Текст книги "Русские подвижники 19-ого века"

Автор книги: Е. Поселянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

АРХИМАНДРИТ ФЕОФАН, НАСТОЯТЕЛЬ КИРИЛЛОВО-НОВОЕЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Архимандрит Феофан был одним из учеников, хотя не непосредственным, славной стаи великого старца Паисия Величковского, через которого возобновилось древнее учреждение старчества, принесенное и в Россию и процветшее в нескольких русских обителях. Сам получив иноческое воспитание на началах старчества, архим. Феофан в этих началах воспитал и несколько поколений обновленного им Новоезерского монастыря, а равно и других обителей, находившихся под его руководством. Кроме личных трудов, арх. Феофан навсегда будет памятен в летописях русского иночества теми заслугами, которые оказал он в деле духовного обновления русских обителей, когда состоял при знаменитом праведною жизнью своею и православною ревностью митрополите новгородском и петербургском Гаврииле (ум. 1801 г.). Он указал ему на таких лиц, как о. Назарий, знаменитый восстановитель Валаама; благодаря ему был вызван из заточения знаменитый о. Феодор (Ушаков); указанные им лица восстановили такие обители, как Тихвинскую, Симонову (московскую), Клопскую.

О. Феофан, в миру Феодор Соколов, родился в г. Троицке 12 мая 1752 г., в небогатой дворянской семье. Хотя он получил только самое первоначальное образование, но он пополнил его горячею любовью к чтению, причем читал исключительно книги духовного содержания. Это чтение, вместе с особым расположением к чистой жизни, возбудило в душе его желание монашества. Четырнадцати лет от роду он открылся в этом сверстнику, сироте, жившему в их доме. На этого мальчика настроение Феодора подействовало так сильно, что он удалился в Саров, так как ничто не связывало его; но Феодор, по требованию родителей, поступил на службу в Москву, в вотчинную коллегию. Его усердие и способности обещали ему хорошую служебную дорогу, но одно событие, которое глубоко потрясло его душу и неотразимо убедило его в ничтожности земной жизни, окончательно удалило его сердце от мира. Он бросил службу и удалился в монастырь. Это событие – была московская чума 1771 года.

Саровская пустынь, где находился товарищ Феодора, управляемая праведным, широко известным старцем Ефремом, с ее строгими уставами, недостаточно еще казалась ему суровою, он искал такого места, где была бы "жестокая жизнь" и наставника в высшей степени требовательного. Такова была Санаксарская пустынь и ее начальник, отец Феодор (Ушаков).

Жизнь там напоминала времена первых иноческих общин. Несмотря на то, что о. Феодор, по прежней службе своей в Петербурге, в гвардии, имел большие и богатые связи, он не изменял убогого вида монастыря. Монастырь обнесен был деревянным тыном, церковь была одна, деревянная, со стенами неотесанными и внутри, с волоковыми окнами; служба отправлялась при лучинн. Братия ходила в лаптях и балахонах, а кафтан был один на всех и надевался лишь при выходе из монастыря. Чтоб очистить души от пристрастия к земным вещам, о. Феодор нарочно давал братии балахоны самые убогие и не по росту. Всенощная длилась семь часов, ночью вокруг тына ходили по очереди иноки. О. Феодор следил за малейшими движениями чувств и мыслей своих учеников. Основными правилами ставил полное отречение своей воли и совершенно не допускал слов: "Я не желаю, не хочу".

В монастыре соблюдалось ничем ненарушимое, в полном смысле слова, общежительное житие.

В такой-то школе воспитывался и Феодор; здесь изучил он монашескую азбуку: терпение, строгость к себе, безусловное послушание. Вместе с другими он исполнял, после долгой церковной службы, разные послушания, в которых и настоятель принимал участие: рубил дрова, топил печи, готовил на кухне, пек хлебы, мел полы. В начале его службы в Санаксаре ему из мира тщетно делали еще предложения вернуться: звали на службу, сватали богатых невест. Один год Феодор прожил недалеко от пустыни в полном уединении, что указывает уже на высокое состояние, достигнутое им тогда, потому что о. Феодор не легко благословлял на него своих учеников. Во время жизни в Санаксаре Феодор познакомился со святителем Тихоном Задонским, который приглашал его даже остаться в Задонске.

