Текст книги "Дело о ядах (ЛП)"

Автор книги: Эдди Торли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Людовик и мои сестры живут в условиях не лучше…

– Докажи! – кричит кто-то. И всю набережную охватывают крики.

Йоссе сходит с ящика с тяжелым стуком и проводит пальцами по мокрым волосам.

– Сдаюсь. Я не могу ничем им угодить.

– Мы ценим то, что вы сделали для нас, – кричит Амелина, преодолевая шум, – но чтобы мы поверили вашим обещаниям, если вы хотите, чтобы простолюдины сплотились в поддержку королевских особ, которые всегда нас оскорбляли, нам нужно увидеть их своими глазами. И если все будет так, как вы говорите, то мы свяжем нашу судьбу с вами.

В знак согласия поднимается сотня «да», за ней следует еще сотня.

Йоссе кивает и уходит. Дегре следует за ним. Я задерживаюсь немного, заставляю себя улыбаться и выкрикивать заверения. Затем спешу догнать Йоссе и Дегре.

– Исцеление было впечатляющим, не спорю, – говорит Дегре. – Но ответ был не таким восторженным, как хотелось, – он по очереди улыбается мне и Йоссе.

– Не стоит, – говорит Йоссе.

– Все пошло не так, как ожидалось, – соглашаюсь я, – но мы знали, что рано или поздно нам придется включить Людовика.

– Я надеялся, что гораздо позже, – рычит Йоссе.

– Не ждешь воссоединения твоей славной семьи? – продолжает Дегре. – Но Людовик так по тебе скучал! – он пытается обнять Йоссе за плечи, но тот упирается локтем в бок Дегре. После долгого, протяжного хрипа Дегре хихикает. – Не волнуйся – я тебя защищу.

Я нечаянно смеюсь, и Йоссе бросает на меня мрачный взгляд.

– Мы оба защитим тебя, – говорю я. Затем медленно, чтобы не привлекать внимание Дегре, я переплетаю пальцы с пальцами Йоссе и слегка сжимаю его руку.

20

ЙОССЕ

Во рту остается неприятный привкус с набережной Грев, и это не имеет ничего общего с рыбой.

Меня снова не хватает.

И снова меня отвергают в пользу моего брата, который и пальцем не пошевелил.

Конечно, мы не просили его о помощи, но Людовик не предложил бы ее, даже если бы мы попросили. Во всяком случае, не по своей воле. Ему наплевать на торговцев рыбой. Или бедных и больных.

И все же они плачут по нему.

А я вынужден пресмыкаться у его ног и просить его поддержки – а затем отдать ему славу за все, чего я достиг.

Полагаю, я знал, что до этого дойдет – я предложил вернуть его на трон. Я просто не ожидал почувствовать эту горечь, бурлящую в животе. Эти острые когти ревности, пронзающие мою кожу.

Пока мы идем, Дегре хихикает, словно это шутка. Я хочу ударить его по горлу, но сдерживаюсь, потому что он, наконец, начинает лучше относиться к нашему плану.

Мирабель сжимает мою руку, пытаясь заставить меня замедлиться и посмотреть на нее, но я спешу вперед, мои пальцы крепко сжимают ее пальцы. Я понятия не имею, почему она хочет общаться со мной – мне явно нечего предложить.

Я поворачиваю, чтобы выйти на улицу Сен-Дени к магазину, но Мирабель и Дегре останавливаются и смотрят в другую сторону – вниз по улице Сен-Оноре к кондитерской.

– Сейчас? – стону я.

– Нет причин откладывать, – говорит Мирабель. – Чем раньше мы заберем твою родню, тем скорее сможем привлечь больше союзников.

– Но уже так поздно…

Дегре закатывает глаза.

– Солнце еще не зашло. И ты знаешь, что внизу, время ничего не значит.

Я снова стону, громче.

– Я знаю, что ты хочешь увидеть Анну и Франсуазу, – говорит Мирабель.

Их имена останавливают меня. Я переживаю за них. Две дырочки сверлили мою грудь с того дня, как я покинул канализацию. Я сделаю все, чтобы их увидеть, защитить их. Даже поговорю с Людовиком.

– Ладно, – я позволяю Мирабель вести меня к мадам Бисет, но волочу ноги, словно иду на казнь.

– Хватит играть, – говорит Дегре. – Это была твоя идея, да? Объединение дворянства и простых людей?

