Текст книги "Русская мифология. Энциклопедия"

Автор книги: Е. Мадлевская

Соавторы: В. Павловский,Н. Эриашвили
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 50 страниц)

В русском фольклоре нередко встречается мотив возвращения девушки, ставшей русалкой, в человеческий мир. Обычно мифологические рассказы повествуют о том, что при попытке вернуться русалка обращается к людям:

говорили, что мать у них прокляла дочь. Ночью нельзя было ругаться, а она прокляла. Она оборотилась русалкой. Я иду однажды вечером, а она стоит у угла дома и кричит: «Андрей, надень мне крест!» Я думаю, с себя сниму крест, а ей надену. Подхожу, а она в овраг бежит и меня за собой тащит. Я думаю: «Ну нет, в овраг я не пойду». А она так и осталась русалкой.

Чаще же в быличках подмененную в детстве девушку, ставшую русалкой, в невестином возрасте спасают именно накидыванием на ее шею креста, и она остается жить с людьми. По украинским поверьям, русалки в Духов и Троицын день просят себе святого крещения.

Шуликуны

На Русском Севере и у русских в Сибири к сезонным относятся также мелкие демонические существа – шуликуны. По народным поверьям, они появляются из воды в канун Рождества на период Святок, а исчезают в Крещение, скрываясь в воде. В Сибири считали, что шуликуны вылезают также после водосвятия из крещенской иордани, а позднее туда же возвращаются.

В некоторых местных традициях происхождение шуликунов, как и русалок, связывалось с идеей неправильной смерти. Так, в Вологодской губернии полагали, что шуликуны – это проклятые или погубленные матерями дети, которые до времени находятся у нечистой силы, а на Святки выходят погулять.

По сути шуликуны – это маленькие водяные чертенята. В разных местах их названия несколько различались: «шуликуны», «шиликуны», «шулюкуны», «шалыханы», «шишкуны». Мнения исследователей о происхождении этих именований разнятся. Одни ученые считают, что они восходят к древнеславянскому слову «шуй», означающему «левый, плохой, нечистый», то есть несущему комплекс значений, соответствующих в мифологическом мировосприятии признакам нечистой силы. Другие специалисты возводят эти именования к иноязычным словам: татарскому «шульган» – «злой дух, подводный царь, пасущий под водой бесчисленные стада скота», тюркскому «шулюк» – «пиявка» и некоторым другим.

В поверьях шуликуны воспринимались как маленькие человечки, ростом с кулачок, иногда чуть побольше, у которых голова имеет заостренную форму, а изо рта пышет огонь. В некоторых местностях полагали, что своими острыми головами шуликуны пробивают лед, чтобы выбраться на землю. Кое-где считали, что у этих демонологических существ нет пяток, что сближает их с образом черта, которому приписывали такой «нечеловеческий» признак, как отсутствие пяток, и зачастую называли «беспятым». Сибирские же «шишкуны», по поверьям, имеют конские ноги. Шуликунов, этих маленьких демонов, узнавали и по одеянию: согласно мифологическим рассказам, они носят белые самотканые кафтаны с кушаками или пеструю одежду, а на голове – остроконечные шапки.

О причастности шуликунов к «иному» миру свидетельствует тот факт, что на Русском Севере и в Сибири этим словом называли также святочных ряженых, во внешнем облике которых были очевидны признаки покойника: белая одежда, лицо, покрытое белой глиной или углем, репяные зубы во рту. Образы шуликунов-демонов с шуликунами-ряжеными сближал головной убор: последние надевали на голову остроконечный колпак из бересты.

В народных поверьях прослеживается связь шуликунов не только со стихией воды, но и со стихией огня. С пышущим огнем изо рта они бегают по улице, держа в руках сковородку с горячими угольями или железный каленый крюк, которым хватают людей, чтобы сжечь. Кое-где даже их воображали ездящими не только тройке лошадей в железных санях, но и в железных ступах, а также на «каленых» печах. Кроме того, в Вологодской губернии с печью связывалось появление шуликунов на земле: крестьяне полагали, что эти демоны – младенцы, которых на Святках рождает кикимора, и новорожденные вылетают через печную трубу на улицу, где пребывают до Крещения, а затем уходят в воду.

