Текст книги "Дело о ядах (ЛП)"

Автор книги: Эдди Торли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Я не знаю, но нам нужно двигаться. Сейчас. Я забрасываю Анну на спину, тяну Франсуазу за руку.

– Сюда, – кричу я, но Ризенда ковыляет в другую сторону. Я ловлю ее за локоть и разворачиваю. – Что ты делаешь?

– Идите! Я только замедлю вас.

Я качаю головой и сжимаю крепче.

– Иди! Забирай девочек. Встретимся вне дворца, – она вкладывает нож, которым разделывала курицу, в мою ладонь, толкает меня с большей силой, чем должна быть у женщины ее возраста. – Будь сильным, Йоссе, – кричит она и убегает за навесную стену.

Я смотрю ей вслед, глаза слезятся, сердце кричит. Еще вспышка изумрудной молнии попадает по дворцу, и Анна кричит мне на ухо:

– Беги, Йоссе!

Я убираю нож в ботинок и поворачиваюсь к стене вокруг дворца, но караульные помещения захвачены фигурами в лиловых и изумрудных плащах. Стрелы летят в пытающихся бежать придворных, сбивая их, как оленей на охоте. Я оглядываюсь на величественный дворец, но по ступеням поднимаются орды злоумышленников. Внутри дворца зловещие полосы зеленого света пробегают по коридорам, зажигая драпировки.

Выхода нет. Всюду опасно.

«Думай, Йоссе».

Я закрываю глаза и представляю каждый зал, каждый этаж дворца, пока не вспоминаю скрытый проход под лестницей снаружи салона Венеры. Мы с моим лучшим другом Люком Дегре обнаружили его много лет назад, когда я отчаянно пытался уклониться от работы, а он не хотел иметь ничего общего с уроками латыни, которые его отец-учёный преподавал Людовику. Раньше это был незаметный вход для плотников и каменщиков во время строительства – мой отец не пустил бы простолюдинов ходить по двору д'Оннер, – и он ведет от главного дворца к конюшням и в лес за ними. Блестяще.

Охая, я поправляю Анну на спине и тащу Франсуазу к ближайшему окну. Я еще ни разу не был в этой части дворца – дофин категорически запретил грязным бастардам входить в его покои – но это самый быстрый путь к скрытому проходу, поэтому я разбиваю ботинком окно и юркаю мимо осколков стекла.

Несмотря на все, что я слышал о ее красоте, спальня Людовика сейчас похожа на пылающий ад. Золотые стены покрыты тошнотворно-зелеными шрамами, с которых капает на паркетный пол, и два джентльмена из спальни лежат в центре комнаты, их кожа зеленее листьев, а лица застыли в агонии.

Я отвожу взгляд и устремляюсь вперед, не давая себе закричать.

«Лестница. Нужно дойти до лестницы».

Я прохожу через дверь и попадаю в обшитую деревянными панелями прихожую, где врезаюсь в незваного гостя. Этот мужчина моего роста, но в два раза шире, а лицо его закрывает замысловатая черная маска.

– Какая удача, – говорит он с хриплым смешком. – Как раз те девочки, которых я искал, – он наклоняется в притворном поклоне и залезает под свой алый плащ.

Анна и Франсуаза кричат, и мне не терпится увидеть, что он ищет. Ярость вскипает в моих жилах. Я никогда не убивал людей, никогда не тренировался с мечом, как Людовик, но время, проведенное на кухне, мне помогает. Быстрее, чем я когда-либо двигался, я опускаю Анну, вытаскиваю нож из ботинка и вонзаю его в живот мужчине. Вверх и внутрь. Рассекаю его, как свинью. Он кашляет и прижимается ко мне, его теплая и густая кровь льется по моим рукам. Я жду, пока мои руки дрожат от ужаса, пока тошнота сдавливает мне горло, но чувствую только ярость. Свирепое желание нанести ему еще один удар за то, что он подумал о том, чтобы навредить моим сестрам.

Я бросаю его на пол, возвращаю нож в ботинок и беру Франсуазу и Анну за руки, съеживаясь от крови, которая попадает на их кожу. Дым сгущается, когда мы пробегаем следующий вестибюль. Слуги бегут из библиотеки и большого кабинета дофина, визжа и плача, призрачно-зеленые языки пламени полыхают по коридору.

