Текст книги "Королевский флеш"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Да-да, – рассмеялся Алекс.

– Каждый четверг, – сказала Дейзи, – как по часам. Платит по сотне баксов и за проезд на такси. Нужно бы вам пошарить в его квартирке, когда его там нет. Это как раз на большом озере, вам стоит туда прогуляться.

– Где, ты говоришь, это местечко? – спросил Арчи.

– В Пост-Миллз.

– А где эта дыра?

– Я же говорила – в Уэстчестере. Рядом со Стамфордом.

– Стамфорд – это же в Коннектикуте, – сказал Арчи.

– Да, прямо за границей штата. За границей Нью-Йорка. Что я, не знаю, где Уэстчестер? Арчи, я знаю, хрен его дери, где он.

– Ладно, Уэстчестер.

– Два теннисных корта, плавательный бассейн, большой черный «Кадиллак» у подъезда. Еще одна машина – из тех маленьких, заграничных. Не знаю, как называется.

– «Фольксваген»? – спросил Арчи, подмигнув Алексу.

– Нет, какой там «Фольксваген». Из дорогих. Думаю, есть и еще одна, иначе как его жена добирается до города? Я как-то его спросила – не будет ли он против, чтобы у него была одноногая горничная, поскольку я бы его три-четыре раза в неделю даром обслуживала, только бы пожить в таком доме. Он сказал – нет, жена догадается. Миллионер, у него пять слуг, и все они свободны в четверг. – С резким южным акцентом она добавила: – Это потому, что по четвергам он измеряет глубину моей души.

– А каков этот дом изнутри? – спросил Арчи, и Алекс повернулся к нему, потому что он вдруг заговорил очень серьезным и очень профессиональным тоном.

– Да я никогда там не бывала, – ответила Дейзи.

– Хорошо, а где же вы тогда встречаетесь? – спросил Арчи.

– У него мастерская в лесу за домом. Там мы и встречаемся. Вам надо там пошуровать. Арч, я не дурю тебе голову, этот тип настоящий миллионер.

– Как его зовут? – спросил Арчи.

– Ну, знаешь ли, я не выдаю имен постоянных клиентов, – ответила Дейзи.

– Ты что, священник? – спросил Арчи.

– Это непрофессионально, – с достоинством ответила Дейзи.

– Значит, этот тип миллионер? – сказал Арчи.

– Да.

– Оплачивает тебе такси туда-обратно и каждый четверг выплачивает сотню баксов, – продолжал Арчи тоном насмешливого недоверия. Алекс понял, что он дразнит Дейзи, чтобы выудить у нее фамилию этого типа. – Теннисные корты, плавательный бассейн, мастерская в лесу, яхта… ты ведь сказала, у него и яхта есть?

– Нет, я про яхту не говорила, но у него есть большой скоростной катер, прямо там, в частном доке.

– Могу поспорить, что док тоже большой, – сказал Арчи. – Как ты там сказала, насколько он большой? – Он широко развел руки: – Такой, а, Дейзи?

– Да уж побольше твоего, – ответила она и потянулась за прислоненными к стене закутка костылями.

– Так как же его зовут, этого миллионера? – снова спросил Арчи.

– А не ваше дело, – отрезала Дейзи и встала с кресла, подсунув костыли под мышки. В ледяном молчании она надела плащ, ловко передвинув костыли, пока просовывала руки в рукава. Затем она заковыляла к стойке и сказала бармену: – Выкинул бы ты этих двух засранцев. У них дурные манеры.

Пока она шла к выходу, Арчи сказал:

– Перестарался.

– Ты слишком давил на нее. Только больно ей сделал.

– Ага. Надо же – проститутка с принципами! Кто бы подумал!

– Думаешь, она правду говорила?

– Кто знает? В остальном она не врала, это уж я точно знаю. Они бегают за ней, словно кобели за сукой в течке. Но миллионер в Пост-Миллз? – Арчи пожал плечами.

– Почему бы не выяснить? – сказал Алекс.

– Я как раз и хочу это сделать, – ответил Арчи. – Добычи будет выше крыши, так ведь?

– А как ты будешь ее брать?

– Трудно, что ли, обчистить квартирку, пока шестидесятичетырехлетний старикан трахается в лесу с одноногой шлюхой?

Оба расхохотались.

