Текст книги "Русские подвижники 19-ого века"

Автор книги: Е. Поселянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

СТАРЕЦ ИЛАРИОН ТРОЕКУРОВСКИЙ

Едва ли многим известно имя старца Илариона Троекуровского. Между тем, его необыкновенная жизнь повторяет вновь нашему веку повести дивные, повести «древних лет». На утешение русскому сердцу, не оскудело на Руси святое семя, – род людей, живших для Бога: отшельников, молитвенников, подвижников, старцев. Они дышат тем же духом, что заветные Антоний и Феодосий, что Сергий Радонежский со множеством иных Новгородских, Соловецких, Валаамских, Ярославских, Костромских, Вологодских, которых сияние пробило непроглядную чащу северных лесов и светило русскому человеку. Они шли разными тропами, но в одном направлении начинали с самоотречения и жестоких подвигов, и, очистив свою душу, служили беззаветно всем, кто шел к ним. Их любовь и их служба не прекращались по смерти; в душе народа они оставались живыми: их звали, они отвечали. Часто, отходя телом от людей, – они оставляли им своих учеников.

I. ДЕТСТВО

В 1774 году в зажиточной семье государственных крестьян Рязанской губернии Раненбургского уезда, села Зенкина (иначе Раковых Ряс) родился сын; назвали его Иларион. Мальчик рос в семье, среди своих братьев, как-то особняком. Робкий и молчаливый, он чуждался не только своих сверстников, но даже и своих родных. Детских забав вообще удалялся; когда кто-нибудь его обижал, то он молился Богу за своего обидчика.

С самого раннего возраста он полюбил церковь, – и вот какое с ним, семилетним, было происшествие, оставившее след на всю его жизнь. Как-то раз очень рано заблаговестили в селе к утрене. От звука колокола мальчик сонный упал с лавки на пол и, опомнившись, почувствовал сильный испуг; но, когда он пришел в себя и узнал церковный благовест, то быстро вскочил и побежал в церковь. Во время службы он испытал невыразимое желание угождать Богу.

То настроение, которое рано сказалось в мальчике, поддерживал в нем его старый дед с материнской стороны; жил он в своей отдельной избе, был простой неграмотный крестьянин, но вел жизнь чрезвычайно строгую и был мудр. Иларион очень был привязан к деду. Любимым его делом было ходить с дедушкой в церковь, а из церкви дед часто брал внука к себе в дом до следующей службы. Как ни был дед богобоязнен, он опасался, что слишком усиленная ревность может повлечь за собой охлаждение, и старался развлекать внука, понуждая его к невинным детским забавам. Но эта излишняя заботливость деда о своем внуке как-то не имела полного успеха. Бывало, как рассказывают домашние Илариона, в зимнее время дедушка дает ему хорошенькие салазки, и не то что отпустит, а просто прогонит его с ними на гору кататься. Благонравный мальчик волей-неволей послушается деда, пойдет с салазками на гору, но другие ребятишки подбегут, возьмут от него салазки и катаются на них, сколько кому угодно. Иларион не только никогда не сопротивлялся, но даже, чуть подметит в ком желание покататься на его салазках, сам тотчас же с готовностью отдает их. Когда же надо было возвращаться домой, он спокойно брал свои салазки и уходил с горы, не успев ни разу на них прокатиться.

