Текст книги "Королевский флеш"

Автор книги: Эд Макбейн

Эд Макбейн
Королевский флеш

Посвящается Ингрэму Эту – думаю, ему это понравилось бы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Они сидели за столом в задней комнате ювелирного магазина Генри в Бронксе. С одной стороны в стене была большая черная дверь мозлеровского сейфа. Окна на противоположной стене были без решеток, а обе зеркальные витрины на фасаде магазина, наоборот, уже были забраны на ночь металлическими жалюзи. Алекс заметил это, когда входил.

Он смотрел, как Генри встает и тяжело идет к настенному шкафу прямо напротив сейфа, достает оттуда пару стаканов и бутылку виски и возвращается к столу. Генри был патологически толст. Он носил черный костюм и расстегнутую у горла белую рубашку без галстука. Поговаривали, что одно время он сидел в немецком концлагере, но Алекс с трудом верил, что переживший такое человек мог остаться настолько жирным. Однако говорил Генри с заметным немецким акцентом, так что, возможно, слухи были верны. Он поставил стаканы на стол и щедро налил туда виски.

– Тебя когда-нибудь брали? – спросил он.

– Дважды, – ответил Алекс. – Первый раз, когда мне было восемнадцать. Я вышел с отсрочкой исполнения приговора. Последний раз меня брали три года назад. Отсидел восемнадцать месяцев в Синг-Синге.

– Это очень плохо, – сказал Генри, покачал головой и поднял стакан. На нем были толстые очки без оправы, стекла которых увеличивали его водянисто-карие глаза.

– Я там многому научился, – добавил Алекс.

– Ты пей, пей, – подбодрил Генри и глотнул виски. – Ты еще с кем-нибудь сейчас имеешь дело?

– Обычно я работаю один.

– Я не имел в виду работу, – сказал Генри. – Я говорю о скупке.

– С двумя, – ответил Алекс.

– Они тоже дают тебе наводку?

– Один. Второй просто скупает.

– Я слышал о тебе много хорошего, – сказал Генри. – Ты хороший медвежатник.

– Спасибо. Так что у вас за дело?

– Давай еще поговорим, ладно? – попросил Генри. – Или ты торопишься?

– Да нет, – ответил Алекс.

– Насколько ты знаком с полицией?

– Да эти копы все время мешаются под ногами. Если не могут разобраться с каким-нибудь делом, сразу думают на меня. Они меня не трогают, просто приходят, когда им заблагорассудится. Я обзавелся адвокатом и поручителем, который в случае необходимости даст двадцать косых. Но после Синг-Синга меня пока только три раза таскали в участок.

– У тебя собственный адвокат? И еще поручитель?

– Да. В этом случае я на скупщиков не полагаюсь. От скупщиков мне нужно только, чтобы они быстро расплачивались, причем наличными.

– Да уж, кому охота держать в подвале четырнадцать телевизоров. Так ведь?

– Я почти никогда не брал домашней аппаратуры, – сказал Алекс. – Это для наркоманов.

– Значит, ты наркотиками не балуешься?

– Нет.

– Хорошо. А могу ли я поинтересоваться, сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– И каков был твой самый крупный куш? – спросил Генри. – Еще налить?

– Да, чуть-чуть. Спасибо. Самый большой куш был, когда я взял сорок две тысячи. Это случилось уже после выхода из Синг-Синга.

– И где? В отеле, в частном доме?

– В многоквартирном доме. Я домушник. В отелях, офисах и магазинах я не работаю. Только по квартирам и только днем.

– Ты не любишь работать по ночам?

– Не люблю.

– Почему? Я знаю нескольких очень хороших взломщиков, которые работают по ночам.

– Только не я. Я работаю за комиссионные. Если крадешь из офисов или магазинов, приходится это делать по ночам, потому что в это время люди, по идее, должны спать дома. Если же грабишь квартиры, то это лучше делать днем, когда все на работе. Я не хочу напороться на кого-нибудь. Если я хотя бы услышу, как кот пернет, я тут же смываюсь. Чего вы на самом деле-то хотите? – спросил Алекс. – Томми сказал, что вам нужен хороший медвежатник, поэтому я здесь. Мы обсуждаем регулярную работу или только разовую?

