Текст книги "Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг."
Автор книги: Е. Томас Юинг
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
«Омоложение» учительства
Осенью 1930 г., при развертывании всеобуча, 28% всех учителей и 84% тех, кто работал первый год, были моложе 22 лет. Через два года 36% всех учителей были моложе 23 лет. За два года доля учителей старше 30 лет уменьшилась с 49 до 44%, а доля учителей старше 50 лет не изменилась (5%). Учительский состав сельской школы был моложе городской, а начальной – моложе средней, самую же юную когорту всегда составляли учителя начальной сельской школы[33]33
В 1933 г. моложе 23 лет были 48% учителей начальной школы и 29% учителей средней школы в сельской местности, 23% учителей начальной школы и 11% учителей средней школы в городе. Труд в СССР. 1932. С. 108; Кадры просвещения. С. 68-69; 162-163, 200-201.
[Закрыть]. Хватало и совсем молоденьких. В Северном крае в 1931 г. почти трети учителей не было даже 16 лет. В 1933 г. в начальной школе было 5% учителей моложе 17 лет и 15% 18-19-летних. В Сибири «хватало» 16-17-летних учителей. В Ленинграде в 1936 г. городские школы называли «детскими садами», так много в них было совсем юных учителей{311}.
Приход молодежи означал, что все больше учителей имели маленький опыт работы. В период с 1930 по 1933 г. приблизительно 20% всех учителей отработали лишь свой первый год. Сообщения с мест подтверждают тотальную неопытность учителей: в Сибири больше половины учителей начальной школы составляли новички, на Дальнем Востоке тех, кто проработал больше года, называли «старожилами», а в Чечне Айшат Абаеву считали «старой учительницей» после трех полных лет работы, хотя ей только исполнилось 17 лет. Менее опытные учителя заполняли сельские школы, а более опытные приходили в школы в крупных городах. В 1930 г. примерно 50% московских и ленинградских учителей имели дореволюционный стаж, а меньше 8% работали первый год; для всех советских учителей – соответственно 33 и 20%{312}.
К концу десятилетия, однако, положение стабилизировалось. Многие учителя оставались в школе, и, следовательно, меньше каждый год приходило новых. Доля «первогодок» уменьшилась с 20% в 1930 г. до 12% в 1935 г., в то время как доля учителей со стажем от одного до трех лет выросла с 20 до 29%. Местная статистика эти данные подтверждает. В 1933-1935 гг. доля «первогодок» в начальной школе Западной Сибири упала с 29 до 15%, в Восточной Сибири – с 27 до 14%, в Западной области – с почти 25 до менее чем 10% и в Узбекистане – с 30 до 17%. На Дальнем Востоке в ходе развертывания всеобуча – с 1933 по 1934 г. – доля учителей-«первогодок» выросла с 21 до 40% и упала до менее чем 15% в 1935 г.{313}
Таблица 4.1. Учительский стаж, с 1932 по 1938 гг.{314}
Учительский стаж …… 1932 г. – 1938 г.
Меньше 5 лет …… 55% – 50%
5-10 лет …… 14% – 27%
11-25 лет …… 26% – 18%
Больше 25 лет …… 5% – 5%
Сокращение доли учителей со стажем меньше 5 лет показывает, что «новички» оставались в школе дольше, а судя по преобладанию тех, у кого стаж был от 5 до 10 лет, многие из начавших преподавать в первой половине десятилетия остались до его конца[34]34
Судя по этим цифрам, больше 3/4 работавших в 1932 г. учителей остались в школе к 1938 г. (514 тыс. с пятилетним и более стажем составили 84% от 615 тыс. учителей, работавших в школе в 1932 г. ). Конечно, эти подсчеты не вполне точны, потому что некоторые учителя с более чем пятилетним стажем могли вернуться в школу после 1932 г. В одном районе под Владимиром в 1937 г. 168 учителей с пятилетним и более стажем составляли больше 90% от общего числа учителей пятью годами раньше – еще одно свидетельство стабилизации. НА РАО. Ф. И. Оп. 1. Д. 172. Л. 21-22.
[Закрыть].
Власти надеялись, что омоложение и обновление учительского корпуса превратит школу в опору советской системы{315}. Но росла и тревога: ведь в школах появились «десятки тысяч новых людей». Звучали вопросы: «Что знаем мы о них, их прошлом, их готовности к работе, их стремлениях и желаниях?»{316}. К молодой поросли присмотрелись, и последовал вывод: недостаток опыта и прилежания сильно мешают делу. В 1931 г., например, сибирский журнал высказал недовольство изменением состава учителей:
«В большинстве случаев “летунами” является молодежь, которая, вполне естественно, не может долго оставаться на одном месте, ибо она еще не сосредоточилась на своей профессии, она ищет все новых и новых “приключений”, ей нужно больше кругозора, больше света, чего в деревне она получить не может».
