Текст книги "Русские подвижники 19-ого века"

Автор книги: Е. Поселянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Когда он пришел к преосвященному, тот лежал с поднятыми к небу глазами; его лицо сияло неземною радостью, в комнате было какое-то блистание. Подозвав к себе келейника, архиепископ сказал ему тихо, что чрез три дня будет конец.

В последние дни жизни он ничего не вкушал, сделал несколько предсказаний, напутствовался св. Таинствами.

В ночь с 28 на 29 февраля 1840 г., вскоре после боя полуночи, он пригласил к себе священника со св. Дарами, взял Св. чашу в руки и, с глубоким чувством прочтя молитвы пред причастием, приобщился, и затем прочел "Ныне отпущаеши раба Твоего", – Трисвятое и Отче наш… Уже последние дыхания вырывались из его груди, а он читал: "Заступник души моя буди, Боже, яко посреди хожду сетей многих… Избави мя от них и спаси мя, Блаже, яко Человеколюбец… Все упование Мое на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под покровом Твоим!" Оградив себя крестным знамением, он сказал: "Прости меня", – и тогда предал дух свой Богу.

По смерти его найдено мелкою серебряною монетою восемь рублей ассигнациями, так что хоронить было не на что: харьковские граждане сделали складчину.

На третий день по кончине он во сне явился своему духовнику и сказал, чтоб вложили в руки забытые четки. Когда духовник исполнял это приказание, рука свободно далась, как у живого. А когда духовник нашел нужным поправить на почившем омофор, он при всех посадил мертвеца и тот сидел, как живой, пока духовник оправлял спустившийся на бок омофор.

Тело архиепископа Мелетия, пребывающее нетленным, погребено в усыпальнице под сводами нижней церкви Харьковского Покровского монастыря. Там устроен теперь небольшой придел во имя Трех Святителей, и нередко лица, почитающие память святителя, испрашивая его загробного ходатайства, не раз проявленного им в необыкновенных явлениях, служат по почивающем подвижнике заупокойные литургии и панихиды.

ИОСИФ, АРХИЕПИСКОП ВОРОНЕЖСКИЙ И ЗАДОНСКИЙ

Памятный еще многим богомольцам, бывавшим в Воронеже, архиепископ Иосиф был сын причетника с. Кобыльского, Зарайского уезда, Рязанской губернии, родился в 1801 г., обучался в Зарайском духовном училище и Рязанской семинарии. Здесь он занимался с братом ректора, архимандрита Илиодора (впоследствии архиепископ курский), жил у ректора на квартире, имел возможность читать много духовных книг из его богатой библиотеки, видел в молодом ректоре пример подвижнической жизни. Его мечтой тогда было по окончании курса поступить священником поближе к своей родине, чтоб помогать бедным престарелым родителям.

Но, когда он оканчивал старшие классы, пришло требование из московской духовной академии о присылке двух студентов, и одним из них был назначен будущий Иосиф.

В это время учение давалось ему легче, чем раньше, когда чувствовался недостаток прочной домашней подготовки.

Велико было значение той филаретовской школы, в какую попал рязанский семинарист, и которая образовывала людей добрых, со всесторонне развитым умом, закаленною волею, непоколебимых в правде.

Чрез несколько дней по окончании курса произошло пострижение юноши в монашество с именем Иосифа.

Перед тем митрополит Филарет имел случай долго говорить с ним и оценил его.

Через три года по окончании курса он уже назначается ректором московской семинарии, где становится особенно любим воспитанниками, так как всех сам одинаково любил и окружал заботами. Еще чрез 11 лет он был рукоположен в епископа и стал викарием московской епархии.

После семилетней здесь деятельности он назначен на самостоятельную кафедру в Уфу.

В состав этой громадной епархии входили тогда нынешние епархии: Уфимская, Оренбургская и Самарская, много было инородцев-идолопоклонников, много старообрядцев.

Главная сила успеха преосвященного Иосифа была в любви.

