Текст книги "Сломя голову"
Автор книги: Джули Дэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Некто осторожно дотронулся до моего правого плеча.
«Черт возьми», – сказала я про себя. В мозгу пронеслась мысль, что я ведь могу просто проигнорировать это. Но я осознавала, что загнана в угол. Сбежать отсюда сейчас… конечно, не в этих туфлях. Я глубоко вздохнула, еще глубже выдохнула и обернулась, прикрывая правой рукой глаза от яркого света камер, которые немедленно начали отъезжать.
Искоса посмотрела на широкоплечую фигуру передо мной, а когда поняла, кто это, не смогла удержаться: я наклонила голову набок и сделала попытку великолепной улыбки. Подозреваю, что это было больше похоже на кривую усмешку. И если бы мои волосы не были закреплены, я бы, пожалуй, начала крутить локоны пальцами.
– Привет, – нервно сказала я. Успокоиться! Не делать идиотских попыток выглядеть соблазнительно. Слишком поздно. Я бессознательно прикусила нижнюю губу.
– Привет, – произнес он, глядя мне прямо в глаза. – Знаете, если мы дадим им возможность сфотографировать нас вместе, возможно, нас оставят в покое на остаток ночи. – И приподнял брови, как бы спрашивая: «Ну, как?»
Звучало вполне разумно. Разве знаменитости не делают ничего подобного? Новые мамочки, предлагающие пятиминутное фото в стиле «оп-арт» за стенами больницы после рождения, – таким образом, они не будут преследуемы в течение недель? Происходит что-то из ряда вон выходящее, думала я, если вот уже третий раз за день мне приходится строить свое поведение по образцу знаменитостей! Надо бы мне носить браслет «ЧБСД»: Что Бы Сделала Джулия (Робертс)?
Я наклонила голову.
– Вы решили дело, – шепнула ему, слегка удивленная своим кокетливым построением фразы. Как правило, мои лучшие стороны проявляются в письменном слове; в устном проявлении остроумия я не сильна.
Хаки-бой обернулся к волчьей стае, которая теснила его ко мне ближе и ближе. Мой желудок содрогнулся.
– О'кей, всем внимание, мы позируем только для одного снимка. Один снимок, ясно? Шестьдесят секунд, после чего вы оставляете юную леди в покое. Согласны?
Щелканье затворов началось еще до того, как он закончил свою рыцарскую речь. Сначала я испытывала неловкость, но мало-помалу на моем лице засветилась едва заметная улыбка. Одна минута – и дюжины пленок израсходованы, а толпа двинулась к следующей намеченной жертве.
– Не так уж плохо, согласны? – Его голос был низким и дружелюбным, с неопределенным среднеатлантическим акцентом неопределенного происхождения. Хаки-бой улыбнулся мне и отступил на шаг. Я оценила его уважение к личному пространству. – Ник Сноу, – представился он.
– Здравствуйте… и спасибо, Ник. – Я подала руку, твердо, официально… глупо.
Он явно не ожидал такого, но взял ее и задержал в своей руке на секунду дольше, чем обычно это делала я.
– Итак, вы тот, о ком сегодня говорят весь вечер. А я Алекс Симонс. Та, о которой все говорили вчера вечером.
Ник усмехнулся:
– Совершенно верно. И может быть, мы та пара, о которой все будут говорить завтра? – Вероятно, я покраснела или уставилась на него в смущении, потому что он тут же продолжил: – Я имею в виду наши фото в газетах.
– Конечно. – Я пыталась быть ироничной. – Итак, что вы здесь делаете? Вы любитель сурового обращения или как? Не будьте самонадеянны, но вашу потасовку и спор крутили по ТВ весь вечер, к тому же, в разных ракурсах. Вы очень пренебрежительно высказывались обо всем показе мод.
Лучше бы я промолчала, чем ляпнуть такое. Я уставилась вдаль, ища воображаемого друга, которому, можно помахать рукой и таким образом подготовить путь к отступлению. Но тут я заметила, что половина женщин в клубе восторженно поедают Ника глазами, а другая половина – половина модников – бросает на него оскорбительные взгляды.
Снова перевела свой взгляд на него и осторожно стала рассматривать, на что они так вылупились: непокорные темные волосы; глубоко посаженные глаза в обрамлении длинных томных ресниц; полные, но не женственные губы; ямочка на левой щеке. Мускулистые ноги обтягивали темно-синие джинсы, а распахнутый ворот свежей белой рубашки открывал немного волос на груди. Рост около шести футов. Короче говоря, хаки-бой – а могла ли я все еще называть его так, ведь теперь мы звали друг друга по именам и на нем не было больше хаки? – был горячей штучкой.
