Текст книги "Мелкий снег (Снежный пейзаж)"

Автор книги: Дзюнъитиро Танидзаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 50 страниц)

32

Юкико самого начала возражала против того, чтобы Таэко ехала в Токио одна. Почему Сатико не может отправиться вместе с ней? Эцуко уже почти выздоровела, за домом есть кому присмотреть, так что Сатико может ехать со спокойной душой, тем более что с возвращением их никто не торопит.

Таэко не выказала особой радости, узнав о намерении сестры сопровождать её в Токио. Сатико поспешила объяснить, что едет только потому, что в противном случае у «главного дома» может возникнуть недоумение. Она не собирается ни во что вмешиваться. Кой-сан вольна поступать так, как сочтёт нужным. Возможно, Цуруко и Тацуо захотят, чтобы Сатико присутствовала при их разговоре, но она попытается уклониться. Если же это ей не удастся, её позиция всё равно останется сугубо нейтральной. Во всяком случае, она не сделает ничего такого, что могло бы повредить Кой-сан.

В письме, отправленном Цуруко, Сатико тоже дала понять, что не хотела бы вмешиваться в переговоры, ради которых Кой-сан едет в Токио, и просила не привлекать её к участию в них.

* * *

Приехав в Токио, Сатико остановилась в гостинице, Таэко же, во избежание кривотолков, намеревалась воспользоваться гостеприимством сестры и зятя – по крайней мере до тех пор, пока не обсудит с ними наболевший вопрос.

Из гостиницы Сатико сразу же позвонила сестре: Таэко хочет не откладывая ехать в Сибую, но не знает дороги, а она, Сатико, слишком устала, чтобы её проводить. Не мог бы Тэруо-тян приехать за ней в «Хамаю»? Цуруко сказала, что приедет сама. Если Сатико и Кой-сан ещё не ужинали, они могли бы пойти куда-нибудь втроём. Быть может, они встретятся на Гиндзе? Присутствовавшая при этом Таэко высказала пожелание, поужинать либо в «Лохмейере», либо в «Нью-Гранд», о которых она слышала от Сатико. В результате сёстры договорились встретиться в «Лохмейере», но, как выяснилось, Цуруко ещё ни разу там не была, и Сатико пришлось объяснять столичной жительнице, как туда добраться.

Приняв ванну, Сатико с сестрой отправилась на Гиндзу. Цуруко уже ждала их за столиком. До сих пор по счетам всегда платила Сатико, меньше других сестёр стеснённая в средствах, сегодня же Цуруко намеревалась взять расходы на себя. Она была ласкова и предупредительна как никогда, особенно с Таэко. Как хорошо, что Кой-сан выбралась в Токио, то и дело повторяла Цуруко и с оттенком некоторого смущения добавляла: право же, они с Тацуо давно уже собирались её пригласить, но в доме такая теснота, что ей просто негде было бы расположиться…

После ужина сёстры прошлись по Гиндзе до Симбаси. Там Цуруко с Таэко сели в метро, а Сатико пошла к себе в гостиницу.

Сатико решила для себя, что первое время, пока идут переговоры, ей не следует показываться в Сибуе. Чтобы не скучать без дела, она навестит свою подругу по гимназии, которая, выйдя замуж, переехала в Токио и жила в районе Аояма.

Утром на следующий день, когда Сатико просматривала газету, её позвали к телефону. Звонила Таэко: она хотела бы прямо сейчас приехать в «Хамаю». Что-нибудь случилось? Нет, просто ей скучно. Говорила ли она уже относительно денег? Да, сегодня утром у неё был разговор с Цуруко, но та дала ей понять, что без Тацуо решить ничего не может, а он всю эту неделю будет очень занят. Так что, по существу, разговор пришлось отложить до будущей недели. А пока ей хочется повидаться с Сатико. Сатико объяснила, что собирается в гости в Аояму, к своей давнишней приятельнице, и вернётся только вечером, часов в пять или в шесть.

Сатико засиделась у подруги дольше, чем предполагала, – её уговорили остаться на ужин, – и вернулась в гостиницу только в начале восьмого. Вскоре появилась и Таэко. Сегодня, сказала она, Тэруо повёз её смотреть храм Мэйдзи, [84]84
  Храм Мэйдзи– синтоистский храм в Токио, построенный в 1920 г. и посвящённый императору Мэйдзи (1852–1912) и его супруге.


