Текст книги "Русская мифология. Энциклопедия"

Автор книги: Е. Мадлевская

Соавторы: В. Павловский,Н. Эриашвили
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

Мельник

Мельник, как и другие «специалисты», труд которых не был земледельческим, имел особое положение в крестьянской общине. Многие причины обусловили мифологические представления о нем, в которых он предстает необычным человеком. Специфическое расположение мельниц, водяных – на реке, пруду или другом водоеме, а ветряных – на высоком месте, но в любом случае – в отдалении от поселения, породило веру в связь мельника с нечистой силой: духами воды и теми, которые заведуют ветрами. Умение мастера совладать с природными стихиями, приводящими в движение мельничный механизм, послужили основой для наделения его в крестьянском сознании магическим знанием сродни колдовскому. Кроме того, особое отношение к мельнику складывалось в связи с причастностью его работы к основному продукту крестьянского труда – хлебу.

От профессиональных знаний и умений мельника зависело не только качество и количество получаемой из зерна муки, но и долговечность работы мельничной постройки. Неслучайно в народе говорили: «Мельник не бездельник, хоть дела нет, а из рук топор нейдет». Секреты в работе мельника относились простыми людьми к области необычного. В связи с этим знаменательны сведения о получении профессионального опыта, которые содержатся в одном из мифологических рассказов, записанном в селе Новиковка Самарской губернии: умелый местный мельник перенял все свои знания от нерусских мастеров, у которых ему пришлось учиться пять лет. Согласно мифопоэтическому сознанию, «специалисты»-инородцы всегда считались в народе более умелыми, сильными, «знающими».

Крестьяне были уверены, что мельнику в работе помогает нечистая сила, что хозяева водяных мельниц вступают в договор с водяным, а работающие на ветряных мельницах – с лешим или вихрем. В Симбирской губернии даже считали, что мельник продает свою душу водяному и каждую ночь отправляется спать к нему на дно водоема. Договор поддерживался постоянными жертвоприношениями. Обычной жертвой были продукты, связанные с мельничной работой: крошки хлеба, часть муки или зерна из каждого мешка. Остановка механизма мельницы нередко связывалась с несоблюдением мельником своевременного принесения жертвы. Так, в Вятской бернии бытовал рассказ о том, как женское мифологическое существо «шишига» не давала мельнику работать, садясь на мельничную шестерню и останавливая все устройство. Перебои в работе продолжались до тех пор, пока тот не привез табаку и не бросил его в пруд для шишиги. По праздникам в качестве жертвы-угощения водяному в воду лили водку. В Белоруссии при заморозках под мельничное колесо помещали кусок сала, чтобы водяной не слизывал смазку с мельничного колеса.

Более серьезные и даже страшные жертвы, по поверьям, приносились или бывали обещаны мельником непосредственно при строительстве мельницы, а также ежегодно перед наступающим паводком, грозящим снести плотину, и накануне весеннего запуска мельницы. В этих случаях жертвой служили не только хлеб, но и домашний скот, люди. В Новгородской губернии при постройке мельницы под водяное колесо бросали шило, мыло, голову петуха. В некоторых местностях в основание самой мельницы или под ее порогом нередко зарывали живьем какое-нибудь животное: кошку, собаку, петуха, ворону. При поломке механизма или плотины этих животных бросали в воду для водяного. В Смоленской губернии для этой цели мельники специально держали на мельнице животных черной масти. Если в деревне начинали переводиться кошки или гибнуть лошади, крестьяне связывали это с постройкой мельницы. Они верили, что мельник за сохранность своего строения обещает водяному этих животных.

В крестьянской среде широко бытовали истории и о том, что мельники специально заманивают припозднившихся путников и сталкивают их в омут или под колесо мельницы. Иначе, по поверьям, может утонуть сам мельник или разрушится его мельница. В Вятской губернии при обещании жертвы нечистой силе, мельник говорил: «Возьми сколь людей, чтоб только мельница стояла». Подобные представления о жертвенных договорах с водяным поддерживали страх односельчан по отношению к мельнику. Иной раз его обвиняли в произошедшей около мельницы гибели людей и животных. Вместе с тем в крестьянской среде признавалась необходимость и неизбежность жертвы при строительстве мельницы, как и любой другой постройки. Распространенной жертвой при возведении мельницы, по мнению крестьян, была часть зерна, которое они привозили для помола. Существовало даже такое понятие, как «поставить мельницу на девятом зерне». Это означало, что девятая часть зерна постоянно будет отдаваться водяному или лешему за помощь в работе.

