Текст книги "Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)"

Автор книги: Дзиро Осараги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 60 страниц)

Ёсобэй Кадзикава был командирован с высочайшим поручением преподнести дары матушке его высочества сёгуна Кэйсё Индэн. Сейчас он прибыл, чтобы договориться об отдельной аудиенции и засвидетельствовать почтение после окончания приема. В Сосновой галерее ответственные сопровождающие–распорядители церемонии князья Асано и Датэ вместе с высшими сановниками ожидали прибытия посланников императора и императора–инока. Ёсобэй, завидев князя Асано, подошел к нему с просьбой:

– Когда изволите закончить прием, не откажите в любезности сообщить мне об этом.

– Конечно, не беспокойтесь, – негромко ответил князь. Поклонившись, Ёсобэй уже собрался уходить, но тут его окликнул Кира:

– Не знаю уж, о чем вы сейчас договаривались, милостивый государь, но да будет вам известно, что по всем вопросам, связанным с визитами, следует обращаться к вашему покорному слуге.

Тем самым Кира давал понять, что князя Асано здесь ни в грош не ставят. Не удовлетворившись произведенным эффектом, он громко неприязненно добавил:

– Разве князь Асано вообще что–нибудь понимает?! – и обвел взором присутствующих.

Галерея была полна народу. Если до сих пор князь скрепя сердце заставлял себя сдерживаться, то при этих словах терпение его лопнуло.

– Да помнишь ли ты?!.. – воскликнул он.

Запнувшись на полуслове, князь молниеносным движением, сидя на коленях, выхватил малый меч, притороченный к поясу, и нанес удар, целясь в своего обидчика. Лезвие, звякнув, соскользнуло с металлического обода шапки эбоси. Вторым ударом он полоснул отпрянувшего сановника от плеча по спине, ноне дотянулся. Кира, отделавшийся легкими ранами, в ужасе завопил: «А–а–а!» – и, позабыв о стыде, попытался спастись бегством. Лицо его было залито кровью, от плеча до середины спины по платью протянулась багровая полоса. Видя, что противник от него ускользает, князь, размахивая окровавленным мечом, бросился в погоню. В этот миг чьи–то сильные руки обхватили его сзади и знакомый голос произнес:

– Вы с ума сошли!

Князь пытался вырваться, но напрасно – Ёсобэй Кадзикава, слывший среди приближенных сёгуна непревзойденным мастером меча, крепко сжимал его в объятиях.

– Пустите! Да пустите же меня! – кричал князь, и в голосе его слышалась мука.

– Вы находитесь в замке сёгуна! – урезонивал его Ёсобэй, не ослабляя железной хватки.

Монах Канкюва, прибиравший Сосновую галерею, бросился на помощь Ёсобэю и перехватил руку князя, в которой был зажат меч.

Тем временем Кире удалось скрыться во внутренних покоях. Князь Асано, по лицу которого было видно, что он еще далеко не успокоился, должно быть, оставил мысли о сопротивлении. Придворные врассыпную ринулись из гостиной. Это был гром среди ясного неба. Дворец наполнился шумом и суетой, как потревоженный муравейник.

Князь повернулся к Ёсобэю, все еще удерживавшему его, и сказал ровным голосом:

– Я не сошел с ума. Понимаю, что нарушил все правила и установления, так что теперь мне остается только ждать кары. Отпустите, пожалуйста, руки.

Однако Ёсобэй полагал, что опасность еще не миновала, и не спешил внять просьбе

– Говорю вам, я больше не обнажу меча. Не думайте, что я готов поднять оружие на верховную власть, – снова тихо произнес князь.

Холодная и бесстрастная покорность судьбе словно омыла его лик ледяной водой. Встречая растерянные, смятенные взгляды придворных, он с грустью вспомнил о своих верных вассалах, которые так болели душой за господина. При мысли о них взор князя затуманился, горячая влага окропила уголки глаз.