Алекс вернулся к дому на Уэст-энд-авеню в восемь вечера. Они вместе с Арчи сходили еще на один фильм, а затем поели в кафе на Бродвее. Он хотел одного – добраться до постели, посмотреть телевизор и заснуть часиков этак в десять. Он намеревался завтра еще раз заглянуть в тот вестибюль, если только будет погожий день, а потому ему с утра надо было быть бодрым и внимательным. До сих пор его видел только один жилец, и Алекс хотел, чтобы так и было в дальнейшем. Если уж придется попасться на глаза в день ограбления, так пусть это будет единственный раз, когда его здесь заметят.

Возле подъезда дома Алекса поджидал детектив второго класса Энтони Хокинс. Он явно забрался уж слишком далеко – его участок был от Четырнадцатой до Тридцать девятой, между Пятой авеню и Ист-Ривер. Хокинс был шести футов ростом, смуглый крепкий парень, который гордился своим прозвищем Ястреб[1]1
  Hawkins (Hawk) – ястреб (англ.).


[Закрыть], пусть даже так его пренебрежительно называли воры. Именно поэтому Хокинс считал себя похожим на Барта Рейнольдса, хотя на самом деле ни капельки похож на него не был. Рейнольдс играл когда-то в недолго прожившем телесериале «Ястреб» как раз о нью-йоркском детективе. Хокинс был полуангличанином – полуирландцем («да еще с пятой частью шотландской крови», как он любил отмечать), но это не мешало ему получать удовольствие от того, что сериал был назван именем нью-йоркского копа. Когда Барт Рейнольдс отрастил усы, Хокинс сделал то же самое. Рейнольдс побрился – и Хокинс тоже. Если бы у Рейнольдса обнаружилась язва, Хокинс постарался бы ее себе заполучить. Хокинс был тем еще дерьмаком. Именно он арестовал Алекса и засадил его в Синг-Синг. Он носил пальто с поясом, что, наверное, позволяло ему чувствовать себя еще более деловым копом. Хокинс стоял под дождем. Очень характерно для копа – не сообразить, что от дождя можно и спрятаться.

– Привет, Алекс, – весело поздоровался он.

– Что ж, привет, мистер Хокинс, – ответил Алекс.

– Как поживаешь? – спросил Хокинс, но руки не протянул. Коп никогда не ручкается с ворами, пусть порой даже знает этого вора лучше своего деверя. И коп всегда обращается к вору по имени, думая, что это дает ему какое-то психологическое преимущество. Если коп застукает вора, только что осуществившего блестяще задуманный план ограбления Форт-Нокса, и этого вора будут звать Израэль Голдберг, коп автоматически спросит: «Ну, Иззи, что ты нам об этом расскажешь?» Если Иззи сообразительный вор, он станет называть копа «мистер» и «сэр» и заговорит его до смерти, не рассказав ничего. Это все часть одной игры.

– Ушли бы с дождя, – от души сказал Алекс. – Вы меня ждали?

– Тебя, – ответил Хокинс.

– И долго?

– С полчаса.

– Да войдите же в дом, – сказал Алекс. – Давненько не виделись.

Они вошли в вестибюль, Алекс закрыл зонт и стряхнул его. Хокинс все время смотрел на Алекса. Детективы любят считать, что могут узнать, о чем думает человек по тому, как он движется, даже если он всего лишь отряхивает зонт или сморкается. Алекс встряхивал зонт, и Хокинс пристально ловил каждое его движение. Наконец Алекс поднял глаза и спросил:

– Итак, что завело вас на окраину?

– Да все продолжаю интересоваться тобой и твоими дружками, – улыбнулся Хокинс. Он считал, что когда улыбается, он больше похож на Барта Рейнольдса. На самом-то деле рожа у него становилась совершенно отвратной. Холодная улыбка Хокинса тоже была частью игры. Алекс иногда думал, что он оставил бы эту игру, если бы не копы. Что интересного в игре, если на другой стороне нет игроков?

– Ну и что вас интересует на этот раз? – спросил он.

– В первую очередь – ограбление, которое имело место 21 марта.

– Ох, – вздохнул Алекс.

– Думаю, ты ничего об этом не знаешь.

– Ничегошеньки, – ответил Алекс.

– Я не стал бы им интересоваться, если бы оно не произошло на моем участке, – сказал Хокинс. – Я был тогда в отпуске. Возил жену в Пуэрто-Рико.

– В Пуэрто-Рико хорошо, – протянул Алекс.

