Текст книги "На новой земле"

Автор книги: Джумпа Лахири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Больше они не разговаривали, молча съели десерт – каштановый пирог – и встали из-за стола. На улице, плотнее запахнувшись в куртки, они бросили последний взгляд на город. Наступал час passegiata —медлительной ежедневной прогулки местных жителей. Старики важно выступали впереди своих семейных кланов, окруженные многочисленными родственниками. Здесь мужчины шли с мужчинами, женщины – с женщинами, совсем как на бенгальских вечеринках, которые родители Хемы когда-то устраивали. В их лицах было что-то похожее, и одеты они были одинаково, мужчины все как один в плоских шерстяных кепках, женщины – в длинных прямых юбках и туфлях на низком каблуке. Рядом бегали, прыгали и разноголосо перекликались внуки и правнуки, и все эти поколения, похоже, прекрасно чувствовали себя в обществе друг друга.

– Поедем со мной, – сказал Каушик.

– Куда?

– В Гонконг, – подумав, он добавил: – Не выходи за него замуж, Хема.

Она резко остановилась. Они спускались вниз по улице, состоящей из широких ступеней. Процессия, шедшая следом за ними, на секунду замедлилась, но затем с учтивыми permesso ^[21] начала протискиваться мимо них дальше по улице. Кровь бросилась Хеме в лицо. Тот мальчик, чью куртку она когда-то носила, не замечавший ее вовсе во время своего почти двухмесячного пребывания в ее доме, мужчина, который вступил с ней в любовную связь, прекрасно зная, что она дала обещание другому, наконец-то захотел большего. Какая-то часть ее души воспарила от счастья. Однако ее задел его эгоизм, ведь он предлагал ейради него пожертвовать всем, разрушить ее так тщательно спланированное будущее. И он предлагал ейследовать за ним, а не наоборот, как это сделал Навин.

– Ладно, не говори ничего сейчас, – сказал он, видя ее смятение и нежно привлекая ее к себе. – Сначала поезжай в Индию, обдумай все хорошенько. Я подожду.

Она отстранилась, и в первый раз его объятия стали ей неприятны.

– Слишком поздно что-то менять, Каушик.

Он протянул руку и пальцем повернул ее лицо к себе, и она взглянула в его усталые глаза, которые успела полюбить. Его лицо горело внутренним жаром – если не любовью, то уж точно сильным влечением, и она поняла, что он говорит искренне и что его предложение серьезно.

– Станет поздно лишь через несколько недель. Еще есть время.

Он взял ее за руку, и они продолжили спускаться вниз по улице. Маленькая площадь, на которую они вышли, была заполнена детьми в возрасте от восьми до десяти лет, как будто занятия в школе разом закончились. Хема глядела на оживленные, раскрасневшиеся маленькие лица с тоскливой ностальгией. Она сама была не сильно старше, когда впервые влюбилась в Каушика. И хотя ее мечта сбылась почти через тридцать лет и те поцелуи, о которых она мечтала в детстве, наконец-то стали реальностью, воспоминания о том безответном юношеском увлечении то преследовали, то, наоборот, успокаивали ее. Итальянские дети кричали «Buona Natale!»,«Счастливого Рождества!», дурачась, обнимали и целовали друг друга, и их невинная радость была так заразительна, что ей самой тоже захотелось прыгать и кричать вместе с ними. А ведь пройдет лет десять, и эти девочки и мальчики начнут влюбляться друг в друга, переженятся, а еще лет через пять их собственные дети будут играть на этой же площади.

На полпути в Рим из Вольтерры на землю опустилась темнота, и, глядя в черный проем окна, Хема объяснила Каушику, почему они не могут быть вместе. Дело даже не в Навине, сказала она, просто нечестно просить ее бросить жизнь к его ногам и слепо последовать за ним. Она не может на это пойти, как не может просить его изменить свою жизнь в угоду ей. Слишком поздно им меняться, если один из них пожертвует собой, в будущем это неизбежно приведет к ссорам и непониманию.

