Текст книги "Сломя голову"
Автор книги: Джули Дэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
6
Завернувшись в свой кашемировый палантин, я вышла следом за Ником из отеля. Но вместо того чтобы направиться к остановке такси, он повел меня к черному «мерседесу» последней модели, стоящему у обочины приблизительно в пятидесяти шагах. Из машины тотчас выскочил водитель, открыл дверцу.
– Одно из преимуществ того, что босс в городе, – объяснил Ник, садясь рядом со мной на заднее сиденье. – Конечно, если бы это был лимузин, я бы, пожалуй, постеснялся использовать его для своих поездок.
– Но если бы ты принес мне букет орхидей и надел светло-голубой смокинг…
– О да, в этом случае это было бы совершенно оправданно и невинно. Ну просто бал старшеклассников.
– У меня сейчас такие длинные волосы, чтобы возродить в памяти ту ночь, – усмехнулась я. Ник приподнял брови.
– Запиши эту мысль, – сказал он, потом наклонился к водителю, как выяснилось, Себастьяну, и назвал ему какой-то адрес на Монмартре.
Пока автомобиль плавно скользил в транспортном потоке, Ник развернулся на девяносто градусов на своем сиденье и сделал вид, что исследует мои все еще влажные волосы, которые были закручены в узел и закреплены на затылке, – как бы провел небольшое техническое обслуживание.
– Тогда я не отличал муссы от гелей, – продолжил он, – но не могу представить себе, насколько пышными могли быть твои волосы. А я помню восьмидесятые, поверь. У меня были друзья, имевшие подружек из Нью-Джерси! Я ходил на концерт «Бон Джови» в 1988-м.
Я едва могла расслышать его, так смеялась. Мотала головой и не могла вымолвить ни слова. Ник использовал это, чтобы продолжить воспоминания:
– А как-то раз, в одиннадцатом классе, я со своим другом Тимоти Рейнсом отправился на парное свидание. Он назначил встречу девушке из Джерси. Уверен, что ты, гм, знала девочек, которые встречались с плохими мальчиками… Ладно, мы, манхэттенцы, думали, что девочки из Джерси тоже плохие… в хорошем смысле. Итак, его приятельница собиралась свести меня с одной из своих подруг. Обе должны были встретиться с нами на площади Святого Марка, как делали все семнадцатилетние, считавшие себя крутыми. Надеялись, может, по ошибке кое-кого могут принять даже за студента Нью-Йоркского университета.
– О да, – подтвердила я, все еще хихикая, но уже в состоянии произносить односложные слова.
– И вот Тимоти и я стоим напротив вегетарианского ресторана «Доджо», оглядываясь в поисках его девушки Дженни с подругой, – продолжал он. – Наконец вроде бы увидели Дженни, сворачивающую за угол, но мы не были уверены, – казалось, что вокруг ее головы роилось облако мошек. А потом наши пристальные взгляды сместились на двенадцать дюймов правее и на десять дюймов выше, потому что рядом с ней шла воистину очень высокая девушка. Клянусь, я подумал – амазонка или что-нибудь в этом роде. Естественно, Тимоти не предупредил, что у меня будет свидание «с нарушением гипофиза»…
Мой живот прямо разболелся от смеха, пришлось унизиться до изображения гримасы, которая телеграфировала бы ему: «Мне необходима передышка».
– И когда девицы приблизились к нам, я заметил, что Дженни будто только что плакала, – сказал Ник. – Тимоти не обратил на это внимания, потому что пристально разглядывал ее волосы. И если быть честным, я тоже. Вблизи это больше не выглядело, как куча мошек. Дженни была похожа на невесту Франкенштейна, как если бы та сунула пальцы в электрическую розетку, а волосы были бы из соломы, во-первых…
– Прекрати! – Практически я досмеялась до слез. – Хватит, ну пожалуйста…
Мы оба знали, что я совсем не этого хочу.
– Очевидно, Дженни и ее подруга побывали в парикмахерской, чтобы подготовиться к большому двойному свиданию в большом городе, а у Дженни аллергия на парфюмерные средства. Такая, что описать невозможно. Кожа на ее голове стала красной. А волосы воняли чем-то паленым… Конечно, волосы ее подруги были прекрасно уложены, как она того и хотела – но прическа делала ее на фут выше! Думаю, то было самое короткое свидание в моей жизни… Да-а, самая длинная девушка, самое короткое свидание.
