Текст книги "Мелкий снег (Снежный пейзаж)"

Автор книги: Дзюнъитиро Танидзаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 50 страниц)

28

День, назначенный для смотрин, выдался прохладный и ненастный, что редко бывает после праздника Омидзутори. Ветра не было, но небо заволокли низкие свинцовые облака.

Проснувшись утром, Тэйноскэ первым делом спросил жену, как она себя чувствует. Этот же вопрос он повторил, едва переступив порог, когда вернулся со службы. Если Сатико чувствует себя не вполне здоровой, ещё не поздно предупредить госпожу Дзимба, что она останется дома. Нет, ответила Сатико, сегодня ей намного лучше. На самом же деле со вчерашнего дня, когда ей пришлось несколько раз бегать во флигель для телефонных переговоров, кровотечение у неё заметно усилилось.

Вымыв лицо и шею (всё это время Сатико было запрещено принимать ванну), она села к зеркалу. Никогда ещё она не видела себя такой бледной и осунувшейся – потеря крови не замедлила сказаться на её внешности.

Ну что ж, сегодня это даже кстати, подумала Сатико, вспомнив слова Итани о том, что, отправляясь с Юкико на смотрины, она должна выглядеть по возможности старше и неприметнее.

* * *

Как только Макиока показались в дверях гостиницы, г-жа Дзимба, ожидавшая их у входа, поспешила навстречу.

– Познакомьте же меня с вашим супругом, Сатико-сан, – сказала г-жа Дзимба и одновременно сделала знак рукой человеку, который скромно стоял чуть поодаль. Это был её муж Сэнтаро.

– Здравствуйте. Очень приятно, – произнёс Дзимба. – Жена в последнее время так много вам докучала…

– Ну что вы, напротив, это мы причинили вашей супруге множество хлопот. И она была так снисходительна к нашим просьбам…

– Послушайте, Сатико-сан, – сказала г-жа Дзимба, понизив голос, когда с церемонией знакомства было покончено. – Вон там сидит господин Номура. Сейчас я вам его представлю. Понимаете, может быть, вам покажется это странным, но мы почти не знакомы с ним, просто встречались раза два у господина Хамады. Поэтому я хочу, чтобы вы сами расспросили его обо всём, что вас интересует.

Дождавшись, когда его супруга договорила, Дзимба с поклоном пригласил всех следовать за ним.

Сатико с Тэйноскэ уже успели обратить внимание на сидевшего в кресле немолодого мужчину, чьё лицо показалось им знакомым. Торопливым движением притушив в пепельнице недокуренную сигарету, Номура поднялся им навстречу. Сложения он был плотного и даже, как ни странно, ладного, но при этом, как и опасалась Сатико, выглядел ещё более непривлекательным, чем на фотографии. Его редкие, с проседью волосы торчали какими-то неряшливыми пучками, лицо было сплошь иссечено морщинами. На вид ему можно было дать всё пятьдесят пять лет, хотя он был только двумя годами старше Тэйноскэ. А если учесть, что Юкико, напротив, выглядела много моложе своих лет, их с Номурой можно было бы принять за отца и дочь. Сатико испытывала неловкость перед сестрой уже за то, что вообще привела её сюда.

Когда стороны жениха и невесты были представлены друг другу, всё шестеро расположились вокруг столика, но беседа не клеилась, то и дело возникали неловкие паузы. Возможно, причиной тому была неприступность, с какой держался Номура, но и супруги Дзимба, казалось бы, обязанные прийти на помощь, тоже как-то странно робели перед ним и чувствовали себя весьма скованно. Очевидно, Дзимба попросту не мог вести себя иначе в присутствии двоюродного брата своего благодетеля, и всё же его раболепие казалось чрезмерным. Тэйноскэ и Сатико, обычно легко поддерживавшие любую беседу, сегодня большей частью молчали: Сатико чувствовала себя подавленно, и это её настроение передавалось Тэйноскэ.

– А в чем, позвольте спросить, главным образом заключаются ваши обязанности, господин Номура? – спросил наконец Тэйноскэ, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Последовал рассказ Номуры о том что его обязанности сводятся к руководству и надзору над технологией разведения форели в префектуре Хёго и что, как ему удалось установить, лучшая форель водится в Тацуно и Такино.