В 1774 г. Феодор Санаксарский, по злобе людей на нелицеприятие его и заступничество за обижаемых крестьян, был сослан в Соловецкий монастырь. Большая часть учеников его тогда разошлась по другим обителям. В числе их и Феодор Соколов перешел, после трехлетней жизни в Санаксаре, во Введенскую Островскую (близ г. Покрова, Владимирской губ.) пустынь и здесь находился под руководством настоятеля о. Клеопы, который был постриженник афонский и долго упражнялся там в высшем молитвенном делании с о. Паисием Величковским. Перейдя в Россию и, после некоторого времени, назначенный во Введенскую пустынь, о. Клеопа ввел в ней общежительный афонский устав, чинную службу. Сам он проводил жизнь в постоянной молитве и богомыслии, братиею же управлял любовью кроткою и прощающею; заботился не столько об упражнении ее в суровых постах и трудах, сколько о водворении смирения, незлобия, миролюбия. И здесь, у такого наставника, дополнено было иноческое воспитание Феодора и, уже привыкший в Санаксаре к суровому долгу иноческому, здесь научился он высшим добродетелям: чистоте помыслов, духу любви и смирения. Между тем рассказы о. Клеопы возбудили в молодом послушнике сильное желание видеть Афон и наставиться у старца Паисия. В 1777 г. Феодор отправился в Молдавию вместе с молдавскими иноками, возвращавшимися в свой монастырь. Он надеялся побывать на Афоне, в Палестине и затем поселиться у старца Паисия, но когда он пришел в Молдовлахию, в Тисманский монастырь, игумен Феодосий удержал его и немедленно постриг с именем Феофана. Тогда Феодору было 25 лет.

Тисманская обитель, совершенно удаленная от мира, процветала под управлением игумена Феодосия, старца замечательного. Этот старец был, вместе с Паисием Величковским, учеником схимонаха Василия, общего старца молдовлахийских иноков. Находясь в ближайшем общении с о. Паисием, он получил от него его переводы отеческих писаний. Под руководством этого старца, ведшего своих учеников к высоким степеням внутренней духовной жизни, и завершилось окончательно монашеское воспитание о. Феофана. Когда, после Кучук-Кай-Нарджийского мира, вследствие турецких притеснений, жизнь в Тисмане стала невозможною, игумен с братиею решился вернуться в Россию. Среди братии монастыря находился Потемкин, родственник русского вельможи, князя Потемкина. Одиннадцати лет от роду он бежал из родного дома и, скрывая свое происхождение, жил в монастыре, исполняя самые грубые работы. Он знал семь языков. Ему-то и предложил настоятель ехать в Россию и просить о переведении Тисманского монастыря в Россию. Но скрываясь еще, о. Анастасий (Потемкин) выбрал себе в спутники о. Феофана, которому были поручены написанные Анастасием письма к его родственникам, а сам Анастасий, сопровождал о. Феофана в виде кучера. Наконец, на родине Анастасия, в родительском доме, узнали давно оплакиваемого сына, и ликованию среди родственного съезда, собравшегося по этому случаю, не было конца. В 1779 г. в Петербурге, куда проехал из дому Анастасий, было определено: назначить для пребывания игумена Феодосия с тисманскою братиею Молчанскую Софрониеву пустынь (Курской губернии). В этой пустыни о. Феофан прожил среди того же быта еще полтора года. А затем он был, не смотря на свое нежелание, вызван в Александро-Невскую лавру, где нуждались в хороших монахах; он просился даже в миссию в Пекин, чтобы избегнуть этого назначения, но просьбу его не уважили.