Странным считали Илариона в родном селе: очень он отличался от других. Особенно же огорчались родители. Они видели, что он как-то не подходит к их быту: не будет хорошим работником и умелым хозяином. Та рассеянность, какую Иларион проявлял относительно внешней жизни, навлекала на него насмешки и укоры и, чтобы избавить от них мальчика, дед взял его к себе. Время, проведенное у деда, было началом подвижнической жизни Илариона, который мог теперь всецело отдаться молитвенным подвигам. Удивительно, какое поразительное пренебрежение выказывал Иларион к плоти. Он изнурял ее строгим постом, который, в виду юных лет Илариона, был поистине изумительным, так как будущий подвижник довольствовался двумя калачами в неделю, не более. При такой пище, без всяких притом других кушаний, мальчик мог только что не умереть с голоду, да и то подкрепляемый благодатию Божией. Часто дед и внук ходили на поклонение к святым местам, в Киев, к Троице. Цель этих далеких странствований, в отношении к юному Илариону, состояла в том, чтобы воспитывать в нем дух молитвенный. Нетленные мощи угодников Божиих, почивающие в продолжение многих веков, с залогом жизни вечной, наконец, самый вид св. киевских пещер – этих живых свидетелей великих молитвенных подвигов, все это сильно воспламеняло в душе Илариона огонь любви божественной.

II. ЮНОСТЬ

На четырнадцатом году Иларион потерял деда. Но основание было заложено крепкое, – а в тех обителях, куда дед водил внука, у него остались опытные руководители.

По переселении к отцу, опять начались трудности, и, наконец, родители неотступно стали требовать от сына, чтобы он женился. Такое требование шло наперекор всем желаниям и мечтам его; но он решился отчасти покориться, только выговорил себе при этом, что, по совершении брака, тотчас же отправится в Киев, на богомолье. По совершении брака в храме, новобрачный, улучив удобное время, тайно от родителей и от жены, скрылся из дому и, пользуясь выговоренным условием, ушел в Киев. Вернувшись домой, Иларион притворился больным, сказав, что по пути из Киева с ним сделался паралич, и что правая рука у него отнялась. Его кажущаяся болезненность оставляла ему достаточно времени для молитвы, но, сколько мог, он старался участвовать в домашних работах. Так, он выпрашивал у матери молоть рожь на ручных жерновах, – и, если оставался один, делал эту работу обеими руками. Конечно, родные и жена, для которой он от самого венца так и остался чужим, очень досаждали ему. Но Господь, посылавший сильному духом Илариону трудные испытания, облегчал их и духовными утешениями. Неподалеку от Зенкина, того же Раненбургского уезда, в с. Головинщине, жил в то время добрый и благочестивый священник о. Трофим. У этого доброго священника, всею душой любившего Илариона, во всякое время мог он находить радушный прием. Среди этих посещений, продолжавшихся два года, о. Трофим учил Илариона грамоте.

Но такое положение не могло продолжаться долго. Видя, что семейные узы опутывают его по рукам и по ногам, и дойдя до той степени, когда жажда служить Богу охватывает всего человека и уносит далеко от всех связей и отношений жизни, – Иларион решился разом покончить мирские расчеты. Он ушел на двадцатом году жизни навсегда из дому и стал странствовать.

После странствований Иларион решил избрать для жизни определенное место, – и поступил в один из монастырей Рязанской епархии. Но жена его, имевшая на него, по человеческим законам, свои права, подала на него просьбу в консисторию. Иларион вышел из монастыря и удалился в дремучий Зенкинский лес, недалеко от родного села.

Но первая неудача не отклонила его от мысли о монашестве, – он снова определился в Петропавловскую Раненбургскую пустынь, и был пострижен в рясофор с именем Илария.

Строгим соблюдением устава он выделялся среди прочей братии, а внимание настоятеля к безупречному иноку возбудило к нему общую зависть. Он ездил за сбором подаяний, его оклеветали и обвинили в утайке денег. Монахи не давали ему прохода укорами и насмешками; чтоб избежать их, он перестал ходить на трапезу. Настоятель же требовал этого. Иларион повиновался, но не принимал пищи за общим столом; его обвинили в упорстве и запретили как пускать на трапезу, так и давать ему хлеб. В продолжение года Иларион ел только в день по просфоре, которую тайно носил ему понамарь, жалевший его. О. Илариону не суждено было долго оставаться в Петропавловской пустыни, так как после нескольких посещений его жены, которая требовала его к себе, настоятель решился удалить отца Илариона из пустыни, что и было исполнено.