– Все будет хорошо, – кричу я себе и девочкам.

Мы врываемся во двор, и перед нами открывается мраморная лестница. Так близко. Но когда мы пробегаем салон Дайан, крик вонзается мне в уши, и мой желудок сжимается.

Думаю, я знаю этот голос.

Стиснув зубы, я делаю еще один шаг. Если бы ситуация перевернулась, они бы не остановились для меня. Анна и Франсуаза – моя единственная ответственность, только они мне дороги в этом дворце. Но крик раздается снова, даже громче. Бросает меня между половинами моей жизни.

«Будь сильным, Йоссе», – вспоминаю я голос Ризенды.

Я поворачиваюсь и колочу по двери.

– Мари? Ты там?

Дверь распахивается, и моя сводная сестра, мадам Рояль – самая старшая дочь короля – выглядывает в коридор. Ее фарфоровое лицо покрыто пятнами, а глаза распухли и превратились в щелочки. Она так сильно кашляет, что не может говорить, но в ее молчании нет ничего необычного. За мои восемнадцать лет мы обменялись всего несколькими словами.

– Почему ты все еще тут? – спрашиваю я.

– Идти некуда. Людовик говорит, что мы просто не можем бросаться в бой.

– Людовик? – я задыхаюсь от его имени. – Он здесь? Но я видел его у ворот…

– Когда отца ударили… – начинает она, но падает в дверном проеме, плача. Анна и Франсуаза снова заплакали, я поднимаю их и прохожу мимо Мари.

Салон Дайан – самая упадочная из всех гостиных, с роскошными фиолетовыми драпировками и мебелью из черного дерева, но, как и покои дофина, она превратилась в картину кровавого противоречия. Трое нарушителей лежат на сверкающих плитах в лужах крови, а Гранд Конде, самый знаменитый генерал французской армии, прижимается к дивану и держится за бок, темно-красное пятно растекается по его светлой одежде. Позади него Людовик склоняется над столом, уставленным табакерками, перьями и графинами, расположенными в форме дворца. Он указывает на стену в дальнем конце стола, и Конде качает головой. Его Королевское Высочество ругается.

У меня возникает соблазн развернуться, схватить девочек и оставить придворных убегать самим. Они никогда меня не послушают, и любой миг может стать решающим для того, чтобы добраться до прохода. Но Мари стонет в ладони, и все внутри меня сжимается, как тряпка для мытья посуды. Заслуживают или нет, я не могу оставить их умирать.

Я ставлю сестер у стены и шагаю к мужчинам, кашляя, поскольку они не удосужились заметить меня.

– Я знаю выход, – объявляю я.

Они дергаются от моего голоса, и хоть он близок к смерти, Конде умудряется хмуро посмотреть свысока на меня.

– Слава святым! Королевский бастард пришел спасать нас.

– Не время для политики, – рявкаю я. – Идемте.

Старый генерал машет рукой.

– Они оставили стражей у всех ворот. Нас тут же убьют.

– К счастью, мой выход без ворот. За мной. И скорее.

Людовик отрывает от стола взгляд, его голубые глаза рассекают меня, как нож мясника.

– Если я и Гранд Конде не можем найти путь, ты точно не можешь.

– Ладно. Хотите умереть, я только рад исполнить желание.

– Осторожнее, брат, в разговоре с королем Франции, – заявил Людовик.

Людовик король? Значит, наш отец, Король-Солнце, мертв. Я едва его знал, но все еще ощущаю потерю в душе. Словно меня ударили каблуком.

– Королева? – шепчу я.

Конде бросает взгляд на Мари, та рыдает сильнее, а он тихо говорит:

– Ее Величество мертва на веранде. Я защищал дофина, не успел добраться до нее.

Я задеваю носком трупы в масках на полу.

– Кто они?

– Не знаю, – говорит Конде. – Но их ведет придворный маг, Лесаж. Предатель. Он сожжет всех нас своей дьявольской магией.

Дрожь пробегает по мне от макушки до пальцев ног.

– Прошу, идемте.

Людовик ударяет кулаком по столу и кричит:

– Уходи! – в тот миг окно возле двери разбивается. В комнату влетает луч зеленого огня, ударяет по стене на волосок от места, где стоят Анна и Франсуаза. Шипящий зеленый пепел попадает их руки, и они вопят, как мыши, попавшие в ловушки под кухонными шкафами.