– Но ведь мы сможем иногда видеться с тобой, разве нет? – сказала она робко, боясь предложить ему это, еще больше пугаясь, что он может отвергнуть его.

– Я не люблю строить планы на будущее, – ответил Каушик ледяным тоном, сразу напомнив ей детство. Больше он ничего не сказал за все время поездки, пока не остановил машину около дома Джованны. А затем повернулся к ней лицом и произнес еще более резким голосом: – Я так и думал, что ты струсишь.

Хема заплакала, униженная, понимая, что сожгла все мосты и что он никогда не простит ее за отказ. Даже если сейчас она переменит свое решение и будет умолять его взять ее с собой, это уже не поможет. И все же, все же, что ей было делать? Он ведь не предложил жениться на ней, фактически вообще ничего не предложил – как это эгоистично и как по-мужски! Она плакала, а он сидел рядом с ней, сложив руки на груди, холодный, как ледяная гора. Ее слезы его не тронули, так он, должно быть, делал все эти ужасные фотографии, таким он был в то утро, когда показывал ей лесные могилы, запорошенные снегом, – ему просто нечего было больше сказать ей. Поняв, наконец, что он ждет, когда она освободит машину, Хема вытерла слезы и вышла, не попрощавшись. Свою последнюю в Италии ночь она провела одна, уже не ожидая получить от него весточки. Однако наутро он позвонил ей и предложил отвезти в аэропорт.

Когда они добрались до Фьюмичино, он проводил ее до стойки регистрации, помог поставить чемодан на бегущую ленту конвейера, легонько поцеловал в губы. А потом он быстро ушел, оставив ее вытирать слезы в одиночестве, снимать обувь перед металлоискателем, вытряхивать из карманов хорошенькие итальянские монетки, которые вскоре утратят свою покупательную способность и превратятся в сувениры. Она прошла через паспортный контроль, села на аэроэкспресс, сквозь слезы глядя в окно на скопище разномастных самолетов. В зале ожидания, наполненном в основном индусами, она ни с кем не общалась, сидела одна, листая модный журнал, пока не объявили посадку.

И только по дороге в самолет Хема обнаружила пропажу. Ее браслет, любимый золотой браслет, подаренный бабушкой, за который Каушик впервые потянул ее к себе, пропал! Ну конечно, она сняла его перед металлоискателем, а потом забыла надеть. Мысленным зрением она отчетливо увидела его – забытый на сером пластиковом подносе. Хема повернулась и слепо бросилась назад к хорошенькой стюардессе, деловито отрывающей посадочные талоны.

– Все пассажиры уже сидят в самолете, – сказала ей стюардесса по-английски. – Самолет готов к взлету.

– Но я потеряла ценную вещь! – умоляюще воскликнула Хема. – Драгоценность.

Девушка вскинула на Хему заинтересованные глаза.

– Какую драгоценность?

– Золотой браслет. – Хема невольно схватилась за голое запястье.

– Хотите, чтобы мы проверили, нет ли его в зале ожидания?

– Нет, я сняла его во время досмотра… Я проходила его еще утром, и, должно быть, оставила его там.

Женщина покачала головой:

– К сожалению, у нас нет возможности сейчас связаться со службой безопасности. Но мы можем послать им сообщение, хотите?

Опустив голову, Хема пошла обратно в самолет, полная тяжелых предчувствий. Конечно, через пару недель на ее руках будет красоваться двадцать золотых свадебных браслетов, но сейчас она чувствовала себя так, как будто потеряла часть себя. Мама всегда говорила, что терять золото – недобрый знак, и, когда самолет шел на взлет, ее не оставляла мысль, что вот-вот с ними случится авария. Однако они взлетели без всяких происшествий, и вот уже на маленьком экране перед ее креслом появилась карта мира, показывавшая их путь, нарисованный широкой белой полосой, от Рима до Калькутты, единственный путь, свернуть с которого она уже не могла.

