Текст книги "Дело о ядах (ЛП)"

Автор книги: Эдди Торли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Он склоняется к столу и делает запись.

– Собери все, что тебе нужно, и я принесу это ночью. Я должен сейчас идти к Ла Вуазен в комнату, чтобы обсудить заказ этой недели, – он пересекает комнату и замирает на пороге. – Иди отсюда по лестнице слуг, там не так людно. И, Мира? – он ловит мой взгляд. – Будь осторожна. Я не перенесу, если потеряю тебя во второй раз.

12

ЙОССЕ

Как только лакей Ла Вуазен уходит, я вскакиваю на ноги и запутываюсь в платье.

– Ты слышала его? – требую ответа я, выходя из-за котлов.

– Он поможет мне принести припасы, – Мирабель хлопает в ладоши. – Это прошло куда лучше, чем мы могли надеяться.

– Это прошло ужасно! Твоя мать хочет казнить оставшихся аристократов. Я мало знаю об алхимии, но что-то под названием Яд Змеи не может быть приятным.

Мирабель отводит взгляд, ее вдруг заинтересовывает прибор на прилавке.

– Так и есть.

– Мы должны остановить ее. Или помочь знати. Что-то сделать, – я жду, что Мирабель согласится, выразит праведный гнев и предложит – настоит – чтобы мы бросились к ним на помощь, как она хотела помочь обычным людям. Но она просто смотрит, как я хожу туда-сюда. – Ну? Ты притащила меня в этот дворец, полный отравителей, ради народа. Разве это не должно включать в себя как бедных, так и богатых?

Мирабель скрещивает руки на груди.

– Конечно, я бы помогла им, если бы могла, но противоядия от Яда Змеи нет.

Я смотрю на лабораторию, на сотни разноцветных бутылочек вдоль стен, отказываясь поверить, что ни в одной из них нет необходимого эликсира.

– Ничего?

– Ничего.

– Тогда сделай что-нибудь. Ты ведь алхимик? Разве это трудно?

– Яд Змеи – самый сложный яд, известный человеку. Мой отец, который был лучше как алхимик, чем я, разработал состав, и его гримуар, полный заметок, заперт в сейфе моей матери. В ее спальне. Если она его не уничтожила.

Она озвучивает последнее оправдание так, словно это маловероятно. У Ла Вуазен есть книга. Нам просто нужно ее украсть. Я смотрю на потолок.

– Насколько сложно подняться наверх и взять книгу?

– Это не обсуждается. Это слишком опасно.

– Слишком опасно? Мы уже во дворце! Что такое немного больше риска?

– Намного больше риска, – отвечает она. – У меня есть все, что мне нужно, чтобы возобновить производство лечебных средств. Достаточно. Я не вижу причин…

– Тебе все равно, что станет с дворянством, – я бью кулаком по столу, склянки гремят.

Мирабель бьет кулаком с такой же силой.

– Почему ты вдруг так сильно забеспокоился? Я думала, ты презираешь дворянство. Ты всегда упрямо говоришь, что не принадлежишь к их числу.

– Я не… Во всяком случае, не полностью, – я стону и провожу рукой по лицу. – Я не знаю, кто я, но я знаю – как бы я ни ненавидел знать – если мы позволим Ла Вуазен истребить их, у нас больше не будет достаточно сил, чтобы свергнуть ее, что закрепит ее власть над городом и сделает невозможным побег для меня и моих сестер.

– Ах, вот оно что. Настоящая причина в этом, – Мирабель с сочувствием хлопает меня по щеке. – Тебе, может быть, сложно поверить, принц, но нужно учитывать других, не только твоих сестер. Сотни тысяч других.

– Вот именно! Твоя мать в отчаянии, она опасна. Для людей под властью Теневого Общества не лучше, чем при моем отце. Может, он и игнорировал нищих в пользу богатых, но как это отличается от истребления знати? Половина города все еще заброшена. Больше половины! Ты воруешь припасы для алхимии, потому что бедными пренебрегают.

Она открывает рот, чтобы возразить, и я быстро добавляю:

– Сколько ты надеешься достичь – один алхимик, работающий в одиночку в укрытии?

Мирабель склоняет голову и громко выдыхает.

– А что ты предлагаешь делать? Решения нет.