Тем временем г-жа Дзимба развернула бурную деятельность. Она отозвала Сатико в сторонку, посовещалась с нею о чем-то, затем подошла к Номуре, пошепталась с ним и после этого направилась к телефону. Вернувшись, она снова позвала Сатико для переговоров, после чего наконец водворилась на своё место.

Теперь уже Сатико подала знак Тэйноскэ, что хочет с ним посоветоваться.

– Что такое?

– Понимаешь, надо решить, в каком ресторане заказать ужин. Ты слыхал о китайском ресторане «Пекин»? Он находится где-то на взгорье.

– Нет, не слыхал.

– Господин Номура часто бывает там и хотел бы устроить ужин именно в этом ресторане. Я сказала госпоже Дзимба, что не возражаю против китайской кухни, но сегодня мне будет трудно сидеть на стуле, поэтому я предпочла бы ресторан, где можно сидеть по-японски. Она уверила меня, что, хотя это и китайский ресторан, там есть одна, а то и две японские залы, и тут же по телефону просила приготовить для нас одну из них. Как, ты не возражаешь?

– Мне всё равно, лишь бы тебе было удобно… Только постарайся не вскакивать каждую минуту.

– Но она всё время меня вызывает…

Сатико вышла в дамскую комнату и отсутствовала минут двадцать. Когда она наконец вернулась на своё место, лицо у неё было ещё бледнее, чем прежде.

– Сатико-сан, – снова окликнула её г-жа Дзимба, но Тэйноскэ не выдержал и сказал:

– С вашего позволения, я выслушаю вас вместо жены. – Тэйноскэ подошёл к г-же Дзимба. – Видите, ли, Сатико всё ещё неважно себя чувствует…

– Что вы говорите?.. Мне хотелось посоветоваться вот о чем. Я распорядилась, чтобы нам подали две машины. Быть может, мы сделаем так: в одну сядут господин Номура, госпожа Юкико и я, а в другой поедете вы с госпожой Сатико и мой муж?

– Это пожелание господина Номуры?

– Нет, отнюдь. Просто я подумала, что так будет лучше. Как вы на это посмотрите?

Тэйноскэ стоило немалых усилий скрыть вскипающее в нём раздражение. Зная о том, что присутствие на сегодняшних смотринах сопряжено для Сатико с немалыми физическими неудобствами и, возможно, даже чревато дальнейшими осложнениями, а кроме того, видя, что ей действительно нездоровится, ни г-жа Дзимба, ни её супруг не сочли возможным хоть как-то выразить ей своё участие. Возможно, они избегают упоминать о нездоровье Сатико из суеверия, и всё же как-нибудь косвенно проявить к ней сочувствие они, безусловно, могли бы.

Впрочем, быть может, он, Тэйноскэ, несправедлив к ним? В конце концов, разве не вправе они считать, что после всех проволочек со смотринами Сатико просто обязана принести такого рода жертву? Должно быть, они рассуждают так: смотрины нужны не им, а Юкико и ради сестры Сатико вполне может чуточку потерпеть и не думать, будто своим присутствием здесь оказывает им одолжение.

По-видимому, они руководствуются теми же соображениями, что Итани, – Сатико с мужем должны быть благодарны за проявленное ими желание помочь засидевшейся в невестах Юкико.

А может быть, дело вовсе не в этом, размышлял далее Тэйноскэ. Со слов Сатико он понял, что Дзимба занимает должность начальника отдела в той самой компании, которую возглавляет двоюродный брат Номуры – Дзёкити Хамада. Скорее всего, супруги Дзимба слишком озабочены тем, как угодить, чтобы думать о ком бы то ни было ещё. Тэйноскэ трудно было судить, сама ли г-жа Дзимба, движимая чувством долга по отношению к Хамаде, это придумала или на эту мысль навёл её Номура, но затея посадить Юкико в одну машину с Номурой показалась ему нелепой. У него даже возникло ощущение, что над ним попросту решили посмеяться.

– Так как вы считаете? Если, конечно, Юкико-сан не станет возражать…

– Видите ли, Юкико при её характере, конечно же, не станет возражать. Но мне кажется, если обстоятельства сложатся благоприятно, подобных возможностей будет ещё сколько угодно…

– А-а, понимаю. – Как видно, г-жа Дзимба наконец рассмотрела, выражение лица Тэйноскэ и криво усмехнулась, наморщив нос, отчего он стал похож на креветку.