В этом месте он не знал никого – в маленьком курорте к северу от Као-Лак, где Каушик снял однокомнатное бунгало с плетеной крышей, стоящее на сваях. Он жил на берегу моря лишь три дня, но уже чувствовал, как опьяняющая лень засасывает его в свою уютную трясину. Утром он выползал из кровати, завтракал фруктами и клейкими булочками, которые подавали в местном ресторане, а потом растягивался на горячем песке, просматривая старые номера журнала, в котором ему предстояло начать работу. Чаще всего через несколько минут глаза его начинали слипаться, и он дремал до обеда. Он перестал бриться, и его лицо покрылось неровной черной щетиной. Еда, которую подавали в ресторане, слегка напоминала индийскую: горячий рис, густое карри, в которое повара бросали целые желтые и зеленые перцы. Обычно Каушик не испытывал любви к индийской кухне – слишком много разнообразных кулинарных шедевров он попробовал за свою жизнь, – но эти кушанья почему-то настроили его на сентиментальный лад. Соринка в глазу мешала жить, раздражала немилосердно, когда он, забывшись, снимал темные очки и взглядывал на оглушающе яркую белизну пляжа неприкрытыми глазами.

Пляж выходил на запад, так что каждый вечер он заказывал в ресторане пиво и провожал садящееся над морем солнце. Вода была теплая, как парное молоко, но он предпочитал купаться в бассейне. Когда-то давно с ним произошел неприятный случай: подводное течение чуть не затянуло его на глубину. Он тогда забил руками и ногами, нахлебался соленой воды, и, если бы стоящий рядом купальщик не протянул ему руку, вполне мог бы отправиться к праотцам. После этого он разлюбил океан, хотя мама, если бы узнала об этом, наверняка презрительно фыркнула бы. Она обожала воду так сильно, что, наверное, с удовольствием плавала бы даже в пруду, заросшем тиной и водорослями. У кромки пляжа росла шеренга каучуковых деревьев, а за Андаманским морем лежал Бенгальский залив, а за ним Калькутта, где сейчас находилась Хема.

Злость на Хему и обида, что она посмела ему отказать, утихли только в самолете, и теперь он испытывал только тоску по ней. Он сумрачно раздумывал о том, что он сделал не так, может быть, ему стоило обсудить с ней их будущее раньше? Может быть, она подумала, что он говорит неискренне, что безответственно бросается словами? Он сожалел, что так грубо разговаривал с ней в машине и что не сказал Хеме главного: что за время их короткого романа она стала ему очень дорога, что она была единственной женщиной, с которой ему захотелось связать свою жизнь. Как жаль потерять ее вот так, толком не обретя, но делить ее с другим мужчиной он не хотел. Не мог. В тот последний день в Вольтерре ему надо было сказать ей об этом, а он вместо этого надулся, как мышь на крупу, и вообще вел себя как полный идиот. И еще посмел обвинить ее в трусости! Хема, в отличие от Франки, не обвинила в трусости егосамого, не указала на то, что его собственная боязнь привязанности, что к человеку, что к месту, переходит за грань патологической. Однако то, что она не встала с ним на одну доску и не начала перепалку, почему-то заставляло его чувствовать себя еще более отвратительно.

Соседнее бунгало занимала шведская семья. Их дети, мальчик и девочка, почему-то и купались, и загорали в трусах, как будто забыли взять с собой плавки. Они были высокие для своего возраста, он удивился, случайно услышав, как их мать говорила официантке в ресторане, что им пять и семь лет. Мать была очень привлекательна, высокая и стройная, с покрытым золотистыми веснушками нежным лицом и коротко стриженными волосами. Сама она меняла купальники примерно раз в час. Утром она выходила из бунгало, одетая в легкое платье цвета дыни, садилась в шезлонг и читала газеты, лениво откусывая кусочки папайи или манго, предлагая их детям и шутливо отмахиваясь от них, когда они тянули ее играть с ними. Они с мужем составляли довольно странную пару: она – утонченная, хрупкая, с тонкими костями, а муж – высокий, грузный мужчина с обожженной солнцем очень белой кожей и светлыми волосами до плеч. Большую часть времени он проводил в гамаке, подвешенном между двумя деревьями, храпя на весь пляж, а когда поворачивался на другой бок, узлы веревок протестующе скрипели. Похоже, кроме них на пляже никого не было – остальные бунгало пустовали.