Мифологические рассказы повествуют, как правило, не об одном, а о многих шуликунах. Действительно, по поверьям, они всегда живут и ходят по деревням артелями. Поселяются они обычно в заброшенных строениях, но могут проникнуть и в избу, если хозяйка не испечет креста из хлеба. В таком случае их бывает очень трудно выжить из избы. В Пермской губернии рассказывали, что шуликуны на Святки толкутся ватагами на перекрестках дорог или около прорубей. Иногда их можно увидеть и в лесу.

По отношению к человеку шуликуны выступают как мелкие пакостники. Они дразнят подгулявших пьяных мужиков, кружат их и толкают в грязь или сугроб, иногда не причиняя никакого серьезного вреда. В Тобольской губернии ленивой пряхе, которая до Святок не успела сделать свою работу, говорили: «Шу-ликун утащит кудельку!», а подчас, что утянет и ее саму. Во многих местах верили, что шуликуны похищают вообще все оставленное в избе или амбаре без благословения: и вещи, и съестные припасы. Несмотря на общую специфику деятельности шули-кунов как мелкого вредительства, людям все же известны рассказы и о том, что они могут заманить человека к проруби и утопить в реке. В некоторых местах рассказывали, что они своими острыми шапками долбят лед и пихают человека в воду.

По поверьям, ночами шуликуны бегают по деревне и заглядывают в окна, пугая детей. Поэтому ими взрослые часто стращали детей, если те плакали ближе к ночи или хотели куда-нибудь уйти далеко от дома. Обычно в таких случаях говорили:

«Спи, а то шуликуны придут». В сибирских деревнях детворе наказывали: «Не ходи в лес – шуликун пымает».

Согласно народным приметам, попадание шуликунов на глаза людям – это плохое предзнаменование и сулит несчастливый год. Защитным средством от них служило крестное знамение. На Русском Севере и в сибирских деревнях от шуликунов избавлялись в Крещение, завершающее святочный период. Парни и молодые мужчины в этот день скакали на конях по всему селению, ударяя во всех закоулках кнутами крест-накрест, чтобы выгнать нечистую силу, а также «давили» шуликунов копытами лошадей на льду, прямо около иордани. С этой же целью деревенские жители устраивали катания на санях вокруг селения и на реке.

Практически аналогичными шуликунам персонажами в Вятской губернии были так называемые «куляши», или «кулиши». Это тоже маленькие водяные чертенята разных цветов, выскакивающие из воды во время крещенского водосвятия. Их название заимствовано из языка коми, у которых слово «kul» означает «злой дух». Кроме того, на время Святок, воспринимаемых в народе как особое время – «без креста», когда родившийся Христос еще не был крещен, – на земле, кроме шуликунов, появлялись близкие им святочные демоны. В Олонецкой губернии известен был «святке» – нечистый дух в облике человека или животного, который мог и добро совершить, но больше по своей оплошности, а мог нанести и вред, обычно по ошибке или неосторожности человека. К святке, как и к другой нечистой силе, обращались во время гаданий. Чтобы не было беды, следовало соблюдать все правила предосторожности. Так, в одном из мифологических рассказов святке губит девушек, которые, гадая в овине, сели на коровью шкуру, но, обводя ее магическим кругом, забыли очертить кончик хвоста. За этот-то кончик святке ухватился и стал волочить всех по овину так, что наутро гадающие девушки оказались мертвыми. В поверьях Калужской губернии подобными сезонными существами были «святочницы» – безобразные, поросшие длинными волосами духи, обитающие в святочный период в банях и неосвященных строениях. Святочни-цы не умеют говорить, а только поют без слов и пляшут. Они нападают в банях на девушек и мучают их, «колупая» тело. Спастись от них можно, кинув бусы так, чтобы они рассыпались. Тогда святочницы, бросаясь подбирать бусины, забывают о своей жертве. Как персонаж, связанный с водной стихией, близок шуликунам также водяной.