– Меня не было три недели, – продолжал Хокинс. – Я вернулся вчера и имел долгий разговор с полицейским, который получил сигнал. Он новенький, только что переведен из Двадцать пятого отряда в испанском Гарлеме. Я также разговаривал с ребятами из отделения по борьбе с грабежами.

– Ох, – снова вздохнул Алекс.

– И я спрашиваю об этом именно тебя, Алекс, потому что это слишком похоже на твою марку.

– А я и не знал, что у меня есть какая-то марка, – сказал Алекс.

– Я имею в виду разбитое окно.

– Я не лазил в окна с детских лет, – ответил Алекс.

– В том-то и дело. Окно было разбито изнутри, Алекс. Кто-то пытался сделать так, чтобы подумали, будто грабил дилетант.

– Ну, тут я чист, – ответил Алекс, – вы не по тому следу… – Он резко замолчал, потому что за его спиной открылись двери лифта и в вестибюль вышла супружеская пара. Алекс не хотел, чтобы там, где он жил, кто-нибудь из жильцов видел, как он разговаривает с копом. – Может, поднимемся наверх? – спросил он Хокинса.

– А зачем? – ответил тот.

Алекс пожал плечами и скривился, надеясь, что Хокинс уловит намек. Но когда супруги остановились открыть зонт прямо перед входной дверью, Хокинс нарочито громко сказал:

– А, ты не хочешь, чтобы твои соседи узнали, что ты вор?

Взгляд Алекса стал жестким. Он посмотрел на дверь. Похоже, супруги не расслышали слов Хокинса. Как только они вышли, Алекс спросил:

– Чего вам надо? Я пытаюсь вести здесь добропорядочную жизнь…

– Конечно. И где ты вел свою добропорядочную жизнь, когда двадцать первого марта обчистили квартиру на Восточной тридцать шестой улице?

– Я ничего не знаю об этом.

– Дом 132, Восточная тридцать шестая.

– Не знаю такого адреса.

– Особняк.

– Я ничего об этом не знаю.

– Передняя дверь была взломана, внутренний замок вырван. А затем окно в спальне выбили изнутри, чтобы грабеж выглядел погрубее. Именно так ты и сделал, когда я тебя взял. Ты выбил окно изнутри.

– Да, но я усвоил урок, – ответил Алекс. – С той поры, как я вышел, я чист. Я даже близко не подхожу ни к кому из тех, кто замаран.

– Да? Даже к Томми Палумбо?

– А что с ним? Он тоже чист.

– Ты видел его с тех пор, как он вышел?

– Да, видел. Он мой друг. Конечно, я его видел.

– Я слышал, он хочет купить пушку?

– Мне он ничего такого не говорил.

– Когда увидишь его, скажи, что мы знаем о его замыслах.

– Скажу.

– Скажи ему, что он выпущен условно, а это само по себе нарушение.

– Я уверен, что он об этом знает. Он не дурак.

– Вы все дураки, – отрезал Хокинс.

– Послушайте, я не имею отношения к тому грабежу, так чего вам еще надо?

– Я хочу, чтобы ты знал – я вернулся из отпуска, вот и все. Спи спокойно, – сказал Хокинс, изобразил свою квази-рейнольдовскую улыбочку и вышел под дождь.

«Сукин ты сын, – подумал Алекс и нажал кнопку лифта. – Что я, единственный вор в Нью-Йорке, который когда-то высаживал окна изнутри? Ладно, это сделал я. По наводке Вито. Получил три тысячи баксов. Но если предположить, что это не я? На самом деле речь-то шла о том, что ты ошиваешься вокруг любого, кто хоть что-нибудь когда-то сделал, сукин ты сын. Чего же удивляться, что ты тут не появился раньше, раз ты был в отпуске! Как жаль, что никакой латинос не всадил тебе пулю в башку, пока ты был в Пуэрто-Рико. Не стой у меня на дороге, Хокинс, или пожалеешь».

Но все же он испугался.

* * *

Поднявшись в свою квартиру, Алекс достал из холодильника бутылку пива, открыл ее и отнес в спальню. Телефон у него стоял рядом с постелью на ночном столике. Он набрал номер Томми и стал пить пиво прямо из бутылки, ожидая ответа. Ждал он минут десять и чуть было уже не повесил трубку, когда услышал голос Томми:

– Алло?

