Текст книги "Мелкий снег (Снежный пейзаж)"

Автор книги: Дзюнъитиро Танидзаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц)

10

Тэйноскэ, удалившийся во флигель, который служил ему кабинетом, стал уже беспокоиться: начало пятого, а дамы всё ещё не готовы. Вдруг в саду послышался шелест, будто что-то застучало по сухим листьям аралии. Тэйноскэ отодвинул сёдзи [19]19
  Сёдзи– лёгкие деревянные рамы, оклеенные бумагой, в старину заменявшие оконные стёкла, а в настоящее время чаще всего служащие дополнительным декоративным заслоном на окнах в устроенных по-японски комнатах.


[Закрыть]– небо, такое ясное с утра, заволоклось тучами, и крупные капли дождя посыпались на крышу, прочерчивая по ней беспорядочные линии.

– Дождь, начался дождь! – крикнул Тэйноскэ, взбегая по лестнице в дом.

– В самом деле, – отозвалась Сатико, посмотрев в окно. – Но он скоро пройдёт. Кое-где в просветах виднеется голубое, небо.

Однако черепичные крыши соседних домов уже совершенно намокли, и стало ясно, что дождь расходится.

– Нужно вызвать такси. Не позднее, чем на четверть шестого. И мне, наверное, придётся одеться по-европейски. Как, по-твоему, синий костюм подойдёт?

В плохую погоду такси в Асии были нарасхват, и, хотя машину заказали по телефону сразу же, как только Тэйноскэ распорядился об этом, ни в четверть шестого, ни ещё пять минут спустя её не было. Между тем дождь хлестал всё сильнее. Во всех гаражах города им отвечали одно и то же: на сегодняшний день, поскольку он считается благоприятным, назначены десятки свадеб, оставшиеся же машины, к сожалению, разобрали, как только начался дождь, пришлось довольствоваться обещанием, что первая же машина, которая вернётся в гараж, будет тотчас выслана им.

Если бы машина пришла в половине шестого, к назначенному времени кое-как можно было ещё успеть, но когда до шести осталось менее получаса, Тэйноскэ всерьёз забеспокоился и решил позвонить в гостиницу. Ему ответили, что всё гости собрались и ждут только их. Без пяти минут шесть, машина пришла. Дождь лил как из ведра, и шофёр, раскрыв зонт, проводил по очереди всех троих к машине. Уже садясь в машину, Сатико почувствовала, как у неё по спине скатилась холодная капля. Она подумала, что в дни смотрин Юкико всегда идёт дождь, так было и в прошлый раз, и в позапрошлый…

* * *

– Мы задержались на целых полчаса, извините великодушно, – произнёс Тэйноскэ, прежде чем поздороваться с Итани, которая встречала их в гардеробной – Сегодня много свадеб, а тут ещё дождь пошёл, мы никак не могли найти такси.

– В самом деле, по пути сюда я видела несколько машин невестами. Да, кстати… – Пока Сатико и Юкико сдавали пальто на вешалку, Итани отозвала Тэйноскэ в сторону. – Сейчас я познакомлю вас с господином Сэгоси… Но прежде мне хотелось бы узнать, удалось ли вам закончить проверку.

– Видите ли, что касается самого господина Сэгоси, то о нём теперь уже всё известно, и мы вполне удовлетворены, узнав, что это очень достойный человек. Сейчас наши родственники в Осаке наводят справки о его близких. – Как я понимаю, тут тоже никаких осложнений не возникнет. Просто они должны получить одно, последнее, сообщение и просят подождать ещё неделю.

– А-а, вот как…

– Вы так много для нас сделали, что даже неловко заговаривать об очередной отсрочке. Но знаете ли, в «главном доме» привыкли делать всё по старинке, без спешки. Что касается меня, то я искренне ценю ваше доброе расположение и надеюсь, что это сватовство завершится к удовольствию обеих сторон. Сам я считаю, что тянуть с замужеством Юкико нельзя, и, если кандидатура жениха не вызывает сомнений, можно обойтись без подробных сведений о его семье. Лишь бы жених и невеста сегодня понравились друг другу. Это самое главное.

Тэйноскэ заранее обсудил с Сатико, что ему следует сказать, если встанет вопрос о затянувшейся проверке, и поэтому его доводы прозвучали вполне убедительно. Последние же его слова были абсолютно искренними.