– Регулярную, – ответил Генри. – Хотя смотря как получится.

– Не получится, только если меня возьмут, – сказал Алекс. – Но я не собираюсь попадаться.

– Вот как, – улыбнулся Генри.

– Итак, что за дело? Или я вас больше не интересую?

– Конечно, интересуешь, – ответил Генри. – Томми сказал тебе, за какие комиссионные я работаю?

– Нет. За какие?

– Я плачу двадцать пять процентов от общей суммы. – Генри уставился на Алекса из-за стекол очков.

– Мало, – сказал Алекс, тут же вставая из-за стола.

– Сядь, – приказал Генри. – Пожалуйста… А сколько ты обычно берешь со своих скупщиков?

– Тридцать.

– Много, – констатировал Генри.

– Это не много, это стандартная доля.

– Да, но они не дают тебе наводки.

– Один дает, я ведь уже говорил. И он платит мне аккурат тридцать, и за эти проценты я работаю. Если требуется помощник, я плачу ему десять процентов из своей доли. Вот так.

– Но все же тридцать процентов…

– Мы попусту тратим время, – сказал Алекс и направился было к двери.

– Сядь, – снова приказал Генри. – Думаю, мы сможем провернуть это дело вместе.

И они принялись обсуждать дело.

Алекс решил, что с его стороны все честно.

Двадцать пять процентов – это для тупых, которые стекла бьют, если, конечно, они хотя бы и это получают. А по окнам лазят только голодные, ночные дилетанты в южных штатах. Да любого панка возьми – завернет кирпич в полотенце да высадит стекло и откроет щеколду. Обычно этим занимаются наркоманы, которые будут колоться, пока у них руки есть. Наркоман идет к пожарному выходу, пробует забраться через окно рядом с ним, поскольку люди обычно тщательно запирают окна на самом пожарном выходе, но не удосуживаются запереть соседние. Если окно открыто, парень не пойман и, стало быть, не вор. Если же нет, он попытается влезть через окно в самом пожарном выходе, просовывает нож между рамами и поворачивает таким образом щеколду. Эти оконные шпингалеты ни хрена не стоят. Их и шимпанзе за тридцать секунд откроет.

Но иногда шпингалет и даже само окно намертво замазаны краской. Вот тогда взломщику и приходится вышибать его кирпичом. Все зависит от того, насколько он туп и не попытается ли поначалу заклеить стекло. Если он его заклеит, то, когда будет разбивать, наделает не столько шума, к тому же он сможет вынимать кусок за куском, пока не получится достаточно большое отверстие, чтобы через него пролезть. Правда, иногда попадается такой безнадежный наркоман, которому лень проводить подобную подготовку. Его заботит только то, как бы поскорее пролезть внутрь и выбраться обратно. Он просто оборачивает кирпич полотенцем и разбивает окно вдребезги, лезет внутрь, несмотря на шум, не думая, что сам урезает свою долю в сделке. Ему нужно залезть внутрь минуты на три-четыре. Он берет все, что попадается под руку, – ему все равно, только бы на очередную дозу хватило. Он никогда не нацеливается на крупный куш, поскольку крадет у небогатых соседей. Ну что он может там спереть? Портативный радиоприемник? Тостер? Гитару, если по соседству живут латиноамериканцы? Три-четыре бакса из ящика комода? Жалкое дерьмо.

Низкопробный взломщик работает и днем, как большинство домушников, но он не отличит бриллианта от стекляшки, да и в любом случае он грабит нищих, так что чего уж тут на алмазы надеяться. Он должен все время работать, ему нужно добывать баксов двести в день, чтобы хватило на дозу, – все зависит от того, сколько он сидит на игле. А это значит, что каждый день ему нужно обчищать кучу квартир. Ведь его еще и на стоимости украденного обманывают. Обычно он не связан ни с наводчиком, ни со скупщиком. Его поставщик забирает краденое и оценивает, сбавляя на транспортные расходы. Если парню по-настоящему худо, поставщик возьмет у него переносной черно-белый телевизор ценой в сто пятьдесят баксов и даст ему за это не долю профессионала, что составляет пятьдесят баксов, и не долю рядового дилетанта, то есть пятнадцать баксов, а грошовый пакетик героина. И наркоман тут же побежит за угол, чтобы всадить себе укол, а через полтора часа он снова выходит на охоту.

