Текст книги "В крови (ЛП)"
Автор книги: Эдриан Феникс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Эдриан Феникс
В крови
Информация о переводе:
Оригинальное название: In the Blood
Цикл: The Maker’s Song/Песнь Создателя
В переводе участвовали: Amelia, Surly_Guard, Aislynn, Avomis, aliamichelson25
Редакторы: lone_wolf, Amelia
Перевод сделан специально для сайта: http://thedarkwood.ru/
Любое копирование материалов строго запрещено.
Пролог
Путешествующая по двум мирам
За пределами Лас-Вегаса, Невада
15 марта
Джон Бронли приоткрыл дверь и выглянул на парковку мотеля. Яркий солнечный свет отражался от автомобильных бамперов и покрышек, слепя глаза и заставляя щуриться. Каркнула ворона, восседающая на верхушке телефонного столба, выстоявшего в бурю. Никакого движения. По крайней мере, ничего, что бы заметил Джон.
Он бы предпочел никогда не класть тот проклятый диск с записями камер наблюдения в карман. Никогда тайком не выносить его вместе с мягким конвертом, который нашел на столе Мур в Центре. И, черт побери, никогда их не просматривать.
В тот момент как будто кто-то нашептывал ему в тысячемиллионный раз одно и то же: «Продай это, и получишь кучу бабок. Их хватит, чтобы уйти на пенсию на пару десятков лет раньше, хватит, чтобы спокойно жить с Норой, хватит, чтобы отправить Кристи в свободную от оружия[1]1
Прим. пер. свободная от оружия школа (gun-free school) – школы в США, на территории которых запрещено проносить какое-либо огнестрельное оружие.
[Закрыть] частную школу».
Жадность была похожа на гребаного афериста, убеждающего его плюнуть на последствия – ты разбогатеешь и будешь уже далеко отсюда, прежде чем кто-то хватится – пока все не утонуло в дерьме.
Да, в большой старой куче дерьма, очередной дерьмокуче, и тогда жадности внезапно стало нечего сказать.
Кошмарные картинки, отснятые камерами наблюдения в медсанчасти, в который раз вспыхнули перед глазами. Крик женщины, бесконечно повторяясь, кружил в его голове, крик, который внезапно закончился бульканьем.
И всплеском.
Джон отчаянно хотел вернуться во времени, вернуться в Вашингтон, вернуться в ту ночь и перемотать события. Но так как не мог…
Он шагнул наружу, держа под мышкой новый почтовый пакет, на лбу тут же появилась испарина. Он поймал слабый запах «Old Spice», когда начал активно потеть. Грохот дизельного двигателя замедлившейся на шоссе у мотеля машины прокатился по напряженному горячему воздуху, словно стальная бочка по асфальту.
Он поспешил к офису мотеля, толкнул дверь и вошел внутрь.
Перегоняемый кондиционером воздух освежал. Он остановился у стойки, лысеющий мужчина, от которого воняло потом и никотином, развалился с противоположной стороны.
– Тебе помочь?
Джон положил пакет на стойку.
– У вас здесь есть почтовая служба?
– Ага.
– Отлично. – Он ткнул пальцем в пакет.
Мужчина со вздохом взял его, подошел к ящику с надписью «ПОЧТА», стоящему на ближайшем к двери краю стойки, и бросил внутрь.
Пробормотав: «Спасибо», Джон покинул офис и бросился обратно в свою комнату. Запер дверь на цепочку и на ключ, затем свалился на кровать и уставился в потолок с пятнами от воды. Ему нужен был план дальнейших действий, но мысли отказывались двигаться вперед. Вместо этого они постоянно вели в прошлое, словно собака, идущая по следу.
Джон повидал много трупов за десять лет, что проработал в межведомственной команде по очистке, а очистка в Государственном Центре Психологических Исследований казалась рутинной. Тела снаружи в снегу: пара охранников – один с разрезанным горлом, другой со сломанной шеей. Еще два тела внутри; мертвый агент и серийный убийца. Сложно сказать, что убило агента, но с плохим парнем покончили пули.
Рутина закончилась в медсанчасти.
Закончилась в исследовательской комнате, наполненной скрученными голубыми плетями с шипами.
Закончилась в луже жидкости, блестящей на кафельном полу.
Джон тяжело сглотнул. Он пытался заткнуть крик, сверлящий его мозги. Но смог только приглушить его. Продолжая думать, каково это, смотреть в бледное красивое лицо, пока ты распадаешься на части.
