Текст книги "На новой земле"

Автор книги: Джумпа Лахири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Судха напомнила себе, что у нее есть мобильный телефон, что кинотеатр всего в десяти минутах езды и что они вернутся домой как раз к вечернему купанию Нила.

– Что ж, спасибо, – протянула она. – Сейчас посмотрим, что идет сегодня вечером.

– Не волнуйся ты так, мы будем играть здесь, – обещал Рахул, сидя на ковре в гостиной и глядя на сестру снизу вверх. – Видишь все эти кирпичи? Не сдвинемся с места, пока не построим высоченную башню.

Судха заставила себя улыбнуться. Они не оставили Рахулу ключей, так что выйти из дома он не мог. Она заранее приготовила ужин для Нила, молоко налила в чашку с носиком, макароны специально переварила, чтобы малыш ими не подавился. Она сто раз напомнила Рахулу быть осторожнее на лестнице. В кино Судха включила звук мобильника на полную громкость, а после первого часа не выдержала и вышла в фойе позвонить.

– Все в порядке?

– Все прекрасно, – заверил ее Рахул. – Мне показалось, что он проголодался, так что мы сейчас ужинаем. На заднем плане раздавался грохот, как будто Нил барабанил ложкой по железной крышке.

– Ну, вы молодцы. Держись, братец, мы скоро приедем.

– Да можете не торопиться, – сказал Рахул.

И поэтому на обратном пути они заехали в магазин и купили сыра, бекона и джема. Судха купила также три сочных бифштекса на ужин, а Роджер пообещал, что испечет свой фирменный торт.

Нила и Рахула не оказалось в гостиной. Игрушки в беспорядке валялись на ковре, телевизор был включен на полную мощность. На кухне также царил беспорядок: высокий стульчик Нила был весь заляпан макаронами, его поднос лежал на полу в луже воды. Воздушный шар, который они купили в зоопарке, висел где-то под потолком, все верхние дверцы кухонных шкафов были открыты, а продукты вывалены на столешницу. Судха застыла на пороге, оглядывая кухню, мгновенно покрывшись холодным потом.

– Должно быть, они в доме, – заметил Роджер, – коляска стоит в прихожей.

Судха бросилась к лестнице и тут услышала раздававшийся сверху плеск воды и тонкий писк Нила.

– Ох, дорогой мой, все в порядке, – выдохнула она с облегчением. – Он просто купает Нила.

Войдя в ванную, она обнаружила Нила сидящим в воде. Он наполнял водой свою чашку, а потом выливал ее обратно в ванну. Надувной утенок, которого они обычно надевали на малыша, чтобы он случайно не упал головой в воду, стоял на стиральной машине. Нил дрожал от холода, но казался увлеченным своей игрой. Вода уже доходила ему до уровня груди. Судха закрыла краны, затем протянула вперед дрожащие руки и вытащила сына из воды. Она не знала, сколько времени Нил находился в одиночестве. В любой момент он мог поскользнуться, потянуться за игрушкой или просто упасть в воду и захлебнуться. Она могла бы найти его плавающим в ванне лицом вниз, недвижимым, и только его темные волосы шевелились бы в воде.

– Где твой дядя? – спросил Роджер так резко, что Нил вздрогнул и залился испуганными слезами.

Они нашли Рахула в кабинете Роджера. Одетый, он лежал поперек дивана, около которого стоял пустой стакан. Все ящики комода в их спальне были открыты, горлышки бутылок выглядывали из рукавов свитеров. Они пошли обратно в кабинет Роджера, но, как ни трясли Рахула, разбудить его так и не смогли. Роджер наклонился над сумкой Рахула, запихивая в нее вещи гостя.

– Что ты делаешь? – спросила Судха.

– А ты что, сама не видишь, что я делаю?

– Но он ведь сам соберется утром, когда проспится.

– Я облегчаю ему работу, – сказал Роджер, поднимаясь с колен. Его лицо побелело от ярости, рот был плотно сжат. – Отныне я запрещаю твоему брату пересекать порог нашего дома и подходить ближе чем на сто метров к нашему сыну.