Ты либо знаешь, что делаешь, либо не знаешь, думал Алекс. Это как в любой другой профессии. А наркоман не знает, что делает, он все время под кайфом. Он должен получить дозу, ради этого он и свадебный венок матери продаст. Когда он не колется и не кайфует, он ворует. Но он не представляет себе сложностей дела, вот в чем беда. Он заходит в квартиру и крадет пишущую машинку, которая, если повезет, будет стоить тридцать баксов, но, если его при этом возьмут, он рискует получить за взлом, а это преступление четвертой степени, так что ему грозит как минимум год или максимум от трех до семи. Это еще если ему не вкатят на всю катушку – за обладание воровским инструментом и даже за преступное хулиганство. Преступное хулиганство будет в том случае, если он попортил какое-нибудь имущество, когда находился в квартире, что часто бывает с наркоманами, поскольку они торопятся. Это от года до семи, но Алекс всегда закладывался по максимуму – кто знает, на какого судью напорешься, если снова возьмут?

Если ты настоящий профессионал, ты должен работать за проценты, как он и говорил Генри. Ты должен понимать, на какой риск идешь. И ты не полезешь в дешевую квартирку, за которую сядешь на тот же срок, что и за ограбление богатого дома. Вот этого низкопробные взломщики как раз и не понимают. Можно украсть норковое пальто за три с половиной тысячи долларов или приемник за двадцать пять, а все равно сесть на семь лет, если судья сегодня не в настроении думать. Стоимость украденного определяет в деле о грабеже степень кражи – крупная она или мелкая, но основным все же является взлом и проникновение. Если вор проделает дырку, только чтобы руку просунуть, это все равно взлом и проникновение. Не надо даже протискиваться внутрь целиком, даже через подоконник перелезать не надо. Просунь лишь один мизинец или отмычку – это уже взлом и проникновение, и оно может стоить тебе семь лет, если наткнешься на судью, которому не понравится цвет твоих глаз.

Иногда и красть ничего не надо. Стоит только войти, даже если у тебя есть ключ – что Алекс и проделывал много раз, – и этого уже достаточно. Можно войти в помещение, надеясь найти Большой Алмаз, а вместо этого оказаться в пустой комнате без намека на мебель, и все равно, если тебя там возьмут и докажут, что ты вошел с преступными намерениями – что, собственно, и есть на самом деле, – то получишь обвинение во взломе третьей степени. Конечно, если не смогут доказать, что ты планировал ограбить квартиру, ты получишь только обвинение в преступном нарушении прав владения, что является всего-то хулиганством и влечет за собой пятнадцать дней отсидки или штраф в двести пятьдесят долларов. Но если кто-то рассчитывает получить только за преступное нарушение прав собственности, то лучше не иметь при себе ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминает орудие взлома. В том числе и кредитной карточки, даже если она на твое собственное имя, поскольку кредитная карточка или любой подобный кусок пластика может использоваться для того, чтобы открыть дверной замок.

Да, он был вполне доволен, как держал себя с этим жирным фрицем – на самом деле скорее всего евреем, хотя для Алекса главным в человеке был не цвет кожи, не религия, а только то, насколько он профессионал в своем деле. Арчи Фуллер, к примеру, – один из лучших известных ему медвежатников, а он черный. Некоторые из первых взломщиков, каких он когда-либо встречал, были евреями или итальянцами, однако он знавал ребят, которые утверждали, что никто не сравнится с канадцами. Он знал и некоторых старичков, которые помнили еще докастровские времена и говорили, что лучше кубинцев медвежатников не сыскать. Для Алекса не было разницы. И все же этому засранцу Генри не стоило пытаться крутить с ним свои еврейские штучки и пытаться снизить ставку на пять процентов.