III. ПОДВИЖНИЧЕСТВО

После изгнания из Петропавловской пустыни, для отца Илариона начались годы неимоверных подвигов.

Он поселился в четырех верстах от села Головинщины, в Воловом овраге. Тут он сам выкопал несколько пещер, одна из которых, главная, молельная, соединялась переходами с остальными. Громадный камень служил ему столом. Здесь он жил и совершал молитвенные правила: вечерню, всенощную и утреню; для литургии ходил иногда в село Головинщину. А в знойное летнее время, на открытой поляне, под лучами солнца, клал в день по три тысячи земных поклонов.

В продолжение шести лет, летом и зимою, исключительною пищею служила ему редька, которую он посадил в устроенном им самим огород и ел без хлеба. Воды вблизи не было, и в летнее время, дожидаясь дождя, он дней по десяти страдал иногда жаждою. Раз он, во время великого поста, за обедней упал в обморок – он не ел ничего 18 дней. Тут обнаружились на теле тяжелые вериги и сорочка, сделанная из медной проволоки – и от нее тело было в ранах.

Постель его была устроена из самых жестких сучьев дуба, и на ней видны были следы крови. Он не носил ни зимой, ни летом обуви. Единственная его одежда – длинная рубашка из холста и халат из белой тонкой материи.

И тут, среди этих безмерных подвигов, на него обрушилась грозная борьба вражьей силы. Нечистые духи принимали вид хищных зверей и гадов, иногда страшного змия, висевшего над входом пещеры с зияющею пастью.

Однажды темным вечером посетил Илариона священник села Головинщины, о. Трофим, а Иларион отправился на село, за огнем, предупредив гостя, чтоб он никого не впускал без молитвы Иисусовой. Хозяин ушел; священнику было жутко.

Вдруг за дверью раздался торопливый стук. С радостью стал священник отворять, думая, что вернулся хозяин, но вспомнил слова Илариона и сказал:

– Сотвори молитву.

– Отворяй.

– Не пущу без молитвы.

За дверью поднялся неистовый шум. Священник осенил с молитвою дверь крестом; тогда раздался страшный хохот и хлопанье в ладоши, и затем все стихло. Иларион застал священника в ужасе.

Между тем молва о подвижнике, как ни скрывался он, стала расходиться. К нему пошел народ, бедные и богатые, ища сочувствия в горе, совета в несчастии и молитвы.

Он принимал всех, брал то, что давали богатые – и отдавал бедным, и даже сам просил у богатых с целью помочь этими деньгами неимущим. Но многолюдство тяготило его. Чтоб никто не мешал его молитвенным размышлениям, он оставлял временами пещеры, и иногда, чтобы скрыться, взлезал в гуще леса на деревья, причем проводил дня два или три без сна и без пищи. Однажды зимой во время такого отсутствия его землянка застыла от морозу; он протопил ее и чуть не умер от сильного угара. Но падая без чувств, он головой ударился об дверь и отворил ее, и свежий воздух привел его в чувство.

А молва все росла… К нему присоединились трое людей, которые хотели разделить с ним его подвиги. Но у них не было воды, и безуспешно они рыли землю. После долгой молитвы о воде, Иларион заснул и, проснувшись, увидал около себя прекрасный куст цветов, которого раньше тут не было. Он стал копать, и открылся чистый ключ. Колодезь этот обладает и поныне водой целебной для верующих.

Для того, чтобы точно распределять время для совершения молитвенных правил, у Илариона был петух, по крику которого он узнавал часы.

Предаваясь уединенной молитве, пустынник не лишал себя и присутствия при св. литургии, в храме села Головинщины. Однажды он поздним вечером возвращался из села. Была страшная вьюга. Он сбился с дороги. Босой, в своем тонком холщевом халате, борясь с ветром, он обессилел и упал в снег без чувств, но Господь не попустил его гибели. Вслед за ним ехал крестьянин и наткнулся на него. Он узнал отшельника по одежде, положил тело на сани и привез в село. В селе более часа пролежал замерзший на дровнях, потому что боялись принять мертвое тело в дом. Наконец, внесли его, без признаков жизни, и только через час привели в чувство. Он слабым голосом просил священника отслужить молебен Божией Матери Целительнице, и когда по окончании священник поднес к его губам крест, он благоговейно приложился к нему и затем, поклонившись священнику, ушел из дома, несмотря на бушующую вьюгу.