Если мельник не ладит с водяным, и последний сердится на него, то мельничная плотина всегда будет прорываться. Поломка деталей мелющего механизма приписывалась нечистой силе. Один из крестьян Ярославской губернии рассказывал об этом так:

Раз молол мой дядя на мельнице вдруг слышит он, что один жернов мелет не так, как следует – то попойдет, то остановится. Пошел дядя к жернову, глядит, а на жернове сидит большущий черный кот, и жернов то попойдет, то остановится, словно его задевает что. Подошел дядя ближе, хотел схватить кота, а тот убрался дальше, на другую сторону, дядя туда, а кот опять прочь. Наконец кот вдруг с треском провалился сквозь землю, и жернов пошел ровно и плавно. На другой же день после этого дядя умер. Считалось, что в подобных случаях мельник должен суметь договориться с нечистой силой. Зачастую мельник сам поддерживал слухи о своих отношениях с нечистью и сверхъестественных способностях. Делалось это подчас для личной выгоды. Так, в Вятской губернии полагали, что «знающему» мельнику следует платить большую плату. Вознаграждение за работу мельник получал зерном. В зависимости от местной традиции, репутации мельника, а также обстоятельств клиентов доля за работу могла варьировать от одной десятой до одной третьей с мешка. Больше платили не только мельнику «знающему», но и надежному, тому, который, по мнению крестьян, знал толк в своем деле и был честен с людьми в вопросах соблюдения очередности и оплаты. По поверьям, сила мельника пропадала, если он обсчитывал крестьян или изменял обычаю обслуживать их по очереди. Нарушение этих сложившихся в традиции обязательств могло, по народным представлениям, навлечь на мельника гнев помогающей ему в работе нечистой силы с соответствующими последствиями: помехи в процессе помола, разрушение механизмов, а также утас-кивание в воду самого мельника. Среди ограничительных действий, касающихся мельника, известен был запрет отряхиваться от муки. Его несоблюдение грозило тем, что мельник заболеет лихорадкой и весь «век будет трястись».

Вера в наделенность мельника магическим знанием и его авторитет среди односельчан поддерживались также благодаря его способности определять по виду привезенного зерна колдуна или ведьму, которые «пережали» чужое поле и забрали себе хлеб. В Ярославской губернии считали, что у пережинщика зернышки с одного края обломаны, обкусаны или обожжены. По характеру работы мельничных механизмов знающий мастер мог также указать на то, что у хозяина зерна кем-то был сделан «пережин»: «стал молоть, а камень не так ходить. Мельник говорит: «У вас хтось спор забрав с хлеба»». Таким образом, от мнения мельника могла зависеть репутация того или иного жителя деревни.

Обычно, стараясь задобрить нечистую силу, мельник вместе с тем сам мог иметь власть над нею. Для этого ему следовало добыть чародейственную траву, которая называлась «адамова глава», или другую. Согласно рассказу из села Новиковка Самарской губернии, у мельника в подчинении были четыре мельничных беса «морлютки». Крестьяне полагали, что власть над ними дает распускающийся один раз в году цвет «спрыг»-тра-вы, или папоротника, который мельнику удалось добыть накануне Иванова дня «на самой вершине Жегулевских гор». Мор-гулютки не только постоянно помогали мельнику удерживать все четыре мельницы, находившиеся в его ведении, но и пришли на выручку, когда того решили отправить в солдаты: по просьбе своего «хозяина» бесы разрушили барские мельницы, и мельника возвратили к его занятию – поправлять мельничные постройки.

Мельничные бесы, по поверьям, не дают покоя мельнику, оставляя его без сна и требуя все время работы. Избавиться от нечисти можно лишь с помощью трудных даже для нее заданий: считать песок, перемеривать воду в море, пересчитывать пеньки в лесах, некоторые из которых рублены с молитвой, что обычно сбивает бесов со счету, и т. п.

Среди мифологических рассказов был распространен сюжет о том, как мельник получает власть над самим водяным, который случайно заскакивает в его лодку в виде рыбы. Мельник набрасывает на водяного крест и отпускает лишь тогда, когда нечистый дает обещание по весне не размывать мельницу.