Тем временем Кодзукэноскэ Кира добежал до самой веранды при Вишневых покоях и там обессилено рухнул на пол. Его залитое кровью лицо было искажено испугом. Ноги отказывались поддерживать тело, все члены уморительно тряслись, будто разболтавшись в суставах. Похоже было, что князя Асано удалось удержать, и погони можно было уже не опасаться… Заметив кровь на парадном кимоно, Кира, с трудом ворочая онемевшим от ужаса языком, словно во сне, завопил:

– Врача! Скорее врача!

Вбежавшие следом придворные во главе с Синагавой Бунгоноками, перенесли пострадавшего во внутренние покои и постарались оказать ему первую помощь. Раненый все никак не мог унять бившую его дрожь. Его хотели поднять на ноги, но ничего не получилось: колени у Киры все время подгибались и он заваливался то в одну сторону, то в другую. Над губами бисеринками выступил пот, а сами губы стали землистого цвета.

Из коридора в комнату вошел князь Ясутэру Вакидзака Авадзиноками, хозяин грозного замка Тацуно в провинции Банею. Увидев столь жалкое зрелище и ухмыльнувшись, он бесцеремонно изрек с плохо скрываемой иронией:

– Залитые кровью доспехи – зрелище нередкое, а вот чтобы парадные балахоны так были кровью перепачканы, мне пока видеть не доводилось!

Кира, уловив иронический тон в словах князя Ясутэру, не столько рассердился, сколько испугался еще более. Кто знает, что с ним станется, если все эти даймё единодушно поддержат князя Асано… Зубы у него так и стучали от страха.

Лечить Киру взялся придворный хирург Ётэй Есимото. Рана на спине была довольно серьезной, не меньше пяти сунов длиной. На лбу же оказалась просто царапина, поскольку железный обруч в основании шапки эбоси принял на себя удар. Кира немного успокоился. До этого момента он считал, что уже умирает.

В это время явились офицеры Охранного ведомства, мэцукэ, и пригласили их проследовать в палату Сотэцу. На сей раз Кира пошел сам, ни на кого не опираясь. В палате Сотэцу угол был отгорожен ширмой. Церемониймейстеру велено было оставаться здесь, за ширмой, до окончания предварительного расследования. Кира обратил внимание на то, что противоположный угол комнаты тоже был отгорожен ширмой, и слегка изменился в лице от нехорошего предчувствия.

– А… а там кто? – осведомился он.

– Там его светлость Такуминоками, – ответил один из офицеров.

Несколько ранее сюда привели князя Асано, успевшего поправить гербовую одежду и теперь сидевшего на удивление смирно. Князь вел себя так тихо, что можно было и не догадаться о том, что за ширмой кто–то есть.

Кира вконец оробел.

– Нет, так не пойдет, – пробурчал он. – Это же опасно! А что, если он на меня опять набросится?!

– Паи больше не случится! – заверил один из стражников. – Для того мы здесь и поставлены.

Однако Кира никак не мог успокоиться. Само безмолвие, царившее за соседней ширмой, все более и более наводило на него страх. Он не мог отогнать от себя мысль о том, что вот сейчас этот разнузданный мужлан пинком ноги отшвырнет ширму и снова ринется к нему.

Тем временем слухи о чрезвычайном происшествии уже разнеслись за пределы замка. Еще никто не знал точно, кто на кого напал, но весть о том, что в замке кого–то ранили мечом, уже разнеслась от ворот Отэ и Сакурада через коновязи, передаваемая от одного к другому, достигла ушей расположившихся во внешнем дворе самураев из свиты князей, и весь двор загудел, как взбудораженный улей. Самураи беспокоились о судьбе своих сюзеренов, и вскоре все они, смешав ряды, отталкивая друг друга, уже толпились в воротах, пытаясь проникнуть в замок. Пыль клубами вздымалась над двором.