– Скорее шутливо, чем пренебрежительно, – говорил он в тот момент, когда я вновь прислушалась. – Клянусь, мои слова исказили! Или я не понимал, что говорю это журналистке?
Я игриво подтолкнула его, что дало возможность – однако на очень короткий момент – почувствовать мускулы его плеча и предплечья. Боже мой, что на меня нашло? Неожиданно я осознала, что улыбаюсь до ушей.
– Но что вы здесь делаете? – спросила я, укрощая улыбку. – И что делали на шоу в прошлый раз?
– Одна из девушек, с которыми я живу, знакома с ассистентом-помощника-главного-заместителя-кого-то-там из «Живанши», вот и потащила меня на этот показ, – объяснил Ник. – Да, вот сейчас она дей-стви-и-и-итель-но со мной счастлива.
Одна из девушек, с которыми он живет? Кто этот парень, Хью Хефнер [25]25
Хью Хефнер – главный редактор журнала «Плейбой».
[Закрыть]?
– Как бы там ни было, я хотел развлечься. Раньше я никогда не бывал на показах. Я консультант, работаю здесь над одним проектом вот уже шесть месяцев. Вместе с командой чванливых ничтожеств, каждый день. В общем, хотел позабавиться. Я всегда открыт новым ощущениям. А потом задал совсем простой вопрос, и…
Ник вдруг прервался. Только тогда я почувствовала присутствие кого-то высокого, нависшего позади меня. Украдкой бросила быстрый взгляд через правое плечо: другая женщина. Она ничего не сказала и все же вклинилась в беседу, просто внимательно глядя на Ника и кивая по ходу его рассказа. Я старалась придерживаться двустороннего диалога, но продолжала чувствовать необходимость обернуться и получше ее рассмотреть. Думаю, из вежливости Ник обратился к подошедшей.
– Здравствуйте, – произнес он, поднимая брови. – Я Ник. А это Алекс.
Она выступила вперед, расположившись между Ником и мной. Длинноногая, рыжеволосая, она возвышалась надо мной, несмотря на мои шпильки-небоскребы, и выставляла напоказ плотный слой косметики, дразнящие волосы, крошечный белый обтягивающий топ и красную кожаную юбку, которая на самом деле должна быть переквалифицирована в шикарный пояс. Модель, определила я. Должно быть, новенькая в этом сезоне. Она продолжала пялиться на Ника, но что-то в ее взгляде настораживало – выдавало тяжелый и злобный характер – даже больше, чем глаза, зазывающие в спальню. Или, может быть, виновата была не лучшим образом нанесенная маскара? Трудно понять.
– Я Рути, – представилась она своим «две-пачки-сигарет-в-день» хриплым голосом. – Видела тебя по телику.
– Думаю, многие люди видели, – сказал он, стараясь отшутиться.
– Так чем ты занимаешься? – нацелила она свой следующий вопрос.
Ник улыбнулся и бросил на меня заговорщицкий взгляд.
– Ничего особенного, как раз подбираю новую группу соратников, – сказал он. – Людей для этической подготовки моделей.
Я закрыла глаза и прижала руки к вискам в неудачной попытке скрыть хихиканье. Но Рути этого не заметила – или не захотела обращать внимания. Она только несколько раз моргнула.
– Здорово, – высказалась она наконец. – Я совершенно без ума от этнического. Однажды делала себе африканскую прическу для фотографий в журнал…
Ник прикусил губу, с трудом сдерживая смех. Я же прекратила и пытаться…
– Ну, рад был с вами познакомиться, Рути, – сказал он, глядя на нее серьезно. – Увидимся позже?
Надувшись, Рути автоматически повернулась, как будто дошла до конца подиума, мельком скользнула по мне взглядом и обиженно удалилась.
– Ах, ты, плохой, плохой мальчик, – попеняла я Нику между приступами хохота.
– Серьезно. – Его лицо сделалось кислым. – Я видел, какие пугающе тонкие эти модели на подиуме. Подумал, некоторые переломились бы пополам, если бы попали под ветродуй, работающий на полную мощность. И что бы тогда было с компанией этого рабочего? Мы могли бы давать концерты для сбора пожертвований. Или благотворительные спектакли в поддержку какого-нибудь лака для волос. А на вырученные деньги кормить этих бедняжек моделей. И наконец, могли бы вырвать их из злого рабства людей типа Арианны Сайдботтом, или как ее там, и возвратить их в лоно природы!
– Это и есть большой эксклюзив, который ты даешь мне?