Не прошло года, как он устроил 20 единоверческих церквей для воссоединенных его личными беседами старообрядцев.

Ездил он и к идолопоклонникам, всюду всячески стараясь развить проповедывание слова Божия.

Чрез четыре года такой деятельности он назначен архиепископом воронежским и задонским – в епархии, где дела, за долгою болезнью его предшественника, были крайне запущены и требовали для приведения в порядок человека с сильною волею.

Ему пришлось здесь бывать строгим. Но никого не губил он, не отрешал от мест, и заботился об имущественном положении семей лиц, наказанных им временною высылкою в монастыри. Не только он сохранял за ними право пользоваться доходами, но часто помогал из своих средств.

Особые старания прилагал преосв. Иосиф к благоустройству духовно-учебных заведений, особенно семинарии.

Воспитанники же духовного училища, помещающегося во дворе Митрофанова монастыря, были как бы его дети. Он смотрел на их игры на училищном дворе, прогуливался с ними на монастырском дворе и среди богомольцев, вне стен монастыря. Беднейших учеников он узнавал не только по платью, но и по робости их, и оделял их часто деньгами, говоря: "Возьми на булку, купи и поделись с товарищами". Он признавал, что мальчикам полезно гулять среди богомольцев и что, под говор деревенских, они лишний раз вспомнят о родном доме.

Он же основал и епархиальное училище.

Через десять лет по назначении на воронежскую кафедру с преосв. Иосифом случилось несчастие, давшее новое направление его жизни.

Слабость зрения была семейным недостатком в родной семье его. При плохом зрении, по служебным обязанностям постоянно вынужденный много читать, он в конец испортил свое зрение.

Однажды, служа в одной приходской церкви, он начал читать евангелие, вдруг прервал чтение и потребовал свечу – одну, другую, несколько, но едва-едва, с подсказыванием служащих, мог дочесть евангелие. С этого дня зрение не возвращалось.

Удивительную при этом он оказал выдержку характера и заботливость к людям. В этот потрясающий для него час он не отказался зайти к чаю в дом церковного старосты, и уже оттуда приехал домой.

По предложению митрополита Филарета, он поехал лечиться в Москву, но безуспешно, и в 1864 г. он перестал видеть даже дневной свет.

Тогда он уволился на покой и провел 27 лет в нижнем этаже архиерейского дома в Митрофаниевом монастыре.

Это было время сплошных подвигов.

Жизнь вел он размеренную, не допуская отступлений.

Ложась в час, он вставал в пять и пел священные песни – пасхального канона, великого канона "Помощник и Покровитель", величания и тропари святым.

Одевался, умывался и приводил в порядок постель он всегда сам.

С пяти до семи часов он все время молился и затем шел в крестовую церковь к обедне. Затем медленно возвращался из церкви, задерживаемый лицами, которые желали принять его благословение.

Возвратившись в келлию и напившись чаю, он занимался размышлениями о Боге и духовным пением. Затем ему читали вслух, прерывая чтение, когда к нему приходили лица за советами.

В час дня он обедал. Ел он, как малый ребенок, а иногда во время поста совсем не прикасался к пище. Первую и страстную недели великого поста он проводил совершенно без пищи, довольствуясь чашкой чая и куском просфоры.

Затем следовал отдых, во время которого слышались вздохи молитв. Потом вечерня, вечерний чай и снова три часа чтения. В одиннадцать преосвященный становился на молитву и молился вслух до часу. Накануне причащения св. Тайн он всю ночь простаивал на молитве, отдыхая лишь час пред литургией. Суставы рук его были покрыты мозолями, так как он упирался на них, поднимаясь с пола.

При этой жизни не прекращалось общение преосвященного с внешним миром. Он почти ежедневно принимал посетителей, давал им полезные советы, заговаривая о службе, хозяйстве и других занятиях. Затем беседа принимала характер духовный.

Те, кто были в горе или в житейских затруднениях, находили у него утешение. Многие нравственно возрождались после этих бесед.

Некоторые случаи подтверждают то, что в нем был дар прозорливости.