[Закрыть]а оттуда они вместе приехали в гостиницу. Сатико ещё не было, а они очень проголодались. Хозяйка спросила, не подать ли им ужин, но Таэко вчера очень понравилось немецкое пиво, и она повела его в «Лохмейер». Они только что расстались у метро.

Судя по всему, возвращаться в Сибую Таэко сегодня не собиралась. Из её рассказа Сатико поняла, что сестра с зятем приняли её очень радушно. Уходя утром на службу, Тацуо сказал, что раз уж она выбралась в Токио, пусть погостит у них подольше. Роскошных апартаментов они предоставить ей не могут, но комната Юкико в полном её распоряжении. К сожалению, сейчас, он очень занят по службе и не может уделить ей достаточно времени, но через неделю надеется освободиться и будет полностью к её услугам. Впрочем, среди дня он и теперь может выкроить часок и повести её куда-нибудь пообедать. Сегодня он постарается взять для неё с сёстрами билеты в Кабуки.

Одним словом, сказала Таэко, Тацуо так старается ей угодить, что ей даже чуточку неловко. Она не помнит, чтобы когда-либо прежде с ней обходились так ласково. Сегодня, после того как Тацуо и мальчики ушли, Таэко улучила момент, чтобы рассказать Цуруко о цели своего приезда. Цуруко выслушала её внимательно и вполне дружелюбно, но сказала, что ей необходимо посоветоваться с Тацуо. В ближайшее время она вряд ли сможет это сделать: Тацуо приходит домой очень поздно – так что разговор придётся отложить до будущей недели. А пока что Таэко должна хорошенько отдохнуть и развлечься. Тэруо с удовольствием покажет ей город. А потом она может съездить к Сатико, которая, наверное, скучает одна в гостинице. «Трудно сказать, чем кончатся эти переговоры, – сказала в заключение Таэко. Поживём увидим».

Вчера, когда они проезжали в поезде Нумадзу, гора Фудзи была сплошь окутана облаками. «Это дурное предзнаменование!» – пошутила Таэко. Судя по всему, она и теперь не была уверена в успехе своей миссии и отнюдь не обольщалась теплотой, которой окружали её в «главном доме». «Видно, неспроста они меня так обхаживают, – сказала она Сатико. – Хотят подсластить пилюлю. Но им будет не так-то просто от меня отделаться». Тем не менее для Сатико было совершенно очевидно, что Таэко приятна сердечность, с какой её приняли в Токио.

* * *

Прошлой ночью Сатико почти не спала: ей было так тоскливо одной в гостиничной комнате! Неужели ей предстоит провести здесь целую неделю – с ужасом думала она. Но сегодня с ней была сестра. Они будут спать вместе, как много-много лет назад.

Сатико невольно вспомнилось детство, когда младшие сёстры спали рядышком, в одной комнате. У Цуруко была своя комната, они же – Сатико, Юкико и Таэко – занимали комнатушку наверху, такую маленькую и тесную, что им нередко приходилось стелить две постели на троих. Как правило, Юкико укладывалась в серединке, а Сатико и Таэко по краям. Не было случая, чтобы Юкико разметалась во сне – даже в самые душные ночи её спальное кимоно было подобающим образом запахнуто и сохраняло безупречно опрятный вид. Сатико словно наяву видела хрупкую, почти невесомую фигурку, благочинно вытянувшуюся рядом…

* * *

Утром, проснувшись, сёстры лежали в постели и, совсем как в детстве, разговаривали о всякой всячине.

– Что ты собираешься сегодня делать, Кой-сан?

– Не знаю.

– Ты хочешь что-нибудь посмотреть? – Всё вокруг только и говорят: «Токио, Токио», – а меня здесь никуда особенно не тянет.

– Да, нам с тобой милее Осака и Киото, верно? Кстати, как вы сходили вчера в «Лохмейер»?

– Мы ели шницели по-венски.

– Наверное, Тэруо-тян был доволен.

– Ты знаешь, Тэруо-тян встретил там своего товарища по гимназии. Он сидел в противоположном углу с родителями.

– И что же?