– И потом, совместная поездка с господином Номурой вконец смутила бы Юкико. Одним словом, эффект был бы совершенно противоположен тому, на который хотелось бы рассчитывать…

– Да-да, я понимаю, Я предложила это так, на всякий случай…

Однако главный повод для раздражения ожидал Тэйноскэ впереди. Узнав, что ресторан «Пекин» стоит на возвышенности, у станции «Мотомати», он заранее спросил, сможет ли машина подъехать к самому входу, и его уверили, что сможет. Машина действительно подвезла их к самому входу, но, чтобы попасть в ресторан, нужно было преодолеть несколько крутых каменных ступеней. К тому же выяснилось, что приготовленная для них зала находится на втором этаже. Сатико, опираясь на руку Тэйноскэ, с большим трудом осилила лестничный марш. Они поднялись наверх заметно позже других. Увидев их, стоявший в коридоре Номура как ни в чем не бывало радостно воскликнул:

– Взгляните, господин Макиока, какой отсюда прекрасный вид на море!

– В самом деле. Лучшего места, для сегодняшней встречи, пожалуй, нельзя было и придумать, – с готовностью поддакнул стоявший рядом с ним Дзимба.

– Когда глядишь отсюда на порт, кажется, будто вдруг перенёсся в Нагасаки. В этом пейзаже есть нечто экзотическое, не правда ли?

– Как верно вы это подметили, господин Номура! В самом деле, очень похоже на Нагасаки, – с прежней живостью откликнулся Дзимба.

– Я частенько бываю в китайских ресторанчиках в Нанкинском квартале и никогда не подозревала, что в Кобэ есть такое прелестное заведение, – вступила в разговор г-жа Дзимба.

– Этот ресторан находится рядом с моей службой, мы здесь часто обедаем, – пояснил Номура. – И, доложу вам, кормят здесь совсем неплохо.

– Ах, вот как? Кстати, об экзотике, не кажется ли вам, что этот ресторан построен очень оригинально? – спросила г-жа Дзимба. – Такое строение можно было бы, наверное, увидеть в каком-нибудь китайском портовом городе. Обычно ресторанчики, которые держат китайцы, такие невзрачные на вид, а здесь всё особенное – взгляните на перила, на резьбу, на эти вазы.

– Там, в порту, стоит какой-то военный корабль, – заметила Сатико, скрепя силы стараясь быть любезной. – Интересно, чей на нём флаг?

Госпожа Дзимба на несколько минут отлучилась для переговоров с метрдотелем. Вернувшись, она сразу же направилась к Сатико. Лицо её выражало смущение.

– Сатико-сан, милая, мне очень жаль, но японские залы у них сейчас заняты, и нас просят пройти в китайский кабинет… Когда я звонила сюда, меня заверили, что непременно приготовят для нас японскую залу. Но, видите ли, здесь служат одни китайцы и, сколько им ни повторяй, до них ничего не доходит.

Тэйноскэ с самого начала заподозрил неладное, когда, поднявшись на второй этаж, увидел готовый к приёму гостей китайский кабинет. Разумеется, винить г-жу Дзимба за то, что подошедший к телефону служитель плохо понимает по-японски, было бы несправедливо, и всё же Тэйноскэ казалось, что она попросту не потрудилась сделать так, чтобы её поняли. Если бы г-жа Дзимба хоть чуточку сочувствовала Сатико, этого недоразумения не произошло бы. Между тем ни Дзимба, ни Номура не сочли нужным хотя бы выразить сожаление, что так получилось, и как ни в чем не бывало продолжали восхищаться видом на порт.

– Ну как, вы согласны потерпеть, Сатико-сан? – спросила г-жа Дзимба таким тоном, каким ребёнок выпрашивает понравившуюся игрушку, и обеими руками сжала ладонь Сатико, как бы опасаясь, что та не согласится.

– О, да здесь прелестно! – воскликнула Сатико, войдя в китайский кабинет. Раздражение Тэйноскэ беспокоило её сейчас куда больше, чем собственное недомогание. – Послушай, – сказала она мужу, – почему бы нам не приехать сюда как-нибудь с Эцуко и Кой-сан?

– Да, девочке будет интересно посмотреть на корабли в порту, – уныло произнёс он.