«Нет, нет, нет».

Я лечу по комнате, хватаю их и убираю с их кожи горящую сажу. Затем я перепрыгиваю через Мари, которая смотрит на меня с болью на лице, а потом поднимается на ноги и впивается в мою тунику. К моему удивлению, тяжелый топот шагов Конде и ворчание Людовика о том, что он должен вести нас, сопровождают нас по коридору.

Представьте себе. Идти за бастардом оказывается лучше, чем сгореть заживо.

– Это твой гениальный план? – говорит Людовик, когда я нажимаю на выемку на перилах лестницы, и панель отодвигается. Признаюсь, выглядит немного зловеще. Стены в трещинах, кривые, и от резкого запаха гниения я кашляю. Людовик колеблется, но, к счастью, он намного ниже меня и тонкий, как стебелек, поэтому я толкаю его внутрь с такой силой, что он падает на колени. Без извинений я подталкиваю остальных за ним. Затем я забиваюсь внутрь и запираю дверь.

Нас поглощает тьма. Воздух тяжелый и кислый, и влага со стен пропитывает рукава моей туники, пока мы продвигаемся вперед. Мари всхлипывает, Конде стонет и прислоняется к стене, Людовик ругается, пытаясь удержать старого генерала на ногах, а девочки тихо плачут в мое плечо. Вот тогда я замечаю, что пятнышки усеивают их кожу, как веснушки. Они круглые, с приподнятыми центрами, которые светятся тусклым зеленым светом. Мои ребра сдавливают сердце, и я задерживаю дыхание, вытирая большим пальцем пятно на пальце Франсуазы. Оно не размазалось.

Проклятие.

Никто не произносит ни слова, пока мы блуждаем в темноте. Мои руки болят от веса сестер. Кажется, что мы шли часами. Днями. Я делаю глубокий вдох и в сотый раз поправляю хватку. Все, что нужно, чтобы обезопасить их.

«Но ты уже их подвел», – я смотрю на пятна, и мне становится не по себе.

Когда мы добираемся до скрытой двери за конюшнями, Людовик радостно вопит, но за ним тут же в ужасе кричит Мари. Как только я выхожу из туннеля, я сдерживаю свой крик. Южные леса залиты оранжевым пламенем. Жар бьет меня по лицу, и дым льется по горлу, как подливка. Я привел нас к вратам ада.

Хмурый Конде почти утыкается в мое лицо.

– Не стой, не то мы горим заживо, мальчик! Ты привел нас сюда.

Я ищу самый безопасный путь и молюсь, чтобы Ризенда вылезла из сарая или поманила с опушки леса. Вина сковывает мои ноги, и они становятся тяжелыми, как валуны. Глупо было думать, что старуха сможет выжить в этом хаосе.

– Кажется, я должен отвести нас в безопасное место, – Людовик бросает на меня взгляд, полный отвращения, устремляется в северный лес. Я приподнимаю брови, но решаю не упоминать, что Пти-Парк – это самое близкое к дикой природе, что он видел, – и он теряется на тех ухоженных тропинках.

Бросив еще один взгляд на сарай, я следую за остальными.

Мы пробираемся сквозь подлесок медленнее и мучительнее, чем королевская процессия. Пламя потрескивает за ветками, пылающие листья падают на наши головы. Они падают все быстрее и сильнее, поскольку мы бесцельно кружим, удаляясь от цивилизации и помощи. Мне нужно что-то сказать, что-то сделать – я сотни раз собирал в этих лесах грибы; я мог бы вывести нас в дорогу за считанные минуты.

«Будь сильным, Йоссе», – слова Ризенды крутятся в моей голове, такие громкие, что я оборачиваюсь с надеждой в груди. Но это ветер, приносящий к нам треск.

Я стряхиваю длинные потные волосы с глаз, поднимаю девочек выше и прохожу к лидеру группы.

– Нам нужно идти на север вдоль тропы и найти карету, которая едет из Версаля, а то и из Франции.

Людовик хмуро смотрит на меня, вытирая лоб платком с серебряной вышивкой.

– Король не может бежать из своей страны.

– Ты не станешь королем, если погибнешь в этих лесах, – парирую я.

– Осторожнее, мальчик, – Конде тянется дрожащей рукой к своему мечу – будто он может убить меня в воем состоянии. Но каким-то чудом, когда я иду, он и остальные следуют за мной.

