Текст книги "Дело о ядах (ЛП)"

Автор книги: Эдди Торли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

«Что ты наделал? – слова стучат у меня в ушах. – Ты предал своего лучшего друга. Под угрозой твои сестры».

И все же я продолжаю бежать, и правильность моего выбора подстегивает меня. Жизнь за жизнь. Три жизни, если вести счет.

Я выхожу через люк в полу в кондитерскую, подтягиваю Мирабель за собой и киваю мадам Бисет, когда мы бросаемся к двери. Но старуха бросает взгляд на редкое платье Мирабель и кидается за нами.

– Вот и нет, хитрый гульфик! – она опускает люк, и мука взлетает в воздух. Пока я кашляю, она бросается сквозь туман, как волк сквозь снег. – Что я говорила о шлюхах в моем магазине? – она ловит пальцами прядь волос Мирабель и фыркает. – Грязная вонючая шлюха. Если она заразная…

Я вонзаю локоть в пухлый бок мадам Бисет и выбегаю на улицу Сент-Оноре. Ее крики преследуют нас, пока мы бежим по улицам, пока мы не добираемся до Площади Побед и прячемся за магазином свеч. Еще рано, магазины темные и закрытые, даже тележек с товарами нет на улицах. Я отпускаю Мирабель и сгибаюсь, упирая руки в колени. Она прислоняется к стене, издает звуки, похожие и на всхлипы, и на смех.

Воздух тут пахнет дождем, а не похлебкой, и брусчатка блестит в свете раннего утра. Я глубоко дышу носом, пока напряжение не отпускает мои плечи.

– Не верится, что мы смогли, – говорю я.

– Не верится, что ты освободил меня, – темные глаза Мирабель большие от шока.

– Я же обещал.

– Да, но… – она смотрит в сторону, откуда мы пришли, потом на меня и пожимает плечами. – Значит, мы квиты, принц.

Она отталкивается от стены, поправляет изорванное красное платье и идет по улице, не оглянувшись. Не сказав «спасибо». Довольно грубо, учитывая, что я рискнул всем, чтобы помочь ей. Но это только половина причины, по которой мне не по себе: если она уйдет, она может пойти куда угодно. Сделать что угодно. В этом и заключается свобода, напоминаю я себе. Но здесь, когда город тянется в тысячах направлений, свобода кажется слишком свободной. Предупреждения Дегре кажутся вполне реальными. И вероятными. Она могла солгать о том, что не вернется к матери. Она могла спасти девочек, чтобы завоевать мое доверие. Возможно, она хочет привести Теневое Общество в канализацию.

Нет. Я видел выражение ее лица, когда она исцеляла девочек. Я видел, как она вздрагивала и съеживалась, когда Дегре осуждал ее за отравление. Она нас не предаст.

«Готов ли ты поставить на карту жизни Анны и Франсуазы?».

Ругаясь, я вытираю вспотевшее лицо туникой и бегу за ней.

– Куда ты идешь?

Мирабель ускоряет шаг.

– Не вижу, чтобы это было твое дело.

– Допустим, но я бы чувствовал себя лучше, если бы…

Она поднимает руку и оборачивается.

– Ты похитил и угрожал убить меня. Меня не волнуют твои чувства.

– Да, но я и спас тебя…

Она бросает на меня сердитый взгляд.

– Как я уже сказала, мы квиты, – она поворачивает за угол и движется по наклонным улочкам к Монтемартру – району на склоне холма с видом на центр города. Я смотрю, как она уходит, пальцы ног чешутся в ботинках.

«Ты не пойдешь. Ты больше ничего не можешь сделать».

Позади меня хрустят камешки, и я оглядываюсь. Волосы на шее встают дыбом, когда я смотрю на зловещие тени и затемненные углы. Дегре мог быть где угодно. Или ее мать Ла Вуазен. Даже если Мирабель не вернется в Лувр, Теневое Общество может схватить ее и заставить сообщить местонахождение моей родни.

Мои сестры в опасности, если она не будет надежно спрятана.

Я высоко поднимаю воротник, опускаю шляпу и следую за ней на расстоянии. Мы поднимаемся мимо убогих игорных домов и рядов домов терпимости с выкрашенными в красный цвет дверями.