Если смотреть от главных ворот Отэ, можно было подумать, что черная людская волна грозит запрудить все и вся, стремительно захлестывая вход. Видя, что происходит, стража немедленно закрыла ворота. Плотная толпа кишела снаружи, оглашая окрестности оглушительным гомоном. В толпе выделялся смертельной бледностью Гэнгоэмон Катаока, старший телохранитель князя Асано. Отдавшись течению, он плыл в этом людском море, безмолвный, как надгробие, но душу его томила страшная догадка. Растолкав толпу, он наконец пробился к воротам. Створки ворот были наглухо закрыты, стражи нигде не было видно. Коли так… Быстро повернувшись, Гэнгоэмон протиснулся назад и вскочил на сменного коня князя, Асадзуму. От удара нагайкой конь рванулся вперед, подняв столб пыли, и в мгновение ока домчал седока к воротам Сакурада. Однако и здесь неистовствовала толпа: челядь собравшихся в замке даймё вопила и стенала под стенами.

В отчаянии Гэнгоэмон снова повернул коня и поскакал к воротам Отэ. В этот миг распахнулась малая дверца в створке ворот, кто–то вышел из замка, и толпа немедленно окружила вестника.

– Тихо! Тихо! – раздался зычный голос. Это был один из старших офицеров замковой стражи Гэндоэмон Судзуки.

– В ссоре участвовали князь Асано Такуминоками и Кодзукэноскэ Кира. Более никто в деле не замешан, – объявил он.

Взволнованный гул прокатился по толпе. Те, кто стоял в задних рядах и ничего не слышал, ожесточенно проталкивались вперед. Видя это, несколько младших стражников выбежали к толпе и громко прокричали то же самое. Затем сообщение написали на большой доске и пронесли ее вдоль коновязей, что позволило в конце концов восстановить порядок.

Гэнгоэмон, услышав слова глашатая, окаменел в седле и некоторое время не мог пошевелиться. Известие о пролившейся крови поразило его. Хотя в глубине души он и опасался чего–то подобного, сердце отказывалось верить, уповая на счастливый исход. Может быть, глаза так воспалены, что он неправильно прочитал начертанные на доске иероглифы?…

– Катаока, ваша милость! – окликнул его кто–то.

Обернувшись, Гэнгоэмон увидел обращенное к нему мертвенно–бледное неподвижное лицо Тадасити Такэбаяси. Сдерживая бешеное биение сердца, оба долго молчали.

– Он все–таки не стерпел! Он сделал это! – горестно выдохнул Гэнгоэмон.

В ответ Тадасити с потерянным видом, словно в забытьи, со слезами на глазах только молча кивнул. Слова Гэнгоэмона, прозвучавшие как страшное свидетельство случившегося с господином несчастья, на миг высвободили чувства, которые самурай доселе скрывал в тайниках души.

– Ты пока постарайся успокоить всех наших, а я попробую переговорить со стражниками, узнаю, как там его светлость, расспрошу поподробнее, как все было, – взяв себя в руки, сказал Гэнгоэмон и поспешил к воротам. Завидев там офицера замковой стражи Дэмпатиро Окадо, он представился:

– Гэнгоэмон Катаока, вассал его светлости князя Асано.

– А–а! – Дэмпатиро обернулся, и в глазах его сверкнул приветливый огонек.

Дэмпатиро слыл при дворе честным служакой. Подлая натура Киры ему была глубоко отвратительна, и сейчас он не мог побороть невольного сочувствия к князю Асано. Однако по долгу службы Дэмпатиро не позволял себе явно обнаружить симпатии и потому в ответ на расспросы Гэнгоэмона ограничился лишь кратким и внятным изложением фактов.

Гэнгоэмон выслушал, не обнаруживая своих истинных чувств.

– …Князь держится настолько спокойно, с таким достоинством, что я, право, поражаюсь, – закончил стражник.

Гэнгоэмон поднял голову и посмотрел собеседнику в глаза горящим взором:

– Так значит, Кира… И его светлость…

– Да, – прозвучал мрачный ответ, – это можно трактовать как попытку убийства, а заодно и самоубийства… Впрочем, коль скоро рана легкая и нет опасности для жизни…

Но если так, стало быть, его светлости так и не удалось отомстить за обиду?… Тяжкое предчувствие словно тисками сдавило сердце Гэнгоэмона.

Еще вчера вечером князь говорил им с Тадасити: «Успокойтесь!» Можно было допустить, что терпению господина пришел конец и случилось то, что случилось. Но легкая рана! Опасности для жизни нет… Разве уже одно то, что подлость осталась безнаказанной, что негодяй уцелел и теперь жизнь его вне опасности, не должно рассматриваться как оскорбление всему дому Асано?