Работа вроде была стоящей, но это не слишком занимало его, поскольку пропадал элемент неожиданности. До сегодняшней встречи с Генри у Алекса был только один наводчик, который тоже подыскивал ему работенку. Это был Вито. Конечно же, ему приходилось иметь наводчиков, а иначе куда девать «горячие» наручные часы? Ловить, что ли, первого встречного на улице и шептать ему на ушко, что есть кое-что для негр? Фигня. Он знал одного такого взломщика, только вот первым встречным оказался детектив из Мидтаун-Норт. Короче, это то же самое, что быть торговцем, а если бы Алекс хотел заниматься торговлей, то работал бы с девяти до пяти, как добропорядочный фраер. И, может, упустил бы шанс сорвать тот самый большой куш, за которым все время охотился.

Именно это и не нравилось ему в данном деле: он точно знал, что внутри, он точно знал, что надо искать. Когда же Алекс шел на дело сам, то никогда не знал, чего ожидать. В сорока процентах он натыкался на вещи стоимостью от сотни до пятисот долларов. Один раз из двадцати ему везло и добыча стоила от тысячи до пяти тысяч. В деле, которое не было подготовлено заранее, все свыше пяти тысяч считалось просто огромной добычей. Зато всегда был шанс наткнуться в каком-нибудь месте на настоящий клад, в полмиллиона долларов или даже больше. Он слышал истории о ребятах, которым так везло.

И все же на душе у него было хорошо.

Генри сказал ему, что он отличный взломщик.

* * *

Утром в понедельник Алекс вышел на дело.

Дом стоял на углу Шестьдесят девятой и Мэдисон-авеню, напротив отеля «Уэстбери». Район был респектабельным, и он оделся соответственно: серый костюм, белая рубашка с темно-синим галстуком, синие носки и белые ботинки. Поскольку стоял апрель и было еще холодновато, сверху он накинул светлый плащ. Под мышкой слева Алекс держал номер «Нью-Йорк таймс», а в правой руке – кейс, купленный на Пятой авеню. Шляпа на нем отсутствовала. У него были светлые волосы, и он часто считал это недостатком, но не пытался их покрасить в менее бросающийся в глаза цвет. Генри рассказал все, что ему нужно было знать о деле, однако Алекс никогда не заходил в квартиру, не проверив всего самолично. Если его возьмут, то в конечном счете отвечать его заднице, а не Генри. Информация была из двух источников – от самого Генри и от горничной, которая работала у Ротманов. Именно Генри выяснил точно, что за добыча там находится. Он и должен был это знать, поскольку именно он продал Ротманам четыре месяца назад, как раз перед Рождеством, кольцо.

Ротманы приехали к нему в ювелирный магазин аж в Бронкс, так как узнали, что он торгует уникальными вещами, по большей части антикварными, купленными в Европе. Это, в общем-то, было верно. Но он также торговал крадеными украшениями, чего Ротманы уже не знали. Они совершенно определенно не знали, что купленное ими бриллиантовое кольцо было в розыске – его украли за четыре месяца до того. Он продал им кольцо за тридцать тысяч долларов, объяснив, что бриллиант огранки «маркиза» в шесть карат совершенно идеален и уникально оправлен – заметьте, как две эти клиновидные алмазные багетки вставлены в платину. Это кольцо принадлежало немецкой графине, и такой работы вы больше нигде не увидите.

Старик Генри говорил правду. Такой работы действительно нигде не увидишь, а после четверга Ротманы вообще больше никогда не увидят этого кольца. В четверг оно снова будет в жирных ручках Генри, он извлечет камни из их уникальной оправы, может, немного срежет верхушку большого алмаза, чтобы снизить число каратов, и затем переправит все три камня назад в Европу, где они затеряются на той или другой алмазной бирже. Он сказал Алексу, что кольцо стоит тридцать тысяч, но, возможно, он немного сбил цену. И все же Алекс мог рассчитывать на девять тысяч за эту работу плюс проценты с того, что еще окажется в стенном сейфе.

Горничную оприходовал знакомый с Генри мошенник. Девушке было около двадцати, только что с Юга, глупая как пробка. Мошенник знал лишь ее имя, которое случайно обронили Ротманы, когда покупали кольцо, но ему не составило труда выяснить, какая из Глорий в этом доме работает у Ротманов. Он познакомился в ней в кафе на Лексингтон-авеню после того, как вечером проследил за ней до самого ее дома. Он начал встречаться с ней в феврале, и с тех пор узнал все, что можно было узнать о Ротманах, причем на нее даже давить не пришлось. Она видела его только на прошлой неделе и еще не знала, что больше никогда не увидит. Она не знала даже его настоящего имени. В четверг, когда кольцо будет у него, Генри отсчитает мошеннику три тысячи долларов за участие в деле.

Согласно полученной от горничной информации, мистер Ротман работал брокером на фондовой бирже на Уолл-стрит. Он уходил на работу каждое утро в девять, чтобы поспеть к десяти к открытию торгов. Домой приходил раньше, чем обычный обыватель, – биржа закрывалась в три тридцать, и по большей части бывал дома уже к четырем тридцати или к пяти. Миссис Ротман не работала. Ей был шестьдесят один год. Обычно по утрам с десяти до двенадцати она отсутствовала дома – выходила в Центральный парк на прогулку. Это в погожие дни. В дождь она никогда не покидала квартиры, на что особенно жаловалась аферисту горничная. Но, кроме этого двухчасового променада по Центральному парку, миссис Ротман редко выходила из дому даже в солнечные дни. Получалось, что Алекс должен посетить эту квартиру между десятью и двенадцатью. Это был очень маленький промежуток, хотя он в точности знал, где находится сейф.

Генри рассказал ему, что в доме есть привратник и лифтер. Алекс, конечно же, захотел это проверить, а также хотел посмотреть, не ошиблась ли горничная насчет того, что мистер Ротман уходит из дому в девять, а миссис Ротман совершает свой моцион в десять. Ему дали отличное описание четы Ротманов, но он не собирался строить свои расчеты только на описании внешности – кто знает, вдруг он примет за Ротманов кого-то еще. Были и более простые способы проверить, действительно ли квартира пустует с десяти до двенадцати по четвергам. Алекс уже наметил для дела четверг – в четверг у горничной был выходной.

Он приехал к дому в семь тридцать утра в понедельник, прошел мимо него по другой стороне улицы, чтобы просто ощутить место. Привратник стоял на тротуаре у стеклянных входных дверей под зеленым навесом, закрывавшим тротуар аж до обочины. В этот утренний час почти никакой активности не наблюдалось. Алекс прошелся до Парк-авеню, перешел улицу, поднялся по Семидесятой, обошел весь квартал и теперь двинулся мимо дома по той стороне улицы, на которой он находился, футах в пяти от привратника, все еще стоявшего у стеклянных дверей. Ему было где-то за шестьдесят. Дюжий краснорожий мужик с необъятной задницей. На нем была серая униформа с узкими голубыми лампасами на каждой штанине. Он едва глянул на Алекса, но тот понял, что слишком часто проходить мимо дома не следует, чтобы рано или поздно не привлечь внимания этого типа.

Алекс снова обошел квартал, на сей раз вниз по Шестьдесят восьмой, и вышел на Мэдисон. Затем, вместо того чтобы опять идти по этой улице, он пересек Мэдисон-авеню и остановился на углу по диагонали напротив дома, где он мог рассматривать здание, не привлекая внимания привратника. Было семь сорок пять.

Стоя на углу, он временами сигналил газетой проезжавшим такси, но только тем, в которых заведомо был пассажир. Как только появлялось свободное такси, он засовывал газету под мышку. То и дело он поглядывал на часы, словно бы боялся опоздать на работу. Он проделывал это как бы между прочим, хотя и знал, что всем в этом проклятом Нью-Йорке наплевать на остальных. Что до прохожих, то он мог бы лечь под колеса, пытаясь поймать такси, и никто не обратил бы никакого внимания. И все же он пытался запоминать, кто проходит мимо, поскольку ему не хотелось, чтобы какая-нибудь старушонка заметила, что он полчаса торчит тут на углу, пытаясь поймать это чертово такси. На улице сейчас народу было все равно немного, хотя к восьми часам, когда люди уходят на работу, стало пооживленнее.

Напротив дома на другой стороне улицы был подземный гараж, и многие выходившие из дома люди шли прямиком туда, вниз. Алекс насчитал шестнадцать женщин, покинувших дом между восьмью и восьмью тридцатью. Все они были хорошо одеты, и он автоматически решил, что они идут на работу, поскольку женщина, собирающаяся за покупками, никогда не выйдет из дома так рано и настолько хорошо одетой. Такие обычно выходят этак в десять тридцать – одиннадцать. Те, что идут пофлиртовать, появляются около полудня. Он всегда знал, когда женщина собирается завалиться с кем-нибудь в постель – что-то этакое было у них в походке. Он наметил себе этот дом для будущих заработков. Шестнадцать работающих женщин – вероятность того, что шестнадцать квартир с девяти до пяти пустуют.

Однако сейчас он был здесь не затем, чтобы присматривать себе дом на следующий июль, а затем, чтобы подготовить все для работы во вторник. Он слишком долго простоял на углу – человек с двумя черными пуделями на поводке уже дважды прошел мимо. К тому же время близилось к восьми сорока и привратник все чаще выбегал на Мэдисон-авеню, свистя проезжающим такси, а затем махая рукой тем жильцам дома, которые просили поймать машину. Алекс покинул свой пост.

Выше по Уэстбери в квартале отсюда было кафе. Он зашел туда, заказал чашечку кофе и тосты по-английски. Затем пошел к телефонной кабинке, отыскал в списке номер Джерома Ротмана с Восточной шестьдесят девятой улицы, опустил в прорезь десять центов и набрал номер. На том конце после нескольких гудков сняли трубку.

– Алло? – спросил женский голос.

– Пригласите, пожалуйста, мистера Ротмана.

– К сожалению, он уже ушел, – ответила женщина. – Ему что-нибудь передать?

– Вы не скажете, я могу застать его на работе? – спросил Алекс.

– А кто это, простите?

– У меня есть номер, я попытаюсь дозвониться, – сказал Алекс и повесил трубку. Затем вернулся к столику, где его уже ждали кофе и тосты.

Телефон, естественно, является существенным орудием взломщика наравне с отмычкой, фомкой и прочими инструментами, которые он потом принесет в своем дорогом кожаном кейсе. В правом верхнем кармане его пальто будет королевский флеш – десятка, валет, дама, король и туз червей. Эти карты в пластиковой оболочке годятся для того, чтобы открыть любую дверь с пружинным замком. А если его случайно остановит коп и не удосужится заглянуть в его кейс, Алекс всегда сможет сказать, что носит эти карты с собой как воспоминание о том единственном случае в жизни, когда ему довелось набрать королевский флеш. Он понимал, что это слишком притянуто за уши – любой коп, что остановит его, непременно заглянет в его кейс и найдет кучу воровского снаряжения, а для вскрытия замка вполне годится и табличка «Не беспокоить» из отеля, просто Алексу нравилось воображать себя в каком-то смысле игроком. Он и на самом деле отлично играл в покер, что было неудивительно, поскольку большая часть его времени уходила на запоминание деталей, но он никогда не играл в сумасшедшие игры, где все зависело только от случая. Вероятность. Все зависит от вероятности.