А на следующее утро его видели совершенно здоровым в церкви.

Наконец, на весну он задумал устроить себе столп из кирпича, с дуплом, и провести остаток жизни в беспримерном затворе – на коленях, согнутым.

Но Бог судил иначе.

IV. СТРАННИЧЕСТВО

Отцу Илариону Бог не дал осуществить мысль о спасении на столпе. Ему были назначены тяжелые испытания.

Постоянный прилив посетителей обратил на отшельника внимание полиции, и ему приходилось часто покидать свое уединение. Он уходил тогда в Елец, или в Киев, или в Задонск.

В Ельце подвижнику пришлось испытать много искушений. Один протоиерей обвинял его в том, что он благословляет народ священническим знамением; между тем о. Иларион если крестил некоторых, – то крестом мирян, а при этом иногда ему целовали руку. Однажды, во время чтения двенадцати евангелий, какие-то люди, не из простых, так громко говорили, что Иларион им это заметил. На него пожаловались, и городничий засадил его в тюрьму, и выпустил только в среду, на Светлой неделе, и то только потому, что сам сильно заболел и боялся держать долее подвижника.

Однажды, на пути из Киева, о. Иларион в Коренной пустыни, под Курском, отчаянно занемог; по предложению настоятеля, хорошо его знавшего, он был тайно пострижен в монашество, оставив себе прежнее свое имя. Однако, он выздоровел и вернулся в свои пещеры. Опять к пещерам пошел народ за наставлением, молитвою и исцелением недугов, а отшельника все не покидали разные скорби.

Управляющий того помещика, на земле которого находились пещеры о. Илариона, не взлюбил подвижника. Ему казалось, что крестьяне ходят в пещеры жаловаться на трудность своей крепостной жизни, и он решил избить отшельника и выселить его. Но вышло иначе. Целый день он со своими работниками проплутал по знакомым полям и не мог добраться до пещер. Вернувшись к ночи домой, он видел страшный сон, который потом исполнился над ним и его семьей.

Вскоре после истории с управляющим на о. Илариона была возведена возмутительная клевета, что будто бы он проводит в своих пещерах беспорядочную и безнравственную жизнь. Вследствие этого доноса, подвижник был отослан в Петропавловскую пустынь, что под Раненбургом, для отбывания в ней шестимесячной эпитимии. Когда же положенное время истекло, то возвратиться в пещеры было уже нельзя: они не существовали, а здоровье о. Илариона было уже значительно расшатано.

Отец Иларион продолжал зиму и лето ходить в холщевом халате и без обуви, но для подкрепления стал употреблять чай с белым хлебом. От шести лет жизни в сырых пещерах начались страдания ревматизмом в голове и в теле. Он поселился теперь в селе Каликине, но пробыл там только два месяца. Отсюда он не надолго перешел в церковную караулку села Головинщины. В это время случилось, что засуха угрожала полным неурожаем соседнему помещику с. Карповки, кн. Долгорукову. Он письменно просил молитв о. Илариона. В тот же день обильный дождь прошел над его посевами. Благодарный князь предложил о. Илариону перейти к нему в усадьбу, где его приняли необыкновенно радушно. Сама княгиня обивала сукном пол поставленной для него келлии.

Когда в 1812 году окрестные помещики, узнав о занятии Москвы, хотели уезжать из своих имений, старец убеждал их остаться на месте, молиться и сказал: "Пусть он взял Москву, на деревне остановится".

Слова старца сбылись. Вскоре наше победоносное оружие смирило надменного и незванного гостя древней русской столицы.