Одна скопинская жительница приезжала в Воронеж к мощам святителя Митрофана и, приложившись к ним, пошла за благословением к архиепископу Иосифу. Благословляя ее, он прежде всего спросил: "А была ли ты в Козлове у своей сестры?" (Оказалось, что эта женщина была в ссоре с сестрой). Получив ответ, что она не заехала к сестре, архиепископ увещевал ее примириться.

Помещица Б-ва всегда спрашивала благословения преосвященного на отъезд. У нее в Петербурге заболела дочь, бывшая в Смольном институте, и она спешила туда ехать. Перед отъездом она зашла к преосвященному Иосифу.

– Ты куда едешь? – сказал он. – Ты сама больна, не следует ехать.

Как ни колебалась она, передавая многим свое удивление этим словам, – она решилась ехать, отправилась в Петербург и оттуда возвратилась уже в гробу.

Архиепископ часто давал посетителям брошюры и книжки духовного содержания. Замечали, что многим он давал книжки, прямо соответствующие духовному состоянию этих лиц.

У одного купца пришли в расстройство торговые дела. В тяжелом раздумье он пошел к мощам св. Митрофана, а затем в крестовой церкви встретил преосвященного Иосифа и подошел к нему под благословение.

– Благословляется раб Божий Иоанн! – произнес архиепископ, раньше никогда не знавший этого человека. С ободренным духом тот вышел из церкви, и дела его стали скоро заметно поправляться.

Выходя в последний раз из Митрофанова собора, он сказал послушнику: "Последний раз мы с тобою здесь, Алеша!"

Старец отошел к Богу на 92 году жизни, 19 февраля 1892 года. Скончался он мирно и тихо, сидя на диване.

Когда гроб перенесен был в церковь, множество народа сходилось проститься с ним и много с усердием зажженных свечей пылало вокруг этого гроба.

ЕПИСКОП ФЕОФАН

Скончавшемуся так недавно епископу Феофану принадлежит выдающееся значение в истории нравственного развития русского общества.

Та жажда совершенного единения с Богом, которая привела его в затвор, не лишила мира и его людей его помощи. И из своего дальнего затвора он был великим общественным деятелем, поддерживая, руководя тысячами людей в их духовной жизни.

Путем совершенного самоотречения, строгого ежедневного подвижничества приобретя великий духовный опыт, преосвященный Феофан щедро делился со всеми, кто имел в том нужду, сокровищами этого своего духовного опыта. Никому из обращавшихся к нему письменно он не отказывал в совете. Но несоизмеримо шире действовал он своими книгами. Громадная опытность, великая сила любви, жаждущая спасения всех ближних, глубокая житейская мудрость при самом цельном стремлении в высоту: все это запечатлело произведения епископа Феофана, придавая им бесконечную цену и смысл. О том, как жить по-христиански, как среди омута искушений, бедствий, груза своих греховных привычек, слабостей – не впадать в отчаяние, как пожелать себе спасения начать дело нравственного совершенствования, как отвоевывать на этом пути шаг за шагом, вперед и вперед, и все глубже и глубже входить в спасительную ограду Церкви: вот о чем говорят книги преосвященного Феофана.

В этом отношении он подобен великому труженику на ниве духовного возрождения русского народа, святителю Тихону Задонскому, писавшему так много, так хорошо и проникновенно о спасении человеческой души среди опасностей грешного мира.

Преосв. Феофан, кажется, все решительно объял. Ни одна подробность, так сказать, духовной жизни не ускользнула от его внимания. Все он так понятно объяснил, осветил таким ясным светом душу человеческую во всех ее изгибах, показал ее во всех, самых неуловимых движениях.

Трудолюбие и выдержка его в работе были поразительны, и число его сочинений громадно.

Строгий, точный, выдержанный ум епископа придает особое значение его книгам. Он ведет за собою человека последовательно, выше и выше, со ступени на ступень, и в своих требованиях согласуется с нравственным положением в ту минуту человека; никогда не взваливает он на плечи такого духовного груза, которого человек еще не может снести. Как воспитатель, руководитель в деле духовного обновления – Феофан незаменим.

Едва ли кто может сравниться с Феофаном в качестве проповедника христианского среди крещеного во Христа, но ежечасно Христу изменяющего общества.

А за всею этою, выраженною в книжках, духовною мудростью стоит чистый, озаренный каким-то особенно искренним, немерцающим светом, образ великого подвижника. Да, всякое слово Феофана производит тем сильнейшее впечатление, что оно запечатлено его жизнью. Когда он повторяет: "Не тяготейте к земле. Все тленно – только одно счастье загробное вечно, неизменяемо, верно. И это счастье зависит от того, как проживем мы эту нашу жизнь!", тогда живым примером этого правильного взгляда на мир и на судьбу души стоит его самоотречение, его затвор, его нежелание взять от жизни что-нибудь, кроме стремлений к Богу.

Значение Феофана громадно и с течением времени будет все расти.

Епископ Феофан назывался в мире Георгий Васильевич Говоров и родился 10 января 1815 года в селе Чернавске, Елецкого уезда, Орловской губернии, где его отец был священником.

Таким образом, с первых впечатлений младенческих лет он сжился с Церковью. По опыту говорит он в одной из своих книг: "Самое действительное средство к воспитанию вкуса есть церковность, в которой неисходно должны быть содержимы воспитываемые дети. Сочувствие ко всему священному, сладость пребывания среди него, не могут ничем лучше напечатлеться на сердце. Церковь, духовное пение, иконы – первые изящнейшие предметы по содержанию и силе".

Говоров учился сперва в духовном училище гор. Ливен, потом в Орловской семинарии. Как ни тяжелы были суровые, подчас жестокие условия тогдашней духовной школы, она давала питомцам крепкий умственный закал. Затем с 1837–1841 гг. он продолжал образование в Киевской духовной академии.

О его характере в то время можно догадываться по данному им впоследствии одному человеку совету: "Будьте со всеми приветливы, благодушны и веселы. Только от смеха, смехотворства и всякого пусторечия воздерживайтесь! И без этого можно быть приветливым, веселым и приятным".

Можно с уверенностью сказать, что молодой студент часто ходил в пещеры Киево-Печерской Лавры, и среди этих воспоминаний могла образоваться в нем решимость удалиться от мира.

Еще до окончания курса он был пострижен в монашество.

После пострижения, о. Феофан, вместе с другими новопостриженными иноками, отправился в Лавру, к известному отцу Парфению.

Старец сказал им:

– Вот вы, ученые монахи, набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу: вот чего добивайтесь. И я с молодых дней этого искал и просил, чтоб никто не мешал мне пребывать непрестанно с Богом.

Конечно, уже с тех пор о. Феофан, когда смотрел на мир – все виденное им переводил для себя в духовном смысле. Сам он советовал это впоследствии другим:

– Видите пятна на белом платье и чувствуете, как неприятно и жалко это встретить. Представьте себе, как неприятно и жалко должно быть Господу, ангелам и святым видеть пятна греховные на нашей душе.

– Слышите вы, что малые дети, оставшись одни, поднимают беготню, шум и гам, – и вообразите себе, какой поднимается шум и гам в душе вашей, когда удаляется от нее внимание к Богу со страхом Божиим.

Окончив курс магистром, иеромонах Феофан был назначен исправляющим должность ректора киево-софийских духовных училищ, затем он был ректором новгородской духовной семинарии, служил в петербургской духовной академии профессором и помощником инспектора.

Это чисто ученое дело его не удовлетворяло, и он подал прошение уволить его от академической службы.

Его назначили членом русской миссии в Иерусалиме. Пребывание в Святой Земле, несомненно, должно было оставить в его душе глубокие следы.

Возведенный в сан архимандрита, он был назначен ректором олонецкой духовной семинарии, но вскоре был переведен настоятелем посольской церкви в Константинополе.