Я сложилась пополам. Попыталась ударить его своей сумкой от Вюиттона, но настолько ослабела от смеха, что едва смогла поднять ее (и это после максимального уменьшения массы содержимого, которое произошло после визита к моему доктору, когда я пожаловалась ему на боли в спине, а он глазел на мою раздутую «Вюиттон спиди-30» – да, действительно большую – чрезвычайно неодобрительно).
– О, Господи, да ты злюка, – наконец выдохнула я.
Ник жизнерадостно фыркнул.
– Возможно, ты только что собиралась сделать наболевшее признание.
Я сузила глаза, взглянула на своего спутника и собралась продемонстрировать равнодушие. Подождала два биения пульса.
– Возможно…
– О, ты можешь мне доверять. – Он старался выглядеть серьезным.
– Угу, – ответила я.
Ник наклонился:
– Только между нами. Ты можешь прошептать это мне на ухо…
– То, что сказала Конни Чанг [41]41
Конни Чанг – ведущая телепрограмм на канале Си-би-эс.
[Закрыть]матери Ньюта Гингрича [42]42
Ньют Гингрич – бывший спикер палаты представителей в конгрессе США.
[Закрыть], когда начали работать камеры? Перед миллионами телезрителей? Рифма к слову «злюка»? – Я закатила глаза. – Знаешь, ты действительно не способен доверять журналистам!
Неожиданно он отстранился.
– Я пошутил, – произнес он искренне озабоченным тоном.
– Знаю, глупый, – ответила я, игриво ударив его кулачком в левое плечо. – Расскажу тебе свой самый ужасный, сокровенный секрет. – Я драматически понизила голос: – Пагубная зависимость от лака для волос…
Он снова засмеялся.
– Больше ничего не надо говорить. Мне известно, что «Программа двенадцать шагов» предполагает анонимность.
– О да, это было ужасно. Родители грозили положить меня в больницу, отучить от этой аэрозольной дряни на базе метадона. Они и в самом деле были озабочены моей «окружающей средой».
– Значит, ты хорошо осведомлена о том, что происходит в стратосфере, поскольку тогда ты была значительно выше.
– Точно! Фактически я была завербована в сборную команду по баскетболу.
– Правда?
– Правда… ладно, неправда, – улыбнулась я и положила подбородок на левую руку, прикрыв рот пальцами.
Он повторил в зеркальном отображении мое движение и улыбнулся в ответ. Я подняла левую бровь. Он поднял правую. Мы опять улыбнулись. Мои челюсти начали болеть.
Ник и я все еще пристально смотрели друг на друга, когда автомобиль заехал на стоянку, дверь открылась и ночной воздух ворвался внутрь. Себастьян помог мне выйти из машины, пока Ник вылезал с другой стороны. А затем обошел машину и присоединился ко мне. Мы были так близко от собора Сакре-Кёр, что я вытянула шею, чтобы увидеть чистый древний купол, сверкавший в темноте.
Можно в любом месте Парижа бросить камешек – и обязательно попадешь в какое-нибудь романтическое место. Я заметила несколько вспышек света поблизости; в другой ситуации предположила бы, что это камеры папарацци. Но сегодня вечером представила себе падающие звезды. И это пробудило в душе теплое чувство.
Ник взял меня за руку и повел в крохотный винный бар «У негоциантов», освещенный так же скудно, как темница, разве что не дымными факелами. Когда я оступилась в темноте – старые деревянные полы были смертельны для шпилек, – Ник оказался рядом, поддерживая мое равновесие. Мое желание исполнилось; ему понадобились бы очки ночного видения, чтобы разглядеть, как я покраснела. Я и сама не понимала, как могла быть такой неуклюжей. Высокая женщина, состоящая в основном из ног, – такую можно извинить за неуклюжесть, когда она попадает в историю. Николь Кидман, ноги которой, вероятно, такой же длины, как я во весь рост, всегда сравнивала себя с девушкой верхом на дикой лошади с длинными тощими конечностями, с которыми она не знала точно, что делать. (Я поняла, что опять сравниваю себя со знаменитостями, и вздохнула.) При таком сравнении я с моим более низким центром тяжести должна была бы держаться как образец изящества, не иначе.
