Текст книги "Леди и Волк"
Автор книги: Джулия Берд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Теперь вы выглядите осунувшимся и изможденным, милорд. Словно потеряли все здоровье на непосильной работе.
Когда ягодный сок высох, под глазами у него остались темные круги. Европа оценивающим взглядом посмотрела на результат своей работы и удовлетворенно произнесла:
– Клянусь дьяволом, теперь вы можете напугать любого.
– Если мастер начнет расхваливать себя за каждый меткий удар, то так и не дождется, когда его соперник упадет замертво. Поторапливайся, старушка!
Европа громко рассмеялась и дала Стефану подзатыльник.
– Прикрой рот, мой мальчик, или я отправлю тебя в подвал.
Она достала из свертка чашу с зернами и солью, зачерпнула воды и стала растирать содержимое. В полученную массу она добавила щепотку оранжевого шафрана и вылила оставшийся черничный сок. Смесь приобрела отвратительный оттенок. Обычно такой ужасающий цвет имели кровоподтеки или незажившие раны.
Европа нанесла полученную кашицу на одну сторону гладко выбритого лица Стефана. Обмазав его щеку, ухо и шею до самой спины толстым слоем, она вытащила ком шерсти.
– Ты должен набить этим рот, – распорядилась она.
Стефан повиновался беспрекословно. Его лицо и речь изменились до неузнаваемости.
Теперь они занялись одеждой. Коричневая ряса священника, которую похитила перед побегом Кэтрин, была перекрашена сейчас в черный цвет и должна была сослужить Стефану добрую службу еще раз. Он надел ее на себя. Главное было сделано. Оставались детали. Один глаз был закрыт повязкой, специально сшитой кормилицей, а на спине под рясой прочно пришит огромный ком шерсти, заменяющий горб.
К тому времени, когда все было закончено, солнце уже садилось. Европа зажгла факел, чтобы рассмотреть Стефана получше. Зрелище было настолько пугающим, что она замерла.
Перед ней стоял калека с изуродованным лицом.
– Здравствуйте, мадам, – пробормотал Стефан на французском языке. Его щека, обезображенная шрамом, дернулась. – Я смотрю, вы напуганы, моя дорогая.
Его французский был безупречен. Долгие годы, проведенные в Бретани, не прошли даром.
– Кто вы? Зачем пришли в наш замок? – допрашивала Европа.
В голосе Стефана слышалась горечь.
– Несколько лет назад я был дьяконом в секте, которую церковь теперь называет еретической. Я свято верил, что существуют два бога – один – создатель душ, а другой – дьявол, создатель плоти и зла. Я верил в перевоплощение. Моя вера делала меня счастливым, хотя прежде я не был счастлив. Но католическая церковь уничтожила меня.
Стефан шагнул вперед, прихрамывая. Он медленно перевоплощался в озлобленного калеку, чей образ ему не трудно было создать, поскольку в груди бушевала ярость на Марлоу.
– Французская инквизиция разрушала наши религиозные общины, сжигая сотни человек в адском пламени. Но мы все равно не верили Римской церкви. – Стефан кивнул на спину. – Меня пытали, опускали в кипящую воду, вытягивали ноги. Они издевались надо мной, пока я не сдался. Я признался в ереси и плачу за это, странствуя по божьему миру. Когда искалеченный и больной я вернулся, доминиканцы простили меня и приняли к себе. – Стефан обречено скривил губы. Голос его дрожал. – Теперь я стал странствующим инквизитором. Меня зовут Ламорт. Моя миссия – очищать землю от ереси, издеваясь над другими так, как издевались надо мной.
Стефан закончил свою речь. Европа была ошарашена.
Стало смеркаться. Стефан не спеша направлялся по знакомой каменистой дороге в сторону замка. Он ехал мимо деревенских домов и базарных рядов. Лучи уходящего солнца окрашивали соломенные крыши в оранжевый цвет. Его сопровождали два француза. Стук копыт их лошадей эхом раздавался по всей деревне. Когда крестьянские женщины видели Стефана, они прятали в домах своих немытых детей. Многие лица были ему знакомы, зато они не могли узнать его. Жители деревни, которые были знакомы с добрым сэром Гаем из Блэкмора, видели перед собой только зловещего представителя инквизиции. Они называли его черным человеком, который привез с собой страх и пытки от имени Бога.