Затем он был вызван в Петербург для ректорства в духовной академии, и ему одновременно поручено было наблюдать за преподаванием Закона Божия во всех светских учебных заведениях столицы.

9-го мая 1859 года он был поставлен епископом в Тамбов.

Здесь он устроил епархиальное женское училище. Во время пребывания на тамбовской кафедре епископ Феофан полюбил уединенную Вышенскую пустынь. Летом 1863 г. он переведен во Владимир, где прослужил три года.

И здесь он открыл женское епархиальное училище.

Он часто служил, много ездил по епархии, постоянно проповедывал, возобновлял храмы, и всем сердцем жил со своими пасомыми, деля с ними радость и горе.

Осенью 1860 г. в Тамбове были страшные пожары, и в речах, дышащих любовью, епископ утешал народ. Речи эти, по силе, сердечности и одушевлению, напоминают слова в подобных случаях Златоуста.

Вот одно из слов еп. Феофана, произнесенных в это время:

"Что мне сказать вам и о чем начать говорить с вами? Горестно положение наше; велика скорбь! Отяготела на нас рука Господня! Мало ли времени томит нас засуха? Но не прошла еще эта беда, как напала другая – пожар. Еще и думать мы не начинали о том, как оправиться от сего пожара, как напал другой. Еще не кончился этот, как повсюду прошла злая весть о непрерывности пожаров, и изгнала нас из домов наших. Наш город ныне почти Иов, которого теснили одно бедствие за другим, пока, лишив всего и покрыв ранами, не выбросили вон из города. И вот, как тот сидел на гноище, – так ныне у нас все почти вынеслись из домов и живут на пустырях, прибрежьях и иссохших потоках, как пчелы, выгнанные из ульев удушающим дымом. Вот до чего дошли мы! Кажется бы, – довольно испытания. Но и еще рука Господня высока. Все, что может зависеть от предусмотрительности человеческой, сделано, и, – благодарение Господу! – опасность уже не так грозна, как была в начале. Но все же покой не возвращается к нам, чувство безопасности не приходит и благонадежие не осеняет духа нашего. Что же бы еще надлежало сделать, чтобы Господь возвратил нам покой наш? – Предложу вам одно сравнение, и вы сами догадаетесь, что нам надо сделать, чтобы Господь принял тяготеющую над нами руку Свою. Когда учитель, подняв руку, начинает грозить, все ученики, знающие за собою что-либо не должное, тотчас исправляют свои вольности. Не установится порядок, – не опустит учитель грозящей руки своей. Но что жизнь наша, как не училище благочестия, и кто учитель в нем, как не всепопечительный Господь?"

На следующий день, в праздник Успения, епископ говорил так:

"Вчерашний, хотя небольшой, пожар подновил страх наш, и мы снова мятемся ожиданием внезапной беды, – ни к кому и ни к чему не имеем доверия, и в каждом незнакомом лице продолжаем встречать недоброжелателя себе. Оттого у нас и праздник не в праздник, – так что исполнилась над нами пророческая угроза: "превращу праздники ваши в жалость, и все песни ваши в плач".

Что ж? – И давайте плакать! Мы и собирались ныне на место плача. Се поле, орошенное слезами! – Так приидите, восплачемся пред Господом!

Не оскорбится сим Матерь Божия!.. Она Сама, думаю, не без скорби взирает ныне на сие место, которое в прежние годы кипело многолюдством в этот день, а ныне так пусто, – и это не по отхождению усердия, а все из тех же опасений и страха.

Приидите же, восплачемся!

Но, братья, будем, плача, плакать и, скорбя, скорбеть, – только все по христиански, а не как язычники, упования не имеющиее… Исповедуем правду Божию в наказании нас, – и Он пошлет милость в сретение ей. Ибо не суд только, но и милость у Него".

И в другие места губернии, пораженный тем же бедствием, Феофан спешил с тем же утешением, которое подкрепляло ту внешнюю помощь, какую он оказывал пострадавшим, особенно из духовных.