Поскольку они не могли кричать на Рахула, а сдерживаться не было сил, они начали кричать друг на друга.

– Это ты сказал, что мы ему доверяем! – крикнула Судха. – Ты согласился оставить с ним Нила.

– Как ты смеешь обвинять меня в этом? – крикнул Роджер в ответ. – Я едва знаю этого человека! Он же твойбрат, Судха.

– Да, ты прав. – От пережитого волнения Судха не могла унять дрожь, слезы неудержимо текли у нее из глаз. – Ты прав, прости меня. Я должна была сказать тебе.

– Сказать мне что?

Рыдания сотрясали ее тело, она слишком сильно прижала к себе малыша, который протестующе заплакал. Роджер подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– Сказать мне что, Судха?

Запинаясь и всхлипывая, Судха рассказала мужу о том, как в первый раз дала попробовать Рахулу пива и как оно было ему отвратительно. Она рассказала про игру, в которую они играли, как они прятали от родителей пивные банки и как постепенно это перестало быть для Рахула лишь игрой, но превратилось в образ жизни. Той жизни, что вырвала его из семьи, лишила образования и чуть не привела к полному разрушению.

Роджер обвел глазами свой кабинет, остановив взгляд на портретах великих людей, которые украшали стены и его рабочий стол. На его лице появилось выражение ужаса и отвращения. Он перевел взгляд на жену, но выражение его лица не изменилось.

– Как ты могла? – сказал он. – Не могу поверить, что ты все время врала мне! Я ведь никогда не лгал тебе, Судха. Ты не имела права скрывать от меня это!

Она кивнула головой, совершенно уничтоженная. Роджер осторожно вынул Нила из ее объятий и вышел из комнаты, оставив ее в компании брата, тяжело храпящего на диване, отвернув к стене оплывшее лицо.

Всю ночь Судха не могла заснуть. Роджер лежал рядом с ней, отвернувшись к стене, и не произносил ни слова. Они так и легли спать не поужинав, бифштексы пришлось убрать в морозилку. Судха понимала, что Роджер прав, если бы на месте Рахула был его родственник, она отреагировала бы точно так же. Она думала о своих родителях, которые так надеялись, что их дети достигнут в жизни успеха, и так переживали, когда один из них оступился. Переживали, но не отворачивались от него. Каким бы унижениям ни подвергал их Рахул, Судха знала, что в душе родители всегда готовы простить его и принять назад в лоно семьи. А вот Роджер никогда не простит Рахулу сегодняшней выходки, Судха была в этом уверена. Проворочавшись в постели всю ночь, к утру она ясно осознала, что тоже не сможет простить брата.

Под утро она провалилась в тяжелый сон, потом проснулась опять час спустя от звука бегущей воды. Рахул принимал душ ужасно долго, так что она вновь забеспокоилась и уже хотела постучать, как услышала звук открывающейся двери и его шаги на лестнице.

– Я думал убрать тут вчера вечером, но забыл, – сказал Рахул, когда она вошла на кухню и остановилась на пороге. Он был одет в один из халатов Роджера и щурил глаза, как будто вместо обычного полумрака, царящего на кухне, она была залита ярким светом. Неуверенно передвигаясь, Рахул наполнил чайник водой, включил газ и, отмерив кофе, засыпал его в фильтр кофейной машины. – Извини.

– Извини? Это все, что ты можешь мне сказать, Рахул?

Он метнул на сестру быстрый взгляд и опустил голову. Он выглядел как идиот, тупой, медлительный, плохо соображающий дебил.

– Ты можешь мне объяснить, что произошло вчера?

Он не ответил.

– Это что, из-за меня? – спросила она. Потому что ночью ей приходили в голову и такие мысли: что, увидев ее, он вспомнил про время, когда они вместе бросали родителям вызов, наливая в чашки с колотым льдом теплое пиво. Рахул молчал. – Ладно, собирайся, тебе пора в аэропорт, – резко бросила она.

– Подожди, у меня же рейс вечером?

– Нет, сейчас, Рахул. Сейчас ты оденешься и уйдешь из моего дома. Вчера ты оставил Нила одного в ванне. – Ее голос сорвался, ужасные картины снова встали перед глазами.

– Да ты что?

– Да, Рахул, – сказала Судха, и слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. – Ты напился и заснул, ты оставил моего мальчика одного в холодной воде. Ты понимаешь, что могло бы случиться?

Он резко отвернулся от нее, прижался лбом к дверце шкафа и застонал.

– Но ведь с ним все в порядке, правда, диди? Я утром заглянул к нему в комнату – он спал в своей кроватке как ангел.

– Тебе пора идти… – прошептала она, понимая, что звучит как заезженная пластинка. Всю ночь она негодовала, злилась, ругала себя, искала оправданий для брата. Сейчас внутри у нее не осталось ничего, кроме великой усталости.

– Знаешь, я не прикасался к спиртному уже много месяцев, – пробормотал Рахул. – Не знаю, как такое могло случиться. Я только выпил капельку…

– Достаточно!

Он сразу замолчал.

– Я не желаю слушать твои объяснения. Ты чуть не убил моего сына. Я больше не хочу ничего знать.

Он ничего и не сказал, тихо поднялся наверх, оделся, собрал свою сумку, а потом вышел в холл и стоял там, пока она звонила в службу такси и вызывала ему микроавтобус до Хитроу. Она протянула ему пятьдесят фунтов на такси, и он принял деньги. Такси он ждал на улице. Когда Судха услышала звук подъехавшей машины, она подошла к окну и, раздвинув пластиковые створки жалюзи, смотрела, как он неловко залезает на заднее сиденье. А потом машина уехала, и на улице снова стало пусто. Судха не поняла, в какой момент она перестала плакать. Спать совершенно расхотелось. Наверху послышался слабый звук – Нил ворочался в кроватке. Через пару минут он проснется и позовет ее, улыбаясь и что-то бормоча, ожидая, что она обнимет его, накормит и развлечет. Нил пока видел в ней только хорошее. Он во всех окружающих его людях видел пока только хорошее. Судха вернулась на кухню разогреть молоко для каши. Что-то задело ее по щиколотке – это вчерашний желто-зеленый шарик за ночь сдулся настолько, что теперь лишь слегка порхал над полом. Она поймала его за тесемку и засунула в мусорное ведро, удивляясь, как легко он поместился туда. Что же это такое, растерянно думала Судха, одного вечера хватило, чтобы ее семейные отношения оказались под угрозой, а ее дитя чуть не лишилось жизни… И теперь муж ей больше не доверяет, и она навсегда потеряла единственного брата. Наверное, такое случается и в других семьях, но все же, все же как это больно…

Не ваше дело

Почти каждую неделю Санг звонили женихи. Вообще-то Санг не знала женихов лично, часто даже не слышала о них, но они откуда-то узнавали ее телефон, скорее всего от своих знакомых – всезнающих бенгальских матрон. Наверняка матроны говорили, что, хотя Санг уже исполнилось тридцать, она все еще хороша собой, умна, образованна и свободна для брака. Большинство мужчин, как и Санг, были бенгальцами, и, когда она спрашивала их, где они достали номер ее телефона, все как один заверяли ее, что получили его от родителей Санг, которые спят и видят свою дочь замужем. Но Санг женихи только раздражали – она говорила, что они полные придурки, что даже толком не знают, как ее зовут, не говоря уж о других фактах ее биографии. Некоторые, например, были уверены, что она изучала физику, хотя на самом деле она училась на философском факультете, и что она окончила Колумбийский, а не Нью-Йоркский университет ^[6]. К тому же все они почему-то называли ее Сангита, хотя она отзывалась только на Санг. Женихи выражали свое восхищение тем, что «Сангита» сумела получить докторскую степень в Гарварде. Дураки! Они не знали, что ее отчислили за неуспеваемость еще на втором курсе и что теперь она работала кассиром в книжном магазине на площади.

Соседи по дому, Пол и Хизер, всегда могли точно определить, когда Санг разговаривает по телефону с очередным женихом. «О, привет!» – говорила она преувеличенно высоким голосом и с еле слышным вздохом раздражения откидывалась на спинку стула, как бы покоряясь обстоятельствам: так в метро, когда поезд останавливается посередине перегона, пассажиры недовольно закатывают глаза, но молчат, пережидая вынужденную задержку и понимая, что не могут ничего изменить. Полу очень хотелось, чтобы Санг «послала» кого-нибудь из наиболее навязчивых ухажеров, но она всегда была с ними подчеркнуто вежлива. Она вникала в сложные, запутанные родственные отношения, которые часто существовали в огромных, разбросанных по миру бенгальских семьях, и задавала наводящие вопросы, если собеседник демонстрировал особенную тупость. Пол отчасти даже завидовал этим неизвестным ему родственникам и друзьям родственников, хотя сам он делил с Санг весь дом и все, что в него входило: кухню, арендную плату и даже подписку на «Бостон глоуб». Бывало, женихи звонили из дальних штатов, например из Лос-Анджелеса, а бывало – из соседнего городка. Санг призналась, что однажды согласилась встретиться с женихом – просто ради прикола – так вот, он провез ее через весь штат на север, чтобы показать дурацкую фабрику, на которой он работал, а потом пригласил в «Баскин-Робинс», где за двумя шариками мороженого и молочным коктейлем сделал ей предложение.

Иногда Санг во время разговора делала заметки в блокноте, который всегда лежал около телефона.

Иногда она записывала имя звонившего, или писала «Университет Карнеги Меллон», или «любит детективы», но по мере того, как ей становилось все скучнее, на листке появлялись изображения цветов, незатейливых орнаментов или игра в крестики-нолики. Конечно, она тоже задавала вопросы, например, как ее собеседнику нравится его работа экономистом, дантистом или инженером. Причиной отказа встретиться она всегда называла занятость, докторская диссертация отнимала уйму времени! Иногда, если Пол был в это время на кухне, она чиркала в блокноте записки и показывала ему: «Умственное развитие лет на пять», или «Ну и зануда-ботаник!», или «Я помню этого персонажа – его когда-то стошнило в родительский бассейн», не отнимая от уха телефонную трубку.

Но после того, как разговор заканчивался, Санг просто прорывало. Да как им не стыдно, всем этим так называемым женихам! Какое право они имеют вторгаться в ее личную жизнь? Жалкие неудачники! Если бы Пол и Хизер слышали, что они тут бормотали о себе. Однажды Хизер не выдержала и резко заявила:

– Не могу поверить, Санг, что ты жалуешься.На что, скажи, пожалуйста? Десятки молодых, успешных, возможно, даже красивых мужчин хотят жениться на тебе не глядя, не раздумывая. И ты хочешь, чтобы я тебя пожалела?

Сама Хизер, студентка юридического факультета Бостонского колледжа, жила в одиночестве уже пять лет. Она сказала Санг, что находит такой вид знакомства ужасно романтичным, но Санг только покачала головой:

– Это не любовь, пойми.

В ее глазах все это до тошноты напоминало традиционное индийское замужество, только свахи не хватало. Да и самим этим мужчинам была нужна не она, а некое мифическое существо, сотканное из слухов, сплетен, недомолвок и досужей болтовни неугомонной индийской общины, которая не терпела в своих рядах незамужних женщин старше двадцати лет. В их глазах Санг навеки осталась хорошенькой девочкой, грациозно танцующей Бхарат-Натьям, с толстой косой и приличными отметками. Если бы эти мужчины узнали, что она представляет собой на самом деле и чем зарабатывает на жизнь, если бы они узнали, что, несмотря на все грамоты, и олимпиады, и оценки, она сидит за кассовым аппаратом и расставляет книги на витрине пирамидкой, они тут же в ужасе сбежали бы.

– К тому же, – всегда напоминала она Полу и Хизер, – у меня уже есть жених. Забыли?

– Ты прямо как Пенелопа, – сказал ей как-то раз Пол. Он как раз в то время перечитывал Гомера в переводе Леттимора для устного экзамена будущей весной.

– Пенелопа? – Санг стояла около микроволновки, разогревая себе рис на ужин. Она нажала кнопку, вынула дымящуюся тарелку и полила рис темно-красным соусом – смесью лайма и красного перца, который всегда стоял на дверце холодильника рядом с банкой арахисового масла.