В одной московской школе все пять «молодых педагогов» активно искали другую работу. Сообщения из других мест рисуют ту же картину: «У меня достаточно опыта, поэтому я хочу поступить в институт», «Я занимаюсь на курсах, чтобы подготовиться к получению высшего образования» и «Не хочу быть учителем начальной школы». Чистяков рассказал о совещании молодых учителей, на котором большинство его коллег говорили о «переквалифицировании», чтобы «оставить педагогическую работу». Выступая на том же совещании, чиновник профсоюза Бычкова нахваливала молодых учителей за энергию и новаторство, но предупреждала, что «без любви к школе», свойственной опытным педагогам, они будут смотреть на преподавание как на всего лишь «временную работу». Другие чиновники сетовали, что молодые люди не выказывают стремления стать «полноценными советскими учителями»{317}.
Сильная текучесть кадров, увольнения молодых учителей вызывали лишь досаду, а сообщения об их политической пассивности удивляли и даже шокировали советских руководителей. «Самым неожиданным результатом» одного обследования стало очень малое число общественников среди молодых учителей, которые, как правило, избегали деятельности за дверями школы. Признавая свои недостатки, молодые учителя жаловались, что на них наваливают слишком много разных дел. Даже если сначала они «отдают работе все силы», многие потом не выдерживают высоких нагрузок при подготовке к занятиям в классах и проверке тетрадей и в результате просто отказываются от всякой общественной деятельности{318}.
Беспокойство росло, оставалось лишь надеяться, что молодежь наберется опыта и тогда себя покажет должным образом. В обследование 1934 г. включены высказывания директора школы: «Это (находчивость) приобретается только опытом», «Все это такие минусы, которые бывают у каждого начинающего работника» и «Все ее ошибки от неопытности: будет больше опыта, и все эти шероховатости сгладятся»{319}. И руководство, и начинающие учителя полагали, что молодость сама по себе привнесет дружеские нотки в отношения с учениками. Молодые мужчины и женщины тоже понимали, что многое зависит от них самих:
«Я всегда отлично ладила с учениками. Всегда выглядела счастливой и проводила занятия в яркой манере. Директор школы сказал, что у меня, кажется, никогда не бывает плохого настроения. Ученикам это тоже приносило радость».
В подобной манере юная учительница говорит, что ученики с «заметным восторгом» звали ее мамой, в то время как ее коллега оценивал свои успехи более сдержанно: «Несмотря на мое нежелание работать учителем, отношение к детям хорошее». Таким образом, и школьное начальство, и учителя ждали, что добрые отношения с учениками сделают хорошими уроки и поспособствуют активности как в самой школе, так и за ее стенами{320}.
Когда молодых учителей спрашивали о более опытных коллегах, они сетовали на недоверие к себе и даже враждебность. Рассказывая о своих товарищах, Фемчук жаловался, что старшие их третируют и даже относятся «по-мелкобуржуазному». Тяилина поведала о совсем возмутительном случае: «старый учитель» в отдаленной северной школе побуждал учителя-комсомольца «делать в работе ошибки, из-за чего он покончил собой». Директор одной школы – женщина в возрасте – выговаривала молодежи: сначала поработайте с мое, а потом будете высказываться. Другому молодому учителю с издевкой сказали: «Вы учились в советской школе, вы должны больше знать». Конфликт поколений частенько обострялся на совещаниях, где молодые учителя атаковали старых, которые, в свою очередь, «насмехались над молодыми, вместо того чтобы им помочь». Одна учительница просто объяснила перепалки в своем районе: «Старых учителей в десять раз меньше, чем молодых»{321}.
Судя по последнему замечанию, в некоторых школах или даже районах преобладали молодые учителя, в других – более опытные.
Штаты старых школ часто заполняли педагоги со стажем, оставляя юным и необстрелянным вновь открытые учебные заведения. Казалось бы, надо просто перераспределить учителей, но даже член ЦК партии Борис Волин признал, что отделам образования непросто убедить опытных педагогов перейти в другую школу или перебраться в другой район{322}. Таким образом, распределение учителей по возрасту повторяло связанные с текучестью кадров процессы, о которых говорилось в предыдущей главе: намерения конкретных людей, ожидания режима и состояние школ вместе формировали учительский корпус.