– Тэруо-тян покраснел, как рак. Я спросила, в чем дело. А он говорит: они ни за что не поверят, что вы – моя тётя.

– Возможно, он прав.

– Официант тоже всё время косился на нас. А когда я стала, заказывать для себя пиво, он прямо рот разинул. Должно быть, принял меня за гимназистку…

– Не удивительно. В европейском платье ты кажешься одного возраста с Тэруо.

В полдень позвонила Цуруко и сообщила, что у неё есть билеты в Кабуки на завтра. Стало быть, сегодня весь день Сатико и Таэко были предоставлены самим себе. После обеда они вышли на Гиндзу, выпили чаю в кондитерской, а потом сели в такси и проехали по городу мимо храма Ясукуни, квартала правительственных зданий, театра «Нититэки [85]85
  Театр «Нитигэки»– театр современной драмы в Токио.


[Закрыть]». Когда машина поравнялась с кинотеатром в Хибии, Таэко, глядя из окна на толпу прохожих, сказала:

– Обрати внимание на эту ткань с узором в виде раскиданных стрел. Должно быть, это последний крик токийской моды. Сегодня я видела уже семь таких кимоно.

– Ты что же, считала?

– …Нет, ты только посмотри! Ещё одно и ещё… Таэко помолчала и потом вдруг без всякой видимой связи с предыдущим спросила:

– Ты замечала, что гимназисты ходят засунув руки в карманы? Скверная привычка! Мне рассказывали, что в какой-то осакской гимназии ученикам запрещено носить брюки с карманами. По-моему, это очень правильно.

Сатико всегда поражалась трезвости и категоричности суждений Таэко. «Что ж, в её возрасте, пожалуй, уже можно себе это позволить», – подумала она и кивнула в знак согласия.

33

Антракт близился к концу. Сёстры уже сидели в зрительном зале и ждали, когда поднимется занавес: в последнем отделении давали пьесу «Матабэй-заика [86]86
  Матабэй-заика– главный герой пьесы выдающегося драматурга Тикамацу Моидзаэмона «Поминальная песнь по гетере» («Кэйсэй ханконко», 1708 г.).


[Закрыть]». Из громкоговорителя беспрестанно доносилось: «Господин такой-то, проживающий в районе Хондзё! Госпожа такая-то, проживающая в районе Аояма! Вас просят срочно подойти к администратору…» В числе названных был и некий господин из Нисиномии, и господин имярек из Симоносэки, и даже какая-то госпожа, приехавшая с Филиппин. «Кого только не встретишь в Кабуки! Сюда приезжают люди со всех концов Японии и даже гости из далёких стран», – восторженно переговаривались между собой сёстры.

– Постойте! – вдруг воскликнула Таэко, прислушиваясь к голосу в громкоговорителе: «…Госпожа Макиока! Повторяю: госпожа Макиока, проживающая в Асии, префектура Хёго…»

– Кой-сан, сходи, пожалуйста, выясни, в чем дело, – попросила Сатико.

Через несколько минут Таэко вернулась и, взяв со своего кресла сумочку и кружевную шаль, сказала:

– Можно тебя на минуту, Сатико?

– Что случилось? – спросила Сатико, выйдя с сестрой в фойе.

– А только что говорила с горничной из «Хамаи»…

Как выяснилось, горничную прислала хозяйка гостиницы. Дело в том, объяснила она Таэко, что госпоже Макиока звонили из Асии. Хозяйка решила, что нужно поскорее сообщить об этом звонке, но телефон в Кабуки был всё время занят, поэтому она и велела: беги скорее в театр. Но что, собственно, произошло, спросила Таэко. Подробностей горничная не знала, но, как она поняла, речь идёт о каком-то больном, чьё состояние резко ухудшилось, Нет, нет, девочка тут ни при чем. Дама, с которой разговаривала хозяйка, несколько раз повторила, что имеет в виду не девочку, у которой скарлатина, а кого-то другого, кто сейчас, лежит в клинике. Она сказала, Кой-сан знает, о ком идёт речь… Хозяйка спросила, не нужно ли передать госпоже Макиока что-либо ещё, и тогда эта дама сказала, что просит Кой-сан сегодня же выехать в Асию, а если у неё будет время, перед выездом позвонить домой.