– Из «Одиссеи»? – мягко напомнил ей Пол, отвечая вопросом на вопрос. Пол был высок, но не слишком худ, с крепкими пальцами и икрами ног, с мягкими светлыми волосами. Наиболее выдающимся аспектом его внешности были стильные дорогие очки в темно-малиновой оправе, которые его уговорила купить хорошенькая продавщица в магазине на Бикон-стрит. Полу с самого начала не понравились вызывающие, совершенно круглые стекла, и он до сих пор не смог к ним привыкнуть.

– Ах да, «Одиссея», – вяло пробормотала Санг, присаживаясь за кухонный стол. – Пенелопа. Только я не умею вязать.

– Ткать, – снова поправил он. – Пенелопа ткала погребальный саван, а за ночь распускала сотканное, чтобы женихи от нее отстали.

Санг подняла к губам вилку, полную горячего риса, подула на него, чтобы немного остудить.

– Ну хорошо, а кто тогда вязал? – спросила она. – Была одна женщина, так она вязала. Ты должен помнить.

Пол помедлил, ему ужасно хотелось поразить ее, но в голове внезапно сделалось совсем пусто. Он знал, что это был кто-то из персонажей Диккенса, но все книги хранились в его комнате.

– Подожди минуту, – сказал он, направляясь к двери, но вдруг остановился и с облегчением выдохнул. – Вспомнил! Это «Повесть о двух городах». Мадам Дефарж, вот кто вязал.

Вообще-то Пол познакомился с Санг благодаря объявлению. Она позвонила им одним субботним июльским утром, и к телефону подошел Пол. Санг сказала ему, что видела в газете «Феникс» объявление о том, что в этом доме сдается комната. Ее ранний звонок разбудил его – он разговаривал с ней, стоя в коридоре босиком, зевая и пошатываясь, и еще подумал тогда: что за странное имя у этой женщины, «Санг». Похоже на японское. Он так и не мог решить, какой она все-таки национальности, пока Санг не выписала чек на залоговый взнос и не подписалась: «Сангита Бизвас». Это было ее официальное имя, оно стояло на счетах, на конвертах, на толстых, пахнувших типографской краской экземплярах «Вог», которые она выписывала каждый месяц, и на квитанциях за электричество, которые она согласилась оплачивать от своего имени. Когда Санг позвонила в дверь – два звонка прозвучали медленно и печально, – Хизер мылась в душе, поэтому Полу пришлось принимать ее в одиночестве.

Волосы Санг в тот день были распущены по плечам, и Полу ужасно понравилось, как они облегали ее спину и плечи, расходясь двумя темными волнами над выступом ключиц. Санг восхитилась центральной лестницей (как и все остальные), ведущей на второй этаж, и провела пальцем по блестящим перилам. Лестница была сделана из темного дерева коньячного оттенка и после каждой шестой ступени поворачивалась под прямым углом – настоящее чудо архитектурного искусства. К сожалению, лестница эта была единственным достойным восхищения предметом во всем доме, завлекавшим наивных гостей на второй этаж. Там их ожидало великое разочарование: уродливые бурые кухонные шкафы, заплесневелая ванная, где половина кафеля давно отвалилась, дешевое ковровое покрытие серо-бежевого цвета, застилающее полы во всех комнатах, – так домовладельцы, обитающие на первом этаже, пытались защититься от шума, производимого постояльцами.

Санг одобрила просторный холл около лестничной площадки второго этажа, вошла в пустовавшую комнату и огляделась. В углу стоял сервант, стилизованный под древний храм, украшенный дорическими колоннами и стеклянными дверцами. Пол объяснил, что раньше эта комната служила столовой и в серванте, понятное дело, хранили посуду. Ванная находилась с другой стороны от лестничной площадки, а Пол и Хизер делили еще одну ванную, на третьем этаже. «Мне кажется, как будто я нахожусь внутри огромного холодильника», – усмехнувшись, сказала Санг и передернула плечами. Действительно, стены комнаты когда-то были выкрашены в мертвенно-синий цвет, а потом, желая, видимо, немного оживить мрачное впечатление, хозяева прошлись по ним белой краской. Эффект ледяной пустыни, получившийся в результате такого ремонта, еще больше подчеркивался ослепительным светом неоновой лампы, закрепленной под потолком. Санг провела рукой по стене и сняла кусок липкой ленты. Когда-то столовая соединялась с гостиной широкой аркой, но потом ее заделали, хотя изогнутый след был и сейчас ясно виден, как свежий шрам, на штукатурке.