Духи жилища и хозяйственных построек

Домовой

В мифологических представлениях домовой – домашний дух, хозяин и покровитель семьи, обеспечивающий благополучие ее жизни. В народном сознании домовой воспринимался как умерший предок, глава рода и его хозяин. Об этом свидетельствует, например, рассказ о происхождении домового, записанный в крестьянской среде довольно поздно, в ХХ веке:

Хозяин… <…> все слышит, что мы говорим. Дом охраняет. Домовой из тех, кто жил тут, – это душа чья-то, может, отец, мать или братья. Если не уважить его – он и колотить будет, спать не будешь. Он хозяин надо всем

Согласно некоторым мифологическим рассказам, домовыми становятся умершие «неправильной» смертью.

Для домового в крестьянской среде существовало довольно большое число наименований, каждое из которых возникло на основе традиционных представлений о его природе, статусе, функциях, характеристиках, действиях. Так, одно из наиболее распространенных именований домового – «суседка», так как он жил с людьми в одном доме. К домовому часто обращались, называя его «господарем», «дедушкой», «кормильцем», «хозяином». Рассказывая о нем, звали «большаком». Все эти именования отражают осмысление образа домового как старшего в доме, невидимого «хозяина» дома. В то же время названия типа «жировой черт», «лихой» подчеркивают его принадлежность к разряду демонологических существ, к нечистой силе. Многие из имен домового указывают на его местопребывание.

Алексей Макарович (Домовой). С. Коненков.

В народе считали, что в избе он обычно находится за печью или под нею, в голбце или в подполье: отсюда именования «запечник», «подпечник», «голбешник», «подпольник». Зачастую также полагали, что домовой может находиться во дворе, и называли «дворовым» или «хлевником». Во многих местах на Русском Севере произошло слияние мифологических образов домового и дворового. Обычно если они противопоставлялись друг другу, то домовой отвечал за пространство жилого пространства избы, а дворовой – за двор, где находились подсобные помещения, а также место для домашнего скота.

Ряд именований домового обусловлен его поведением и действиями в отношении человека и домашних животных. Так, его часто звали «лизуном», поскольку, по поверьям, он зализывал волосы у хозяина дома и шерсть у скотины, которую любил. Ночью или в полдень он мог наваливаться на спящего человека и давить его, оставляя на теле синяки. Соответственно этому, его называли «гнеток», «гнётка», «намной», «выдавило». Об этом свойстве домового существует множество мифологических рассказов, вот один из них:

Гнётка мохнатый, волосы длинны, а мы не видали. Бывало, съедутся мужики работать, если не залюбит гнётка, всю ночь промучит. Меня гнёл, ни которо местечко не шевелилось. Ко-торо любит, кряхтит и двери открывает, которо не любит – гнетёт.

Еще одно именование – «доброхотушко» – свидетельствует о восприятии домового крестьянами как доброжелательного к человеку существа.

На Русском Севере полагали, что в том доме, где есть мужчины, домовой – тоже мужчина, если же в семье нет мужчин, а одни только женщины, то их домашней покровительницей является мифологическое существо женского пола – домовиха. Соответственно в народных поверьях они представлялись в мужском или женском облике.