– Речь идёт об Итакуре? – спросила Сатико.

* * *

В поезде Таэко между прочим упомянула о том, что Итакура лежит в клинике в Кобэ. Теперь она рассказала Сатико более подробно, что с ним случилось.

Неделю назад или около того у Итакуры разболелось ухо. Он обратился к врачу, но облегчения не наступало, и в конце концов врач сказал, что необходима операция. За день до отъезда Таэко в Токио его прооперировали, и всё, казалось, было благополучно. Итакура чувствовал себя превосходно и советовал Таэко не раздумывая ехать в Токио. И она поехала, не допуская мысли, что Итакуре, с его железным здоровьем, может грозить какая-либо опасность. Выходит, всё оказалось куда серьёзнее, чем она предполагала. Воспаление среднего уха само по себе не опасно, но если своевременно не принять меры, инфекция может перекинуться на головной мозг и даже привести к смерти. Судя по всему, положение очень серьёзно, иначе сестра Итакуры не решилась бы побеспокоить Юкико.

* * *

– Как ты намерена поступить, Кой-сан?

– Сейчас я еду в гостиницу, а оттуда – на вокзал. – Голос Таэко оставался совершенно спокойным.

– А что делать мне?

– Оставаться в театре и смотреть пьесу. Неудобно бросать Цуруко одну.

– Что мне ей сказать?

– Придумай что-нибудь.

– Ты говорила ей об Итакуре?

– Нет… – Таэко накинула на плечи шаль и направилась к выходу. – Можешь сказать ей, если хочешь.

Проводив взглядом сбегавшую по ступенькам Таэко, Сатико вернулась в зрительный зал. Пьеса уже началась. Внимание Цуруко было поглощено происходящим на сцене, и ничего объяснять ей не пришлось. Только потом, когда спектакль окончился и они в толпе зрителей пробирались к выходу, Цуруко спросила:

– Где же Кой-сан?

– Она отправилась куда-то с приятельницей. Сатико проводила сестру до Гиндзы. Вернувшись в гостиницу, она узнала от хозяйки, что Таэко только что уехала.

После телефонного звонка, сказала хозяйка, она сразу же забронировала для Кой-сан место в спальном вагоне. Перед отъездом Кой-сан разговаривала с сестрой в Асии. Сама хозяйка при этом не присутствовала, но Кой-сан просила передать Сатико, что, как она поняла со слов сестры, во время операции в рану попала инфекция и больной находится в тяжёлом состоянии. Прямо с вокзала Кой-сан поедет в клинику. В Сибуе остался её чемоданчик, и она просила Сатико захватить его с собой в Асию.

Сатико не находила себе места от тревоги. Она заказала срочный телефонный разговор с Асией и вскоре услышала голос Юкико, но понять что-либо из её слов было невероятно трудно. Голос Юкико, как всегда, звучал тихо, невнятно и постоянно куда-то пропадал. Говорить с Юкико по телефону было сущим мучением. Догадываясь об этом, она всегда старалась передать трубку кому-нибудь из домочадцев. Но сегодня прибегнуть к услугам О-Хару или Тэйноскэ она не могла, поскольку речь шла об Итакуре, и Юкико пришлось подойти к телефону самой. После нескольких членораздельных фраз с противоположного конца провода до Сатико стало доноситься слабое бормотание, чем-то сродни комариному писку, и она не столько слушала сестру, сколько переспрашивала, повторяя: «Алло… алло…» Ценой немалых усилий ей в конце концов удалось уяснить для себя следующее.

Около четырёх часов вечера в Асию позвонила сестра Итакуры и сообщила Юкико, что её брат находится в клинике, что его прооперировали и, хотя операция прошла успешно, вчера вечером его состояние резко ухудшилось. Что, инфекция распространилась на мозг? – спросила Юкико. Нет, ответила сестра, у него начались боли в ноге. При чем же тут нога? Она и сама не понимает, сказала сестра, но боли очень сильные. От малейшего прикосновения он буквально взвивается и кричит на крик. Итакура не велел ничего сообщать Кой-сан, но она всё же решила позвонить. Ей кажется, положение очень серьёзное. Нужно что-то делать, а что именно – она не знает. Сейчас Итакура находится в клинике доктора Исогаи, специалиста по ушным болезням. Может быть, его необходимо показать другому врачу?..