Мельник, водящийся с нечистыми духами, нередко наделялся статусом колдуна. В русских заговорах, в частности, мельник и мельничиха упоминаются в ряду колдунов и других опасных и вредоносных персонажей. Наряду с представителями других неземледельческих специальностей, которые, согласно традиционным представлениям, знаются с нечистой силой, мельник в народной христианской культуре мог определяться как грешник. Так, на одной иконе XVIII века мельник с другими персонажами-грешниками изображен в аду, где все танцуют под музыку скрипача. В приведенном выше рассказе о мастере с помощни-ками-моргулютками сообщается, что во время добывания волшебной травы, дающей власть над мельничными бесами, мельнику был представлен ад, где мучаются грешники и где он приготовил место и себе: «Ужас как там маются, а мне хуже всех». В некоторых мифологических рассказах повествуется о страшной, как у колдуна, смерти мельника, что объясняется его греховными отношениями с нечистой силой:

Не очень давно еще жил на одной деревне богатый человек. Имел он водяную мельницу. <…> Но вот, пришло ему время помирать. Он и говорит работнику: «Закладывай тройку лошадей и вези меня на мельницу: я буду сегодня ночью умирать».

Работник увез хозяина. А когда поехал домой, то подумал: «Почему же хозяин знает, что он сегодня умрет?» – Остановил лошадей и пошел обратно на мельницу. Приходит и тихонько смотрит в окно. И что же? Сидит его хозяин и горько плачет. Открывается подпольная западня, и выходят оттуда дьяволы. И содрали с него кожу, а мясо съели. Потом один дьявол влез в его кожу и остался там. В Вятской и Самарской губерниях верили, что мельник, заключивший договор с водяным, на сорок дней после своей смерти становится еретиком – ходячим покойником, опасным и вредоносным для людей. С другой стороны, фольклорные тексты, в частности загадка, указывают и на противоположную оценку деятельности мельника и его вознаграждения за нее по смерти:

 
Коптил, коптил,
Много лет коптил,
Много душ кормил,
Много спасенья залучил
(Мельник).
 

Мельник-хозяин, владевший мельницей, был, как правило, зажиточным человеком, что определяло его высокий социальный статус в рамках деревенского общества. Народные загадки о мельнице зачастую рисуют ее работу через отрицание видов крестьянского труда, но при этом как чрезвычайно прибыльную:

 
Стоит кулик на болоте,
Не жнет, не молотит,
Только денежки колотит
(Мельница).
 

Специфика достижения мельником достатка отражена в русской поговорке: «Не ворует мельник, а люди сами носят». Вместе с тем, состоятельность даже самого работящего мельника в значительной мере зависела от природных стихий, о чем свидетельствуют пословица: «Богат мельник шумом!» – и загадки о мельнике: «Есть вода – пью винцо, / Вода убежит – винцо улетит», «Какие люди питаются ветром и водой?» (Мельник). Крестьяне считали, что зависть к богатству мельника могла послужить причиной нарушения мельничной плотины. Завистнику стоило лишь бросить в воду около мельницы какой-либо предмет, который, согласно традиционным представлениям, был опасен для мельничного хозяйства. К таковым относились, например, свиное рыло, овечья кость, наполненная ртутью, и некоторые другие предметы.

Разнообразные и подчас противоречивые представления о мельнике-специалисте в традиционной культуре в значительной степени обусловливались особенностями его труда, в том числе и местом работы. Известны загадки, в которых очевидно самое уважительное отношение к мельничной постройке: «Весь мир кормит, сама голодна» (Мельница). Мельница сочетала в себе и культурное, и природное начала: с помощью этого сооружения происходило превращение одного вещества в другое, причем для осуществления этого процесса использовались силы природных стихий. Несмотря на изображение мельницы в загадках как подательницы пищи – она «весь мир кормит», – а соответственно и жизни, в народном сознании она воспринималась, прежде всего, как «нечистое» место, что объяснялось ее и пространственной закрепленностью в отдалении от жилого пространства и постоянным шумом при работе. Согласно украинскому преданию, мельница вообще была придумана чертом, хотя ему не удалось установить жернов, так как крылья постройки имели форму креста. Место близ мельницы считалось небезопасным. В народе говорили: «Со всякой новой мельницы водяной подать возьмет», то есть утопит человека. Восприятие мельницы, не только водяной, но и ветряной, как опасного объекта отразилось в традиционной загадке: «На горе-горище стоит беленище, в этом беленище деготь и ле-готь и смерть недалеко» (Ветряная мельница).