Многие молодые люди считали себя – и так же на них смотрели другие – особой категорией педагогов. Молодые учителя Миронов и Хазов от имени всех своих сверстников написали Сталину, что им не хватает административной поддержки, что они хотят учиться и ждут уважительного отношения со стороны более опытных коллег. На совещании 1932 г. выступавшие отразили долю молодых учителей в районах (часто до трех четвертей). Именно молодость помогала этим учителям становиться лидерами в школе и в обществе. Хотя чиновники и обвиняли молодых то и дело в равнодушии, но обследование 1931 г. показало, что примерно 60% молодых учителей считают преподавание своей основной профессией и менять ее не собираются{323}. Молодых, как сказано выше, критиковали и даже увольняли, но свою работу они любили, а на старших опытных коллег часто посматривали свысока.
В отличие от молодежи, старшее поколение всегда заслуженно первенствовало и в образовательном процессе, и при решении политических вопросов. Советские руководители неустанно повторяли, как они уважают, как ценят профессионализм опытных педагогов, их талант, высокие человеческие качества. В доклад 1935 г. о школах Западной области включены строки о четырех учителях с полувековым и большим стажем, которые получали за это денежную прибавку и бесплатное жилье. В 1936 г. начальник московского отдела образования Л. Дубровина восхищенно говорила об учителях с тридцатью и более годами стажа как о «выдающихся педагогах». Волин в 1937 г. назвал опытных учителей «нашим золотым запасом», потому что высокий уровень подготовки, общей культуры и политического развития делал их «нашими людьми, замечательными советскими гражданами, которые учат не только детей, но и других учителей тоже». И Дубровина, и Волин обратили внимание на верность учителей в возрасте своим школам, в которых многие из них проработали много лет, в то время как молодые, с коротким послужным списком, то и дело переезжали с места на место{324}. Как будет показано в следующих главах, это постоянство опытных учителей ценилось все больше, что вместе с их профессионализмом и преданностью педагогическому труду позволяло влиять на облик учительского корпуса, несмотря на относительно небольшую долю в школах.
Учителя – мужчины и женщины
По мнению Н. Крупской, признанного авторитета в советском образовании и самой заметной женщины среди партийных лидеров, «подавляющее большинство» среди учителей составляли представительницы прекрасного пола{325}. Если точнее, в 1932 г. среди приблизительно 600 тыс. учителей Советского Союза женщин было 62%{326}. Относительно высокая их доля связана с разными факторами. Некоторые из них способствовали «феминизации» школы еще в конце XIX – начале XX в.: быстрый рост числа учеников, требующий привлечения в классы и женщин, широкие возможности для мужчин найти себе другое применение, сокращение затрат на привлечение и содержание учительского корпуса, традиционный пиетет к женщинам-преподавателям{327}. К концу десятилетия, однако, общее число учительниц в Советском Союзе выросло почти на 200 тыс. в почти миллионной армии учителей, а доля их уменьшилась до 56%{328}.
Сокращение представительства женщин шло вразрез с процессами в других сферах общества при Сталине. Доля женщин-рабочих выросла с 27% в 1929 г. до 30% в 1933 г. и до 39% в 1940 г. В тяжелой промышленности доля женщин выросла с 28% в 1930 г. до 40% в 1935 г., а абсолютное их количество в этих отраслях почти утроилось. Небывалое число женщин поступали в специальные средние учебные заведения, доля женщин среди студентов выросла с 38% в 1927 г. до более чем 54% 1940 г., с еще более впечатляющим ростом в технических учебных заведениях – с 10% в 1927 г. до 32% в 1940 г.{329}С учетом беспрецедентного роста в 1930-е гг. числа женщин на производстве сокращение их доли в сфере образования противоречит общей тенденции.
Сокращение доли советских учительниц также идет вразрез с тенденциями в других странах, где тоже резко увеличилось число учащихся. В России начала XX в. становилось все больше начальных школ, и доля учительниц выросла с 44% в 1894 г. до 62% в 1911 г. и до 72% в 1920 г. В конце XIX в. в Соединенных Штатах распространение образования сопровождалось увеличением числа учительниц с менее 67% в 1870 г. до 75% в 1900 г., при этом общее число учителей более чем утроилось. В Англии за десятилетие интенсивного подъема школы доля учительниц выросла с 50% в 1870 г. до 61% в 1880 г.{330}
При схожих структурных процессах в этих странах и Советском Союзе (распространение образования, увеличение числа учителей, развитие экономики) чем можно объяснить очевидные аномалии во времена Сталина? Дело вовсе не в том, что мужчин на работу в школу брали охотнее. К сокращению доли женщин привели четыре фактора: расширение возможностей для представительниц прекрасного пола в других отраслях; необычайно острая потребность в учителях вообще при введении обязательного образования; существенное укрепление средней школы в сельской местности и большие различия между регионами и национальными образованиями в Советском Союзе.