В 1782 г. о. Феофан прибыл в Петербург и, предавшись воле Божией, стал с усердием проходить возлагаемые на него послушания. Будучи ключником, он сберег половину тратившихся до него припасов. Его спокойная рассудительность, распорядительность и кротость обратили на него внимание митрополита Гавриила, который взял его в келейники и приблизил его к себе, так что все десять лет службы своей о. Феофан пользовался его неограниченным доверием.

Митрополит Гавриил, человек большого ума и образованности, строгий подвижник, великий милостивец, был самоотверженно предан православию и смело говорил всем правду. Постоянно опасаясь за ревность к Церкви опалы, он, отправляясь во дворец или в Синод, всегда клал несколько земных поклонов пред иконою и говорил: "Дай Бог, чтобы сегодняшний день так прошел". Когда о. Феофан предлагал ему улучшить скудную митрополичью трапезу, он говорил: "Надо привыкать; может быть, со временем, и этого не будет". Так и случилось. За несколько месяцев до смерти митрополит был уволен императором Павлом без пенсии. Митрополит Гавриил не вкушал пищи до 3 часов, в те дни когда служил; плакал, терзался, когда кого-нибудь считал обиженным собою; у него было положено по 50 руб. в день на милостыню, кроме того он раздавал 300 руб. в месяц в тюрьмах. Этою милостынею заведывал о. Феофан. Однажды митрополиту донесли, что келейник ежедневно устраивает для кого-то обеды. Оказалось, действительно, что о. Феофан устраивает трапезу для неимеющих дневного пропитания. С этой поры митрополит стал еще более доверять своему келейнику.

Но не хозяйственные поручения составляли главную часть службы о. Феофана. Когда митрополит близко узнал его, он стал во многих делах спрашивать его совета, поручал ему секретные дела, в особенности же сделал его помощником своим в трудах по устроению и обновлению монастырей, большинство которых, после введения штатов, находилось тогда в самом печальном состоянии. Во-первых, они были лишены средств к существованию, так как обеспечение недвижимою собственностью, которая постепенно составилась у обителей из пожертвований разных лиц на помин души и по усердию, было отобрано Екатериною Второю в казну; во-вторых, настоятелями назначались ученые монахи, большею частью из Киевской академии, которые, проходя в то же время должности учебно-воспитательные, не имели времени заниматься монастырями, и, не получив сами иноческого воспитания, не могли иметь влияния на братию.

Ревнуя о восстановлении падавшего монашества, служа сам примером иночества, издав в поучение иноков такой ценный памятник, как перевод на русский язык "Добротолюбия", митрополит искал духовных старцев, которые могли бы посвятить себя самоотверженно делу внешнего и внутреннего обновления обителей. Зная многих замечательных иноков, о. Феофан указывал на них митрополиту, и таким образом были вызваны – знаменитый Саровский подвижник Назарий, обновивший Валаам, Игнатий – первый архимандрит из неученых, назначенный в знаменитый Тихвин и восстановивший его и вслед затем блистательно воссоздавший древнюю, славную Симонову (Московскую) обитель, которая раньше была обращена в казарму кавалерийского полка!.. Макарий – в Песношский монастырь. Был приведен в порядок Клопский (Новгородский монастырь). Наконец, митрополит назначил о. Феофана строителем Моденского монастыря, где он привел в порядок старые и выстроил новые здания, завел чинное богослужение и порядок в жизни братии, так что, по слухам о настоятеле, стало приходить в монастырь много новых иноков.

В 1793 г. белозерские жители донесли митрополиту о крайнем упадке древней обители преп. Кирилла Новоезерского и просили назначить опытного настоятеля; митрополит выбрал о. Феофана.

До кончины митрополита его доверие принадлежало о. Феофану в полной степени. В письмах своих он спрашивал у о. Феофана советов, и игумен часто уезжал в Петербург.