– Да, но я никогда не думал, кто будет осуществлять фактическое объединение.

– Кто лучше, чем благородный простолюдин? – Дегре открывает дверь кондитерской и галантным взмахом руки указывает мне. – После вас, милорд.

Я показываю ему язык и прохожу внутрь. Каким-то чудом мадам Бисет оказывается в своей квартире наверху, поэтому я поднимаю люк и спускаюсь в туннели, а она не пристает.

Как только мои сапоги проваливаются в грязь, я кашляю от мерзкой вони. Проведя несколько недель на земле, я забыл, как парообразные пальцы проникают в горло. Я иду вперед, чтобы освободить место для остальных, и попадаю в паутину. Пока я убираю липкие нити с лица, крыса размером со скалку Ризенды пробегала по бокам моего ботинка.

Я не могу этого сделать. Особенно зная, что в конце туннеля меня ждет самое мерзкое создание из всех. Должен быть другой способ успокоить людей. Что-нибудь, что мы можем попробовать.

Я разворачиваюсь, готовый снова подняться по лестнице и убежать подальше от этой адской дыры, когда два высоких голоса раздаются в туннеле, как пение птиц.

Мое сердце замирает от этого звука.

Мои девочки.

Их смех ведет меня в темноту и уныние. Я кладу руки на мокрые стены и шагаю в темноту. Дегре и Мирабель следуют за мной.

Голоса Анны и Франсуазы становятся все громче; мое сердце бьется все быстрее. Когда мы проходим последний поворот и свет факела из их камеры освещает ямы на земле, я бросаюсь бежать. Нужно их увидеть. Нужно их обнять.

– Анна! Фрэнни! – кричу я.

Миг тишины, а потом вопли радости и хлопки, и я врываюсь в комнату.

– Йоссе! – Анна сжимает кулачками грязную юбку и бежит ко мне. – Ты вернулся!

Я становлюсь на колени и ловлю ее на руки. Мгновение спустя Франсуаза врезается мне в бок, и мы трое падаем в лужу, слишком громко смеясь, чтобы заботиться о холоде и сырости. Я осыпаю поцелуями их щеки и приглаживаю их волосы, исследуя каждый дюйм.

– Вы в порядке? Восстановили силы? – я не могу перестать лепетать, и мои глаза обжигают слезы, что немного унизительно, но так приятно видеть их живыми и здоровыми, теплыми, твердыми и…

– Стой! – Франсуаза хихикает и отбивает мою руку. – У нас все в порядке. Где ты был? Мы начали беспокоиться, что ты никогда не вернешься.

– Некоторые из нас начинали праздновать, – кричит Людовик из своего угла.

Мари бросает на него неодобрительный взгляд, проходит через комнату ко мне.

– Это счастливый момент, Людовик. Не надо портить его старыми ссорами. Мы рады, что ты цел, – говорит она мне.

– Я бы не назвал их старыми ссорами! – голос Людовика повышается, когда Дегре и Мирабель ныряют в комнату. – Он вернул отравительницу! Капитан Дегре, как ты мог позволить…

– Мирабель! – кричат девушки из-за Людовика. Они поднимаются и нападают на нее с чуть меньшим энтузиазмом, чем на меня. Они пытаются устроиться у нее на коленях и смеются, как не смеялись со времен нападения на Версаль. Что-то сжимает мою грудь, когда я вижу их троих вместе. Дегре качает головой, глядя на мою улыбку.

– Ты выглядишь иначе, – говорит Анна, разглядывая короткие кудри Мирабель.

– Мне пришлось замаскироваться, – объясняет она, – и твой брат подумал, что это будет лучший способ.

– Но твои кудри были такими большими, подпрыгивающими и прекрасными! – сетует Франсуаза, обвивая голову руками, как я делал у Лувра.

Мирабель усмехается и бросает на меня взгляд.

– Не думаю, что кто-то называл мои волосы красивыми, но спасибо. Как вы обе себя чувствуете? Я очень хотела вас проверить. Пятна поблекли? Ваш кашель прекратился?

Анна протягивает руки для осмотра, а Франсуаза кивает головой, утверждая, что никогда не чувствовала себя лучше.

– Что вы делали, когда вам стало лучше? – говорю я, садясь рядом с ними.

– Мы охотились на крыс, – сообщает Анна.