Наконец мы подошли к маленькому круглому столику в дальнем углу и опустились на скрипящие деревянные стулья. В помещении находилось не больше десятка человек – и все равно оно казалось тесным. Столик освещался тем, что осталось от одинокой белой свечи, которой этот огрызок был раньше; как будто в течение многих лет струйки стекающего воска превратили ее во что-то похожее на неровный деревянный пенек. Я протянула руку, чтобы почувствовать тепло воска. Огарок был мягким на ощупь. На нем остался отпечаток моего пальца.
Я взглянула на Ника, освещенного пламенем свечи. На его лице плясали тени от мерцающего огонька, находящегося в опасной близости от лужицы воска под ним. Я рассеянно кивнула, когда Ник предложил бургундское урожая 1983 года.
– Уверена, это был хороший год, – сказала я, начиная ничего не значащую, скорее нервозную болтовню. – По крайней мере, для музыки. «Севен энд Рэггед тайгер» [43]43
«Севен энд Рэгтедтайгер» – песня группы «Дюран Дюран».
[Закрыть]была первой записью, которую я купила, в то время как моя старшая сестра тратила бабки на «Калчер клаб» [44]44
Группа «Калчер клаб» основана в 1981 году, лидер группы Бой Джордж – культовая фигура английской поп-музыки, певец и композитор.
[Закрыть]. Потом мои друзья и я передрались из-за членов группы «Дюран Дюран». Я сама была девушкой Роджера, но скорее всего из-за того, что кто-то еще претендовал на Сеймона и Джона. В то время мы считали Ника Родса [45]45
Сеймон Колли (бас-гитара), Ник Роде (клавишные), Джон Тейлор (гитара) – участники группы «Дюран Дюран».
[Закрыть]и Боя Джорджа воплощением мужской сексуальной привлекательности – макияж, пышные рукава и все, вместе взятое.
– Да, хотя там, на мой взгляд, было слишком много блеска для губ и лака для волос… Ой, прости.
Я засмеялась:
– Неужели так необходимо возвращаться к пышным волосам?
– Кажется, тема повторяется…
– Я с этим примирилась, – произнесла я бесстрастно. – Меня больше не мучают кошмарные сновидения, в которых я отправляюсь в школу без одежды, зато с огромным количеством вылитого на голову лака. Или когда я подхожу к своему школьному шкафчику и не нахожу домашней работы, а только пустые флаконы из-под лака для волос…
– Алекс, – произнес Ник с притворной серьезностью, – ты никогда не думала начать с группы поддержки?
– Что?
– Ты могла бы заняться реальным делом. Вообрази, все модники, которые когда-либо имели или имеют пышные волосы… И каждому приходится бороться со своим стыдом, как это было с тобой.
– Верно. Возможно, для меня найдется местечко в твоей фирме по психологическому тренингу моделей.
– Конечно! Я был бы более чем счастлив помочь соратнику по благотворительности.
Самоуничижительные шутки, соединенные со снисходительным подтруниванием буквально над всем, составляли значительную часть обаяния Ника, но я задалась вопросом: а относился ли этот человек вообще к чему-нибудь серьезно? И в этот момент в голове сверкнула мысль: «А как же интервью, которое он недавно дал «Кошачьему концерту на подиуме»»?
– Да, а что же интервью, которое ты дал «Кошачьему концерту на подиуме»? – услышала я собственный вопрос. Фильтр мыслительно-голосовой связи работал не так уж хорошо…
– Как-как? – Его губы начали расплываться в улыбке, а между бровями появилась глубокая складка, будто Ник Сноу пытался заставить себя вспомнить нечто похожее. Или, возможно, я была чересчур подозрительной и он на самом деле не понял, о чем я.
– Ой, погоди, – произнес он медленно с улыбкой до ушей. – Я поговорил с каким-то модным репортером после показа «Живанши», но, честное слово, понятия не имел, что в действительности может существовать журнал под названием «Кошачий концерт на подиуме»… Так он есть?
Мои глаза забегали из стороны в сторону, не в силах остановиться.
– Конечно, – пробормотала я. – Я прочитала сегодня утром.
Ник фыркнул.
– Самое смешное название, какое я когда-либо слышал, – сказал он. – И что же интервью? Из меня сделали злодея?