Мур кричала. Громко и долго, и пронзительно.
Темные мысли скользили сквозь беспокойный разум Джона: может быть, он должен был найти диск. Может, это была судьба, а не просто жадность. Его руку направляли.
Во время чистки его команда обнаружила, что молния, или нечто похожее, поразила основной трансформатор Центра. Этот всплеск выжег почти все: компьютеры, камеры видеонаблюдения и прочее. Все, кроме камер в медсанчасти; вероятно, они были подключены к другой системе.
И тогда любопытство, или жадность, или чертова судьба поманила его пальцем…
После очистки члены его команды начали умирать один за другим. Непредвиденный сердечный приступ, какая жалость! Муж поймал жену с другим мужчиной и убил ее, а потом себя. Можете поверить? Самоубийство из– за долгов, просто невероятно!
Да. Так оно и было. Невероятно.
Джон пустился в бега. Через всю страну. Мчась от одного грязного мотеля к другому, он боялся смотреть в зеркало заднего вида или даже выглядывать из окна кафе, когда проглатывал еду. Боялся тех, кого может увидеть.
Он думал отдать диск в СМИ, но понял, что они решат, будто он ненормальный, у которого слишком много свободного времени и новейшая версия Final Cut Pro[2]2
Final Cut Pro X – программа для профессиональной обработки видео для операционной системы OS X от Apple.
[Закрыть]. Он отбросил мысль отослать диск обратно в Центр, потому что этого было бы недостаточно, да и слишком поздно. Но потом, прошлой ночью, на него снизошло озарение, он понял, кому нужно увидеть этот диск.
Доктору Роберту Уэллсу.
Даже после того как Уэллс ушел на пенсию из Центра и из ФБР и переехал в Орегон, Джон поддерживал с ним связь. Его маленькая девочка, его медноволосая Кристи была жива и здорова благодаря генетической работе Уэллса, которую тот проделал, когда обреченный малыш с отклонениями был еще внутри матки Норы. Поэтому Джон остался безмерно обязан доктору. Он надеялся, что содержимое диска поможет Уэллсу подготовиться к грядущему будущему, найти способ выжить.
Кроме того, Плохое Семя было созданием Уэллса. И если кто-нибудь и мог знать, как остановить Данте Прейжона или С, каким бы ни было его долбаное имя, это был док.
Джон закрыл горящие глаза и помолился, чтобы его отъезд спас Нору и Кристи.
В дверь постучали.
Глаза Джона распахнулись, сердце заколотилось сильнее и быстрее. Тени закрыли потеки на потолке. Свет ушел из комнаты. Он заснул. Снова раздался стук, и голос, низкий и проникновенный, произнес его имя:
– Бронли? Это Кортини. Открой дверь. Нужно поговорить.
Сердце Джона громыхало. Он вскочил с кровати и пропустил волосы сквозь пальцы, пытаясь думать. Кортини. Он представил ее: волосы до плеч темно-кофейного цвета, ореховые глаза, миниатюрное лицо, стройная фигура. Привлекательная. Ходили слухи, что она вампир. Или возлюбленная вампира.
Он узнал о существовании вампиров, когда вступил в команду чистильщиков. Удивительно, как быстро он привык к этой реальности, от которой когда-то скривился, как от сока грейпфрута.
Но, вампир или нет, проблема была не в этом. А в том, что Катерина Кортини подчищала концы. И он был длинным концом. Как там говорится? Если ты видишь Бога, то ты уже на небесах; если видишь дьявола, то ты уже в аду; а если видишь Кортини, то ты труп.
Дверная ручка снова задребезжала.
– Бронли, нам действительно нужно поговорить.
– Минутку, – прохрипел он. – Мне нужно найти штаны.
Джон встал и пробрался в ванную комнату, тихо закрыв дверь. Встал на унитаз и с усилием открыл окно. Схватившись за гладкий кафельный подоконник, он подтянулся и вылез. И хотя сумерки брезжили на горизонте, жар разгоряченной от солнца парковки ударил ему в лицо. Он с трудом вдохнул воздух с запахом горячего бетона, песка и выхлопных газов. Затем спрыгнул на тротуар.
– Похоже, ты нашел свои штаны.
Джон развернулся. Кортини стояла на асфальте, выставив бедро, руки в перчатках висели по бокам. Его сердце снова начало колотиться в груди. В глазах потемнело, ноги подогнулись. Рука схватила его за бицепс, удерживая на месте.