Церемония знакомства прошла весьма быстро, потому что и так было уже поздно, и собравшиеся поднялись в лифте на второй этаж, где Итани заказала отдельный кабинет. Итани и Игараси заняли места по обоим концам стола. С правой стороны разместились Сэгоси и чета Мураками, а с левой – Юкико, напротив Сэгоси, Сатико и Тэйноскэ. Накануне, во время разговора в парикмахерской, Итани предложила усадить Сэгоси между супругами Мураками, а Юкико – между её сестрой и зятем, но Сатико возразила из опасения, что это будет похоже на официальные смотрины, и та с ней согласилась.

– Не могу отделаться от мысли, что я здесь совершенно случайный гость, – сказал Игараси, приступая к супу: он счёл, что наступил подходящий момент для начала застольной беседы. – Мы с господином Сэгоси земляки, это верно, но, как видите, я гораздо старше его. Следовательно, мы даже не учились вместе, Если нас что и связывает, так, пожалуй, лишь то, что наши семьи жили в одном городе, неподалёку друг от друга. Конечно, для меня большая честь присутствовать здесь, по всё же, мне как-то неловко. По правде говоря, это господин Мураками почти силком принудил меня прийти сюда. Госпожа Итани, как я слышал, славится своим красноречием, и брат явно ей под стать. «Как, вы отказываетесь присутствовать на столь важной для нас встрече – сказал он. – Ваш приход – залог успеха. Одним словом, я понял, что в подобных случаях необходимо присутствие хотя бы одного старика и что никаких отговорок не потерпят даже из уважения к моей лысине. И вот я с вами.

– Ну право же, господин директор, – засмеялся Мураками, – надеемся, вам не так уж неприятно в нашем обществе.

– Не надо называть меня "господин директор". Сегодня вечером я хочу как следует отдохнуть, совершенно забыв о делах.

Сатико вспомнила, это, когда она была девочкой, в их магазине в Сэмбе старшим приказчиком был вот такой же лысый весельчак. После того как самые крупные из старых магазинов Макиока объединились в акционерное общество, «старший приказчик» пересел в кресло «директора». Он сменил, хаори и передник на европейский костюм, а диалект, свойственный жителям Сэмбы, на стандартный токийский, но по складу ума и характера он так и остался прежним приказчиком из лавки. В старые времена в каждом магазине был один или двое таких служащих – вечно кланявшихся, разговорчивых, умевших угождать хозяину и смешить людей. Сатико подумала, что Итани пригласила Игараси нарочно, чтобы развлекать общество.

Сэгоси, с улыбкой следивший за состязанием в красноречии между Игараси и Мураками, показался Тэйноскэ и Сатико в точности таким, каким они представляли его себе по фотографии. Правда, в жизни он выглядел моложе, чем на фото, лет этак на тридцать восемь. Но внешность у него была и в самом деле, как определила Таэко, вполне заурядной. Черты лица – правильные, но без особого обаяния и утончённости. Всё: и его облик, и костюм, и даже галстук – поражало своей обыкновенностью. Глядя на него, трудно было поверить, что он бывал в Париже. И тем не менее Сэгоси производил впечатление человека по-своему приятного, по-видимому, и работник он был хороший, знающий своё дело. Словом, у Тэйноскэ сложилось о нём вполне благоприятное впечатление.

– Долго ли вы пробыли в Париже, господин Сэгоси? – спросил он.

– Ровно два года. Впрочем, это было уже так давно…

– Когда же?

– Лет пятнадцать или шестнадцать назад. Я поехал туда вскоре после окончания академии.

– Стало быть, вас направили туда для службы в главной конторе?

– Нет, в компанию я поступил уже после возвращения на родину, так что моё путешествие во Францию не было связано с какой-либо служебной необходимостью… Видите ли, в то время как раз умер мой отец. Он оставил мне немного денег, и я решил истратить их на путешествие. Если я и преследовал какую-то цель, то, пожалуй, единственную – получше освоить французский язык. К тому же у меня была смутная надежда подыскать там работу. Но в конечном итоге намерения мои не осуществились, так что, можно сказать, это была попросту развлекательная поездка.

– Господин Сэгоси – человек удивительный, – вступил в разговор Мураками. – Большинство людей, попав в Париж, не желает возвращаться домой, а вот господин Сэгоси разочарован Парижем, он там ужасно тосковал.

– Да? Почему же?