Наконец всё уселись за круглый стол. Место Сатико оказалось напротив Номуры. Подали закуски, сакэ и китайское вино шаосин. Застольную беседу начал Дзимба, заговоривший об аншлюсе, по поводу которого было много шума в газетах. Затем речь зашла об отставке Шушнига и вступлении Гитлера в Вену. [56]56
  «…заговоривший об аншлюсе… об отставке Шушнига и вступлении Гитлера в Вену…»– 11 марта 1938 г. гитлеровские войска вторглись в Австрию; 13 марта «австрийское правительство» гитлеровских ставленников объявило о присоединении Австрии к Германии. Это и был так называемый аншлюс (нём. «присоединение»). Шушниг Курт (род. в 1897 г.) – австрийский государственный деятель, своей соглашательской политикой способствовавший захвату Австрии гитлеровской Германией. Тем не менее, после аншлюса по требованию Гитлера подал в отставку и был заключён в концлагерь, откуда освобождён только после разгрома немецкого фашизма в 1945 г. Захват Австрии, так же как и последовавшее вскоре отторжение Судетской области, а затем и полная оккупация Чехословакии, явились следствием политики «умиротворения агрессора», которую последовательно проводили Англия, Франция и стоявшие за их спиной США, стремившиеся подтолкнуть немецкий фашизм к войне против СССР.


[Закрыть]Разговор происходил преимущественно в форме диалога между Дзимбой и Номурой, Тэйноскэ почти всё время молчал, лишь изредка вставляя какое-нибудь короткое замечание. Сатико, сколько могла, старалась не показывать вида, но за сегодняшний вечер самочувствие её заметно ухудшилось, а сидение на жёстком стуле, как она и предвидела, причиняло ей дополнительные неудобства. Всё это вместе с опасением, что она может испортить вечер, невольно сказывалось на её настроении. Тэйноскэ приходил во всё более сильное раздражение, но, видя, как напряжена Сатико, понимал, что ради неё должен взять себя в руки и попытаться хотя бы при помощи вина выглядеть более оживлённым.

Наполнив чарки мужчин, г-жа Дзимба повернулась к Сатико: [57]57
  «…наполнив чарки мужчин, г-жа Дзимба повернулась…»– По правилам японского этикета, сакэ всегда наливает в чарки женщина, жена – мужу, хозяйка дома – гостям, гейши или официантки – в ресторане.


[Закрыть]

– Как насчёт сакэ, Сатико-сан?

– Нет, спасибо. Юкико, может быть, ты выпьешь немного?

– Можно, я налью вам, Юкико-сан? – спросила г-жа Дзимба.

– Благодарю вас, я лучше попробую вот это. – Юкико пригубила чарку с шаосином, на дне которой виднелись кусочки нерастаявшего сахара.

Юкико было не по себе не только из-за подавленного настроения сестры и зятя, но и от упорных, пристальных взглядов Номуры. Она так низко склонилась над столом, что её хрупкие плечи совсем поникли, как у бумажной куколки.

Номура же с каждой выпитой чаркой становился всё более словоохотливым по-видимому, лицезрение будущей невесты тоже действовало на него возбуждающе. Весьма гордясь своим родством с Хамадой, он не преминул несколько раз в разговоре упомянуть это имя. Дзимба тоже цеплялся за любую возможность потолковать о «господине президенте», особенно упирая на то, какое деятельное участие тот принимает в судьбе своего двоюродного брата.

Тэйноскэ с немалым удивлением отметил про себя, что Номура знает всю подноготную об их семье – о самой Юкико, о её сёстрах, об их покойном отце, о Цуруко с мужем, о скандальной истории с Таэко, наконец. Тэйноскэ выразил готовность ответить на всё интересующие Номуру вопросы, и дотошность, с которой тот принялся его расспрашивать, не оставляла сомнений в том, что он навёл справки о Юкико везде, где только мог. Вероятно, тут не обошлось без содействия Хамады, во всяком случае, Номура намекнул, что его человек побывал в салоне Итани, у доктора Кусиды, у мадам Цукамото и даже наведался к учительнице музыки, у которой Юкико некогда брала уроки. Номура знал, по какой причине расстроилось сватовство с Сэгоси и зачем Юкико обращалась в клинику при Осакском университете.