Быстрый рост экономики в первую пятилетку открыл невиданные возможности во многих сферах жизни, а не только в традиционно женских. Советские руководители как по практическим, так и по политическим соображениям поощряли привлечение женщин в разные отрасли хозяйства. Женщин охотно брали на разную работу по чисто практическим соображениям, однако расширение возможностей для их трудоустройства, по мнению советских властей, имело и важный общественный смысл: «Вхождение советских женщин в промышленность подтверждает их абсолютное равенство с мужчинами и истинную свободу»{331}.
Идти работать женщин поощряли разными способами: им просто оказывали предпочтение кадровики, они проходили дополнительное обучение и становились квалифицированными специалистами, получали равную с мужчинами зарплату, доступ к руководящим должностям, им гарантировался отпуск в связи с рождением ребенка и место для него в детском саду, питание в столовых для работающих матерей. Впрочем, все эти меры порой не приносили ощутимого результата, зато широкие перспективы и особенно возможность прославиться в традиционно «неженских» профессиях (металлисты, шахтеры, трактористы, бригадиры, летчики, ученые-исследователи и чиновники госаппарата) оказывали на представительниц прекрасного пола магическое действие[35]35
За ту же работу женщины получали равную с мужчинами зарплату, однако чаще занимали низкооплачиваемые должности. Крупская Н. К. Женщина страны советов – равноправный гражданин. С. 162-166; Бильшай В. Решение женского вопроса. М. , 1936. С. 123-130; Чирков П. М. Решение женского вопроса. М. , 1978. С. 120-131.
[Закрыть].
Таким образом, «наплыв» женщин в другие отрасли хозяйства сокращал их долю в преподавании. Многие житейские истории подтверждают эту общую тенденцию. В одной московской начальной школе только девочки хотели стать учителями, но эти же девочки подумывали стать врачами, летчицами и механиками-водителями танков. Одна молодая учительница в Сибири сначала грезила о какой-нибудь героической профессии, но затем поняла, что и преподавание открывает «новые горизонты». На Крайнем Севере учительница О. Комова ушла из школы, чтобы стать метеорологом{332}. Сейчас трудно найти подтверждение тому, что какая-то девушка передумала стать учительницей или скоро оставила школу, однако несомненно, что расширение возможностей в традиционно «неженских» отраслях на составе учительского корпуса сказалось{333}.
В первую очередь, разумеется, к сокращению доли женщин привело увеличение приема на работу мужчин. Хотя в 1932 г. доля советских учителей-мужчин составляла всего 38%, в 1930 г. 47% впервые перешагнувших порог школы учителей были представителями сильного пола, а в 1932 г. таковых был 51%{334}. В отсутствие каких-либо привлекательных для них факторов эти цифры можно объяснить общей острой потребностью в учителях и заманчивыми перспективами для женщин в других отраслях, так что открытые вакансии приходилось заполнять мужчинам.
Точных данных об этих процессах нет, однако предположение о наборе мужчин в пожарном порядке подтверждается тем обстоятельством, что учителя гораздо легче учительниц расставались со школой после одного-двух лет работы. В РСФСР (единственная республика, по которой есть статистические данные для сравнений) в 1930 г. учителя-«первогодки» – мужчины – составляли 36%, но к 1932 г. их доля сократилась до 33%. Состав учителей средней школы менялся еще сильнее: в 1932 г. учителя-«первогодки» составляли 64%, а к 1932 г. из тех, кто начинал работать в 1930 г., осталось лишь 55%{335}. Эти цифры показывают, что наплыв в школу мужчин лишь ненадолго менял состава учительства, так как мужчины чаще женщин оставляли преподавание.
Расширение числа средних школ, особенно в сельской местности, влияло на соотношение мужчин и женщин более основательно. В начале 1930-х гг. наименьшую долю женщины составляли в средних сельских школах (37%), а наибольшую – в начальных городских (89%). Такая низкая доля женщин в средних сельских школах объясняется доминированием в них мужчин еще в царской России и традиционным патриархатом в сельской местности. К тому же на учительниц начальной школы люди привыкли смотреть как на нянек, считать такие занятия «чисто женскими», в отличие от средней школы с ее высокоинтеллектуальной «мужской» работой{336}.