Обитель, расположенная на небольшом острове, на озере Новом, была в крайнем запущении. Братии было десять человек, постриженных двое; богослужение отправлял наемный священник, из белого духовенства, скудость была полная, здания падали. За время тридцатишестилетнего управления о. Феофана обитель преобразилась. Обновив дух иноческий, о. Феофан собрал многочисленную братию; заведя чинную службу, привлек богомольцев, возбудил усердие к обители и богатые жертвы. Он обновил и величественно расширил собор, выстроил почти вновь две церкви, воздвиг колокольню, возвел двухэтажные здания келлий и обвел остров на протяжении 250 сажен каменною с башнями оградою, выстроенною на сваях, вбитых в воду, соединил монастырь с ближайшим островом мостом в 140 сажен.

Значительны были труды его и по внутреннему устроению обители. Он ввел в ней общежитие, строгий чин богослужений, торжественное отправление служб, столповое пение, непрерывное чтение псалтири, постоянные занятия для братии.

Для удобства наблюдения за жизнью иноков, о. Феофан установил жилья в три келлии, чтоб новоначальные находились под присмотром старших. Больше всего старался он управлять посредством убеждения, и поучал братию и наедине, и в полном собрании, после трапезы. Он не любил обличать в лицо, но, заметив недостаток инока, говорил о том в виде общего наставления братии. Его простые, дышавшие убеждением и кротостью поучения, производили неотразимое впечатление.

Но сильнее всего действовал его пример. Он не пропускал ни одной службы, исполнял с братиею все послушания, работал на полях, ел в трапезе, носил самую бедную одежду и не имел имущества. При таком управлении старца число иночествующих быстро возросло до 80 человек. Но не на иноков только новоезерских имел влияние о. Феофан. Назначенный благочинным нескольких монастырей, он заботился об их духовном преуспеянии, особенно же плодотворны были его заботы о Горицкой женской обители, которая находилась под управлением опытной и благочестивой игумении Маврикии и в которой он бывал несколько раз в год. Приезжая в монастырь, он подолгу, после службы, беседовал с инокинями. Некоторые из бесед ими записаны. Особенно настаивал он на снискании добродетели смирения; о внешних аскетических подвигах, в применении их к Горицкой обители, где были инокини разного звания, о. Феофан держался мнения, что они должны быть применяемы по мере сил и со вниманием к прежним привычкам инокинь.

Кроме иноков, к о. Феофану обращалось много мирских лиц. Он принимал всякого; наставления его имели то свойство, что как будто бы служили поучением скорее самому о. Феофану, чем его собеседнику; и беседою своею старец доводил его до того, что собеседник высказывал сам нужную для себя истину, а о. Феофан служил возбудителем в нем душевной теплоты. Если приезжие желали, о. Феофан по глубокому смирению своему, приходил по их зову в гостинницу; когда же посетитель уходил от него, он всякого провожал до сеней и на крыльцо. Многие объясняли ему свое положение в письмах, на которые он отвечал с заботливостью; особенно замечательны письма его к мирским лицам, которые впоследствии стали монахинями горицкими; в них о. Феофан поддерживал первые проявления религиозной ревности, которая впоследствии проявлялась в пламенном чувстве воодушевления. Лиц, живущих в миру, предостерегал от пристрастия к мирским обычаям, объясняя их вред, и внушал верность к Церкви.

Слух о трудах о. Феофана дошел и до Петербурга. Государь Александр I пожаловал ему митру и наперсный крест и, по его ходатайству, увеличил штат Новоезерского монастыря. В 1828 г. о. Феофан сильно ослабел, в праздник Рождества собрал все силы, пришел в трапезу и сказал братии наставление, прося молиться, чтоб ему мирно отойти. Он написал завещание, в котором просит сохранять введенный им устав, и распорядился несколькими рясами и несколькими книгами – единственное, что он имел, и затем просил уволить его на покой.

Назначенный, по его указанию, преемником ему игумен во всем повиновался ему, но о. Феофан вел себя по отношению к нему, как к начальнику. Он еще строже стал исполнять свои прямые обязанности; посещая без пропуска службы церковные, никогда не садился в храме.