На мельницах, особенно старых, заброшенных, по народным верованиям, живут мифологические существа, о присутствии которых можно узнать по шуму и музыке. Это, прежде всего, водяной, или мельничный, а также русалки, которые любят мыть или расчесывать свои волосы, сидя на столбах разрушенной постройки или на рабочем колесе, черти, мелкие бесы «ичетики», женский дух «шишига». Верным знаком пребывания таких персонажей на водяной мельнице являются неожиданная остановка ее работы или, напротив, внезапный запуск механизма.

По поверьям, около плотин водяных мельниц водилось много рыбы. Вместе с тем, рыбачить здесь опасались, полагая, что в виде налима или щуки можно вытащить самого водяного, а то и он сам может откусить палец или утянуть рыбака на дно. Верили также, что как ни лови у плотины, ничего не поймаешь, поскольку водяной из вредности отведет рыбу. Кроме того, он еще и рассердится: сорвет плотину, сломает мельничное колесо и т. д. Поэтому рыбную ловлю близ мельницы устраивали только с разрешения мельника – посредника между людьми и мифологическими персонажами, а водяному при этом приносилась жертва в виде табака или водки.

С мельницей как опасным пространственным объектом были связаны некоторые принятые в традиции запреты. Так, на мельнице запрещено было ругаться и брать что-либо без спроса. Жители Архангельской губернии во время пребывания на воде старались никогда не упоминать об этом сооружении, иначе, по местным поверьям, можно накликать бурю. В Заонежье при запуске мельницы к ней уважительно обращались за разрешением на работу. В Вятской губернии было известно закрепленное за определенной календарной датой почитание мельниц-«шумих»: в девятую пятницу после Пасхи совершался ритуал, называемый в народе «шумному богу молиться». На месте, где прежде стояла мельница, никогда не ставили жилой дом, так как, по поверьям, здесь не станет вестись скот. Да и остатки от мельницы никогда не использовали в качестве материала для построек, за исключением свинарников, поскольку мельничные бесы боятся свиней.

Отличительная особенность работы мельницы – постоянный шум – легла в основу соотнесения ее образа в мифопоэтической речи и текстах с понятием безмерного говорения – болтливостью. Иногда мельничный шум изображается в фольклоре через образ нерусской, то есть необычной речи. Например, в загадке:

 
Тыло-тыло, мотвило,
По-немецки говорило
По-французски лепетало,
В поднебесье улетало
(Мельница).
 

В этой связи показательно, что о болтливом человеке до сих пор в народе говорят, что он «мелет языком», и называют его «пустомелей». Соотнесение языка болтливого человека с мельницей нередко встречается и в пословицах: «Язык – безоброчная мельница», «Язык – жернов, мелет, что на него ни попало».

Если место работы скорее бросало тень на образ мельника, в традиционной культуре способствовало восприятию его как опасного персонажа, то продукт его труда – мука, напротив, обеспечивал высокий статус этого специалиста в рамках мифо-поэтических представлений. Ведь мука в народной традиции воспринималась как символ богатства и плодородия, что нашло отражение во множестве обрядов и поверий. У восточных славян, например, был известен свадебный обычай «бить» новобрачных мучным мешком, это действие было направлено на избежание бесплодия молодых. У русских в северо-восточных районах таким мешком слегка похлопывали только что родившегося теленка, чтобы он выжил, а также обтирали корову или свинью, чтобы отвести от скотины порчу. Родившихся слабыми детей сквозь мучной мешок протаскивали. О продуцирующей силе муки свидетельствует бытовавший в Заонежье запрет на Русальной неделе просеивать ее через сито прямо в дежу: по народным поверьям, это могло привести к чрезмерной рождаемости детей в семье.

В древних представлениях, характерных для всех славянских народов, мука осмыслялась как первоэлемент, из которого был сотворен человек. Неслучайно до сих пор существует выражение – «сделаны из одного теста». Мотив творения человека из муки сохранился в детской дразнилке «Тили-тили тесто, жених и невеста». Сама технология изготовления муки, основанная на принципе вращения, по всей видимости, воспринималась в народном сознании как операционный прием, соотносимый с актом творения. Неслучайно в святочное время, когда, по народным представлениям, происходило формирование мира вновь, существовал запрет на осуществление человеком любых трудовых действий, основанных на этом и подобных операционных приемах – прядение, витье веревок, тканье, плетение лаптей, гнутье изгородей, взбивание масла, помол муки, – близких космогоническому процессу. Эти действия возможны были только в инсценированном виде в рамках игр ряженых в Святки. Действительно, в некоторых местных традициях были известны святочные игры «в мельника», «смазывать мельницу», имеющие ярко выраженную эротическую символику – девкам задирали палкой подолы, а мельницу изображал старик, на обнаженный зад которого клали решето, – что соотносится с идеей творения. Жизнеутверждающий характер имела и распространенная кое-где у русских святочная игра, в которой ряженый мельник мог «перемолоть» старика на молодого.