– Нет ли каких-либо новых известий об Итакуре? – спросила Сатико.

Некоторое время назад, сказала Юкико, она снова разговаривала с его сестрой по телефону. Боль стала совершенно нестерпимой. Итакура мечется на койке, как безумный. Сестра послала телеграмму родителям, утром они должны быть в Кобэ.

Кой-сан уже выехала, сказала Сатико. Сама она постарается выехать завтра, никаких оснований задерживаться в Токио у неё нет. Перед тем как повесить трубку, Сатико спросила о самочувствии дочери. Эттян уже вполне здорова, сообщила Юкико, её никак невозможно удержать в постели. Шелушение закончилось, только на ступнях ещё чуточку осталось.

Сатико не вполне представляла себе, как объяснить Цуруко свой внезапный отъезд. Придя к выводу, что, сколько бы она ни думала, никакой мало-мальски убедительной причины ей всё равно не выдумать, Сатико на следующее утро позвонила в Сибую и, не мудрствуя лукаво, сказала сестре, что Кой-сан вчера выехала домой по срочному делу, что сама она тоже сегодня уезжает и хотела бы проститься. Нельзя ли ей ненадолго заехать в Сибую? К тому же ей надо взять чемоданчик Таэко.

– Я приеду к тебе сама и захвачу чемоданчик, – предложила Цуруко и вскоре появилась в «Хамае».

Флегматичная по натуре, Цуруко почти во всех случаях жизни сохраняла редкостное спокойствие, порой давая сёстрам основание называть её «толстокожей». Она не стала расспрашивать Сатико, какое именно «срочное дело» вынудило Кой-сан неожиданно покинуть Токио. Сатико видела, что в глубине души она даже довольна, поспешным отъездом младшей сестры. Несколько раз повторив, что она заехала «всего на одну минутку», Цуруко тем не менее осталась обедать.

– Кой-сан по-прежнему встречается с Окубатой? – неожиданно спросила она, когда они с Сатико приступили к еде.

– Насколько я знаю, да.

– У неё есть ещё кто-то помимо Окубаты?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Мы хотели посватать Юкико за одного человека. Из этого ничего не вышло, поэтому мы не стали ничего говорить Юкико. Но, оказывается, этот человек навёл справки о нашей семье…

Как выяснилось, в роли свата выступал знакомый Тацуо. Он-то из самых добрых побуждений (в этом Цуруко нисколько не сомневалась) и рассказал им, что ходят странные слухи о связи Таэко с каким-то молодым человеком низкого звания. Знакомый Тацуо склонен думать, что это всего лишь сплетни, но на всякий случай всё-таки счёл необходимым их предупредить. Цуруко подозревает, что именно из-за этих слухов и сорвалось сватовство. Она слишком доверяет Сатико и Кой-сан, чтобы уточнять, имеют ли эти слухи под собой какое-то основание и кто этот молодой человек. Но они с Тацуо считают, что в нынешней ситуации самое лучшее для Кой-сан – выйти замуж за Окубату. Как только решится судьба Юкико, они намерены вплотную заняться этим вопросом.

Что же касается требования Кой-сан отдать якобы причитающиеся ей деньги, то они вынуждены ей отказать по тем самым соображениям, которые в своё время высказали в письме. Цуруко было с самого начала ясно, что Тацуо никогда не пойдёт на это, и если она не сказала об этом Кой-сан, то только потому, что опасалась, как бы дело не кончилось ссорой.

Всё это время они с Тацуо ломали себе голову, как с миром отправить Таэко домой. С тем большим облегчением, должно быть, восприняла Цуруко известие о неожиданном отъезде сестры.

– Я тоже считаю, что Кой-сан следует выйти за Окубату. И Юкико придерживается того же мнения. Эту мысль мы постоянно внушаем Кой-сан, – сказала, Сатико, как бы оправдываясь. Цуруко оставила последнюю фразу сестры без внимания. Она уже сказала всё, что хотела.

Поблагодарив сестру за угощение, Цуруко поднялась и стала прощаться.

– Ну, мне пора. Счастливого пути! Не сердись, если я не смогу сегодня проводить тебя.