О, решение есть. Но оно такое нелепое, что я боюсь, что она рассмеется. Надо мной смеялись всю жизнь.

– Мы сделаем то, что мой отец и твоя мать не смогли. Мы объединим знать и обычных людей, – и она хохочет. – Это может сработать! У семей аристократов все еще достаточно власти и влияния, чтобы свергнут Ла Вуазен, но только с силой простых людей за ними. А потом, когда Теневое Общество будет убрано от власти, мы вернем монархию.

Мирабель фыркает.

– Только аристократии это будет выгодно. Если нужна поддержка людей, им нужен голос, влияние. Представители, которые сообщат об их проблемах королю с гарантией того, что он ответит на них быстро и выгодно для них.

– Я уверен, что Людовик открыт для этого… – говорю я, хотя совсем не уверен. Если мы дойдем до этого момента, я сделаю его открытым для этого.

Мирабель прикусывает губу и изучает меня.

– Я думала, ты не заинтересован в помощи всему проклятому городу.

– Я не сказал, что мне это неинтересно – я сказал, что у меня нет времени. Но если объединение людей и возвращение города означает, что мои сестры будут в безопасности в Париже, я с радостью выберу план, который принесет пользу большинству. Если ты хочешь помочь людям, как ты утверждаешь, то и ты это выберешь. Или тебя устраивают текущие события?

Что-то вспыхивает в ее глазах, и я знаю, что я задел ее. Я кладу руки ей на плечи.

– Если мы потерпим неудачу, ты все равно сможешь делать лечебные средства в тайне, так почему бы не попробовать? Тебе нечего терять.

– Кроме моей головы, если мама нас обнаружит, – она нервно смотрит на дверь, как будто Ла Вуазен слышит наше предательство на другом конце дворца.

– Это будет намного эффективнее, чем раздавать целебные средства одно за другим и игнорировать более серьезную проблему. Ты не стала бы лечить кашель человеку, если бы он умирал от Белой Смерти.

– Хорошо, – говорит она. – Но я главная. И если кто-то обнаружит, что мы бредем по дворцу, я говорю им, что сбежала и привела тебя как своего пленника.

Я хихикаю, но Мирабель ко мне не присоединяется. И тогда я понимаю, что она серьезна.

– Я провел тебя во дворец. Ты бы не бросишь меня так легко!

– Тогда убедись, что нас не поймают, – она бросает на меня остроумный взгляд и выбегает из лаборатории.

Мы возвращаемся в конец коридора и крадемся вверх по винтовой лестнице, мимо пьянящего запаха свежеиспеченного хлеба, доносящегося из кухни, в позолоченный бальный зал наверху. Затем еще выше, в королевские резиденции на самых верхних этажах дворца. Мне никогда не разрешали входить в эти комнаты, когда отец собирал двор в Лувре, но я доставил достаточно подносов с чаем, чтобы узнать приемную – белую дверь с резными пионами и ласточками, ведущую к комнате королевы. А этажом выше – длинный коридор с высокими потолками и масляной булатной бумагой возле покоев королевы.

Мирабель мчится по коридору и прячется в нишу с окном возле высоких двойных дверей. Она притягивает меня к себе и укрывает нас бархатной шторой.

– Что мы здесь делаем? – спрашиваю я, но ужасный запах сусла застревает в моем горле, и мои слова поглощаются кашлем.

– Тихо, – шипит Мирабель. Как будто я нарочно кашляю. – По утрам мама завтракает с Лесажем, Маргаритой и Фернандом в большом зале, а это значит, что нам не придется долго ждать, чтобы проникнуть в ее комнату.

Я киваю, и мы молча наблюдаем за дверью, мои пальцы стучат по моим бокам. Минуты проходят мучительно медленно. Здесь не хватает места; все тело Мирабель прижато к моему, что в другой ситуации может быть приятно, но она дрожит и ерзает, а ее локоть все время вонзается в мои ребра. Не говоря уже о том, что она всасывает весь воздух своими быстрыми тревожными вдохами.