В конце 1832 г. о. Феофан посетил в последний раз Горицкий монастырь, и беседа его отличалась тою ясностью и спокойствием, которые отличают подвижников при конце их пути. Он вернулся домой больной, и 3 декабря 1832 г. на 81-м году жизни после причастия и елеосвящения, тихо преставился, в присутствии лишь одного келейника своего, произнося имя Господа Иисуса Христа.

При погребении его было громадное стечение народа. Над его могилою в соборной церкви лежит гранитная плита, и пред осеняющею место его успокоения иконою Богоматери горит неугасимая лампада.

ИГУМЕНИЯ ФЕОФАНИЯ (ГОТОВЦЕВА), ОСНОВАТЕЛЬНИЦА С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО ВОСКРЕСЕНСКОГО ЖЕНСКОГО МОНАСТЫРЯ

I. Мир и монастырь.

Честнейшая мать Феофания (в миру Александра Сергеевна Щулепникова, в замужестве за генералом Готовцевым), родилась в 1787 г., 15 февраля – Костромской губ., Солигаличского уезда, в сельце Трескове. Отец ее, Сергей Афанасьевич, происходивший из древнего боярского рода, и выборный от костромского дворянства в комиссию Наказа, был кроткий человек, требовательный лишь в исполнении религиозных обязанностей. Жена его Доминика Ивановна (дочь Вологодского воеводы Белкина) была превосходная хозяйка, славилась красотою и даром слова. Ежедневно в особом флигеле раздавала она нищим пищу, а в праздники устраивала им обеды во дворе. Семьи небогатых дворян считали ее своею матерью.

Ясным лучом промелькнуло счастливое детство девочки среди приволья многочисленной и богатой семьи. У нее было четыре брата и семь сестер.

На одиннадцатом году ее отвезли в Смольный институт, в Петербурге, где оканчивала курс ее старшая сестра, Анна Сергеевна. Но так как она не попала по баллотировке, и, кроме того, заболела от тоски по дому, ее поспешили отправить назад. Ликование охватило всю усадьбу при крике: "Барышня приехала" – и больной отец, бегом выбежавший к ней, обнимая свою любимицу, говорил: "Теперь не расстанусь с тобою до моей смерти". С тех пор отец и дочь стали неразлучны. Когда Анна Сергеевна, по окончании курса, вернулась домой, она занялась образованием младшей сестры.

Девочка училась хорошо и была крайне деятельного нрава; больше всего она любила оказывать услуги другим; она близко знала всякое лицо из многочисленной дворни, и сама изучила на деле всякое ремесло и рукоделие, и даже перепробовала, несмотря на запрет матери, черные работы.

Щулепников прожил недолго. По его смерти девочка четырнадцати лет поступила в Екатерининский институт в Петербурге. Сперва она страшно тосковала и была рассеянна, но потом нежная забота начальницы Брейткопф смягчила ее детскую грудь, и она стала лучшею ученицею; не любила только немецкий язык: в рисовании же и рукодельях выказывала особые успехи. В 1805 г. Александра Сергеевна была выпущена из института, с золотым шифром Государыни Императрицы Марии Феодоровны[4]4
  Этот шифр в 1829 г. она принесла в дар к иконе Богоматери в Горицком монастыре.


[Закрыть]. С первого представления, еще девочкой, Императрица полюбила ее, и требовала ее к себе при всяком посещении, лаская ее, как мать. Прощаясь с нею, Государыня обещала ей навсегда свое благоволение, приказала при всяком удобном случае являться к ней, и при надобности прямо прибегать к ее покровительству.

Недолго пожила Александра Сергеевна у матери, которая вскоре по возращении ее домой скончалась; чрез полтора года умерла и родная замужняя сестра ее Екатерина Сергеевна Шилова[5]5
  Одна из дочерей г-жи Шиловой, родная племянница матери Феофании, много чтившая свою тетку – была Мария Павловна Леонтьева, знаменитая начальница Смольного.


[Закрыть], к которой вместе с сестрой Анной Сергеевной переехала Александра Сергеевна по кончине матери.

Тогда сестры поселились в своей деревне Костромского уезда.