Вероятность того, что мистер Ротман заподозрит что-нибудь по поводу утреннего звонка, была практически нулевой. Никто никогда не подозревает, что затевается ограбление, особенно если к телефону просят кого-нибудь, кто действительно живет в этой квартире. Он обезопасил себя, сказав, что знает рабочий телефон Ротмана и повесил трубку прежде, чем миссис Ротман успела задать хотя бы один вопрос. Алекс никогда не поверил бы, что она упомянет об этом звонке мужу, когда тот вернется домой. В другой раз он будет осторожнее. Но очередной звонок может подождать до завтра. Сегодня он хотел проверить, как работают привратник и лифтер, и выяснить время прихода почтальона. Он должен быть полностью уверен, что, когда придет сюда во вторник, квартира будет пуста. Он всегда знал, что не напорется на хозяев. До сих пор так и бывало, даже когда его брали, и он надеялся, что так будет и в дальнейшем.

Алекс никогда не думал заниматься вооруженными ограблениями – как и не мечтал в детстве стать укротителем. Зайти в винный магазин и сунуть хозяину дуло под нос? Спасибо. Если ты только не застрелишь парня на месте, он тебя потом опознает. Да и риск выше. Вооруженное ограбление – это уже правонарушение второго класса, по максимуму тянет на двадцать пять лет за решеткой. И никто не мог убедить Алекса в том, что какая бы то ни было куча денег этого стоит. Он никогда не брал с собой на дело оружия, так как, во-первых, до полусмерти боялся пистолетов, а во-вторых, наличие оружия повышало класс ограбления, пусть и дневного, до правонарушения третьего класса, за что можно было загреметь на пятнадцать лет – если не считать того, что тебе пришьют еще незаконное ношение оружия. Нет, спасибо. Алекс держался случая обычного ограбления.

В Синг-Синге в библиотеке он просматривал старые журналы и наткнулся на хорошую статью о грабеже. В ней были весьма интересные шуточные стихи, написанные парнем, который работал окружным прокурором Манхэттена. Стихи были не о взломах, а о грабеже. Но тогдашним сокамерником Алекса был один тупой ублюдок из Арканзаса, который вляпался в штате Нью-Йорк, ограбив газозаправочную станцию – с пистолетом времен войны Севера и Юга, никак не меньше. Алекс решил, что стихи об ограблении приведут его в восторг, и потому запомнил их наизусть, а ночью, после того как погасили свет, прочел их соседу. Краснорожий, конечно же, не врубился, но Алекс до сих пор помнил их:

 
Большинство грабежей без ружья и ножа —
Ограбления класса Один или Два.
Если двое ограбили – класса Один,
Если только один – это будет класс Два.
 
 
Есть еще кое-что, что зовут классом Три,
Классом Раз или Два это не назовешь.
Только как назовешь – я и сам не скажу,
А скажу только то, что и это грабеж.
 

– Что за хрень? – буркнул краснорожий. – Как это, когда грабит один, может получиться класс два?

Тупой ублюдок.

Всю ту неделю Алекс сам пытался написать стихотворение о взломах, основываясь на том, которое он прочел в старом журнале. Школу он так и не закончил, но слова всегда давались ему легко, и он решил попробовать. А что еще делать в тюрьме? Однако писать стихи оказалось куда труднее, чем он поначалу думал. Но это было только поначалу, поскольку со времен его детства определения наказаний изменились, и у него в голове была мешанина старых и новых названий. Но наконец он добил-таки стихи и решил, что они вполне хороши и даже лучше, чем у того бывшего окружного прокурора.

 
Нужен ключ для взлома Один.
Нужна еще ночь для взлома Один.
С собой еще пушку надо взять
Иль в морду в квартире кому-нибудь дать,
Упомянутой пушкой его напугать,
Вот тогда ты добьешься взлома Один.
 
 
Нужен дом для взлома Два,
Но ночь не нужна для взлома Два,
Но если в доме ты пушку достал
И если кому-нибудь в морду дал,
Упомянутой пушкой ему угрожал —
Вот тогда ты добьешься взлома Два.
 
 
Неважно, что важно при взломе Три.
Неважно, ночь ли при взломе Три.
Неважно, взял ли ты пушку с собой,
Неважно, устроил ли ты мордобой,
Но дом есть дом при взломе Три —
Взломал и вошел – получай взлом Три
 
 
Как видите, главное в этом во всем,
Что дом и квартира – всегда есть дом.
Дом равен квартире в глухой ночи —
Значит, взлом номер Два получи.
Квартира есть дом при ясном свете,
А значит, получится номер Третий.
И что это за чушь – кто сумеет ответить?
 