К 1817 году относится знакомство о. Илариона с юродивым Иоанном, который сделался потом затворником Сезеновским. Иоанн был привезен одною благочестивою женщиною к помещику с. Сезенова, кн. Несвицкому, который был предуведомлен во сне о его приходе. О. Иларион заботился об Иоанне, но также подвергал его и испытаниям, которые тот смиренно переносил. Так, в келлии, которую срубил для затворника князь Несвицкий, Иоанн поставил иконы в виде иконостаса, и отделил его решеткой от остальной части келлии. О. Иларион послал своего келейника с приказом разобрать решетку, и Иоанн спокойно смотрел, как келейник исполнял это поручение.

В другой раз тот же келейник был послан о. Иларионом к Иоанну с таким предупреждением: "Скоро будет тебе искушение. Во время молитвы в келлии твоей пронесется вихрь. Лампады пред св. иконами закачаются и погаснут, но ты стой твердо и веруй, что Господь не пошлет тебе искушения выше сил. Затем лампадки у тебя зажгутся сами собой. Но ты их так не оставляй, а погаси, потом достань огня из печки и с молитвою опять зажги их". Все так и случилось. О. Иларион предохранил затворника и от страха и от обольщения.

Между тем, хотя здоровье все слабело, о. Иларион не оставлял своей трудной жизни. По-прежнему и зиму, и лето он ходил в холодном халате и без обуви. Когда в сильные морозы он босой приходил в церковь и становился неподвижен на чугунном полу, то около его ног была заметна оттепель.

Когда князь Долгоруков умер, то дворня опустевшей усадьбы старалась выжить о. Илариона. Молодому князю, жившему постоянно в Москве, они доносили, что на подвижника одной покупной провизии в год выходит на 800 р. Князь приезжал нарочно исследовать эту клевету и, убедившись в ее несправедливости, приказал всячески беречь о. Илариона. Но дворня после отъезда князя стала обращаться с подвижником еще хуже.

Зимою келлии не топили по нескольку дней, или натапливали очень жарко и рано закрывали трубу; не давали пищи; однажды от небрежности случился пожар, и о. Иларион должен был заливать его один без посторонней помощи. Наконец, в 1819 г. он просил почитавшую его семью Сухановых помочь ему переехать и перешел в село Колычево, но и тут должен был переменять несколько раз свое местопребывание.

В последнее время пребывания в Колычеве старец часто живал у помещика Менщикова, который для него устроил в глубоком овраге келлию и обил ее внутри черным сукном. Тут отец Иларион, все слабевший, написал и свое духовное завещание: "Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь. Боже жизни, у Которого мертвых нет! Все бо нисходящие во гроб к Тебе текут и у Тебя собираются в невидимом мире, – (Тебе живи суть, где тянут веки), куда вход нам неизбежен, исход невозможен. Боже праведный! У Тебя мерило наших дел. Ужасаюся и трепещу, готовяся с часу на час к исходу от сей маловременной жизни предстать на вечное пребывание. И возвращаюсь в землю, от нее же взят был.

Рассудил я все свои тленные вещи представить тленным же людям. Молю и прошу, по кончине дней моих, раздать все мое беднейшее имение самобеднейшим, да нестяжание мое видимо будет там, пред лицем Господа Бога моего. Я виновен против всех, прошу меня простить. А я от всей души моей прощаю всех. Убогий архигрешник Иларион-отшельник".

В Лебедянском уезде жил в своем поместье Троекурове именитый и богатый человек Иван Иванович Раевский. Это был замечательный человек. Он посвятил всю свою жизнь на служение ближним и церкви; отыскивал бедных и помогал им, жертвовал много на бедные деревенские храмы. Троекуровский помещик Раевский, горячо привязавшийся к о. Илариону, неотступно просил его поселиться в Троекурове. О. Иларион отправился на богомолье в Киев, прося у Бога вразумления. На возвратном пути в дремучем лесу был ему голос: "Будет тебе ходить! Спасайся на одном месте". В благоговейном трепете блаженный упал на землю, прославляя милосердие Господа, открывающего волю Свою со смирением молящимся Ему; – о. Иларион тут же дал обет остаться до смерти на месте, на которое благоволил указать ему Господь.