Каушик лениво думал о том, что хорошо бы немного погулять по окрестностям, сделать несколько снимков, может быть, съездить хотя бы на остров Пхукет, но не трогался с места. Он немного поснимал на пляже – длинные лодки-пироги на воде, резвящихся шведских детей, но ехать на Симиланские острова не было сил. За три дня он только один раз ушел с пляжа – а именно зашел в сувенирную лавку, где его ничего не привлекло. Вместо поездок он нашел интернет-кафе и выложил на свой сайт итальянские фотографии Вольтерры в надежде, что Хема может когда-нибудь увидеть их: когда он делал эти снимки, она стояла рядом, прижимаясь к нему бедром, а ее длинные волосы, подхваченные ветром, иногда попадали в кадр. Подумав немного, он выложил и сделанные им снимки Андаманского моря.

Рождество Каушик провел на берегу, а вечером официанты нарядили маленькую пластиковую елку. Каушик заказал обычный ужин, сидел, глядя, как полная луна дрожит и играет в мелких морских волнах. Шведская семья за соседним столиком веселилась по полной программе, дети уже совсем почернели от загара. Шведы заказали по меньшей мере дюжину местных разносолов и теперь дружно ковырялись вилками в цельной рыбе, запеченной в специях. Каушик опять подумал о Хеме, и гнев вновь пронзил его при мысли, что через несколько дней ей предстоит выйти замуж и всю жизнь прожить бок о бок с человеком, которого она не любит.

После ужина шведская жена встала, легонько поцеловала мужа в лоб и взяла детей за руки.

– Выпьете со мной? – спросил швед, перегибаясь через стол в сторону Каушика.

Они пошли в бар, заказали виски. На подиуме местные музыканты настраивали свои инструменты. Шведа звали Хенрик, он работал редактором на телевизионном канале в Стокгольме. Они поговорили о средствах массовой информации в Италии и в Швеции, о войне в Ираке.

– В общем-то мы занимаемся похожими вещами, – сказал Хенрик и усмехнулся. – Даже наши имена похожи.

Каушик кивнул.

Хенрик рассказал, что они всегда приезжают сюда праздновать Рождество, уже четвертый год подряд.

– Ларс был совсем крошкой, когда мы открыли это место.

– А ваши семьи не возражают?

– Против чего?

– Ну, что вы сбегаете от них в такой день?

– Да, родители жены всегда ругаются, но мы все равно уезжаем. Понимаете, мы живем на соседних улицах, можем отпраздновать это самое Рождество в любой момент, если захотим. А мои родители в разводе, у каждого новая семья. – Хенрик удивленно покрутил головой. – Слишком много народа надо приглашать в гости. Ну а где ваша семья?

– Моя мать умерла много лет назад. Отец живет в США.

– Но вы же индус по национальности, верно?

– Да.

– Живете в Индии?

– В настоящее время я нигде толком не живу. Собираюсь перебраться в Гонконг.

– Женаты?

Каушик отрицательно покачал головой.

– Но вы о ком-то думаете. Моя жена говорит, вы тоскуете по женщине.

Он и не думал, что это так явно видно и что шведская женщина, оказывается, исподволь изучала его.

– Да, иногда.

– Вы ее скоро увидите?

– Нет.

Хенрик пожал плечами.

– Знаете, одному тоже неплохо. – Он залпом допил виски.