Мы пробираемся сквозь горящие деревья, огонь гаснет, когда мы приближаемся к дороге. Грубые голоса выкрикивают приказы, за ними следует хор хныканья. Мое сердце колотится в горле, когда я смотрю сквозь ветви. Двое злоумышленников в масках гонят группу окровавленных слуг и придворных по дороге мечами. А там, вторая спереди, Ризенда. Ее юбки обуглены снизу, а белые волосы колышутся вокруг нее, как туча.

Меня охватывает облегчение, и мои глаза наполняются слезами. Она жива. Но надолго ли? Отчаяние уносит меня вперед, как сильный порыв ветра, и я начинаю пробиваться сквозь кусты.

На мгновение я забываю, что несу своих сестер, ветка бьет по щеке Анны, и она вскрикивает.

Голоса на дороге замолкают. Очередь заключенных останавливается.

– Покажись! – кричит один из злоумышленников в маске.

Девочки напрягаются в моих руках, и Людовик бормочет ругательство.

Ризенда всматривается в деревья, ее лицо становится наглым, я слишком хорошо знаю это выражение. Беспокойство скользит вверх и вниз по моему позвоночнику. Я не даю мышцам шевелиться. Небо темное и в дыму, и мы далеко от дороги.

«Отвернись», – умоляю я. Но ее светлые глаза смотрят на меня сквозь кусты ежевики.

Один из мужчин устремляется к нам.

Ризенда вытирает ладони об фартук и выпрямляется. Искры огня сверкают в ее глазах, и я знаю, что она собирается сделать.

«Нет», – хочу кричать я, но уже поздно. Она поднимает юбки до колен, выходит из строя и бежит в противоположном направлении. Отвлекая от нас внимание.

Злоумышленник разворачивается, чтобы броситься в погоню. Мужчина во главе группы бросает взгляд на деревья, затем на своих пленников. Не может решиться.

– Идем! – шепчет Людовик и бежит глубже в лес.

Остальные идут следом, но мои ноги как вкопанные. У меня горит горло, будто я кричу, но я не издаю ни звука.

Мужчина обгоняет Ризенду менее чем за десять шагов. Его меч прорезает плоть между ее лопатками, и ее крик поднимает каждый волосок на моем теле. Боль пронзает меня, как землетрясение, когда я смотрю, как она падает на землю. С моих губ срывается хриплое бульканье, когда ее кровь растекается на дороге.

Мари зажимает мне рот ладонью.

– Не делай ее жертву напрасной, – мягко говорит она и тащит меня.

Я хочу свернуться клубочком и плакать. Я хочу лечь в листья и позволить огню поглотить меня. Но по мере того, как крики Ризенды стихают, ее последние слова остаются в моей памяти.

«Будь сильным, Йоссе».

Поэтому я заставляю себя вдохнуть. Заставляю себя поднять сестер выше и бежать. Слезы текут по моим покрытым сажей щекам, онемение опускается на меня – мутное, как угольное небо. К тому времени, когда мы, наконец, останавливаемся, чтобы перевести дыхание, мои кости превратились в желе.

Людовик прислоняется к дереву и что-то бормочет про побег, будто мы – крысы. Его слова медленно проникают сквозь туман горя, зажигают что-то во мне.

– Крысы… – повторяю я.

– Что они?

– Если те мятежники хотят обходиться с нами, как с крысами, мы можем послушаться.

Людовик смотрит на меня, словно я не в себе. Может, так и есть.

Помахав Конде в конце строя, я устремляюсь вперед, к последнему месту, где кто-то мог искать королевичей.

3

МИРАБЕЛЬ

Наша карета катится от пылающих останков дворца, оставляя след из трупов. Я сижу прямо, как кол, смотрю на потрепанные шторы, хлопающие от ветра. Каждый раз, когда шторка надувается, ледяной ветер наполняет карету, но мое онемевшее тело это не ощущает. Мой язык болит, и я не могу выдавить слова. Я зажмуриваюсь, но во тьме появляется Король-Солнце, пена капает с его рта, пальцы терзают воротник. Я вижу зеленое сияние дезинтегратора Лесажа и тела придворных на ухоженных лужайках, их платья и яркие камзолы были в стрелах и алых пятнах.

Что мы наделали?

Я сжимаю край сидения все крепче, предплечья дрожат. Как бы глубоко я ни вдыхала, я не могу перевести дыхание, словно невидимые ладони душат меня. Я знаю, что не стоит спорить, но я точно выгляжу как котел, который вот-вот закипит, раз матушка сжимает мой подбородок крепко и заставляет посмотреть на нее.

– Доверься мне, Мирабель.

Я облизываю губы и сглатываю.

«Как я могу тебе доверять? Ты обманула меня, использовала меня. Мы отравили короля».

Матушка делает голос мягким, как мед, убирает локон с моего лица.

– Это было необходимо. Для общего блага. Мы позаботимся о людях Парижа лучше, чем Король-Солнце. Больше не будет голодных и слабых.

Все внутри меня затихает. Настолько, что я слышу шум крови в ушах. Что значит: мы позаботимся о людях?

– Я близко знала нашего бывшего правителя, уверяю, он заслужил эту судьбу, – добавил с придыханием Лесаж. Он прислоняется к стенке кареты, слабый, ведь потратил много магии. Он с трудом держит глаза открытыми. Я хмуро смотрю на жуткий зеленый свет на кончиках его пальцев, страх и ярость пылают в моих венах. Я дала Лесажу ту силу, моя алхимия предоставила шанс. Он был лишь исполнителем, магом, создавал иллюзии, которые пропадали, как дым, пока я не создала тоник, сделавший его магию осязаемой. Пока я не превратила его в волшебника.

Тошнота снова подступает к горлу, и я склоняюсь из окна, моя рвота стекает по карете.

– Мирабель, возьми себя в руки, – рявкает матушка, хотя я замечаю, что ее лицо желтое, как свеча.

Маргарита выпрямляется и смотрит на меня свысока.

– Думаешь, Карл Великий объединил империю без крови? – она звучит так, словно цитирует исторические книги наставнику. Это работает. Выражение лица матушки становится намного спокойнее. – Лучше, когда небольшое количество погибших может помочь большинству.

– А сколько мы достигнем с королевской казной в наших руках! – добавил Лесаж. Я смотрю на рыжеватого шакала. Конечно, его заботит казна.

Мои пальцы начинает покалывать. Зрение становится серо-черным.

«Дыши, Мира», – король был прожорливым ленивым человеком. Ужасным лидером. Возможно, матушка права. Людям будет лучше без него.

Остаток пути проходит в тишине, хотя это не серьезная тишина поля боя или благоговейное молчание на кладбище. Это грубая тишина. Хриплый гул бьет по моим ушам, кожа зудит. Фернанд и Маргарита все шепчутся, как всегда, и аббат Гибур гладит крест с довольной улыбкой на сухих губах. Даже Ла Трианон выглядит довольно, качает головой и обмахивает румяные щеки.

Мадам де Монтеспан – единственная, кроме меня, кто не присоединяется к тихому празднованию. Я думала, она была в схеме матушки, даже подтолкнула ее, но когда Фернанд и Маргарита надели маски и бросились к дворцу, она упала рядом со мной на землю и завыла изо всех сил.

Теперь она серая и беспокойная, отлетает в стенку кареты на каждом повороте и кочке. Она теребит свои спутанные кудри цвета кукурузы, и ее лазурные глаза глядят сквозь меня. Она повторяет два слова снова и снова:

– Мои девочки, мои девочки.

Матушка и Лесаж не спешат ее утешать. Они поджимают губы и с опаской поглядывают на нее.

Не меня одну сегодня обманули.

Мы проезжаем через Фобур Сен-Жермен и приближаемся к левому берегу, желтые поля сменяются кривыми фахверковыми домами, которые горбятся, как уставшие старики. Знакомый запах застоялой воды и сажи проникает в наши глотки. Маргарита нарушает тишину протяжным вздохом.

– Не нужно было сжигать дворец в Версале, – жалуется она, отодвигая шторку и глядя с тоской на далекий столб дыма, тянущийся к небу. – Он был роскошнее гадкого центра города.

– Потому мы его и сожгли, – матушка задвигает шторку. – Мы не такие, как прошлый король, прячущийся в роскошном дворце, где невозможно увидеть нужды нашего народа. Мы должны жить в сердце города. Мы откроем врата Лувра и примем всех ко двору. Худшее прошло, – говорит она с нажимом.