– Да что это за хрень гребаная? – спросил грабитель, и это был последний раз, когда Алекс пытался заниматься стихотворчеством в тюрьме или на воле.

Он посмотрел на часы. Было десять минут десятого. Пора снова приниматься за дело.

На юго-западном углу Шестьдесят девятой и Мэдисон-авеню находился ресторан, но в его окне было выставлено объявление, что он начинает обслуживать только с половины двенадцатого. Не слишком удачно, поскольку для Алекса не было бы ничего лучше, как сесть за столик у окна и оттуда наблюдать за домом. Ему не улыбалось снова торчать на углу, ловя воображаемое такси или слишком часто проходить мимо здания, поэтому он третьим путем обошел квартал, сел на переднем крыльце одного из особняков, снял ботинок и начал массировать ногу. Если кто-нибудь выйдет и станет его гнать, он извинится и скажет, что ему свело стопу. Он хорошо одет, в руке у него кейс, так что ему поверят. А пока он спокойно понаблюдает за домом напротив через улицу.

Через полчаса начали прибывать горничные. Алекс пришел к такому выводу, так как они были чернокожими и почти все с хозяйственными сумками. Интересно, подумал он, какого черта все черные горничные всегда ходят с хозяйственными сумками? За это время швейцар выбегал на Мэдисон-авеню в общей сложности четыре раза. В одном случае ему потребовалось десять минут, чтобы поймать такси. Это хорошо. Алекс мог надеяться, что он будет даже чаще, чем сейчас, отлучаться от входной двери. Что касается лифтера, то он Алекса вовсе не волновал. У всех лифтеров, как говорится, бывают свои взлеты и падения, и Алекс понимал, что некоторое время ему придется поболтаться где-то между этажами, пока старая Толстая Задница не выскочит ловить такси.

Почтальон пришел в девять сорок пять.

Для Алекса это было очень важно.

Почтальон пробыл в здании семь минут, затем вышел и пошел вверх по улице. Алекс подождал еще десять минут, надел ботинок и завязал шнурки. Чуть позже десяти он прошел мимо парадных дверей и покинул эту улицу. На сегодня он узнал достаточно. Завтра утром, точно в пять минут одиннадцатого, он снова позвонит Ротманам.

Во вторник дождило. Это просто бесило Алекса, поскольку означало, что миссис Ротман не выйдет на прогулку в парк. Если она не выйдет, он не сможет позвонить в квартиру, чтобы выяснить, действительно ли она уходит в десять утра каждый день, как это должно было быть в солнечные дни. Он надеялся, что уж в четверг-то точно дождя не будет. Какая польза от того, что горничной нет дома, если из-за дождя старуха не выйдет на свой традиционный променад? Ладно, если в этот четверг будет дождь, то дело придется отложить до следующего четверга. Он и так уже наполовину был готов все отложить. Ему еще кое-что нужно было сделать здесь, в первую очередь в вестибюле, и сможет ли он управиться со всем к четвергу, он не знал. Единственной пользой от сегодняшнего дождя было то, что швейцар будет занят больше обычного, ловя такси, потому Алекс решил, что ему лучше пойти в дом прямо сейчас, не дожидаясь, когда дождь прекратится.

Алекс поставил будильник на восемь, зная, что ему не придется сегодня вставать на рассвете. Он планировал быть в городе к десяти, вскоре после этого позвонить в квартиру Ротманов и пойти проверить почтовые ящики и вестибюль. Правда, если миссис Ротман не пойдет на прогулку, сегодня проверять почтовые ящики бесполезно. Черт, этот дождь прямо-таки шило в заднице. Он ведь рассчитывал на почтовые ящики как на лишнее подтверждение, он намечал проверять их в течение двух дней до ограбления. Но завтра уже среда, и таким образом остается только один день для проверки.