В 1861 г. епископ Феофан присутствовал при открытии мощей святителя Тихона Задонского. Это событие на него, имевшего столько общего со святителем Тихоном, должно было произвести сильнейшее впечатление. Он так любил с детства, с таким восторгом всегда думал о святителе Тихоне, что, когда пришло прославление этого великого народного учителя и печальника, – радость еп. Феофана была невыразима.

В 1866 г., согласно поданному им прошению, епископ Феофан был уволен от управления Владимирскою епархиею и определен настоятелем в Вышенскую пустынь, но вскоре, по новому его прошению, он освобожден и от управления пустынью, причем за ним оставлены пенсия (1,000 р.), помещение до кончины в занимаемом им флигеле, с правом служения, по его желанию…

Какие причины побудили епископа Феофана, полного сил, оставить епархию и удалиться в уединение?

Разнообразны характеры и дарования людей. Есть люди, которых влечет внешняя деятельность, которым нужно жить на народе, которые только и дышат свободно в часы борьбы за дорогие им идеалы.

Есть люди иного склада. Их деятельность мало видна при жизни; с виду кажется, что они не дают новое направление людской жизни, новые ей толчки, как деятели первого рода. Вглубь, а не в ширь уходят их силы. Но ценны и долги вечные духовные плоды их духовной деятельности и, быть может, в конце концов оказывают более могущественное воздействие на людскую жизнь.

Эти люди – писатели, ученые, художники, святые.

Грубое прикосновение жизни, несоответствие запросов их души с окружающею их действительностью обособляет их от толпы, замыкает их в их внутреннем прекрасном мире, и из этого мира они творят на отраду и утешение мятущемуся человечеству бессмертные, вечные создания; писатели и художники – дивные произведения искусства; ученые – отысканную ими научную истину; святые – непреходящие, озаренные нездешнею красотой дела высочайшего, безусловного добра, воплощение в себе евангельской правды.

К таким людям принадлежал и епископ Феофан.

Ему трудно было среди мира и тех требований, которым надо уступать вследствие людской испорченности.

Беззаветная сердечная доброта, голубиная кротость, доверчивость к людям и снисходительность, – все это в нем говорило, что не ему жить среди непримиримых раздоров суетной мирской жизни.

Как начальнику, ему было тяжело, в особенности при значительности епископской власти.

Его доверием могли злоупотреблять; он не мог никому делать нужных выговоров. Когда это было необходимо, он поручал исполнить это своему ключарю.

Он, кроме того, чувствовал, что он может сказать книгами много такого, что крайне нужно сказать, и что еще почти никем не сказано. Его звала мысль отдать все силы духовному писательству. Это было внешнее побуждение.

А лично для себя – он желал все помыслы отдать одному Богу, Которого он так беззаветно любил. Ему хотелось, чтоб ничто не нарушало дорогого ему и совершенного общения с Богом. И он ушел от мира, чтоб быть наедине с Богом.

Он сам говорил впоследствии:

– Есть, например, посвящающие себя науке, искусству – отчего? Такой талант! – Почему же не благоволить к тем, которые посвящают себя Богу? Ибо и это дар Божий, и настроение духа таково.

Пример у епископа Феофана был постоянно пред глазами: это – святитель Тихон, к которому его с детства так влекло, и который тоже, оставив одну епархию, стал духовным кормильцем всего русского народа.

Конечно, удаляясь с кафедры, епископ Феофан больше всего думал о спасении своей души путем совершенного посвящения каждой мысли и дыхания Богу. Но над ним сбылось слово Христово.

В затворе, невидимый людям, он стал общественным деятелем громадной величины. Он искал царствия Божия, а само приложилось ему великое его значение для мира.

24 июля 1866 г., в воскресенье, произошло прощанье епископа с паствою.