– Томми, привет, это Алекс.

– А, привет, Алекс, как дела?

– Хорошо. Ко мне только что приходил Ястреб.

– Чего ему надо?

– Томми, слушай, – сказал Алекс.

– В чем дело?

– Я слыхал, что ты ищешь пистолет, и не только я. Ястреб тоже об этом знает.

– Да, – сказал Томми.

– Томми, я думаю, он догадывается, что это значит. Человек не покупает оружия, если только…

– У меня нет пистолета, Алекс.

– Но ты его ищешь.

– Ну?

– Ты ищешь его или нет?

– Да тут была одна идея, – ответил Томми.

– Идея, о которой уже прознал Ястреб.

– Да, но у меня нет пушки.

– Как только у человека возникает мысль купить пушку, так сразу же ему не терпится ею воспользоваться. И если он использует ее для того, о чем я думаю, это значит, что он засветился, а еще то, что Ястреб уже через десять минут будет стучаться к тебе в двери.

– Да, – ответил Томми.

– Господи, да ты бы лучше объявление в газете дал! Есть в городе хоть кто-то, кто не знает о том, что ты ищешь пистолет?

– Да, – ответил Томми.

– Слушай, Томми, ты навел меня на хорошее дельце, и я думаю, это стоит пяти сотен баксов. Но я не смогу заплатить тебе, пока не возьму квартиру, понимаешь? Сейчас я на мели, до следующих выходных у меня и куска хлеба не будет. Я ведь что хочу тебе сказать – не делай пока никаких глупостей. На пяти сотнях ты продержишься, пока не придумаешь, что делать дальше.

– Да, – согласился Томми.

– Ты меня слушаешь?

– Да, Алекс, слушаю.

– Ладно, я просто хотел тебе сказать, что тебя ждут пять сотен баксов, если ты продержишься до выходных.

– Да, продержусь. Я же не на краю.

– Отлично, рад это слышать. Ну, тогда пока, Томми?

– Да, все хорошо.

– Все хорошо?

– Да.

– Ладно, я перезвоню тебе в пятницу. В крайнем случае в субботу.

– Ладно, Алекс. Большое тебе спасибо.

– Пока.

Он положил трубку, взял бутылку и сделал большой глоток. Он не понимал, какого черта возится с этим тупицей. Если уж взялся за пушку, так это навсегда. Томми было двадцать два, но он уже раз попался на вооруженном ограблении, когда ему было лишь восемнадцать. Он напоролся на судью, который впаял ему десять лет в Синг-Синге. В прошлом месяце он вышел под честное слово, отсидев треть срока. Алекс познакомился с Томми в тюрьме – когда Алекс прибыл, парень уже сидел три или четыре месяца. Алексу было страшно – он никогда прежде не сидел. Когда его взяли в последний раз, он получил условно. Но о тюрьме он слышал и знал, что может там случиться с человеком. Это было три года назад, он был моложе, этакий белокурый голубоглазый красавчик. А он слышал насчет тюремных насильников и до смерти боялся, что это может произойти и с ним. Позже он понял, что с ним этого не случилось только благодаря Томми.

Томми тогда уже сидел некоторое время. Это был хрупкий красивый темноволосый парень, но никому не удалось сделать из него «козла». В тюрьме существует целая сексуальная иерархия, начинающаяся с «королев» – так сказать, добровольных педиков, которые еще до тюрьмы этим занимались. Этих парней – или, точнее, девочек, как они предпочитают себя называть – обычно держат отдельно от остального населения тюрьмы, в блоке, где сидят остальные королевы и педики, попавшие туда за сексуальные правонарушения. Но существуют еще и тюремные «козлы», парни, которых делают педиками уже в тюрьме. И есть «жеребцы», «жокеи» или «деды», как их называют. Они рассматривают во дворе всех новеньких, и вскоре уже подходят и пытаются подружиться, предлагают конфетки или сигареты, выясняя, нельзя ли с новичком завязать отношения. Это те, кто считает себя мужчинами, – только скажи им, что они гомосексуализмом страдают, так они тебе глотку перережут. И как раз потому, что они именно гомосексуализмом и страдают, трахая других парней в задницу или в рот.