Я киваю с другими. Заставляю себя верить. Хочу, чтобы ее слова сбылись.

* * *

Несмотря на обещание матери, кошмар продолжается.

Мы изолируем себя в чреве Лувра, в то время как битвы бушуют во дворах. Пушечный огонь сотрясает огромные каменные стены. Я немного успокаиваюсь, зная, что на этот раз мы не нападаем на ничего не подозревающих граждан. Министры и придворные, проживавшие в Лувре, сдались, как только увидели, как повстанцы из Теневого Общества взбираются на стены, а слуги с радостью перешли на нашу сторону, когда матушка предложила удвоить их зарплату. И граждане Парижа возражений не высказали. Напротив. Они приветствовали нас на улицах и сшивали знамена из ткани цвета изумруда, вишни и слив в поддержку матушки, их защитницы.

С нами борется только полиция Парижа. Офицеры не унимаются, как тараканы, и их так же невозможно убить: они более искусны в обращении с мечом, более организованы в своих батальонах и обеспечены запасами оружия, разбросанного по городу. У них есть все преимущества. Кроме магии.

– Мне нужен еще один тоник, – говорит Лесаж, врываясь в мою новую лабораторию. Это холодная подземная камера, бывшая темницей. Ужасающие крючки и цепи все еще свисают со стен, а на полу валяется грязный камыш. Я могла бы выбрать любой из золоченых салонов с бархатными диванами и мраморными каминными полами наверху, но тогда пришлось бы слышать лязг мечей и оглушительные крики. Мои окна выходили бы на резню. Здесь внизу звук приглушен. В стороне. Если я закрою глаза, я могу притвориться, что вернулась в домик в саду – если не буду обращать внимания на вонь.

Лесаж проходит по комнате и опускается на стул. Он всегда был худым и желтоватым, но теперь выглядит как оживший труп. Его туника залита кровью, а под налитыми кровью глазами видны темные синяки. Сомневаюсь, что он спал с атаки на Версаль. Его пальцы дрожат, когда он закатывает рукав и кладет руку на стол. Когда я не беру ланцет, он смотрит на меня.

Я скрещиваю руки и стою на своем.

– Я думала, мы договорились драться естественным путем? Матушка сказала, что захватить Лувр будет просто по сравнению с…

– Для тебя это звучит просто? – он дико указывает наверх. Даже глубоко под дворцом залпы сотрясают стены, сосуды гремят. Затирка сыплется между камнями. Не в первый раз я смотрю на потолок и удивляюсь, насколько он будет тяжелым, когда он проломится и похоронит нас.

Грис нежно подталкивает меня.

– Возможно, Лесаж прав, – он проходит через комнату и предлагает мне фарфоровую чашу и ланцет. – Мы – общество алхимиков и ворожей. Глупо думать, что мы можем сражаться с офицерами в рукопашной.

Я мрачно смотрю на Гриса. Пресмыкаться перед мамой – это одно, а перед Лесажем – другое. Я сделала для колдуна более чем достаточно, и я собираюсь напомнить об этом Лесажу, но новый взрыв вызывает стон потолка. Встряхивает шкафы. Я дрожу, и несколько глотков чая, которые я выпила утром, грозятся меня покинуть.

– Ладно, – я беру оборудование, Лесаж сжимает кулак, и я прорезаю синюю вену ниже его локтя. Кровавые ручейки стекают по его руке в фарфоровую чашу. Я должна отвернуться, зная, какое мучение это принесет.

Грис кладет руку мне на плечо.

– Чем раньше мы победим несогласных, тем скорее мы сможем вернуться к производству лекарств.

Я киваю и слабо улыбаюсь ему. Я хочу верить ему, но в незнакомой лаборатории со смертью короля на моей совести сложно поверить, что я способна не только на разрушения, когда я собираюсь варить кровавую магию Лесажа.

Грис готовит котел, пока я толку крапиву, аконит и шандру и добавляю их в котелок. Потом я возвращаюсь к Лесажу, забираю чашу крови. Он кашляет и падает на стол, его лицо серое, волосы промокли от пота. Его слабое дыхание хрипит.

– Ты убьешь себя, если продолжишь так, – говорю я поверх плеча, пока добавляю кровь к смеси.