– Дыши, – произнесла она. – Медленный глубокий вдох.
Не имея другого выбора, Джон сделал то, что сказала Кортини. Постепенно его зрение прояснилось, сердце замедлилось. Он выпрямился, но Кортини не отпустила его. Сжимающие пальцы были крепки, как сталь. Он заметил выпуклость от кобуры под ее светлым пиджаком.
– Ты знаешь, почему я здесь? – спросила она.
Джон подумал соврать. Подумал сделать невинный вид. Но, глядя в глаза Кортини, осознал, что это бессмысленно.
– Почему я это сделал, значения не имеет?
– Нет. Не очень.
Джон кивнул. Тяжело сглотнул.
Кортини скользнула рукой внутрь пиджака.
– Но я думаю, имеет значение, что большинство из твоей команды мертвы, потому что ты это взял.
Слова Кортини ударили по нему, словно хук справа в челюсть. Он закрыл глаза. Снова кивнул.
– Я сожалею.
– Обязательно скажи это им, когда снова увидишь.
Что-то в ее голосе заставило Джона открыть глаза; какая-то усталость, печаль и раздражение. Ее пальцы соскользнули с его руки. Она достала из-под пиджака пистолет с глушителем.
– Давай зайдем внутрь и поговорим, – сказала она.
Сообразив, что ему больше нечего терять, Джон ринулся прочь, его кеды шлепали по асфальту, когда он бежал через парковку. Он споткнулся, упал на утрамбованную грязь, песок и кустарники рядом с шоссе. Кровь стучала в его ушах. Дыхание скрежетало в горле.
Звук дизельного двигателя фуры, несущейся по шоссе, прогремел сквозь ночь. Фары залили дорогу светом, как два солнца, становясь ярче с каждым шагом. Никто не схватил его, чтобы остановить. Кортини не прокричала его имени. Он бросился на шоссе перед этими огромными светящимися фарами.
Звуки визга тормозов и шин были недостаточно громкими, чтобы стереть крик, все еще вертящийся в его памяти, последний всхлип Джоанны Мур.
Ждет ли его та же участь?
Запах горящей резины забился в ноздри. Глаза заволокло светом. Джон, пошатываясь, остановился, повернулся лицом к фуре и закрыл глаза.
***
Катерина наблюдала, как фура с клубящимся черным дымом, поднимающимся от шин, врезалась в Бронли. Его размозжило по сетке радиатора, как низколетящего июньского жука. Потом тело упало под грузовик, и шины размазали то, что от него осталось, по шоссе, когда фура, содрогнувшись, остановилась. Вонь горящей резины и выжженной крови разнеслась по воздуху.
Катерина засунула глок обратно в кобуру, затем повернулась и пошла сквозь траву и полынь к фасаду мотеля. Двери были открыты. Люди толпились на углу здания, уставившись на шоссе и на фуру, согнувшуюся пополам посреди дороги. Угрюмый мужчина говорил по телефону.
Используя электронный ключ, Катерина открыла дверь в комнату Бронли. Затем сняла дверную цепь с помощью тонкой стальной отмычки и проскользнула внутрь. Она закрыла плечом дверь и оглядела комнату. Открытый чемодан на комоде, смятое покрывало, ноутбук на столе рядом с занавешенным окном.
В комнате стоял затхлый запах. Похожий на смесь Lysol[3]3
Lysol – название чистящего средства.
[Закрыть] и старого табака. Похожий на потерянную надежду.
Фары грузовика освещают Бронли, когда тот поворачивается к нему лицом.
Катерина отогнала изображение. Кто же, черт побери, выбирает грязное самоубийство, бросившись под машину, вместо хорошо подготовленной пули в лоб?
Она подошла к ноутбуку и закрыла его. Потом переместилась к чемодану и порылась среди смятых футболок, джинсов и боксеров. Пустые почтовые открытки. Несколько фотографий. Она подняла одну из них. Маленькая пухлая девочка, лет одиннадцати, с улыбкой на лице, обрамленном коричневыми кудрями, сидела на качелях. Пальцы правой руки показывали V – знак мира.
Прости за папочку, сладкая.
Вернув фото в стопку, Катерина продолжила рыскать по чемодану. Никаких признаков диска. Но на глаза попался почтовый пакет с обратным адресом Государственного Центра Психологических Исследований. Она достала его, затем захлопнула на защелки чемодан.