В начале 1809 г. Александра Сергеевна в Петербурге обвенчана с генералом Готовцевым, который, будучи в отпуску в деревне, познакомился там с нею и сделал там же предложение. На другой день свадьбы Готовцев получил приказ идти с полком в Швецию, на помощь фельдмаршалу Каменскому. Шесть недель только провел он с молодою женой, много выезжая в свет, что занимало ее, и окружая ее блеском, почестями и любовью. С отъезда мужа она погрузилась в книги и военные карты и, собирая самые быстрые и верные сведения, следила за всяким переходом генерала. Вскоре генерал прислал к жене фельдфебеля, с приглашением приехать к нему в виду скорого окончания войны.

Великие препятствия приходилось преодолевать русским войскам, идя без проводников по дремучим лесам, скалам, льдам, болотам – во вьюгу и мороз, без пищи – так что шведы не хотели верить некоторым переходам, считая их невозможными. Всю жизнь потом мать Феофания с восторгом любила рассказывать о подвигах русских в эту войну, о которых ей рассказывали сподвижники ее мужа, и говорила, что недостойное равнодушие современников и потомства окружает деятелей этой войны.

В деле при Севаре небольшая русская армия атаковала многочисленнейших шведов. Генерал Готовцев лично повел свой Азовский Мушкетерский полк в штыки и опрокинул неприятеля, но сражен был шведскою пулею. До последних сил не покидал он поля сражения, и, наконец, был вынесен солдатами на плаще, и в тот же день 8 августа 1809 г. умер.

Накануне отъезда Александры Сергеевны в Швецию к мужу, было получено донесение графа Каменского:

"Мы лишились храброго генерала Готовцева".

Государь изъявил Августейшей Матери своей желание облегчить участь вдовы, а Императрица Мать послала к ней г-жу Брейткопф, чтоб с осторожностью сообщить роковую весть. Забота о той жизни, которую носила она в себе, принудила Александру Сергеевну подавить возможно скорее порывы неутешного горя. Мужа она просила похоронить там, где он убит – и, по желанию ее, генерал Готовцев, со смертью которого окончилась война, похоронен под Торнео – где теперь русская граница. По повелению Государя, военный министр препроводил к вдове Высочайший рескрипт, которому не успел порадоваться ее муж – за сражение при Кирко-Шкелефта.

8 ноября 1809 г. у г-жи Готовцевой родилась дочь. Крестила ее в Зимнем Дворце вдовствующая Императрица.

В своем и без того грустном положении Александре Сергеевне пришлось вынести разные клеветы. Тогда она явилась однажды на бал с младенцем на руках. Ее спокойствие, величие и честные синие глаза обезоружили всех, и на другой день весь город поехал к ней для выражения почтительных чувств. Где ни появлялась молодая вдова, – ее красота и прелесть, исключительное положение и ореол несчастия – возбуждали к ней общее внимание, и много было сделано ей брачных предложений – всем она отказывала.

Однажды Александра Сергеевна с дочерью посетила в Кирило-Новоезерском монастыре известного старца архимандрита Феофана. Благословляя ребенка, он молвил: "Таковых есть царство небесное". Девочка после того жила недолго, и скончалась после кратковременной болезни.

Мать оцепенела от горя; опомнившись же, она, протянув руки над трупом дочери, несмотря на уговоры священника, произнесла обет идти в монастырь.

Несколько лет прошло в колебаниях, трудно было отказаться от привычных условий жизни. Приходилось выезжать в свет; между прочим, Александра Сергеевна ездила в Ярославль, для свидания с расположенной к ней издавна великой княгиней Екатериной Павловной, которая передала ей желание вдовствующей Императрицы поручить ей один из петербургских институтов. Это предложение Александра Сергеевна отклонила. В трудные минуты уныния Александра Сергеевна находила утешение в письмах о. Феофана.