Когда мне кажется, что я задохнусь, далекие колокола звонят, и двери распахиваются. Ла Вуазен выходит из своей комнаты, похожая на восходящее солнце, в впечатляющем золотом платье с разрезанными рукавами и крошечными кремовыми жемчужинами, пришитыми на шее. Ее малиновый плащ довершает ансамбль, и стайка служанок сопровождает ее по коридору, чтобы подол не зацепился за мебель и не волочился по грязному полу.

Я втягиваю воздух, когда она проходит мимо нашей ниши. Я видел ее раньше, но только издалека, и не знаю, чего я ожидал вблизи, но она выглядит старой. И уставшей. Ее шаги медленные и тяжелые, ее глаза опухшие и с синяками, несмотря на толстый слой пудры. Прежде чем завернуть за угол, она поправляет плащ, заставляя двуглавых орлов вспыхнуть, и приподнимается, как будто она марионетка, чьи нитки натянуты. Затем она выдыхает, на ее лице появляется маска совершенного спокойствия, и она снова ускользает, несравненный лидер Теневого Общества.

Но теперь я увидел трещины под маской.

Я тянусь к краю шторы, но Мирабель хлопает меня по запястью и поднимает руку. Она считает дальше пятидесяти, прежде чем, наконец, сдвигается.

Мы осторожно отодвигаем штору и спешим к богато украшенным двустворчатым дверям. Они сделаны из позолоченного черного дерева и стонут, открываясь внутрь. Комната огромна, с зеркалом от пола до потолка вдоль задней стены, что делает пространство еще больше. В центре комнаты стоит высокая кровать с роскошным зеленым пологом, а у стен стоят розовые диваны. Неожиданная боль ударяет меня по животу и останавливает мои ноги.

Моя мать-служанка никогда не жила в покоях королевы, конечно. Но это не мешало ей мечтать. Ризенда рассказывала, как моя мама торговалась с другими служанками, убирала лишний раз или резала овощи, чтобы приносить завтрак королеве каждое утро и проводить хоть миг в этих покоях, представляя, как было бы, если бы король признал их отношения.

– Ну же, – Мирабель подталкивает меня и направляется к туалетному столику, на котором стоит ящик средних размеров из черного лакированного дерева. Она пытается открыть крышку, но она заперта, поэтому она роется в миниатюрных мисках с пудрой и духами.

– Ключ не здесь. Так и знала, – она бьет кулаком по коробке и смотрит на меня. – Это была пустая трата времени.

– К счастью, заниматься тем, что я не должен делать, – одна из моих специальностей, – я беру у нее коробку, нахожу на туалетном столике шпильку из слоновой кости и вставляю ее в замок. После нескольких поворотов и покачиваний замок щелкает, и я откидываю крышку с торжествующей ухмылкой. Передо мной сияет маленькая книга с потертой красной обложкой. Сдавленное рыдание срывается из губ Мирабель, и она хватает его со скоростью, не уступающей карманникам в Лез Аль. Затем она прижимает книгу к груди и глубоко вдыхает.

Она выглядит такой уязвимой, сжимая книгу так, будто это самое драгоценное сокровище во дворце. Я переминаюсь. Было нечто интимное в том, чтобы видеть, как кто-то так сильно любит что-то – как открывать окно в самую сокровенную часть их души – и это заставляет меня чувствовать себя так неловко, что я выпаливаю что-то раздраженное, чтобы она перестала.

– Ты все еще думаешь, что это было пустой тратой времени?

Она хлопает меня по плечу книгой, засовывает ее в лиф и, наконец, идет к двери.

Горничная выходит из смежного гардероба, когда мы в середине комнаты, и врезается в Мирабель. Кто в свою очередь врезается в меня. Служанка роняет кувшин с водой, который несла с собой, и он разбивается с таким громким треском, что кажется, будто все оконное стекло во дворце разбивается. Людовик и мои сестры, вероятно, слышат это из канализации. Что уже плохо, но тут девушка начинает кричать.

Я бросаюсь вперед, чтобы заткнуть ее, но Мирабель опережает меня. Она берет со столика у кровати графин воды и поворачивается. Кувшин разбивается о голову девушки, и она падает в воду и осколки фарфора, лежит неподвижно, руки и ноги замирают под неудобным углом.

Мы оба ошеломленно смотрим на нее.

Мирабель падает на колени.