– Точно. Теперь я доверяю тебе распространить мое слово: необходимо немного гласности.
В течение всего нашего разговора Ник Сноу смотрел на меня, и только на меня. В упор. Не оглядывал клуб в поисках кого-либо более интересного. Его шея не вытягивалась вслед малейшим проявлениям активности папарацци. Я не привыкла к такому исключительному вниманию в подобной обстановке. Фактически это меня слегка нервировало. Вращаясь в модных кругах, я привыкла к кратковременному интересу. Но настоящей причиной, почему я не могла удержать контакт глазами с ним, было то, что я боялась утонуть в этих глазах. Неужели я только что подумала об этом? Откуда взялись такие мысли, будто из любовной арии Арлекина?
К счастью для меня и моего чувства собственного достоинства, свет начал тускнеть.
– Думаю, вот-вот начнется партизанское шоу этого нового перуанско-швейцарского дизайнера…
– Это что – великосветская шутка, или подобное сравнение неуместно? – спросил Ник, подходя ближе и облокачиваясь рядом со мной на бар.
Толпа успокоилась, едва неопрятные звуки тяжелых ударов композиции «Дёрти» Кристины Агилера сменились напряженной инструментальной музыкой типа гипнотизирующих тростниково-барабанных мелодий – подобные мне доводилось слышать в исполнении групп этнических американцев в подземке Нью-Йорка. Потом в разных местах клуба из тени начали появляться модели. Некоторые спускались с потолка, подвешенные на веревках. Одна задругой красотки, крадучись, проходили по залу, демонстрируя разные варианты утонченно сексуального платья Лолы – все сделанные из соединенных полосок замши, которые приподнимали грудь, как чудо-лифчик, и поддерживали, как сказочные крылья, – цвета кроваво-красного загара Сан-Тропе, или серого лондонского неба, или голубизны куполов церквей, разбросанных по всем островам Греции. Модели скользили по залу, кружась, как в трансе, вокруг редакторов и гуляк.
В трансе, похоже, пребывала и публика.
– Дизайнер, – прошептала я Нику, стараясь разглядеть поверх голов двух стилистов, стоявших перед нами.
Видя мои усилия, он, не говоря ни слова, нагнулся, приподнял меня и усадил на барную стойку.
– Спасибо, – поблагодарила я, слишком пораженная увиденной одеждой, чтобы волноваться из-за телесного прикосновения. – Я хотела сказать, одежда абсолютно революционна. Абсолютно! В отличие от бесполезной одежды «блестящего» дизайна, которую создает любой, взявший в руки иголку с ниткой, как ответ на то, ох, что было создано кем-то раньше… Это просто, просто…
Я вздохнула, жадно уставившись на платья, платья, платья. Не было слов. Я хотела такое же. Очень много таких. И только я собралась раствориться в своих портновских мечтаниях, как сюрприз, обещанный Лолой, вернул меня к действительности. Без предупреждения музыка смолкла, неясное свечение сверху заставило толпу устремить глаза сквозь дым к центру потолка, где свисала клетка, неприметная раньше, накрытая кроваво-красным бархатом. Медленно, очень медленно она начала опускаться. Я не могла отвести глаз, даже чтобы посмотреть на Ника.
Клетка зависла, возможно, футах в трех над притихшими зрителями, и прошло добрых пять минут, прежде чем бархатное покрывало опустилось, снова зазвучали глухие удары, и фигура внутри начала извиваться под музыку. В одну и ту же секунду мы все поняли, кого именно увидели: через пять секунд все пришло в движение – аханье, вздохи, шепот – единая волна, нарастая, заглушила музыку.
– Это она! Не могу поверить, она!
– Рената! Рената! – скандировала толпа.
Еще до того как появились Синди, Наоми и Линда, была Рената. А до Ренаты – ничего примечательного. Рената, красивая, изящная, казавшаяся вырезанной из медового янтаря… которая запросто была способна полезть в пьяную ссору. Рената, исчезнувшая на много месяцев… прежде чем снова вынырнуть и заставить говорить о себе благодаря фотографии Скавулло [26]26
Франческо Скавулло – известный фотограф, делал портреты голливудских кино– и поп-звезд.
[Закрыть]. Рената – любительница хард-кора и группы «Дюран Дюран», истинный вдохновитель их песни «Рио». Та самая легенда, которая десять лет назад ушла из моделей и – по слухам среди тусовки – переняла обычаи туземцев, поселившись где-то на Амазонке. Возможно, так, а может быть, тайная пластическая операция в Бразилии была неудачной, и она пыталась скрыть это. Но, глядя на нее сейчас – великолепную в золотом наряде Луиса-Хайнца, – было ясно, что тот второй слух был явно ложным.