В поле «Кому» было аккуратно написано черным фломастером: «ДАНТЕ ПРЕЙЖОН». Катерина осознала, что каллиграфический почерк – вымирающее искусство в двадцать первом веке – принадлежал доктору Джоанне Мур. Пропавшему заместителю начальника Отдела Спецопераций и Расследований и ведущему ученому в области поведенческой психологии.
Катерина нахмурилась. Был ли Прейжон частью Плохого Семени? Был ли одним из изучаемых субъектов?
Она знала о проекте немного, в этом не было нужны; не для ее работы. Тем не менее, она знала, что его суть – создавать и исследовать социопатов, исследование велось в течение десятилетий и неожиданно прекратилось несколько недель назад с большой неприятной шумихой и кучей трупов в двух городах – Новом Орлеане и Вашингтоне.
Но что исчезнувшая доктор Джоанна Мур собиралась отправить одному из своих объектов исследования? Заглянув в распечатанный конверт, Катерина увидела серебристый блестящий диск.
Интересно.
Катерина перерыла комнату в поиске того, что еще мог стащить Бронли, но ничего не нашла. Вернувшись к комоду, она подняла чемодан, сунула ноутбук под мышку и вышла из затхлой пустой комнаты. Затем быстрыми шагами пересекла парковку, пока сирены вопили, как банши, сквозь жаркую пустынную ночь. Голубой, белый и красный огни мерцали по толпе, скопившейся на углу шоссе.
Катерина закинула чемодан в багажник арендованного Charger. Скользнув за руль, она положила ноутбук и конверт на пассажирское сиденье. И выехала со стоянки мотеля, направляясь на восток к автостраде.
Фары грузовика освещают Бронли, когда тот поворачивается к нему лицом.
Что-то внутри Катерины кричало ему убраться с шоссе и с пути фуры – что-то неизвестное, и это ее тревожило.
Бронли не пытался выкрутиться, не пытался договориться, даже ради безопасности маленькой улыбающейся девочки на качелях. И хотя это означало, что он, скорее всего, уже выбросил или продал диск, это не объясняло его последних действий.
Когда Катерина вырулила Charger с темного шоссе на въезд на автомагистраль I-15 и нажала на газ, вопрос: «Почему?» продолжал крутиться в ее голове. «Почему?» – не было частью ее работы. Не включалось в ее словарный запас. И с этим никогда не возникало проблем.
До сих пор.
Она могла поклясться, что видела черты лица Бронли, когда тот отвернулся от фуры.
Руки Катерины сжались на руле. Она пыталась сфокусироваться на дороге и на белых полосах, что размывались по сторонам. «Почему?» гудело и жужжало в ее голове, как муха, попавшая в ловушку между окон. Она включила радио, и из колонок полилась кантри-музыка.
Гудение и жужжание утихло, когда она сконцентрировалась на словах песни.
Я слышу проходящего поезда свист/и в баре стакан за стаканом я пью/за тебя, Джо, мой тост так речист/из-за тебя моя жизнь на краю…
Мили неслись под колесами авто, и песня за песней проносилась сквозь мысли Катерины. Заметив голубой знак «ЗОНА ОТДЫХА», она вырулила машину на съезд с магистрали, чтобы припарковаться в дальнем конце стоянки у туалетов.
Она услышала, как мотор щелкнул и стукнул, остывая. Затем открыла окно, и в салон заструился горячий сухой воздух с запахом нагретого песка и дизельных выхлопов.
Слова ее матери звучали в голове: «Ты бродишь по двум мирам, Катерина. Опасным мирам. Никогда не забывай это. Еще ребенком ты открыла правду, которую большинство смертных никогда не узнают, – они не одни. Так что слушай свои инстинкты, cara mia. Всегда».
Катерина расстегнула ремень безопасности и взяла конверт с пассажирского сиденья. Она вытащила из него диск, затем раскрыла ноутбук. Нажала кнопку включения. И вставила диск в дисковод.
На экране появился список файлов, каждый обозначен одной буквой алфавита. Катерина прижала палец к нижней губе, изучая заголовки. Доктор Мур адресовала пакет Данте Прейжону. Что там сказал специальный агент Беннингтон в своем докладе в Вашингтоне?
Доктор Мур предупредила нас – меня и агента Гарт – что Э и С едут домой, ведомые Томасом Ронином. Но Ронин так и не показался. Только Э, С и третий – неопознанный субъект.
