьи. Кровь твоего рода. Где связующее звено? Я бы сказал: в крови. А что скажешь ты?

Эдвард взялся чистить пистолет, заглянул в дуло, потом прошелся щеткой по колесцовому замку, даже не глядя на меня. Я спросил, слышал ли он, как отец говорил об испанском кладе.

– Здесь в замке неполадка, – произнес он, все еще заглядывая в дуло. – Из-за нее пистолет вечно дает осечку. – Тут Эдвард посмотрел на меня. – Вот и сейчас – осечка.

Я сказал, что мне плевать на пистолет. Эдвард ответил, что речь и не о нем.

– Подумай сам, Джон, что еще можно выжать из этого слова? Разве не похоже, что прежний владелец решил нас предупредить? Мою семью убили ради этой Библии. Может, главной загадки мы еще не нашли – той, ради которой не нужно день-деньской рыться в книге. Некоторые твои идеи слишком запутаны. – Эдвард выбил кремень и поднял его двумя пальцами. – «Клад», – повторил он за мной. – «Кровь и корона». Чья корона? Короны носят короли.

Настал его черед меня подловить. Я хлопнул в ладоши.

– Королевская корона не про тебя. Голова великовата. Однако же последние слова твоего отца наводят на размышления. Как и то, что он отдал тебе Библию. – Эдвард зажег фитиль на своем пистолете. – А потом, как ты сказал, был зарезан королевской стражей. – Эдвард взвел курок и прижал его пальцем. – Я же подобрал тебя мелким воришкой, полунищим карманником, и для меня ты всегда им останешься, несмотря на родословную.

Он улыбнулся и свободной рукой распахнул окошко каюты, после чего крикнул людям разойтись и выпалил в воздух.

– Я его починил, – произнес Эдвард, развеивая дымок. – Мой отец никогда не упоминал ни о короне, ни о сокровищах. Может статься, мы ошибаемся и в книге нет ничего необычного? Библия как Библия.

– Мне верится, он и о пиратах ничего не говорил, и все же мы ими стали. Может, он и о золоте не упоминал, а оно у нас есть, так что ж теперь? Если твой отец не говорил о сокровищах, разве стало их от этого меньше и разве не предстоит нам за ними охотиться?

– Да, Джон, ты говоришь как по писаному, – ответил Эдвард, давая понять, что я, возможно, прав и строки на первой странице указывают путь к кладу. Он спрятал пистолет в кобуру, которую сам стачал из полос обувной кожи и прикрепил к поясу еще одной полосой. – Но я твердо уверен – так же твердо, как в том, что меня зовут не принц Эдвард, – отец не говорил при мне о кладе. Я ненавижу короля, Джон. Он уничтожил мою семью и спалил дотла все, чем мы владели.

– Кроме Библии, – напомнил я.

– Кроме Библии, – согласился он, – слава отцовской смекалке.

– Эдвард, дело не только в этом. Я думаю, в Библии кроется причина, по которой убили твою семью. Без сомнения, это и есть ее последняя тайна.

– А может, просто нам хочется так думать?

– Я прав, Эдвард.

Эдвард ответил, что готов со мной согласиться, раз я так говорю. Я призвал его еще раз поразмыслить о слове «кровь», которое не давало нам покоя, как бы мы ни пытались его истолковать. Эдвард ответил, что тотчас примется за разгадку, как только выпорет одного из матросов за то, что свалился с грот-мачты. Я похвалил его за строгость, поскольку матросам негоже падать с грот-мачты. Он поклонился и ушел. Удивительно, но ответ на эту загадку пришел от человека, с которым мы тогда еще не повстречались, – от Соломона. Сейчас я только на миг о нем заикнусь. Если тебе не терпится встретиться с ним снова, просто переверни страницу и тотчас найдешь его там.

Впрочем, забегать вперед всегда приятно.

Вот и ты бы предпочел сразу увидеть меня по ту сторону Атлантики. Однако же океан не повинуется человеку. Корабль прокладывает себе путь по прихоти ветра. Я всегда считал наилучшим не убирать паруса, а переложить на другой галс и дать кораблю плыть по своей воле. Мы и без того скоро прибудем в порт.