При этой мысли Гэнгоэмон, не стесняясь своего собеседника, уронил слезу. Впрочем, он тут же собрался с духом и, решив, что рассчитывать на свидание с князем сейчас все равно не приходится, откланялся. Снова вскочив на коня, он помчался домой, в усадьбу Тэнсо.

Навстречу ему выбежали все обитатели усадьбы. Самурайский старшина Хикоэмон Фудзии сказал дрожащим голосом:

– Катаока, вот ведь какое несчастье! Ну, что там? Неодобрительно посмотрев на растерянного Фудзии, Катаока твердо ответил:

– Что бы ни произошло, нам остается только ждать дальнейших известий и сохранять спокойствие. И никакой паники!

– А теперь поскорее принесите мне письменный прибор, – коротко бросил Катаока стоявшему рядом самураю.

В любом случае необходимо было дать знать о случившемся своим, в замок Ако. Он немедля взялся за кисть и кратко изложил в письме все обстоятельства дела. Закончив словами: «Примите к сведению. Ваш покорнейший слуга. С почтением», – поставил число: 14–й день 3–й луны, вторая половина часа Змеи. Подписался полным именем с замысловатым росчерком: Гэнгоэмон Такафуса Катаока.

Письмо было адресовано командору, предводителю самурайской дружины и коменданту замка Кураноскэ Оиси.

Вызвав двух самураев, Самбэя Каяно и Тодзаэмона Хаями, Катаока обратился к ним:

– Придется потрудиться, милостивые государи. Нужно срочно доставить это послание в Ако и передать лично в руки его милости Оиси.

– Будет исполнено! – отвечали самураи.

Не тратя время даже на то, чтобы забежать домой и там переодеться в походную одежду, гонцы в чем были, прямо в парадных костюмах, сели в скоростные паланкины, бросив лишь коротко: «Прощайте!» Носильщики дружно припустили рысью, и казалось, они готовы за один переход покрыть все расстояние в сто семьдесят пять ри, отделявшее Эдо от замка Ако в провинции Банею.

11 Схватка во тьме

Шсиясу Янагисава Дэваноками, узнав о происшествии в Сосновой галерее, принял известие так, будто он давно предвидел нечто подобное. Тем временем его высочество сёгун Цунаёси, готовясь к приему императорских посланников, совершал ритуальное омовение проточной водой. Посланник государя–инока также должен был вскоре прибыть в замок. Однако князь Асано явно не мог более выступать в качестве распорядителя приема, да и залитый кровью флигель Сироки уже не годился для церемонии.

В смятении придворные бросились к купальне, чтобы поскорее сообщить его высочеству о неожиданно возникших чрезвычайных обстоятельствах. Янагисава, как приближенный к особе сёгуна, дежурил в Банном павильоне.

Приказав прекратить галдеж, фаворит дождался, пока сёгун закончит омовение, выждал еще немного, пока его высочеству уложили прическу и облачили его в парадное одеяние, а затем тихонько сам доложил обо всем по порядку:

– Только что в Сосновой галерее князь Асано Такуминоками напал с мечом на Кодзукэноскэ Киру и нанес ему легкое ранение. Пока что князя уняли, а Кире оказали первую помощь. Галерею запачкали, сейчас ее прибирают. Опасных для жизни ран не наблюдается. Сейчас надо поскорее назначить кого–то распорядителем вместо князя. Кстати осмелюсь спросить, соизволит ли ваше высочество разрешить проводить прием в том же помещении?

Судя по всему, Цунаёси был поражен чрезвычайным происшествием в замке. Однако видя, что Янагисава остается невозмутим, сёгун, казалось, сумел превозмочь замешательство и восстановить столь необходимое правителю душевное равновесие.

– Посланцы ведь с минуты на минуту будут здесь, – заметил он сравнительно спокойным тоном.

– Очевидно, так, – негромко согласился Янагисава.