– Нет, злодеем ты не выглядел, – ответила я. «Нет, ты выглядел просто классно», – подумала я. – В основном высказывался о том, что люди из мира моды – самодовольные болваны, а их вклад в общественную жизнь ничто по сравнению с медицинскими исследованиями и нобелевскими лауреатами.
– И?..
– О, Ник! – воскликнула я, несколько рассерженная из-за его позиции, но и нерешительная, так как в глубине души понимала, что он прав во всем, за исключением одного – нежелания понять то, ради чего существует мир моды, и, кстати, то, ради чего я живу по меньшей мере восемь часов в день. – Конечно, ты прав. Но вспомни, где все случилось… на показе мод! Это всего лишь зрелище. Неужели ты в самом деле ненавидишь то, чем я занимаюсь? Если так…
Ник протянул руку и положил поверх моей, покачав головой.
– Алекс, я совсем не хотел тебя обидеть, – серьезно сказал он. – «Умная и легкомысленная». Помню. Думаю, мы могли бы помочь друг другу.
Хороший ответ. Я робко улыбнулась, и, к счастью, неловкое молчание было прервано появлением сомелье, который приблизился к столу и устроил буквально целый спектакль, демонстрируя бутылку, откупоривая ее, наливая вино в бокалы и подавая их. Когда мастер закончил и остался, выжидая, чтобы мы попробовали вино и вынесли вердикт, то мы почти со страхом подняли наши бокалы.
– Ты первый, – прошептала я.
Он ответил жестом:
– Сначала леди… о, ладно. – Поднял свой бокал, втянул аромат вина, покрутил вино в бокале и сделал глоток. – Превосходно, – заключил он.
Сомелье отдал нам короткий легкий поклон и исчез. Я облегченно вздохнула.
– Я законченный обыватель, – призналась я. – Ты общаешься с человеком, который выбирает вино по тому, насколько красива этикетка.
– Боюсь разочаровать тебя, но «Армани» вин не делает, – пошутил Ник. Я изобразила свирепый взгляд. – Извини, это было слишком примитивно. – В его глазах снова появилось щенячье выражение. – Но я тоже не большой ценитель. Лишь обладаю базовыми познаниями, которые преподал мне отец… Интересно, не потерял ли наш сомелье уважение ко мне, потому что я не высказал свое отвращение и не отослал его назад.
– Согласна! – воскликнула я. – Как будто это плохо, не быть винным снобом. Вы обязаны выражать недовольство!
– Конечно, всегда существует опасность, что они будут оскорблены твоим поведением и могут сделать в отместку что-нибудь гадкое с твоей пищей…
Я рассмеялась.
– Вот почему я никогда не читаю никаких резюме о ресторанном бизнесе, тем более – отчетов санитарной инспекции о продовольственных магазинах или, если на то пошло, о том, что на самом деле используется для приготовления хот-догов. Все об этом догадываются. Только предпочитают не знать наверняка.
– Из чего же готовят хот-доги?
– Если уж тебе действительно хочется знать, то, как выражалась моя бабушка, обычно это «задние части».
– Очень образно. На этой ноте давай выпьем за то, что заставит тебя визжать, как поросенка. – Он поднес свой бокал к моему, в то время как я все хихикала. – За волосатые группы восьмидесятых!
Покончив с марочным вином, выпив и за «Севен энд Рэггед тайгер», и за юбилей выхода в свет диска «Рио», мы остались в баре одни. Протерев все столы и погасив свечи, работники бара начали поднимать и ставить на столы стулья. Пока они кружили вокруг нас, мы все еще мешкали в темноте; свеча превратилась в грязную лужицу, и я чертила указательным пальцем по краю пустого стакана.
– Думаю, мы должны позволить этим людям уйти домой, – предложила я наконец, не поднимая глаз.
– Хорошая мысль, – отозвался Ник, мельком взглянув на счет, положенный на наш стол полчаса назад. Вытащил несколько банкнот из бумажника и положил их под свой стакан, прежде чем откинуться на спинку стула. – Идем?