34

Наутро Сатико была уже в Асии, и Юкико представила ей подробный отчёт о событиях двух минувших дней.

Когда позавчера служанка позвала её к телефону и сказала: «Вас просит сестра господина Итакуры», Юкико подумала, что та, должно быть, ослышалась и что спрашивают не её, а Таэко. В самом деле, с какой стати ей станет звонить сестра Итакуры, если они даже не знакомы? О болезни Итакуры она, разумеется, ничего не знала. Но служанка была абсолютно уверена, что спрашивают именно её, и в конце, концов Юкико всё-таки подошла к телефону.

Как выяснилось, сестра Итакуры знала, что Кой-сан в Токио. Она-де никогда не осмелилась бы побеспокоить госпожу Юкико, если бы не серьёзная болезнь брата. Когда Таэко навестила его в клинике после операции – это было как раз за день до её отъезда – всё было хорошо, но вечером он вдруг почувствовал зуд в ноге.

Когда ему растирали ногу, неприятное ощущение как будто исчезало, но к утру он начал жаловаться на боль. С тех нор боль не только не утихает, но становится всё более невыносимой.

Доктор не обращает на это внимания и твердит только одно: с ухом всё обстоит благополучно… Сделав перевязку, он сразу же убегает из палаты, как будто ему и дела нет до того, как страдает его пациент. Медицинская сестра считает, что во время операции была допущена какая-то оплошность.

С тех пор как состояние Итакуры ухудшилось, продолжила его сестра, она неотлучно находится при нём. Помочь ему она не в силах, а брать на себя ответственность ей страшно, – одних словом, ей ничего не остаётся, как умолять госпожу Таэко срочно приехать в Кобэ. Поэтому, собственно, она и рискнула позвонить в Асию. (Очевидно, она говорила из автомата, а не из клиники.) Узнай брат об этом разговоре, ей, конечно, от него попадёт… Юкико чувствовала, что девушка вот-вот расплачется.

* * *

До какой же степени отчаяния нужно было дойти этой робкой, застенчивой деревенской девушке – именно такой можно было представить её себе по рассказам Таэко, – чтобы собрать всё своё мужество и решиться на этот звонок!

Юкико обещала, что сию же минуту свяжется с Таэко по телефону.

Таэко сошла с поезда в Санномии и прямо оттуда отправилась в клинику. К вечеру она ненадолго заехала домой и рассказала, какое тягостное впечатление произвёл на неё Итакура. Кто бы мог подумать, что этот энергичный, волевой мужчина способен до такой степени потерять самообладание. Когда сестра сказала ему: «Посмотри, приехала Кой-сан», он повернул к Таэко искажённое мукой лицо и простонал: «Болит… болит…» Казалось, он был не в состоянии думать ни о чем, кроме своих страданий. Боль не отпускала его ни днём, ни ночью, всё это время он не мог ни есть, ни спать. Насколько поняла Таэко, боль гнездится в нижней части левой ноги, от колена до стопы, но где именно, сказать трудно, потому что никаких внешних признаков: ни покраснения, ни припухлости – не заметно. Малейшее движение или прикосновение причиняет Итакуре такую боль, что он кричит в голос.

Но как это могло случиться? – спросила Юкико. Какая связь между операцией на ухе и болью в ноге? Этого Таэко не знала. Добиться какого бы то ни было разъяснения от доктора Исогаи невозможно. С тех пор, как у Итакуры начались боли, он вообще избегает появляться в палате. Но судя по тому, что говорит медицинская сестра, – впрочем, это ясно даже не специалисту, – во время операции была занесена какая-то инфекция, которая пошла вглубь и поразила ногу.

До сих пор, продолжала Таэко, доктор Исогаи проявлял завидное спокойствие, но после того, как утром приехали родители и невестка Итакуры, он вдруг развернул кипучую деятельность. В полдень он появился в палате в сопровождении какого-то хирурга. Тот осмотрел Итакуру и после короткого совещания с доктором Исогаи в его кабинете отбыл. Вскоре после этого явился другой хирург, который опять-таки осмотрел больного, о чем-то пошептался с доктором Исогаи и уехал. Как объяснила потом медицинская сестра, доктор Исогаи, поняв, что самому ему не справиться, пригласил для консультации лучшего хирурга Кобэ. Поскольку тот сказал, что даже в случае ампутации спасти больного уже невозможно, доктор Исогаи спешно призвал на помощь другого хирурга, но и тот признал положение безнадёжным.