Пока Санг осматривала комнату, телефон опять зазвонил, и Санг повернулась к Полу и быстро сказала: «Я согласна». Они прошли в гостиную, где к ним присоединилась румяная после душа Хизер, и уселись на старенькую тахту, стоявшую у окна. Пол и Хизер рассказали новой постоялице о том, как они делят расходы, поделились впечатлениями о хозяевах – пожилой семейной паре – и пожаловались, что в доме лишь одна телефонная розетка, и та на кухне. Они, понятное дело, купили такой длинный провод, что телефон можно было перенести в любую комнату, но такие походы обычно сопровождались сильными помехами на линии.

– Мы хотели провести еще одну линию, но это очень дорого, – сказала Хизер.

– Да ну, ерунда, – невозмутимо отрезала Санг.

Пол, который вообще почти никогда не говорил по телефону, промолчал.

Санг не привезла с собой ни кастрюль, ни сковородок, никаких кухонных принадлежностей, кроме хворающего вьющегося растения, осыпающего желтые листья треугольной формы. Ее вещи перевез приятель, просто приятель, Пол сразу же заметил это, а явно не «близкий» друг. Санг сразу же сказала им, что у нее есть постоянный бойфенд, что он – египтянин и уехал в Каир на лето проведать родителей. А вообще-то он преподает историю Средних веков в Гарвардском университете, небрежно заметила она. Ее приятеля звали Чарльз – высокий, плечистый, одет в кроссовки и ярко-оранжевую футболку, а волосы собраны на затылке в тугой пучок. Пока они разгружали вещи, он рассказывал Санг о неудачном свидании, на которое ходил накануне, но при этом хохотал от души. Вещей было немного: толстый матрас, два больших потрепанного вида чемодана, несколько коробок и полиэтиленовых пакетов. Когда они подъехали, Пол сидел на балконе, тщетно пытаясь углубиться в «Кентерберийские рассказы».

Он крикнул, что может помочь, но Санг только махнула рукой – дескать, ерунда, сами справимся. Хотя их громкая болтовня отвлекала Пола от чтения, он остался сидеть на балконе, исподволь разглядывая Санг сквозь прутья решетки. Чарльз, заливаясь смехом, требовал, чтобы она обещала не обрастать вещами, ему понравилось ее перевозить! Санг, вначале весело хохотавшая вместе с ним, вдруг посерьезнела и посмотрела в упор сначала на Чарльза, а потом на дом, сжимая в руках клетчатый плед.

– Не знаю, Чарльз. Не представляю, как долго я здесь проживу.

– Он все еще не предлагает тебе переехать к нему?

Она замотала головой.

– И как он это объясняет?

– Не хочет портить наши прекрасные отношения.

Чарльз усмехнулся и поднял одну из коробок.

– Однако он не отказывается от обещания жениться на тебе, так?

Она повернулась к фургону, беспомощным жестом отодвинув от лица прядь волос.

– Он постоянно говорит мне что-нибудь типа: «Когда у нас будут дети, лапушка моя, мы купим большой дом в Лексингтоне».

– Слушай, вы вместе уже три года, – сказал Чарльз. – Ну да, он немного старомоден. Но ведь ты за это и любишь его, правда?

Санг решила покрасить стены в своей комнате и поэтому не стала даже заносить в комнату вещи. Она сложила их на площадке около двери, а сама на пару дней переехала гостиную. Пол и Хизер были искренне удивлены: им самим даже в голову не пришло сделать хоть что-нибудь, чтобы улучшить внешний вид своих комнат. Для стен Санг выбрала приятный бледно-зеленый цвет, а для отделки – нежный лавандовый, который в магазине назывался «цвет моли». Санг со смехом показала Полу банку – может он себе представить моль такого цвета? Банка стояла на кухонном столе, и Санг с яростной энергией размешивала краску деревянной лопаткой.