Так же и с судьбой. Я никогда не полагался на книжонки, которые давал мне Пил, – в них всегда был четкий сюжет. Потому-то я и брался их исправлять. В этих книгах даже ветер не дул просто так, без авторского соизволения. Человеческая судьба не определена сюжетом. Человека, как корабль, сбивает с курса во время бурь, шквалов и прочих невзгод, какие посылает на его долю Старый Ник. Даже твой Сильвер никогда не бросал вызов морю. Море требует уважения к себе.

Поэтому нет причин ожидать, что Соломона занесет к нам грозой, или предсказывать, будто наш курс переменится вследствие бури. Я не могу исправить прошлое. Могу лишь записать его на бумагу и попробовать отыскать смысл – так же, как было с загадками. Правда – упрямая вещь.

Деньги правят миром. На них можно купить хлеб. На них можно купить верность, даже красоту и ум. Благодаря им худородный транжира превращается в почтенного джентльмена. С деньгами даже простак становится умным, урод – красавцем. Лучшие английские качества происходят от серебра. Я отнимал это серебро. Я возвращал англичанам горбатые спины и кривые носы, лишал громких титулов и имен. Я выбивал из них ум, и ты делал то же самое, но это не мешает тебе везти меня на виселицу – ради денег. Если ты патриот, то я лесная фея.

Твой король пообещал тебе добрую часть моих сокровищ, однако ты их не получишь. Он отнимет у тебя то, что ты отнял у меня. Деньги правят даже королями.

Повесить можно лишь однажды. Я же намерен убивать тебя раз за разом – каждым словом, которое здесь напишу. Можешь сколько угодно звать себя патриотом. По мне, ты просто вор.

Хочешь, составлю смету своих богатств? Смотри, пересчитай все сразу же, а то король, чего доброго, обвинит тебя в недостаче. Тогда ты сядешь на скамью и тебе, а не мне учинят допрос о главном сокровище. И тебя тоже вздернут, как старика Сильвера.

Мне отсюда прямая дорога – на виселицу. А тебе? Сначала – позорный столб. Я напишу обо всех богатствах, кроме одного, которого они жаждут превыше всех. Тебе выпадет шанс доложить о нем королю, потом повторить то же судьям и, наконец, палачу.

Стоит мне протянуть руку, и я смогу рыться в гинеях, дукатах и дублонах. У меня здесь монет хоть отбавляй. Есть золоченые клинки. Есть меха. Есть табакерки. Есть часы, шелка, кружево. Настоящее, тончайшей ручной работы. Есть обручальные кольца, медальоны, пистолеты. Есть сукно, прямиком из Ипсуича. Есть ожерелья, есть цепи. Есть оловянный сервиз – могли бы выпить чаю на посошок. Есть всякие тюки, связки и короба. Свежая вода в достатке и столько виски, что хватит продержаться до Судного дня.

Золотой песок у меня хранится в бурдюке рядом с кроватью. Одна туфля наполнена дукатами, а другая – пиастрами. В карманах голубого камзола рассыпаны реалы, в башмаке – риксдалеры. Заходи ко мне в гости, дружище. Я покажу тебе мешки золота, камни, цепи, шелка и золоченые клинки для полноты картины.

«А как же главный клад – сокровище королей?» – спросишь ты. Что ж, почти все мы озолотились в его поисках. Я бы сказал, что всякий, кто со мной плавал, стал богачом – кроме одного. Он не взял монет. Он делил с нами хлеб и не ел мяса. Наше мясо ему не годилось. Помянем же Соломона. Начну, откуда дует ветер.

* * *

В тот год, когда мы с Эдвардом углубились в разгадку тайн Библии, «Линда-Мария» потопила пять крепких кораблей – и хоть числом пушек они нас превосходили, во всем прочем оставляли желать лучшего. Мы были быстрее, напористее в атаке и упорнее в преследовании, тогда как два испанца, португалец, англичанин и француз медленно отвечали и неуклюже лавировали.

Затем мы с попутным ветром прибыли на Канары, где жители столь легковерны, что можно обчищать их походя, радуясь чудному климату.

Близ Канар, у берегов Ла-Пальмы, на нас обрушился шквал, который принес с собой грозу, дождь и Соломона. Мы сидели в кече [7]7
  Небольшое двухмачтовое парусное судно.


[Закрыть]с Джимми Лэмом и Луисом Джеем, твоими приятелями. Было бы неплохо повидаться с ними еще раз.

Если помнишь, Джимми и Луиса я подобрал на полу какой-то пивной в Номбре-де-Диос. У них вышел спор, кто лучше стреляет, и после глотка-другого рома они решили подкрепить слова делом. Джимми получил три пули, а Луис – две. Я уладил спор, отняв пистолеты и вручив каждому по палашу. Капитан Боннет Лав – посредственный тип, которого ты позже перехватил у Барбадоса, бросил ребят на берегу после перестрелки. Капитаном он был не ахти каким, но славился пристрастием к пению. Бьюсь об заклад, он пел даже с петлей на шее. Так или иначе, я приволок Джимми и Луиса на корабль. Лаву они были уже не нужны. Как есть посредственность – что с него возьмешь!

Как оказалось, Джимми был от природы склочный малый, а Луис – тихоня, пока не напьется. Выглядели они одинаково: оба черноволосы, голубоглазы, светлокожи и простодушны. Оба легко обгорали на солнце, поэтому обмазывались жидким тестом, чтобы избежать волдырей. Люди несведущие могли принять их за призраков из команды Старого Ника. Они носили одинаковые красные жилеты – такого же цвета были буквы в слове «кровь», нацарапанном в Библии, что придавало им и вовсе жуткий вид. Вдобавок они вплетали в бороду красные ленточки. Как ты знаешь, Джимми и Луис были бранями. Я однажды спросил, почему у них разные фамилии. Они ответили, что мать их не признала – не иначе постыдилась.

Так вот мы с Джимми и Луисом отправились рыбачить с неводом, точь-в-точь как местные. Рыбная ловля – недурная забава для пирата, когда он не занят разбоем, убийством или мародерством. Мы отошли всего ярдов на двести, и тут нас застигла буря. Я велел Луису грести в бухту, где скалистые берега защищали от шторма. Когда все улеглось, Джимми забрался на холм и доложил, что «Линда-Мария» не пострадала, а потом закричал, чтобы мы скорее поднимались к нему. Оказалось, на острове была еще одна бухта, поменьше, и в ней плавала лодчонка. В лодке сидел человек. Он повалился вперед, но все еще держался за весла. Мы сбежали по склону, выволокли лодку на берег и осмотрели гребца.

Он походил на какого-то священнослужителя: из одежды на нем были черные брюки, белая рубашка с кистями и широкополая соломенная шляпа. Из-под шляпы выглядывала всклокоченная черная борода. Кто-то другой выглядел бы сущим дьяволом с такой бородищей, а наш незнакомец имел вид добродушный, а борода казалась для него так же естественна, как для кота – усы. Рубашка на нем порвалась, но этим, по-видимому, повреждения ограничивались. Сложения он был крепкого, а роста высокого, почти с меня, и так же широк в плечах. На миг незнакомец очнулся, крикнул нам что-то на неведомом мне наречии и опять провалился в забытье. Джимми обрадовался и стал отговаривать нас брать неизвестного на корабль. Я сказал, что нет большой беды в том, чтобы приютить священника. Мне даже хотелось его подобрать – вдруг он сможет помочь нам с разгадкой шифров. Джимми заметил, что тип этот скорее всего послан нам на погибель самим дьяволом. Они с Луисом начали спорить о том, всплыл ли «священник» из пучины или свалился с небес.

Я положил конец спорам, сказав, что, если он и впрямь священник, мы всегда сможем пустить его на корм акулам забавы ради (не то чтобы я собирался так поступить). Однако ни Луис, ни Джимми не отказывались от своих слов без борьбы. Луиса мне удалось смягчить, а его брату я сказал, что, будь незнакомец демоном, мы могли бы научиться у него кое-чему, прежде чем бросить акулам. Джимми остался доволен.

Тут наш гость очнулся. Луис велел ему заплатить шиллинг за спасение. Человек ответил, что у него нет ни шиллинга, ни средств его раздобыть, но смерти он не боится. На этом Соломон – так его звали – опять что-то запричитал на том самом диковинном языке, которым приветствовал нас в первый раз.

Я вытащил шпагу и велел ему проклинать нас по-английски, раз уж он это затеял, а Соломон ответил, что ничего подобного не говорил. Странное дело, но я ему поверил. Он снова что-то забормотал, раскачиваясь взад-вперед. То и дело Соломон оглядывался на нас, но большей частью его взгляд был сосредоточен на чем-то далеком, чего мы, как ни старались, не смогли уловить.

Луис вытащил из кармана бутылку и отхлебнул добрый глоток. Джимми отнял у него ром и отхлебнул еще больше. Затем оба принялись спорить о том, кто больше выпьет за один присест. Соломон искоса взглянул на них, когда они расшумелись, и меня вдруг осенило, что он их не замечает, как если бы они были обезьянами, галдящими в ветвях. Джимми что-то сказал ему, но Соломон не ответил. Его глаза, два черных озера, словно обмелели. Какая-то пичуга вспорхнула ему на ногу – мы даже рты разинули, – а он все продолжал бормотать и раскачиваться. Пичуге, видно, надоело, и она попыталась ускакать прочь, как вдруг Соломон схватил ее. Оказалось, в траве к ней подползла змея, и если бы не он, сожрала бы в следующий миг.

– Такой человек заслуживает, чтобы его оставили в живых, – сказал я. – Он не боится ни змей, ни разбойников вроде Джимми Лэма и Луиса Джея. Мы дадим ему место на корабле, будь он священник или дьявол.

Соломон поднял глаза. Только что они были тусклые, безжизненные, а сейчас пронзали, как два клинка. Он спросил, намерен ли я сделать его рабом или возьму на борт как свободного пассажира. Соломон признался, что был у мавров в плену и четыре года с ним обращались как с рабом. Он сбежал, когда началась буря, и возвращаться к рабской доле не собирался.

– У нас нет ни рабства, ни свободы. Мы пираты. Для юнги ты староват, так что я назначу тебя сразу вахтенным.

Соломон наступил на доску, которая отломалась от его посудины, и, услышав треск, тряхнул головой.

– Но не жди легкой работы и не думай, что разбогатеешь, как только мы потопим следующий фрегат. У каждого на корабле есть свое место, и тебе придется начать с мытья палубы. Мы все когда-то так начинали, – объяснил я. – Чтобы получить повышение на моем корабле, требуется упорство, смекалка и дьявольская отвага. Но не бойся. Мы сделаем из тебя пирата так же верно, как у волчонка отрастают клыки.

Соломон отказался. Я заметил, что мое предложение не из тех, от которых отказываются.

Ветер крепчал, и как только наша одежда просохла, мы приготовились уходить. Так вышло, что именно в ту минуту на берег вынесло тело мальчика. Его вид до крайней степени потряс Соломона – он снова запричитал как безумный, но потом вдруг остановился и попросил нас помочь похоронить беднягу. И вот мои товарищи-пираты, которые готовы были перерезать глотку любому от Англии до Тортуги, вырыли могилу и похоронили мальчика по Соломонову требованию. Они его испугались. Возможно, как раз в этом впервые проявилась их братская схожесть, если не считать алых жилетов, косиц и привычки спорить до хрипоты.

Соломон обложил могилу валунами и так горько разрыдался, что вскоре наплакал целую лужицу.

– Такой же раб, – пояснил он для нас и принялся клясть мавров во весь голос. Джимми и Луис поежились. – Свобода нужна людям не меньше, чем воздух и вода, – сказал Соломон и повернулся ко мне: – Так же как волку – клыки.

Я тотчас его полюбил: надо же – ответил мне моими же словами, да как ловко! Я засмеялся и хлопнул Джимми с Луисом по жилистым спинам. Те чуть не кувыркнулись навзничь и устояли на ногах лишь потому, что Соломон вперил глаза-кинжалы в меня, а не в них.

Я рассказал ему о торговле табаком, чаем, ромом, рабами и прочих выгодных предприятиях, которые он тут же назвал «нечистыми», а я, в свою очередь, заметил, что именно это в них привлекает более всего. Соломон снова пронзил меня взглядом и перешел к рассказу о гнусностях рабства, но чем дольше он распалялся, тем отчетливее для меня становились все выгоды этого дела, о чем я и не преминул сообщить. Соломон плюнул мне под ноги. Я полюбил его еще больше. Он не боялся Долговязого Джона Сильвера. Ему, похоже, вообще никто не был страшен. Потом он расправил плечи и поведал мне, что его предки были рабами, что сам он иудей, и спросил моего мнения об этом. Я его высказал.

– Более подходящего человека мне не найти, – ответил я. Мне, признаться, было немного жаль, что он не священник и не сможет помочь с шифрами, хотя позже Соломон проявил себя знатоком чуть ли не всех языков. Он много путешествовал, а в мавританском клену даже выучил латынь. – Ты не христианин, а значит, нечестив от рождения. Как и я. Совсем как я. Так ты, чего доброго, получишь еще одно повышение. Никогда не видел настолько пропащего человека, чтобы буря не смогла проглотить его и выплюнула на берег. Вот мое слово: у нас тебе самое место.

– Если ад существует, – ответил Соломон, – то он здесь, на земле. Есть существа хуже дьяволов – люди.

Помню, Эдвард когда-то сказал то же самое. Я подумал, что эти два философа могут свести дружбу. Затем Соломон попросил оставить его на острове. Я отказался. Не каждый день встретишь такого попутчика.

– Один человек может причинить больше вреда, чем любой дьявол, – сказал он. Ну чем не священник? Я приставил ему шпагу к горлу и так привез на корабль.

Эдварду было поручено найти работу нашему найденышу. Соломон, как оказалось, умел чинить снасти не хуже любого матроса, но команда ему всячески мешала. Луис раскачивался взад-вперед, передразнивая его, Джимми шарахался в сторону, где бы ни встречал, а Пью кидал под ноги сеть, чтобы он споткнулся.

Соломон с каждым поступал сообразно: у одного моряка, который трепал языком за его спиной, сдернул шляпу и выбросил в море; Луиса приструнил особенно яростным взглядом, так что тот чуть не свалился за борт; трижды прошелся рядом с Джимми и под конец стал над ним хохотать, пока Джимми едва не спятил. Когда же Пью в очередной раз подкрался к Соломону с сетью, тот замахнулся свайкой, и Пью был вынужден ретироваться, волоча за собой сеть.

Я сказал Эдварду отправить Соломона в камбуз.

– Стряпать-то он умеет, – произнес Эдвард, – да вряд ли команда станет есть из его котла.

– Еще как станет, если хорошенько проголодается, – возразил я. – Мне хочется, чтобы он пошел по моим стопам. А там, глядишь, из него получится недурной кок. Может, он даже меня превзойдет и сварит из Джимми рагу.

Соломон готовил сносно, о чем Бонс и заявил во всеуслышание, но Эдвард был прав: команде не хотелось есть его стряпню.

– Разве ты не боишься, что он тебя отравит? – спросил Джимми у Бонса.

– Пусть только попробует. Я его убью, – ответил Бонс.

Мы вскоре узнали, что Соломон сведущ и во врачевании, особенно с применением пиявок, хотя на это соглашались немногие. Большинство предпочитали мучиться. Помню, у одного пирата высыпала сыпь, и Соломон ее вылечил примочкой из риса на воде. У Пью становилось все хуже с глазами, но ему Соломон помогать не взялся – сказал, что это неизлечимо.

– Неужто Пью совсем ослепнет? – запричитал тот.

– Скорее всего, – ответил Соломон.

Бонсу он напророчил, что через семь лет его ждет смерть от пьянства. Бонс помрачнел, но только лишь на день, а потом от обиды на Соломона макнул в его суп вертел, на котором жарили поросенка.

– Так вкуснее, – сказал он.

– Семь лет, – напомнил Соломон.

Еще одного юнгу он вылечил от тропической лихорадки смесью рома и табака. Когда юнга умер от малярии в следующем месяце, Соломона едва не выбросили за борт. Малярию покойник подхватил на Барбадосе, но команда во всем обвинила врача.

– Мой отец родился в Испании, – сказал мне как-то Соломон вскоре после появления на корабле. – Потом он уплыл в Бразилию, оттуда – на острова Зеленого Мыса. Торговал, где только мог, а через много лет тайно вернулся в Испанию. – Тут Соломон постучал пальцами по зубам. Он так делал иногда, но как будто без всякого умысла – в минуты задумчивости. – Я тоже оттуда родом, но не по своей вине. Дрянная земля, дрянные люди. – Он перестал стучать по зубам и забарабанил пальцами по колену. Такое с ним тоже случалось. Я был страшно рад тому, что Соломон взялся поносить Испанию – иначе пришлось бы перерезать ему глотку. – Твоя страна не лучше. – заметил он.

– Будь у меня сейчас фляга, я бы за тебя выпил. Англия – моя родина, но я не англичанин, пока у меня не зазвенят фунты в горсти. А как набью карман реалами – становлюсь бразильцем. Только с дублонами это правило не работает. Ненавижу испанцев. Они весь океан засорили своими кораблями. Голландцы, правда, засоряют не меньше, но испанцы уродливее и дерутся сплошь напоказ – точно вензеля шпагой выписывают. Вот тут-то его и насаживаешь на клинок. – Я сделал выпад и остановил острие под Соломоновым подбородком. Он даже не вздрогнул.

– Не все испанцы так сражаются, – ответил он.

Джимми подслушивал наш разговор, стоя за кабестаном. Соломон выхватил у меня шпагу из ножен и рассек надвое его шляпу. Джимми чуть не обмяк. Я и не догадывался, что Соломон так ловко управляется с оружием. Кроме нас двоих и Джимми, никто не видел этого представления.

– Славный клинок, – произнес Соломон, возвращая шпагу. – Мне сказали, что мой отец не выплатил долг. Черная ложь. – Он взялся постукивать и барабанить обеими руками. – Меня продали в рабство. А никакого долга не было. И я не собирался присягать тому, кто умер на кресте. – Соломон прекратил стук. Его взгляд снова стал резким, как укол ножа. – Я сопротивлялся. Не смог вырваться. Он меня порезал. Я ни за что бы не сменил веру. Смотри! – Он расстегнул рубаху и показал мне свою грудь.

Того, кто объездил весь свет, удивить невозможно. Я повидал великое множество извергов, а с иными даже плавал. Встречал всех тварей, какие только водятся на земле, в воде или в воздухе, а тут даже меня передернуло.

– Крусадо, – сказал я, почти не веря глазам. Капитан-испанец изрезал Соломону всю грудь, и отметины складывались в огромный крест – как на португальской монете.

– Я не предал веру. Не предал, – твердил Соломон.

– Здесь ты среди своих, тебе будут рады. Просто дай им время. Жизнь наша тихая, как в штиль, разве что иногда ураган побушует и уймется. Здесь нет ни сословий, ни каст. Все сидят за одним столом, и каждый может идти своим путем до тех пор, пока он не расходится с моим. У нас есть общая цель: кроны, фунты, дукаты и дублоны.

Я, как ни горько это признавать, ошибался в Соломоне. Конечно, в тебе я тоже ошибся. Сдается мне, все в нашей жизни переплелось – ты, я, море, Соломон, погибель. Все мы неразделимы.

Теперь вспомню об одном нашем знакомом и его голове.

Малый этот как будто был родом из Плимута, а может, из Хаммерсмита. А если подумать, то и из Гулля. Так или иначе, когда мои люди взбунтуются и приволокут тебя сюда, я у тебя уточню, прежде чем убивать. Тогда, на пути к сокровищу, перед нами замаячили берега Вест-Индии (мы ошиблись в расчетах, положившись на числа из загадки с тучными и тощими колосьями), и один матросик, решив, что с него хватит приключений, попросил Эдварда отпустить его на свободу. При этом он изъявил желание забрать накопленную долю в пятьдесят гиней, сославшись на мое обещание наградить всю команду, чуть только мы прибудем на острова. Эдвард велел ему встать. Простофиля вытянулся во фрунт, словно был одним из твоих солдат-наемников. Эдвард позаимствовал у Пью пивную кружку и ударил матроса по голове. От удара тот повалился на пол, но вскоре поднялся. Эдвард снова воспользовался кружкой. Матрос упал и поднялся опять. Эдвард велел бросить бедолагу за борт, и вся наша братия сгрудилась вокруг недоумка. Никто не осмелился перечить Эдварду – матросу за отсутствием поддержки светило отправиться на корм рыбам, но тут вмешался Соломон.