К этому Таэко добавила, что, увидев Итакуру и выслушав рассказ его сестры, она сразу же поняла, что нельзя терять ни минуты. Она старалась убедить родителей Итакуры в необходимости немедленно прибегнуть к помощи хорошего специалиста, как бы ни отнёсся к этому доктор Исогаи. Но расшевелить этих пожилых, по-деревенски застенчивых людей не так-то просто. Они только и знают, что хвататься за голову и вздыхать. Таэко совершенно ясно, что они теряют драгоценное время, но она ничего не может поделать. Без конца тормошить их ей неудобно, ведь до сегодняшнего утра они не были даже знакомы. Что бы она ни сказала, они со всем соглашаются, но ничего не желают предпринять…

Так обстояло дело вчера. Сегодня в шесть часов утра, продолжала Юкико, Таэко опять ненадолго появилась в Асии и, отдохнув часа два, снова поехала в клинику. По её словам, вчера поздно вечером доктор Исогаи призвал к Итакуре ещё одного хирурга, некоего доктора Судзуки, и тот в конце концов согласился сделать операцию, хотя и сказал, что не ручается за благополучный исход. Но родители Итакуры по-прежнему пребывают в нерешительности. Мать прямо говорит, что если Итакуре суждено умереть, пусть он умрёт не калекой. Зачем причинять ему лишние мучения? Сестра же считает, что они обязаны сделать всё, чтобы его спасти, пусть даже на это нет особой надежды. Она, конечно же, права, но до стариков это никак не доходит.

Впрочем, сказала Таэко, теперь это уже не имеет значения: время упущено, и сохранить Итакуре жизнь вряд ли удастся. Приставленная к Итакуре медицинская сестра утверждает, что во всём виноват доктор Исогаи. Как видно, она питает к нему давнюю неприязнь и не упускает случая позлословить. Так вот, если ей верить, доктор Исогаи слишком стар, чтобы оперировать пациентов, он к тому же ещё и запойный пьяница. У него так трясутся руки, что он попросту не может сделать всё, как полагается. И в прошлом бывали случаи, когда он во время операции допускал серьёзные ошибки.

Доктор Кусида, с которым Таэко проконсультировалась впоследствии, сказал, что ни один, даже самый искусный и опытный, хирург не застрахован от неудачи. Врачи – не боги. Но если существует хотя бы малейшее подозрение, что при операции проникла инфекция, если у больного появляются нежелательные симптомы, врач обязан, не теряя буквально ни секунды, принять меры. Хотя даже, и в этом случае не всегда удаётся спасти больного… Таким образом, было бы несправедливо винить во всём доктора Исогаи, но как мог он, зная, что его пациент трое суток испытывает жестокие мучения, оставить его без всякой помощи? Чем это объяснить: халатностью, безответственностью, равнодушием? Доктору Исогаи повезло, что родители Итакуры оказались такими наивными и доверчивыми людьми. В противном случае всё это так просто не сошло бы ему с рук. Итакуре же, напротив, не повезло, что, сам того не ведая, он доверил свою жизнь шарлатану.

Выслушав Юкико, Сатико спросила, откуда она разговаривала с сестрой Итакуры, присутствовала ли при этом О-Хару или ещё кто-нибудь из служанок и знает ли обо всём этом Тэйноскэ. Юкико сказала, что сестра Итакуры позвонила как раз в то время, когда она была во флигеле, поэтому, естественно, разговор происходил в присутствии О-Хару, сиделки и Эцуко. «Митоша» и О-Хару были явно заинтригованы, но старались не показывать виду, Эцуко же стала донимать её вопросами: «Что случилось с Итакурой? Почему Кой-сан должна ехать домой?» Во всех остальных случаях Юкико говорила из дома, чтобы не давать О-Хару повода для сплетен, а главное – чтобы не слышала «Митоша». Тэйноскэ знает обо всём, начиная со звонка сестры Итакуры и кончая последними событиями. Более того, у Юкико сложилось впечатление, что он принял беду Итакуры близко к сердцу. Сегодня перед уходом на службу он подробно расспросил обо всём Таэко и сказал, что она должна непременно настоять на операции.