Э – Элрой Джордан.
Катерина кликнула на файл, обозначенный «С», и начала читать.
Глава 1
Город мертвых
Новый Орлеан, кладбище Сент-Луис № 3
15 марта
– Так где этот кусок таинственной хрени? – спросил Вон.
– Около надгробия, – ответил Данте, когда они взбирались по забору запертого кладбища, оба легко перемахнули через черную решетку из кованого железа и приземлились на тропинку ниже.
– Ага, но какого надгробия?
– Барон, я думаю, – ответил Данте, сняв капюшон.
Он выбрал мощеную центральную дорожку и пошел мимо сверкающих белых склепов. Сделал глубокий вдох; в воздухе витал аромат цветущей вишни. Но под сладким запахом он уловил дуновение разложения, гниющих костей и старого, старого горя.
– Кладбища Нового Орлеана жуткие, как ад, – прокомментировал Вон.
– Не могу представить, как они выглядят в дневном свете.
– Ты никогда не приходил сюда, когда был еще смертным?
– Черт, нет, – фыркнул Вон, – жуткие, как я уже и сказал. Особенно для такого нежного цветка, как я. – Он сделал паузу, коснувшись пальцем уха. – Подожди… экстренные новости. Поправка, кажется, я не нежный цветок, – и пожал плечами. – Кто знает? Мама, должно быть, лгала.
Данте засмеялся.
– Да-а-а, с тобой будет прикольно в туре.
– Чувак, со мной везде прикольно. И нам скоро нужно ехать в аэропорт.
– Ага, ага, я знаю.
Данте читал имена на надгробиях, мимо которых проходил: ДЮФОР, ГАЛЛЬЕР, РУКЕТ, – и прислушивался к тихому ритму, который привлек его на кладбище Сент-Луис № 3. Но, увидев буквы «БА», он замер, сердцебиение участилось.
Он слышит звук собственного голоса, грубого и требовательного, слова, отдающиеся эхом в молчаливом своде собора.
Какая у нее фамилия? Женевьева?..
Данте сжал руки в кулаки, борясь с памятью, закрыл глаза, его дыхание участилось, и огонь вспыхнул в венах. Горящий рядом с сердцем. Он открыл глаза. Бледный лунный свет прошелся по толстым искривленным дубам, проливаясь на испанский мох.
– Батист, – прошептал он.
<Ты в порядке, братишка?> – мысленно спросил Вон.
Данте кивнул и посмотрел на могилу, чтобы закончить читать имя, высеченное на белом камне: БАСТИЛЬ. Он выдохнул, руки расслабились, и чувство, которое он не смог назвать, свернулось в нем, превратив пламя в тлеющие угольки.
У его матери вообще была могила?
Рука сжала его плечо, и он посмотрел в светящиеся зеленые глаза Вона. Бродяга сдвинул очки El Diablo на голову.
– Ты уверен, парень? Никакой боли? Потому что мне показалось, что я почувствовал…
Данте обхватил грубое лицо Вона. Коснулся его губ, ощутил вкус виски и дорожной пыли, затем пригладил большими пальцами края усов.
– Я в порядке, mon ami, – ответил он. И, сбросив руки, развернулся, освобождаясь от хватки бродяги. – Мне не нужна гребаная няня.
Выгнув бровь, Вон показал средний палец.
– Как насчет этого? Это тебе нужно? – Он показал палец на другой руке.
– Может, еще?
– Я возьму все, – сказал Данте, – gêné toi pas.
Опустив свои El Diablo на глаза, Вон вздохнул, покачав головой.
– Мальчик безнадежен, как ад.
– Merci.
Когда они шли по залитой лунным светом дорожке, тишина кружилась в городе мертвых, отделяя его от мира за забором из кованого железа, словно вода в глубоком темном рве. Воздух был так спокоен, что глухой звон цепей на кожаной куртке Данте и скрип кожаных чапсов[4]4
Чапсы – кожаные чехлы, предохраняющие колени и ноги ковбоя, надеваемые поверх штанов; элемент рабочей одежды ковбоев.
[Закрыть] Вона разносились в тишине.
Но под тишиной Данте уловил слабый ритм, который последние пару недель заполнял сознание, как только Сон охватывал его. Первобытный. Словно барабанный бой из сердца земли. Словно бессловесная песня, которая временами лилась в него от Люсьена, смешиваясь с припевом его ответной песни. Похожая, да, но не такая же. Этот ритм напомнил ему о другой песне, звучащей в мыслях в ту ночь в клубе «Преисподняя».