Распорядителем церемонии вместо князя Асано был назначен Тададзанэ Симоуса Нотоноками, хозяин замка Сакура. Прием решено было перенести во флигель Куроки. Янагисава отдал соответствующие распоряжения, приказав срочно подготовить зал.

При всем том, что церемонию удалось завершить благополучно, сбой был налицо. В представлении Цунаёси, вина за допущенное небрежение полностью лежала на распорядителе. Когда сёгун вернулся к себе в покои, его возмущение наглостью князя Асано еще более усилилось. Янагисава, тихонько пристроившись рядом, наблюдал, что будет дальше.

– Позвать Тадзиму! – приказал сёгун.

Член Совета старейшин Такатомо Акимото Тадзиманоками, явился по вызову. Ему было велено безотлагательно провести дознание. Для ведения следствия по делу князя Асано были назначены мэцукэ Дэмпатиро Окадо и Хэйхатиро Кондо.

Князя, переодевшегося в простой полотняный костюм камисимо, шестеро стражников провели в Кипарисовый зал. Буря миновала – теперь князь всем своим видом являл воплощенное смирение. Дэмпатиро Окадо приветствовал князя теплой улыбкой:

– Не обессудьте, ваша светлость, нам двоим поручено вести дознание по сегодняшнему происшествию. Прошу вас рассказать все как положено по закону, ничего не утаивая.

В лице князя впервые что–то дрогнуло. Должно быть, он оценил доброе отношение самурая. Сидя на коленях, князь молча поклонился в знак повиновения.

Дэмпатиро, выпрямившись, сел в подобающую позу и начал допрос:

– Как могло случиться, князь, что вы подняли меч на Кодзукэноскэ Киру, невзирая на то что находитесь в покоях замка, в преддверии торжественной церемонии?

Князь Асано отвечал решительно и бесстрашно:

– Я неоднократно подвергался тяжким оскорблениям со стороны Кодзукэноскэ Киры. Но дело не в нашей вражде: на сей раз я просто не сдержался, вышел из себя и бросился на него с мечом, позабыв все на свете, невзирая на то что мы находились в замке его высочества… В чем глубоко раскаиваюсь ныне. Более мне сказать нечего. Я готов понести кару по всей строгости закона.

Князь был отнюдь не похож на злодея. Глядя на него, трудно было предположить, что этот человек был виновником сегодняшнего переполоха – настолько смиренно и достойно он держался.

По окончании допроса князь Асано снова был препровожден в зал Сотэцу. На смену ему был вызван на допрос Кодзукэноскэ Кира, успевший переоблачиться в новое парадное платье. Его опрашивали мэцукэ Дзюдзаэмон Куру и Кэнуэмон Окубо. В ответ на вопрос, припоминает ли он, что могло вызвать гнев князя, побудивший его взяться за меч, сановник ответил так:

– Я, господа, уже немощный старик. Против князя Асано я никакого злого умысла не имел и не припомню такого, за что он мог бы меня возненавидеть. Единственное объяснение случившемуся я вижу во вспыльчивом и буйном нраве князя.

Этой версии Кира и придерживался в дальнейшем, бесконечно повторяя одно и то же.

Свидетельства, полученные на дознании, следователи–мэцукэ передали Такатомо Акимото Тадзиманоками, который и довел их до сведения сёгуна Цунаёси. От сёгуна немедленно последовали указания. Князя Асано велено было для продолжения расследования передать в ведение главного инспектора Тамуры. Тем временем к Кире, находившемуся в своем служебном кабинете, явился начальник Охранного ведомства Сэнгоку Хокиноками и от имени сёгуна объявил:

– Вы, сударь, подверглись суровому испытанию, будучи при исполнении служебных обязанностей во время церемонии, но при этом повели себя сдержанно и достойно, учитывая важность ответственного момента и проявив уважение к месту, где случилось происшествие. Посему за вами не найдено никакой вины, и его высочество желает вам скорейшего выздоровления.

Кира от такого известия слегка оторопел. Сам он уже готовился выслушать суровые нарекания… Вздохнув с облегчением, он поднял голову и тут вдруг заметил рядом с Сэнгоку неизвестно откуда взявшегося Янагисаву, который поглядывал на него с ухмылкой.

– Если мы правильно поняли только что объявленную волю его высочества, вы можете по выздоровлении приступать, как обычно, к выполнению своих служебных обязанностей, – добавил Янагисава.

Кира впервые решился утвердительно кивнуть в ответ.

Если бы обстоятельства сложились по–другому, можно было считать, что ответственность лежит на обоих: ведь, хотя Кира не выступил непосредственным зачинщиком, было ясно, что причина ссоры крылась в его поведении. То, что решено было освободить его от всякой ответственности, выглядело довольно странно.

Итак, по повелению сёгуна, Кира был бережно посажен в паланкин и доставлен в свою усадьбу неподалеку от моста Гофуку. Хлопоты по его отправке взяли на себя Ёсобэй Кадзикава и Хисао Сэки. Впоследствии Ёсобэй получил прибавку к жалованью в пятьсот коку, а Хисао был награжден тридцатью пластинами серебра.

С точки зрения пытавшихся разобраться в подоплеке происшествия, уже то, что Кира, один из участников ссоры, да к тому же явно ее зачинщик, не получил никакого взыскания, было утешительным предзнаменованием. Можно было надеяться, что и наказание князю Асано будет до некоторой степени смягчено. В глубине души все сочувствовали князю. Однако расчеты эти оказались ошибочны.

Когда все уже полагали, что на сегодня дознание окончено, а решение о наказании виновника будет вынесено позднее, члены Совета старейшин были срочно вызваны к сёгуну. Высочайшее повеление было кратко:

– Передайте князю Асано приговор: сэппуку. Все оцепенели.

Приговор означал, что род Асано на этом прервется, а все земли и родовой удел вместе с замком подлежат конфискации. Все признавали, что приговор слишком суров. К тому же было очевидно, что в основном все произошло по вине Киры. Однако последний был освобожден от всякой ответственности, а князя приговорили к сэппуку… Со времен Иэясу строго соблюдалось правило, которое стало одним из устоев режима сёгуната: в ссоре обе стороны – ответчики. В глубине души старейшины сознавали, что приговор несправедлив.

Некоторое время все молчали. Первым заговорил сидевший на дальнем месте Масамити Инаба Тангоноками:

– Ваше высочество изволили вынести решение, но, осмелюсь заметить, как бы ни был непростителен проступок князя Асано, он был совершен бессознательно, в безумном порыве ярости. Представляется, что обстоятельства дела позволяют трактовать его в несколько более благоприятном свете при определении меры наказания.

Предположение, что князь впал в невменяемое состояние, то есть попросту обезумел на какое–то время, позволяло возложить вину на него одного, что избавляло род Асано от кары. Предложение Инабы, проникнутое духом справедливости, сострадания и самурайской чести, глубоко тронуло всех присутствующих. Такатомо Акимото Тадзиманоками и Масанао Цутия Сагаминоками высказались в его поддержку. Все с волнением ждали последнего слова сёгуна. Цунаёси с недовольным видом хранил молчание, озирая зал. Его взгляд встретился со взглядом сидевшего рядом Янагисавы. Фаворит со скрытой улыбкой во взоре взглянул на повелителя и слегка повел глазами в сторону, что для посторонних могло остаться незамеченным. Однако для людей, связанных тесными узами, малейшая перемена в выражении лица несет в себе тайный смысл. Неважно даже, был ли действительно этот смысл заложен во взгляде или нет – главное то, что один читает в сердце другого.

Хотя Янагисава сразу же сделал вид, что он тут ни при чём, сёгун Цунаёси прочитал у него в глазах вопрос:

– Что, колеблетесь, ваше высочество?

Выглядело это так, будто фаворит беззлобно подтрунивает над господином, которому не хватает решимости.

Переменившись в лице, Цунаёси молча встал и вышел из зала, громко хлопнув изукрашенными створками «китайских» дверей.

Инаба и другие старейшины, не ожидавшие такого от сёгуна и с трепетом ждавшие окончательного приговора, были поражены. Все случилось слишком скоропалительно.