– Пожалуй, мне придётся съездить навестить Итакуру, – сказала Сатико.

– Знаешь, прежде всё-таки позвони Тэйноскэ.

– Да, конечно. Но сначала я немного посплю.

В поезде Сатико не спала. Поднявшись к себе в комнату, она прилегла и попыталась уснуть, но из этого ничего не получилось: слишком напряжены у неё были нервы.

Сатико сошла вниз, умылась и, сказав кухарке, что будет обедать раньше обычного, направилась к телефону. Ей нужно было посоветоваться с Тэйноскэ относительно своего визита в клинику.

Помешать Таэко неотлучно находиться при Итакуре невозможно, сказала Сатико мужу. Тут уж ничего не поделаешь. Но не будет ли её, Сатико, появление в клинике воспринято как публичное признание связи сестры с Итакурой?

С другой стороны, нельзя забывать, что Итакура спас Таэко жизнь. Случись с ним что-нибудь, она не сможет себе простить, что не навестила его. У неё такое чувство, что он не будет жить. Удивительное дело, но что-то в облике Итакуры говорило ей, что ему суждена ранняя смерть…

Да, скорее всего, спасти Итакуру не удастся, согласился Тэйноскэ. Сатико, конечно же, следует его навестить. Но что, если там будет Окубата? Может быть, сегодня ей не стоит ехать?

В конце концов супруги порешили на том, что сначала Сатико позвонит в клинику, и если встреча с Окубатой ей не грозит, поедет туда, но ненадолго, и постарается вернуться домой вместе с Таэко.

Связавшись с Таэко по телефону, Сатико выяснила, что у постели Итакуры находятся только она и его родные. Окубата, по-видимому, вообще не знает о болезни Итакуры, а сообщать ему никто не собирается. Во всяком случае, Таэко постарается этого не допустить: появление Окубаты может только взволновать больного. Кстати, продолжала Таэко, не могла бы Сатико приехать сегодня в клинику? Дело в том, что родители Итакуры до сих пор не в состоянии решить, соглашаться на операцию или нет. К мнению Сатико они наверняка прислушаются, поэтому её присутствие сейчас было бы неоценимо.

Сатико обещала приехать сразу после обеда. За столом она спросила Юкико: что, если с сегодняшнего дня им отказаться от услуг «Митоши»? Чем меньше людей знает об отношениях Таэко с Итакурой, тем лучше. Зачем им лишние разговоры? Эцуко почти поправилась, и сиделка ей не нужна. А в карты она может играть с кем-нибудь другим.

– «Митоша» и сама намекает, что необходимости в её дальнейшем пребывании здесь нет, – сказала Юкико.

В таком случае, не могла бы Юкико сообщить «Митоше», что с завтрашнего дня она свободна? Вернувшись из клиники, Сатико с нею рассчитается, и после ужина, она может отправляться домой.

Покончив с едой, Сатико села в такси и поехала в клинику.

* * *

Клиника доктора Исогаи находилась в узком переулочке, идущем вверх от трамвайной линии в Накаяматэ, и представляла собой небольшое, обшарпанного вида, двухэтажное строение. Наверху размещалось всего лишь три палаты. Одну из них занимал Итакура. Это была довольно мрачная, тесная каморка с видом на завешанный соседний двор. Из-за плохой вентиляции и обилия людей воздух в палате был тяжёлый, спёртый.

Итакура лежал на железной койке, отвернувшись к стене, и негромко, но безостановочно, почти на каждом выдохе стонал: «Болит… болит… болит…»

Представив сестру родным Итакуры, Таэко подошла к постели и тихонько сказала:

– Ёнэян, пришла Сатико.

Итакура не шевельнулся. Уставившись в одну точку, он по-прежнему жалобно и протяжно стонал:

– Болит… болит… болит…

Приблизившись к постели, Сатико с затаённым страхом взглянула на лицо больного против ожидания оно оказалось не таким уж осунувшимся и бледным. Итакура лежал в тонком бумажном кимоно, укрытый одеялом лишь по пояс, и от его тела, как ни странно, по-прежнему исходило ощущение здоровья и силы. Ухо и часть головы больного были закрыты повязкой.