Только встав, я поняла, насколько сильно опьянела. Когда я нагнулась за своей сумкой, то почувствовала, как закружилась голова, и комната начала вращаться, и лицо Ника – это было похоже на аттракцион «Вращающаяся комната» в парке «Шесть флагов», где сила вращения прижимает тебя к стене. А потом пол опускается. Должно быть, мне было лет двенадцать, когда я в последний раз каталась на этом аттракционе вместе с тетей. Она кричала – я хохотала, как гиена. И стало интересно, заставило ли бы это кричать меня сейчас, когда я стала взрослой?
Гораздо больше меня беспокоило, однако, доберусь ли я до отеля. Ник, должно быть, заметил мое состояние – да, это было чертовски очевидно, поскольку я целых две минуты пыталась поймать собственную сумку, – потому что поспешил прийти мне на помощь, подхватив под руку.
– Я тебя держу, – сообщил он.
Я вздохнула слишком уж радостно. In vino veritas, не так ли?
Мы вышли на ночной воздух, мне стало лучше. Снаружи стоял припаркованный «мерседес», но мысль о том, что в таком состоянии надо садиться в автомобиль, вызвала жуткий приступ тошноты. Себастьян возник буквально ниоткуда и в мгновение ока открыл для меня дверцу. Я посмотрела на Ника и покачала головой, по всей вероятности, выглядя достаточно трогательно.
– Гм… не могли бы мы немного пройтись?
– Конечно. – Он повернулся к Себастьяну и попросил его подождать нас в определенном месте у подножия Монмартра.
Когда автомобиль медленно отъехал, Ник обнял меня и пристально посмотрел мне в лицо.
– Я так тщательно спланировал эту романтическую прогулку, – прошептал он, – поэтому, пожалуйста, не порти настроение, сблевав на меня.
– М-м-м… – промычала я, пытаясь улыбнуться. – Ничего не могу обещать.
Я подняла руку и сняла заколку, сдерживавшую волосы, – хоть что-нибудь сделать, чтобы прогнать головную боль. Потом запустила пальцы в волосы и попыталась немного помассировать голову.
– Ну вот, уже немного лучше.
Ник, взяв меня за руку, повел по направлению к Сакре-Кёр. Я вспомнила свою первую туристическую поездку в Париж: тот вид, открывавшийся со ступеней собора, был величествен – можно было видеть плоские крыши города, простиравшегося перед тобой, – что делало эту площадку большой готовой сценой. А также в силу определенных причин пастбищем для продавцов наркотиков. Без сомнения, несмотря на поздний час, там и сейчас на ступенях обнималась какая-нибудь пара, не обращающая внимания на одурманенного подростка, выискивающего, где бы поставить очередную отметину.
– Давай пройдем еще немного, прежде чем я заставлю тебя спуститься с холма, – сказал Ник. – Хотя, боюсь, в темноте вид будет не таким впечатляющим.
– Хорошо. Я слегка боюсь высоты.
– Хорошо, что сказала.
Неторопливым шагом мы обошли вокруг собора и через площадь, которая в сумерках была почти неузнаваемой без уличных художников, которые днем предлагали свои услуги туристам. Даже после того как голова немного прояснилась и походка стала более твердой, я позволила Нику вести меня.
– Эй, Джек, – наконец, проговорила я, – Джилл готова спуститься с холма!
– Без падений, пожалуйста, – произнес он, сжимая мою руку.
Мы возвратились тем же путем к Сакре-Кёр и прошли вдоль ограды к ступеням, которыми была выложена эта сторона холма. У меня появилось плохое предчувствие, связанное с неустойчивыми каблуками, но давайте это опустим. Крутизна холма была достаточной, чтобы заставить меня забыть о проблемах с туфлями. Я закрыла глаза и плотнее прижалась к руке Ника. Затем потихоньку открыла глаза и отважилась посмотреть вниз. Нехорошо. Снова зажмурилась.
Как в тумане, я слышала – Ник что-то говорит.
– С тобой все в порядке?
– Думаю, да. – Не уверена, что это прозвучало убедительно. Во всяком случае, не для меня.
– Мы пойдем медленно. И держись за меня.
Я охотно подчинилась: опустила одну ногу на ступеньку ниже, на ту же ступеньку поставила вторую ногу – пауза – повтор. Ник терпеливо шел первым, как придворный офицер, который так незабываемо пятился перед королевой Англии, когда та открывала парламент. Нет, я вовсе не страдала манией величия.
– Все не так плохо, – высказалась я, преодолев пять ступеней.
– Да, тебя даже пока не вырвало.
– Очень любезно с моей стороны, не так ли? Мне следовало было быть более осмотрительной и не пробовать шагать и пикироваться одновременно. Стоило стать самоувереннее, как я тут же споткнулась о камешек и пролетела через несколько ступеней, прежде чем Ник поймал меня.
– Ты в порядке? – спросил он, помогая мне сесть.
– Боже, я надеялась, ты не заметишь, – усмехнулась я, преодолевая смущение.
Посмотрела на свои ноги. Повреждений не было – физических, во всяком случае. Боль пришла, когда я увидела, что каблук левой туфли сломан.
– Я действительно любила эти туфли! – сказала я с подчеркнуто недовольным видом. (Немного преувеличила из-за Ника, но в глубине души я была по-настоящему огорчена.) – Но чего бы хотелось сейчас больше всего, так это спуститься вниз к машине. Даже если в моей сумке не окажется запасной пары туфель…
– Ладно, но я не могу позволить тебе спускаться босиком, – возразил Ник. – Я понесу тебя.
– Ты – что?
– Давай вставай.
– Извини? Я не могу. Я… я…
– Эй, если уж романтическая прогулка не совсем удалась, я по крайней мере, смогу рассказать друзьям, что носил тебя на руках!
Я склонила голову и глупо улыбнулась, как бы говоря «Сдаюсь».
– Прямо Скарлетт О'Хара [46]46
Скарлетт О'Хара – героиня романа и фильма «Унесенные ветром».
[Закрыть], – съязвила я. – Только я не ношу бархатных занавесок.
Ник подхватил меня, плечи покоились на одной его руке, ноги болтались на другой. Я обхватила левой рукой его шею, держа правой на весу сумку и туфли.
– Ну, – произнес он, – если мы будем рассказывать эту историю, сможем приукрасить ее, как захотим. Чтобы для некоторых, носящих бархатные занавески, она звучала соблазнительно. Конечно, для твоих модных друзей такое может показаться ужасной бестактностью…
– Ты уверен, что можешь и разговаривать, и нести меня? – спросила я, когда мы миновали десяток ступеней. – Знаешь, я не обижусь, если ты захочешь передохнуть.
– Не беспокойся, – возразил он. – По правде говоря, в настоящее время я тренируюсь для участия в чемпионате мира по ношению женщин в Финляндии.
– А я думала по метанию женщин.
– Возможно, раньше так и было, но они, кажется, стали более цивилизованными. Я думаю, метание женщин, вероятно, спровоцировало бойкот. Или два… Или двадцать.
– Я тоже так думаю. Хотя, чтобы история звучала лучше… – сказала я, небрежно добавив: – Так у тебя есть женщина, жена, ты не говорил мне об этом?
– Только одна женщина – мой босс, если помнишь.
«Хорошая отговорка», – подумала я. Если это на самом деле была отговорка. Почему я стала такой недоверчивой?
Разве этот мужчина не нес меня на руках, спускаясь с холма?
– Как бы то ни было, на руках не обязательно должна быть жена, может быть любая женщина старше семнадцати. И если ты выиграешь, один из призов – награда пивом в количестве, равном весу твоей женщины.
– О, прекрасно, – ответила я. – Представь, насколько тяжелее тебе было бы меня нести, если бы я выпила такое количество пива.
– Действительно здорово, что ты весишь так мало.
– Да, свидание обошлось недорого, – ответила я, умильно улыбаясь.
– Ну, если не учитывать счет за хиропрактику…
– Между прочим, откуда тебе известны такие подробности? Одно дело просто знать что-нибудь про метание и таскание женщин, но тебе известны правила и призы – то, что, как говорится, напечатано мелким шрифтом.
Ник пожал плечами – настолько, насколько смог, держа на руках меня вместе с моей сумкой Вюиттон и болтающимися туфлями.
– Джек со всеми торговался, ничегошеньки не купил, – небрежно пояснил он. – Профессиональный дилетант… Просто я собираю бесполезную информацию. Я бы мог стать великим игроком в «Джеопарди» [47]47
Телевизионная игра-викторина.
[Закрыть].
– Еще не поздно попробовать.
– Я так не думаю, – ответил он.