После литургии, им отслуженной, епископ сказал последнее слово среди мертвой тишины, в которой слышались только иногда тихие рыдания. Он говорил:

"Не попеняйте на меня, Господа ради, что оставляю вас. Отхожу не ради того, чтобы вынужден был вас оставить. Ваша доброта не допустила бы меня переменить вас на другую паству. Но, как ведомый, ведусь на свободное от забот пребывание, ища и чая лучшего, – как это сродно естеству нашему. Как это могло образоваться, не берусь объяснять. Одно скажу, что кроме внешнего течения событий, определяющих наши дела, есть внутренние изменения расположений, доводящие до известных решимостей; есть, кроме внешней необходимости, необходимость внутренняя, которой внемлет совесть и которой не сильно противоречит сердце. Находясь в том положении, об одном прошу любовь вашу, – оставя осуждения сделанного уже мною шага, усугубьте молитву вашу, да не отщетит Господь чаяния моего и дарует мне, хоть не без трудов, обрести искомое мною. И я буду молиться о вас, – буду молиться, чтоб Господь всегда ниспосылал вам всякое благо, – улучшал благосостояние и отвращал всякую беду, паче же чтоб устроял ваше спасение. Спасайтесь, и спасетесь о Господе! Лучшего пожелать вам не умею. Все будет, когда спасены будете".

И началась на 28 лет эта уединенная, полная непрерывных трудов жизнь.

Первые шесть лет епископ ходил ко всем службам, и к ранней обедне. В церкви он стоял, не двигаясь, не прислоняясь, с закрытыми глазами, чтоб не развеиваться. Бывало, что когда ему подносили антидор, он несколько минут этого не замечал.

В праздники он обыкновенно служил.

Но с 1872 года он прекратил все сношения с людьми, кроме настоятеля и своего духовника.

И в монастырскую церковь больше не ходил, а устроил собственными руками у себя в комнатах малую церковь во имя Богоявления Господня.

В первые десять лет он служил литургии в этой церкви каждый воскресный и праздничный день, а в последние 11 лет – ежедневно. Он служил совсем один, иногда молча, а иногда и пел.

Он казался уже не человеком, а ангелом с младенческою кротостью и незлобием.

Когда по делу приходили к нему, он, сказав нужное, уже более не говорил и погружался в молитву.

Тело свое он питал лишь настолько, чтоб не дать ему разрушиться; весь он был полон какой-то духовности, бесплотности.

Все, что получал он, он рассылал по почте бедным, себе оставлял только на покупку нужных книг.

С изданий своих, быстро расходившихся, он не получал ничего, стараясь только, чтоб они были подешевле.

Он в редкие минуты, свободные от молитвы, чтения или писания, занимался ручным трудом. Он прекрасно писал образа, знал хорошо резьбу по дереву и слесарное ремесло.

Ежедневно епископ Феофан получал от двадцати до сорока писем, и всегда отвечал на них.

То были жгучие духовные запросы, рассказы о внутренних неутолимых страданиях, мучительные недоумения.

С чрезвычайною чуткостью вникал он в положение писавшего, и горячо, подробно и ясно отвечал на эту исповедь наболевшей души.

Его письма, появившиеся после его кончины в печати, поражают свежестью, отзывчивостью чувства, глубиной и смелостью мысли, простотой, теплою заботою, задушевностью.

Не будем говорить ничего о внутреннем мире затворника. Мысль может стремиться проникнуть в этот мир, но словами не скажешь ничего.

Так жил он, руководя из затвора шедшими к нему издалека от мира верующими, жаждавшими спасения людьми.

И как просто выражается сущность этого руководства в таких его словах:

