Текст книги "Удивительные приключения пана Дыли и его друзей, Чосека и Гонзасека"

Автор книги: Эдуард Скобелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Пан дыля и синьора

За ужином беглецы обсудили положение. Все нашли, что Гонзасек действовал в высшей степени разумно. Договорились, что будут склонять синьору к поездке в Россию.

На пана Дылю нашло лирическое настроение. Смакуя паштет из гусиной печенки, он сказал:

– Собственно, ту же пользу для организма я способен извлекать из самого обыкновенного хлеба. Нужно лишь уметь есть его, глядя внутрь себя… Увы, забитые нынешней жизнью мои соотечественники не могут, к сожалению, объяснить своим детям, сколь важны для жизни и судьбы выработанные за века культурные устои народа, в том числе в питании. Должным образом, со вкусом съеденный хлеб может в два-три раза дать больший энергетический эффект, нежели самая изысканная пища! Чай, кофе, вода, даже целебнейшее молоко – все имеет свой час, свое назначение, все способно лечить или калечить, дарить бодрость или служить источником недуга! Я уже не говорю о гигиене. Грязные руки, грязное лицо, грязная пища, внутренняя возбужденность как загрязнение души – все это роковое, которое неизбежно ведет к страданиям и гибели! Человек возмущается неспособностью властей управлять государством, но он не поправит дела в государстве, пока не научится управлять собой и волшебными силами в себе, заложенными Матерью-Природой. Великий народ начинается с человека, радостно осваивающего культуру своего народа, в ней, а не в интригах коммерции находящего смысл и простор для существования!..

Ровно в полночь подштопанный пан Дыля, покашляв, со скрипом отворил дверь в спальню синьоры.

На столике горела свеча. Свет ее отражался во всех трех зеркалах. Синьора лежала среди подушек на широкой кровати, волосы ее были распущены, в глазах стыли ужас и любопытство.

– Здравствуй, любимая, – хрипло произнес пан Дыля отрепетированную фразу, сразу все забыл, засунул руки в карманы и покосился на неплотно прикрытую дверь, за которой толпились его вдохновители. – Я, гм-гм, пришел к тебе с приветом…

– Ты Роберто? – привстав, выдохнула старуха. – Ты вовсе не похож на себя!

– Что поделаешь? И там не санаторий, – пан Дыля сел в кресло, небрежно заложив ногу за ногу, но спохватился и переменил позу. – Увы, увы, если бы ты пережила все то, что пережил я, ты была бы иной!

– Согласна, – сказала синьора. – Я не сомневаюсь, что ты дух Роберто. О, ты прекрасно говоришь по-русски, на чарующем языке моей несчастной Родины!

– Я… как это выразиться, дух, воплотившийся в оболочку, которая оказалась свободной и проплывала мимо!

– О друг мой, можно я потрогаю тебя?

– Конечно, конечно, – пробормотал пан Дыля, жалея, что послушался Гонзасека и принимает теперь участие в недостойном спектакле: он ни разу за свою жизнь не обманывал людей. – Пожалуй, я бы выпил чашечку кофе. Что-то в горле пересохло.

– Может быть, вина? Твоего любимого?

– Нет-нет, мы все там отучились от этой гнусной и бесполезной привычки мутить свой и без того смущенный разум!

– Хорошо, тебе принесут кофе. Служанки еще не вернулись, я разбужу Альфонсо, это мой новый слуга, сын того Умберто, что служил тебе верой и правдой…

– Нет, нет, не надо Альфонсо! Если он увидит меня, я исчезну, а он умрет от разрыва сердца!

– Тогда я сама схожу на кухню.

– Нет, нет! Э-э, милая!.. Что ты так смотришь? Я, естественно, волнуюсь. Столько лет в разлуке…

Синьора поднялась с постели. Сквозь тончайший шелк рубашки проглядывало поджарое, но крепкое еще тело.

– Ты смелая женщина, – сказал пан Дыля, теребя ухо. «Черт бы побрал этого Гонзасека!»

– Может быть, тебя продезинфицировать?.. Ты все-таки из потустороннего мира, куда попадают через гроб и тление? Ты ведь всегда любил хорошие духи, не так ли?

Пан Дыля вздохнул и поправил усы.

– Нет, голубушка. Там не водятся ни бактерии, ни вирусы, ни всякая такая мура.

– Тогда нырни в мои объятья, супруг мой! – синьора протянула руки. – Мы столько лет не видели друг друга! Я молилась за тебя! И видишь, ты заслужил милости, видимо, за примерное поведение… Я умираю от одиночества в этом бессердечном мире1 Иди же, поцелуй свою любовь, которая осталась верна тебе!

– Верна и так далее – это прекрасно, – смущенно произнес пан Дыля, не ожидавший такого поворота событий. – Видишь ли… Гм… Я люблю другую и дал обет!

– Негодяй! – нежно воскликнула синьора. – Что ты мелешь? Или твой дух, Роберто, тоже способен набираться хереса, как некогда твое бренное тело? Кому ты дал обет? Кого ты любишь? И в твоем ли положении заниматься любовью?

– Постой, постой, – взмолился пан Дыля. – Не прогоняй меня своими упреками!.. Я люблю… Гм, люблю другую, потустороннюю жизнь, моя милая! Ты не представляешь, какая это все прелесть – музыка, ангелы стайками с блестящими крылышками, пирожное с нектаром!..

– Ты был в раю?

– Прямиком оттуда, – пан Дыля смущенно пошевелил усами.

– Ты, верно, все врешь, дружочек, как врал не раз и прежде: за тобою столько грешков, что в раю тебе не могло быть места ни по каким канонам!

– Пожалуй, – согласился пан Дыля. – Но ведь и там временами проводят амнистию… Да, амнистию, что же ты улыбаешься?.. Видишь ли, дорогая, – продолжал он, чувствуя, что заикается, завирается и вообще готов плюнуть на все, извиниться и убежать прочь. – Наши земные представления о грехах и представления о наших грехах наших мудрых судей не всегда совпадают. Поверь мне, я видел в раю многих из нашего общества. Даже президента, встречи с которым ты однажды удостоилась, – пан Дыля ввернул в разговор единственный известный ему факт жизни синьоры, подсказанный Гонзасеком.

– Вот уж не думала, что наша встреча примет такой оборот, – сказала синьора. – Прежде ты никогда не заводил разговоров о политике.

– Мало ли что было прежде, дорогая? Самопознание неизбежно завершается политикой. Люди хотят знать правду. Ведь статейки в газетах – это не политика, это отвлечение от политики, одурачивание несчастных, которые не представляют, в какой стороне правда!

– Не хочешь ли ты сказать, – помолчав, произнесла синьора, – что духи, которые имеют возможность воплотиться, не испытывают тяги к духовному общению?

– Именно это я и хочу сказать, – рассердился сам на себя пан Дыля. Весь разговор протекал совершенно не так, как он себе его представлял. – Брачный договор связывает людей только до смерти, а после смерти все мы сочетаемся небесным браком!.. И полно, дорогая, давай пока оставим эту тему. Пока не исполним нашего долга.

– Значит, есть надежда?

– Разумеется.

– В чем же наш долг, говори!

– В отказе от убеждения, что все может быть объектом купли-продажи. Это преступление, из-за которого боги давно покинули человека. Нынешний мир управляется без богов.

– Ужасно, – покачала головой синьора. – Наш старинный род всегда отличался благочестием. Мы никогда ни в чем не сомневались.

– И жаль, – строго сказал пан Дыля. – Навязанные представления оказались ложью!

– Если не боги, то кто же управляет нами?

– Тот, кто управлял и прежде, маскируясь именами богов. Власть Сатаны повсюду прибавилась. Богатство, которое прирастает не от личного труда, а от изнурения подневольных – преступное богатство!

Синьора улыбнулась и положила руку на плечо пану Дыле:

– Ты очень переменился, дружочек! Особенно внутренне. Можно сказать, стал совсем иным человеком, но это мне даже нравится!.. Если я верно поняла, ты чувствуешь на мне и на себе какой-то грех. Что это за грех, кроме богатства, которым мы пользуемся, конечно же, незаслуженно?

Пан Дыля внезапно понял, что с синьорой можно поладить, и подмигнул ей:

– Ну, вот и в тебе проснулась истинная твоя душа, душа, которая просит так мало, но не получает и этого малого!.. Дух одного простолюдина добровольно отдал мне свою земную оболочку, чтобы я вынырнул здесь, возле тебя. Мы должны отблагодарить этого духа.

– Непременно, непременно, Роберто!.. Крепко же ты изменился, черт возьми! – пробормотала синьора, глядя широко раскрытыми глазами. – Прежде ты не признавал никакой благодарности, только право сильного!.. Я могу увидеть этого духа?

– Это тот образ, который возвестил о моем прибытии.

– Да, да, помню… Кстати, где он?

– Сегодня ясная луна, и дух, вероятно, парит на пыльце лунного света.

– А свет – это разве пыльца?

– Пора спать, дорогая! – Пан Дыля встал и поклонился. – Сколько я пробуду здесь, рядом с тобой, зависит от тебя!

– Я буду стараться.

– А если бы тебе пришлось, за свои денежки, разумеется, доставить духа, которому я задолжал, далеко-далеко? Например, в Россию?

– Что же дух не может самостоятельно очутиться там, где пожелает?

– Самостоятельно он передвигается только во времени, но не в пространстве!.. Увы, увы, повсюду есть свои нерешенные вопросы…

Через несколько дней помолодевшая синьора, испытывая необычайную привязанность к пану Дыле, заказала авиабилеты на Москву. Один из ее чемоданов предназначался для пана Дыли и его друзей. Индеец Джо был оформлен как сопровождающий слуга – под именем Альфонсо. Альфонсо же отпустили на три месяца в родную деревню – в горы.

Все было на мази, но вдруг затосковал и заупрямился индеец Джо.

– Я бы охотно поехал в Россию, ту, которой она была прежде, когда несла новую культуру и новые принципы жизни. Теперь – нет… Поезжайте без меня. Попытаюсь объединить лучших людей своего племени. Думаю, уговорю их купить на общие деньги ранчо, где единомышленники поведут общее хозяйство. Это будет община того нового типа, о которой ты мне говорил.

– Может быть, тебе и удастся все это, – задумчиво и грустно сказал пан Дыля. – А удастся при том условии, что ты не будешь придумывать схемы из головы, но осуществишь ту действительно жизненную потребность, о которой я тебе поведал. Трагедия прошлого времени заключалась ведь прежде того в том, что люди утратили нравственность, следовательно, мудрость, следовательно, понимание того, что самые прочные постройки возводят лишь свободные и счастливые люди… Но что знают об этом обыватели, если об этом ничего не знали и их бывшие вожди? Степень знания – это прежде всего степень нравственности, только высоконравственным Природа открывает свои сокровенные тайны. Вот отчего Желтый Дьявол обречен: он обречен на невежество, хотя постоянно заботится о своем просвещении… Да, теперь мир погрузился во тьму. Повсюду стало трудно дышать. Смрад заурядности, тупого самодовольства и новой пропаганды отравил все просторы… Но люди тоже виноваты: они никогда всерьез не относились к словам своих пророков, они верили мошенникам, которые обещали больше, чтобы не дать ничего!

– Люди не хотели умирать, – тихо возразил Гонзасек.

– И именно потому их погибло в десятки раз больше!.. Готовность умереть за мир своей души – не это ли главный признак личности? А если нет личности, стоит ли коптить небо?

Всю ночь накануне отлета проговорили, словно предчувствовали, что никогда больше не увидятся…

На родной земле

На таможне в Москве чиновники потребовали вскрыть чемодан, в котором находился пан Дыля и его друзья.

Величественная синьора, не потеряв самообладания, предложила это сделать самим чиновникам, – протянула им ключ.

– Что у вас там?

– Сувениры для друзей. Народные поделки, которые когда-то весьма ценились и в вашей стране.

Чиновник, видимо, ожидавший взятку, ругнулся под нос и раскрыл чемодан. По всей его длине лежал пан Дыля, словно мертвый. Чиновник потрогал его пальцем.

– Смотри-ка ты!

– Из обыкновенной соломы, – сказала синьора выученную фразу и, перевернув пана Дылю, показала таможенникам Чосека, который тоже притворился неживым. – А этот из проволоки. Не правда ли, искусная работа?

– А не спрятан ли в этих игрушках, например, гашиш?

– А не спрятан ли в тебе обыкновенный дурак? – отчетливо послышались русские слова.

Таможенник оглянулся, не догадываясь, кто бы мог их произнести, и отнес услышанное на счет собственного воображения. Гашиш, золото в слитках, черная икра, старинные иконы, камни из Русского алмазного фонда, «усыновленные» и «удочеренные» дети, – это было ему понятно, а бразильская миллионерша, пожелавшая посетить могилы своих предков, – это было непонятно: «Тратить десятки тысяч рублей и долларов ради каких-то могил?..»

Так пан Дыля со своими друзьями оказался на родной земле.

Теперь можно было преспокойно смыться. Но пан Дыля посчитал это совершенно недопустимым.

– О благороднейшая Наталья Ивановна, – торжественно объявил он, оставшись наедине с синьорой. – Пришел час открыть вам новую тайну!

– Вы хотите сказать, мой нежный супруг, что пришел час и духам отправляться на небо? – проворковала синьора, и в глазах ее блеснули слезы.

– Именно, – пан Дыля ожидал расспросов, даже негодования, а тут все катилось, как по наезженной колее. – Сколько духу ни гулять, а пора и улетать!

– Вы говорите стихами. Но вы напрасно думаете, что я ничего не понимаю. Сначала я, правда, поверила вашему посланцу, но потом, когда случайно подсмотрела, как вся компания уплетает курятину и пьет виноградный сок, якобы предназначенный для небожителей, я обо всем догадалась!..

Услыхав эти слова, пан Дыля впервые в своей жизни упал в обморок: благородное сердце не выдержало угрызений совести.

Синьора окатила пана холодной водой из графина и затрясла за плечи:

– О не отчаивайтесь, мой милый, бесценный рыцарь, я никогда не подозревала вас в мошенничестве!

«Рыцарь» приоткрыл один глаз и простонал:

– Ужасно, синьора, неужели вы не были загипнотизированы?

– Конечно же, нет. Я с детства отличаюсь невосприимчивостью к гипнотическому влиянию, как большинство тех, в которых пробуждена личность. В двенадцаць лет я осталась без отца. Старинная фамилия и титул – вот все, что я имела, помимо огромного долга. И что же? На крошечной ферме я организовала разведение породистых лошадей и торговлю ими. Богатые ничтожества, ненавидящие потомственных аристократов, стали предпочитать наших лошадей. Моя ферма вошла в моду. Конечно, не без обычных в таком деле хитростей.

– И что же вы о нас думаете?

– Сначала события смешили меня, а потом я поняла, что вы честные искатели справедливости. Мне стало интересно: что из этого получится? В самом деле, что может быть любопытней для вдовы, нежели встреча с духом своего супруга? Сказать по правде, едва увидев вас, я поняла, что вы добры и благородны и, простите, сразу влюбилась!..

Тут пан Дыля вновь упал в обморок, и вновь стараниями Натальи Ивановны был приведен в чувство. Ему было стыдно за мистификацию. В то же время он жалел это одинокое и тонкое существо, принципиально отвергающее жалобы и микстуры, диеты и консультации у знаменитых шарлатанов.

– Я бы очень хотел, – искренне признался пан Дыля, – чтобы события, как в кино, открутились в обратном направлении до той минуты, когда мы случайно вступили на территорию вашего сада!

– Напрасно, – грустно возразила синьора. – Я русская и должна русским как соотечественница!.. Я догадываюсь, кто вы и ваши сотоварищи: все же иногда я заглядываю в газетки, тем громче называющие себя демократическими и свободными, чем меньше в них демократии и свободы… Я реалистка. И согласна с вами: общество, где царят торгаши, приобрело ныне удручающе однообразный и жалкий характер, это гнилое общество! Если раньше, соревнуясь, мир допускал некоторый плюрализм, то ныне дело идет ко все более ужасному подавлению нестандартной личности. Голосов плачущих уже не слышно, их заглушают рекламные оркестры. В людях все меньше духовности, достоинства, чести, индивидуальных примет… Я представляю старинный род и никогда не унижусь до восхваления тюремных режимов! Я хорошо служила и, надеюсь, продолжаю служить конституции страны, в которой живу. Но я никогда не изменю своей настоящей Родине. Родина для меня – земля и народ, которым человек из поколения в поколение отдает энергию и надежды, труд и любовь. Мы все дети Родины и в то же время Родина – наше детище, которое становится тем дороже, чем больше труда и страстей мы посвятили ему!

– Прекрасные слова, – пан Дыля поклонился синьоре. – Родина, действительно, – та земля и тот народ, ради которых сердце хочет совершать подвиги!

– Бедный Роберто, – едва приметно усмехнулась синьора, и по лицу ее, прекрасному лицу человеческой осени, озаренному лучшими воспоминаниями, пробежала тень. – Увы, Роберто никогда не мыслил такими категориями. Браво, героический дух трусливого и слабого человека!.. Да, вы правы, – добавила она твердо. – Подлинная жизнь – это когда человек совершает подвиг, рискуя при этом удобствами, положением и даже судьбой!

– Поймал вас на слове, – сказал пан Дыля. – Вы поверили мне не только потому, что почувствовали родственную душу, но и потому, что захотели совершить свой личный подвиг!

– Пожалуй, – подумав, согласилась женщина. – В мире все меньше настоящих героев, все больше ничтожества, не способных понять, что они могут быть больше или меньше только по отношению друг к другу, а подлинные масштабы им не доступны.

– Подвигов жаждет тот, совесть которого не знает утеснений, – кивнул пан Дыля. – Свободная совесть – это зов Природы в человеке!

– Так много делается против совести и против Природы!.. Мы расстаемся, но это, видимо, неизбежно… Знайте, я благословляю вас! – Синьора достала из своей сумочки пачку банкнот, которым было суждено сыграть роковую роль. – Здесь десять тысячедолларовых купюр. Возьмите, они пригодятся вам больше, чем мне!

– Нет-нет, – нахмурился пан Дыля. – Все, что угодно, только не деньги!

– Но такова моя просьба! Должна же я поставить хоть какое-нибудь условие духу моего супруга, который явился ко мне и теперь хочет покинуть меня!.. В мире, где мне суждено окончить свои дни, деньги – не мера свободы, скорее, мера кабалы и предательства… Скоро не станет ни настоящих книг, ни настоящих картин, ни настоящих поэтов, ни настоящих художников. И друзей настоящих не останется. Люди будут жить в клетках – под электронным контролем. Наркомания духа – вот общий удел. Гнусность и маразм возобладают. Но лишь на короткое время!.. Не обижайте меня, примите подарок, он послужит доброму делу!

Пан Дыля нерешительно протянул руку.

– Ваши деньги приблизят время общей свободы, – сказал он. – Падение прежних надежд породит новые, более великие и более реальные!..

Смерть пана Дыли

Великодушие подводит героев. Как правило, они судят о людях так же, как о себе, упуская из виду, что в других нет ни их бескорыстия, ни их щедрости.

Друзья решили ехать из аэропорта тотчас на Белорусский вокзал. Но все таксисты заламывали за проезд такие суммы, что Чосек сказал:

– Если из аэропорта в Москву не ходит трамвай или троллейбус, я согласен идти пешком, только чтобы не иметь дела с рвачами! Посмотрите на эти рожи, в них нет ничего соотечественного!

– Не обобщай, – урезонил пан Дыля. – Среди таксистов я встречал немало толковых и грамотных людей, прекрасно ориентирующихся в политике.

– Не о политике речь! – И Чосек обратился к какому-то прохожему: – Простите, то, что вокруг, это наша страна или то, что от нее осталось?

– Обалдел, что ли? – прохожий пожал плечами.

– А ходит ли здесь трамвай, любезный? – спросил Гонзасек другого прохожего.

– Опупел, лилипут!

– Видите: они не понимают русского языка!..

– Знаете что, – вдруг вспомнил пан Дыля. – У нас есть американские доллары! Десять тысяч! Это подарок Натальи Ивановны. Конечно, деньги пойдут на важное дело, но что-то мы можем истратить на текущие нужды!

– Моя память обременяется цифрами с нолями, – сказал Гонзасек. – Человек, постоянно считающий деньги, становится эгоистичнее и забывает о других… Когда-нибудь все поймут мудрый, освободительный смысл минимума. Но это предполагает потребность в культуре, которой пока нет нигде в целом свете…

Друзья стояли в растерянности на тротуаре, когда к ним подъехал таксист-частник. Выглянуло запущенное лицо под шапкой черных волос.

– Куда надо?

– На Белорусский вокзал. Таксист назвал цену.

– Проезжай, не задерживайся, – сказал Чосек.

– Артисты вселенского цирка, возвращающиеся с зарубежных гастролей, не могут заплатить за проезд? – нагло засмеялся черноволосый. – Не умеете работать, если не способны зарабатывать!

– Слушай, – сказал пан Дыля, – я заплачу тебе любимыми долларами, если ты разменяешь мне купюру!

Глаза таксиста загорелись желтым огнем.

– На Западе повсюду косят деньги возами, – хрипло сказал он, облизнув кривой рот. – Вот это жизнь! Не то, что в нашей лапотной и сермяжной!.. Что у вас за монета?

– Тысяча долларов.

– Брешешь!

Пан Дыля отделил в кармане от пачки одну банкноту и показал.

– Садись, фрайера! Заедем к Могилевчику, моему приятелю, он разобьет или разменяет на рубли по самому льготному курсу!

Нехотя сели. Поехали. Настроение было испорчено. Пан Дыля понимал, что допустил ошибку – излишне поторопился, не желая подвергаться унижениям со стороны механизированного подонка.

– Где же это вам так подфартило? – не утерпел частник. – Мой брат три года назад рванул в свободный мир, добился визы как инакомыслящий, а такой купюры до сих пор и в глаза не видал!

Пан Дыля промолчал. Промолчали и его товарищи.

– Ну, Запад! – восхищенно продолжал частник. – Там у каждого небоскреб, ранчо и автомобиль самой новейшей модели!.. Ну, если не у каждого, так у того, кто хочет! Входишь в магазин и берешь по дешевке все, что душе угодно! Только заплати! Но это у них не проблема! Я полагаю, раз у вас такие деньги, платить было чем, а?.. Вот, поди, отожрались, отпились пива!..

– А ты что, от голода пухнешь? – перебил Чосек. – Ты вот с нас за ничтожную услугу дерешь такие деньги, за которые в колхозах вкалывают два месяца!

– Зачем с колхозниками сравниваться? У них своя жизнь, у меня – своя! Меня колхозники вообще не интересуют, гори они гаром! Колхозы давно разогнать пора. Так все свободные газеты пишут! Их проблемы – это их проблемы! Я сравниваюсь только с наиболее прогрессивным!.. Если мне заплатят, как на Западе, я буду работать, как на Западе! А у нас что? Трудколония, тюрьма! Никакой свободы заработка! Простому шоферу миллиончик отстегнуть жалко!..