Но одним из первых, кого Алекс встретил в тюрьме, был Томми. Он без обиняков рассказал Алексу, что к нему очень даже будут подкатываться, поскольку он блондин и смазливый, но что он не должен делать ничего такого, чего сам не хочет. Дашь слабину хоть раз – все, кранты. Томми рассказал, что знал одного парня, которого разложили на полу в гимнастическом зале, пока один стоял на шухере, нарисовали бедняге на спине все женские причиндалы – сиськи и прочее, а потом с десяток мужиков трахали его в задницу. «Здесь такое нечасто бывает, – сказал Томми. – Это обычно устраивают в тюрьмах графств или в центрах временного задержания, когда молоденький парнишка попадает к махровым бандюгам. Они просто держат тебя под ножом или жгут сигаретами, пока не сделаешь того, что они говорят. Тут такое тоже, конечно, случается, но не так, чтобы ты трясся от мысли об этом днями и ночами. Нужно просто гнать к чертям всякого, кто будет приставать с подобными предложениями. Будут предлагать сигареты в долг, пока, мол, не получишь своих денег, говори: спасибо, я курю «Баглер». Захотят ссудить денег или предложат защиту, говори: спасибо, я сам о себе позабочусь. И, парень, уж постарайся о себе позаботиться. Будут пытаться тебя перевернуть – бей в морду. Через неделю ты можешь загреметь в карцер, но по крайней мере тебя зауважают и больше никто не будет вокруг тебя ошиваться, пытаясь заставить обсосать его хрен. А если на тебя насядут сразу несколько, дерись как черт, чтобы они поняли, что ты никому не дашь себя перевернуть. Тычь в глаза, бей кулаком в кадык – они на такой риск не пойдут, тем более что тут хватает народу, который способен дать сдачи».

Алекс последовал совету Томми сразу же, как только к нему попытались примазаться. Парень был двенадцати футов росту и в ярд шириной. У него было три пожизненных, и потому он считал, что если уж виски не досталось, так хоть винца хлебнуть. Но Алекс не собирался становиться его бутылкой кьянти. И когда этот тип подошел к нему и очень ласково спросил:

– Эй, малыш, не хочешь ли пососать мой член? – в ответ он получил:

– А мой пососать не хочешь?

Тогда пожизненник озверел, швырнул Алекса о стенку, взял его за глотку и проревел:

– Ты сделаешь то, что я хочу, педик, иначе нас полсотни тебя оттрахает!

Алекс двинул его коленом по яйцам и, когда тот согнулся пополам, дал ему по затылку сцепленными руками, как бейсбольной битой. Потом, когда противник уже дергался на полу, Алекс вломил ему ногой в голову. За нападение на пожизненника он огреб месяц в карцере, и именно потому его не выпустили условно после отсидки трети срока. Но больше никто к нему не приставал, а когда его прошение о досрочном освобождении было пересмотрено, его удовлетворили. Этот пожизненник стоил ему лишних полгода за решеткой, но, в конце концов, он вышел из тюрьмы таким, каким вошел.

В тюрьме за эти восемнадцать месяцев они с Томми стали близкими друзьями, настолько близкими, что о них пошли слухи – все гадали, есть ли между ними это самое или нет. Алекс догадывался, что процентов сорок заключенных занимались тем или иным сексом – были либо сверху, либо снизу, а остальные шестьдесят – тем, что обсуждали, кто и что с кем делает. Но они с Томми были просто друзьями, и все. Они даже в разных камерах сидели, хотя за пару сотен могли бы все устроить. Они решили этого не делать, иначе слухи стали бы еще сильнее, а никто из них не хотел закончить в отделении для добровольных педиков под крепким присмотром. Они разговаривали во дворе, в столовой по большей части о том, что будут делать, когда выйдут на волю. Как только они выйдут, они окончательно завяжут, найдут себе работу и станут добропорядочными тружениками, и пошло к чертям это тюремное дерьмо.

Ага.

Алекс теперь знал, что бывает, когда выходишь на волю – ты возвращаешься к прежнему. Он снова стал вором, а Томми искал пистолет и, наверное, достанет его, а потом возьмет винный магазин или еще что-то. Он не понимал, что случилось с Томми, но это был уже не тот человек, которого Алекс знал в тюрьме. Может, кому-нибудь все же удалось перевернуть его, кто знает? Когда сидишь долго, устаешь. Может, устаешь оттого, что пытаешься все время быть кем-то. В тюрьме едва ли сумеешь остаться собой, вот в чем дело. Может, когда Алекс вышел, у Томми просто не было никого, с кем он мог бы поговорить честно и откровенно, он перестал быть самим собой, и, может, тогда-то один из «жеребцов» и заполучил его. Если ты не остаешься самим собой, ты можешь стать чьим-то. Алекс не знал, что произошло. Казалось, прежний Томми умер… нет, скорее похоже, что он оплакивает смерть кого-то очень близкого… Черт побери…

Зазвонил телефон.