Каушик помрачнел. Швед был прав – как бы Каушик ни тосковал по Хеме, он понимал, что на новом месте ему легче будет построить жизнь в одиночестве. Что ей там делать? Он все равно не имел права вырывать ее из привычного уклада. Музыканты начали что-то играть, немилосердно фальшивя. Внезапно ему стало невыносимо общество толстого шведа, ему надо было побыть одному, подумать.

– Я иду спать, – заявил он, вставая.

– Что же, спокойной ночи, – отозвался Хенрик. – А я еще посижу немного. Эй, девушка, еще виски, пожалуйста.

Следующее утро было безоблачным. Каушик встал рано, побрел к ресторану завтракать. К его удивлению, Хенрик уже сидел за столиком, чисто выбритый, одетый в плавки и цветную гавайскую рубаху, и пил кофе с булочками.

– Вы почувствовали, как земля тряслась ночью?

– Нет, а что?

– Говорят, небольшое землетрясение, – сказал Хенрик. – Но оно уже прошло.

Что бы это ни было, Каушик все проспал. Он вспомнил, как давным-давно в Сальвадоре они с другом вот так же сидели в кафе, и земля затряслась так, что темная похлебка выплеснулась на стол из мисок. И вновь он отчетливо увидел молодого солдата, лежащего на дороге в луже крови.

– Здесь недалеко есть неглубокий коралловый риф. Хотите поехать со мной? Жена и дети собираются в город прикупить сувениров.

Каушик неуверенно посмотрел на воду.

– Вообще-то пловец из меня неважный.

Хенрик засмеялся.

– Ну, я надеюсь, что плавать вам особенно не придется – я снял лодку на целый день по хорошей цене. – Он показал на длинную пирогу, покачивающуюся у берега. – Когда доплывем до рифа, вы можете сфотографировать окрестности, а я погляжу на рыбок.

– Что ж, спасибо.

Закончив завтрак, они подошли к лодке. Хозяин, голый по пояс тайский мальчик в длинных красных шортах, выгребал из нее сухие листья и лепестки цветов. Из недр лодки на пляж выпрыгнули две маленькие ярко-зеленые лягушки. Хенрик поймал их и отнес детям, которые немедленно опустились на четвереньки и начали подражать лягушачьим прыжкам. Тайский юноша спустил лодку на воду и пошел рядом с ней, направляя ее носом в открытое море. Хенрик уложил на скамью запасной комплект ласт и маски на случай, если Каушик тоже решит поплавать.

Они залезли в лодку, мальчик впереди на веслах, они сели на корме. Жена Хенрика подняла тонкую руку в прощальном жесте, дети на секунду оторвали взгляды от лягушек и что-то крикнули. Хенрик жестами указал жене на свободное место на скамье, но она отрицательно покачала головой и снова углубилась в свой журнал.

Каушик немного волновался, не зная, сможет ли лодка удержать их коллективный вес – все-таки Хенрик был очень толст, – но лодка, покачиваясь, быстро набирала ход, пляж отдалялся, и вскоре их бунгало и бегающие на пляже дети превратились в маленькие точки на белоснежном побережье моря, похожем на улыбку какого-то зверя. Мальчик-таиландец на ломаном английском рассказывал Хенрику о большой колонии рыб-попугаев, которую он видел накануне. Утреннее солнце припекало, Хенрик снял рубашку, подставив ярким лучам широкую розовую спину, блестящую от пота. Они как раз проезжали мимо небольшой бухты.

– Эй, подожди-ка, – сказал Хенрик. – Ну и жарища, дай-ка я здесь нырну.

Мальчик кивнул, вынул из воды весло. Хенрик нырнул с борта лодки и поплыл рядом с ней, и его неуклюжее, большое тело внезапно грациозно заскользило под водой, вода, бурля, с приятным шумом расходилась у его груди. Рядом с ним Каушик на секунду увидел маму, смеющуюся и еще полную сил. Но видение сразу же исчезло, оставив на воде лишь радужные блики, подобно цветным рыбам, что временами всплывали на поверхность с морского дна. Каушик посмотрел на тень на воде, отбрасываемую его телом. Как называлась статуэтка, которую они с Хемой видели в Вольтерре? L'Ombra della sera, – «Вечерняя тень». Что же, это объясняло непропорционально вытянутый силуэт бронзового мальчика. Но в Као-Лак было утро, и тень Каушика все еще соответствовала размерам его тела.

Когда он поднял глаза, таиландец уже подвел лодку к берегу. Хенрик вынырнул где-то недалеко, поднялся на ноги и неуклюже пошлепал по воде к берегу. Песок был безупречно белым, в нескольких метрах от них начинался известняковый берег. Каушик сделал несколько снимков, осторожно положил камеру на скамью, зачерпнул воды и обтер лицо и шею. Вода была непривычно соленая на вкус. Он решился наконец, снял рубашку и шорты, сложил их рядом с фотоаппаратом. Ладно, он поплывет через бухту вместе с Хенриком, докажет маме, что не боится воды. Перебросив ноги через край лодки, он начал погружаться в воду. У берега было совсем мелко, так что он отпустил лодку и поплыл.

Я была очень рассеянна в тот день. Мы с мамой и тетушками выбирали мне свадебное сари. Кроме сари, надо было выбрать браслеты и ожерелья и несколько подходящих по цвету блузок. Мы провели больше шести часов, сидя на тонкой подстилке с бокалами холодной кока-колы в руках, пока продавцы магазина сари раскладывали перед нами свой товар. Я остановилась на сари из красного шелка, сотканного в Бенаресе, но все это время я думала только о тебе и так и не смогла решить, сделала ли я величайшую в жизни ошибку или чудом спаслась от страшной напасти. Я еще не окончательно пришла в себя после перелета, еще скучала по итальянским обедам, которые мы ели вместе с тобой, по вкусу хорошего кофе и вина. По дороге к квартире моих родителей я вглядывалась в лица прохожих, пытаясь найти среди них тебя. Как глупо! Когда мы вошли в парадную нашего дома, к нам бросился привратник.

– Вы еще не знаете? Какое ужасное несчастье! – запричитал он.

В нашей уютной гостиной, оклеенной розовыми обоями, по телевизору передали последние новости: землетрясение, случившееся где-то в океане, вызвало волну цунами, которая пронеслась, сметая все на своем пути, по индийскому побережью, затронув Шри-Ланку. Я увидела видеокадры, снятые отдыхающими, которые чудом спаслись от гибели: огромная масса воды неслась с такой скоростью, что казалось, съемка идет в ускоренном режиме. Вначале передали только о разрушениях на юге Индии и Шри-Ланки, о целых рыбачьих деревнях, снесенных с лица земли, о сотнях унесенных жизней. Но когда я узнала, что Таиланд тоже пострадал, во мне все похолодело.

Я не знала, где именно в Таиланде ты собирался встретить Рождество, знала только, что на пляже. Я специально не стала расспрашивать тебя, думая, что мне будет легче не знать о том, где именно ты находишься. Но теперь я сама не находила себе места. С утра я купила все возможные газеты, ища в подписях к фотографиям твое имя, надеясь, что ты не пострадал. Я пошла в интернет-центр и зашла на твой сайт, чтобы проверить, когда ты в последний раз выходил в Сеть. Я увидела фотографии – виды этрусского побережья, снятые с холма Вольтерры, лики трех почерневших этрусских богов, которые нависали над нашими головами. И еще несколько фотографий другого побережья, пустынного, умиротворенного, рыбачьи лодки и играющие на песке дети.