Кузнец

Одна из древних, профессия кузнеца была чрезвычайно важной в деревне. Практически каждый крестьянин не раз в году обращался в кузницу для починки сельскохозяйственного инвентаря, изготовления каких-либо предметов или утвари из металла, а также для подковывания лошадей. Но, несмотря на свой сугубо утилитарный характер, кузнечное ремесло в народном сознании было овеяно тайнами и наделялось совершенно необычными свойствами. Это отношение к кузнечеству сложилось в давние времена и объясняется тем, что оно воспринималось как высшее умение, искусство, связанное с преобразованием такого непростого материала, как металл.

В мифологических представлениях обработка железа и создание оформленных предметов из него, наряду с некоторыми технологическими процессами в других областях человеческой деятельности – типа выпекания хлеба, тканья полотна, изготовления горшков и подобного, – соотносится с актом творения мира и преобразования его из хаотического состояния в космическое, то есть упорядоченное. Преобразовательная сущность кузнечества оказывается, согласно мифологическому мышлению, одной из черт, определяющих божественное начало этого ремесла. Не случайно в мифопоэтических текстах прослеживается даже причастность кузнечества к созданию ландшафтных объектов. Эта идея реализуется, в частности, в восточнославянских преданиях этиологического характера о возникновении рек и Змиевых валов – древних укреплений в Северном Поднепровье. Так, согласно украинскому преданию, Бог послал на землю чудовищного змея, который стал требовать здесь принесения ему в жертву людей. Когда пришел черед царевича, тот, читая молитву, бежал от змея и укрылся в кузнице, где в это время святые Борис и Глеб выковывали для людей первый плуг. Змей вышиб языком дверь кузницы, но святые успели ухватить его раскаленными клещами за язык и запрягли в плуг. Этим плугом они провели борозду, которая и получила называние Змеиного вала. Другой вариант этого предания рассказывает о Божьем ковале Кузьме-Демьяне, который заставил Змея подобным же образом пропахать землю до самого Черного моря, после чего дал ему выпить полморя воды, и тот лопнул, превратившись во множество мелких змей.

В народной среде кузнечное дело воспринималось как магическое действо: оно было связано со стихией огня, с умением использовать ее силу при обработке одного из самых твердых материалов, а также со способностью придать металлу большую, чем природная, крепость путем закаливания в воде. Сам кузнец в крестьянском сознании наделялся необычной силой. Предполагалось, что он владеет тайными знаниями, не доступными простому человеку. Представления о мастерстве и особом знании кузнеца отразились в народной пословице: «Не кует железа молот, а кует кузнец».

Борис и Глеб на конях (вторая половина XIV в.).

Секреты кузнечного дела были связаны с термической обработкой металла, с испытанием металлических изделий на излом и другими технологическим процессами. Обычно знание ремесла передавалось по наследству, но, в связи с необходимостью, продиктованной спецификой кузнечного труда, мастер мог брать в подмастерья подростков и со стороны. Основные профессиональные приемы осваивались непосредственно во время работы, при наблюдении за старшим и следовании его указаниям. Вместе с тем, согласно рассказам кузнецов, ученик получал не только технические умения, но в какой-то момент во время работы ему вдруг открывалось и магическое знание. При этом оно исходило не из наставлений мастера; нередко подмастерье сам не понимал, каким образом знание входило в его сознание. В попытках объяснить этот феномен мотив получения магического знания приобретает мифологическое звучание через образ какого-либо видения или голоса. Так, один ярославский кузнец следующим образом передавал рассказ своего отца об этом: «У меня отец кузнец был, только начал работать в кузнице. Топор ковали, а никак не получалось. Тут-то и услышал голоса, дескать, один одного и спрашивает: «Ковали?» – «Ковали». – «А в песок совали?» – «Совали». Вышел – никого нет. А кто подсказывал, не знаю. И дошло до него, что надо в песок совать! Вот работаешь, и предъявлением каким-то явится. А выйдешь – никого и нету»