Всё эти сведения могли исходить только от Итани. И верно, как-то Итани рассказала Сатико, что к ней приходил некий господин, интересовавшийся Юкико, и она ответила на всё его вопросы в тех пределах, в каких сочла это уместным. Вспомнив об этом, Сатико сразу же подумала о пятне над глазом у Юкико. Сегодня она была совершенно спокойна на этот счёт – после приезда сестры из Токио пятно не появлялось. Сатико была почти уверена, что в разговоре с приходившим к ней господином Итани о пятне умолчала, и всё же при одной мысли о том, что Номура посвящён в эту тайну, ей стало не по себе.

Номура произвёл на Тэйноскэ впечатление человека очень нервного. Глядя на него, было нетрудно поверить, что за ним водится странная привычка разговаривать с самим собой. Номура же, судя по всему, ни на секунду не сомневался: его предложение будет принято. Скорее всего, именно поэтому он и не стеснялся в своих вопросах углубляться в щекотливые подробности. Теперь он выглядел таким оживлённым и благодушным, что оставалось лишь удивляться, куда делась та холодная неприступность, которая поразила Тэйноскэ и Сатико при первом знакомстве в гостинице «Тор».

Тэйноскэ и его спутницы с нетерпением ждали окончания ужина и мечтали как можно скорее вернуться домой. Однако напоследок возникло ещё одно непредвиденное осложнение. Супруги Дзимба, которые жили в Осаке, собирались доехать вместе с Макиока до Асии, а там пересесть на электричку. Но на стоянке у ресторана оказался только один лимузин. Дзимба предложили Номуре ехать вместе с ними – он жил в Аодани, и, следовательно, им всём было, в общем-то, по пути.

Перспектива заезжать в Аодани огорчила Тэйноскэ: чтобы добраться туда, нужно было сделать довольно большой крюк, к тому же дороги в этой части города были плохие, с обилием крутых подъёмов и спусков. Всякий раз, когда машина подпрыгивала на очередной колдобине, или резко поворачивала, он с тревогой думал о жене, но, зажатый на переднем сиденье между Дзимбой и Номурой, не мог оглянуться назад.

Когда подъезжали к Аодани, Номура неожиданно изрёк: «Приглашу всех ко мне на чашечку кофе». Макиока попытались было отказаться, однако Номура не пожелал слушать никаких возражений. Особо похвалиться своим домом он, конечно, не может, но зато у него из гостиной открывается великолепный вид на море, получше, чем из ресторана «Пекин». Нет, они должны непременно зайти. Заодно они посмотрят, как он живёт.

Супруги Дзимба и тут поспешили его поддержать: грешно не воспользоваться столь любезным приглашением, тем более что они никому не помешают – в доме господина Номуры никого нет, кроме двух служанок – старушки и совсем молоденькой девушки. Кроме того, им должно быть интересно увидеть, как живёт господин Номура.

После всех этих уговоров отказываться было уже неловко. К тому же Тэйноскэ не знал, как отнеслась бы к этому Юкико. Да и обижать супругов Дзимба тоже не хотелось, ведь, возможно, к их любезности ещё придётся прибегнуть в будущем… К разряду людей деликатных их, конечно, не отнесёшь, но они, без сомнения, стараются оказать им услугу… Одним словом, Тэйноскэ уже склонялся к тому, чтобы принять приглашение Номуры, когда Сатико сказала:

– Ну что ж, быть может, мы и в самом деле рискнём побеспокоить господина Номуру.

Чтобы попасть в дом Номуры, требовалось, однако, пройти метров пятьдесят по довольно крутой, узкой и неровной тропинке. Номура радовался, как ребёнок, и, казалось, готов был прыгать от восторга. Он сразу же призвал прислугу и распорядился раздвинуть ставни в гостиной, откуда открывался вид на море, а пока что пригласил гостей в свой кабинет, после чего провёл их по всем комнатам, включая и кухню. Это был и в самом деле довольно скромный одноэтажный наёмный домик всего в шесть комнат. В одной из комнат Номура подвёл их к домашней божнице, на которой стояли фотографии его покойной жены и детей. Когда всё наконец перешли в гостиную, Дзимба не замедлил польстить хозяину:

– О, какой великолепный вид! В самом деле, море и порт видны отсюда лучше, чем из ресторана «Пекин».