Ночь, когда Джея убили. Он умирал, пока Данте изо всех сил пытался добраться до него.
Я знал, что ты придешь.
Тогда же он нашел разбившегося и пронзенного обломком Люсьена на выложенном черно-белой плиткой полу Собора Святого Луи. Его крылья были изувечены, от песни ничего не осталось, кроме остывающих угольков. И тогда он узнал, что Люсьен, его ближайший друг, ami intime, был кем-то совершенно другим.
Ты так похож на нее.
Боль вонзилась в виски Данте. Отпусти. Сфокусируйся на настоящем. Сфокусируйся на этом месте.
Песня снова рассеялась в сознании, как дым. Приглушенный отчаянный ритм. Манящий. Он переместился мимо выбеленных и виды видавших статуй, охраняющих могилы, будто оберегая потери. Деревья и мраморные памятники превратились в мерцающую тень, когда он набрал скорость.
Звук барабанного боя из глубин земли пульсировал в ритме с кровью, текущей по венам, увеличивая громкость, пока он не почувствовал, что он резонирует в груди. Затем звук исчез.
Данте замедлился и остановился. Он стоял напротив надгробия с надписью «БАРОН». А рядом с ним, держа в руке мертвый высушенный букет, сидел каменный ангел с изогнутыми вперед крыльями и широко раскрытым ртом.
Согласно уличным слухам, он появился на кладбище однажды ночью.
«Магия», – говорили некоторые. «Гри-гри[5]5
Гри-гри – талисман вуду для защиты владельца от зла или на счастье.
[Закрыть]», – думали другие. Знамение.
Так шептали смертные, ага.
А создания ночи молчали, их молчание было тревожным.
Порыв прохладного воздуха, всколыхнув его волосы, принес запах кожи, мороза и старого моторного масла, когда Вон остановился рядом.
– Значит, вот куда мы шли, – произнес бродяга. – Кусок таинственного колдовского дерьма.
– Это не только колдовское дерьмо, llygad, – пробормотал Данте, внимательно глядя на каменного ангела. Он почувствовал, как Вон отошел на пару шагов назад, взявшись за свои обязанности Ока.
Наблюдая. Охраняя. Сопоставляя.
Перед каменным ангелом горели свечи в стаканах. Запах ванили и воска кружился в воздухе. Пластиковые бусы Марди Гра свисали с кончиков крыла и были обвязаны вокруг горла. Кресты, начерченные на удачу синим, желтым и розовым мелом, украшали тропинку перед статуей, а у когтистых ног примостились смятые клочки бумаги.
– Выглядит как один из Падших, – сказал Данте. Что-то еще Люсьен не удосужился упомянуть. – И кто-то превратил его в чертов камень.
Данте опустился на колени, поднял один из кусочков бумаги и прочел. «Лоа из камня, даруй мне защиту от зла. Защищай меня ночью». Затем вернул молитву на место рядом с каменной ступней.
Он стал изучать фигуру, припавшую к земле. Лунный свет мерцал и искрился, как лед, вдоль тусклых узоров, запечатленных на крыльях. Но крылья были не оперенные, нет. Как и у Люсьена, эти крылья должны были быть черными и столь же гладкими, как бархат, на ощупь, внутренняя сторона – окрашенной в фиолетовый цвет. Длинные до талии волосы обрамляли кричащее лицо. Фигура была обнажена, за исключением массивного обруча на шее и браслета на одном бицепсе. Но, определенно, это был мужчина.
Вон прислал изображение ошейника.
<Торквес [6]6
Торквес – культовое ожерелье из бронзы, золота, драгоценных металлов, которое носили вокруг шеи, талии, поперек груди, как браслеты.
[Закрыть] . Кельтский. Древний>.
Лунный свет падал на темное пятно на лбу статуи. Оно казалось треснутым, какой-то кровавый символ, возможно, заклинание vévé. Данте наклонился, скрипнув кожаной курткой, и коснулся пятна. Остаточная сила потрескивала на кончиках пальцев, как статическое электричество. Крошечное синее пламя заискрилось в воздухе между его рукой и статуей.
Магия Падших.