– Я знаю, что ты все еще здесь, – говорит Мирабель с раздраженным вздохом. Она поворачивается и скрещивает руки на груди. – Почему?

Я поднимаю руки и выхожу из тени.

– Я только пытаюсь помочь. Дегре будет охотиться на нас. А город наводнен слугами твоей матери…

– Я знаю. Я буду избегать их.

– Как?

– Опять же, я не вижу…

На мостовой раздаются шаги. Прежде чем мы успеваем даже подумать о том, чтобы поискать укрытие, группа авокатов появляется из-за угла с полированными кожаными футлярами и напудренными париками. Мирабель расслабляется, но я остаюсь неподвижным, как камень, глядя в ее лицо, пока они не скрываются из виду, и она, наконец, смотрит на меня.

– Что? – шипит она.

– Если бы это был Дегре, ты была бы мертва!

– Что ты от меня ждешь?

– Что ты спрячешься. Как разумный человек, – я смотрю на дорогу, и мой взгляд останавливается на заброшенном магазине шляп между двумя игорными притонами. Там темно и скромно, окна заколочены, ступеньки рушатся. – Как на счет того места?

Брови Мирабель опускаются ниже, и она начинает качать головой.

– Только до вечера – чтобы Дегре нас не преследовал. Подожди, пока улицы не опустеют, и тогда ты сможешь раствориться в тенях полуночи.

– Солнце едва встало!

– Ладно. Не надо. Но мне придется за тобой идти. Для твоей защиты.

– Тебе больше нечем заняться?

– Я хотел бы увести сестер из этого города, мы не заберемся далеко, если Теневое Общество поймает тебя и заставит выдать наше убежище. Так что нет, у меня нет занятия лучше.

Мирабель запрокидывает голову и со стоном переходит дорогу к магазину шляп.

Я выжидаю, проверяю улицу и бегу за ней.

– Я слушаюсь, но ты все равно следуешь, – заявляет она, когда я догоняю ее на лестнице.

– Куда мне идти? Меня больше не ждут в канализации.

– В этом городе должен быть еще один заброшенный магазин. Желательно на противоположной стороне.

Я закрываю дверь магазина, и толстый слой падает стекает с изъеденных молью шляп и лент, свисающих над головой. Мы спотыкаемся в тумане, кашляем и задеваем друг друга. Я бьюсь коленом об длинную низкую стойку в центре комнаты, а затем врезаюсь в полки у задней стены. Они завалены пуговицами, нитками и загнутыми иглами, одна из которых впивается в мой палец. Даже полки меня не поддерживают.

Я так устал бороться – с Мирабель, с Дегре, с Людовиком и даже с мадам Бисет. Я до костей устал. Сильнее, чем после долгого дня мытья посуды в посудомойке.

Я падаю на пол у одного окна, вытягиваю ноги перед собой. Мирабель подходит к другому окну и смотрит в щель между досок.

Минуты идут медленно. Я смотрю, как розовые и оранжевые лучи восхода пересекают холм, озаряя соломенные крыши. Постепенно улицы заполняются телегами, экипажами и людьми, покупающими хлеб и сыр. В какой-то момент мне кажется, что я вижу человека в длинном черном пальто, идущего к магазину, и вскакиваю на ноги. Но потом я вспоминаю, что Дегре больше не носит свою форму, и опускаюсь.

Мирабель игнорирует меня с твердой решимостью, и я пытаюсь сделать то же самое, но мои мятежные глаза продолжают метаться к ней, блуждать по ее сжатой челюсти и скользить по ее длинной тонкой шее. Даже в грязном рваном платье и со спутанными волосами она одна из самых потрясающих девушек, которых я когда-либо видел.

«И тебе не стоит думать о ней так».

Но она говорит, что не была связана с нападением…

«Конечно, она так говорит».

Она смотрит на меня из-под темных ресниц.

– Что?

Мои щеки пылают. Я не собираюсь говорить ей, что восхищаюсь россыпью веснушек на ее носу, поэтому сразу перехожу ко второй части:

– Как ты могла не знать о нападении на Версаль?

– Я не входила в ближайшее окружение моей матери. Я понятия не имела, что она планировала отравить Короля-Солнца, штурмовать дворец или захватить Париж. Ничего подобного. Я была в таком же ужасе, как и ты.