Алекс сидел на постели рядом с телефоном и, когда тот неожиданно зазвонил, подпрыгнул аж на полмили. Еле слышно ругнувшись, он взял трубку:

– Алло?

– Алекс?

Он сразу же узнал этот голос, он думал, что никогда в жизни его не забудет. Он был рад снова услышать ее и в то же время не хотел больше иметь с ней дела.

– В чем дело, Китти?

– Мне нужна помощь, – сказала она. – Можно, я приеду?

– Нет, – ответил он.

– Алекс, мне правда нужна помощь, – повторила она. – Пожалуйста!

– Нет, я не хочу тебя здесь видеть.

– Все равно я еду.

* * *

Она позвонила снизу в девять вечера. Он не ответил, хотя и понимал, что это ее не остановит. Пятью минутами позже она уже стучала в его дверь. Он открыл и сказал:

– Я же велел тебе не приходить.

– Ну вот я и здесь, – сказала она и прошла мимо него в квартиру. На улице по-прежнему лил дождь, ее пальто промокло. Она сняла его и по привычке повесила в шкаф. Под пальто на ней была короткая узкая юбка и белая блузка. Она сняла туфли, оставила их в прихожей и прямиком направилась к бару в гостиной, где плеснула себе немного виски.

– Чувствуй себя как дома, – сказал он.

Она не ответила. Он смотрел, как она пьет виски и наливает себе еще. Она вовсе не казалась на пределе. Интересно, что ей от него надо, если не денег на дозу? У нее был такой вид, будто она очень хорошо следит за собой. Она стала куда привлекательнее, чем когда они жили вместе, отрастила волосы для прически «афро», и этот стиль только подчеркнул красивые черты ее лица, тонкий нос с глубоко вырезанными ноздрями, высокие резкие скулы, крупный рот. Она была без макияжа, если не считать зеленовато-голубых теней на веках. Гладкая ореховая кожа, теплая, матово светящаяся в свете торшера, стоявшего у бара. Она взяла стакан и села на диван, закинув ногу за ногу:

– Итак, – улыбнулась она, – как поживаешь?

– Хорошо.

– Немногословный мужчина.

– Чего тебе нужно, Китти?

– Деньги, – ответила она.

– Забудь.

– Не на то, о чем ты подумал. Не на дозу.

– На что бы то ни было, у меня их нет.

– Ты мне не веришь?

– А с чего? Полгода назад ты тратила на наркоту по сотне баксов в день.

– Я завязала, – отрезала она.

– Хорошо. Но у меня все равно нет денег.

– Я прошу в долг.

– Сходи к ростовщику.

– Так я только глубже увязну. Ты же знаешь, Алекс.

– Китти, мне плевать, насколько ты увязла или насколько увязнешь. Это твои проблемы.

– Ты хочешь сделать мне больно?

– Мне все равно.

– Врешь.

– Не вру.

– Тогда чего ты так злишься? – спросила она. – Это же ты меня вышвырнул на улицу, забыл?

– Только потому, что ты мне врала.

– Я не врала тебе. Ты никогда не спрашивал, колюсь ли я, а я никогда тебе и не говорила. В любом случае, какое это сейчас имеет значение? Я же сказала тебе, что завязала.

– Ага, – ответил он.

– Мне нужны две тысячи, Алекс. Прямо сейчас, или меня здорово искалечат. Дело вот в чем… Если мы хоть что-то значили друг для друга…

– Китти, ну ты и дрянь, – покачал он головой. – Ну ты и тварь…

– У меня очень большие неприятности, – продолжала она. – Я вытащила две тысячи долларов из бумажника клиента. Оказалось, этого не надо было делать. Он не из тех, у кого можно их вытянуть. Он хочет получить свои деньги назад.

– Ну так отдай.

– Не могу. Их уже нет.

– И кто их забрал? Твой сутенер?

– Я работаю без сутенера.

– Так где же они?

– Я потратила их.

– Кто этот тип?