Поймав дуновение гранатового-темного-земляного аромата Люсьена из кровавого символа, Данте убрал руку и стал рассматривать ангела, задаваясь вопросами: что сделал Люсьен и почему. Обратить одного из своих в камень…
Затем он вспомнил слова Люсьена, сказанные той ночью: «Закрой свой разум. Поставь щиты. Обещай мне, что не последуешь за мной».
Данте поставил бы что угодно на то, что сейчас смотрел на причину этой просьбы. Коснувшись пальцем ошейника – торквеса – обхватывающего горло ангела, он закрыл глаза и слушал. Песнь зашептала сквозь кончики пальцев. Дыхание перехватило, когда его собственная песнь, хаотичная и темная, ответила. Камень под пальцами задрожал, словно зазвонил.
Внезапно боль пронзила сознание. Белый свет мигнул за закрытыми веками. Предупреждение о надвигающейся мигрени. Данте открыл глаза и начал подниматься, затем запнулся, одно колено все еще оставалось на земле. Исчезающая песнь будто хваталась за него отчаянными пальцами.
Обещай мне…
Он взял в левую руку мертвый букет ангела. Высохшие на солнце стебли и скукоженные лепестки хрустели под пальцами. Отслаивались, как сожженное дерево. Как невысказанная правда.
Ты так похож на нее.
Ты знал все это время? И никогда ничего не говорил?
Гнев охватил Данте, и раскалённая добела музыка запульсировала. Он вылил энергию в зачахшие остатки букета. Песнь, темная, одержимая и дикая, бушующая в его разуме и сердце, обвилась вокруг мертвых стеблей. Синий огонь, разожженный в ладонях, мерцал напротив камня.
Сложенные в форме чаши пальцы теперь держали зеленые стебли, увенчанные плотно закрытыми бутонами. Боль пронзила голову Данте снова, ритм изменился, взорвавшись резкими и диссонансными нотами, и его песня рассыпалась в ночи.
Его пальцы соскользнули с ангела, и он поднялся на ноги. Боль скручивалась в сознании, цепляясь за мысли, словно колючая проволока. Он сжал челюсть, стараясь прогнать ее.
Отпусти.
Кладбище закружилось; залитые лунным светом надгробия под кипарисами завертелись белым. Кровь текла из носа, капая на тротуар у его ног.
Он услышал, как Вон зовет его по имени откуда-то сзади.
В голове шептали голоса. Данте-ангел?
Он услышал взмах крыльев наверху.
Данте закрыл глаза и коснулся пальцами висков. Пот выступил на коже. Знакомое прохладное прикосновение прижалось к сознанию, ища доступ. Люсьен. Он усилил щиты, отказывая.
Пальцы сжали плечо.
– Как, черт возьми, ты сделал это? – голос Вона, низкий и напряженный, звучал встревоженно.
Данте открыл глаза. Колючий букет с черными цветами качался в каменной хватке ангела, будто поймав легкий ветерок. Или двигаясь сам по себе, танцуя под песню, прикрепленную к сердцу каждого темного цветка.
– Черт. – Он сделал все неправильно. Боль пульсировала. – Это не то, что я хотел.
– Хотел или нет, – сказал Вон, – это дар не создания ночи, по крайней мере, я о таком не слышал. Скорее всего, он перешел по линии отца.
– Ага, я тоже так думаю.
Вон мягко повернул Данте.
– Как твоя голова? – спросил он.
Данте пожал плечами и вытер нос тыльной стороной ладони. Кровь размазалась по коже.
– Все хорошо.
Сняв солнцезащитные очки, бродяга приподнял бровь и посмотрел на него с подозрением.
– Угу, – сказал он и снова надел очки.
Данте взглянул на каменного ангела и полуночный танец цветов в его руке.
– Почему? – Он кивнул на записки с просьбами, валяющиеся у ног статуи. – Зачем смертные молятся? Что они надеются получить?
Вон погладил свои усы, размышляя.
– Трудно сказать, – ответил он. – Существует много разных причин.
Некоторые молятся за друзей или родственников, которые в беде, может быть,
о защите или успехе, или чтобы исцелиться от чего-то.
Взгляд Данте вернулся к свечам. Он шагнул вперед, нащупал петлю гладких бусин, свисающих с кончика крыла.
– Ты тоже так делал? Когда был смертным? Молился, я имею в виду.
– Нет, не так, – ответил бродяга. – Знаешь, я никогда никому не молился. Просто говорил о том, что, как я надеялся, произойдет, например, желая благополучия в длинном путешествии или прощаясь с тем, кто умер.