В конце недели Навин приехал, чтобы жениться на мне. При виде его лица меня затошнило, не потому, что я предала его с тобой, но потому, что он продолжал жить и дышать, потому, что теперь у меня не осталось даже выбора, с кем провести отпущенные мне дни. Но, не подозревая сам об этом, Навин твердо и нежно оторвал меня от воспоминаний о тебе, как порыв осеннего ветра срывает с дерева последние листья. Мы поженились, и нас благословили, мою руку положили поверх его руки, а края нашей одежды связали ритуальным узлом. С каждой клятвой, с каждой минутой я чувствовала, как земля под моими ногами крепчает. Конечно, после свадьбы мы не поехали в Гоа, – мой муж сказал, что неправильно плавать в воде, в которой сокрыто столько боли, страданий, смертей, что сейчас омывает Индию.

И я вернулась к своей привычной жизни, которую я выбрала вместо тебя. В Бостон пришла зима, и опять выпал снег. В феврале позвонила Джованна, чтобы передать весточку от Паолы. «Нью-Йорк таймс» опубликовала небольшой некролог. Но мне не нужны были доказательства твоей смерти – я знала это, чувствовала сердцем так же ясно, как чувствовала новую, зародившуюся во мне жизнь. И я провела те холодные, темные дни, лежа в постели, отвернувшись лицом к стене, а Навин, гордый моей беременностью, как будто в этом была лишь его заслуга, не задавал лишних вопросов и приносил мне сладкий чай. Моя мать, которая в то время часто звонила, чтобы узнать последние новости о моем состоянии, тоже узнала об этом.

– Ты помнишь Чудхури, ту семью, что когда-то жила у нас дома? – возбужденно начала она.

Это мог быть твой ребенок, но мы с тобой были осторожны. Ты ушел, и ничего не оставил мне после себя.

notes

Примечания

1

Космическая игла(Space Needle) – башня высотой 184 метра, сооруженная к Всемирной выставке 1962 года. Главная туристическая достопримечательность Сиэтла.

Щучий рынок(Pike Place Market) – рыбный, фермерский и ремесленный рынок, а также место выступлений уличных актеров, клоунов и певцов. (Здесь и далее прим. ред.)

2

«Лига плюща»(Ivy League) – восемь самых престижных частных колледжей и университетов на северо-востоке США.

3

«Зеленые Яйца и Ветчина» (Green Eggs and Ham)– классическая американская детская книжка-считалка, впервые изданная в I960 году.

4

Очень хорошо, спасибо (бенгали).

5

Квартал на Манхэттене, к западу от Центрального парка (Upper West Side) – один из самых фешенебельных районов Нью-Йорка.

6

Оба этих университета – Columbia University и New York University – расположены в городе Нью-Йорке.

7

Уолденский пруд– лесной водоем у города Конкорда в штате Массачусетс, прославленный благодаря книге Дэвида Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854). В настоящее время – заповедная зона.

8

ЭмерсонРальф Уолдо (1803–1882) – выдающийся американский эссеист, поэт и философ. Именно на территории его поместья у озера Уолден прожил два года Дэвид Генри Торо.

9

Бруклайн– пригород Бостона.

10

MPT – магнитно-резонансная томография.

11

Субботний клуб(Saturday Club) – один из старейших и наиболее престижных клубов в Калькутте, культивирующий атмосферу колониальной Индии XIX века.

12

«Сирз» – сеть магазинов дешевой одежды.

13

Альбом Let It Bleed (1969).

14

Суортморский колледж– элитный гуманитарный колледж недалеко от Филадельфии.

15

Портрет слепой нищенки, сделанный Полом Стрэндом (1890–1976) в 1916 году на улице Нью-Йорка и мгновенно ставший символом бескомпромиссной «новой американской фотографии».

16

Уэллсли– элитарный колледж для девушек недалеко от Бостона. Один из «Семи сестер» – ассоциации семи старейших и наиболее престижных женских колледжей на Восточном побережье США.

17

«Он не отрицал, что это было сделано» (лат.).

18

Еще один из колледжей «Семи сестер».

19

Синьорина, куда вам надо? (ит.)

20

11 ноября 2004 года.

21

Позвольте (ит.).