– А как бы ты назвал этот цвет? – внезапно спросила она.

Пол не смог придумать ничего толкового, но потом, когда он сидел у себя наверху за просторным, стоящим у окна столом, окруженный пыльными томами старинных книг, ему пришло в голову название, которое идеально подходило для этой краски. Он вспомнил любимое мороженое матери, она всегда заказывала его в кофейне «Ньюпорт кримери», куда они ходили по воскресеньям. Его мать давно умерла, отец скончался через пару лет после нее. Пол был их приемным сыном, но они усыновили его поздно, когда им было уже за пятьдесят, так что на улице их часто принимали за его бабушку и дедушку. Вечером на кухне, встретив Санг, Пол сказал:

– Черная смородина со сливками.

– Чего?

– Название для краски.

На лице у Санг появилось странное выражение, неуверенная улыбка, как будто она смотрела на больного ребенка или на уличную собаку, которая могла вдруг броситься и покусать ее.

– Смешно.

– Смешное название?

– Нет. Смешно, что ты начинаешь разговор с того места, на котором мы закончили его шесть часов назад, и ожидаешь, что я буду помнить, о чем мы с тобой раз говаривали.

Когда Пол вышел из своей комнаты на следующее утро, с лестницы явно тянуло свежей краской, а из комнаты Санг доносилось монотонное шуршание ролика, скользящего вверх-вниз по стене. После того как Хизер ушла, Санг включила музыку: сплошная Билли Холидей, один диск сменялся другим. На улице стояла жара, и Пол перебрался работать в гостиную: там было немного прохладней.

– О господи! – воскликнула Санг, случайно заметив его по дороге в ванную. – Я не знала, что ты дома. Музыка, наверное, тебя уже с ума свела! – На ней были коротенькие шорты, переделанные из старых джинсов, и черная майка-топик с узенькими бретелями. Она была боса, и ее голые ноги все покрыты брызгами зеленой краски.

Пол соврал, сказав, что музыка ему не мешает, наоборот, он часто занимается под музыку. Поскольку из всех комнат в доме Санг чаще всего бывала на кухне – то мыла кисточки, то в качестве перерыва съедала несколько ложек йогурта из большой картонной упаковки, – Пол перенес свои занятия туда. К веселому изумлению Санг, он насыпал в чайник заварку, залил ее кипятком и поставил будильник на пять минут, чтобы вовремя вынуть листья. После обеда позвонила сестра Санг, которая жила в Лондоне. Голос у нее был настолько похож на голос Санг, что на секунду Полу пришла в голову шальная мысль, что это Санг каким-то образом звонит ему из своей комнаты.

– Извини, дорогая, не могу сейчас говорить, – весело отрапортовала Санг. – Я крашу комнату в цвета мяты и моли. – Когда она повесила трубку, старый аппарат темно-коричневого цвета был покрыт светло-сиреневыми отпечатками ее пальцев.

Ему понравилось заниматься в ее компании – такую веселую энергию она излучала. Санг, в свою очередь, была поражена его упорством: до получения докторской степени ему оставался лишь шаг, а она сама даже колледжа не смогла закончить. Не выдержала нагрузки, призналась Санг, пришлось уйти после второго курса. Когда она бросила учиться, ее мать заперлась в своей комнате и не выходила из нее целую неделю, а ее отец отказался разговаривать с ней. Но она всегда ненавидела академическую атмосферу – суетную, завистливую, предполагающую полное отключение от внешнего мира. Так жил ее бойфенд – каждый день на несколько часов запирался у себя в комнате, отключал телефон и работал над очередным докладом для очередной конференции. Ужасная скука.

– Но тебе там будет хорошо, среди этих сухарей, – уверила она Пола. – Ты сам – настоящий книжный червь, так что впишешься туда, как родной.

Когда Санг спросила, что ему предстоит отвечать на экзамене, Пол рассказал, что экзамен будет длиться три часа и он должен будет отвечать на вопросы комиссии, состоящей из трех экзаменаторов, на тему английской и европейской литературы за последние три века.