– Кто слышит пожелания и прощания?
– Я забываю, что ты не знаешь об этом, – Вон покачал головой. – Кто слышит пожелания и прощания? Говорящий слышит, – ответил он тихо и задумчиво. – И ты надеешься, что сказанное от сердца имеет силу. Силу защитить, силу достигнуть ушей мертвых. То, о чем говоришь или чего сильно хочешь, остается в сердце, чувак. Обретает форму. Становится реальным.
– Становится реальным, – повторил Данте. – А прощания?
– Прощание может вылечить боль. Или, по крайней мере, начать лечение.
Это не обязательно должно быть «прощай».
В памяти Данте появился шепот Хэзер. Ее образ заполнил сознание: украшенные бисером из капель дождя рыжие волосы, черный плащ, васильково-синие глаза, пристально смотрящие на него. Она была федералом, да, но и женщиной с сердцем и внутренним стержнем. Он помнил, как сказал ей: «Беги от меня».
Что она и сделала, и теперь была в безопасности.
От него, возможно. Но была ли она в безопасности от Бюро? Она раскрыла отвратительный секрет в Вашингтоне. Попала в ловушку между правдой и чертовски тяжелой работой. Она была сама по себе в Сиэтле, без прикрытия.
Но ненадолго.
Тур по Западному побережью закончится двумя концертами в Сиэтле, затем две недели отдыха, прежде чем тур продолжится. Трей уже разыскал адрес Хэзер, выудил его из онлайн архива данных Департамента Транспортных Средств Сиэтла одним быстрым кликом.
Легче, чем писая ограбить туриста на Бурбон-стрит[7]7
Бурбон-стрит – район Нового Орлеана с большим количеством баров и стрип клубов.
[Закрыть].
Данте отпустил ожерелье Марди Гра, бусинки стукнулись о каменное крыло, и повернулся к Вону.
– У тебя есть бумага? Ручка?
Вон нахмурился.
– Черт, я не знаю.
Он похлопал по карманам куртки, из-за движения заскрипела кожа.
– Я надеюсь, ты не планируешь устроить мне диктант.
Он вытащил шариковую ручку из внутреннего кармана.
Данте взял ручку, держа ее между пальцами левой руки, пока бродяга не выудил смятую квитанцию из переднего кармана джинсов и не вручил ему.
Встав на колени на тротуар перед каменным ангелом, Данте разгладил смятый кусок бумаги об обтянутое в кожу бедро. Его пульс ускорился, когда он небрежно написал свою молитву на квитанции, задаваясь вопросом, могла ли эта сила защитить, достичь ушей мертвых.
Данте свернул кусочек бумаги, затем приблизил к губам и поцеловал. Кровь из носа окрасила молитву темным цветом. Он положил ее у когтистых ног ангела среди остальных бумажек с молитвами и начерченных мелом желаний.
Данте встал, посмотрел на Вона. Спросил себя: что за эмоция была на его мрачном и немного грустном лице? Улыбка коснулась обрамленных усами губ бродяги, когда он забрал свою ручку и убрал ее.
– Ты готов, братишка? – спросил он низким голосом.
– Во сколько начинается посадка?
– Примерно через два часа.
Данте кивнул.
– Пошли.
Внезапный порыв воздуха с запахом ванильного воска бросил волосы Данте в глаза. Свечи сильно задрожали, некоторые потускнели до синего огонька, а затем погасли. Нахмурившись, Вон перевел взгляд наверх. Мышцы Данте напряглись. Боль запульсировала в висках. Он видел собственное напряжение, отраженное на лице бродяги.
Надеялся, что обойдемся без сцен. Но, возможно, я должен разобраться с этим.
– Дитя, подожди, – глубокий голос Люсьена отдался эхом в небе.
Убрав волосы назад двумя руками, Данте сделал глубокий вдох, развернулся и увидел, как Люсьен спускается в покрытой звездами ночи, мягко разрезая воздух черными крыльями.
Одетый только в дорогие черные слаксы, Люсьен ДеНуар коснулся босыми ногами каменных плит, выложенных вокруг могилы Барона. Он взмахнул крыльями еще раз, прежде чем сложить их за спиной, кончики изгибались над головой. Затем выпрямился во все свои шесть и восемь футов роста, черные волосы до талии струились по напряженным мускулистым плечам. Его привлекательное лицо было спокойным, внимательным. Золотой свет мерцал в глубинах глаз.