Все были возмущены, но Тангоноками, Тадзиманоками и Сагаминоками поспешили удалиться, опасаясь, что теперь гнев повелителя может обрушиться на них.

Всем было ясно, что Цунаёси решения не изменит. Сёгун объявил свою волю. Сейчас уже не имело значения, насколько приговор справедлив или несправедлив. Сразу же вслед за тем старейшина Масанао Цутия, несший в тот месяц дежурство при дворе, был снова вызван к сёгуну. Ему было приказано немедленно передать князю Асано повеление сделать сэппуку. Надзирающим за исполнением был назначен старший офицер Охранного ведомства Ясутоси Сода Симокусаноками. Ему было придано двое офицеров: Дэмпатиро Окадо и Гонуэмон Окубо. Всем был объявлен приказ властей.

Дэмпатиро не верил своим ушам. Может быть, князь с жалованьем в пятьдесят три с половиной тысячи коку и не самая крупная фигура, но все–таки даймё… И вот теперь владетельного князя за какую–то случайную ссору признают виновным в тяжком преступлении и приговаривают к смерти! Нет, как–то слишком уж легко и просто все выходило. И ведь наказание не ограничивается самим князем – под удар поставлен весь род Асано. К тому же второй участник ссоры, Кира, не только освобождается от ответственности, но еще и купается в милостях! Что и говорить, однобокий подход.

Дэмпатиро прекрасно знал, что Кира пресмыкается перед всесильным фаворитом, и смутно догадывался, что не кто иной, как Янагисава, стоит за кулисами сегодняшней истории, пришедшей к столь трагической развязке.

Князья Инагаки Цусиманоками и Като Цураюноками обратились с петицией, прося назначить повторное расследование. Петиция была, разумеется, отклонена. Принятое сёгуном решение обжалованию не подлежало.

Преодолев робость, Дэмпатиро отправился с просьбой к самому Ёсиясу Янагисаве:

– Конечно, приговор являет собой волю его высочества. Тут, наверное, ничего не поделаешь, но, если бы вы, ваше сиятельство, как–то намекнули его высочеству, что решение носит несколько односторонний характер и что надо было бы продолжить расследование…

Правитель Дэва даже изменился в лице от такой дерзости:

– Что еще за странные речи! Подите прочь, сударь!

– Ну что ж, – только и промолвил Дэмпатиро, поднимаясь с колен.

Сидевшие неподалеку приближенные Янагисавы с удивлением наблюдали эту сцену.

Не зря ночью накануне злополучной ссоры князь Асано чувствовал, как вскипают и поднимаются друг на друга два противоборствующих потока – сейчас бушующие валы уже выплеснулись на поверхность.

У Дэмпатиро было слишком много единомышленников. Благодаря их заступничеству он смог безнаказанно выйти от Янагисавы и снова принять участие в расследовании.

12 Сюзерен и вассалы

Беспощадный молот рока, обрушившийся в тот день на дом Асано, был поистине громом среди ясного неба. Разве мог Гэнгоэмон Катаока или кто–то еще из тех, кто немного знал о предшествовавших инциденту обстоятельствах, даже предположить подобный исход?! И уж тем более для прочих самураев дома Асано случившееся представлялось не иначе, как кошмарным сном. Кто мог ожидать такого удара этим ясным весенним утром? Ничего удивительного, что, узнав о случившемся в замке, все в усадьбе лишились дара речи. Некоторое время самураи приходили в себя, с болью осмысливая весь ужас происходящего. Теперь они по крайней мере знали, какая участь им суждена, и, хотя то была страшная, жестокая участь, собирались бестрепетно встретить ее. Сейчас, когда пришла пора, самураи призвали на помощь все свое мужество, дух самоограничения и жертвенности, несгибаемую волю, воспитанные долгими годами упорного совершенствования. Только это могли они противопоставить нежданному удару судьбы. Сжав зубы, они решили не сдаваться.