– И сам не знаю. Вероятно, ожидал слишком многого.

– Оказавшись в Париже, вы поняли, насколько хороша Япония. Что ж, это вполне естественно. Так вот почему вам нравятся истинно японские красавицы? – шутливым тоном спросил Игараси, бросив, быстрый взгляд в сторону Юкико, которая сидела потупясь.

– По-видимому, служба в компании помогла вам осуществить своё желание – получше освоить французский язык? – продолжал Тэйноскэ.

– Боюсь, что нет. Хотя компания и французская, служат в ней в основном японцы. Только среди управляющих двое или трое французов.

– Стало быть, у вас почти нет возможности практиковаться в языке?

– Только в тех случаях, когда приходят суда из Франции. Ну и, конечно же, я веду деловую переписку.

– Кстати, госпожа Юкико изучает французский язык, – вставила Итани.

– Просто сестра берёт уроки, и я вместе с нею…

– А кто вас учит? Японец или француз?

– Француженка…

– …которая замужем за японцем, – добавила Сатико. Бывая в обществе, Юкико всегда терялась, тем более, когда приходилось говорить на непривычном ей токийском диалекте. [20]20
  «…говорить на непривычном ей токийском диалекте…»– В японском языке резко различается произношение в восточном (киотоском) и западном (кансайском) регионах страны. Токийский говор считается общенациональным стандартом, поэтому кансайское произношение звучит как «провинциальное» и считается диалектом.


[Закрыть]Ей трудно было довести фразу до конца, и тогда на помощь приходила Сатико. Сатико и сама подчас затруднялась найти нужное слово, но она умела сделать так, чтобы её осакский говор не резал слух, и могла с лёгкостью и достаточно ловко поддержать любой разговор.

– А говорит ли эта француженка по-японски? – спросил Сэгоси, обращаясь к Юкико.

– Сначала не знала ни слова, но постепенно выучилась и теперь изъясняется настолько свободно…

– …что это даже идёт нам во вред, – снова подхватила Сатико. – Мы условились во время занятий говорить только по-французски, но не получается, то и дело незаметно соскальзываем на японский.

– Мне доводилось слышать, как они занимаются в соседней комнате, – заметил Тэйноскэ. – Всё трое говорили исключительно по-японски.

– Неправда, – возразила Сатико, невольно переходя на осакский диалект.

– Мы всё время говорим по-французски, ты, должно быть, просто не расслышал.

– Вот это верно. Время от времени до меня доносился какой-то прерывистый шепоток, должно быть, именно тогда вы и изъяснялись по-французски. Этак язык не освоить. Почему-то, когда за изучение языка берутся дамы, всегда так выходит.

– Это очень любезно с твоей стороны. Но ведь я занимаюсь с ней не только языком. Даже говоря по-японски, она обучает меня всяким полезным вещам – секретам французской кухни, приготовлению пирожных, вязанию. Помнишь, как понравилось тебе на днях блюдо из каракатиц? Ты сказал, чтобы я непременно взяла у неё ещё какие-нибудь рецепты.

Шутливая перепалка между супругами всех позабавила. Г-жа Мураками, однако, всерьёз заинтересовалась каракатицами, и Сатико пришлось посвятить её в тайну приготовления этого французского блюда: каракатиц следует потушить с помидорами, а затем добавить для вкуса немного чеснока.

11

Сатико отметила про себя, что Сэгоси – ценитель вина: всякий раз, как ему наливали, он охотно опустошал свой бокал. Мураками, напротив, ничего не пил, а Игараси, уже красный до кончиков ушей, отмахивался от официанта, когда тот подносил бутылку к его бокалу: «Нет, нет, с меня довольно». Лишь Сэгоси и Тэйноскэ оказались под стать друг другу: ни в лицах их, ни в манере держаться нельзя было уловить ни малейшего признака опьянения.

Впрочем, Сатико уже слышала от Итани, что Сэгоси хоть и не имеет привычки выпивать каждый вечер, но отнюдь не противник спиртного и при случае может выпить достаточно много. Сатико была далека от того, чтобы осуждать его за это.

Сатико с сёстрами нередко случалось в последние годы жизни отца прислуживать за столом и даже составлять ему компанию, когда он за ужином пил вино, поэтому всё они, начиная с Цуруко, не отказывались при необходимости осушить чарку-другую. Тацуо и Тэйноскэ тоже были не прочь выпить за едой, и оттого всё они не видели особого достоинства в полном отказе от спиртного. Никто из них, разумеется, не одобрял запойного пьянства, но всё же, коль скоро речь шла о муже для Юкико, им хотелось, чтобы он умел ценить хорошие вина.

Сама Юкико такого пожелания никогда не высказывала, но Сатико казалось, что тут они придерживаются одного мнения. Юкико не из тех, кто станет изливать душу перед кем бы то ни было, и, если её будущий муж окажется убеждённым трезвенником, она окончательно замкнётся в себе. А жизнь с унылой, подавленной Юкико вряд ли покажется мужу приятной. Одним словом, стоило Сатико хоть на минуту вообразить, что её сестра выйдет замуж за абсолютного трезвенника, как её охватывала тоска и жалость.

– Выпей немного, – шепнула Сатико сестре, показывая глазами на стоящий перед нею бокал с белым вином. Ей хотелось вывесит сестру из молчаливой задумчивости. Как бы поощряя Юкико, она несколько раз пригубила из своего бокала.

– Налейте ей ещё вина, пожалуйста, – негромко сказала Сатико официанту.

Юкико тоже отметила, что Сэгоси держится молодцом, хотя выпил немало. Желая выглядеть более оживлённой, она незаметно сделала несколько глотков, из своего бокала, но вино не вызывало ощущения приятной лёгкости, от него лишь кружилась голова, а ногам было по-прежнему холодно и неуютно в промокших под дождём таби.

Сэгоси сделал вид, будто не заметил, как Юкико отпила из своего бокала.

– Юкико-сан, вы любите белое вино? – спросил он. Юкико молча улыбнулась и потупилась.

– Да, одну или две рюмочки… – отозвалась за неё Сатико. – Кстати, Сэгоси-сан, я вижу, вы совершенно не пьянеете. Сколько же вы можете выпить?

– Гм, наверное, мерок семь или восемь.

– Скажите-ка, а не обнаруживаются ли у вас при этом какие-нибудь скрытые таланты? – спросил Игараси.

– Боюсь, никакими талантами я не наделён. Просто становлюсь более разговорчивым, чем обычно.

– А госпожа Юкико?

– Госпожа Юкико играет на пианино, – ответила Итани. – В семье Макиока всё любят западную музыку.

– Не только западную, – уточнила Сатико. – В детстве нас обучали игре на кото, [21]21
  «…нас обучали гире на кото…»– Кото – тринадцатиструнный музыкальный инструмент, в далёкой древности заимствованный из Китая и несколько изменённый в Японии. Звук извлекается при помощи изготовленных из рога плектров, надеваемых на пальцы. Кото издавна считалось «женским» инструментом, владение этим инструментом с давних пор являлось обязательным компонентом традиционного воспитания и образования девушек из «хороших семейств».


[Закрыть]и в последнее время я всё чаще подумываю, не взяться ли мне опять за этот инструмент. Недавно наша младшая сестра начала брать уроки танцев в стиле «Ямамура», [22]22
  «…уроки танцев в стиле „Ямамура“…»– Традиционные японские танцы различаются по манере исполнения в зависимости от определённой школы, где соответствующие приёмы передаются из поколения в поколение. Танцевальные приёмы, созданные в нач. XIX в. Югоро Ямамурой, сохранились как отдельная школа до наших дней.


[Закрыть]и мне довольно часто приходится слышать игру на кото.

– Вот как, Кой-сан обучается японским танцам?

– Да, при всей её кажущейся приверженности ко всему европейскому в ней начинают просыпаться склонности, обнаружившиеся ещё в детские годы. К тому же она вообще от природы способная. За что ни возьмётся – всё у неё получается. Впрочем, по-видимому, сказываются давние навыки.

– Я не разбираюсь в тонкостях этого дела, – заметил Игараси, – но танцы в стиле «Ямамура», по-моему, действительно прекрасны. Не годится слепо подражать всему, что модно в Токио. Мы должны заботиться о развитии нашего, осакского, искусства.

– Кстати, кстати, – подхватил Мураками, – господин директор… простите… Игараси-сан прекрасно поёт в стиле «Утадзава». [23]23
  «…поёт в стиле „Утадзава“…»– Специфическая манера пения, созданная артистом Ямато-но-дайдзё Утадзавой (1797–1860), унаследованная его преемниками и передающаяся от учителя к ученикам.


[Закрыть]Он долгие годы занимался этим искусством.

– Да, но тут есть одна загвоздка, – включился в разговор Тэйноскэ, – состоит она в том – разумеется, я не имею в виду таких мастеров, как господин Игараси, – что поначалу испытываешь неодолимое желание, чтобы кто-нибудь тебя послушал, и ноги сами несут тебя к гейшам, не так ли?

– Да, да, вы совершенно правы. Вся японская музыка, так сказать, не для домашнего потребления… Конечно, я – дело другое. Я приобщился к пению отнюдь не из честолюбивого желания покорять женские сердца. В отношении женщин я твёрд, как сталь. Правда, Мураками-кун?

– Конечно. Не случайно же вы директор железорудной компании.

Игараси засмеялся.

– Да, кстати, у меня есть один вопрос к дамам. Вы всё носите в сумочках пудреницы… Что в них? Обычная пудра?

– Да, обычная пудра, – ответила Итани. – А почему вы спрашиваете?

– Дело вот в чем. Примерно неделю назад еду я в поезде. Напротив меня сидит нарядно одетая дама. Она достаёт из сумочки пудреницу и пудрит нос – шлёп-шлёп. И сразу же я начинаю безудержно чихать. Неужели от пудры?

– Боюсь, что у вас попросту что-то случилось с носом, – засмеялась Итани. – Наверное, пудра тут вовсе ни при чем.

– Я так и подумал бы, случись это только раз. Но нечто подобное бывало со мной и прежде.

– Вы правы, – сказала Сатико. – Несколько раз я наблюдала такую же картину, когда сама пудрилась в вагоне. Причём, как я заметила, чем изысканнее запах у пудры, тем сильнее от неё чихают.

– Должно быть, так оно и есть. Сейчас я припоминаю, что те особы, из-за которых я чихал прежде, вообще не были похожи на замужних женщин.

– В любом случае они должны были извиниться перед вами.

– Подумать только, никогда прежде я ни о чем подобном не слышала, – сказала супруга Мураками. – Непременно выберу себе какую-нибудь пудру подороже.

– А мне, признаться, не до шуток. Что, если это войдёт в моду! Я бы, например, просто запретил дамам пудриться в поездах. Хорошо ещё, когда к тебе относятся с пониманием, как это только что продемонстрировала госпожа Макиока, а ведь та дама, видя, как я чихаю, даже бровью не повела. Возмутительно!

– Раз уж речь зашла о поездах, – сказала Сатико, – моя младшая сестра призналась, что всякий раз, когда она в поезде видит, как у какого-нибудь пассажира из лацкана пиджака, торчит конский волос, ей хочется его вытащить.

Замечание Сатико было встречено всеобщим смехом.

– Когда я была маленькая, – отозвалась Итани, – стоило мне заметить дырочку на стёганой одежде или ватном одеяле, как я начинала выдёргивать вату. Не могла удержаться, и всё.

– Похоже, этот странный инстинкт вообще присущ человеческой природе, – заметил Игараси. – Некоторых, когда они навеселе, так и подмывает позвонить в чужую дверь. Или же, например, стоишь на платформе и ждёшь поезда, И тут как назло замечаешь какую-нибудь кнопку, а над ней – табличка с надписью: «Трогать воспрещается». Не знаю, как кому, а мне до ужаса хочется на неё нажать. Приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться соблазну.

– Ох, сегодня я посмеялась от души, – с довольным видом вздохнула Итани. Как видно, желание поговорить не иссякло в ней даже после того, как подали фрукты. – Госпожа Макиока, – обратилась она к Сатико, – это, правда, не относится к только что затронутой теме, но я хочу спросить: не приходилось ли вам замечать, что нынешние молодые дамы – конечно, вы и сами ещё молоды, но я имею в виду тех, которым едва за двадцать и они только недавно вышли замуж, – так вот, современные молодые дамы сплошь да рядом такие разумные – и хозяйство, и воспитание детей поставлено у них на научную основу, Право же, глядя на них, чувствуешь, как стремительно меняются времена.

– Да, вы совершенно правы. Теперь в гимназиях учат совсем иначе, чем в наше время, рядом с такой молодой особой я ощущаю себя изрядно устаревшей.