– И они могут спросить тебя о чем угодно?

– Ну да, в пределах разумного.

– Какой ужас!

Пол не сказал ей правды: на самом деле он уже один раз пытался сдать этот экзамен, но в тот раз провалился. О его позоре знали только экзаменаторы да несколько друзей-аспирантов, но теперь Пол предпочитал готовиться дома, чтобы не встречаться с ними в университете. Он провалился не потому, что плохо подготовился к экзамену, а потому, что в тот день что-то случилось с механизмом, управляющим его памятью, мозг как будто заклинило судорогой, так иногда по ночам у него сводило лодыжку. Целых пять мучительных минут он не мог ответить на первый, примитивнейший из вопросов о специфике комических злодеев в шекспировской трагедии «Ричард III». Три профессора с недоумением глядели на него поверх блокнотов, испещренных хитроумными вопросами, под окнами аудитории гудя проносились машины, а Пол не мог выдавить из себя ни слова. Он так много раз читал эту пьесу Шекспира, что отчетливо представлял себе каждую сцену, нет, не ее театральную постановку, а как она выглядела на страницах его потрепанного издания. Он почувствовал, как его лицо медленно заливается краской, становится сначала красного, потом багрового цвета, и немудрено – ведь в тот день он наяву проживал кошмарный сон, постоянно снившийся ему уже несколько месяцев. Его профессора были терпеливы, пытались расшевелить его другими вопросами, но он, казалось, вообще утратил способность связно изъясняться, застывал на половине рассказа, сбивался с мысли, путался в словах. В конце концов старейший из профессоров, покачивая венчиком белоснежных волос, стоящих дыбом вокруг розовой лысины, выставил вперед руку подобно полицейскому, перекрывающему транспортный поток, и сказал: «Кандидат, очевидно, плохо подготовился к экзамену». На этом испытание закончилось. Пол пошел домой, сдернув парадный галстук, специально купленный для торжественного случая, и не выходил из дома целую неделю. Когда он снова появился на территории университета, бледный, угрюмый, похудевший на десять фунтов, секретарь приемной спросила, не влюбился ли он.

Санг жила в их доме почти неделю, когда позвонил первый жених. К этому времени ремонт комнаты был завершен, стены приятно блестели свежей зеленью. Санг снимала с оконных рам полоски защитной ленты, когда Пол сообщил ей, что ее зовут к телефону.

– А кто зовет? – спросила Санг.

– Мужчина по имени Азим Бхаттачарья из Женевы.

– Скажи, что меня нет дома, – без колебаний отрезала Санг.

Пол тщательно записал имя звонившего, который успел сказать перед тем, как повесить трубку: «Да ты просто передай ей, что звонил Пинко».

За этим последовали другие звонки. Один из женихов даже ревниво спросил Пола, в каких отношениях он находится с Санг. При мысли о возможности такого союза Пола охватила приятная дрожь. Однажды, когда Пол только переехал в этот дом, такая ситуация уже возникла: два квартиросъемщика влюбились друг в друга и решили снять на двоих квартиру. Жениху Санг он смущенно ответил: «Я ее сосед по дому». Весь вечер он размышлял над этим вопросом, а потом все же не удержался и рассказал об этом на кухне Санг. Та расхохоталась.

– О, теперь он, верно, в ужасе оттого, что я живу под одной крышей с мужчиной. А знаешь что? – Ее лицо просияло. – В следующий раз скажи, что ты – мой бойфренд, идет?

Как-то утром неделю спустя они втроем сидели на кухне. Хизер заваривала себе в термосе чай с шиповником, поскольку неважно себя чувствовала, но занятия пропускать не могла – приближалась сессия. Санг пила кофе и читала газету. Накануне вечером она долго колдовала в ванной, и теперь в ее волосах поблескивали рыжеватые прядки. Когда зазвонил телефон, Пол по обыкновению поднял трубку, думая, что звонит очередной жених, поскольку мужчина тоже говорил с легким иностранным акцентом. Правда, он попросил к телефону не Сангиту, а Санг. Когда Пол спросил, кто звонит, мужчина ответил ему нетерпеливо: