Текст книги "В крови (ЛП)"

Автор книги: Эдриан Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16
Не более чем миф

Сиэтл, Вашингтон – «Весперс»

22 марта

Данте вошел в зеленую комнату за кулисами «Весперса». Вон, развалившись в мягком потрепанном кресле, выглянул из-за выпуска Newsweek.

– Время боя, – медленно сказал он. – А ты пропустил саундчек.

– Нет, – возразил Данте, – я ничего не пропустил, – и, взяв за спинку, перевернул металлический складной стул перед туалетным столиком, затем сел на него верхом. Он смотрел в зеркало, когда Вон положил журнал на ручку кресла.

– Ты знаешь, что это направление не стареет, – сказал бродяга.

– Рад слышать. В этом весь я, всегда хочу угодить.

Вон фыркнул.

Данте снял очки и, бросив их на стол, закрыл глаза. Он все еще видел Хэзер в окне, смотрящую в ночь, все еще чувствовал ее запах, сирени, шалфея и горьковато-сладкой боли, все еще чувствовал мягкость ее щеки под пальцами.

Открыв глаза, Данте снял капюшон и провел рукой по волосам. Он дрожал, замерзший и запутавшийся. Ему нужно было поесть, и он поест, после концерта.

– Вы с Сильвером уже питались? – спросил он.

– Да, но… что за порез у тебя на рубашке? – голос Вона был низким, с нотками сомнения. – Ты снова подрался? Или крутая малышка Хэзер встретила тебя старым добрым ножичком?

Данте посмотрел на отражение настороженного Вона в зеркале.

– Не-а. Это ее сестра.

Веселье исчезло с лица Вона. Он сел.

– Серьезно? Ты в порядке?

– Да, в порядке.

Сдернув толстовку, Данте повесил ее на стул. Его косметичка лежала на столе рядом с высокой темно-зеленой бутылкой европейского абсента с черного рынка; он расстегнул косметичку и поискал внутри подводку. Достав ее, снял колпачок, наклонился вперед и подправил подводку, размазанную вокруг глаз.

– Создания ночи из Сиэтла здесь ради шоу, – сказал Вон. – Ну, по крайней мере некоторые из них. Леди правящего семейства просила о встрече с тобой до шоу.

– Она может подождать встречи с фанатами, как все остальные, – ответил Данте. – Почему ей нужно уделять особое внимание? Только потому что она создание ночи?

– В этом весь ты, хочешь угодить, – сказал Вон.

– Долбаная миссия всей моей жизни, – согласился Данте. И остановился, прижав подводку к внешнему уголку глаза, когда внезапно заметил движение.

Илай торопливо отодвинул шторы и вошел в комнату.

– Данте! Я начал беспокоиться, – сказал он быстро и напряженно. – Какой сет-лист ты сегодня хочешь? – Он присел на корточки рядом с креслом.

Запах пачули и марихуаны пробрался в ноздри Данте.

– Первый. Чем ты так встревожен, mon ami?

Илай покачал головой, дреды задвигались в такт. Напряжение пробежало по лицу.

– У меня были некоторые технические проблемы с клавишными.

– Хорошо, я взгляну, – сказал Данте. – Посмотрим, что случилось.

– D’accord.

Данте положил подводку на стол. Беспокойство еще темнело в глазах Илая.

– Что-то еще? Над чем ты работал?

– Создания ночи в толпе, – сказал Илай.

– Это не новость.

– Ищут легкий перекус вне города.

– Да? А где же Джек и Энтони?

– Контролируют установку «Dogspit». Сильвер с ними, наблюдает.

– Я скажу несколько слов для созданий ночи среди зрителей перед началом шоу. – Данте коснулся пальцем впадины на шее Илая, его накрашенный черным лаком ноготь прошелся по крошечной переливчатой татуировке летучей мыши, видимой только созданиям ночи. – Удостоверься, что метку всегда будет видно. Напомни парням, что знак нельзя прятать.

– Будет сделано.

– Что-нибудь еще?

Илай покачал головой, снова улыбаясь:

– Об этом позаботятся.

Когда Илай поднялся, Данте, развернувшись, опустил голову и обхватил ладонями его лицо, чтобы поцеловать предложенные губы. А затем прошептал:

– Bonne chance, ce soir.

– Et toi. – Илай выпрямился и вышел из комнаты.

– Так почему же Хэзер нет здесь? – спросил Вон. – Она искала тебя, словно ты сгораешь в пламени, а она единственная, у кого есть ведро с водой.

Данте встал и обернулся, провел рукой по волосам.

– Ее сестра сейчас эмоционально нестабильна, ей нехорошо, понимаешь? Хэзер нужно побыть с сестрой.

Вон кивнул на порез в латексной рубашке Данте.

– Без сомнений.

– Бюро тоже ее не отпустит, – произнес Данте, понизив голос. – Они планируют кое-что охрененно плохое, если она откажется продать душу. Время дали до понедельника.

– Она ни слова об этом не говорила, – сказал Вон немного возмущенно.

– Только о проблеме, которая все еще может касаться тебя. Немного рассказала о Плохом Семени.

– Да, но я беспокоюсь только о Хэзер, – сказал Данте. – И помогу ей получить свободу, так или иначе.

– Естественно, ты можешь рассчитывать на меня.

– Да? – мягко спросил Данте. – Ладно, тогда, mon ami, merci. – Внутри него бешено билось какое-то беспокойство, в ритме, в котором он ходил по комнате. – После того, как я удостоверюсь, что она в безопасности, я уйду.

– Братишка, уйдешь? Да что ты говоришь?

Его тон, тревожный и тяжелый, заставил Данте обернуться и остановиться. Вон поднял солнечные очки на макушку, и эмоции, которые Данте не смог распознать, мелькнули в зеленых глазах бродяги.

– То, что я должен сделать.

– Ты все обговорил с Хэзер?

Данте покачал головой:

– Зачем? О чем тут говорить? – Он продолжил движение, его ботинки тихо ступали по половицам, когда он сновал туда и обратно, измеряя шагами биение пульса в венах. Под стуком были слышны шепчущие голоса, которые гудели, как сердитые осы, ползающие под кожей.

Она доверяла тебе. Я бы сказал, что она получила то, что заслужила.

Заражен. Все, к чему ты прикасаешься, парень, умирает.

Я знаю, что ты пришел за мной.

Маленький чертов психопат.

Развернувшись, Данте пнул металлический стул, на котором сидел, бросив его через всю комнату. Он пролетел, словно размытая серая полоса и ударился о стену с громким лязгом, а потом с грохотом упал на пол. Шум пронзил голову Данте, словно камнем царапаясь вниз по позвоночнику, вызывая боль в мозгу.

Внезапно кто-то схватил его за бицепс, развернул и крепко сжал. Исходящий от Вона запах мороза, кожи и ружейного масла окутал его. Данте услышал стойкое биение сердца бродяги и посмотрел в его глаза. Свет мерцал в них, сверкал на краях татуировки в виде полумесяца.

– Ты и правда не знаешь, так ведь? – спросил Вон.

– Не знаю чего?

Улыбка подняла уголок рта Вона, но она не выражала ни удивление, ни смех, скорее грусть, которая ошеломила Данте. Какого черта? Он напрягся в руках бродяги.

– Ну, давай.

– Ты влюблен, братишка.

Данте уставился на него.

– Да? Я знаю, что такое любовь, но это, это, мужик… изводит меня. Крадет дыхание. Связывает меня. Сжигает.

Вон покачал головой:

– Нет, так ощущается отрицание любви, чувак. Почему ты отказываешь сердцу?

Данте освободился из крепкого захвата бродяги и отошел. Образы мелькали в его глазах, как фотографии, засвеченные горяще-белым светом.

Вспышка: заплаканное лицо Джины повернуто к двери, ее глаза пусты.

Вспышка: Джей в смирительной рубашке. Кровь льется из его глотки и собирается вокруг, окрашивая светлые волосы в красный.

Вспышка: Хэзер падает, кровь мокрым кругом расползается по ее свитеру, взгляд сумеречно-синих глаз остановился на его лице.

Вспышка: Детская рука, пальчики свернулись в кулачок.

– Данте-Ангел?

– Я здесь, принцесса.

Хлоя.

Боль пронзила голову Данте. Он попытался зафиксировать изображения, которые только что промелькнули в разуме, но не смог удержаться на последнем, не смог даже вспомнить имя, которое вспыхнуло, как свечка, и так же быстро погасло.

Кровь текла из носа, и он вытер ее тыльной стороной руки. Боль ударила, словно ледокол, пронзила левый висок.

– Искупление, – прошептал он.

– Черт. Сядь и запрокинь голову, – сказал Вон. – У тебя кровь.

Данте покачал головой.

– Tracassé toi pas. Со мной все хорошо. – Когда он подошел к столу, то увидел Илая, Энтони и Джека, стоявших группой около занавеса с серьезным видом. Сильвер стоял сразу за ними, его руки были скрещены на груди, а фиолетовые, уложенные в форме шипов волосы блестели под светом, он выглядел обеспокоенным. Данте помолчал, снова вытер нос.

– Со мной все хорошо, – повторил он. Выражения их лиц не изменились.

– Черта с два хорошо, – пробормотал Вон, схватив его за руку, потащил по полу и практически бросил в кресло.

– Запрокинь голову, упрямый сукин сын.

– Ничего страшного, – запротестовал Данте, но запрокинул голову. Боль вонзилась шипами в виски и глаза. Он потрогал нос. – Черт, переносица сломана.

– Сестра Хэзер?

– Да. Она ударила меня головой.

Вон фыркнул:

– Звучит так, как будто ей следует научить Хэзер паре приемчиков.

Данте представил это и улыбнулся.

– Иди нафиг.

Вон усмехнулся:

– Спасибо. Моя работа здесь окончена.

Вонзившаяся в затылок Данте боль раскалилась добела. Белые вспышки света затуманили зрение. Пот стекал по вискам. Внезапный ветерок, принесший запах корицы и геля для волос, сдул несколько прядей на лицо. Сильвер. Вон пробормотал благодарность.

– Вот, – сказал Вон и положил пальцы Данте на холодный компресс.

– Мы тебе нужны? – спросил Сильвер. – Или мы можем вернуться к тому, что делали?

– Да, шоу окончено, – ответил Данте, держа компресс. – Но, спасибо.

– Он сел и внезапно подумал о Люсьене, о том, как он мог охладить бушующее пламя в его голове одним прикосновением.

– Слышно что-нибудь от Люсьена? – спросил Данте.

Вон покачал головой.

– Ни звука. – Он долго смотрел на Данте, затем тихо спросил: – Ты когда-нибудь простишь его?

– Честно, я не знаю.

– Он сильно облажался, но он заботится о тебе. Черт, он же твой отец.

– Да, это проблема, не правда ли?

– Тебе надо обговорить это с ним, братишка.

– Брось.

– Я брошу, чтобы ты поднял, – протянул Вон. – Думаю, я пойду поищу в публике парней в плащах и очках. Просто на всякий случай.

Данте опустил компресс. Кровь окрасила голубую ткань. Он смотрел, как бродяга прошел по комнате, скрипя кожей и звеня цепями, а затем проскользнул за кулисы.

Встав, Данте вернулся к столу и открыл полупустую бутылку абсента, взял ее и поднес к губам. Ликер пах анисом, иссопом, полынью, и обещал дать ответы на все вопросы. Но пока он только сотряс потери нескольких проблесков памяти, которые быстро ускользнули. Чертово naturellement. Так же, как и у Хэзер дома.

Он принял тебя и приказал убить твою мать.

Данте хотел вспомнить имя и лицо этого урода. Хотел выгравировать их в своем мозгу. Он сделал большой обжигающий глоток абсента со вкусом черной солодки, сладкий, сильный и с горечью. Он разжег разум. Снял напряжение с мышц.

Данте поставил бутылку на стол, но не отпустил. Когда абсент растекся по венам, боль в голове утихла. Но другая боль усилилась, сильно билась внутри и была беспощадной.

Почему ты отказываешь сердцу?

Он встретился с темным взглядом своего отражения.

– Я не могу доверять ему.

***

«Dogspit» начали свой сет с убийственного барабанного соло, пока их солистка кричала:

– Черт бы тебя побрал, Сиэ-э-этл!

Толпа взревела, как голодный зверь, и звук завибрировал под ботинками Вона.

Публика толкалась перед занавесом, их ботинки долбили по полу, когда «Dogspit» создавали звуковую бурю. Но Вон не смотрел ни на группу, ни на публику. Он стоял у края кулис, держа складку изношенного бархата между пальцами и наблюдая за Данте.

Данте снова приложил бутылку абсента к губам, запрокинул голову и выпил. Парню было плохо. Очень плохо.

Еще с Вашингтона Данте закидывался большим количеством зеленого. Вон подозревал, что это было, чтобы облегчить мигрень или же просто словить кайф. У него появилось стойкое ощущение, что Данте пытается взломать замки своего прошлого ломом с запахом полыни. И учитывая слова Люсьена – это не хорошо.

Голос Люсьена грохотал в памяти Вона:

– Я боюсь за него. Он отказывается отдыхать или грустить. Отказывается выпустить ярость.

– Так почему ты скрываешь правду? Правду, в которой он нуждается?

– Ему нужно время, чтобы исцелиться, прежде чем он встретится с прошлым. Или прежде чем он встретится с тем, кем был, или с тем, чем был. Я хочу, чтобы ты указал ему путь, llygad. И защити его, особенно от самого себя.

– Я выбрал Данте на Пути. Конечно же, я поведу его. Прослежу за ним. Но Данте взрослый мальчик, и я думаю, что он может принимать собственные решения.

– Тебе не следует так думать, пока он не исцелится. Пока он не будет связан.

– Связан? О чем, черт возьми, ты говоришь?

– Защити его от Падших, llygad. Защити Данте от них в первую очередь.

– Зачем?

– Данте – Создатель.

Вон тогда уставился на Люсьена, не в состоянии привести в порядок мысли. Он считал, что Создатели были не более чем мифом, сказкой созданий ночи о силе Падших. Но вот он здесь, наблюдает за тем, как миф прикончил бутылку абсента.

Опустив бутылку, Данте развернулся, как будто решил проверить клавишные, но споткнулся, словно его ударили в висок. Почти уронив бутылку абсента, он продолжал держаться, закрыв глаза, боль тенью легла на его лицо.

Вон услышал, как у Данте перехватило дыхание. Учуял его острый голод.

– Ты еще не питался, не правда ли? – тихо сказал он, подходя сзади.

Данте покачал головой.

– После шоу.

– Ты что, шутишь что ли? Ты же не собираешься сделать это после шоу.

– Да, собираюсь. – Данте поставил бутылку на стол.

– Нет. Ты наверно самый упрямый сукин сын, которого я встречал, но ты слишком молод и терпишь слишком много боли.

Открыв глаза, Данте повернулся к нему лицом, его руки сжались в кулаки.

– Чего, черт возьми, ты хочешь от меня? Уже нет времени!

Вон снял кожаную куртку и бросил в кресло. Расстегнув свои наплечные кобуры, стянул их и положил рядом с оружием, на куртку. Он коснулся пальцами открытого мускулистого запястья.

– Я хочу, чтобы ты взял достаточно, чтобы провести шоу. Сможешь это сделать?

Данте провел рукой по волосам, затем ответил хрипло:

– Да.

– Ладно. – Вон сел на пол перед раздражающе большим мягким креслом, облокотившись на него спиной и вытянув ноги. Он поднял очки на макушку, взглянул на Данте и похлопал его по бедру.

Данте сел. Кожа и латекс заскрипели, когда он наклонился и поцеловал его, приоткрыв рот, когда Вон разомкнул губы. Его язык скользнул по языку Вона, и он почувствовал вкус солодки и алкоголя. Вон вдохнул пьянящий аромат Данте, пульс участился.

– Merci beaucoup, mon ami, – пробормотал Данте, когда поцелуй кончился. Он удержал взгляд Вона, золотые языки пламени мерцали в глубинах темных открытых глаз.

– Честь для меня, – прошептал Вон. Он поднял руку и погладил волосы Данте. Пропустил шелковые темные завитки между пальцами.

Данте обхватил запястье Вона и поднес к губам. Он закрыл глаза. Вон почувствовал тепло губ, затем быстрый укол, когда клыки пронзили кожу. Данте пил сдержанными глотками.

Выдох вырвался из губ Вона. Его пальцы напряглись в волосах Данте, намотали пряди и потянули. Данте вздрогнул и тихо застонал. Удовольствие растекалось между ними, как теплый мед, пульсируя от губ к плоти, от разума к разуму, от сердцебиения к сердцебиению. Но Данте остановился несколькими минутами позже, подняв голову и отодвинув руку Вона. Когда Данте встал на колени, Вон отпустил его волосы.

– Этого недостаточно, братишка. Садись обратно.

Нагнувшись, Данте глубоко его поцеловал, разделяя виноградно-сладкий вкус крови, разделяя лихорадочный жар.