– У меня, знаете ли, есть племянница. Ещё девочкой она приехала сюда из провинции, и меня просили присматривать за ней, пока она не окончит гимназию в Кобэ. Недавно она вышла замуж и живёт в местечке Короэн. Муж служит в какой-то фирме в Осаке и получает девяносто иен в месяц, вместе с наградными и теми тридцатью иенами, что присылают им родные на уплату за дом, у них выходит на круг около ста пятидесяти или ста шестидесяти иен. Однажды я поехала посмотреть, как они управляются с хозяйством. Оказывается, каждый месяц, когда муж приносит домой свои девяносто иен, они распределяют их по конвертам с соответствующими надписями: «Газ», «Электричество», «Одежда», «Мелкие расходы» и так далее – и таким образом планируют всё расходы наследующий месяц. Как вы сами понимаете, на эти деньги не особенно разгуляешься, и тем не менее племянница ухитрилась угостить меня превосходным ужином. Да и дом у них обставлен не так уж бедно, всё тщательно продумано. Правда, племянница моя – особа в высшей степени деловая. Как-то мы поехали с ней вместе в Осаку, и я дала ей кошелёк, чтобы она купила мне билет. И что же? Она купила целую книжку отрывных билетов, выдала мне один, а остальные оставила у себя. «Ну и ну, – подумала я про себя, – а я-то беспокоилась за неё, старалась её опекать!»

– По нынешним временам дети нередко оказываются куда смышлёнее родителей, – заметила Сатико. – Неподалёку от меня живёт молодая женщина. У неё есть ребёнок – годовалая девочка. Однажды я пошла к ней по какому-то делу, и она уговорила меня зайти. Если бы вы только видели, какой образцовый порядок у неё в доме, а ведь прислуги они не держат. Кстати, я заметила, что нынешние молодые женщины предпочитают даже дома одеваться по-европейски и обставляют жилище на европейский лад, или я ошибаюсь? Во всяком случае, эта моя знакомая всегда одевается по-европейски. Прямо в комнате у неё стояла коляска, в которую она ловко усадила ребёнка, чтобы он из неё не выпал. Стоило мне подойти к девочке, как она, извинившись, попросила меня последить за ней минутку и вышла. Вскоре она вернулась с чаем для меня, а потом принесла еду для дочки – тёплое молоко с размоченными в нём кусочками хлеба. «Пожалуйста, выпейте чаю», – сказала она и села, но тотчас же взглянула на часы и объявила, что сейчас по радио начнётся концерт Шопена. «Не угодно ли вам послушать?» Она включила приёмник и, слушая музыку, стала кормить ребёнка. Вот так, не теряя ни минуты впустую, она сумела одновременно сделать три дела: принять гостью, послушать хорошую музыку и накормить ребёнка. Я подумала, что она поступает весьма разумно.

– А как они нынче воспитывают детей!

– Вот-вот, мы как раз говорили об этом с моей молодой знакомой. Время от времени к ней приходит её матушка, чтобы повидаться с внучкой. Само по себе это, конечно, похвально. Но беда в том, что стоит моей знакомой отучить девочку от рук, как появляется бабушка и уже с рук её не спускает, так что после её визита всё приходится начинать сызнова.

– Не удивительно, что дети стали иными, чем прежде. Мне кажется, они теперь и не плачут. Если ребёнок научился ходить, мать не бросается поднимать его всякий раз, как он упадёт на прогулке. Она идёт себе дальше, как будто ничего не случилось, а малыш без звука встаёт на ножки и ковыляет вдогонку…

* * *

После ужина всё спустились в холл на первом этаже Итани сказала Сатико и Тэйноскэ, что, если Юкико не возражает, Сэгоси хотел бы побеседовать с нею наедине минут пятнадцать-двадцать. Юкико согласилась, и они с Сэгоси сели в кресла чуть поодаль от остальной компании, которая тем временем продолжала ни к чему не обязывающую беседу.

– О чем говорил с тобой господин Сэгоси? – полюбопытствовала Сатико, когда они ехали домой в такси.

– Так, о всякой всячине, – уклончиво ответила Юкико. – Ни о чем определённом речи не было.

– Значит, это было нечто вроде психологического теста?

Юкико не ответила. Дождь утих и едва моросил, совсем как в непогожую весеннюю пору. Только теперь выпитое вино стало оказывать на Юкико своё действие, и она почувствовала, как у неё пылают щёки. Машина мчалась уже по шоссе, и в глазах у Юкико рябило от бесчисленных огней фар, отражавшихся на мокрой мостовой.