"Делайте, что попадется под руки, в вашем кругу и в вашей обстановке, – и верьте, что это есть и будет ваше настоящее дело, больше которого от вас и не требуется. Большое заблуждение в том, когда думают, будто для неба, или для того, чтоб сделать и свой вклад в недра человечества, надо предпринимать большие и громкие дела. Совсем нет. Надо только делать по заповедям Господним. Что же именно? Ничего особенного, как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни, чего требуют частные случаи, с каждым из нас встречающееся. Это вот как! Участь каждого устраивает Бог, и все течение жизни каждого – тоже дело Его всеблагого Промышления, следовательно, и каждый момент и каждая встреча. Возьмем пример: к вам приходит бедный; это Бог его привел. Что вам сделать надо? – Помочь. Бог, приведший к вам бедного, конечно, с желанием, чтоб вы поступили в отношении к сему бедному, как Ему угодно, смотрит на вас, как вы в самом деле поступите. Ему угодно, чтоб вы помогли. Поможете? Угодное Богу сделаете, – и сделаете так к последней цели – наследию неба. Обобщите этот случай – выйдет: во всяком случае и при всякой встрече надо делать то, что хочет Бог, чтоб мы сделали. А чего Он хочет, это мы точно знаем из предписанных Им заповедей".

Несколько слов о книгах преосв. Феофана.

Уже было указано, что он говорил понятно о таких вещах, о которых до него говорили очень мало, и он говорил о них опытно, в системе, как человек, прошедший чрез те ступени духовного развития, которыми он хотел провести других.

"Пишу вам о своих книгах, – говорит он кому-то незадолго до своей смерти, – потому что не знаю, где бы еще полнее было изложено все, касающееся жизни христианской. Другие писатели и лучше бы написали, но их занимали другие предметы".

Вот некоторые из сочинений епископа Феофана:

По нравственному богословию:

1) Письма о духовной жизни.

2) Письма о христианской жизни.

3) Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни.

4) Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться.

5) Путь ко спасению (очерк аскетики).

6) О покаянии, причащении и исправлении жизни.

7) О молитве и трезвении.

По толкованию Священного Писания:

1) Толкования почти на все послания апостола Павла.

2) Толкования псалмов 33-го и 118-го.

Переводные труды:

1) Добротолюбие в пяти томах.

2) Древние иноческие уставы.

3) Невидимая брань.

4) Слова преподобного Симеона нового Богослова.

Невидимо проходила жизнь, наедине спустилась и смерть к преосв. Феофану.

В последние годы стало у него ослабевать зрение, но он не отказывался от постоянной работы.

Все в том же строгом чине было распределено его время.

С вечера келейник готовил все для совершения литургии. После литургии преосвященный стуком в стену требовал чаю.

В час он обедал – в скоромные дни одним яйцом и стаканом молока. В четыре часа был чай, и тем пища ограничивалась. С первого января 1891 г. были в распределении дня некоторые неточности. 6 января, в половине пятого дня, келейник, видя слабость за эти дни епископа (он, однако, после полудня еще писал) – заглянул в его комнату. Он лежал на кровати. Левая рука его покоилась на груди, правая была сложена как для архиерейского благословения.

Три дня стояло тело в маленькой келейной церкви, и три дня в соборе – и тления не было. Когда его облачали в епископские ризы, лицо почившего озарилось радостной улыбкой.

Он погребен в холодном Казанском соборе.

Келии епископа Феофана поддерживают в том виде, как они были при его кончине.

Вышенская пустынь лежит в 25 верстах от уездного города Шацка. Ее святыня – чудотворная Казанская икона Богоматери.

В келиях преосв. Феофана все чрезвычайно просто, даже бедно.

Стены без обоев, мебель ветхая: шкаф, оцененный в рубль, комод в два рубля, старый стол, старый аналой, складная железная кровать, диваны березового дерева с жестяными сидениями. Вот ящик с инструментами, токарными, столярными, переплетными; фотографический аппарат, станок для пиления, верстак. Вот серый ситцевый подрясник, деревянная панагия, деревянный крест для груди, телескоп, микроскоп, анатомическмй атлас и географические. А потом книги, книги и книги без счета, без конца, на русском, славянском, греческом, французском, немецком, английском языках. Вспоминаются его слова: "Хорошо уяснить себе строение растений, животных, особенно человека, и законы жизни, в них проявляющиеся – великая во всем премудрость Божия!" – Бездна образов, изображение пр. Серафима Саровского. Многие иконы писаны рукою затворника. В алтаре у жертвенника на стене висит мешочек, весь полный записок с просьбою помянуть имена.