Чаще всего домового воображали в виде маленького старичка, покрытого шерстью или волосами, или, наоборот, – большим стариком, ростом под потолок, в белой одежде. В Вятской губернии его представляли стариком с горящими глазами, в красной рубахе. Свойством домового, как и других мифологических существ, является оборотничество. Домовой, по поверьям, мог принимать облик любого из домочадцев, особенно отсутствующего или покойного. Нередко считали, что он повторяет облик хозяина дома или последнего умершего члена семьи. Иногда крестьяне рассказывали, что домовой может явиться даже тенью на стене. Нередко он мог показываться также и в виде животных: кошки, собаки, ласки, мыши, змеи, ужа, жабы. Более того, один и тот же домовой-дворовой мог, по представлениям крестьян, менять облик: показываться то котом, то змеей. На Псковщине же верили, что днем домовой видится то как простая змея, то как змея с петушиной головой, а ночью он похож на хозяина дома. Исследователи считают, что в подобных верованиях нашли отражение архаичные представления о том, что души предков могут воплощаться в виде некоторых животных, и особенно – змеи.

Показательно, что, даже если домовой имел человеческие очертания, в его облике, как правило, проступали черты животного: шерсть на теле, косматые ладони, длинные когти и уши торчком. По поверьям некоторых мест, у домового только одно ухо. В народе полагали, что чем мохнатее домовой, тем в доме больше достатка.

Как правило, домовой невидим и проявляет себя различными звуками: стучит, скрипит, вздыхает, кряхтит. Его присутствие в доме заметно и по переставлению с места на место тех или иных предметов, а то и вовсе по пропаже вещей. Если домовой чем-то недоволен, то пугает людей, прячет вещи, шумит по ночам в подполе, бьет посуду, съедает все, что не спрятали или не благословили на ночь. Когда ему что-нибудь не нравится в домочадце, он может сделать ему на голове колтун так, что волосы уже ни за что не распутать. В некоторых местах рассказывали, что домовой своими проделками вообще может выжить семью из дома: Это у Харитоновны было. У них в дому все гремело. У них в дому дедушко-то всю одежду закрутил: догадывайся, что уйдешь из дому-то. У них вся семья вымерла, а дом-то на другое место перенесли. Чтобы увидеть домового, нужно, согласно традиционным представлениям, надеть на себя хомут или просто посмотреть сквозь него или через поставленную вертикально борону. В северных губерниях «суседку» пытались увидеть, заглядывая в печь или спустившись во дворе на три ступени, нагнувшись вниз и смотря между ног. Саратовские крестьяне верили, что увидеть домового можно на Пасху, но увидевший его долго не живет. В Тульской губернии полагали, что увидевший домового будет болеть шесть недель. Распространено было поверье, что домового можно увидеть с помощью четверговой свечи, принесенной в зажженном виде из церкви в дом.

Излюбленными местами домового, кроме печи, считались красный угол, подполье, клеть, чердак, порог. Кое-где были убеждены, что он обитает под веником, который обычно находился около порога. Известны были не только пространственные пристрастия домового. Крестьяне считали его любимым спутником кота или кошку. При этом в домах старались держать котов той масти, которая угодна домовому. В поверьях ему также сопутствует лошадь. Согласно мифологическим рассказам, основное занятие, за которым его застают люди, – это кормление лошадей и уход за ними. Неслучайно в некоторых местностях в качестве хорошего подарка для домового служила старая монетка с изображением лошади или св. Георгия на коне.

По традиционным представлениям домовой охраняет дом, семейный очаг, все хозяйство и скотину. По ночам он осматривает всю усадьбу, сторожит дом от воров. В некоторых местностях крестьяне были уверены, что домовой выполняет и хозяйственные работы: поддерживает огонь в печи, прибирает в доме, сушит зерно, ухаживает за скотиной. Он также строго следит за порядком в семье: чтобы домочадцы жили мирно и не ссорились, чтобы все соблюдали предписанные традицией нормы поведения и запреты. Согласно мифологическим рассказам, домовой присматривал, например, за тем, чтобы домочадцы работали и отдыхали вовремя, и если вдруг замечал какое-нибудь нарушение, то давал знать об этом:

Одна старуха рассказывала: «Я шла сей год ночью, не вовремя поила скотину. Люди уж спать стали ложиться, а я пойду скотину поить. Раз прихожу, а он на яслях сидит и говорит: «Неужели тебе, Марфа, некогда днем прийти?» Я, говорит, гляжу: как будто мой дедко. Такой лохматый сидит. Я и подумала: «Дед-ко у меня остался на лежанке лежать. А с чего он сюда пришел?» Двери раскрыла – сидит на яслях. Я после этого больше не ходила ночью скотину поить. Надо вовремя все делать». Вместе с тем в народе существовало твердое убеждение, что без домового не может стоять ни один дом. По поверьям, если домовой вдруг покинет жилище, то в нем пойдут несчастья одно за другим: падеж скота, болезни и смерть домочадцев.

В традиционном сознании образ домового был тесно связан с домашним скотом. Крестьяне видели в нем защитника скотины, обеспечивающего ее здоровье, силу и плодовитость. К нему обращались с просьбой о ниспослании скотине благополучия:

«Домовишко-дедушка, всех пой, корми овечушек и ладь ладно, а гладь гладко и стели им мягко». С подобной просьбой обязательно обращались не только по случаю, но и в дни начала и завершения сезона пастьбы.

Согласно многочисленным мифологическим рассказам, домовой избирателен к скотине. Если, случалось, что животное ему не по нраву, «не по шерсти» – неподходящего цвета, то оно никогда не приживалось в хозяйстве. Более того, домовой мог извести несчастную скотину. Не пришедшаяся ко двору корова или лошадь обыкновенно узнавалась сразу: она постоянно кричала, как голодная, даже если на самом деле была полностью обихожена. Со временем бедное животное худело, становилось невеселым. Это крестьяне объясняли тем, что домовой-дворовой не дает нелюбимой животине даже дотронуться до корма. Если домовой невзлюбит овцу, то каждую ночь вплетает ей вокруг ног солому, спутывает шерсть. Животных, что не по нраву, домовой «загоняет» до пены, катаясь на них во дворе всю ночь, забивает под ясли, спутывает хвосты и гривы. В Архангельской губернии в таких случаях, чтобы умилостивить недовольного скотиной «хозяина», во дворе во все углы лили молоко. В некоторых местах для усмирения домового окуривали дом и двор подожженной медвежьей шерстью или обводили вокруг строений живого медведя, махали во дворе липовой палкой, втыкали нож над дверью, чертили мелом кресты на притолоке, окуривали скотину ладаном, кропили везде святой водой. Но по большей части неугодную животину старались продать. Все было иначе, когда животное было по вкусу домовому. По народным поверьям, ему нравится масть, соответствующая тону его волос. Чтобы узнать это, кто-либо из домочадцев оставался на ночь в хлеву и высматривал сквозь проемы в бороне домового, примечая цвет его волос. Получив скотину себе «в масть», домовой холил ее: поил и кормил, чистил, заплетал в гриве косички, как человеку никогда не заплести. По мнению крестьян, эти косички расплетать нельзя, иначе домовой разгневается.

Вообще же, чтобы новой скотине было хорошо, при вводе ее во двор молились, поворачиваясь к каждому углу. Чтобы домовой полюбил животное и хранил его, во все четыре угла хлева клали посоленные ломти хлеба со словами: «Хозяин-хозяюшко, вот тебе хлеб, да соль, да добрый живот: пой да корми, да нас животом дари».

Домовой очень сердился, если хозяева скотины были невнимательны к ней. Если они «неровен час» позволят себе в сердцах обругать животное нечистым, то дворовый в наказание хозяевам «отмахивает» скотину, то есть отгоняет ее от двора. Скотина как будто забывает свой хлев, отбивается от стада и забирается в чащу. Если «отмахнутой» скотине приходится ночевать в лесу, то ей, по поверьям, ничего не грозит, так как и здесь домовой оберегает ее от всякого хищного зверя. Зато хозяева напрасно стали бы искать «отмахнутое» животное: домовой, рассердившись, не показывает им скотину, хоть бы она и находилась рядом с ними в одном шаге.