Тэйноскэ же и его спутницы, напротив, чувствовали себя в этой гостиной весьма неуютно: дом Номуры примостился у самого края высокой скалы, и стоило выйти на веранду, как возникало ощущение, что вот-вот свалишься вниз.

Наскоро выпив кофе, госта уселись в ожидавшую их машину.

– Да, господин Номура был сегодня в ударе, – сказал Дзимба, как только машина тронулась.

– Это верно, я ещё ни разу не видела его столь оживлённым, – согласилась г-жа Дзимба. – А всё потому, что рядом была прелестная молодая особа… Ну вот, Сатико-сан, по-моему, намерения господина Номуры ясны без всяких слов. Теперь дело только за вами. Он, конечно, не богат, и это большой недостаток, но с таким родственником, как господин Хамада, ему вряд ли придётся бедствовать. Быть может, следует специально поговорить об этом с господином Хамадой?

– Спасибо, вы очень любезны, – несколько принуждённо ответил Тэйноскэ. – Но прежде нам нужно всё хорошенько обсудить с родственниками в «главном доме»…

Выходя из машины, Тэйноскэ подумал, однако, что его слова могли прозвучать излишне резко, и, желая сгладить неловкость, трижды поблагодарил супругов Дзимба за приятно проведённый вечер.

29

Спустя два дня, утром семнадцатого числа, г-жа Дзимба снова появилась в Асии. Она весьма смутилась, узнав, что после смотрин Сатико снова слегла, и на сей раз просидела у её постели не более получаса.

Собственно говоря, призналась г-жа Дзимба, она приехала сюда по просьбе господина Номуры, чтобы, так сказать, замолвить за него словечко. Побывав у него дома, Сатико, по-видимому, получила представление о том, как он живёт. Пока он один, это скромное жилище его вполне устраивает, но после свадьбы он намерен сразу же нанять другой дом, более достойный этого названия. Ради жены он готов сделать всё, что только в его силах, особенно если ему посчастливится получить в жены Юкико-сан. Хотя господин Номура и не богат, он обещает позаботиться о том, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Кроме того, продолжала г-жа Дзимба, у неё состоялся разговор с господином Хамадой, который, зная, как горячо заинтересован двоюродный брат в этом браке, просил её всеми силами поспособствовать тому, чтобы предложение было принято. Он понимает, что отсутствие у господина Номуры какой-либо недвижимости может выглядеть в глазах невесты серьёзным препятствием, и обещает что-нибудь придумать. Одним словом, денежные дела господина Номуры он берёт на себя. Разумеется, с ходу ему было трудно сказать, какие именно шаги он намерен предпринять, но он совершено ясно дал понять, что, пока он жив, господину Номуре не придётся испытывать денежных затруднений. А раз это говорит такой солидный человек, как господин Хамада, его слову можно верить…

Что же до господина Номуры, заметила далее г-жа Дзимба, то, несмотря на свой несколько мрачный вид, он обладает по-настоящему добрым, отзывчивым сердцем. Он был на редкость заботливым мужем – так утверждают люди, знающие его ещё со времён первого брака. Когда его супруга заболела, он так трогательно ухаживал за нею, что даже посторонние не могли глядеть на это без слёз. В комнате у него до сих пор стоит её фотографический портрет. Впрочем, Сатико и сама видела. Конечно, если задаться целью выискивать недостатки, то их найдётся сколько угодно, продолжала г-жа Дзимба, но она придерживается того мнения, что для женщины самое главное, чтобы муж любил её и заботился о ней. Одним словом, она просит Сатико и её близких хорошенько обдумать это предложение и по возможности скорее дать ответ.

Чтобы подготовить почву для отступления и не ставить под удар Юкико, Сатико ответила г-же Дзимба, что, какова бы ни была воля сестры, решающее слово в этом вопросе принадлежит не им с мужем, а «главному дому». Они с Тэйноскэ всего лишь, так сказать, посредники, наведением же справок о господине Номуре занимаются старшая сестра с зятем.

* * *

Перемен к лучшему в состоянии Сатико всё не наступало, врачи предписали ей полный покой, и поэтому она была лишена возможности сразу поговорить с Юкико. Лишь на пятый день после смотрин Сатико наконец удалось залучить сестру к себе в комнату.

– Ну как тебе господин Номура, Юкико?