Лесаж приподнимает голову, чтобы посмотреть на меня.

– Разве это не должно тебя радовать?

– Меня это обрадует, но не матушку, – я опускаю перед ним оловянную чашку и наполняю ее алым зельем. – Не спеши, колдун.

Смеясь, он осушает зелье, как эль, вытирает запястьем рот.

– Будто я мог, La Petite Voisin, – он хлопает меня по макушке, вед знает, что я это терпеть не могу, и хитро улыбается. С этой хищной улыбкой он пришел два года назад в мою лабораторию, стал задавать вопросы о моих способностях, о смерти отца. Я не доверяла ему с самого начала. Он напоминал скользкую пиявку, впившуюся в самую толстую вену. Я сказала это матушке, но она проигнорировала меня, как всегда. И она не сопротивлялась, когда он через неделю стал ухаживать за ней. Она видела только сильного мужчину, который смотрел на нее, как на редкий драгоценный камень, исполнял все ее прихоти, целовал ее ладони и шептал красивые слова. Отец так не делал.

Я смотрю, как Лесаж уходит, такой слабый, что едва поднимается по лестнице без помощи. У него нет сил биться с полицией Парижа. Но утром дворец ужасно тихий. Стены замерли, и крики во дворах пропали.

К счастью, я не видела резню, но Маргарита приходит и описывает все кровавые подробности. Как Лесаж призвал существ из дыма, которые рвали офицеров на куски, пощадил только генерала-лейтенанта, чья голова теперь висела на стене Лувра. Предупреждение любому, кто решит спорить с нашим правлением.

– Видишь? Худшее прошло, – говорит Грис, повторяя слова матушки.

Я хочу ему верить, ведь моя жизнь почти вернулась к норме. Я соглашаюсь прийти на банкет матушки, назначенный на следующий вечер.

Я прохожу по галерее, синее платье шелестит по сияющему паркету, мои волосы разделены по центру и завиты по бокам головы. Мне хочется посмотреть на свое отражение в витражных окнах – вряд ли я узнаю себя в этом наряде, будто придворная – но я не смотрю. Я – алхимик, в первую очередь, и как только мы с Грисом продолжим готовить лекарства, все вернется на места. Даже лучше, ведь мы сможем помогать тысячам людей из-за того, что Теневое Общество управляет городом.

Банкетный зал такой яркий от позолоты, что я щурюсь, проходя в двери. Золотые розы и лозы покрывают стены и лепнину, пересекаются сверху, сияя. Замысловатые люстры бросают бронзовый свет свеч, и гобелены украшают стены. Невозможно длинный стол уставлен желтыми кубками и тарелками, полными слив и семян граната, косули и пряного осетра.

– Разве это не мечта? – Маргарита опускается на стул рядом со мной. – Даже утварь с камнями, – она поднимает вилку с рубином, как скипетр, и использует его, чтобы указать на стул с другой стороны от меня, во главе стола, где будет сидеть мама. Я встаю и пересаживаюсь, не возражая. Я не хочу сидеть близко к матушке и Лесажу.

Банкет начинается, и я нападаю на клубнику со сливками и утиное конфи, надеясь, что богатая еда заполнит рану, гниющую внутри меня. Но все на вкус как пепел, и мой аппетит угасает, когда Фернанд изображает последние мгновения короля вместе вином, стекающим из его рта, будто пена. Звучат тосты и смех, но, к моему удивлению, матушка и Лесаж не участвуют в этом. Они увлечены тихим разговором, лишь порой поглядывают на стол.

Когда приносят десерт – тарталетки с грушей и пудинг с хурмой – становится понятно, почему они были отвлечены. Как только мадам де Монтеспан доедает пудинг, она дергается на стуле. Ее большие голубые глаза расширяются, капли пота начинают стекать по ее щекам, смывая пудру. Она сотрясается от кашля и сжимает стол так сильно, что мой кубок гремит.

Волоски на моей шее встают дыбом. Если бы я не знала лучше, сказала бы, что она была…

Я отодвигаю тарелку, жалея, что съела так много. Я ожидаю, что и остальные так сделают, но члены Общества не прекращают пир. И не помогают маркизе.

– Вам нездоровится? – спрашивает матушка. Ее голос мягкий от тревоги, но темные глаза прищурены, как у змеи.