– Этого должно быть достаточно, – прошептал он Вону в губы. – Я не могу остаться. Что-то… просыпается… внутри.

– Данте…

Выскользнув из рук Вона, Данте встал на ноги, повернулся и пошел прочь. Энергия потрескивала на кончиках его пальцев. Голубой огонь окружал ореолом руки. Он сжал светящиеся ладони в кулаки.

Создатель. Неконтролируемый.

Пот бисеринками покрыл лоб Вона, но внутри он был холоден. Вопрос, который ему Данте задал, пока они ждали своего рейса в Сиэтл в аэропорту Louis Armstrong International, раздался в голове:

– Если я единственный существующий Создатель, как сказал Люсьен, тогда кто научит меня всему, что я должен знать?

У Люсьена был ответ на этот вопрос.

И Люсьен хранил тишину уже неделю, тишину, которая оставила Вона в неловкости. Тишину, которая оставила Вона смотреть в небо ночью и вслушиваться в хлопанье крыльев.

Защити его от Падших, llygad. Они будут использовать его без милосердия.

Люсьен не должен был прерывать связь, не добровольно, не тогда, когда он рассчитывает, что Вон будет в ответе за жизнь Данте.

Наблюдая за тем, как Данте уходит с голубым пламенем, вьющимся вокруг его кулаков и с отчаянием на бледном лице, Вон понял, что должен найти ответ на вопрос, который задал Данте.

До того, как станет слишком поздно.

Глава 17
Геенна

Дно Шеола

22 марта

Когти царапали Люсьена, оставляя глубокие следы на плоти, от ключиц до бедер. Боль обожгла сознание, как раскаленное докрасна железное клеймо, когда он качнулся в воздухе, и от движения крюки глубже вонзились в плечи, прорезая мышцы. Из-за быстрых взмахов многочисленных пар крыльев горячий, сернистый, вонючий воздух обдувал лицо, а отвратительное чирикание chalkydri[36]36
  Chalkydri – демоны, жившие ранее на четвертом небе. Имеют голову крокодила, тело змеи и дюжину пар маленьких крыльев.


[Закрыть] заполнило уши.

Люсьен отказывался открывать глаза, хотя этого и требовал chalkydri. Он уже насмотрелся на своего мучителя. И знал, что тот парил рядом в этой темной Преисподней, держась в воздухе благодаря дюжине пар быстрых, как у колибри, крыльев. Его длинное змееподобное тело извивалось, черная чешуя блестела, словно крошечные декоративные сапфиры.

Золотокрылый chalkydri всегда был очень быстрым, он гордо поднял голову, которую венчал покрытый перьями острый полумесяц, когтистые лапы похлопывали по драгоценной коже. Высокородный, судя по всему.

– Яхве всегда сожалел о том, что произвел на свет chalkydri, – солгал Люсьен охрипшим голосом. – Твое появление стало доказательством его безумия, и он…

– Убийца! – прошипел chalkydri. – Убийца Создателя!

Когти снова вонзились в грудь Люсьена. Еще одно обжигающее клеймо загорелось в сознании. Всякий раз, как его раны заживали, chalkydri наносил новые. Так продолжалось с тех пор, как его и Лилит схватили.

– Он всегда хотел уничтожить тебя, – закончил Люсьен сквозь сжатые зубы.

Злобное чирикание заполнило пространство. Бешеное чирикание. Взмахи крыльев усилились. «Так, – подумал он, – прибыли и другие chalkydri, чтобы защитить свою честь».

И тем самым повеселить Габриэля и его свиту.

Три стражника Падших несут Люсьена по воздуху за цепи, стремительно минуя черные с золотыми крапинами мраморные колонны, охраняющие широкий вход во дворец, влетая в огромную пещеру. Боль сквозит по краям его связанных крыльев, цепи натирают лодыжки и запястья, но его разум спокоен, щиты подняты. Ему становится интересно, сковали ли Лилит так же. И он надеется, что нет.

Она пыталась меня предупредить.

Эскорт отпускает Люсьена, и он валится на блестящий мраморный пол, связанные крылья тщетно пытаются поднять его в воздух. Но он тяжело ударяется, приземляясь на бок, цепи звенят о камень. Черные круги плывут перед глазами. Wybrcathl – льющаяся вибрирующая трель – тысячи ртов эхом отдается по тронному залу дворца, когда звучат голоса высокородных Падших, создавая песни и высказывая мнения, красиво организовывая хор. Люсьен сдерживает инстинктивное желание спеть в ответ ангелам в килтах и платьях, стоящим на небесно-голубом полу.

Моргая, он прочищает зрение, поднимается на колени прежде, чем золотокрылый Уриэль или чернокрылый Инг смогут опуститься и поднять его. Выпрямившись с максимальным достоинством, которое позволяют цепи и связанные крылья, Люсьен встает и разворачивается лицом к трону, с которого он когда-то правил. Запах дома – жасмин, дымчатая мирра и глубокая черная земля – заполняет ноздри, он делает глубокий вдох.

Но то, что он видит, сжимает сердце, словно холодный кулак, превращает его в лед. Сложив золотые крылья за спиной, Габриэль стоит перед древним черным троном, усыпанном звездами, и резные мраморные крылья окружают его, как лепестки цветка. На меньшей, не так богато украшенной, версии трона, вытянув ноги перед собой, развалился Утренняя Звезда, его белые коротко подстриженные волосы обрамляют привлекательное утомленное лицо.

А за ним, в платье сумеречно-синего цвета, стоит Лилит. Она встречает взгляд Люсьена, подняв подбородок, внезапно краска заливает ее щеки.

Его Лилит, как и всегда, – шахматный игрок. Удерживая ее взгляд, Люсьен кланяется, звеня цепями. Багрянец на ее щеках усиливается, а подбородок поднимается выше.

Габриэль машет рукой, и хор wybrcathl замолкает.

– Итак, долгожданный суд над убийцей Яхве, – говорит он, его мелодичный голос разносится по воздуху. Он спускается по ступеням с помоста с медленной осторожностью, лицо его задумчиво, карамельного цвета волосы вьются густыми волнами у бедер в фиолетовом килте. Свет ламп поблескивает на серебряных наручах на обоих запястьях. – Я часто думал, что если мы не найдем другого creawdwr, то только потому что этот aingeal – этот убийца Создателя – все еще продолжает дышать.

Габриэль останавливается перед Люсьеном. Презрение отражается в его золотых глазах, на губах появляется улыбка.

– Что ты скажешь, Самаэль? Какие будут оправдания? Пожалуйста, позабавь нас.

– Мне казалось, ты достаточно позабавился, – говорит Люсьен чистым и глубоким голосом, его слова отскакивают от полированных мраморных стен дворца. – Все еще пытаешься выкачивать силу и честь из других, потому что тебе своих не хватает?

Улыбка Габриэля становится напряженной. Крылья дрожат.

– Возможно, ты не понимаешь, Самаэль. Я правлю Геенной.

Люсьен задумчиво дотрагивается рукой до подбородка, звеня цепями.

– Правишь? В смысле, греешь трон, пока не придет кто-то более достойный? – Его взгляд скользит по лицам наблюдающих, отмечая те, что ему знакомы, и те, что нет; затем он кивает. – Разумные, мои братья и сестры. Вскоре Габриэль должен достаточно согреть его даже для самой холодной задницы.

Кто-то в полукруге толпы охает, но несколько других еле сдерживают смех. Позади Габриэля улыбка мелькает на губах Утренней Звезды.

Все веселье стирается с лица Габриэля, и он напрягается, мышцы на плечах бугрятся.

– Я думаю, время в Шеоле идет как должно, – говорит он напряженным голосом. – Минута молчания для раздумья.

– Минута молчания – вещь всегда хорошая, – бормочет Люсьен. – Но, возможно, ты мог бы постоять в углу? Нет надобности кидаться в Преисподнюю.

Открытый смех раздается в воздухе и тут же обрывается.

Гневно нахмурив брови, Габриэль поднимает руку, ладонью вверх, а затем сжимает пальцы, его кипящий взгляд удерживает взгляд Люсьена. Янтарные когти пронзают кожу, появляется кровь, темная и ароматная.

– Тебе потребуется нечто большее, чем кровь и заклинание, чтобы сковать меня, грелка, – говорит Люсьен.

– Да, – соглашается Габриэль. И погружает коготь в собственную кровь, дотрагивается им до лба Люсьена. – Мне нужно твое истинное имя, – темная улыбка искривляет его губы.

Золотой ужас вонзается в живот Люсьена. Он смотрит на Лилит. Та опускает взгляд на свои симпатичные ножки в сандалиях.

– Я привязываю тебя, Сар ха-Олам Элохима, – произносит Габриэль, – к тверди Геенны и сковываю силу внутри тебя, бесполезную и беззвучную до тех пор, пока я не освобожу тебя, – Габриэль рисует кровавый символ на лбу Люсьена, полупрозрачный свет исходит из его ладоней и закручивается вокруг Падшего, связывая его нематериальными веревками. – Пока Геенна угасает, ты будешь угасать вместе с ней. И сотворено это моим именем.

Люсьен удерживает взгляд Габриэля, пока ангельские чары вьются вокруг него, в нем, холодные и зудящие, заключая его энергию, его огонь в паутину льда и превращая его wybrcathl в ледяной поток, заглушая песнь.

– Однажды я освобожусь от чар, – шепчет Люсьен. – И в тот день рассвет для тебя исчезнет на веки вечные. Помни это, Габриэль Грелка. Я тоже знаю твое имя. Думай об этом. Долго думай.

Внезапно беспокойство появляется на лице Габриэля. Он отходит на несколько шагов из-за того, что видит в глазах Люсьена.

– Уведите его на дно! – кричит он.

Сколько времени прошло с того дня? Подвешенный на цепях и пойманный в никогда не кончающийся круг боли, изможденный и скрывающий свое знание о Данте от ищущих разумов, Люсьен потерял ход времени. Он знал, чем рисковал, раздражая Габриэля, но не был готов сопротивляться уязвленной ангельской гордости, полной изъянов.

Если его пленение и наказание, как убийцы Яхве и вскоре как убийцы самой Геенны, держало Габриэля вдали от песни Создателя, песни Данте, то каждая секунда боли имела смысл.

Я охраняю нашего сына, Женевьева, всем, чем могу.

Но как долго это продлится? Рано или поздно Данте снова использует свой дар. Как сможет он защитить сына, будучи подвешенным над тлеющими углями Преисподней?

Союз между Габриэлем и Утренней Звездой выглядел хрупким и скоро будет разбит. Была ли возможность способствовать этому и выбраться на свободу? Или он так и будет висеть здесь, как драгоценный кулон, когда произойдет раскол.

Люсьен тосковал по бледному небу.

Бледному, хотя когда-то небеса были кобальтово-синими, насыщенными и глубокими.

Когти оставляли борозды на его груди, рвали связанные крылья. Раскаленная боль вспыхнула за закрытыми глазами Люсьена, и он закричал, звук эхом отдался в пещере, необузданный и полный ярости.

Песнь зазвенела в воздухе, и чирикающие chalkydri замолкли, пронзительный шум их хлопающих крыльев слился с Wybrcathl. «Значит, спускается один из Падших», – подумал Люсьен. Горячий ветер прошелся в его волосах и по лицу, когда демоны улетели в вечную ночь Преисподней.

Ох, возможно, небольшая передышка. Возможность поспать.

Пальцы дотронулись до его лица, нежные пальцы; знакомое прикосновение.

– Я никогда не желала тебе этого, – прошептала Лилит. Ее теплый смоляной запах смыл сухую мускусную вонь chalkydri. – Ты мог бы закончить эту пытку, сказав Габриэлю о Создателе. Он все еще не знает, что тот ходит по миру смертных.

Люсьен открыл глаза. Лилит парила перед ним, взмахивая черными крыльями в разгоряченном воздухе. Красная юбка скрывала ноги, серебряный торквес украшал тонкую шею, а грудь была обнажена, соски покраснели. Позади нее сверху в Преисподнюю струился луч света, освещая пылинки и зажигая вспышки оранжевого пламени на тлеющей скале.

– Ты не сказала ему? – спросил он хрипло.

Лилит покачала головой. Длинные локоны блестящих черных волос колыхались у лица.

– Конечно нет. Если Габриэль узнает… – ее слова смолкли. Она посмотрела вниз в темноту под ногами, выражение лица было тревожным.

Люсьен подозревал, что знает, о чем она думала.

– Если Габриэль узнает, то посадит Создателя на цепь своей воли. Заставит его танцевать, как медведя в цирке.

Лилит подняла взгляд.

– Да, – сожаление мелькнуло на ее лице. – Габриэль тоскует по тем дням, когда он был голосом Яхве в мире смертных, и по тому, как человечество дрожало при его приближении. Тоскует по дням, когда смертные ему поклонялись.

– Он мечтает о власти, как всегда, – сказал Люсьен. – Ему не хватит того, что creawdwr излечит Геенну, и разлом между мирами закроется.

– Нет, – согласилась Лилит полным скорби голосом. – По крайней мере, пока Габриэль у власти.

– Почему ты мне это говоришь? Чего ты хочешь от меня?

– Создателя.

Люсьен рассмеялся. Смеялся до тех пор, пока слезы не навернулись на глаза. Негодование мелькнуло на хорошеньком личике Лилит.

– Ты так плохо обо мне думаешь? – спросил он, тьма и горькое изумление просочились из него. – Неделя пыток когтями chalkydri, и я прям так сразу отдам тебе Создателя?

– Может, ты так плохо думаешь обо мне? Я хочу оградить Создателя от

Габриэля.

– И припасти его для себя.

– Даже если так? Полагаю, ты думаешь, что защищаешь его, но что будет, если ты никогда не вернешься в мир смертных? – Глаза Лилит впились в него. – Он несвязанный. Необученный. Склонен к безумию, и он заберет с собой и мир смертных. И Геенну. В итоге Габриэль услышит его anhrefncathl и найдет. И что тогда, Самаэль… Люсьен? Что тогда?

Хороший вопрос. И его раздражало, что все, что сказала Лилит, было правдой. Он надеялся спрятать Данте, но ему не удалось. Не рассказав правду ребенку, он не только заработал гнев и презрение Данте, но и потерял доверие.

Несвязанный. Необученный. Склонный к безумию.

Может ли он доверять Лилит? Но еще более темная мысль бесконечно крутилась в его голове: У меня есть выбор? Если выбирать между Габриэлем и Лилит, он бы предпочел Лилит. Габриэль сделал все, что было в его силах, чтобы держать Яхве в заблуждении. Превращал слова Яхве людям во что-то ужасное.

Он не мог защитить Данте, будучи подвешенным на дне Шеола, его крылья связаны. И, как будто подчеркивая эту мысль, внезапно песнь зашептала в сердце Люсьена, дикая, чистая и парящая, которая заморозила его нутро. Песнь хаоса Данте. Песнь тут же исчезла, и боль коротко прошлась по щитам Люсьена.

Лилит наклонила голову с вопросительным выражением лица.

– Что-то не так?

Облегчение нахлынуло на Люсьена.

– Помимо того, что я вишу здесь связанный?

Она не услышала песнь. Возможно, только он услышал из-за связи с Данте.

Легкая улыбка коснулась губ Лилит.

– Да, помимо этого. – Она встретилась с ним взглядом. – Я поняла, почему ты так яростно боролся за Яхве. Ты был его calon-cyfaill. Но почему ты так яростно борешься за этого Создателя?

– Что тебе дало то, что ты открыла мое имя Габриэлю?

Крылья Лилит затрепыхались.

– Я предложила его, чтобы войти в доверие. Я хотела, чтобы он поверил, что единственной причиной, по которой я сражалась на твоей стороне, – было предать тебя. Как ты однажды предал меня.

– Да, я предал, – мягко согласился Люсьен.

Сморгнув, она отвела взгляд.

– Ты когда-нибудь сожалел об этом?

– Да, всегда.

Лилит посмотрела на него. Эмоции плясали на ее лице – возмущение, печаль, задетая гордость, – но ее искрящийся золотом фиалковый взгляд был тверд.

– И сейчас?

– Мы начинаем все заново.

– После тысяч лет?

– Безусловно. Что нам еще делать? Мы оба изменились.

Люсьен долгое время внимательно смотрел на Лилит, вспоминая то доверие, которое у них когда-то было, вспоминая их любовь и ее медовые поцелуи. Но еще он вспомнил ее амбиции. Возможно, амбиции можно использовать. Так же, как и воспоминания любви.

– Его зовут Данте, рожденный вампиром, – сказал Люсьен. – Ему двадцать три года. И он не понимает, кем является.

Глаза Лилит расширились.

– Он еще ребенок! Как ты мог оставить его одного? – она нахмурилась.

– Ты сказал рожденный вампиром? Fola Fior? Но как он может быть Создателем?

– Он мой сын, – сказал Люсьен тихо.