В ответ та лишь неопределённо пожала плечами. Тогда Сатико в общих чертах пересказала ей разговор с г-жой Дзимба.

– В её словах есть резон. Но… ты выглядишь так молодо, что рядом с тобой он кажется дряхлым стариком. Как ты сама считаешь?

Сатико внимательно следила за выражением лица сестры.

– Мне кажется, этот человек не будет ни в чем мне перечить. Я смогу жить так, как мне захочется.

Ничего более определённого Юкико не сказала. Сатико, однако, хорошо понимала смысл её фразы «и смогу жить так, как мне захочется»: Юкико наверняка имела в виду возможность беспрепятственно приезжать в Асию, как только ей вздумается. С другим мужем это было бы не так-то просто, но Юкико, как видно, полагала, что, выйдя замуж за этого старика, вправе рассчитывать хотя бы на такое утешение.

Любому мало-мальски уважающему себя мужчине сама эта мысль показалась бы оскорбительной, подумала про себя Сатико, но этот старичок, судя по всему, даже узнав об истинных мотивах Юкико, всё равно умолял бы её выйти за него замуж. Впрочем, выйдя замуж, Юкико, возможно, поймёт, что всё гораздо сложнее, чем ей сейчас кажется. Не исключено, что глубокая, искренняя привязанность престарелого мужа вызовет в ней ответное чувство и она забудет Асию, тем более если у неё появится ребёнок. Вообще говоря, ей, Сатико, следовало бы быть благодарной этому человеку, который столь горячо желает брака с её засидевшейся в невестах сестрой. Он вовсе не заслуживает той огульной неприязни, которую Сатико к нему питает.

– Что ж, возможно, ты и права, – сказала Сатико, но, как ни пыталась она добиться от сестры более ясного ответа, та лишь отшутилась:

– Не расспрашивай меня больше ни о чем, а то я расплачусь…

На следующий день, лёжа в постели, Сатико набросала коротенькое письмо в Токио, в котором сообщала только о том, что смотрины состоялись. Ответа от Цуруко, однако, не последовало.

С наступлением недели Хиган Сатико начала понемногу вставать. Однажды утром, обрадовавшись по-весеннему ясному небу, она вышла из своей комнаты на веранду, чтобы погреться на солнышке, и увидела направлявшуюся в сад Юкико. Она собралась было окликнуть сестру, но потом подумала, что та, должно быть, хочет побыть одна, пока Эцуко в школе.

Юкико обошла цветочную клумбу, осмотрела ветки готовящейся зацвести сирени около пруда, взяла на руки подбежавшую к ней кошку Судзу и опустилась на корточки возле подстриженного в виде шара куста гардении. Сатико со второго этажа наблюдала, как она трётся щекой о мягкую мордочку кошки. Даже не видя лица сестры, Сатико могла без труда угадать её мысли. Юкико наверняка думает о том, что совсем скоро ей предстоит возвращаться в Токио, и ей грустно расставаться с этим весенним садом. Должно быть, в душе она молит судьбу позволить ей побыть здесь ещё немного и увидеть сирень в полном цвету. До сих пор никаких распоряжений из «главного дома» они не получили, но всем было ясно, что Юкико с тревогой ждёт их со дня на день и радуется каждому лишнему дню, который может провести в Асии.

Как ни странно, тихая и замкнутая Юкико отнюдь не была домоседкой. Будь Сатико здорова, она постаралась бы каждый день вывозить Юкико в город – они ходили бы в кино, пили бы чай в кафе. Юкико, казалось, была не в силах дождаться выздоровления сестры. В погожие дни она просто-напросто не могла усидеть на месте и успокаивалась лишь тогда, когда ей удавалось уговорить Таэко прогуляться вместе по Кобэ. Условившись с нею по телефону о встрече, Юкико, сияя от радости, спешила выпорхнуть из дома. Мысли о сватовстве, казалось, ничуть её не занимали.

Таэко, которой то и дело приходилось развлекать сестру, не раз жаловалась Сатико: сейчас у неё много работы и она не может позволить себе тратить столько времени на прогулки, тем более что Юкико выбирает для них послеобеденные часы, когда она и без того разрывается на части.

Однажды, вернувшись домой, Таэко сказала:

– Вчера вышла довольно забавная история. – И Сатико узнала следующее.