– Робеешь перед камерой? – не сдавалась я. – Немного косметики цвета загара и румянца – и вы прекрасны. Только спроси об этом Бена Аффлека, который расслабился и которому понравилось быть Джей-Лордом» [48]48
Джей-Лорд – победитель игры «Джеопарди».
[Закрыть].
– И посмотри, чем это закончилось, – сказал Ник Сноу. Он покачал головой, подавляя улыбку. – Это все не то, – продолжил он. – Думаю, я бы стал призером на «Джеопарди для подростков» или даже в турнире в колледже. Много вопросов о поп-культуре, а соперники все – тормозные типы, которые, возможно, и разберутся с физическими формулами, но не отличат Паффа Дэдди от Папы Смурфа [49]49
Игра слов: Puff Daddy и Рара Smurf – творческие псевдонимы популярных молодых исполнителей; от англ. «daddy» («папочка») и «рара» («папа, батюшка»).
[Закрыть]. Но в большом детском «Джеопарди» моего фактического образования вряд ли было бы достаточно. Или если у них есть категория моды, я бы использовал тебя в качестве спасательного круга.
– Некорректное шоу, – прокомментировала я. – Но, несмотря на это, данная мысль заслуживает внимания.
– Слишком много телевизионных конкурсов, игровых и реалити-шоу, чтобы уследить за всеми, – сказал он. На секунду остановился. – Особенно реалити-шоу. Ты смотришь какие-нибудь?
– Не будем начинать. – Я закатила глаза. – Посмотрела только одно, британское, и не сумела понять идею. Но я слышала, что американские шоу намного хуже. Конечно, британцы смотрят на американское ТВ сверху вниз, и они единственные, кто поставил оперу о Джерри Спрингере! Чрезвычайно унизительно. А то шоу, в котором группа женщин соперничает из-за парня, который безмолвен, как скала, а они уверены, что он миллионер? Или еще одно, где кучка парней добиваются женщин только потому, что это конкурс и их снимают? Честное слово, не понимаю, неужели люди готовы делать все, что угодно, лишь бы попасть на ТВ?
– Думаю, можно и так сказать, – отозвался Ник. Он начал кашлять.
– Ты в порядке?
– Да, мы почти пришли.
– Не страшно смотреть вниз?
– Наверное, нет.
Я повернула голову и увидела подножие холма и черный «мерседес», припаркованный на противоположной стороне улицы.
– Что подумает Себастьян? – Я притворилась смущенной. – Не наябедничает твоему боссу?
– Ну, только если я дам ему настоящий повод для разговоров.
Ник остановился на последней ступеньке и осторожно опустил меня, поставив мои босые ноги на носки собственных ботинок. Пошатнувшись, я схватилась за него, обхватив руками за талию.
– Не беспокойся, я не позволю твоим ногам коснуться земли, – прошептал он, взяв обеими руками мое лицо. Он нагнулся, и, когда его лицо коснулось моего, я закрыла глаза и решила: будь что будет. Это был один из тех глубоких, долгих поцелуев, от которых перехватывает дыхание так, что остается только надеяться и жаждать большего.
Земля? Какая еще земля?
Так или иначе – казалось, это было значительно позже, – Ник и я спустились с последней ступени и пересекли улицу, подойдя к ожидающему нас автомобилю. Себастьян, всегда безупречный, закрыл дверцу за нами, и как только Ник назвал ему адрес отеля, приковал свои глаза к дороге. Ник и я, будто дисциплинированные подростки, сидя на противоположных сторонах заднего сиденья, украдкой бросали взгляды друг на друга, только наши руки отваживались соприкасаться. Это было долгое возвращение.
– Мне позволено спросить, что ты делаешь завтра? – задал он вопрос шепотом.
– Мне позволено ответить? – так же шепотом отозвалась я.
– Хочу увидеть тебя снова.
– Не думаю, что есть правила, запрещающие это…
– Хорошо.
– Не скрываю, что рада.
Я улыбалась – много, – пока мы ехали по погруженным в темноту бульварам Парижа и мимо пышного здания старой Оперы, которое казалось искрящимся в свете почти полной луны. Вдруг все стало выглядеть для меня иначе – насыщенным жизнью, возможностями и волшебством. Эх… С моей новой критической болезнью сердца могло показаться, что даже европейский Диснейленд полон романтики.
– Черт, совсем забыл, – сказал Ник, нарушив очарование. – Я завтра опять освобожусь поздно.
Должен пойти с боссом, чтобы развлекать клиентов, знаешь ли…
– О, конечно, – сказала я небрежно, стараясь скрыть целый состав мыслей, собиравшийся сойти с рельсов в моей голове. – Уверена, у меня тоже найдется материал для статей о моде, над которым надо поработать…
– Мы ведь можем встретиться позднее? – спросил Ник.
– Конечно… и обещаю, что больше не заставлю тебя убирать мою ванную комнату, это не будет совсем уж поздней ночью.
– Ты самая великодушная хозяйка, – ответил он.
Автомобиль заехал на стоянку перед отелем. Ник вышел из машины и обошел кругом, чтобы открыть мне дверцу.
– Думаю, – сказала я, осматривая красную дорожку, ведущую к входу в отель, – я могу без опаски пройти здесь и босиком – инъекций от столбняка не потребуется.
– А если я тебя внесу, они смогут перевести тебя в апартаменты для медового месяца.
Я вспыхнула.
– Гм-м… мило. Но ты можешь проводить меня до номера, если хочешь.
Мы вернулись той же дорогой, что и прошлой ночью, но уже гораздо меньше страдая от застенчивости. Даже строили друг другу глазки за спиной лифтера. Во время долгого марша вдоль коридора к моему номеру головокружение от алкоголя уступило место головокружению от легкомыслия – я лихорадочно пыталась сообразить, что бы такое сказать, с тревогой ожидая команды к повторению того поцелуя на лестнице. Господи, помоги мне, думала я. Господи, помоги ему.
Мы стояли у двери моего номера. Я раскачивала туфли и сумку в левой руке – нервный тик. Ник снял пиджак и перекинул через плечо, держа указательным пальцем. Одним плечом он прислонился к стене.
– Значит, мы увидимся завтра, – сказал он.
– Да, завтра, – повторила я медленно, стараясь выиграть время – еще немного времени до того, как сделаю то, что хотела сделать уже добрых полчаса. Не было действительно никакого объяснения моей логики.
Я улыбнулась. Он улыбнулся. Я прислонилась головой и плечами к стене и посмотрела на него. Я раскачивала туфли и сумку все сильнее.
Спустя минуту Ник наконец произнес с улыбкой, выгнув дугой брови:
– Ты пытаешься свести меня с ума?
– Нет, – ответила я нежно.
Он рванулся вперед. Я тоже. Выронила туфли и сумку, привстала на цыпочки (и на одну сотую секунды осознала практическое назначение каблуков) и поцеловала его. Почувствовала его теплую руку на спине под свитером. Меня бросило в жар. И я отпрыгнула.
– Я… я… мне надо немного поспать, – пробормотала я, заикаясь. – Тебе тоже надо выспаться. Увидимся завтра.
Ник выглядел немного сбитым с толку, но улыбнулся, провел пальцами по моим волосам и задержал руку чуть дольше, прежде чем отпустить меня.
– Увидимся завтра, – повторил он и направился к лифту.
Я действительно не теряла рассудка – это только мои нервы. Было что-то неконтролируемое в этом тепле – скорее жаре, – который я ощутила, когда он поцеловал меня. Вроде как взять крутое пике в самолете между двумя горными вершинами, а в самый последний момент взмыть вверх. Или прыгнуть в океан, не умея плавать. Вероятно, последнее было самым лучшим сравнением. Я не умела плавать, и спасательного жилета у меня не было.
Первое, что я сделала в номере, – пошла прямо к шкатулке, стоящей на ночном столике рядом с кроватью. Под колье (я всегда надеялась, что выгравированные вдохновенные слова на санскрите благотворным образом отражаются на мне) и жемчугом, который бабушка проиграла мне, когда мне было восемнадцать, и студенческим кольцом (которое я никогда не надевала, но всюду возила с собой, считая более транспортабельным, чем диплом) лежало письмо, почтовая бумага пожелтела от времени, постоянного таскания с собой и слез. С тех пор как я получила его два года назад, я читала его и перечитывала, должно быть, раз сто. И каждый раз опять и опять возвращалась к нему. Можете считать меня мазохисткой.