– Я очень в этом сомневаюсь, – я вздрагиваю при воспоминании о крови, капающей из моих рук, о стене хищного пламени, о Ризенде, падающей на землю. Кошмары все еще преследуют меня.

– Я была достаточно напугана, чтобы бросить ей вызов, – говорит она своим рукам. – Отвернуться от семьи, Общества и всего, ради чего я работала всю жизнь.

«Ого, какая жертва. Как это, должно быть, ужасно – повернуться спиной к ведьме, крадущей трон…» – такой ответ сразу приходит на ум, но она выглядит такой несчастной, сидя там, обвив тощими руками колени, поэтому вместо этого я говорю:

– Ты не должна себя так чувствовать.

С ее губ срывается презрительный смех, и она смотрит на меня, приподняв бровь.

– Откуда ты можешь знать, что я чувствую, принц?

– Что ж, твоя мать оставила тебя умирать в руках своих врагов, и теперь ты в бегах без плана и защиты. Так что я могу представить, что ты чувствуешь себя брошенной, преданной, одинокой, обиженной. Продолжать? – она напрягается, но я не даю ей возразить и быстро добавляю. – Я ощутил такое, будучи нежеланным бастардом короля.

Она прикусывает губу и молчит так долго, что я думаю, что разговор окончен. Но затем она мягко говорит:

– Я так старалась. Я делала все, что она просила – все, чтобы заслужить ее одобрение. Когти дьявола, я была дурой. Как собака, выпрашивающая объедки.

Я мудро киваю.

– Уловка в том, чтобы не переживать. Если не хочешь их признания, они не имеют над тобой власти. Они не причинят тебе вреда.

Мирабель поворачивается ко мне, свет из окна падает на ее недоверчивое лицо.

– Ты не хотел одобрения короля?

– Нет.

– Я тебе не верю.

Я напрягаюсь. Даже она считает меня пресмыкающимся.

– Я не хотел этого годами. Можешь спросить кого угодно при дворе. Я был проклятием Его Величества.

Мирабель поджимает губы и изучает меня.

– А как насчет твоих сестер?

– Что насчет них?

– Очевидно, ты заботишься о них.

– Какое это имеет отношение к моему отцу?

Она закатывает глаза.

– Почему ты думаешь, что ты такой заботливый? Как ты думаешь, почему ты сейчас так отчаянно пытаешься стать героем? Чтобы доказать, что ты лучше Людовика?

– Во-первых, я лучше Людовика – это не сложно. Во-вторых, я люблю Анну и Франсуазу, потому что они единственные, кто когда-либо любил меня. Их защита не имеет ничего общего с угождением Его Королевскому Величеству.

– Как скажешь, – лицо Мирабель выражает сожаление – как будто я такой же грустный и растерянный, как она, а это определенно не так. Этот хныкающий мальчик, которому требовалось одобрение отца, умер целую жизнь назад. Я сам его похоронил.

– Не знаю, почему я так беспокоюсь, – бормочу я. – Было глупо думать, что отравитель понимает.

Мирабель вздрагивает, но я не извиняюсь. Ее темные глаза впиваются в мое лицо, но я отказываюсь смотреть на нее.

Наконец, она фыркает и смотрит в сторону.

– Ты начал разговор.

– Что ж, не следовало.

– Ладно.

– Ладно.

Мы сидим в тишине, проходят часы.

Принц и отравитель.

Заперты в одной комнате, но на противоположных концах света.

11

МИРАБЕЛЬ

Я сжимаю юбку кулаками – чтобы не пересечь магазин и задушить бастарда – и смотрю, как солнце медленно движется аркой по небу. Утро переходит в полдень, затем в вечер. Как бы мне ни хотелось покинуть это место, он прав – это будет безопаснее под покровом ночи. Поэтому я барабаню пальцами по полу и считаю секунды, пока не стемнеет, и я смогу освободиться от него.

Никогда в жизни я не встречала никого настолько упрямого. Намеренно упрямого! Сидит там со своим наплевательским отношением.

«Я тебя вижу! – хочу кричать я. – Ты так же отчаянно нуждаешься в одобрении, как и я. Может быть, даже больше, потому что ты слишком слеп, чтобы это понять».

Я оглядываюсь и надеюсь снова увидеть его взгляд – чтобы сделать резкое замечание. Но он задремал. Его длинные ноги вытянуты перед ним, руки заправлены за голову, шляпа частично приподнята над глазами. Во сне он выглядит моложе – его челюсть уже не напряжена, и он уже не хмурится. Прядь темных волос выскользнула из пучка на затылке и свисает с лица. Мои пальцы дергаются, необъяснимо желая убрать волосы ему за ухо.

Он невозможен. И бесит. А еще в отчаянии, одинокий и страдающий.

Как я.

«Ты не должна так себя чувствовать».

Я хочу сказать ему его слова. Не для того, чтобы втирать соль в его раны, а потому, что они правильные. Мы больше похожи, чем любой из нас мог бы признать. В другой жизни мы могли бы быть друзьями.

Но не в этой.

Он может быть бастардом, но он все еще королевич. Он вырос при дворе, не обращая внимания на голод, болезни и бедность, с которыми я боролась всю жизнь. А еще неоспоримый факт, что я убила его отца. Не знаю, почему я упустила эту довольно важную деталь, когда он спросил о Версале. Может, я не хочу принимать свою роль в этом; может, я менее виновата, чем мать и Маргарита, но вряд ли я безупречна. Или, может, причина корыстная. Он никогда бы не даровал мне свободу, если бы знал правду.

Йоссе настаивает, что не хотел ничего от Людовика XIV, но это ложь. В глубине души он любил отца. Отчаянно.

Потому мы пойдем разными путями. У меня есть план, и он не включает в себя скрываться, как трус, пока Теневое Общество разоряет город. Нет, если я могу помочь людям и успокоить нытье вины, толкающей меня в живот. Я встаю на колени и смотрю между досками, прибитыми к окну, ожидая, пока не пройдет половина ночи, и игорные залы по обеим сторонам умолкнут. Затем я собираю юбки и на цыпочках прохожу через магазин. В дверях я украдкой бросаю еще один взгляд на Йоссе – лунный свет танцует по острым граням его красивого, но раздражающего лица – и выхожу в холодную ночь.

Быстро осмотрев улицу, я направляюсь на юг, к реке. Точнее, в сторону Лувра.

Возможно, я не смогу изменить то, что сделала, но я могу попытаться искупить свою вину.

Я двигаюсь к центру города, мимо Пале-Рояль, который, без сомнения, наводнен сторонниками Теневого Общества, и собираюсь свернуть на улицу Сент-Оноре – улицу, граничащую с северной стеной Лувра, – когда чья-то рука вылезает из темной ниши и хватает меня за горло. Мгновение спустя пальцы скользят по моим губам, заглушая мой крик.

– Ты грязная мелкая лгунья!

Я ожидала увидеть Фернанда, Маргариту или другого высокопоставленного члена Теневого Общества. Но серо-зеленые глаза Йоссе смотрят на меня. Кончики его пальцев впиваются в кожу над моей ключицей.

– Невероятно, – бурчит он.

– Т-ты! – выдавливаю я, когда его рука соскальзывает с моих губ. – Ты спал.

– Нет. Я тебя проверял. И ты провалилась. Бежишь к матери, несмотря на твои милые обещания. Я должен был позволить Дегре убить тебя.

Я вырываюсь, но его хватка усиливается.

– Я не бегу к маме.

Йоссе прищуривается.

– Ты просто решила погулять мимо ее крепости?

– У меня есть план, – я снова отступаю, и на этот раз вырываюсь.

– И что это за план?

Я обвиваю грудь руками, потираю места, где его пальцы надавили на мою кожу.

– Не вижу в этом твоего дела, но я собираюсь дальше работать на Теневое Общество – как оно должно работать, – добавляю я, и он фыркает. – Убийство короля и захват города не были нашей целью. Мы всегда переживали за обычных жителей, варили лекарства и тоники от голода, любовные зелья.

– Не пойму, зачем для этого идти в Лувр. Ты же не думаешь, что последователи Ла Вуазен пойдут за тобой?

– Нет, но я могу украсть алхимические припасы.

Он притихает на миг. Его тяжелое дыхание вылетает паром между нами.

– Твои намерения благородны… если ты говоришь правду, – добавляет он после паузы. – Я не могу позволить тебе так рисковать.

– Почему? – я перебиваю его. – Обычные люди не стоят риска?

Его глаза вспыхивают.

– Я – простолюдин.

– Ты? Серьезно?

Он недовольно тянет за воротник.

– Мы ушли от темы. Я должен благополучно увести сестер из Парижа, прежде чем твоя мать найдет нас, поэтому я не могу позволить тебе поднимать шум, тебя не должны поймать. В любом случае это безумие – думать, что один человек может что-то изменить.

– Да, принц? – я делаю смелый шаг ближе, носки моих ботинок задевают его. Он на голову выше меня, но мое возмущение доводит меня до его уровня. – Разве я ничего не изменила, когда воскресила твоих сестер и Дегре?

– Да, но…

– Разве другие не заслуживают такой милости? – его рот приоткрывается, но я не позволяю ему говорить. – Я не прошу твоего разрешения. Я свободна делать, что хочу. Ты можешь продолжить свой путь, помочь мне или убить меня. И поскольку мы оба знаем, что третий вариант тебе не по вкусу…

Он срывает треуголку и проводит пальцами по взлохмаченным волосам.

– У меня нет времени помогать всему проклятому городу!

– И не надо. Беги обратно в канализацию, – я выхожу из ниши и продолжаю идти по улице Сент-Оноре к сторожке в стене дворца, хотя не совсем понимаю, как попасть внутрь. Возможно, когда будут меняться охранники…

Я останавливаюсь под навесом мясной лавки через дорогу и разглядываю ворота, их острые железные зубы вонзены в землю. Я запрокидываю голову и хмуро смотрю на валы, которые поднимаются выше крыш фахверковых домов.

– Ты хочешь смерти? – Йоссе материализуется рядом со мной, хватает меня за локоть и тянет по улице. – Тебя поймают в течение часа, если ты попытаешься там пройти. Идем. Я прожил здесь полжизни. Я проведу тебя внутрь.

– Я думала, у тебя нет времени помочь?

– Нет. Но у меня будет еще меньше времени, если тебя схватят.

Он ведет меня мимо дворца по мокрому берегу Сены, заводит в камыши. Холодная грязь проникает сквозь платье, и я дрожу от ночного ветра над рекой.

– Это не выглядит как дворец, – говорю я.

Йоссе хмурится и вытаскивает кинжал из ботинка.

Я с опаской смотрю на оружие, но не даю себе вздрогнуть.

– Ах, ясно. Ты все-таки решил меня убить.

– Мы оба знаем, что я тебя не убью, – он протягивает мне кинжал рукоятью вперед. – Обрежь волосы.

Я инстинктивно касаюсь кудрей.

– Зачем?

– А ты как думаешь? – он вертит руками вокруг своей головы, и это возмущает меня.

– Они не такие и растрёпанные.

– Тебя мгновенно узнают. Волосы – небольшая плата за спасение людей. Отрежь их.

Я нехотя беру кинжал и делаю, как он говорит, отрезаю кудри прямо над ушами. К тому времени, когда я заканчиваю, меня окружают кучки светло-каштановых волос – будто я постригла ягненка – и я молча оплакиваю длинные вьющиеся пряди, которые уносятся по реке. Мои уши еще никогда так не мерзли.

– Что теперь?

– Теперь мы ждем.

Мы сидим, дрожим, промокшие, вечность, пока очертания Лувра не становятся серо-розовыми. Когда солнце поднимается над водой, группа дворцовых горничных спускается по набережной, снимает платья и прыгает в Сену.

Я злобно улыбаюсь бастарду-принцу.

– Осмелюсь спросить, откуда ты знаешь, когда служанки приходят к реке купаться?

– Молчи и возьми платье.

– Они тебя узнают?

– Только если ты продолжишь говорить и привлекать их внимание.

Мы скользим на животах туда, где девочки оставили свою одежду, и я с кряхтением тяну за колючий комок шерсти. Еще теплое от тела, а подмышки немного влажные. Я смотрю на реку. Какая-то бедняжка вылезет из ледяной воды и не найдет ничего, кроме камней и камыша, но у меня нет времени чувствовать себя виноватой, потому что, когда я смотрю налево, я вижу, что Йоссе каким-то образом втиснулся в серое платье горничной. Я смеюсь и зажимаю рот рукой.

– Ни слова, – говорит он, злобно завязывая шнурки чепчика под подбородком.

Путь от реки до дворца короткий, и мы в мгновение ока добираемся до задней сторожки. К счастью, часовые в масках слишком заняты игрой в карты, чтобы заметить пару горничных в плохо подогнанной форме, поэтому мы склоняемся и без проблем проходим внутрь.

Внезапно нас окутывает бурная деятельность. Члены Общества в масках снуют во внутреннем дворе. Некоторые маршируют, другие сражаются с рапирами и кинжалами. Полковники в сливовых ливреях шагают по навесной стене, выкрикивая приказы. От этого зрелища у меня перехватывает дыхание. Я знала, что Общество велико, но поразительно видеть их всех в одном месте. И еще более тревожно видеть, как они тренируются, как настоящая армия.

Йоссе озирается, потом бросает на меня взгляд. Как будто я в одиночку завербовала каждого из них. Или просто забыла сказать ему, что у матери легионы солдат. Но я шокирована не меньше. Мы не такие.

– Идем, – тихо говорит Йоссе. – Хозяйственные постройки для прислуги находятся за замком, – он ведет нас вдоль навесной стены и вокруг ближайшей сторожевой башни, но как только он выходит во двор, он резко останавливается. Я врезаюсь ему в спину и начинаю ругать его за то, что я чуть не разбила нос, но он уже ругается за нас двоих.

– Черт, черт, черт.

В центре площади возведена массивная стальная клетка. Грубые решетки толщиной с мою талию возвышаются над стенами замка. Внутри фыркают и рычат дымовые твари Лесажа. Их около десяти – половина из них была создана во время битвы с парижской полицией, а другая половина – из процессии. Их полупрозрачные тела скользят и скользят друг по другу, словно клубок переливающейся пряжи. Трава и булыжники вокруг загона опалены, и столб дыма поднимается в небо. Я задыхаюсь от зловонного запаха серы.

Я создала этих монстров. Без моей алхимии они рассеялись бы как дым. Но я дала Лесажу силу сделать их осязаемыми. Я так хотела проявить себя перед матерью, что не учла последствия. Как и не учла последствия создания яда, которым она убила короля. Может, Йоссе прав. Если бы я не так жаждала признания, я была бы благоразумнее. По крайней мере, мне следовало изменить глоток крови, чтобы и я могла контролировать животных. Они наполовину мои.

«А это значит, что когда Лесаж снова их отпустит, вина будет наполовину твоей».

Мы бежим по узким тропинкам вокруг клетки, меня кусают за пятки стыд и сожаление. Звери стреляют огнем нам в спины, пытаясь сжечь все, что движется, и мы едва уклоняемся. Мои ноги горят, как будто их заклеймили горячей кочергой. Ботинки Йоссе шипят, когда он бежит по луже, но, похоже, мы легко отделались. Длинная очередь слуг с покрытыми волдырями руками и опаленными нижними юбками ковыляет в замок через скрипучую деревянную дверь возле кучи мусора.

Мы встаем в очередь, и я нервно смотрю на других слуг, тяжело нагруженных бельем, тачками и посланиями. Мы будем выделяться, как фиалка среди белладонны без обязанностей.

– Расслабься, – шепчет Йоссе. Он хватает ведро с водой, ожидающее за дверью, и прижимает его к бедру. Затем он ведет нас по коридору и мимо кухонь, от которых пахнет рожью и жареной уткой, к угловой лестнице.

Я беру на себя инициативу, веду нас в глубины дворца. По мере того, как мы спускаемся, воздух становится холоднее, пощипывая мою кожу, ощущаясь сырым и тяжелым в моих легких. Пахнет гнилью и мочой, я закрываю рукавом нос и ускоряю шаг. Хотя я скучаю по своей работе и Грису, я не скучаю по этому жалкому месту.

Двери расплываются мимо, разветвляясь на камеры содержания и камеры пыток, и какофония несогласованной музыки следует за нами по извилистым коридорам: звон железных наручников, крики охранников и вопли боли заключенных. Меня охватывает дрожь, и последние несколько шагов я практически пробегаю к знакомой серой двери.

Я приседаю и проверяю щель, чтобы убедиться, что комната пуста – даже Грис не должен работать в такой ранний час – и врываюсь в лабораторию. Ноги несут меня прямо к доске, и я провожу пальцами по дереву, касаясь каждой бутылки, склянки и ложки. Ожидая, что они встретят меня, как старых друзей. Но все кажется холодным и незнакомым. Теплый, едкий воздух нападает на меня, как букет ужасных воспоминаний: пенящиеся губы Людовика XIV, создание Яда Змеи для матери, рука Лесажа, истекающая кровью по всей поверхности.

Это место – жестокая издевка над моей садовой лабораторией. Оскорбление Теневого Общества.

Я ненавижу это.

– Очаровательно, – говорит Йоссе, рассматривая полки. Он наклоняется, чтобы осмотреть аханор, распахивает дверь печи, а потом закрывает.

Я хлопаю его по тыльной стороне ладони.

– Ничего не трогай. Стой там и наблюдай.

Он ворчит, но направляется к двери. Я достаю из шкафа несколько пустых ранцев и приступаю к работе, стремясь убраться их этого места. Я зачерпываю пригоршни свежей зелени и убираю банки сушеной в мешки, а затем беру ступки, пестики и пузырьки. Все, что мне нужно, чтобы возобновить исцеление. Будет очевидно, что лаборатория разграблена, но я должен собрать как можно больше.

Очки Гриса зовут меня из-за гвоздя у очага, и я провожу пальцем по кожаному ремешку, больше всего на свете желая его помощи. Но я оставляю очки в покое. Лучше, если он не вовлечен в это безумие. Было бы эгоистично просить его пойти на такой риск. И я не уверена, что он будет на моей стороне. Я могу быть его лучшим другом, но мама его спасительница. Не говоря уже о том, что я работаю с королевской особой – пусть он и внебрачный, но и другим я тоже помогала.

Через несколько минут меня ждут три набитые сумки у двери, и я балансирую на табурете, тянусь за еще одной веточкой можжевельника, когда Йоссе ругается и ныряет за скопление котлов в углу.

Только такое предупреждение я получаю.

Через секунду дверь распахивается, и Грис входит в лабораторию, как будто мое желание вызвало его. Он сразу же замечает меня на табурете, и мешок очанки в его руках падает на пол.

– Знаешь, что происходит с горничными, которые воруют у Общества?

Его голос гремит по полкам, как грохот пушки, и я стою, парализованная, впервые видя его таким, каким видели другие. Не как моего умного и доброго лучшего друга, но кого-то, кого следует опасаться; он высокий, как дом, и толстый, как бык, с мускулистыми руками и широкой вздымающейся грудью. Его руки сжимают мое запястье, но прежде чем он успевает сбросить меня с табурета, я сбрасываю чепец и кричу:

– Грис! Это я!

Его глаза расширяются, и он отпускает меня, пятясь к столу.

– Мира?

Вблизи я вижу, что его обычно загорелое лицо смертельно бледно, а туника такая помятая и в пятнах, что я сомневаюсь, что он менял ее за несколько недель. Мешки под глазами цвета нового синяка: пурпурно-красные, переходящие в синий. Мать заставляет его работать без отдыха.

– Ты жива, – выдыхает он. – Как? Где ты была? Почему ты одета как горничная?

– Думала попробовать свои силы в уборке, – я усмехаюсь, но Грис продолжает моргать, словно я собираюсь исчезнуть. Он осторожно касается моей щеки. Я наклоняюсь, нежное прикосновение кончиков его пальцев посылает по моему телу волны шока. Я кладу свою руку на его, и из моего горла вырывается вскрик – облегчение, утешение и то, что я не могу выразить словами. Это как пробудиться от ужасающего кошмара в мире яркого золотого солнечного света.

– Ты жива, – снова говорит он, обнимая меня. – Все будут счастливы. Ла Вуазен сказала, что члены королевской семьи отказались вести переговоры за твою жизнь и убили тебя, чтобы отправить нам сообщение. С тех пор Общество в ярости, планирует ответный удар.

Ложь. Как всегда.

– Мать отказалась вести переговоры ради моей жизни.

Грис приподнимает тяжелую бровь и ведет меня к табурету.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда члены королевской семьи сообщили, что схватили меня, она разрешила им убить меня.

Он втягивает воздух и качает головой, его медовые кудри развеваются.

– Нет. Она бы не…

– Ты уверен?

После долгой паузы он падает на табурет рядом со мной, как пустой мешок.

– Я уверен, что она думала, что это единственный вариант. Или что твое спасение подвергнет Общество слишком большому риску. Или, может быть, это была демонстрация веры – она ​​знала, что ты можешь сбежать. Кстати, как тебе это удалось? Члены королевской семьи никогда бы не отпустили тебя, если… – в его голосе появляется нотка удивления. – Ты убила их?

– Я позаботилась о них, – твердо говорю я, сжимая пальцы, чтобы избавиться от дискомфорта в животе. Технически это правда, но Грис никогда бы не догадался, что я буквально позаботилась о наших врагах.

– Так зачем приходить в лабораторию? Почему бы не пойти прямо к Ла Вуазен и не рассказать ей хорошие новости? Было неправильно с ее стороны бросить тебя, но теперь, когда от королевской семьи избавились… – Грис вскакивает на ноги. – Это все изменит.

– Я не вернусь в Теневое Общество, – вставляю я.

– Почему нет? Тогда зачем ты здесь? – его взгляд блуждает по разрушенной лаборатории, останавливаясь на переполненных сумках.

– Мама так одержима захватом города, что забыла, что наш самый важный долг – перед людьми. Пока она занята раздачей яда и местью, я планирую возобновить приготовление настоек и лечебных средств, и мне нужны для этого припасы.

– Но волнения носят временный характер. Пока мы не успокоим несогласных.

– И когда это произойдет?

Грис впивается пальцами в волосы.

– Что ты ждешь от своей матери? Дворяне клянутся в верности, а затем предают ее направо и налево. Она попросила их внести средства на восстановление торговых лавок и домов, сожженных во время шествия. Они не только отказались, но и собрались против нее! Они не оставили ей выбора. Единственное, что мы можем придумать, – это пригрозить им Ядом Змеи.

Тихий вдох звучит за котлами. Грис прищуривается и поворачивается.

– Вот видишь! – я сжимаю плечо Гриса и разворачиваю к себе. Он чуть не падает со стула. – Это никогда не прекратится! А что тем временем происходит с простыми людьми? О них забыли, как всегда. У меня нет желания участвовать в убийствах и кровавой бойне матери. Я хочу дарить жизнь, – и искупить вину, но я знаю, что лучше не признавать это вслух. Грис будет утверждать, что нам не о чем сожалеть. – Я не буду заставлять тебя помогать мне против твоей воли. Только не говори маме, где я. Или что я делаю. По крайней мере, пока что.

Грис поджимает губы и смотрит на меня, как в первый раз, когда я предложила изменить некоторые рецепты мамы.

– Я не сделаю ничего плохого Обществу, – заверяю я его. – Только то, что мы всегда делали. Подумаю о людях.

В конце концов, он кивает.

– Что мне нужно делать? И скажи, пожалуйста, что ты не собиралась со всем этим проходить мимо носильщиков? – он указывает на треснувшие ранцы.

– Это не так уж много…

– Хорошо, что я поймал тебя, иначе ты действительно погибла, – он зажимает переносицу и бросает на меня испепеляющий взгляд. – Я доставлю все необходимое, а также несколько чайников и котлов, чтобы ты не была ограничена небольшим количеством лекарств. Просто скажи, где тебя найти.

– Спасибо! – я обнимаю его и целую в щеку. – Можешь есть мою порцию мяса в течение месяца.

Это заставляет его смеяться; это глупое обещание я давала, когда хотела, чтобы он вычистил мою долю котлов, когда мы были детьми. Я с обожанием смотрю на его лицо. С этой широкой улыбкой в ​​ глазах, он выглядит почти как прежде, если не обращать внимания на фиолетовые мешки под глазами.

Грис взъерошивает остатки моих волос.

– Мы семья. Я на все готов ради тебя, Мира. Ты знаешь это.

Его нежные слова проникают мне под ребра, словно кинжал, и улыбка тает на моих губах.

«Как ты можешь так его предавать?».

Но это не предательство, просто я умолчала, что была связана с королевичами – и это для общего блага, как всегда говорит матушка.

– Я работаю в заброшенном магазине шляп на улице Наварин в Монтмартре. Между двумя игорными домами.