– Пожалуйста, не умирай, – бормочет она, поднося ухо к губам девушки. Через несколько мучительных секунд она расслабляется. – Она дышит. Немного белокопытника для раны на голове и…

Мирабель продолжает говорить, но я больше не слушаю. Я проверяю дверь комнаты, затем снова смотрю на потерявшую сознание девушку. Я не хочу показаться бесчувственным, но Ла Вуазен прикажет опустить решетки и перевернуть все уголки дворца, если она найдет тело в своей спальне. И мы не можем вернуться в лабораторию за белокопытником – чем бы он ни был.

Я наклоняюсь, осторожно поднимаю девушку на плечо и выношу ее из комнаты.

– Что ты делаешь? – спрашивает Мирабель.

– Что нужно, – я запихиваю горничную в нишу в коридоре и скрываю ее шторой.

– Мы не можем просто оставить ее.

– Можем и оставим, – я хватаю Мирабель за локоть и тащу ее обратно к лестнице слуг. – Это просто удар по голове. С ней все будет в порядке.

Мирабель сердито смотрит на меня.

– Ну, у нее может быть сильная головная боль в течение нескольких дней, но это ее не убьет. Я же, с другой стороны, буду казнен в тот момент, когда меня обнаружат, и, поскольку ты заставила меня взять на себя обязанность не допустить, чтобы нас поймали, я этим и занимаюсь.

Мирабель снова оглядывается на нишу, но, в конце концов, вздыхает и следует за ней.

– Ты можешь загладить вину за то, что почти убила ее, исцелив кого-то, – говорю я, пока мы спускаемся по лестнице.

Мирабель пинает меня по лодыжке, и я спотыкаюсь и чуть не разбиваю нос о каменные ступени. Пожалуй, я это заслужил.

Мы спешим мимо кухонь, женщина в черном платье с седым пучком замечает нас и настаивает, чтобы мы шли за ней, но я начинаю бежать. Я не хочу попасться сейчас, когда мы так близко к завершению. Мы расталкиваем слуг, входящих во дворец, замедляемся до ходьбы, опускаем головы и идем по людному двору и мимо стражей на входе.

Даже после того, как я сбросил маскировку, и мы растворились в суете оживленных улиц, мы продолжаем идти мимо тележек с овощами и владельцев магазинов, размахивающих багетами, детей, продающих цветы, пока не становится видно старый магазин шляп. Это странно напоминает бег по улице накануне, когда я освободил ее из канализации. Та же напряженная энергия. Та же правильность, танцующая на моей коже, теплее полуденного солнца. Наши ботинки идеально стучат по булыжнику. Воздух между нами кажется наэлектризованным. Я такой хриплый и нервный, будто всю ночь проигрывал в карты.

– Похоже, у нас талант к побегам, – говорю я.

Мирабель слегка улыбается, и ее пальцы касаются передней части платья, где скрыт гримуар ее отца.

– Видимо, да.

13

МИРАБЕЛЬ

Я не могу перестать смотреть на гримуар отца. Не могу перестать водить пальцами по крошащемуся кожаному переплету. Он в моем распоряжении – его мысли, его почерк, сладкий аромат шалфея. Я зарываюсь носом в ломкие страницы и глубоко вздыхаю. Держу книгу. Представляя коварную ухмылку отца. Как бы ему понравилась эта интрига!

«Это моя девочка, которая рискует всем во имя алхимии!».

Я ложусь на груду обрезков в углу магазина и собираюсь уснуть. Мне нужно хорошо отдохнуть и быть готовой приступить к созданию лечебных средств, как только Грис принесет мои припасы.

Но у Йоссе другие планы.

– Я не знаю, как ты можешь спать! – говорит он, расхаживая по магазину с широкими красными глазами и румяными щеками, как ребенок на Первомай. – Так много нужно сделать, так много нужно спланировать.

– Это просто. Закрываешь рот, закрываешь глаза и лежишь неподвижно – хотя я начинаю понимать, что для тебя это может быть непросто…

Он смеется, как будто я шучу.

– Ты всегда такая спокойная и практичная, отравительница?

– Ты всегда такой шумный и пылкий, принц?

Он хмурится и гладит подбородок.

– Да. Я делаю то, во что верю. И ты должна поблагодарить меня за это. Без меня ты не добилась бы и половины.