– Крыс! – Мирабель бросает на меня взгляд, пытаясь скрыть отвращение.

Франсуаза оживленно кивает.

– Им нравится жевать наши юбки, поэтому я оторвала кусочки материала и положила их в угол, а когда пришли крысы, я поймала одну сама. Я ударила ее ботинком, приготовила на палочке и съела на ужин.

– Ты съела это? – я смеюсь. Как бы грязно это ни звучало, я полон гордости. Избалованные принцессы никогда не опустились бы так низко. Мои девочки сильные. Крепкие. Новая порода знати.

– Мы съели ее целиком, даже хвост. Прямо как наш котенок, который живет во дворце, – рассказывает Анна Мирабель. – Когда мы вернемся, я буду помогать ему в охоте. Из меня получился бы хороший котенок, не так ли?

– Ты была бы замечательным котенком, – соглашается Мирабель.

– Хватит этого благословенного воссоединения, – Людовик шагает к нам. – Я хочу знать, зачем вы здесь. И почему вы это позволили, капитан, – он сердито смотрит на Дегре. – Йоссе предал меня. И напал на тебя. Он не может вернуться после нескольких недель кутежа с нашим врагом и ожидать, что его примут с распростертыми объятиями.

Я встаю на ноги и глубоко вдыхаю. Небеса, помогите, мне понадобится все терпение, чтобы пережить то, что будет дальше.

– Так приятно видеть тебя, брат, – говорю я. – Перед тем, как выгнать меня, возможно, тебе будет интересно узнать, что мы разработали новый план, чтобы увести тебя из канализации и усадить на трон, но нам нужна твоя помощь, чтобы осуществить его.

Мари издает нехарактерный визг и прижимает ладони груди.

– Слава Богу. Я начала бояться…

Людовик заставляет ее замолчать и снова поворачивается ко мне, его лицо искажено отвращением.

– Только не еще один из твоих ужасных планов. Мы уже через это проходили.

– Из-за тебя провалился мой прошлый план. И ты даже не выслушал наше предложение, – говорю я, безуспешно пытаясь удержать голос ровным.

– Мне и не нужно. Я не верю ни во что, придуманное вами двумя. У тебя нет опыта в политических делах, и ты открыто презираешь меня. С чего мне верить, что ты хочешь вернуть меня на трон?

– Ради моих сестер и людей в Париже, и потому что порой для правильного поступка требуется компромисс, – кричу я.

Дегре опускает ладонь мне на плечо и оттягивает меня.

– Это мы и пришли обсудить, Ваше высочество.

– Не понимаю, зачем ты с ними, капитан, – Людовик фыркает. – Я думал, ты умнее. Йоссе – предатель. Ты сказал мне, что для тебя он мертв.

– И я говорил честно. Я хотел наказать его за преступления, а потом увидел их план в действии. Я прошу хотя бы выслушать их предложение, – голос Дегре мягкий, и он изображает смешной поклон. Мне хочется его пнуть. Людовик не заслуживает и капли нашего уважения. Он невозможный. Невыносимый. Я не знаю, почему думал, что это сработает.

– Ладно, – говорит Людовик. – Я послушаю… тебя, капитан. Но ничего не обещаю. И я не буду скрывать свое мнение.

– Я и не ожидал иного, – говорит Дегре, и я закатываю глаза так, что удивительно, как они не застревают.

– Йоссе, мне нужна помощь с девочками, – говорит Мирабель, хотя они выглядят радостно, сидя рядом с ней. Она стучит ладонью по земле, добавляет взглядом: «Пока ты не испортил все».

Вздыхая, я присоединяюсь к ней, а Дегре начинает объяснять, как мы исцелили рыбаков, и как мы намереваемся спасти аристократов и объединить простых людей и дворян, чтобы свергнуть Теневое Общество.

– Знать, конечно, будет приветствовать ваше правление, – говорит он, – но для того, чтобы удержать людей на вашей стороне после того, как вы взойдете на престол, мы должны доказать, что вы собираетесь быть иным правителем, чем ваш отец.

Людовик хмурится.

– Иным? Мой отец был Королем-Солнцем. В истории Франции не было более славного и знаменитого монарха. Его военные успехи не имели себе равных. Он был покровителем искусств. Он поощрял промышленность и способствовал развитию торговли и коммерции. Мне продолжать?