Накануне вечером, прогуливаясь с Юкико в районе Мотомати, они зашли в кондитерскую купить пирожных. Вдруг Юкико ни с того ни с сего пришла в смятение:

– Что мне делать, Кой-сан? Он здесь!

– Кто? – спросила Таэко.

Юкико, вне себя от волнения, продолжала повторять:

– Он здесь, он здесь…

Тут из-за столика в зале поднялся какой-то незнакомый Таэко пожилой господин и решительной походкой направился к Юкико. Учтиво поздоровавшись, он сказал:

– Если вы не очень торопитесь, быть может, я могу предложить вам выпить со мной чаю? Это займёт у вас не более пятнадцати минут.

Юкико залилась краской и в полном замешательстве пробормотала что-то невнятное.

– Право же, прошу вас, – повторил тот. Наконец, как видно отчаявшись получить какой-либо ответ, он столь же учтиво извинился и вернулся к своему столику.

– Скорее, Кой-сан, скорее! – прошептала Юкико и, едва дождавшись, когда упакуют пирожные, выскочила на улицу.

– Кто этот человек? – спросила у неё Таэко.

– Это он, тот самый, с кем я недавно встречалась.

Тут только до Таэко дошло, что это был Номура.

– Странная всё-таки Юкико. Могла бы придумать какой-нибудь невинный предлог, а она знай себе стоит и бормочет какую-то невнятицу.

– Да, в таких случаях она совершенно теряется, словно семнадцатилетняя барышня.

Воспользовавшись случаем, Сатико спросила сестру, не было ли у них с Юкико какого-нибудь разговора о Номуре.

Как выяснилось, такой разговор был и Юкико сказала, что, хотя в вопросе о своём замужестве она всецело полагается на решение старших сестёр, о браке с Номурой не может быть и речи. Больше того, она выразила пожелание, чтобы Таэко от её имени попросила Сатико отказать Номуре. Таэко эти слова ничуть не удивили: увидев Номуру, она поняла, что перспектива стать женой этого старикана не способна прельстить Юкико.

Однако, как оказалось, Юкико смущает не столько внешность Номуры, сколько то, что, пригласив её к себе домой после смотрин, он счёл возможным продемонстрировать ей фотографии первой жены и детей. Конечно, она понимает, что для Номуры это второй брак, сказала Юкико, но разве так уж трудно догадаться, что ей неприятно смотреть на эти фотографии? Она способна понять чувства вдовца, который чтит память своих умерших близких, но, пригласив в дом будущую невесту, он мог бы незаметно убрать эти фотографии или, уж если на то пошло, вовсе не подводить её к божнице, где они выставлены. Одного этого довольно, чтобы сделать вывод: Номура – человек чёрствый, а такого Юкико никогда не сможет полюбить.

Спустя несколько дней после этого разговора окончательно выздоровевшая Сатико оделась и приготовилась выйти из дома.

– Я еду к госпоже Дзимба, чтобы сообщить ей о нашем отказе, – сказала она Юкико.

– Вот как?

– Кой-сан мне всё рассказала.

Как Сатико и намеревалась поступить с самого начала, в разговоре с г-жой Дзимба она преподнесла дело таким образом, будто отказ исходит от «главного дома». Вернувшись долгой, она коротко сообщила Юкико, что всё улажено, и та не стала ни о чем её расспрашивать.

Спустя некоторое время от г-жи Дзимба принесли записку, в которой она просила Сатико взять на себя половину расходов за ужин счёт из ресторана «Пекин» прилагался. Сатико в тот же день отправила ей чек, и на этом эпопея со сватовством закончилась.

Писем из «главного дома» по-прежнему не было. Между тем Юкико жила в Асии почти месяц, и Сатико стала исподволь заговаривать с нею о возвращении в Токио: если она задержится здесь слишком долго, в «главном доме» могут быть недовольны.

Приближалось третье апреля – праздник кукол. В этот день Эцуко всегда приглашала к себе одноклассниц, а Юкико готовила для них угощение, Не желая нарушать эту традицию, Юкико сказала, что уедет сразу после праздника. Когда же праздник прошёл, она словно невзначай заметила, что со дня на день зацветёт сакура у храма Гион.

– Юкико, сестричка, ты не должна уезжать, – без конца твердила Эцуко. – Полюбуешься вместе с нами сакурой, тогда поедешь. Хорошо?