– Джерри Ди Сантис. У него несколько банков в Восточном Гарлеме.

– Умница. Ну ты и умница, Китти.

– Но я же не знала, кто он, у него был вид совершенно обычного клиента! Я работала на Алгонкин-авеню, он подцепил меня в баре. Это было в субботу вечером. Я дождалась, пока он уснет, а потом…

– В субботу вечером? Ты хочешь сказать, что с тех пор просадила две тысячи?

– Да, – просто сказала Китти. – Алекс, пожалуйста! Этот тип не шутит, он искал меня с тех пор, как я сбежала с его деньгами. Сегодня он появился с двумя гориллами, оба похожи на Сонни Листона[2]2
  Американский боксер, современник Мохаммеда Али.


[Закрыть], только белые.

– У меня нет двух тысяч, – ответил Алекс.

– У тебя была получка в этом месяце, – ответила она. – Вито сказал мне, что ты огреб три «косых».

– А Вито лучше держал бы рот на замке.

– Он думал, что мы все еще живем вместе, так что не греши на него. Он просто проговорился случайно, спросил, как мне понравился кусок в три тысячи, который ты урвал.

– Этих денег уже нет, – сказал Алекс. – У меня в кармане полторы сотни, и это все.

– Алекс, не лги мне. Этот тип обещал сделать со мной ужасную вещь, если я не верну ему денег.

– Я уже говорил тебе – сходи к ростовщику.

– Если я хоть раз возьму деньги у ростовщика, ты вскоре услышишь, что меня продали в публичный дом в Хобокене с тарифом по пять долларов за клиента.

– Вряд ли, – ответил Алекс.

– Когда ты снова выходишь на работу? – вдруг спросила она.

– Не твое дело.

– Значит, скоро. Если у тебя только полторы сотни, то это будет очень скоро. Я знаю тебя, Алекс, я слишком долго жила с тобой. Когда ты снова выходишь на дело?

Он не ответил.

– Алекс, есть хотя бы шанс, что ты поможешь мне до субботы?

Он снова промолчал.

– Ладно, – подытожила она, вставая. – Ты сказал мне все, что я хотела узнать. Я буду у тебя завтра.

– Меня не будет дома.

– Я все равно приду. И если не застану тебя завтра, приду в четверг. И в пятницу.

– Меня не будет в городе, – ответил он.

– Алекс, – сказала она, – мы же любили друг друга.

– С этим покончено.

– Да неужели? Этот тип сказал, что мне обольют лицо кислотой. Ты хочешь этого?

– Китти…

– Я буду завтра, – повторила она.

– Завтра ты ничего не получишь.

– Тогда когда?

Он хотел было ответить – никогда. Он хотел сказать Китти, чтобы она оставила его в покое, что все кончено, что он ничего ей не должен, тем более уж две тысячи долларов.

– Когда, Алекс? – спросила она.

– Наверное, я спятил, – сказал он.

– Когда ты добудешь деньги, Алекс? К пятнице?

– Может быть.

– Алекс, скажи просто: да или нет. Пожалуйста. Если я не могу на тебя рассчитывать, то мне нужно бежать. Может, даже в Китай, если это достаточно далеко.

– Я добуду тебе деньги к пятнице, – ответил он.

– Спасибо, – тихо сказала она, подошла, обняла за шею и слегка прижалась к нему.

– А теперь убирайся.

– Ты не хочешь? – спросила она.

– Нет.

– Непохоже.

– Не обольщайся, это был мой бумажник.

– Ты меня боишься?

– Да.

– Почему? Ты же не боялся меня раньше.

– Теперь боюсь. Уходи, Китти. Я добуду тебе деньги к пятнице. Я хочу, чтобы ты их вернула мне через неделю, и мне плевать, даже если тебе придется ради этого спать с пьяными матросами.

Она опустила руки, улыбнулась и вышла в прихожую. Надела туфли и пальто.

– Ты уверен? – спросила она.

– Уходи, – повторил он.

* * *

Утром он пожалел, что сказал Китти о деньгах. И все время, пока брился, мысль об этом мучила его. Все сводилось к тому, что если у нее нет денег, чтобы откупиться от рэкетиров, то и ему она не заплатит. Скорее всего она просадила две тысячи на наркоту, может, раздала своим приятелям-наркоманам и, как в старину, круглыми сутками балдела. А теперь он того гляди отдаст ей еще две тысячи, которые она спустит точно таким же образом, и рэкетиры не получат своих денег, и она по-прежнему будет в беде, только теперь слупит две тысячи еще и с Алекса.