«Он был настолько тщеславен и падок на лесть, что полностью игнорировал своих подданных», – хочу сказать я.

К счастью, у Дегре немного больше такта.

– Людовик XIV был вне конкуренции, это правда, – осторожно соглашается он. – Однако он был не самым внимательным к своим меньшим подданным. И, в конце концов, они убили его за это.

– Так что ты предлагаешь?

Дегре глубоко вздыхает.

– В обмен на помощь вам в восстании против Ла Вуазен простолюдинам будет предоставлен голос в новом правительстве – представители, которые будут следить за тем, чтобы вы знали об их потребностях.

– Это кажется разумным, – говорит Мари, с надеждой глядя на Людовика. Но он поджимает губы, а лицо становится все краснее, пока он не становится похож на перезрелый помидор. Жемчуг на его сюртуке дрожит.

– Вы предлагаете мне поработать с отребьем? – вопит он.

– Готовьтесь, – шепчу я девочкам. – Он вот-вот закричит громче, чем когда его поднос с завтраком приносят позже, чем нужно.

Мирабель хмурится, глядя на меня, но Франсуаза и Анна запрокидывают головы и хихикают.

– Это не смешно, – отвечает Людовик. – Я – король! Значит, на меня работают простые люди. Я – самая яркая звезда на небе. Солнце, вокруг которого они вращаются. Я озаряю их светом.

– Простите за наглость, ваше высочество, – говорит Дегре, – но вы пока не относитесь к такому. Вы могли бы, – быстро добавляет он, когда глаза Людовика вспыхивают, – но я боюсь, что у вас не будет возможности, если вы не согласитесь с этим предложением. Ваш отец был выдающимся человеком, но люди его не любили. Это единственный способ быть и тем, и другим.

Людовик грызет мизинец, выплевывая кусочки ногтя и кожи.

– Это небольшая уступка, – говорит Мари, хотя я подозреваю, что она дала бы корону торговке рыбой, лишь бы выбраться из этих туннелей.

Людовик смотрит на Дегре, затем на Мари и девочек, его взгляд в последнюю очередь падает на меня и Мирабель. Он закрывает глаза и зажимает переносицу.

– Мне это не нравится. Но поскольку это, кажется, наш единственный выход, я, конечно, стану спасителем своего города. Что дальше?

* * *

Прежде чем Мирабель успевает сообщить Грису о нашем успехе с торговцами рыбой, сироты передают от него записку. Три короткие строчки: «Я в порядке. Она в ярости. Будь готова».

Прислушиваясь к его совету, мы проводим следующую неделю, чередуя варку лечебных средств и противоядий в магазине и готовя Мари и девочек помогать в раздаче, обучая их, как действовать и что говорить, чтобы завоевать расположение народа.

– Все эти унижения и мольбы, из-за того, как сильно я вам нужен, а теперь вы хотите, чтобы я остался в этих туннелях и ничего не делал? – Людовик дышит мне в спину, когда я застегиваю плащ на плечах Франсуазы.

– Для вас слишком опасно бродить по городу, – в миллионный раз говорит Дегре. – Если вас поймает Общество, мы не вернем трон. Вы должны оставаться незамеченным – пока что.

– Лучше бы навеки, – бубню я под нос.

– Что-что? – спрашивает Людовик.

– О, ничего, – я улыбаюсь от его обиженного вида.

Дегре смотрит на меня так, словно хочет задушить, Мирабель хмурится, но я не хочу стыдиться. Пусть Людовик ощутит себя бесполезным и ненужным хоть раз в жизни.

– Можешь пойти со мной в магазин шляп, – говорит Мирабель. – Мне пригодилась бы помощь с варкой лекарств.

Людовик кривится, и подвигаюсь к Мирабель, готовый защитить ее от ужасных оскорблений, готовых слететь с его губ как кинжалы. Но он бормочет, удивляя всех:

– Я запомню.

* * *

На следующий вечер, когда Дегре и Мирабель уводят Анну и Франсуазу на улицу Темпл, мы с Мари встречаемся с Гаврилом и горсткой сирот в зарослях ежевики под Нёфом. Помимо убийства дымовых тварей, маленькие бандиты подслушивают с крыш и возле таверн обрывки разговоров Теневого Общества: планы, имена и места встреч. Сегодня вечером они заявляют, что герцогине де Буйон угрожает опасность, поэтому мы с Мари направляемся в ее дом на набережной Малакэ, чтобы вооружить ее противоядием о Яда Змеи на случай нападения Теневого Общества.

Мари прижимается к стене поместья, и я подхожу к воротам. С другой стороны появляется страж в броне, касается меча.

– Герцогиня не принимает посетителей.

– Думаю, в этом случае она сделает исключение, – говорю я, когда Мари выходит на свет и снимает капюшон своего плаща.

Глаза охранника расширяются, и он падает на колено.

– Мадам Рояль!

– Не время для церемоний! – шиплю я. – Впусти нас!

Он возится с замком и ведет нас через передний двор в поместье. Крошечная часть меня рада видеть, что эти опасные времена затронули даже самых высокопоставленных людей – черно-белые мраморные плитки испачканы грязными отпечатками ботинок, а свечи в люстрах сгорели дотла. Мы находим герцогиню де Буйон в музыкальном зале в потрепанном кисейном платье без пудры на лице.

Она поднимает взгляд от звука наших шагов.

– Разве я не говорила тебе, я не хочу видеть… – ее голос затихает, и с ее губ вырывается сдавленный вскрик. – Не может быть! – она вскакивает на ноги и бросается через комнату, замедляясь в нескольких шагах от нее, чтобы смущенно коснуться своего потрепанного платья, прежде чем взять Мари за руку. – Моя дорогая девочка. Ты жива.

– Это просто чудо, – Мари улыбается, кладет другую руку на ладонь герцогини и усаживает ее. Я стою на расстоянии, растворяясь в стене, как всегда – как слуга. Осознание этого заставляет меня шагнут вперед, будто стена меня укусила. Я набираюсь смелости и присоединяюсь к ним в гостиной, встаю рядом с Мари. Герцогиня хмурится, но моя сестра поворачивается и улыбается. – Дофин тоже жив, и это во многом благодаря нашему брату Йоссе.

Герцогиня еще секунду осматривает меня, как будто я муха, которая приземлилась в ее чай, а затем снова поворачивается к Мари.

– Слава Богу, жив законный наследник. Я не смела надеяться. Эта ведьма и ее приспешники угрожают уничтожить любого каплей благородной крови.

Я кашляю, мне не терпится указать на то, что до недавнего времени она была преданным клиентом этой ведьмы и ее приспешников, но Мари упирается локтем в мое бедро и говорит поверх меня:

– Именно поэтому мы и пришли, – она вынимает из юбки пузырек с противоядием и объясняет, как мы планируем спасти дворянство и объединить народ.

– Ну конечно. Я с радостью заявлю о своей поддержке. Все что нужно. Я также знаю, где находятся графиня де Суассон и маркиз де Сессак – они скрылись, но были бы очень благодарны за этот эликсир. Уверена, что они тоже встанут на вашу сторону.

И они это делают. В течение следующих нескольких ночей мы с Мари повторяем один и тот же распорядок, разыскивая дворян различной степени и титула, иногда в их великих поместьях, но чаще – в грязных гостиницах и лачугах. О наших визитах разлетаются слухи, и они принимают меня все благосклоннее – хватают за плечо и заливают мою рубашку солеными слезами благодарности. И я с ужасом обнаруживаю, что это сжимает мое сердце точно так же, как когда я исцелял людей на улице дю Темпл.

Эти люди смеялись надо мной и плевали в меня при дворе. Законы справедливости гласят, что меня не должно волновать, выживут они или умрут, но нельзя отрицать волну эмоций, которая появляется в моей груди каждый раз, когда мы доставляем дозу спасения. Это наполняет меня сладостью, какой я никогда раньше не знал.

Ощущение только усиливается, когда я, наконец, через неделю сопровождаю Дегре, Анну и Франсуазу на набережную Грев, чтобы доставить отхаркивающие средства и тонизирующие средства от лихорадки и попросить помощи у жен рыбаков в приготовлении противоядия. Благодаря дополнительной вместимости стольких кухонь мы сможем перегонять больше целебных средств, чем Ла Вуазен когда-либо могла надеяться подавить Ядом Змеи.

Анна стучит в дверь Амелины, самой честной торговки рыбой.

– Здравствуйте, добрая леди. Я – Луиза Мари-Анн де Бурбон, мадемуазель де Тур, – она опускается в безупречном реверансе, который заставил бы мадам Лемер ворковать от восторга.