– Я убедила тебя пробраться в Лувр! Ты потребовал, чтобы я пряталась в этой пыльной лачуге.

– Я? – он машет рукой. – Я ведь не имел в виду вечность.

– Ясное дело, – отзываюсь я. Но мои губы подрагивают в намеке на улыбку. Он немного похож на щенка: буйный, возбудимый и очень взволнованный, но такой бойкий и энергичный, что нельзя не похлопать его по голове. Эта мысль делает мою улыбку шире, и я поворачиваюсь к стене, чтобы скрыть это, засыпая.

* * *

После полуночи звучит тихий стук в дверь, и я поднимаюсь на ноги. Йоссе вскакивает, но я отмахиваюсь, жестами прошу его скрыться за стойкой. Грис мог не узнать его сразу, но Йоссе и его большой рот что-нибудь раскроют, а Грису нельзя знать, что королевичи живы. И нельзя знать, что я работаю с ними. Может, он и готов не замечать меня, тайно варящую лечебные средства, но он никогда не упустит из виду то, что я на стороне королевских детей. Бастардов или нет.

Я приоткрываю дверь и смотрю в темноту.

– Грис?

– Кто еще будет доставлять припасы в такое время? – высокая фигура в плаще снимает капюшон, и алебастровый лунный свет превращает песочные волосы Гриса в золото. Он поднимает рюкзаки.

– Входи, входи, – говорю я.

– Не самое модное заведение, да? – он хмурится, глядя на затянутые паутиной углы и изъеденные молью занавески. Я слежу за его взглядом и с ужасом вижу треуголку Йоссе, свисающую с края прилавка. У меня сжимается горло, и я изо всех сил пытаюсь придумать оправдание, но взгляд Гриса скользит по шляпе, как будто она не является чем-то необычным.

Так и было в магазине шляп.

С моих губ срывается нервный смех.

– Что тут смешного? – спрашивает он.

– Ничего такого. Ничего.

Грис приподнимает бровь.

– Просто… этот магазин намного лучше той высасывающей души лаборатории в подземелье во дворце.

– Не могу с этим поспорить, – Грис поднимает два других мешка на прилавок и начинает выгружать склянки.

– Не беспокойся. Время позднее. Я сделаю это.

– Я не против. Как ты сказала, было бы неплохо снова делать лечебные средства для разнообразия.

Он обходит стойку рядом с местом, где прячется Йоссе, и я кричу:

– Нет!

Грис спотыкается, ударяется бедром об угол стола, затем поворачивается и смотрит на меня.

– Я у-устала от проникновения во дворец, – объясняю я. – Я не в состоянии что-то варить. И было бы глупо забирать тебя из Лувра надолго. А если кто-то заметит, что ты ушел?

– Середина ночи.

– Когда это останавливало матушку? Ты ее знаешь, – я беру его за руку и мягко тяну к двери. – Я не хочу, чтобы она задавала вопросы.

Челюсти Гриса двигаются.

– Я все еще не понимаю, почему…

– Всего слишком много. Ты-то понимаешь, что я пережила от рук королевичей. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, – я судорожно вдыхаю и выдыхаю с бульканьем.

Лицо Гриса тут же смягчается, как я и рассчитывала. Он прижимает меня к своей широкой груди и засовывает мою голову себе под подбородок, шепчет успокаивающие слова, гладя мои рваные пряди волос. От этого хочется плакать, потому что я самая жалкая лгунья во всей Франции. И самый жалкий друг на свете. Использую его. Манипулирую им. Но какой у меня выбор? Я бы сказала ему, если бы могла, если бы подумала, что есть шанс, что он поймет. Но он видит израненное и разбитое лицо своего отца, висящего на виселице, когда смотрит на любого члена знати. Все они кавалеры Лотарингии. И мама спасла его. Он всегда будет защищать ее, и я не могу его винить в этом.

– Отдохни, – мягко говорит он. – Я сохраню твой секрет и буду оберегать тебя, пока ты не будешь готова вернуться.

Я слезливо улыбаюсь ему и следую за ним до двери, не напоминая ему, что я никогда не вернусь.

Как только он исчезает за углом, я бегу к столу и открываю мешки, стремясь заполучить припасы. Настойки и тоники успокоят ворчание моей совести. Это позволит мне помогать людям. Это ответ на все. Так было всегда.

Йоссе появляется из-за прилавка, качая головой.

– Вот почему тебе нельзя доверять: в один момент ты плачешь, а в следующий хихикаешь от радости. Бедный пацан, – он смотрит на дверь и цокает языком.

– Я должна была позволить Грису найти тебя, – ворчу я, развязывая пучок листьев ежевики и начиная нарезать их на идеальные квадраты. – И все же по какой-то причине я обманываю ради тебя своего лучшего друга.

– Не для меня. Ради «дела». Которое важнее, чем все мы. С чего же нам начать? – Йоссе наклоняется через прилавок и открывает гримуар моего отца, пачкая его грязными пальцами, листая страницы, как будто они содержат общие кухонные рецепты.

У меня звенит в ушах, и во мне поднимается волна гнева. Я врезаюсь в него и вырываю книгу из его рук.

– Не трогай!

– Можно было просто так сказать, – он отряхивает штаны и смотрит на меня, словно я попыталась его укусить. – Я просто… – он тянется к мешку, и в этот раз я сдерживаюсь. С трудом.

– Не надо!

Он взмахивает руками и раздраженно выдыхает.

– Как мне помогать тебе, если мне ничего нельзя трогать?

– Ты не помогаешь.

– Но я думал…

– Ты ошибся.

Он проводит пальцами по волосам.

– Как нам объединить людей, если мы не можем объединиться между собой?

– Просто. Ты исполняешь свою сторону сделки, а я – свою. Как только ты убедишь Людовика относиться к простому народу так же, как к знати, я начну работать над противоядием от Яда Змеи. А пока буду делать лекарства. Как и хотела.

– Если ты помнишь, я предал своего брата и лучшего друга, чтобы вытащить тебя из канализации, а это значит, что мне не стоит возвращаться в ближайшее время.

Я устанавливаю котелок в камине и собираю грустные остатки полусгоревших поленьев. Затем я ударяю по кремню, чтобы разжечь огонь.

– Тебе все равно придется столкнуться с ними, если наш план сработает.

– Я знаю это. Но я думаю, что они будут более склонны слушать, если мы сначала заложим фундамент – если мы сможем показать им, что простолюдины открыты для идеи восстановления королевской семьи. Я не знаю, почему ты так все усложняешь. Я думал, мы все это прошли.

– Ты думал, мы все это прошли? – я поворачиваюсь к нему лицом, скрестив руки, и понижаю голос. – Всего несколько дней назад меня связали в канализации, и ты был готов убить меня.

– Но я этого не сделал. И мы были…

– Затем, когда я предположительно стала «свободной», ты последовал за мной, потому что все еще не доверял мне, хотя я дважды проявила себя, исцелив твоих сестер и Дегре. Прости, но я не готова передать свое самое ценное имущество и секреты своего дела. Доверие идет в обе стороны.

Йоссе открывает рот и тут же закрывает его. Бьюсь об заклад, впервые в жизни он потерял дар речи.

– Если я не могу тебе помочь и не могу вернуться в канализацию, что ты от меня ждешь?

Я достаю чайник из мешка и протягиваю ему.

– Мне нужна вода. Я видела корыто за одним из игровых залов. И как только ты это сделаешь, можешь собирать дрова.

– Что-то еще? – его голос становится холодным, он забирает у меня чайник.

Вина втыкает палец в мой бок, когда он выходит из магазина. Было подло с моей стороны дать ему роль слуги, но и он не относился ко мне, как к равной. Почему я должна первой подчиняться?

Я начинаю нарезать кресс-салат и листья фенхеля для тоника от голода, ожидая, что знакомая работа затмит мир и убаюкает меня своими чарами, как всегда, но мой взгляд все время возвращается к двери. И невидимый палец продолжает тыкать меня в ребра.

В конце концов, Йоссе возвращается, стучит по столу полным чайником и бросает охапку дров у маленького камина. Затем он проходит к дальней стене и с глухим стуком опускается.

– Это достаточно далеко? Или я все еще слишком близок?

– Ничего страшного, – говорю я. Затем добавляю мягче. – Я не против, если ты будешь смотреть.

– Какая щедрость.

Я опускаю пестик и смотрю на него.

– Я не пытаюсь быть жестокой. Мне сложно кому-либо доверять. Ты же это понимаешь?

Он смеется.

– Боюсь, твои слезливые истории и дрожащие губы не подействуют на меня.

– Я пыталась извиниться.

– Да? Извинения обычно включают слово «прости».

– Возможно, тебе следует прислушаться к своему собственному совету – ты тоже виноват, – я беру пестик и продолжаю толочь. Представляю там голову принца.

Мы молчим больше часа. Я допиваю тоник от голода, разливаю его по склянкам и начинаю глистогонное средство из репейника и чеснока.

– Что ты делаешь сейчас? – спрашивает Йоссе. – Вонь до небес.

– Я думала, тебе это не интересно.

– Ну, мне больше нечего делать – ты постаралась.

Я подавляю еще один укол вины. Когда мы только вернулись из Лувра, он был переполнен волнением, а теперь он сидит в углу, как побитый мул. Я вздыхаю и предлагаю ему немного информации.

– Это глистогонное средство.

– И что это?

– Убирает червей из живота.

Он кривится, встает на ноги и медленно проходит к прилавку.

– Это объясняет запах. А другое лекарство?

– Тоник от голода. Мы даем его бедным, чтобы ослабить пустоту в их животах и не дать им умереть от голода, – Йоссе долго молчит, смотрит, как я помешиваю вонючее средство. Мои руки болят, пот стекает по щекам. Я вытираю лицо рукавом, поправляю ладонь, но уже поздно. Мозоли появились на моих ладонях.

– Алхимия – тяжкий труд.

– Я в состоянии справиться, – уверяю я его.

Он поднимает руки.

– Я и не говорил, что это не так. Я не думал, что Теневое Общество предоставляло настоящие лекарства. Я думал, там были только любовные зелья.

– Ясное дело. Королевичам проще считать нас ведьмами.

– Но и ты считаешь всех королевичей заносчивыми эгоистами, – я хмурюсь, но он выдерживает мой взгляд, бросает мне вызов. Когда становится понятно, что никто из нас не отведет взгляда, он говорит. – Ла Вуазен научила тебя всему этому?

– Нет, мой отец.

– Лесаж? Волшебник? Он не кажется целителем.

– Лесаж не мой отец, – я мешаю средство с такой силой, что капли падают на прилавок. – Это один из любовников моей матери. Мой настоящий отец, Антуан Монвуазен, был ювелиром, хотя не покупал золото и серебро, если ты понимаешь меня.

– Он трансмутировал его. Он был алхимиком, как ты.

– Лучшим во всей Франции, – гордо говорю я. – Намного лучше фальшивых чеканщиков или охотников за бессмертием. Его истинным талантом была спагирия – алхимия растений. Это было делом его жизни; он разработал сотни веществ… – я благоговейно кладу ладонь на гримуар, как будто сердце отца все еще бьется на его страницах. – Он взял меня в ученики, когда мне было всего семь лет. Мама сказала, что я слишком юна, но отец настоял на том, что я была готова. Он протянул мне веревку и посоветовал мне спуститься из окна моей комнаты той ночью и присоединиться к нему в лаборатории. После этого я делала это каждую ночь, и к тому времени, когда мама обнаружила наш обман, я научилась делать простые мази и тонизирующие средства, так что было легче убедить ее позволить мне продолжить. Я уже приносил пользу Обществу. Отец всегда подбадривал меня, а иногда подталкивал к действию. И так до сих пор.

Воспоминание заставляет меня одновременно улыбаться и ощущать боль. После смерти отца мать пыталась исказить мое мнение о нем своим негодованием и болью – и я так отчаянно нуждалась в ее одобрении, что чуть не поддалась. Но теперь, когда я чувствую, что решимость отца поднимается во мне, он повсюду. Его дух пронизывает все. И я знаю, что он мной гордится.

– Моя мать тоже была в некотором роде нарушителем спокойствия, – говорит Йоссе с задумчивой улыбкой. – Ну, технически она не была моей матерью, но она приняла меня, когда мою настоящую мать – посудомойку, которую я никогда не встречал – уволили вскоре после моего рождения. Ризенда относилась ко мне как к своему ребенку. Когда мне было десять, я начал слушать уроки Людовика через окно, потому что дети аристократов высмеивали мою неспособность читать. Однажды я чихнул, и учитель обнаружил меня. Он ударил меня по ладоням тридцать раз, и когда Ризенда увидела кровоточащие раны, она направилась во дворец, выкрикивая такие грязные слова, что даже конюхи краснели. «Он больше не будет касаться тебя, мой мальчик. Обещаю», – сказала она, вернувшись, вытирая руки о фартук, как она делала после снятия шкуры с кролика. На следующее утро за завтраком у того человека глаза были темно-сливового цвета, и он говорил всем, что упал с лошади!

Я смеюсь.

– Она грозная.

– Была. Но и веселая. Мой отец был Королем-Солнцем, но Ризенда сияла ярче всех во дворце. Она озаряла даже комнаты слуг своим очарованием и остроумием.

– В этом вы похожи, – слова срываются из-за легкости нашего разговора. Я сжимаю крепче ложку и надеюсь, что он не услышал. Когда я поднимаю взгляд, принц улыбается, как лис.

– Ты считаешь меня очаровательным?

– Как змея, – бурчу я средству, чтобы скрыть пылающие щеки. Проклиная принца за то, что он проник под мою защиту. И себя за то, что позволила это.

Я поворачиваюсь к камину, но Йоссе следует за мной, прислоняется к стене.

– Где сейчас твой отец?

– Мертв, – сухо говорю я.

Через миг он отвечает:

– Ризенда тоже мертва. Она получила ножевое ранение во время нападения на Версаль, ее бросили истекать кровью на обочине дороги. Она отвлекла повстанцев, чтобы мы могли бежать.

Кажется, земля уходит из-под ног, и меня мутит. Я прижимаюсь к стене.

– С тобой все в порядке? – Йоссе изучает мое лицо, его глаза полны беспокойства. Ком раскаяния в моем горле мешает ответить. В тот день он потерял все – и мать, и отца.

Из-за меня.

Я отравила короля. Я позволила Теневому Обществу захватить его дом и нанести удар Ризенде.

«Скажи ему».

Он увидит, насколько на самом деле невозможно наше партнерство. Это будет самый быстрый и простой способ избавиться от него. Мне больше не придется беспокоиться о том, что он постоянно смотрит через мое плечо и сверлит взглядом мою спину с подозрениями, преследуя меня, как будто он мне не доверяет.

«Он не должен тебе доверять».

Я облизываю губы и поворачиваюсь, но он смотрит на меня с самым странным выражением лица. Задумчивый и далекий.

– Странным образом ты напоминаешь мне Ризенду. Одержимая горшками и рецептами – она ​​была хозяйкой кухни – и всегда всем приказывала. Притворялась колючей, чтобы скрыть мягкость.

– Уверена, мы не похожи, – яростно говорю я. Но теплое, тающее чувство появляется в моей груди, и я вонзаю ручку ложки в живот, чтобы остановить это.

«Скажи ему, прежде чем он сделает еще более нелепые сравнения».

Но когда я озираюсь и пытаюсь представить пространство без него, я не могу. Тишина удушает.

– Я выйду, – сообщаю я.

– Но уже поздно…

– Мне нужно подумать.

– О чем?

«О факте, что я убила твоего отца и ощущаю вину за это – и еще больше за то, что привыкла к твоему обществу…».

– О Яде Змеи! – почти кричу я. Он не будет спорить с этим. Я хватаю гримуар отца и иду к двери. – Одна, – добавляю я, слыша его шаги. – Я предпочитаю работать со сложными зельями одна.

– Я все равно не смог бы помочь. Я останусь тут и… не буду ничего трогать, – голос Йоссе игривый и слишком знакомый, и от него бабочки летают в моем животе.

Я делаю единственное, что могу, чтобы остановить их. Я захлопываю дверь и погружаюсь в работу.

14

ЙОССЕ

Я стараюсь не мешать, правда, но после пяти дней помощи Мирабель с ее лекарствами от рассвета до заката и экспериментов ночью в работе над противоядием от Яда Змеи, мне скучно, я ощущаю себя бесполезным. Будто вселенная смеется надо мной. Я предложил ей спрятаться и ничего не делать, и теперь я занимаюсь этим.