Иногда домашние животные страдали от домового, казалось бы, по непонятным причинам. Кое-где это объясняли «переходом» – шуткой домового, когда скотина случайно попадает на постоянные или излюбленные пути, по которым он ходит. «Переход», как говорили крестьяне, заключается в том, что домовой, осердившись, спихивает скотину со своего хода, больно ударяя ее. «Переход» обычно узнавали по крови, подтеке или ссадине на несчастном животном. В Ярославской губернии его лечение в таком случае называлось «прощанием» и состояло в том, что хозяева в продолжение 9 или 12 зорь становились на повети лицом к востоку и трижды произносили заговор: «Хозяин-батюшко, прости живота, чем он тебе досадил!» После каждого заговора дули и плевали через правое плечо. Нечто подобное «переходу» случалось иногда и с людьми. Кое-где полагали, что на печи домовой обычно располагается, вытягиваясь вдоль; чтобы ему не досаждать, следует на печь ложиться только поперек, иначе его можно ввергнуть в гнев.

Явление и некоторые действия домового воспринимались в крестьянской среде как предсказания будущего. Чаще всего считали, что домовой показывается в хлеву – к беде. Местами считали, что если домовой виден идущим впереди человека, то последнему грозит смерть, а если он идет сзади – то беда. Широко было распространено поверье, что увидеть домового в шапке хозяина дома – к его смерти. Реже и не везде явление домового рассматривали как предвестие не только смерти, но и других важных событий в жизни человека – перед свадьбой, перед войной. Предрекая печальные события, домовой также плачет, воет, хлопает дверями, мяукает, оставляет синяки на теле домочадцев, притрагивается холодной рукой. Если домовой стучит в окно – к пожару, прыгает в дневное время с чердака – к беде, если вдруг начинает слишком усердно ухаживать за скотиной – к падежу. К хорошим же поворотам судьбы он пляшет или смеется в клети, гладит человека теплой мохнатой рукой. Крестьяне считали, что домовой, если захочет, может помочь избежать несчастья: предотвратить пожар, вовремя разбудив хозяина, или спасти скотину, вовремя вызвав хозяйку во двор. К домовому как предвестнику обращались с гаданием, когда он давил человека. В такой момент ему следовало задать вопрос: «К добру или к худу?» Если к добру, домовой ответит, к какому добру, а если к худу, только скажет: «К ху… к ху…». Верили также, что если домовой давит мохнатой рукой, то к добру, а если голой – к плохому.

На Русском Севере считали, что домовой имеет семью, которая повторяет состав живущей в доме семьи и ее уклад. Женой домового называют «домовиху», или «домаху», и иногда – кикимору; однако, бывает, они выступают как самостоятельные мифологические персонажи, близкие по значению и функциям домовому, но воплощенные в женской ипостаси. По народным поверьям, домовой по ночам ходит к женам и вдовам, тоскующим по своим мужьям. Согласно многочисленным мифологическим рассказам, домовой может жениться на проклятых и тем самым отсуленных ему девушках, которые исчезают из дома и невидимо для людей живут в подполье. Встречаются также представления о том, что домовой, как и некоторые другие демонологические существа, может воровать человеческих детей, особенно проклятых родителями. По поверьям, в доме, где есть некрещеный ребенок, нельзя гасить огонь ночью, а то «хозяин» заберет его к себе. О том, что у домового есть дети, свидетельствует приговор, который произносили при вводе в хлев новой скотины: «Дедуш-ко-домовеюшко, вот тебе дар Божий, скотинка. Корми сладко, стели местушко гладко, сам не обижай и детям не давай».