Фрагмент «Благовещения». Мозаика Софийского Киевского собора

Каждый кузнец, действительно, имел и тщательно оберегал свои профессиональные секреты. Любой мастер без труда мог отличить свою работу от чужой. При этом в отношениях между кузнецами прослеживались четко установленные этические нормы, не позволяющие, в частности, переманивать клиентов. Когда в кузницу приходил новый посетитель, мастер, увидев чужую работу, по негласному обычаю отправлял пришельца к тому, кто его обслуживал раньше.

Простые люди были уверены, что у кузнецов есть и специальные заклинания. Однако и сам кузнец, помимо использования иррациональных приемов и профессионального чутья, должен был владеть силой и быть ловким. Неслучайно в народных говорах, например в тверском, «ковалем» называли бывалого, ловкого, опытного человека вообще. О силе же кузнечных дел мастера в шутку говорили: «У кузнеца рука легка? Была бы шея крепка!»

В традиционном сознании образ кузнеца и кузнечный труд были мифологизированы. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в фольклорных произведениях – сказках, обрядовых песнях и приговорах, заговорах – мотивы перековывания кузнецом грубого голоса в тонкий, старого человека на молодого, а также выковывания брачных уз, судьбы или жизни вообще. У украинцев, например, повивальная бабка, обмывая новорожденного сразу после появления его на свет, приговаривала: «Спасибо, тебе, коваль, что ты нам дитину сковал». Мифологизированная картина возникновения жизни под ударами кузнечного молота изображается в сказке, где обычно фигурируют волшебные кузнецы: «Сорок кузнецов, как ударят сорок раз – и родятся тотчас сорок военных солдат, вооружены и на бой готовы». Функцией этих кузнецов является создание необычной воинской силы, защищающей сказочное государство от «чужих». Продуцирующая символика кузнеца отразилась и в русской поговорке о рождении детей: «Был бы коваль да ковалиха, будет и этого лиха!» В этом плане показательно также, что в народных говорах слово «ковач» применялось для обозначения самца любого животного. Связь образа кузнеца с эротической символикой, а соответственно и с идеей жизни обнаруживается в устойчивой для святочной традиции ряженья игре «в подковывание девок» «кузнецами». В связи с этим примечательно, что народное выражение «подковать девку» означает «вступить во внебрачную связь».

В фольклоре овладение кузнечным мастерством подчас осмысляется как необходимость для воплощения в жизнь судьбы «настоящего» героя. Так, в волшебных сказках встречается мифологический образ мужичка с ноготок с бородой с локоть, который насильно заставляет молодых героев «молотовничать», то есть учиться кузнечному ремеслу. Этот мотив в сказке, по-видимому, связан с архаическими обрядами переходного характера, санкционирующими повышение социовозрастного статуса индивида. Научение же сказочного героя искусству «молотовни-чания» дает ему возможность проникнуть в тридевятое царство, где не дозволено быть простому человеку, и познать то, что неизвестно никому. Сказка о Лихе одноглазом рассказывает о любопытном кузнеце, который, благодаря хитрости и своему мастерству, оказывается способен победить персонифицированный образ Горя, пожирающего, как и Смерть, людей, и тем самым спасти свою жизнь:

Кузнец и портной шли, шли, зашли в лес, в густый, темный, <…> видят: изба стоит большая. Ночь; некуда идти. «Сём, – говорят, – зайдем в эту избу». Вошли; никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят. Вот и идет высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая. «А! – говорит. – У меня гости. Здравствуйте. <…> Ну, хорошо; будет что поужинать мне». Они перепугались. Вот она пошла, беремя дров большое принесла, <…> поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала.

Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла – поужинала. Кузнец смотрит в печку и говорит: «Бабушка, я кузнец». – «Что умеешь делать-ковать?» – «Да я все умею». – «Скуй мне глаз». – «Хорошо, – говорит, – да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз». <…> Взял он толстую веревку да этою веревкой скрутил ее хорошенько. <…> Вот он взял шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу. В мифологических рассказах кузнец выступает как «знающий», то есть обладающий магическим знанием. Так, согласно поверьям, он мог опознать среди местных жителей ведьму: в народе считали, что черти ездят на «бабах»-ведьмах и подковывают их у кузнецов. Вот в такой-то ситуации кузнец и мог узнать по ноге кого-либо из деревенских женщин. Рассказ кузнеца об этом вполне мог послужить реальному обвинению в колдовстве и привлечь названную женщину к наказанию.