Самураи клана были как бы единым живым организмом, в котором все обитатели дышали и жили. Сознавали они это сами или нет, но от поколений верно служивших отцов и дедов унаследовали они верность и преданность. Господин же был основой и движущей силой этого организма. Даже в самых смелых фантазиях вассалы не могли представить себе, что их отношения с господином когда–либо прервутся и они вынуждены будут существовать сами по себе. Потерять господина было для них равносильно смерти. Пожалуй, даже хуже, поскольку истинная жизнь для них пресекалась, и они как бы умирали заживо.

Вернется ли когда–нибудь домой господин, с которым их разлучили? Ответа на вопрос никто дать не мог, и, что хуже всего, не в их силах было что–либо изменить. Судьба князя была полностью в руках всесильного судьи, который один воплощал верховное правосудие, не внемля ни просьбам, ни воззваниям, ни протестам. Даже обсуждать приговор было не дозволено – только беспрекословно принять высочайшую волю, какова бы она ни была.

Сплотившись в несчастье, они готовы были все вынести. Сдерживая бешеное биение сердец, самураи прислушивались к поступи неотвратимо приближающегося злого рока.

Первым вестником рока стал мэцукэ Гэнгоэмон Судзуки, явившийся с приказом очистить усадьбу Дэнсо.

– Слушаем и повинуемся, – негромко ответил за всех Ясубэй Хорибэ.

Люди князя Тода Нотоноками, назначенного распорядителем приема посланников императора вместо князя Асано, как раз вносили в усадьбу присланные назад из замка расписную ширму и драгоценную утварь. Следовало все имущество дома Ако вынести из усадьбы как можно быстрее. Сейчас, когда над домом Асано был занесен бич безжалостного рока, даже птица, выпорхнувшая из–под ног, могла быть знамением судьбы.

Как только отбыл Ясуэмон, приказ передали Соэмону Харе. Тотчас же отряд пехотинцев–асигару князя Тода был выставлен для охраны дороги от усадьбы до Тацунокути. Тем временем из–под моста Досан вынырнула большая лодка, и вскоре послышался топот десятков ног – это перегружали из усадьбы вещи. Все свершилось с невероятной быстротой – немного спустя эвакуация была закончена. Лодка отплыла от берега и тихо заскользила по дремотной глади замкового рва к реке. Отряд пехотинцев, не нарушая строя, направился по суше в усадьбу Тэпподзу.

– Ну, не поминайте лихом! – тепло простился Соэмон с самураями князя Тода.

Князь Асано в закрытом на замок и накрытом сетью паланкине был под строжайшей охраной вынесен из резиденции сёгуна через ворота Хиракава. Конвой, следуя вдоль стен, миновал коновязи у главных ворот Отэ, набережную Яёсу, внешние ворота Хибия, ворота Сакурада. Из паланкина князь созерцал знакомые городские кварталы. Безоблачное вешнее небо простиралось в вышине. Вода во рву блестела и переливалась под солнцем. Колыхались под ветром ветви плакучих ив.

Должно быть, больше уж никогда не придется увидеть этих привычных взору картин, – думал князь с болью в душе… И не только этих… Перед его мысленным взором печальной вереницей проплыли виды родного Ако: сияющее под солнцем раздолье, что открывается с башни замка, сухой воздух побережья Внутреннего моря, просторы солончаков, струящаяся меж них, словно белый шелковый пояс кимоно, река Кумами, встающие из дымки на горизонте гребни гор. Этот шум ветра в вершинах старых сосен, затеняющих двор замка… До слуха князя словно донеслось отдаленное жужжание пчел, что слушал он каждое лето на родине. Еще больше, чем по природе родного края, тосковал он по тем, кто, словно трудолюбивые муравьи, живут и работают там, в Ако: по крестьянам, ремесленникам, и особенно по своим верным вассалам. При мысли о них слезы невольно выступали на глазах у князя. Как ни старался он не думать более об этом, как ни пытался переключить внимание на другое, ничего не получалось – горячий комок подкатывал к горлу.

Он бросил своих вассалов! Предал их! Ради того, чтобы в припадке безумия обрушить клинок на заклятого врага, он позабыл о своих родных и близких, о своих подданных. В конце концов воинская удача ему изменила, его постигло бесчестье. Что ж, остается только смерть. Да, остается только умереть…