– Ваше «многознание» меня поражает, – не выдержал Гонзасек. – Между прочим, на Западе я не встречал людей, которые с таким презреньем отзывались бы о своей стране!

– Понимаю, – хмыкнул шофер, оставляя руль, чтобы достать сигарету. – Вы приняли меня за агента КГБ или что-нибудь в этом роде и потому вскинули свои патриотические плакаты! Так я не агент! Какого лысого мне работать агентом, если они получают втрое меньше моего? Жить – хорошо, но хорошо жить – еще лучше! Так считает мой зарубежный брат.

Он засмеялся, зажег спичку.

– У Могилевчика, ребята, вы не только толкнете свою контрабандную деньгу, но и сможете погулять, как люди: выпить заграничного пива, выкурить «Мальборо» или «Уинстон»!..

– Мы не пьем и не курим, – с досадой сказал Чосек. – Тошнит от жадности тех, кто работает хреново и никогда лучше работать не будет, потому что радости в работе не видит!

– Клиент, который платит долларами, имеет право называть меня подонком, – сказал частник. – Это мое правило! Я не обижаюсь! А чего обижаться? Я свое получу, а вы хоть через горло свои внутренности доставайте! Ваши проблемы – это ваши проблемы!..

– Послушай, уважаемый таксист, – закипая, сказал пан Дыля. – Или помолчи, или останови машину, мы воспользуемся услугами другого шофера!

– Э, нет, – нагло протянул частник, – мое от меня теперь не уйдет! Сейчас мы остановимся у Могилевчика, и если он узнает, что вы не хотите платить, его парни разделают вас, как гориллы кокосовый орех: вы не увидите больше цирковой арены!

– Да ты форменный хам, – сказал Гонзасек. – Кто дал тебе право разговаривать с клиентами в таком тоне?

– Право не дается, право берется!.. Может, и хам, – согласился частник, – только своего я уже не упущу! У меня гниловатые зубы, но мертвая хватка! Индивидуальный бизнес, личная лавочка! Колеса режима увязли именно в таких людях, как я! Они были наверху, внизу, всюду!..

– Давайте выйдем из машины, – предложил Гонзасек. – Кажется, мы вернулись не домой, а в аквариум Желтого Дьявола!

– Потерпи, – примирительно сказал пан Дыля, думая какую-то свою думу. – Каков ни есть человек, с которым мы связались, мы ему обещали и слово исполним!.. Желтый Дьявол силен тем, что плодит повсюду желтых дьяволят. Они живут переворотами человеческих судеб, поглощая их энергию… Вот что, друзья, мне пришло сейчас на ум! Мы поступили, как восставшие рабы: Желтого Дьявола не нужно было сокрушать, нужно было от его имени издавать указы и распоряжения, чтобы расшатать и лишить управления всю его империю, сделать то, что он делает повсюду ради господства своих интересов!..

Между тем такси въехало во двор мрачного, подслеповатого дома, резко затормозило, шофер стал истерически сигналить.

Пан Дыля, сморщившись от звуков, попытался открыть дверцу машины и выйти, но дверца не поддавалась.

– Не пытайтесь открывать, – с ухмылкой объявил частник. – Дверь не откроется, пока мы не расплатимся!.. А вот и Могилевчик с ребятами!

На сигналы таксиста из дому повыскакивали трое парней с резиновыми шлангами, за ними семенил обезьяноподобный, чернявый человечек с оттопыренными, будто приклеенными ушами.

– Сева, пассажиры не хотят платить «баксами», хотя уговаривались! – проорал через окошко шофер.

– А ну, вылазь! – самоуверенно скомандовал лопоухий, подавая знак громилам.

Пан Дыля спокойно выбрался из такси. Он не терял еще надежды поладить.

– Ведете себя нагло, ребята! Не люблю наглых! Да, я обещал заплатить долларами и заплачу, как уговарились. Но здесь менять деньги не буду. Мы сделаем это в более достойном месте. И, кстати, меня интересует не какой-то Могилевчик, мне нужен Белорусский вокзал. Мы договаривались о том, что нас доставят на Белорусский вокзал!

– Видишь, это периферийные «тюки», – сказал Могилевчику шофер-частник. – Бери лом и требуй соблюдения конвенции!

– Граждане, – сказал пан Дыля, – ваши наклонности нисколько не пугают меня. Повторяю, немедленно везите нас на Белорусский вокзал!

Могилевчик сплюнул возле ног пан Дыли.

– Эти пассажиры не признают прав человека и резолюций ООН! Они не уважают моего кооператива! Стало быть, они выступают против кооперативного движения, стало быть, они выступают против прогресса, стало быть, они враги правового государства! Стало быть, их следует объявить вне закона и произвести обмен валюты силой!..

Запахло стычкой. Чосек и Гонзасек выбрались из машины и встали рядом с Дылей.

– А что это за пузатая мелочь?.. Ну, усач, вытряхивай свои доллары, предлагаю сделать это свободно – в духе заграничной конституции!

Чернявый вперевалочку подошел к пану Дыле и протянул руку к его куртке. Белобрысые парни глядели пустыми глазами.

– Ну-ну, выкладывай, не вынуждай учить «резинкой»! Это больно и долго не проходит!..

Пан Дыля не был мастером кулачного боя. Он в совершенстве владел пистолетом и шпагой, но для сильного удара кулаком ему не хватало массы.

Не желая начинать первым, он отбросил руку нахала.

Чернявый подал сигнал, и в ту же секунду на пана Дылю бросились наймиты. Это позволяло использовать инерционную массу нападающих. Тем более что под ноги им метнулись Чосек и Гонзасек.

Все бандиты оказались на земле. Один, стукнувшийся о камень, разбил лицо. Другой держался за глаз и, видимо, не собирался участвовать в новой атаке.

– Ах ты, падла! – чернявый выхватил пистолет. – Зовите всех наших и глядите, чтоб не ушел ни один!..

Шофер вновь стал лихорадочно давить на клаксон. Из дома выскакивали новые белобрысые, какие-нибудь рязанские или тверские парни.

– Негодяй, – сказал пан Дыля. – Пользуешься обманутыми людьми! Вот и дети твои не будут иметь свободы выбора! Что ты сеешь, то они пожнут!

Чернявый выстрелил. Раз, другой и третий. В упор.

Все пули прошли сквозь тело, не задев жизненных центров. Пан Дыля шагнул к чернявому и отвесил ему крепкую оплеуху. Чернявый, опешив, бросился бежать, но таксист-частник и еще двое громил накинулись сзади.

– Бей, свидетелей не будет!

Используя приемы самбо, пан Дыля расшвырял и этих нападавших.

– Чосек, Гонзасек, – крикнул он, воспользовавшись короткой передышкой, – выбирайтесь отсюда самостоятельно! Да поживее! – И добавил так тихо, что друзья лишь с трудом расслышали его: – Вот он, последний час! Кто знал, что такое случится на родной земле?

Но ни Чосек, ни Гонзасек не последовали совету или, быть может, приказу. Они приняли участие в отражении новой атаки. Еще несколько здоровенных парней, рожденных матерями для защиты и украшения отеческой земли, но продавших себя негодяям, покатились на пыльную землю…

Последнее, что запомнил Чосек, лишь в самый крайний миг скрывшийся в бурьяне вместе с Гонзасеком, – Могилевчика, совавшего в карман украденные деньги, и таксиста-частника, поджигавшего машину, в которую бросили связанного пана Дылю.

Облитая бензином машина запылала свечой.

– По-ли-ция! – орал таксист, смеясь и танцуя вокруг огромного костра, поднимавшего в небо черный дым. – Пьяный пассажир сжег мою машину! А она была застрахована на два миллиона! По-лиция!..