В 1817 г., в начале ноября, она ночью спешила на быстрой тройке превосходных своих рысаков, на именины к невестке. Зная любовь барыни к быстрой езде, кучер гнал, и на реке, обгоняя обоз, взял в сторону; лед не выдержал, лошади с повозкой провалились. Александра Сергеевна, в тяжелой шубе и с муфтою – еле могла вытащить уж под водою одну руку и просунуть над водою два пальца, что и спасло ее. Обозные извлекли ее из воды. Проведя всю ночь в мерзлом белье, она, и приехав домой, не приняла никаких мер. Погибая в реке, она говорила: "Если теперь Ты спасешь меня – я пойду непременно в монастырь". А, вступив на сушу, сказала себе: "Если Тебе угодно, чтоб я была в монастыре, пусть это потопление обойдется без болезни". "Страшно вспомнить, – говорила потом мать Феофания, – мое тогдашнее малодушие". Никакой болезни не последовало. Тогда Александра Сергеевна стала делать тайные приготовления к поступлению в монастырь. Имение свое она передала родным с тем, чтоб ей выплачивалось известное содержание; ближе присмотревшись к монашеству и вдумавшись в основы его, она рассталась со своими прежними против него предубеждениями. Сестру свою Анну Сергеевну, жившую с нею неразлучно, младшая сестра уговаривала ехать с собою, но та не могла сразу согласиться на такую перемену.

В Великом посту 1818 г., простившись со своею усадьбою и отправив в Горицкий монастырь в ящиках множество церковных облачений и утвари, Александра Сергеевна выехала туда под предлогом говения, а на Пасхе было получено домашними письмо, объявлявшее о вступлении ее в монахини. С барыней была одна только молоденькая горничная, которая по утру, в день Благовещения, убрала ее, как всегда, проводила до игумении, а чрез некоторое время генеральша вернулась к ней в монашеском платье. Горничная, увидев одеяние это и грубость холста, новины, выростковых башмаков и уродливой шапки, зарыдала, оплакивая умершую барыню. Впоследствии она сама постриглась и находилась при матери Феофании до смерти.

Через семь месяцев, свыкшись уже с монастырем, Александра Сергеевна неожиданно приехала в деревню, со всеми простилась, выбрала вещи, пригодные для жертвы на обитель и назначила мастеровых для постройки келлии. Скоро ее келлия была готова, и она поселилась в ней. Из преданности своей госпоже, 12 женщин посвятили себя Богу. В день рождения отца своего, 16 сентября 1818 г., Александра Сергеевна Готовцева пострижена в рясофор, с именем Феофании, старцем Феофаном, руководству которого она себя поручила.

Начался путь прискорбный, тяжелый – путь смирения, отречения от воли, понуждения, – путь монашеского воспитания. Этот путь мать Феофания прошла вполне и без всяких послаблений.

Игуменией в то время была замечательная старица Маврикия. Она, при великой твердости и опытности, имела особый дар управления; подвижническая жизнь и мудрость ее привлекали в монастырь ее много монахинь, и, приняв его с 60 инокинями, она, после 40-летнего управления, постригаясь в схиму, передала его преемнице своей с 600 сестер. На этот строго общежительный монастырь и указал духовной своей дочери о. Феофан, который был постоянным его руководителем.

Приучая ее к смирению, игумения брала с собою мать Феофанию при разъездах, и она должна была, подъехав к домам, исполнять служительские обязанности – спрашивать, принимают ли хозяева. Для научения правильному церковнославянскому чтению и выговору, ее поручили старице грубого обращения, строго выговаривавшей ей за каждую ошибку. Трудно было привыкать ей к постоянной пище отшельниц – щам с сырой капустою на зеленом постном масле и гороху. Однажды, изнемогая от этой пищи, мать Феофания собралась после ранней обедни пить чай, как вошла игумения и сказала: "Вы не так еще молоды и слабы, чтоб давать себе такое послабление". Любимым послушанием матери Феофании было чтение в церкви, которое исполняла она замечательно. "Словно каждому слова раздает", говорили монахини. "Пойдем в церковь; сегодня Готовцева будет читать" – говорили миряне. Она имела надзор за пением и чтением и была сама, как живое правило и устав. Подвиги ее были неустанны. Она не пропускала ни одной церковной службы; на правиле читала со слезами; чреду заупокойной псалтири отправляла ночью, заменяя других. Работала на пекарне, копала огороды, носила в ушатах воду из реки на трапезу. Кроме того, она завела в монастыре и поддерживала рукоделья – ковровое, золотошвейное и живописное. И, провидя духовную высоту, которой может достичь Феофания, игумения продолжала смирять вольную чернорабочую послушницу. Прежние названия – дворянки, превосходительной, француженки – были забыты, и в монастыре звали Феофанию "Монастырский Златоуст" – или – "наша Белокаменная".