В руке Стефан держал флаг, на котором был поспешно нарисован официальный крест трибунала. Два других спутника держали в руках позолоченные распятия и французский флаг. Инквизиция не смела вторгаться в Англию, она жестоко правила на материке. Теперь Стефан должен был всех заставить поверить, что инквизиция пришла в страну. Было бы спокойнее видеть рядом с собой Рамси и Джеффри, однако их присутствие могло вызвать подозрения. Они остались в Даунинг-Кросс, воины сеньора Дербонэ были отличным прикрытием.
Когда процессия подъехала ко рву, окружающему замок, Стефан вызвал двух солдат. Сначала он объяснялся с ними на великолепном французском, а потом на ломаном английском языке. Переговоры закончились тем, что мост был опущен, и группа из трех человек оказалась на центральной аллее.
Первым экзамен на опознание Стефана сдавал Пиерс Таунли, камергер Марлоу. Он вышел встречать гостей.
– Кто вы? – заорал Таунли. Этот приземистый мужчина имел нрав как у бешеной собаки. Ему было легче проткнуть человека кинжалом, чем приветствовать его добрыми словами. – Кто здесь желает увидеть графа?
Когда он рассмотрел безобразные шрамы на лице Стефана, его лицо исказилось и он быстро перекрестился.
– Месье, – обратился к нему Стефан, – я являюсь официальным представителем французской инквизиции. Меня зовут Ламорт.
Стефан спешился и подошел к Таунли.
– Я приехал сюда из Авиньона по приказу Папы Римского, благочестивого Клементия IV, правителя священной империи. Моя миссия заключается в том, чтобы избавить ваш темный остров от ереси и колдовства.
Таунли молча слушал и смотрел с подозрением. Было непонятно, какого рода сомнения одолевали его. Либо он узнал Стефана, либо причина крылась в ненависти к церкви.
– В нашей стране об инквизиции ничего не известно, – наконец сказал он, проявляя обманчивую смелость в присутствии обезображенного Ламорта. – Нами правит архиепископ.
– Правил! – выкрикнул Стефан, оттолкнув Таунли в сторону. Он окинул замок таким взглядом, словно имел на него виды. – Мы получили сведения, что в этом замке почитают язычников. У меня есть приказ заключить виновников под стражу. Осужденные будут отправлены в тюрьму белого духовенства и сожжены на костре. А сейчас проведите меня к вашему хозяину.
Таунли колебался, но уже с почтительным страхом. Наконец с явной неохотой он предложил Ламорту следовать за ним.
Стефан едва сдерживался от радости, что первый экзамен прошел успешно. Но он все еще сомневался в реальности задуманного плана. Главная проверка ожидала его впереди, когда он предстанет перед собственной семьей. Единственное, что немного омрачало веселое настроение Стефана, было его рвение, с которым он вживался в эту роль.
Не скрывались ли за его благонамеренными поступками злоба и жестокость, за которые он осуждал Марлоу? Времени на размышления подобного рода не было, и, выкинув из головы печальные мысли, он думал о предстоящей встрече со старшим братом.
Марлоу находился в своих покоях вместе с Крамером.
– Граф Марлоу, – Таунли почтительно поклонился хозяину. – Французская инквизиция прислала к нам своего представителя для розысков еретиков. Его имя Ламорт.
Стефан коротко кивнул, стараясь не рассмеяться над Марлоу. Тот был явно напуган и ошеломлен. Его щеки, когда он пытался скрыть свое отвращение к уродству Ламорта, подергивались.
– Инквизиция? – переспросил он, отсылая Крамера и Таунли взмахом руки. – Это неслыханно! Инквизиция не имела права ступить на нашу землю.
– До сих пор, – ответил Стефан, наполняя бокал медом. – Ересь, словно раковая опухоль, расползается по всему миру. Вы должны преклонить колени с благодарностью, что мы пытаемся уберечь вас от этого зла.
– В самом деле, – бесстрастно ответил старший брат.
– Если, конечно же, – продолжил Стефан, – у вас нет грехов, которые вы пытаетесь утаить.
– Грехов?
– Например, небольшой ереси. – Ламорт скривил губы в безобразной улыбке. – Потому что страшной ересью является отрицание инквизиции. За это представители Папы Римского, боюсь, могут сжечь на костре. Вы не можете не видеть, граф, что я слишком сильно пострадал от оскорблений и унижений. Больше не хочу. Если вы посмеете выгнать меня, я приведу сюда палачей, чтобы вы могли убедиться в могуществе французской инквизиции.
Марлоу обескураженно молчал. Наконец он произнес:
– Все понятно, Ламорт. Я был во Франции и видел, как расправляются с еретиками слуги инквизиции. От этого зрелища в жилах стынет кровь. Я рад приветствовать вас в своем замке. Моя охрана с большим удовольствием проводит вас утром до Кентербери.
– Но я уже добрался до места назначения, – произнес Стефан и торжествующе рассмеялся. – Хотя бы для начала, – добавил он тихим елейным голосом. – Меня, в первую очередь, интересуют религиозные убеждения ваши и ваших близких и подданных. Вам нечего бояться, милорд, если вы чисты перед церковью.
– Это мой замок! – негромко произнес Марлоу. – И мне не нравится, что вы вторглись в него с такими намерениями.
– Многими из осужденных еретиков были женщины, граф. – На скулах Стефана заходили желваки. – Сожженные за колдовство. Встречались мужчины, знатные и благородные во всех смыслах, кроме верности церкви. Я сам приказал пытать нескольких французских дворян за то, что они не признавались в ереси. В конечном итоге я обвинил их за пищу, которую они ели в тюрьме. Когда они снова отказались исповедаться в своих злых деяниях…
– Может быть, они не были виновны! – прервал его Марлоу.
– Они были преданы огню. Их земли отошли к церкви. Подобные прецеденты повторялись не один раз. Предстоит тяжелая работа, чтобы обличить грех, да еще в наши трудные времена.
Марлоу ничего не ответил.
– Не упустите сейчас ваш шанс, граф Марлоу. Единственное, чего я жду от вас, – это полного понимания и повиновения.
– Сейчас, да. – Марлоу неохотно уступил. – Но я немедленно приглашу сюда архиепископа из Кентербери. Мы послушаем, что он скажет о появлении инквизиции на нашей земле.
Хитрость Марлоу была очевидной. В любом случае, независимо от того, раскроет архиепископ игру Стефана или нет, но посланнику инквизиции придется исчезнуть. Поэтому у Стефана было в запасе не больше двух недель до его приезда.
Он уверенно кивнул головой и сказал:
– Приглашайте архиепископа. Я думаю, он признает мое верховенство. Тем временем мои люди будут искать в замке следы греховных деяний. Я надеюсь, что им не будут мешать.
Стефан в упор посмотрел на Марлоу. Не дождавшись ответа, он покинул комнату и облегченно вздохнул. Он знал, что ему предстоит тяжелая работа. Однако времени было немного. Каждая минута была на счету.
Глава 19
Вечером Стефан прихрамывая вошел в Грейт Холл. Он приказал своим французским компаньонам присоединиться к трапезничающим рыцарям. Оба преданных ему воина обладали недюжинной силой, и Стефан был уверен, что в случае его разоблачения они, не задумываясь, возьмутся за холодные рукоятки своих мечей.
– Будьте поблизости, – распорядился он.
Стефан обвел помещение взглядом и понял, как многое изменилось здесь после смерти отца. Лишь резкие неискренние смешки иногда оживляли застолье. Марлоу сидел во главе центрального стола. Место рядом с ним занимала Кэтрин. Место Стефана, к его огромному удовлетворению, оставалось пустым, словно храня честь своего хозяина.
Кэтрин ела безо всякого аппетита и, в отличие от собравшихся, не улыбалась. Стефан сочувствовал ей всем сердцем и проклинал себя за то, что по его вине ей приходилось переносить столько страданий. Но ведь он и вернулся, чтобы спасти ее.
Стефан вошел в гостиную с шумом, подволакивая ногу, и величественно поклонился присутствующим, взиравшим на него с благоговейным страхом. Когда Марлоу приказал менестрелю прекратить пение, в Грейт Холле воцарилось неловкое молчание.
– Добрый вечер, граф Марлоу, – произнес Стефан низким голосом. – Не найдется ли для меня место за вашим столом?
Марлоу медленно поднялся.
– Я не посмею оскорбить достойного представителя инквизиции, Ламорт.
По залу, словно ветерок, разлетелся шепот. Присутствующие устремили на него подозрительные и враждебные взгляды. Кэтрин взглянула на него с явным неодобрением.
– Как и обещал, я отправил приглашение архиепископу, сообщая о вашем прибытии. А пока присоединяйтесь к нам.
Стефан внимательно посмотрел на девушку, она не узнавала его. Но он надеялся, что успеет обратить на себя ее внимание во время ужина.
Он сел рядом с матерью и Робертом. Пока они наливали в чаши похлебку, Стефан успел внимательно рассмотреть Розалинду. Ее волосы стали почти седыми. Былое величие и высокомерие исчезли. Голубые глаза потускнели, выражая полную апатию к жизни.
– Ламорт, – сказала она, повернувшись, – вы появились очень вовремя.
Стефан вопросительно взглянул на Розалинду. Она наполняла свой кубок намного чаще, чем ее гости, и теперь была почти пьяна.
– Остатки благородства уже разлагаются, и я ощущаю их зловоние, – продолжила Розалинда.
Несмотря на то что в ней говорило вино, Стефан был захвачен врасплох. Прежде он никогда не слышал, чтобы мать говорила так открыто. Возможно, из-за того, что она считала его случайным человеком.
– И какая же болезнь творит это, мадам?
– Алчность… похоть… – Она немного сощурилась, глядя прямо на Роберта. Розалинда сделала еще глоток меда. Опуская кубок, она едва не поставила его мимо стола. Пролитая лужица медленно растекалось по его поверхности. – Как часто мы не ценим того, что у нас есть, и страстно желаем тогда, когда у нас этого уже нет.
– Мадам, это похоже на раскаяние.
Розалинда посмотрела на Стефана пристально, изучая черты его лица. И ему показалось, что он зашел слишком далеко.
– Что вы знаете о раскаянии, Ламорт? – наконец спросила она и цинично рассмеялась. – Мы слышали рассказы об инквизиции. Вы беспощадны в своей охоте за ересью и колдовством. Вы сожалеете хотя бы об одной казни?
Стефан почувствовал, что с дальнего края стола на него пристально смотрит Кэтрин. Она по-прежнему не узнавала его, но проявляла большой интерес. Ему хотелось ответить ей нежным взглядом, дать понять, что она в безопасности, но это было невозможно. До нее было слишком далеко. Кроме того, любопытные глаза еще продолжали рассматривать безобразного инквизитора. Поэтому, спрятав свои чувства под маскарадный костюм, он вновь повернулся к матери.
– Мадам, я вижу, раскаяние сжигает ваше сердце и душу. Вам необходимо исповедаться во грехах, которые вы совершили.
Розалинда смахнула слезу и сделала глоток меда. Поставив кубок на стол, она горько улыбнулась.
– Бог все знает о моих грехах, Ламорт. И я буду гореть за них в аду. Раскаиваться мне поздно.
– Но это ересь! – возмутился Стефан. – Разве вы не знаете, что можете исповедаться только священнику. Только служители церкви могут общаться с Богом. Во Франции людей сжигают на кострах и за меньшие грехи!
– Сжигают на кострах? – откликнулась Розалинда. – Это могло бы доставить облегчение тем углям раскаяния, что сжигают мою душу.
Она говорила серьезно, и Стефан почувствовал внезапные угрызения совести. После того, как Кэтрин покинула Даунинг-Кросс, он много размышлял о трагических событиях в их семье. Тогда мать вызвала у него ожесточение, граничащее с ненавистью. Теперь он смотрел на нее другими глазами. Все меняется со временем – грехи, мысли, ненависть. Розалинда тоже изменилась. Сколько лет она лелеяла образ Роберта в своем сердце, искусно обманывая своего благородного мужа? Теперь, когда муж мертв, она обнаружила тусклые пятна на доспехах и дыры в его кольчуге. Это открытие разорвало на части все, ради чего она жила – вожделение, страсть, жадность. Она очнулась ото сна и обнаружила, что все мечты поблекли. Стефан страдал вместе с ней, но в то же время знал, что только смерть может освободить ее разум и душу от совершенных грехов.
– Мадам, мы не должны судить себя сами. Оставьте это Богу. – Стефан произнес это мягко, прикрывая своей рукой ее руку. В ее глазах он прочитал благодарность и, надеясь, что никто не слышал слов утешения, отвернулся.
К этому времени уже многие покинули Грейт Холл. Ужин закончился, и Кэтрин грациозно направлялась к выходу, мельком взглянув сторону Стефана. Он долго смотрел ей вслед. Вскоре к нему подсел Марлоу.
– Ламорт, – сказал он, – я вовсе не уверен, что архиепископ одобрит ваше появление в Англии.
– Это вне его компетенции, – заметил Стефан. – Инквизиция обладает большей властью, чем архиепископ.
Марлоу улыбнулся.
– Время покажет, мой друг. Однако пока вы здесь, могу сообщить, что обнаружил нечто странное в комнате графини Розалинды.
Стефан нахмурился. Любовь Марлоу к интригам не была для него тайной.
– Вы имеете в виду свою мать? Я не раз слышал, что вы обращались к ней именно так.
Марлоу пожал плечами.
– Разве инквизицию беспокоит, как я называю женщину, которая меня родила?
– Меня беспокоит все, граф, – ответил Стефан. – За малым обычно скрываются большие грехи.
– Розалинда, на самом деле, моя мать. Но, кроме того, она озлобленная и властная женщина…
– …которая мешает вам единолично управлять графством? – продолжил Стефан и заговорщически улыбнулся.
Марлоу был достаточно проницателен и умен, чтобы ответить прямо. Вместо этого он достал маленькую статуэтку женщины со множеством грудей. У ее ступней лежал полумесяц.
– Я нашел этого языческого идола в ее спальне, – продолжил Марлоу. – Я уверен, что она ходила на праздник в деревню и участвовала в ужасных языческих обрядах.
Стефан резко повернулся. Он не мог поверить, что Марлоу посмеет предать свою мать, которая всю жизнь обожала его. Он мрачно взглянул на брата.
– Такое обвинение может привести к ее казни, – сказал он, надеясь, что Марлоу передумает и откажется от клеветы.
Но Марлоу лишь печально покачал головой.
– Я потрясен не меньше вашего. Но как благочестивый христианин, не позволю, чтобы в замке процветали ересь и поклонение языческим идолам.
Стефан понимающе кивнул.
– Не стоит терять время. Мы начнем расследование немедленно. Я должен все выяснить, задать вопросы относительно графини слугам и вассалам этого графства.
Марлоу побледнел.
– Неужели это необходимо? Во Франции вы хватаете людей по одному подозрению и мучаете, пока он не сознается. Зачем же здесь вести расследование?
– Наше появление на этой земле не должно слишком раздражать людей. Надо, чтобы другие тоже осудили ее перед сожжением.
– Перед сожжением? – прошептал Марлоу. На его лицу промелькнуло нечто похожее на сожаление и тут же исчезло.
– Таков закон, лорд Марлоу. Руки инквизиторов не должны быть запачканы кровью. Поэтому сожжение может быть единственным видом казни. И графиня будет сожжена, если не раскается в ереси. Расследование только подтвердит ваше обвинение. Если люди убедятся в ее грехе, то одобрят наказание. А пока, скажите, не скрываете ли что-нибудь вы, граф?
– Нет, – медленно произнес Марлоу. – Мне нечего скрывать. Можете спросить кого угодно. Однако здесь много таких, за кем стоит присмотреть. В деревне есть несколько женщин, замеченных в ереси.
– Было бы неплохо иметь список. И сообщите своему дворецкому, что завтра утром мы начинаем расследование по делу графини Розалинды. – Стефан сухо поклонился и ушел. Внутренне он ликовал. Теперь он мог говорить с любым обитателем замка. И никто не удивится, если он задаст несколько вопросов о графе Джеймсе.
Стефан добрался до отведенной ему комнаты. Он чувствовал накопившуюся за целый день усталость и невероятную тяжесть на сердце. С трудом открыв тяжелую дверь, он вошел в спальню и облокотился на дверной косяк. Такого жестокого предательства по отношению к матери Стефан все же не ожидал от Марлоу и был уверен, что Кэтрин, узнав об этом, тоже пришла бы в ужас.
Он всегда гордился ее благородством и достоинством. И сейчас, описывая по комнате круги, он думал о ней и о себе как о едином целом. Стефан, безусловно, любил девушку той любовью, которую воспевали в своих балладах менестрели. В этот вечер, не имея возможности соединиться с ней, он ощутил всю глубину своих чувств, которые раньше, как ему казалось, едва мерцали в душе. Сердце страдало от мучительно сладкой боли.
Он яростно сорвал с шеи накидку. Но освободиться от всего маскарадного костюма Стефан не мог. Надо было дождаться, пока слуги принесут кадку с водой. А до этого было еще далеко. Недовольный этим обстоятельством, он скинул капюшон, снял повязку с глаза и сел на стул, поставив ноги на каменный очаг.
Мысли его опять вернулись к Кэтрин. Он доставил ей немало хлопот и волнений, а их близкие отношения стали для нее актом самопожертвования. Стефан спрашивал себя, будут ли ее глаза светиться счастьем и желанием, когда все останется позади, – когда замок перейдет к нему в законном порядке, когда он будет признан графом и когда они наконец поженятся. Он, определенно, не принимал близко к сердцу ее клятву Джорджу и задавал себе вопрос, было ли это правильно. Если он любил Кэтрин, считал Стефан, то должен был позволить ей самой сделать выбор. Но он не захотел ждать и сам принял за нее решение. Это было непростительно.
Он плакал и смеялся одновременно. Глядя на раскалившиеся добела камни, он кусал губы, пока кровь не перемешалась со слезами.
«Стоик может плакать в двух случаях, – вспомнил он слова отца, – из-за любви или смерти. Один раз, когда встречает любовь, и другой раз, когда ее теряет…»
– О, Кэтрин, я безумно люблю тебя! – прошептал Стефан.
– Милорд! – внезапно услышал он из коридора голос Европы.
Быстро смахнув со щек слезы, он надел на глаз повязку и накинул капюшон.
– Войдите! – рявкнул он.
Европа открыла дверь, пропуская вперед двух слуг с деревянной лоханкой. За ними вошли еще шесть, которые несли большие горшки с горячей водой. Когда они опустошили свои сосуды, кадка была наполнена почти до краев.
Стефан был доволен и внутренне усмехнулся. Европе удалось запугать бедняг его персоной. И в этой кадке было намного больше горячей воды, чем требовалось для купания. Марлоу, узнай об этом, пришел бы в ярость.
Когда все ушли, Стефан попросил Европу покараулить у двери.
Наконец-то он мог раздеться. Он с удовольствием освободился от своего маскарадного костюма и очистил лицо от толстого слоя краски, кусочки которой выбросил в огонь. Полностью обнажившись, он с наслаждением погрузился в горячую воду.
Кэтрин тихонько приоткрыла дверь. Приложив палец к губам, она многозначительно посмотрела на Европу и вошла.
– Европа? – напряженно спросил Стефан, ощущая какое-то движение за спиной.
– Не беспокойтесь, милорд, все в порядке.
– Ты принесла губку и мыло? – спросил он кормилицу, глядя через плечо.
– Конечно, милорд. Они лежат на стуле. Сейчас я подам вам.
Когда Стефан отвернулся к очагу, что-то бубня себе под нос, Европа подтолкнула Кэтрин. Девушка быстро взяла требуемые предметы и вложила их в протянутую руку Стефана. Тогда кормилица, добродушно улыбаясь, бесшумно покинула комнату, а девушка расстегнула пуговицы и засучила рукава.
– Европа, я хотел бы поговорить с Кэтрин, как можно быстрее, – произнес Стефан, задумчиво намыливая губку. – Подумай, как это можно осуществить. Я знаю, что это очень опасно, но мне необходимо ее увидеть.
Не желая выдавать своего присутствия, Кэтрин в ответ только кашлянула.
– У тебя все получится, – продолжил он. – Я начинаю думать, что ты можешь достать луну с неба, когда это очень надо.
Сожалея, что Европа не слышит этого комплимента, девушка опустилась на колени и обвила руками грудь Стефана.
От неожиданности он вздрогнул, но вскоре расслабился, ощущая под водой ласковые движения рук.
– Европа, что с твоим руками? – пробормотал он, прикасаясь к тонким рукам Кэтрин.
Девушка тихо рассмеялась.
– Что-то не так, милорд?
– Нет, все замечательно! По крайней мере, я теперь спокоен, что ты не обознаешься.
– Безусловно, что-то напоминает тебя, хотя можно было бы перепутать с Европой.
Стефан повернулся, разбрызгивая воду, и неожиданно поцеловал девушку. Его губы, словно высеченные из мрамора, были теплыми и влажными. Кэтрин ответила с такой страстью, что, казалось, хотела проглотить его целиком.
Оглядев Кэтрин с ног до головы, Стефан состроил недовольную гримасу и сказал:
– Ты полностью одета. Очень жаль.
– Но это легко исправить. – Девушка подошла к очагу. Сняв накидку, она повесила ее недалеко от кровати. Когда она стала расстегивать платье, Стефан откашлялся и подозвал ее к себе.
Внезапно он стал серьезным, и глаза его наполнились печалью.
– Что случилось, Гай? – с беспокойством спросила Кэтрин, присев на гладкий край лоханки.
– Я боюсь, что был слишком эгоистичен все это время, и сейчас прошу тебя ответить на один вопрос. Когда в Даунинг-Кросс ты пригласила меня разделить с тобой постель, это было твое решение?
Девушка недоверчиво улыбнулась.
– Вы сами знаете, милорд!
– Но твоя клятва! Я заставил тебя нарушить ее!
– Нет! – решительно сказала Кэтрин. – Мы оба причастны к этому. Таков был мой выбор. И я не жалею.
Стефан в задумчивости смежил веки. Когда он их открыл, в его глазах мелькали тени далекого прошлого.
– Я поняла, что не смогла бы стать счастливой, постоянно возвращаясь к памяти умершего брата. Это было мое решение – остаться с тобой.
Кэтрин всей душой хотела доказать Стефану, что счастлива, хотела заставить поверить ей.
Ее руки снова скользнули к пуговицам. Пока они одна за другой расстегивались под легкими движениями тонких пальцев, девушка не сводила с него взгляда. Стефан был похож на скульптуру греческого бога, который большую часть времени проводил на земле, соблазняя смертных. Кэтрин поднялась и скинула одежду. Обнаженная, она молча ждала, когда Стефан обратит на нее свой взор. Когда он сделал это, в его глазах загорелось желание.
– Как ты прекрасна! – прошептал он.
Кэтрин медленно опустилась на колени возле кадки. Она покрыла множеством поцелуев его лицо – влажный лоб, сдвинутые брови, щеки и губы. Взяв в руку губку, она сначала оттерла черные круги под его глазами и синяки, придающие лицу зловещий вид. Затем омыла его крепкую грудь, описывая губкой круги вокруг сосков.
Дыхание Стефана стало неровным, по телу пробежала дрожь.
– Кэтрин! Только будь уверена, что ты хочешь именно этого! – простонал он.
Девушка не ответила. Слова были не нужны. Он должен был видеть, что ей нужно. Ее руки кружили и кружили по сильным плечам, по мускулистой груди, крепкому животу, опускаясь все ниже, к паху. Прикоснувшись к твердой возбужденной плоти, она остановилась.
– Я смотрю, твой факел уже зажжен, – сказала она приглушенным голосом.
Стефан лукаво улыбнулся.
– Ты зажгла его. И только ты сможешь погасить.
Кэтрин внимательно посмотрела в его глаза. Их взгляды скрестились. Зарождая друг в друге молнии чувственности и трепета, они соперничали силой вспышек с мерцанием звезд.
Стефан беспомощно смотрел, как Кэтрин входит в воду. Ни одна женщина не вызывала прежде в нем столько страсти. Но он решил, что это должен быть ее выбор. Превозмогая желание обнять ее, он схватился за края лохани. Кэтрин погружалась в воду.
Она не знала, сколько времени прошло, когда, счастливая и удовлетворенная, обнаружила, что смотрит на Стефана смущенным взглядом. Она была выпита им до дна. И теперь знала, что ее страсть к нему будет вечной. Прильнув к мускулистой груди, она думала лишь о том, как заставить эту вечность длиться всю жизнь.