День был солнечным и ясным – по крайней мере, для его целей солнца оказалось достаточно. Он стоял на углу Шестьдесят девятой и Мэдисон в половине десятого. Почтальон прибыл в девять сорок пять, и, как только он ушел, Алекс вошел в кафе на Семидесятой. Заказал грейпфрутовый сок и чашечку кофе, выпил и пошел к телефону позвонить в квартиру Ротманов. Было пять минут одиннадцатого. Ответила горничная.

– Здравствуйте, могу я поговорить с миссис Ротман? – спросил он.

– Она только что вышла, – ответила горничная.

– А вы не скажете, когда она вернется?

– Чуть погодя после двенадцати.

– Тогда я перезвоню. Спасибо, – ответил он и повесил трубку.

Он заплатил за сок и кофе и снова пошел вниз по Шестьдесят девятой. Швейцар стоял у входа, уперев руки в боки, и смотрел, как на другой стороне улицы какая-то женщина пытается припарковать свой «Мерседес-Бенц». Было двенадцать минут одиннадцатого, и Алекс решил проверить почтовые ящики, но ему не хотелось попадаться на глаза швейцару или лифтеру. Он подошел к дому и наклонился, словно у него развязался шнурок, прямо перед входом. Он видел, как из лифта вышла женщина и направилась прямо к почтовым ящикам. Жильцы знали, когда приходит почтальон – в любую погоду, в солнце и в дождь, в снег или град, – и поскорее хотели узнать, что он им принес.

Алекса интересовали только привычки миссис Ротман. Забирает ли она почту, выходя из квартиры или когда возвращается? Это было не слишком необходимо, но завтра могло оказаться полезным, особенно если она забирает почту в десять. Никогда не будет лишним проверить два раза. А вдруг он позвонит завтра и не получит ответа лишь потому, что миссис Ротман в душе и не слышит звонка? А поднявшись в квартиру, обнаружит там шестидесятилетнюю даму в полотенце. С другой стороны, если он позвонит и не получит ответа, а затем проверит почтовые ящики и увидит, что она уже забрала почту, он может быть более-менее уверен, что ее дома нет. Вероятность. Но он пытался оценивать все в свою пользу.

Он отошел от дома, немного прошел по улице, затем оглянулся. Старая Толстая Задница по-прежнему торчал у тротуара. Алекс вздохнул, прошел до самой Парк-авеню и повернул назад, раздумывая, как бы ему убрать швейцара от дверей.

Ему это не нравилось.

В понедельник швейцар то и дело бегал ловить такси, а это был такой же солнечный день, как и сегодня. Алекс вычел вчерашнюю активность, поскольку шел дождь. Но тут до него дошло, что основная ловля такси в понедельник была между девятью и половиной десятого. Ему следовало бы пошататься тут подольше, а не уходить сразу же после прихода почтальона. Поскольку если это нормальное положение вещей, если швейцар от десяти до двенадцати постоянно торчит у входа, то завтра Алексу придется туго.

Он снова прошел мимо дома, за спиной у швейцара, и тут в вестибюле зазвонил телефон. Швейцар поспешил внутрь, чтобы ответить. Алекс остановился на Мэдисон и стал следить за входными дверьми. Мгновение спустя появился швейцар, прошел прямо к гаражу на другой стороне улицы и поспешил вниз по пандусу. Алекс поразмыслил и решил – сейчас или никогда. Он не знал, сколько швейцар пробудет там, но у него появился шанс проникнуть в вестибюль. Он посмотрел на часы. Было десять двадцать.

Алекс немедленно вошел в дом. Остановился у лифта, чтобы посмотреть на указатель этажей. Лифт был на двенадцатом этаже, и, пока он смотрел, вспыхнул номер одиннадцать, затем десять. Лифт двигался вниз, и в вестибюле он будет через несколько секунд. Алекс быстро шагнул к нише с почтовыми ящиками. Он знал, что Ротманы живут в квартире номер 16А, и быстро обнаружил ящик. Почты в нем не оказалось.

Он уже выходил из вестибюля, когда лифт открылся. Алекс не сбился с шага, продолжая идти к входной двери, но прямо-таки чувствовал спиной взгляд лифтера. Он понял, что сейчас его окликнут.