Крестьяне уважительно относились к домовому. Неписаные правила гласили, что прежде, чем зайти в хлев, следует кашлянуть и уж затем открыть дверь; зайдя же внутрь помещения, нужно было уже молчать. Все это делалось для того, чтобы не помешать домовому или не увидеть его. Учтивость по отношению к домовому проявлялась в приношении ему подарков по случаю или по праздникам: на Рождество, под Новый год, перед Великим постом, в Чистый четверг. Кроме того, в традиции существовали дни, непосредственно связанные с почитанием домового. В день Ефрема Сирина (10 февр. ст. ст.), который считался именинами домового, ему на загнетке печи оставляли кашу и просили заботиться о скотине. Были дни, когда домовой проявлял особое беспокойство, что могло отражаться на жизни домочадцев. Так, в день Иоанна Лествичника домовой, по поверьям, праздновал приход весны и бесился, сбрасывая шкуру. На Новгородчине считали, что домовой бесится перед Петровым днем. Во всех этих случаях его старались умилостивить, поднося гостинцы. Наиболее распространенными подарками были хлеб, овечья шерсть, цветные лоскутки, мишура. В Смоленской губернии хлебную горбушку аккуратно обворачивали в кусок ткани, прошитый красной ниткой, и относили в сени или на перекресток, где и оставляли с поклоном на четыре стороны и молитвой. В Тамбовской губернии хлеб и блины для домового помещали под застрехами, а на Вологодчине – крашеные яйца клали на печной столб. Кое-где на Русском Севере угощение – корочку от каши, а по праздникам горшок с круто посоленной кашей – оставляли в подпечке. Курские крестьяне после каждой вечерней трапезы старались оставлять на ночь на столе еду для домового. Кое-где с домовыми даже христосовались на Пасху, кладя яичко в блюдечко со словами: «Дворовой батюшка, дворовая матушка со своими малыми детушками, Христос воскресе!»

Домовой был единственным мифологическим существом, которое крестьяне в случае переезда в новый дом обязательно звали с собой. В Архангельской губернии обряд приглашения и перевоза домового выглядел следующим образом. Около входа в подполье клали старый лапоть и кликали: «Хозяин домовой, пойдем со мной в новый дом!» После этого лапоть несли в новый дом, считая, что в нем переезжает домовой. За первым же обедом первый отрезанный кусок хлеба закапывали в правом углу под избой, призывая домового войти в новый дом. В некоторых других местах домового перевозили на помеле или хлебной лопате. Чтобы в новом доме было покойно, после переезда пекли специальную шаньгу, обходили с ней вокруг дома, клали на лопату и в подпечек, и говорили: «Дедушко-доманушко, бабушка-доманушка, я гостинец вам кладу. Вы меня не гоните и не браните, я жить пришла, ночевать пришла, вековать пришла. Меня из дому не гоните, лучше кормите».

Бывали случаи, когда домового забывали позвать с собой. Это было чревато для жильцов, которые въезжали в дом с оставленным «хозяином»: старый и новый, прибывший со своими домочадцами, домовые не могли поладить, что вело к постоянному грохоту, стонам, швырянию и ломанию предметов в доме. Такая обстановка в избе изнуряла новых жильцов, пока они не догадывались, в чем дело. Чаще всего обращались к старым хозяевам с просьбой забрать своего домового к себе, и те осуществляли обряд его перевоза. Оставленного или напущенного чужого домового или своего, но сильно разгулявшегося, знающие люди смиряли разными способами. В Вологодской и Нижегородской губерниях били метлой по стенам хлева и избы с особыми приговорами. На Новгородчине и в Олонецкой губернии для пуганья домового использовали новую плетку с тремя хвостами или особый веник. Вологодские крестьяне в надежде усмирить домового тыкали вилами по нижним венцам строения. В Оренбуржье считали, что чужого домового, мешающего жить, можно выгнать, водя внутри дома по углам мужскими штанами. Согласно поверьям, домовой должен был уйти. Оберегом от чужого домового в некоторых местностях считали венки, сплетенные на Троицу; их обычно развешивали в хлеву.