Мадам де Монтеспан сгибается, прижимая ладони к животу, и когда она пытается заговорить, кровь падает каплями на ее золотую тарелку. Я кричу, когда она падает в чашу. Яд. Несомненно. Но зачем матушке отравлять союзницу? И где она взяла яд? Я думаю об Акве Тофане, созданном для герцога де Барры, и все внутри меня холодеет. Кто знает, попало ли хоть одно мое творение в нужные руки?

Матушка встает и поднимает кубок.

– За верность, – кричит она. Другие члены Теневого Общества повторяют за ней и выпивают. – Если кто-то еще хочет написать письма королевской армии или герцогу де Вандому, чтобы бывших аристократов собрали против нас, вас постигнет такая судьба, – она указывает на мадам де Монтеспан, а потом многозначительно скользит взглядом от герцога де Люксембурга до герцогини де Бульон, маркиза де Сессака, продолжая вдоль ряда своих самых важных клиентов. Ее лицо искажает отвращение, но я замечаю дрожь ее руки, и как она не может заставить себя смотреть на лицо мадам де Монтеспан. – К счастью, не нужно беспокоиться, – говорит она. – Благодаря магическим чарам, которые Лесаж сплел вокруг города, никто не может войти или выйти без моего согласия. Так что королевская армия даже не знает, что их король мертв. И если герцог де Вандом восстанет против нас в городе, мы подавим его атаку до того, как она доберется до Лувра. Ядом, если необходимо.

Другие одобрительно кричат, стучат кубками по столу, но я отодвигаю стул и вскакиваю. Пол качается, я едва успеваю ухватиться за стол.

– Что-то не так? – спрашивает матушка.

«Да. Ты обещала, что худшее прошло. Ты обещала, что это было ради общего блага, но мы продолжаем отравлять людей».

Я пытаюсь заговорить, но мои мысли гуще переваренного зелья. Я пытаюсь доверять матушке, но она должна видеть, что зашла слишком далеко.

Раздражение вспыхивает в ее глазах. Когда я остаюсь на ногах, она хмуро смотрит на меня, словно хочет свернуть мне шею.

– Позвольте нам минутку, – говорит она столу, озаряя гостей улыбкой. Она хватает меня за предплечье и уводит в угол. – Что с тобой такое?

– Зачем нам отравлять Вандома и его людей? Нас достаточно много…

– Может, нас и больше, но мы обучены картам таро и чайным листьям. А наши последователи – фермеры и ремесленники, а не солдаты. Ты знаешь, что случилось, когда мы бились с офицерами, а Лесаж все еще слаб для магии. Так что поможешь ты, Мирабель. Если герцог и его люди откажутся сдаться, мы их отравим.

– Нет, – слово вылетает раньше, чем я могу его остановить. Не очень громко, но достаточно. Несколько голов поворачивается к нам. Шепот пролетает над столом.

Матушка сжимает мое запястье, ногти оставляют порезы-полумесяцы на моей коже.

– Думаешь, мне это нравится? Думаешь, я не в ужасе? Моя дорогая подруга мертва за столом, – ее голос дрожит, она глубоко вдыхает. – Но, чтобы служить людям, которых мы оберегам, нужно подавить мятежников и создать правительство, где обычные люди важнее. Будешь делать, как я говорю, сваришь зелье, или я найду тебе другие занятия. Вдали от Гриса и твоей обожаемой лаборатории. Понимаешь?

Я делаю реверанс на дрожащих ногах и бегу к дверям, падаю на колени в коридоре.

Я не понимаю.

И я не буду это делать.

* * *

Всю ночь я размышляю. Хожу по комнате, плачу в подушку и кричу до привкуса крови во рту. К восходу солнца я уже в бреду и не в себе, но у меня есть план. Мать запросила яд, но она не уточнила, какой именно, поэтому я завариваю простой сонный яд, сделанный из спор грибов и медного купороса. Он замедляет работу сердца и вызывает паралич, но эффект безболезненный. Вандом и его люди просто уснут и никогда не проснутся. Это лучшая смерть, которую я могу им дать.

К сожалению, мама предвидит мой план. Как только я приношу яд в ее салон, она дает несколько капель паре голубей, которых держит в позолоченной клетке. Ее губы сжимаются, а пальцы с нарастающей скоростью и волнением стучат по туалетному столику, а птицы беззвучно падают со своих насестов.