Однажды к воротам монастыря подъехала карета, из нее вышла Анна Сергеевна и спросила у привратницы, может ли она видеть г-жу Готовцеву. В это время мать Феофания с другой послушницею подымалась в гору с ушатом воды. Привратница молча указала на нее рукою. Анна Сергеевна, принимая ее за работницу, подошла к ней. В эту минуту Феофания подняла глаза и бросилась в объятия сестры. Анна Сергеевна приехала к ней, чтоб разделить ее судьбу. Приняв пострижение с именем Маврикии и затем схиму, она явила в себе удивительный пример отвержения всего земного. Полная противоположность неутомимой, деятельной, любознательной, хозяйственной матери Феофании, она тяготилась всеми внешними заботами; деньги свои она поручала сестре, и, раздавая скоро все бедным, просила "вперед". Однажды, в церкви к ней прибежали сказать, что ее келлия горит. "Когда все кончится, сказала она, не смущаясь, придите мне сказать". Пребывая в молитвенном состоянии и занимаясь вышиванием параманов и схим для монашествующих, она достигла глубокой старости. Кроме Анны Сергеевны, еще три родственницы последовали примеру матери Феофании.

После пятилетнего пребывания в монастыре Господь послал матери Феофании великую отраду – спостницу, собеседницу и сомолитвенницу, с которою она прожила душа в душу до самой смерти.

Воспитанница графини Анны Орловой-Чесменской, Мария Крымова – с ранних лет тосковала по Боге и отдавалась тайной молитве. Посещения с графиней старцев-подвижников еще сильнее вкоренили в душе ее благое семя. Красавица, прекрасно образованная, она страшно скучала при блестящих выездах и приемах, куда являлась с графинею; божественная ревность жгла ее, и ни насмешки, ни препятствия не могли поколебать ее сердца, издавна предавшегося Богу. После пятилетних настояний, она в 1824 г. вступила в Горицкий монастырь, славившийся строгостью и духовными старицами. Она казалась там ангелом, слетевшим с неба. По брошенному жребию, она была отдана в научение матери Феофании, и ее духовная жажда нашла себе исход в подвигах.

Имея прекрасное контральто, она была определена на клирос; кроме того, подавала кушанье на трапезе, и, с матерью Феофаниею, месила квашню в хлебной и носила щебень к стройке собора. Вскоре она была пострижена с именем Варсонофии. Ее постигла болезнь ног, не оставлявшая ее до смерти. Тогда ее послушание было заменено перепискою святоотеческих книг. Душа ее была невинна, как у младенца, и не знала она зла в людях. Все, получаемое от графини Орловой, она отдавала обители; лакомств не ела, но собирала их про запас в шкаф и оделяла детей, которые были ее друзьями. Милостыни ее были велики и трогательны. Всю жизнь неотлучно находясь при матери Феофании, она была ей верным другом и помощницею, как мать Феофания была ей твердою опорою.

В 1823 г. мать Феофания сопровождала игумению в Петербург. Здесь она представлялась членам царской семьи и в последний раз видела императрицу Марию Феодоровну, которая опять предлагала матери Феофании занять место начальницы Екатерининского института, не снимая монашеского сана. В 1835 г. мать Феофания с матерью Варсонофией ездили в Воронеж и Задонск на богомолье; в этих городах они видели преосв. Антония и затворника Георгия. Оба назвали мать Феофанию игумениею.