Владение магическими знаниями и силой в крестьянском сознании нередко объяснялись связью кузнеца с демоническими существами. До начала ХХ века сохранялись представления о том, что кузнец вступал в особые отношения с нечистой силой – лешим, водяным, чертом. Народная пословица гласит: «Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца». Опасная, согласно народным представлениям, сущность самого кузнечного ремесла обнаруживается и на уровне фактов языка. Так, в местных говорах известны слова «ков» и «ковы», означающие соответственно «вредный замысел» и «коварные, злые намерения»; а слова «кознь» и «коварный» произошли от глагола «ковать». Все это объясняет тот факт, что в народе профессия кузнеца приписывалась инородцам и иноверцам, прежде всего цыганам. Демонологизация кузнечного дела объясняется соотнесенностью профессионального орудия труда горна с адским пеклом. Не случайно в одной из русских легенд кузнец называет черта «земляком». Увидев в церкви изображение черта в сцене страшного суда, он «намалевал» себе в кузнице такого же и всякий раз, приходя работать, приветствовал нечистого: «Здорово, земляк!» Это доброжелательное отношение кузнеца к черту обеспечивало благополучие в его работе. Традиционно женщины старались обходить деревенскую кузницу стороной, полагая, что там манит нечистый.

Кузнец и черт – довольно устойчивая пара персонажей в русских сказках, легендах и быличках. Здесь черт выступает в качестве подмастерья кузнеца, попутчика или клиента, которому нужна кузнечная работа. В вологодской сказке рассказывается, например, о деловых отношениях этих персонажей:

Ноцью приехал на Кузьму и Демьяна, цорт приехал на ве-шаном цоловеке к кузнецу. «Куй», – говорит. Кузнец посмотрел, а нога-то цоловецья, сразу и страшился, а цорт говорит: «Куй, куй, паря, не бойся». Подобные рассказы основаны на поверьях, что черти для езды вместо лошадей использовали самоубийц, утопленников, удавленников, умерших от опоя, ведьм. В таких повествованиях, как правило, отмечается, что лошадь не дает себя подковать, и не всякий кузнец может с ней справиться. Крестьяне также полагали, что если клиент ушел от кузнеца, не сказав ни слова, не поблагодарив за работу, не расплатившись, то это был не человек, а черт. Истории о невозможности подковать лошадь служили своеобразным оправданием для неудачливого кузнеца: если с лошадью никак не справиться, то утверждали, что она чертова, да и не лошадь вовсе. Однако в народе считали, что настоящий профессионал, который обладает магическим знанием и специальными приемами, должен справиться и с демонической, и с обычной, но норовистой лошадью. Вот одно из описаний необычного мастерства кузнеца:

С приметам кузнецы ковали. Мне дядя рассказывал: «Возил я лошадь к трем кузнецам. За ногу не могут взять: дикая. Привел к четвертому. Тот говорит:

Ко мне не к первому ведешь?

Нет, к четвертому.

Провел кузнец рукой от головы лошади до ног. И все ноги она дала, не сопротивлялась: знал что-то кузнец. С приметам!» Наряду с благосклонным отношением кузнеца к черту в фольклоре в большей степени представлены мотивы соперничества и противоборства этих двух персонажей. В тамбовском поверье Илья Пророк выступает в роли кузнеца, который кует громовые стрелы и поражает ими чертей: поэтому черти не любят кузнецов, а молния никогда не ударяет в кузницу. Распространенным в фольклоре является мотив «кузнецы бьют молотами плененных чертей». В сказках и мифологических рассказах кузнец нередко обманывает и прогоняет черта. Зная нелюбовь к себе, черт старается с помощью своих необычных умений перехитрить кузнеца и поставить в безвыходное положение на грани смерти, и только при обещании перестать издеваться над ним и относиться к нему с уважением он спасает кузнеца от неминуемой казни. В легендах и сказках черт-подмастерье иногда знает кузнечное дело лучше самого хозяина. Он может выполнять работы, вероятность которых допустима только с точки зрения мифопоэти-ческого сознания: перековывает старых на молодых, калек на здоровых, уродливых на красавцев. Вот как это описывается в одном из текстов: