Текст книги "Дело о ядах (ЛП)"

Автор книги: Эдди Торли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Я закрываю глаза и прижимаюсь к неровному полу, пока боль не расцветает во лбу. Если я ничего не сделаю, члены королевской семьи убьют меня с первыми лучами солнца. Если я вернусь в Лувр без их тел, мама сделает то же самое.

Это безнадежно. Невозможно.

«Нет ничего невозможного, – я вспоминаю вызывающий голос отца. – Думай!».

Мое сердцебиение учащается. Мои мысли путаются. В чем-то моя ситуация похожа на разработку новых зелий в лаборатории. Все, что мне нужно сделать, это провести расчеты, найти подходящие ингредиенты и заставить обстоятельства сложиться в мою пользу.

Алхимия в чистом виде.

Вот что я знаю: этот бастард не может позволить себе убить меня. Его сестрам нужно мое противоядие.

Выдохнув, я поднимаюсь с земли, как труп, поднимающийся из мертвых.

– Ваш план никогда не сработает, – говорю я. – Не без моей помощи.

8

ЙОССЕ

Дочь Ла Вуазен останавливает меня бездонными черными глазами. Алая кровь течет из пореза на ее лбу к подбородку. От этого волоски на моих руках встают дыбом.

– Т-ты жива, – лепечу я как дурак. – Я думал…

– Этот жуткий капитан полиции ушел, и нам стоит поговорить разумно, принц, – она делает акцент на титуле.

Я кашляю и пячусь.

– Как ты узнала…

Ее улыбка становится шире.

– Ты связал мне руки, не уши. Как жаль, что Анне и Франсуазе нездоровится. А дофин и королева в порядке? Ужасные условия убежища тоже не помогают.

Возмущение пылает на моих щеках, и я провожу ладонью по волосам. Я хочу кричать. Или что-то ударить. Почему я назвал их имена? Еще одна серьезная ошибка. Чем больше я нервничаю и бормочу, тем больше девушка улыбается. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю носом. Спокойно.

– Я научился не вести переговоры с твоим видом, – я указываю на смятое послание ее матери. – Ла Вуазен тебя не хочет, значит, ты бесполезна.

Я разворачиваюсь, поднимаю шляпу с пола и опускаю на голову. Ручейки грязной воды текут по моему лицу и пропитывают мое пальто. Фантастика. Вдобавок ко всему, у меня будет сырая бессонная ночь.

– Я не бесполезна, – отрывистый голос девушки преследует меня по туннелю. – Я им нужна. Твоим сестрам.

– Нам от тебя ничего не нужно, – парирую я.

Мы оба знаем, что это ложь.

– Мы найдем лечение в другом месте, – говорю я.

– Нет. Не найдете.

– Да. Найдем, – рявкаю я на девушку. Мирабель. Но я не собираюсь называть ее по имени. Нет, если Дегре собирается убить ее утром. Это все равно, что назвать курицу, которую вы собираетесь зарезать на ужин. – Девочки сильные. Они смогут добраться до Савойи.

Она медленно качает головой.

– Обычный врач не может им помочь, и они никогда не доберутся туда. Никто из вас.

– Откуда тебе знать?

– Блокада вокруг Парижа защищена магией. Никто не входит и не покидает город без согласия моей матери.

– Магия? – кричу я, возвращаясь туда, где она лежит.

Она кивает.

– За этим стоит Лесаж, так что все прочно. И опасно.

– Ты лжешь, – торопливо говорю я. – Ты скажешь что угодно, чтобы спасти свою шкуру.

– Как думаешь, почему королевская армия еще не штурмовала город и захватила его?

Я стону и сжимаю кулаки, желая кого-нибудь задушить – в основном себя.

– Ты – сын короля, – продолжает она шелковистым и гипнотическим голосом. – Ты можешь делать то, что считаешь нужным. Освободи меня, и я помогу твоим сестрам.

– Я внебрачный сын короля. Я – никто.

Она закатывает глаза.

– У тебя много влияния. И ты дурак, если позволишь этому упрямому капитану полиции указывать тебе, что делать.

– Этот упрямый капитан полиции – мой лучший друг.

– Жаль, что это твой лучший друг. Твои сестры заслуживают жизни, и я тоже. По крайней мере, ты мне должен. Выбрось своего ужасного друга из головы и найди способ.

Выхода нет. Неужели она этого не видит? Мы все обречены.

Я поворачиваюсь и бреду по мутным лужам, выкрикивая ругань, которая гналась за мной по туннелю.

* * *

– Хлеб черствый, – ворчит Людовик, как только я вхожу в нашу комнату. Он ковыряет корку и бросает ее в лужу, где она мгновенно тонет в серой грязи.

Обычно я могу игнорировать его ворчание, но не сегодня. Не вдобавок ко всему. Я топаю туда, где он сидит, прислонившись к стене со скрещенными лодыжками, и выдергиваю оставшийся хлеб из его пальцев. Он затхлый – достаточно твердый, чтобы отколоть зуб, – но даже если бы это было не так, Людовик пожаловался бы.

– Мои извинения, – бормочу я. – Я уберу это с глаз долой и скажу мадам Бисет, чтобы завтра приготовила сахарное печенье, – потом себе под нос добавляю. – Мы бы не застряли здесь и ели этот черствый хлеб, если бы ты выполнил свою роль во время шествия.

– Сколько раз я должен тебе говорить? Я попытался подвести тележку к кондитерской, но улицы были непроходимы. Меня раздавили бы. Не я виноват, а твой неадекватный план.

Я начинаю спорить, но признание девушки насчет защиты вокруг города останавливает мой язык. Людовик может быть прав. От этой мысли меня мутит.

Бросив на него взгляд, я прохожу через комнату, ломаю хлеб пополам и передаю половину Мари. Обычно она шепчет в знак благодарности и тихонько грызет, но теперь она заливается слезами. Конечно.

– Где, черт возьми, Дегре? – кричу я. Я хочу свернуть ему шею за то, что он оставил меня заниматься моей родней в одиночку.

– Он ушел наверх, – лепечет Мари. – Сказал, ему нужно выпить.

– Как и всем нам, – ворчу я.

– Сколько еще мы будем есть эти огрызки? – продолжает она. – Когда мы уйдем отсюда? – она смотрит на меня мокрыми голубыми глазами, и я не могу терпеть слезы. Я забираю хлеб – она даже не возражает – и иду к Франсуазе и Анне. Те, к счастью, молчат. Им не хватает сил, чтобы сесть, но они улыбаются, когда я опускаюсь рядом с ними.

Они берут хлеб рьяно, и Анна запихивает весь кусок в рот. Она не успевает проглотить, ее тело содрогается, и крошки летят мне на колени. Она сжимается рядом с Франсуазой и пропадает под их мокрым бесцветным одеялом.

– Это возмутительно, – вопит Людовик. – Мы с Мари не можем быть без еды.

– Поздно, – я жестоко улыбаюсь. – Черствый хлеб вам не по зубам. Думай об этом как о посте. Ты всегда был таким набожным. Что может быть более благородным, более христианским, более царственным, чем кормление бездомных бастардов? Отец гордился бы.

Тонкие губы Людовика сжимаются в линию, и он прислоняется к стене, неохотно фыркая. В отличие от меня, он всегда был набожным человеком, ходил на мессу с отцом с тех пор, как научился ходить. И, в отличие от меня, ему небезразлично, что подумает наш умерший отец.

Он переплетает пальцы, закрывает глаза и начинает молиться. Вслух. От его голоса у меня мурашки по коже, но, по крайней мере, его жалобы не адресованы мне. Хотя мне, вероятно, следует извиниться перед Богом – я сомневаюсь, что даже Его терпение бесконечно, чтобы выдержать стоны моего сводного брата.

Когда я снова смотрю на двух своих младших сестер, у меня перехватывает дыхание. Они почти неузнаваемы, с впалыми щеками и такой прозрачной кожей, что я могу видеть каждую синюю вену, тянущуюся по их рукам. Как до этого дошло?

Я провожу пальцами по их волосам. Не так давно они были густыми и сияющими, перевязанными лентами с бантами. Теперь они хрупкие и отлетают клочьями.

– Йоссе? – бормочет Франсуаза. Ее пальцы сжимают мои, так слабо, будто она привидение. Меня убивает мысль, что те же руки собирали бобы в саду, помогали Ризенде нести белье и дергали меня за волосы, когда она садилась мне на плечи. Свирепый кашель сгибает ее пополам, и ее рука ускользает. – Почему ты всегда должен покидать нас? – спрашивает она с тихим вздохом. – Так холодно без тебя…

Колючки вонзаются под моей кожей и проникают в мое сердце. Я бы отдал все, чтобы занять их место, чтобы забрать их боль. Мои глаза горят, но я смахиваю слезы. Я нужен девочкам, должен быть сильным.

– Тише, я сейчас здесь, – я снимаю свой камзол и накидываю ей на плечи. – Я не хочу покидать вас, но я должен найти выход из Парижа и доставить вас к врачу.

Она прижимается ко мне.

– Людовик говорит, это безнадежно. Мы все тут умрем. Мы с Анной – первые.

– Что он сказал? – гнев вспыхивает во мне, и я хмуро смотрю на Людовика, который все еще молится в углу. – Вы не умрете, – обещаю я. Она смотрит на меня стеклянными голубыми глазами. Ее легкие хрипят с каждым слабым вдохом. – Я не дам вам умереть.

Я думаю о дочери Ла Вуазен в туннеле. Она может им помочь – я видел, как она спасла жизнь Дегре, – но она никогда не согласится.

– Расскажи нам историю, – Франсуаза дергает меня за рубашку.

– Хорошо. Что бы вы хотели? О заколдованном медальоне? Или лошади королевы фей? – я протягиваю руку поверх Франсуазы, чтобы коснуться Анны. – Я знаю, что это твоя любимая.

Анна не отвечает. Нахмурившись, я снова подталкиваю ее. Сильнее. Ее кожа под платьем кажется холодной, и она неестественно неподвижна. Не кашляет. Еле дышит.

Вдруг я тоже не могу дышать.

Я вскакиваю на ноги. Франсуаза с криком падает с моих колен, но нет времени ее утешать. Я приседаю рядом со своей младшей сестрой.

– Энни, проснись, – говорю я, мягко подталкивая ее. Ее лицо склоняется в сторону, как обвисшая, сломанная головка цветка. – Просыпайся! – я трясу ее сильнее. Мой голос кажется мне чужим, слишком высоким.

Людовик перестает молиться. Мари кричит и закрывает рот ладонью.

– Не дай ей умереть, – причитает Франсуаза, хватаясь за руку Анны. – Йоссе, не дай ей умереть! Ты обещал.

Мой взгляд отчаянно облетает комнату и останавливается на сумке с припасами, которую мы взяли у дочери Ла Вуазен. Я уже несколько раз пытался воссоздать лечебное средство – это не выглядело так сложно, когда она исцеляла Дегре. Но паста всегда разделяется и пахнет неправильно, и я не собираюсь разрезать сестер, чтобы проверить свою работу. Я стискиваю зубы, чтобы не зарыдать. Спасение моих сестер в пределах досягаемости, но ингредиенты в моих руках бесполезны.

Но не в ее.

Я подхватываю Анну, забираю сумку алхимических припасов и спешу в туннель. Пусть Дегре меня наказывает. Пусть Ла Вуазен найдет нас и пытает. Пусть я сгнию в Аду за то, что вру девушке и использую ее. Я не могу сидеть и смотреть, как Анна умирает.

– Что ты делаешь? – кричит Мари. – Дегре сказал…

– Мне плевать на его слова!

Мари закрывает лицо руками. Франсуаза продолжает визжать. Людовик становится белым, его глаза округляются от ужаса.

– Я не позволю! Если ты развяжешь отравительницу, она убьет всех нас.

Я не слушаю их, прижимаю тельце Анны к груди, спешу во тьму.

9

МИРАБЕЛЬ

Я почти спала, когда крики звучат в туннеле, а с ними шлепки ног по камню. Я поднимаюсь. Холод страха бежит ручейками по шее, и я дрожу, глядя во тьму. Бастард идет убить меня – или, точнее, офицер. Зачем ждать до утра? Единственное, что мне дали безрассудные переговоры, – это на несколько часов меньше жизни.

Шаги становятся громче. Ближе.

«Двигайся, Мира».

Я бьюсь о свои путы, но веревки глубже врезаются в мои запястья. Неблагодарные королевские особы! Исцеление капитана полиции должно было убедить их в том, что Теневое Общество не так уж и плохо – что некоторые из нас все еще разумны и способны на невероятные, спасающие жизнь новшества.

«Так тебе и надо, что ты предала нас», – шипит мама.

Разочарованный крик вырывается у меня из горла, но я не знаю, на кого я кричу: на мать за то, что она права, на членов королевской семьи за бессердечие или на себя за такую ​​глупость.

– Ты! Девчонка! – голос бастарда эхом раздается из-за угла, грубый, напряженный и маниакальный. Секунду спустя он выходит из теней и бросается ко мне, как бык. Уверена, мерзкий офицер близко. Паникуя, я прижимаюсь к мокрой стене и вжимаюсь в камни. Я напрягаю каждый мускул, ожидая удара по голове или мечом по ребрам, но вместо этого чувствую свист воздуха. Мальчик падает рядом со мной на колени, неся вялый мешок с чем-то.

Нет.

Кого-то.

– Исцели ее, – умоляет он.

Я моргаю, глядя на него. У меня в ушах, должно быть, выросла плесень. Или, возможно, они отмерзли.

– Пожалуйста, – выдавливает он. В тусклом свете я могу разглядеть слезы, текущие по его лицу, и фигуру в его руках – маленькую девочку. Бледную и тонкую. Очень-очень тихую.

– Ты пришел не убивать меня? – шепчу я.

– Ты сказала, что можешь спасти ее, – он изо всех сил пытается говорить ровно, но его плечи вздрагивают, и он прячет лицо в лоскутках платья маленькой девочки. – Сделай это. Я дам тебе все, что ты хочешь.

Я поджимаю губы и жду, пока он встретится со мной взглядом.

– Ты знаешь, чего я хочу.

Бастард сглатывает, но кивает.

– Я отпущу тебя, клянусь. Только помоги ей. Быстро.

«Он врет, – голос матери трещит, как хлыст. – Ты знаешь, что он не выпустит тебя. Не давай одной жалкой девочке затуманивать твой разум и угрожать всему, чего мы достигли».

«И чего мы достигли?» – хочу я кричать на нее. Чем правление железным кулаком лучше Короля-Солнца, бросившего простых людей?

Я смотрю на девушку и трогаю атласный подол ее платья. Она не была заинтересована ни в чем из этого – она ​​попала под перекрёстный огнь. Как и я. Мы все – пушечное мясо на войне наших родителей.

Голос матери становится громче и отчаяннее: если они выживут, дворяне продолжат восстания против нас. Но я стискиваю зубы и изгоняю ее из головы. Я танцую, как марионетка на струнах Общества. Они отказались вести переговоры ради моей жизни. И запретили мне входить в лабораторию. Я им ничего не должна. Я предпочитаю придерживаться первоначальной цели Теневого Общества и полагаться на свои лечебные смеси – твердо придерживаться своих убеждений, как отец, – чем быть отравленным силой и амбициями, как матушка.

– Разрежь веревки, – говорю я. – У нас мало времени.

Приглушенно вздохнув, бастард кладет девушку на пол и разрывает мои путы. Сначала мои руки отказываются двигаться. После того, как я была связана столько дней, они хрустят, не слушаются, а мои плечи горят. Я стискиваю зубы и вывожу руки вперед, выкрикивая поток проклятий, которые посрамят даже Фернанда. Затем я ползу по луже туда, где лежит маленькая девочка. Она едва дышит.

– Хорошо… я могу работать здесь, но я бы предпочла лучшее освещение и более сухой пол.

Бастард смотрит то на сестру, то на меня, а затем на туннель, кусая губу.

Я раздраженно выдыхаю.

– Чем больше времени ты теряешь на недоверие ко мне, тем хуже ей становится. Я тебе не враг. Я ничего не знала о нападении на Версаль, я помогла тебе спастись от зверей Лесажа и исцелила капитана полиции, когда мне следовало его убить.

Он смотрит на меня, впервые за несколько дней смотрит мне в глаза, затем поднимает девочку и кивает мне идти за ними. Никто из нас не говорит, пока мы несемся в кромешной тьме. Мне нужна вся моя концентрация, чтобы перемещаться по покрытому слизью полу, благодаря моим затуманенным глазам и слабым, ноющим мышцам. По щекам стекает пот, но я приветствую влажность. Значит, у меня кончилась лихорадка.

Мы обходим несколько углов и поднимаемся в комнату, освещенную мерцающими факелами. Как только я прохожу под решеткой, тихий разговор прекращается, и три пары голубых глаз глядят на меня. Я киваю каждому из них, но члены королевской семьи не отвечают на мое приветствие. Мадам Рояль, которая выглядит примерно на мой возраст, смотрит на меня, как на ходячую чуму, морщит нос и щурится. Девочка рядом с ней, чуть более старшая копия той, что была в руках Йоссе, прячется за юбки своей старшей сестры, а дофин сидит в дальнем углу, его светлый парик свисает на его раздраженное лицо, его руки скрещены на сине-золотом камзоле.

Он вскакивает на ноги.

– Это безобразие! Она нас отравит. Или атакует нас злой магией.

Мари визжит и закрывает лицо руками.

– Достаточно! – кричит бастард. – Она никому не причинит вреда, – он смотрит на меня, осмеливаясь возразить ему. – Она здесь, чтобы помочь Анне и Фрэнни.

– Будь разумным, Йоссе! Ты не можешь поверить в это, – говорит Людовик.

– Должен, – бастард – видимо, Йоссе – отворачивается от дофина и ставит девочку на землю. Он поправляет ее платье и заправляет ее волосы цвета красного дерева за ухо, его пальцы удивительно нежно скользят по ее щеке.

– Это еще один из обреченных и безрассудных планов, – говорит Людовик опасным голосом. – И я этого не допущу.

Йоссе приближается к нему.

– У тебя есть предложение получше? Нам дать малышкам умереть? Или, может быть, тебе все равно, потому что мы бастарды?

Когда Людовик не отвечает, Мари выходит вперед, заламывая руки поверх покрытых грязью юбок.

– Конечно, мы не хотим, чтобы девочки умирали. Это просто… – она снова смотрит на меня и морщится.

Я поднимаю подбородок и сжимаю кулаки. Разве они не видят, что я пытаюсь помочь?

«Ты не всегда помогала».

Осознание этого заставляет меня отступить на шаг, и я внезапно не могу смотреть им в глаза. Людовик XIV был не просто королем. Он был их отцом.

И я убила его.

Не намеренно. Я не могла знать. Я вонзаю ногти в ладони, чтобы отогнать его раздувшееся лицо. А потом выдыхаю и киваю на принцессу без сознания.

– Нужно спешить…

Мари закрывает глаза и прижимает пальцы к ладоням – идеальная аристократка – но как только я прохожу к девочке, она оббегает меня и закрывает своим тонким телом младшую сестру.

– Прошу, не навреди ей.

Мои брови приподнимаются в шоке. Полнокровная принцесса жертвует собой ради бастарда. Маргарита не сделала бы так ради меня, а наша кровь идентична.

– Хватит глупостей, – рявкаю я, чтобы скрыть потрясение и долю вины. – Если будете мне мешать, девочка умрет. Не я тут в опасности.

Уже нет.

Мари смотрит на меня, ее глаза, полные слез, разглядывают каждое мое движение. От этого моя кожа покалывает.

– Принеси факел и чашу, – говорю я, чтобы она перестала пялиться, словно я – не человек, а что-то другое. – Живо!

Прикрывая вопль ладонью, она спешит по комнате, приносит мне факел. Йоссе добывает чашу, и я быстро смешиваю пасту. Они явно лазали в моих припасах. Мне хватало трав на шесть доз, но теперь хватит только девочкам, может, еще на одну.

– Кинжал, – говорю я Йоссе властным тоном.

– Нет! – кричит Людовик. – Ей нельзя доверять оружие, – но Йоссе достает кинжал и протягивает рукоятью ко мне. Он держится за рукоять дольше, чем необходимо, его глаза предупреждающе светятся.

Я выдергиваю кинжал, злясь из-за его неуверенности, и тем более тем, как его беспокойство проникает в меня. Мои пальцы дрожат, когда я наношу мазь на живот девушки. Лезвие соскальзывает, когда я прижимаю кончик к ее телу. Я делала это только один раз. Что, если это было удачей? Состояние этих девочек ухудшалось неделями, а не минутами. Что делать, если уже слишком поздно? Что, если я убью ее?

«Однажды ты станешь великим алхимиком – даже лучше меня».

При первом виде крови Мари хныкает и крепко сжимает плечи маленькой девочки. Ботинки Йоссе упираются мне в спину. Даже Людовик замолкает и наклоняется вперед, чтобы посмотреть.

Я тяжело сглатываю и задерживаю дыхание, пока кровь смешивается с густой серой мазью. Когда кожа девочки становится менее бледной, я выдыхаю с облегчением. Я хочу прыгать, танцевать и кричать от радости, но держу голову.

– Плотно прижмите ее платье к ране и постоянно давите, – я показываю Мари, как это делать. – И приведите другую девочку.

Мой голос стал сильнее. Мои руки устойчивы.

Это то, кем я являюсь, для чего я рождена.

Я представляю, как отец обнимает меня и кружит по лаборатории, как когда-то давным-давно – когда я впервые правильно сварила снотворное. Слабое эхо его смеха грохочет в моих ушах, когда я повторяю процесс со старшей девочкой, Франсуазой. Но ее лечение оказывается намного сложнее. Она корчится и пинается так сильно, что Йоссе приходится прижимать ее плечи к полу. Я работаю как можно быстрее, и, как только кровь пущена и раны у обеих забинтованы, я опускаюсь на ледяной пол. Несмотря на лужи и зловоние, мне хочется прижаться пылающим лицом к холодному камню и спать несколько дней.

Мари прислоняется к стене и обмахивает румяные щеки, смотрит на меня то с восторгом, то с недоверием. Йоссе ходит по комнате, как лев, сторожащий своих львят. А Людовик мрачно сверлит Йоссе взглядом, ворча и ругаясь под нос. Я знаю эти сжатые зубы и оскал – ту же горечь я сто раз видела на своей сестре. Хотя я сомневаюсь, что эти двое дружат, чтобы это поведение было приемлемым. Хоть мы с сестрой ссоримся чаще, чем ладим, это все еще пропитано любовью. Я так думаю.

«Что ты сейчас делаешь, Марго?» – она переживает за меня? Умоляла матушку забрать меня отсюда? Или рада, что осталась единственной дочерью Ла Вуазен?

Йоссе устает расхаживать и садится рядом с девочками. Его верность поражает: то, как он поправляет свой плащ на их дрожащих телах и приглаживает их тусклые кудри, как нежность его лица смягчает острые скулы и поджатые губы. Я разглядываю тонкий слой щетины на его подбородке, и как темные волосы падают на его глаза. Он младше, чем я думала – может, на год-два старше меня – и красивый, пока не угрожает меня убить.

– Нравится, что ты видишь, отравительница? – гнусавый голос Людовика звенит в комнате.

Я дергаюсь и отвожу взгляд.

– Я не знаю, о чем ты.

Смех Людовика жестокий.

– Ты практически пожираешь моего брата-бастарда глазами. Если хочешь, можешь забрать его. Он был бы весьма полезен в твоей работе, учитывая его кухонный опыт.

Йоссе скрипит зубами так сильно, что у виска подрагивают мускулы. Мари смотрит на Людовика.

– Хватит, – рявкает она.

– Что? – говорит Людовик. – Мне нельзя говорить правду? Он – не принц. Он – слуга с кухни. Наш отец никогда не одобрял его, поэтому я не вижу причин, по которым я должен.

Глаза Йоссе вспыхивают огнем.

– Я не хотел одобрения короля. Хотя понятно, кого он сейчас посчитал бы более компетентным. По крайней мере, я пытаюсь! Ты просто сидишь и жалуешься, пока Теневое Общество захватывает твой город. Даже отравительница полезнее, – он машет рукой в ​​мою сторону. Я знаю, что он пытается ранить Людовика, но все равно вздрагиваю, ненавидя это слово. Ненавижу то, что я сделала. Ненавижу то, что сколько бы раз я ни проявила себя, я никогда не выйду из тени матушки.

– Ты пожалеешь об этих словах, брат, – цедит дофин.

Смех Йоссе презрительный и злобный.

– Что ты сделаешь? Свяжешь меня шелковыми лентами? Будешь бить меня тапочками на красном каблуке? Или, знаю, задушишь меня своим крысиным паричком?

Щеки Людовика пылают, а рот открывается и закрывается.

– Я требую тишины, – бормочет он, наконец.

– С радостью, – Йоссе вытягивается на спине и закрывает треуголкой лицо. Мари сворачивается клубком на боку. Я очень хочу последовать ее примеру. Мои руки дрожат, как листья, и веки трепещут.

«Не засыпай, – приказываю я себе. – Неизвестно, что с тобой сделают члены королевской семьи», – но Мари не кажется такой уж плохой, просто чрезмерно опекающей. Людовик никогда не рискнет прикоснуться к немытым паразитам. И Йоссе кормил меня. Он доверил мне исцелить его сестер. Он обещал освободить меня…

Серые пятна затуманивают края моего зрения. Сколько времени прошло с тех пор, как я хорошо спала? Дни? Недели? Тьма окутывает меня, и я тону. Невыносимо тяжелая. Я прижимаюсь к стене и сдаюсь в изнеможении. Члены королевской семьи вполне могут убить меня, но, по крайней мере, я пыталась искупить свою вину. Я доказала, кто я и где я стою, в своем последнем поступке. Удовлетворенная, я теряю сознание с крохотной улыбкой на губах.

* * *

Я просыпаюсь от звука, который давно не слышала: смех. Высокий, мелодичный и веселый. Я вскакиваю, и мое тело протестующе кричит. Шея затекла, и почти невозможно повернуть голову. Я моргаю в темноте, на мгновение ослепшая, вытирая сон с глаз.

Маленькие девочки сидят. Им приходится держаться за стену для этого, а меньшая, Анна, все еще ужасно бледна, но они живы. И больше не испещрены ужасными зелеными шишками. Йоссе сидит перед ними на коленях, рассказывая им историю. Он машет руками над головой и щелкает по носу Франсуазы. Ее восторженный визг приподнимает уголок моих губ.

Я так увлечена наблюдением за ними, что не слышу приближения Мари, пока она не опускается рядом со мной и не берет мои ладони в свои.

– Спасибо, – она краснеет. – Тысячу раз спасибо.

Йоссе поворачивается на звук ее голоса. Его улыбка сияет ярче, чем солнце в полдень, а глаза зеленее, чем холмы летом. Мою грудь сдавливает, и сквозь тело пробегает забавное покалывание. После всего, что я сделала, я никогда не думала, что кто-то будет смотреть на меня с такой надеждой и благодарностью. Я также не думала, что они будут прижимать мои руки к груди, смачивая мои пальцы слезами, как это делает сейчас Мари. Я даже замечаю усмешку Людовика в углу, и во мне растет волна эмоций.

– Это сработало, – кричит Йоссе. Он подбегает и душит меня в объятиях. Я вскрикиваю от удивления, а девушки хихикают. Звук наполняет мои кости теплотой, силой и правильностью. – Ты молодец, – продолжает Йоссе. Но его похвала, как пощечина, попадает по моей щеке, и мое тело напрягается.

Я не такая героиня, как они. Может, я и спасла маленьких девочек, но все же убила их отца.

Йоссе наклоняется ближе, прежде чем отпустить меня, его губы касаются моего уха.

– Я провожу тебя в целости домой. Клянусь.

Я отодвигаюсь на пару шагов. Я не хочу возвращаться в матери и Теневому Обществу. И это невозможно из-за их записки с выкупом. Даже если я скажу, что сбежала, матушка знает, что я была тут с королевичами, так что будет ждать, что я приведу Теневое Общество в их укрытие. Она убьет этих невинных детей. Вина все сильнее обвивается вокруг моей шеи, и во рту появляется неприятный привкус.

– Нет, – шепчу я.

Йоссе смотрит на меня так, будто я только что отказался от золота в сундуке Короля-Солнца.

– Но ты сказала…

– Я сказала, что хочу свободы.

Его зеленые глаза смотрят мне в глаза.

– Я найду способ сдержать свое обещание. Поверь мне, – он берет меня за руку и проводит к девочкам. – Что нужно сказать Мирабель?

Мирабель. Не отравительница. Не La Petite Voisin. Мирабель.

Франсуаза застенчиво смотрит вниз.

– Спасибо, что исцелила меня. Прости, что я подняла такой шум.

– Не надо извиняться, – я предлагаю ей пожать руку в знак перемирия, но маленькая Анна бросается в атаку. Она опускает меня на пол и забирается мне на колени, прижимаясь к моей груди. Такое ощущение, что меня пнули под живот, только не больно. Это скорее ощущение цветения и жжения. Прилив жара, который выбивает мое сердце и прижимает его к горлу. Медленно и с особой осторожностью я обнимаю Анну за плечи.

– Я рада, что тебе стало лучше, – говорю я, но мой голос становится хриплым. Она сжимает сильнее, и я закрываю глаза, отчаянно пытаясь сохранить это чувство, эту целостность, пока резкий лязг металла не заставляет мои веки распахнуться.

Я отрываюсь от Анны, Мари ругается, и Йоссе вскакивает на ноги.

– Невероятно! – капитан полиции стоит на входе в канализационную камеру, его меч дрожит у его ног.

Все во мне сжимается.

Йоссе не успеет сдержать обещание.

Уже утро. И офицер вернулся, чтобы убить меня.

10

ЙОССЕ

– Может, объяснишь, почему твои сестры обнимают нашу пленницу? – Дегре кипит.

– Ты вовремя пришел, – вмешивается Людовик. – Это возмутительно. Бастард…

– Она исцелила девочек, – вмешиваюсь я, гладя голову Франсуазы, робко улыбаясь Дегре. Надеясь, что этого объяснения ему хватит. Надеясь, что он передумает.

Его лицо искажает гнев, да, но неожиданные эмоции мерцают под поверхностью. Обида блестит в его глазах. Предательство капает с опущенных уголков рта.

Это намного хуже.

Я ослабляю воротник, но не могу дышать. Сердце стучит так сильно, что мадам Бисет, наверное, слышит в кондитерской. Дегре медленно склоняется и поднимает рапиру. Когда он выпрямляется, у него стальное лицо. Он поправляет хватку на рапире и сжимает зубы. У меня меньше десяти секунд, чтобы принять решение, прежде чем Дегре сделает это за меня.

Я бросаю взгляд на Мирабель, и она смотрит в ответ, ее глаза круглые, как блюдца. «Ты обещал», – кричит она, не говоря ни слова.

Губа Франсуазы за ней начинает дрожать. Анна хватает Мирабель за руку. Я знаю, что сделали бы мой отец или его министры: вырвали бы обещанную свободу из ее рук, как куски хлеба, которые они обещали крестьянам. Но не таким я хочу быть. Я из королевской семьи другого рода, и если я хочу, чтобы девочки последовали моему примеру, я должен быть первым. Выступить за что-нибудь.

«Будь сильным, Йоссе».

Я выдыхаю, вытираю липкие ладони о штаны и шагаю к Дегре.

– Мы можем поговорить наедине?

Он хмурится, но позволяет мне обнять его за плечи и увести в туннель. Было бы проще, если бы я позволил ему избавиться от Мирабель. Ее люди убили моего отца – хотя она и заявляла о своей невиновности – и если я ее отпущу, она легко может выдать нас своей матери. Я должен думать о безопасности своих сестер.

Но моих сестер не было бы в живых, если бы не она.

– Ну? – Дегре отталкивает меня, как только мы поворачиваем за угол. – Что ты можешь сказать?

– Прости, – и я пинаю его и бью ботинком по его запястью. Когда его меч падает на землю, я бью кулаком по его виску. С его губ срывается тихий вопль, и он падает на мокрый каменный пол. Я смягчаю его падение, как могу. – Мне правда очень жаль, – шепчу я, прежде чем броситься обратно тем же путем, которым мы пришли. Он придет через несколько минут, если нам повезет. Секунд, если нет. – Нам нужно уходить сейчас, – кричу я, врываясь в комнату.

Людовик поднимается на ноги, его глаза дикие.

– Где капитан Дегре? Что ты наделал?

Он пытается встать на пути, но я отталкиваю его.

– Это не твое дело, – я протягиваю Мирабель руку и поднимаю ее. – Надеюсь, ты можешь бежать.

– Предатель! – кричит Людовик. Он вытаскивает рапиру из кучки своих вещей и направляет ее на меня. Его плечи вздымаются, пот выступает на лбу. Стальной клинок блестит в свете факела, острие вспыхивает. – Ты не можешь освободить ее.

– Отойди. У меня нет времени драться с тобой, – говорю я, но мы оба знаем, что я не смог бы победить его мечом, даже если бы у меня было все время на свете.

– Назад, – Людовик поворачивает запястье, и его клинок пролетает мимо моей щеки, останавливаясь чуть ниже моего подбородка. Анна и Франсуаза ахают, и Мирабель сжимается позади меня.

Я кричу от разочарования и хватаюсь за кинжал в сапоге. Против его рапиры это не поможет, но мы с Мирабель не можем находиться в этих туннелях, когда Дегре проснется. Он без колебаний убьет ее и заставит меня пожалеть, что я не умер. Я собираюсь сделать выпад, когда что-то белое пробегает сбоку. Мари бросается к Людовику с леденящим кровь криком, и они врезаются в каменную стену. Людовик стонет, и его рапира улетает в лужу.

– Идите! – выдыхает Мари. – Уводи ее!

Я смотрю на мадам Рояль полсекунды, затем сжимаю запястье Мирабель и бросаюсь в туннели. Мы слепо мчимся сквозь темноту, преследуемые эхом наших шагов.