Чтобы предотвратить проказы своего домового в хозяйстве, в конюшне помещали медвежью голову, убитых птиц – ястреба или сороку; под домом закапывали череп козла. Если домовой мучил скотину, хребты животных и углы в хлеву намазывали дегтем. Для кур в качестве оберега от шалостей домового использовали камень с природным отверстием, называемый в народе «куриным богом», старый лапоть или горлышко от старого разбитого кувшина.

Кое-где считали, что домовой – единственное демонологическое существо, которое не боится молитвы. Зато во многих местах крестьяне были убеждены, что против развоевавшегося «суседки» с успехом можно использовать крестное знамение, а также матерную брань. По поверьям населения Оренбуржья, боится он и людей, которые являются крестными. В случае если домовой наваливается на человека и душит, стоит только позвать: «Крестная!», и он тут же пропадет. Однако во многих деревнях до сих пор помнят и запреты, связанные с представлениями об этом мифологическом персонаже. Согласно народной традиции, всех животных, в образе которых, по мнению крестьян, мог появляться домовой, запрещалось убивать в пределах дома и двора: это могло привести к падежу скота и даже смерти людей. Чтобы не нажить неприятностей, рассердив домового, женщины соблюдали запрет выходить из дома с распущенными волосами, в ночное время работать или кормить ребенка, ложиться спать без ужина. Домовой любит мир и согласие в семье, поэтому, чтобы избежать его недоброжелательства, нельзя ругаться дома и во дворе.

Когда в новый дом входили или приводили купленную скотину, говорили:

 
Дедушко-доможирушко,
Да бабушка-домованушка,
Пустите нас. Пой, корми сытёхонько
Води светлёхонько. Не мори.
 

Кикимора

Кикимора лесная. С. Коненков.

Кикимора – персонаж, свойственный в основном севернорусской мифологической традиции. Ее представляли домовой хозяйкой и иногда – женой домового.

Имя этого персонажа состоит из двух частей: «кик» и «мора». Одни исследователи считают, что первая часть, возможно, происходит от глагола «кикать» в значении «кричать, плакать, причитать». Другие же возводят ее к древнему балто-славянскому корню кик– / кык– / кук-, содержащему значение горбатости, скрюченности. Вторая часть слова «кикимора» – «мора», а также близкое ему в славянских языках слово «Мара» мот быть именами самостоятельного мифологического персонажа, тоже домашнего духа, и восходят к общеславянскому корню моръ-, означающему «смерть». В местных огласовках имя кикиморы могло звучать как «шишимора». Это слово ученые связывают с глаголом «шишить», существующем в народных говорах и имеющим значение «копошиться, шевелиться, делать что-то украдкой». Нельзя не отметить, что смысловые оттенки всех приведенных корней и слов соотносятся с соответствующими характеристиками образа кикиморы в традиционных представлениях.

В мифологических рассказах кикимора предстает уродливой, сгорбленной старухой, в лохмотьях, неряшливой, с распущенными волосами. Довольно часто ее изображали в бабьем кокошнике на голове. На Вологодчине и в Ярославской губернии кикимору представляли в образе крохотной женщины или старушки. Вологодские крестьяне считали, что кикимора так мала, что, опасаясь быть унесенной ветром, никогда не появляется на улице. В Восточной Сибири кикимору представляли в виде нагой девушки с длинной косой.

В некоторых местах Олонецкой, Новгородской и Вологодской губерний существо, подобное кикиморе, называли «марой», «мокушей» или «мокошей». Ее воображали в виде женщины с большой головой и длинными руками. На основе имени мокоши и причастности ее к женским работам исследователи полагают, что в ней можно видеть трансформированный образ древнесла-вянского божества Мокоши. В некоторых местностях был известен также образ запечельницы, или запечельной мары, который, как и мокоша, был близок по своим характеристикам кикиморе. Запечельницу тоже представляли в виде старухи, в сарафане и бабьем головном уборе, иногда – с непокрытой головой и распущенными волосами.