– А я Луиза-Франсуаза де Бурбон, мадемуазель де Нант, – говорит Франсуаза, делая реверанс. – Мы здесь, чтобы доставить лекарства и попросить вас помочь восстановить наш город. Мы слышали, что вы и ваши подруги очень хорошо умеете готовить на кухне, и надеялись, что вы поможете нам приготовить противоядие.

– Проклятие! – Амелина вытирает слезы со смеющихся глаз. – Ваша нелепая история была правдой, – говорит она мне и Дегре.

– Нельзя говорить о проклятиях! – Анна смотрит на меня обеспокоенными глазами. Амелина смеется громче, ее черные волосы трясутся, как водопад.

– Впусти их уже, – за ее спиной в дверях появляется Этьен, муж Амелины. – Неправильно заставлять дочерей короля ждать на морозе.

* * *

Единственное темное пятно на пути нашего необычайного прогресса в том, что я вынужден проводить с любимым братом гораздо больше времени, чем мне бы хотелось. Что неудивительно, поскольку я предпочитаю проводить с ним совсем немного времени.

Он то ходит по канализации, жалуясь на то, что его оставили позади, то нависает над плечом Мирабель в магазине, делая вид, что интересуется алхимией. Плохо скрытая уловка, чтобы задеть меня. Мне жаль, что Мирабель предложила ему помочь ей. Магазин шляп был нашим убежищем. Тут началось восстание. Тут начались мы. И теперь Людовик здесь каждое мгновение. Сводит меня с ума.

– Оказывается, у меня есть природные способности к исцелению», – сказал он мне однажды вечером, когда я пришел забрать лекарства, которые вечером нужно доставить в Лез Аль. Он работает пестиком в ступке, и его лицо блестит от пота, золотые волосы прилипли ко лбу. Его настоящие волосы. Парик выбросили в угол, как мокрую тряпку. И он, кажется, не обращает внимания на пятна на камзоле.

Я хмуро смотрю на него. Он может обмануть других, но не меня.

– Единственное, к чему ты от природы склонен, – это раздражать всех вокруг.

– Вы оба меня раздражаете, – Мирабель громко опускает отцовский гримуар на прилавок. – Неужели так словно быть вежливыми друг с другом?

Мы с Людовиком пылко отвечаем?

– Да, – мы впервые в жизни согласились.

Когда я возвращаюсь несколько часов спустя, мне не терпится рассказать Мирабель о слухах, циркулирующих в Лез Аль: об ангеле Ла Ви, чьи склянки с противоядиями, как говорят, воскрешают мертвых; как каждую ночь из Лувра можно услышать, как Ла Вуазен воет от ярости; и – что самое шокирующее – то, что глашатаи Общества кричали с переполненной площади Дворца правосудия, угрожая всем, кого поймают за варкой, распространением или использованием противоядий.

Наш план работает. Теневое Общество теряет контроль.

Но прежде чем я успеваю произнести хоть слово из этих хороших новостей, Людовик начинает допрос:

– Опиши точное выражение лиц крестьян, когда ты произнес мое имя… Они казались вдохновленными? В приподнятом настроении?

– Если они и были вдохновлены и воодушевлены, то это благодаря лекарствам, а не тебе, – говорю я.

– Да, но у них должно быть какое-то мнение обо мне. Если бы я только мог выйти к ним…

– Никак нет. Даже если бы это было не слишком опасно, ты бы полностью отвлек их от дела.

Людовик опускает пестик и говорит жалким дрожащим голосом:

– Я такой невыносимый?

– Ты хуже.

Мирабель свысока смотрит на нас обоих.

– Вы можете замолчать? Или спорить в другом месте? Я пытаюсь сосредоточиться.

– Я перестану ссориться, как только он перестанет быть… – я даже не могу придумать подходящее слово, чтобы описать, насколько раздражает Луи, поэтому я выбираю, – …самим собой!

Он так долго молчит, что я молча поздравляю себя с победой в этой схватке, но потом он говорит низким и жестким голосом.

– Несмотря на то, что ты жалуешься, что я невыносим, ты тоже невыносим. Я был эгоистичным болваном с глупыми мозгами, когда был слеп к нуждам людей. Теперь, когда я активно пытаюсь помочь, я надоедливый и ненужный. Независимо от того, что я делаю, для тебя этого никогда не бывает достаточно.