В начале ноября, 1824 года, ранним утром о. Иларион переехал из Колычева в Троекурово в выстроенную для него келлию, состоявшую из трех комнат, украшенных св. иконами и снабженных всем необходимым. Иван Иванович Раевский сам отправился в Колычево за о. Иларионом, который только что за несколько часов до его приезда возвратился из Киева, и лично доставил старца на его новое местожительство.

V. ТРОЕКУРОВО

Когда отец Иларион переехал в Троекурово, ему было пятьдесят лет. Здесь он провел последние 29 лет своей жизни.

Поселясь в Троекурове, о. Иларион, во избежание всяких недоразумений с полицией, приписался к мещанскому обществу г. Лебедяни, а один купец взялся ежегодно вносить за него все повинности.

Комнатка, в которой помещался о. Иларион, была меблирована небольшим угольником и кроваткой с тюфяком и двумя маленькими подушками, покрытыми белою простынею. Холод, которым прежде смирял подвижник свою плоть, теперь стал совершенно невыносимым для него. В келлии его были постоянно вставлены двойные рамы и жарко натоплено. Часто, не взирая на жару, и даже иногда в летнее время он бывал в валенках. Однако и тогда он все теснил себя. Выйдя однажды в чудный весенний день в садик, на солнце, он быстро вернулся и сказал келейнику: "Хорошо, очень хорошо – пожалуй, и еще захочешь".

Наружный вид отца Илариона, который с первого раза поражал своею духовною красотою, был таков. Рост его средний, впалая грудь, правильные и тонкие черты лица, темно-голубые глаза и нос с горбинкою. Изнуренное постом лицо было очень худое и прозрачное, чрезвычайной белизны; губы его часто озарялись светлою улыбкой. Волосы были серебристые, длинные, и продолговатая борода.

Вот что говорит одно воспоминание о старце: "Вид его был как Ангела Божия. Нельзя было даже подумать, чтобы Господь на земле давал такую красоту своим рабам. Ему было уже почти восемьдесят лет, а казался он как в первой юности и редкой красоты. Глядя на него, невольно приходило на мысль: Дивен Бог во святых Своих". За шесть лет до смерти о. Иларион ослеп, но пред кончиной чудесно прозрел.

В Троекурове старец сумел соблюсти трудную меру: он остался затворником, хоть народ имел к нему доступ, и сам он выходил в церковь.

По его просьбе, в храме стали ежедневно совершаться богослужения. Все нужное для литургии он доставлял от себя. Келейные же его правила состояли в следующем.

Утреннее его правило продолжалось с часу по полуночи до полудня и прерывалось раннею обеднею, – это было непрестанное полусуточное моление. Вечернее же правило шло с третьего до девятого часа. В этом часу он запирался в своей комнате, и ночное его бдение неизвестно, только он говорил своему келейнику: "Монаху должно спать весьма мало – никак не более четырех часов в сутки, и то после усиленных телесных трудов".

Литургию он стоял всегда в алтаре, приобщался каждый двунадесятый праздник.

В свободное время о. Иларион читал духовные книги, а иногда принимал посетителей. По окончании утреннего правила, дважды в неделю – воскресенье и четверг – бывала трапеза. В мясоед готовили рыбу и лапшу, и он брал по самой малой части блюд; так, горячего он кушал не более трех ложек. В остальные дни трапезы не бывало: он съедал кусок антидора и выпивал чашку кофе. В Великий же пост, для чистоты голоса, так как правила совершал громко, старец употреблял вместо пищи по стакану конопляного сока. В болезнях он пользовался домашними средствами (редечный сок и огуречный рассол), и указывал на них другим.

Число посетителей о. Илариона в Троекурове было чрезвычайно значительно. При входе каждого из них, он клал пред иконами три земных поклона и осенял входящего крестным знамением. Весьма редким из посетителей предлагал маленький диванчик, а сам садился в кресло, но чаще всего принимал стоя. Доселе вспоминаются слова старца, которыми он приветствовал входивших в его тихую келлию: "Положим три поклона, помолимся Царице Небесной". Говорил он просто, кратко и часто притчами, иногда на устах его показывалась улыбка. Лично старец принимал немногих, а передавал советы и наставления чрез своих келейников. Во время же правила никого не принимал, кроме чрезвычайных обстоятельств. Иногда он отказывал в приеме достойным людям, и вслед за тем принимал потерянного человека. Это старец объяснял так: "Первые идут добрым путем, им не нужен руководитель, а этим несчастным нужна скорая духовная помощь". Он знал иногда, кто, откуда и зачем приехал, и, видя людей в первый раз, называл их по имени. Иногда посещения сопровождались самыми трогательными обстоятельствами. Легко становилось около отца Илариона: к нему шли под гнетом тяжкого бремени, а летели от него, как птицы на крыльях.

Внешнняя деятельность отца Илариона выражалась в благотворительности, исцелениях, добрых поучениях и советах приходившим к нему.

Хотя сам он был как нищий и странник, но его почитатели несли ему много денег, которые он раздавал. Один помещик принес ему 5,000 рублей; другой, чувствуя близкую смерть, просил принять от него, для раздачи по усмотрению старца, 100,000 рублей, но старец посоветовал отдать их затворнику Иоанну Сезеновскому на храм.

Особенно любил о. Иларион жертвовать на украшение и постройку храмов, церковные колокола, ризы, и многих побуждал к таким же пожертвованиям. Все же оставшиеся у него деньги он раздавал бедным. Кроме лиц, которые получали постоянное пособие, от него выдавалась трапеза странникам, а бедные получали хлеб и на дорогу.

В тюрьмы в великие праздники старец посылал по пяти рублей деньгами, сыру, белого хлеба и яиц, а на масляницу пуд рыбы; послушник старца, бывая в Лебедяни, должен был покупать острожным белого хлеба на один рубль.

Зашел однажды к о. Илариону бедный семинарист. Не имея денег, старец дал ему новое полукафтанье своего келейника, и, когда тот спросил об одежде, старец с улыбкою сказал ему: "Семинарист, должно быть, унес", и прибавил: "Беги по большой дороге, догони вора, отними свое платье, а, на случай сопротивления его, возьми с собой рубль и отдай ему взамен". Когда келейник нагнал семинариста, его убогий и кроткий вид так смутили его, что он дал ему рубль и оставил ему свое полукафтанье.

Такую же теплую заботу проявлял старец и к людям, не знавшим нужды, но обращавшимся к нему за молитвами. Особенно любил он одну семью К. из высшего петербургского общества. Молясь за них, он налагал на себя пост и всем окружающим приказывал поминать их. Он предсказал, что все пять сыновей этой семьи будут возведены в жизни до высоких почестей, что и сбылось.

Отец Иларион был нежным отцом для своих окружающих. Вскоре по переселении в Троекурово, умер верный его келейник Никита; его схоронил старец у церкви, поставил над ним памятник, и в течение сорока дней усилил свои молитвы. Всякий раз, до конца жизни, как старец приступал ко св. причастию, – он отправлял заупокойную литию на этой могиле.

Данковская помещица Е. Л. Шишкова, имевшая большую веру к о. Илариону и часто посещавшая его, просила однажды письмом угодника Божия помолиться Господу о ниспослании дождя на посеянную у ней свекловицу, которая пропадала по случаю засухи. Старец послал своего келейника Спиридона в Данковский монастырь с просьбой к настоятелю отслужить молебен пред иконою Успения Божией Матери и панихиду по схимонахе Романе, там похороненном. Во время панихиды ясное небо вдруг покрылось тучами и полил такой дождь, что служившие и молившиеся, как говорится, промокли до костей, и возвратились с могилы со слезами умиления и благодарности Господу за великую милость Его, явленную по молитвам старца.

Потом он же стал советовать г-же Шишковой купить имение Новинское Ефремовского уезда, которое владелец и не думал продавать, очень дорожа им. А вышло так, что вскоре владелец сам предложил г. Шишкову купить имение с самою выгодною рассрочкою, что он и сделал. По молитвам старца, земные блага продолжали изливаться на эту семью, а Новинское оказалось лучшим из их имений.

Однажды пришел к старцу бедный помещик Летошнев, содержавший свою семью доходом с огорода и пчельника, которые из-за засухи пропадали, и сказал, что он боится умереть с голоду. "Не скорби, Иван Феодорович, – отвечал старец, – а молись Богу! Я помолюсь. Вот тебе благословенный хлебец, ты с ним обойди огород. Иди с Богом, Он утешит. Только веруй!"

Он побежал домой, а его догоняла от Троекурова дождевая туча; и едва он обошел огород, полил обильный дождь. В этот год он получил двойной доход.

VI. ДУХОВНЫЕ ДАРЫ. КОНЧИНА

Много сохранилось рассказов о тех исцелениях, которые совершались по молитвам отца Илариона. И, наоборот, поносившие старца бывали часто жестоко наказаны за презрение к праведнику.

Один петербургский богач, проезжая чрез Троекурово, полюбопытствовал посмотреть на о. Илариона. Было 9 часов утра, старец совершал свое обычное правило и отказал посетителю. Оскорбленный тем, что келейник предложил ждать до окончания молитв, то есть до полудня, – богач сильно рассердился на старца и ушел в гневе. Как только он ушел, старец позвал келейника и сказал ему: "Даст Бог, воротится; догони его и дай эту просфору". Келейник застал богача у церковной ограды, державшегося за нее руками, и спросил, что он тут делает. "Доведи меня до лошадей, – сказал тот, – у меня что-то в глазах стало темно". Келейник довел его до коляски, и в минуту, как он подал ослепшему просфору от имени о. Илариона, тот прозрел. Он возблагодарил Бога, раскаялся в своем осуждении и заехал к старцу, к которому всю жизнь остался привязан, и впоследствии вручил ему очень значительное пожертвование.

Сила советов отца Илариона особенно ясно выказалась над А. М. Гренковым. В 1839 г. он, будучи преподавателем Липецкого духовного училища, почувствовав жажду уйти из мира, отправился за благословением к о. Илариону. Тот сказал ему: "Иди прямо в Оптину". А. М. Гренков получил монашеское воспитание под непосредственным руководством опытных старцев Льва и Макария и стал сам знаменитым старцем Оптиной пустыни, известным впоследствии под именем о. Амвросия. В келлии его всегда висело изображение о. Илариона.

Очень, очень часто советы о. Илариона во время предохраняли людей от угрожавших им бед. Иногда он присылал к кому-нибудь совет поскорее исповедываться и причаститься св. Таин, а потом оказывалось, что эти люди были на пороге смерти и, без его предупреждения, умерли бы без покаяния.

За неплатеж процентов имение г-жи Г. должно было идти в продажу. Несмотря на беспутицу, она поехала в Троекуров просить помощи и совета в своем горе у о. Илариона. Старец, в это время говевший, против своего обыкновения принял ее и сказал: "Все хорошо будет. Живи, Бог даст, деньги скоро будут – заплатишь". Вернувшись домой, она узнала, что имение назначено к описи. После слов старца, этот конец поразил ее до того, что она усумнилась в его словах. Но тут же ей доложили, что крестьяне принесли ей нужную для взноса сумму, которую собрали между собой. Вскоре от старца пришло письмо, помеченное днем ее приезда домой, содержание которого было следующее: "Что за маловерие! Имейте более упования на Бога и веруйте, что и волос с головы вашей не спадет без воли Отца вашего Небесного".