Быстрее всего росла в 1930-е гг. сельская средняя школа. В 1930-1939 гг. число учителей начальных классов увеличилось всего на 6%, тогда как в средней школе прирост составил 300%. За тот же период в сельской местности стало на 372 тыс. больше учителей, из них 70% приходилось на среднюю школу, в городе же прирост оказался в два с лишним раза меньше{337}. А появление 250 тыс. новых учителей сельской средней школы означает существенное увеличение доли мужчин среди преподавателей этой категории.
Приведенные здесь данные показывают, что уменьшение в целом доли учительниц вызвано расширением возможностей для женщин в других сферах деятельности, приходом в школу большого числа мужчин и резким увеличением количества сельских и средних школ с небольшой долей в них женщин. Эти данные говорят, однако, что учителя-мужчины легче оставляли преподавание ради другой работы и что доля женщин в средних сельских школах росла[36]36
В РСФСР доля учительниц в средней школе снизилась с 53% в 1930 г. до 51% в 1932 г. (в период особенно бурного развития школы этого уровня), а затем снова выросла до 53% в 1938 г. Труд в СССР. 1932. С. 105; Кадры просвещения. С. 68-69; Культурное строительство СССР: 1939. С. 37-50, 85, 90.
[Закрыть]. Такие разнонаправленные тенденции показывают, что первые три фактора лишь частично объясняют постепенное сокращение доли женщин среди советских учителей в 1930-е гг. Чтобы вскрыть причины изменений, необходимо присмотреться, как влияли на состав учительского корпуса национальные и региональные особенности.
Один из принципов советской системы образования – равные возможности для всех национальностей, в т. ч. право на обучение на родном языке{338}. Таким образом, распространение образования потребовало много новых учителей так называемых нерусских национальностей. Приветствуя увеличение числа нерусских учителей как свидетельство новых широких возможностей для разных национальностей и усиление влияния советской культуры, руководители страны также осознавали, как трудно будет привлечь к преподаванию женщин, особенно в азиатской части СССР[37]37
В мусульманских регионах чиновники опасались, что малая доля учительниц помешает посадить за парты девочек. См. мою работу: Schooling and Patriarchy.
[Закрыть].
Недостаток данных о национальном составе учителей и соотношении среди них мужчин и женщин позволяет делать лишь примерные обобщения, но, судя по всему, доля женщин всегда была самой высокой среди европейских народов (русские, украинцы и белорусы) и самой низкой среди «отсталых» народов Востока. В трех кавказских республиках, по обследованию 1932 г., женщины составляли 45% всех учителей, причем 73% среди русских учителей, 50% среди грузин, 44% среди армян и только 15% среди азербайджанцев. В трех центрально-азиатских республиках женщины составляли 47% всех учителей, причем 64% среди русских и украинцев и 31% среди татар, башкир и казахов{339}. Эти цифры говорят о взаимном влиянии национальных особенностей и тендерного состава учительского корпуса. Рост общего числа нерусских учителей вел к увеличению доли мужчин среди советских учителей в целом.
Приведенные здесь данные позволяют по-новому взглянуть на историю советской школы 1930-х гг. Сокращение доли учительниц лишний раз подтверждает, что положение советских женщин менялось отнюдь не прямолинейно[38]38
В начале первой пятилетки доля женщин среди рабочих тоже немного сократилась, так как бурно развивалась прежде всего тяжелая промышленность, где женщины были задействованы мало. См.: Goldman W. Z. Women, the State, and Revolution. Soviet Family Policy and Social Life, 1917-1936. Cambridge, 1993. P. 310.
[Закрыть]. Судьбы учительниц зависели от совокупности факторов, включая рост числа учеников, атмосферу в школах, возможности устройства вне системы образования, взаимоотношения мужчин и женщин, а также их национальность. В то время как рост числа учительниц говорит об уравнивании в правах на получение работы, сокращение доли женщин среди всех учителей свидетельствует о глубоко укоренившемся неравенстве{340}. На это неравенство указывает непропорционально высокое представительство мужчин на высокооплачиваемых и более престижных должностях в средней школе и малая доля учительниц в некоторых местностях.
Отмеченные тенденции в формировании учительского корпуса, как представляется, соответствуют модели «двойная спираль». С ее помощью легче понять, отчего положение женщин в промежутке между двумя мировыми войнами XX в. и после так мало изменилось{341}. Согласно этой модели, подъем женщин на один виток спирали (стало больше учительниц) на самом деле не стал большим шагом вперед, потому что мужчины поднимались быстрее по другим – и более крутым – спиралям (сохраняя позиции в средней школе и подтверждая своим высоким статусом в школах патриархальные традиции). Таким образом, положение учительниц определялось их должностью и полом, которые всегда ставили их и в школе, и в обществе ниже мужчин.