У меня изо рта вырывается недоверчивый смех, и чем больше Людовик настаивает, что это не смешно, тем сильнее я смеюсь.

– Ты ждешь, что я тебя пожалею? Я чувствовал это каждую минуту своей жизни! Ты обеспечил мне это! Так что извини, если я не пожалею тебя после нескольких ничтожных недель страданий.

– Когда ты откроешь глаза и поймешь, что это не я подверг тебя остракизму? Ни отец, ни его министры, ни даже придворные. В этом не было необходимости. Ты подставил себя! Ты сделал так, чтобы в тебе видели только никчемного бастарда.

– Это все, что мне было разрешено! Отец меня презирал. У меня не было возможности…

– Ложь! – кричит Людовик с большей страстью, чем я когда-либо слышал. – Вначале он предпочитал тебя.

– Никто не верит твоей лжи.

– Это правда. Ты был больше похож на него во всех отношениях – уверенный в себе, громкий, дерзкий и физически способный. Я не такой. Однажды, когда нам было двенадцать, я подслушал, как он жаловался Гранд Конде на то, что хотел бы, чтобы ты родился законным, поскольку стал бы лучшим королем, несмотря на твои ужасные поступки и хамское поведение.

Я хлопаю обеими руками по столу.

– Хватит! Ты врешь!

– Перестань обвинять меня и всех остальных в том, что ты не использовал свой потенциал. Тебе некого винить, кроме себя!

В моих ушах звенит. Темные точки пляшут перед глазами, закрывают прилавок, пузырьки и травы. Вскоре я вижу только черное. И мне кажется, что я разобью магазин и похороню Людовика под обломками, если я не уйду сейчас же.

– Йоссе… – Мирабель осторожно делает шаг ко мне.

Я отступаю, рыча кучу ненормативной лексики, и вылетаю в ночь. Я вдыхаю холодный воздух и бегу по улицам, не заботясь о том, куда иду. Быстрее, быстрее. Дальше, дальше. Но я не могу убежать от этих проклятых слов:

Он предпочитал тебя.

Ты подставил себя.

Ложь. Это точно ложь. Но всхлипы в моем горле такие сильные, что мне приходится останавливаться, чтобы отдышаться. Я тянусь, чтобы упереться рукой в дерево, но моя трясущаяся рука не попадает в цель, и я падаю на грязную землю, сжимаюсь в жалкой луже слез. Каждый разговор с отцом мелькает в моей голове, окрашенный этим ужасающим новым откровением. Что, если его замкнутое лицо было не из-за отвращения, а из-за страха? Что, если он отправил меня работать на кухню не для того, чтобы спрятать или наказать меня, а чтобы исправить меня?

Он хотел, чтобы я был чем-то большим. Он терпеливо ждал, давая мне шансы проявить себя, и я был так возмущен и нетерпелив, что упустил любую возможность.

Я не оставил ему выбора, кроме как оттолкнуть меня.

Я лежу под деревом, как пьяница, с пустыми глазами и без костей, радуясь сгущающейся темноте, которая скрывает мое залитое слезами лицо. Наконец, когда у меня не остается ни слезинки в глазах, ни капли боли в груди, я с трудом поднимаюсь на ноги и продолжаю идти по дороге. Не слыша, не видя, просто двигаясь, как призрак.

Я натыкаюсь на толпу людей, но один из них такой высокий и крепкий, что кажется, будто я ударился головой о городскую стену.

– Принц! – кричит Грис, хватает меня за плечи и трясет. – Я знаю, что ты меня слышал. Я звал тебя по имени дюжину раз.

– Оставь меня в покое, – ворчу я. Я пытаюсь оттолкнуть его, но Грис сжимает сильнее, пока я не вскрикиваю и не смотрю в его глаза, такие же налитые кровью и смущенные, как и мои. Он задыхается, словно бежал из Лувра.

– Что с тобой? – спрашиваю я.

Он отпускает меня и складывается пополам, упираясь в колени.

– Я пришел… предупредить… – тяжело дышит он. – Ла Вуазен замышляет что-то ужасное. У нас мало времени.

21

МИРАБЕЛЬ

Знакомая боль пронзает мою грудь, когда я смотрю, как Йоссе бежит по улице Наварин. Он исчезает в фиолетовых сумерках, и нить между нами натягивается. Мой разум кричит идти за ним. Я точно знаю, что он чувствует. Весь его мир – все, что он думал, что знал – рухнул вокруг него. Но я также знаю, что ничего не могу сказать, чтобы облегчить его боль. Пока что.

– Это правда? То, что ты сказал о своем отце? – спрашиваю я у Людовика, когда проходит минута в тишине. Все это время мы смотрели на дверь.

Он вытирает руки о грязный камзол и поворачивается к прилавку.

– Зачем мне лгать?

– Ты видел, как Йоссе убежал. Это уничтожило его.

– Уверяю, если бы я солгал, то так, чтобы выглядеть в лучшем свете, – он берет пестик и ступку и с пугающей интенсивностью продолжает дробить семена фенхеля.

– Наверное, было больно подслушать такое.

– Это было совсем не сложно, – рявкает Людовик, давая понять, что это, безусловно, было сложно. – В этом разница между мной и моим незаконнорожденным братом. Отец считал меня неподходящим, поэтому я сделал все, что в моих силах, чтобы доказать, что он неправ. Йоссе решил, что он не подходит, и оказался прав.

– И я уверена, что ты ничем не укреплял его убеждения? – я бросаю на дофина обвиняющий взгляд. – У меня есть старшая сестра. Я знаю, как это бывает.

Прежде чем Людовик успевает ответить, дверь распахивается, и в магазин входит горстка сирот, неся на плечах чешуйчатого зверя из дыма.

– Специальная доставка для мадемуазель Ла Ви, – поет Гаврил.

У этого дымового зверя длинное змеиное тело, покрытое кроваво-красной чешуей. Сироты устраивают все, что могут, на прилавке, но длинный кусок тела остается на полу.

– Мертв, – я стараюсь не показывать разочарование, обхожу прилавок и осматриваю существо. Я поднимаю одну из его коротких когтистых лап и позволяю ей упасть с глухим стуком. Это третий зверь, которого они мне принесли. Я чувствую себя ужасно, прося большего, но мне не удавалось контролировать этих существ, как бы я ни рубила, варила или смешивала мертвых с моей кровью.

Чтобы найти связь со своей алхимией, мне нужен живой образец. Я не знаю, как еще продвинуться. Я все ещё не понимаю, как работают существа, а наш мятеж разрастается, и все ближе день, когда успех или поражение будут зависеть от того, могу ли я выстоять против Лесажа и неестественной силы, которую я дала ему.

– Мы пытались поймать его живым, честно, – говорит Гаврил, – но бой был горячим, – он показывает большим пальцем на парня с обгоревшими штанами на колене и девочку, чьи косы до бедер теперь неровные пряди.

– Не извиняйся, все хорошо, – говорю я. – Я справлюсь.

Как-то.

Я закатываю рукава, беру нож и вонзаю его в серебряное брюхо монстра. Сироты с криком убегают в дальний конец комнаты, чтобы скрыться от полуночных брызг крови, и я предполагаю, что дофин сделает то же самое, но он подходит ближе, наклоняясь, чтобы осмотреть его внутренности.

– Поразительно. Можно мне? – он протягивает руку за моим ножом, и я удивленно смеюсь. Он, несомненно, напыщен и утомителен, но он также решителен и непоколебим. Йоссе поступил с ним несправедливо. Но Луи тоже поступил несправедливо по отношению к Йоссе.

– Ты и твой брат похожи больше, чем ты думаешь, – говорю я.

– Поскольку тебе нравится этот бастард по неизвестной причине, я приму это как комплимент. Но, по правде говоря, я оскорблен.

Он берет нож, и я показываю ему, где сделать надрез, но прежде, чем лезвие разрывает кожу, дверь снова открывается, и Йоссе спотыкается о порог. Он все еще тяжело дышит и с безумными глазами, но теперь его лицо не похоже на малину, а полностью лишено цвета.

Я выскакиваю из-за прилавка и встаю между братьями.

– Если ты вернулся биться… – предупреждаю я Йоссе, но мой голос теряется, потому что Грис наступает на пятки Йоссе. Его золотые локоны прилипли к вспотевшему лбу, и он так тяжело дышит, что вынужден опереться на стену. Оба мальчика готовы упасть в обморок. – Что случилось? Ты ранен? – я бегу к Грису и начинаю осматривать его руки и грудь на предмет ран. – Мама сделала это с тобой?