Как, скажите на милость, Лола смогла это сделать?
Если бы мои репортерские инстинкты умерли – надеюсь, что когда-нибудь это случится, – то я оказалась бы прямо в центре давки, которая происходила вокруг клетки. И не смогла бы там ни вздохнуть, ни вырваться оттуда, а мои туфли, возможно, были бы изувечены, черт возьми. Вместо этого я, оставаясь на возвышении, высматривала в толпе Лолу. Мне потребовалось немало времени, чтобы обнаружить ее, – голова была как в тумане. Но вот и она в сопровождении двух громил. Даже им пришлось нелегко, чтобы проложить ей дорогу к Ренате, окруженной зачарованными поклонниками. Поначалу моя приятельница выглядела довольной, ее сюрприз вызвал взрыв неистовства, но, попав в водоворот тел, не желавших сдвинуться с места, чтобы освободить ей дорогу, Лола явно напряглась. Не представлялось возможным добраться до нее сейчас. Хотя она обещала мне материал для статьи, не так ли? Значит, я получу свой эксклюзив… завтра.
Испустив долгий, печальный вздох, я откинула голову, а когда лениво повернула ее налево, обнаружила, что Ник все еще рядом и внимательно смотрит на меня. Моя шея чуть не сломалась, когда я попыталась собраться с силами. Посмотрела ему в глаза.
– Пойдем отсюда, – позвал он.
Через три минуты мы уже сидели на заднем сиденье такси, направлявшемся к моему отелю. Я почти лежала, откинув голову так, что сквозь стекло могла наблюдать улицы вокруг Пигаль, становившиеся все меньше и меньше… пока совсем не пропали. Я смутно видела каких-то папарацци, гнавшихся за нами, – а может быть, это были лишь гуляки, которые хотели заполучить нашу машину? Мозг был слишком затуманен, чтобы воспринимать что-то или беспокоиться об этом. Все, что я чувствовала, – тупую боль внутри из-за этих платьев, из-за этого реального симпатичного парня, сидевшего рядом со мной, – и непреодолимое помутнение в голове.
Тут, кажется, необходимо пояснение. Если бы я все еще была в состоянии рассуждать, то, возможно, осознала бы, что совершенно выбита из колеи. Такого со мной не было с той самой ночи во время моей последней недели в колледже, когда одна из соседок по комнате заявила, что мы все должны выполнить дополнительное условие, прежде чем закончим учебное заведение: «Условие 101». Что касается меня, одно предложение покурить «травку» было равнозначно тому, чтобы быть забитой камнями, потому что, как выяснилось, я не способна затянуться даже ради спасения собственной жизни. (Можете здесь вставить свою собственную шутку про Билла Клинтона.)
Вскоре, однако, я обнаружила, что бесцельно катаюсь в подземке с кем-то из класса начального курса английского языка, с человеком, которого знать не знаю, с которым никогда не разговаривала, но он присутствовал на той же вечеринке… И теперь, хотя способ транспортировки был более совершенным, параллель тем менее напрашивалась. Возможно, если бы я обнаружила в машине страстное желание к «Доритос», то смогла бы установить связь. Милая Лола. Как будто вы нуждаетесь в запрещенных вещах, когда у вас есть Рената… Но я подумала: а что, может быть, мы все просто надышались дымом от дешевого курева Ренаты?
Заметьте: мы с Ником не тискались в такси, как подростки, – слава Богу, я была слишком одурманена для этого, – поэтому к тому моменту, когда водитель остановился перед входом в отель, в голове частично прояснилось, я не чувствовала ни смущения, ни сожаления.
Но нельзя сказать, что не было неловкости. Мы оба вели себя так, будто никто из нас не мог вспомнить, что именно побудило нас прыгнуть в кабину такси и направиться в мой отель – или о чем мы думали и что собирались делать, прибыв сюда. Может, то была высшая истина. А может, нет.
– Я только провожу тебя до номера, – сказал он. – Я живу не очень далеко отсюда.
– Это… было бы замечательно.
Мы пошли бок о бок, рядом, но не касаясь друг друга, через фойе в ожидающий лифт. Лифтер узнал меня и нажал кнопку пятого этажа. Поднимались в молчании.
Я медленно направилась впереди Ника, налево по коридору, и остановилась перед своим номером. Какое-то мгновение мы стояли у двери, глуповато улыбаясь друг другу.
– Что, ты думаешь, скрывается за дверью номера пятьсот четыре? – наконец выдала я. «Ну, спасибо тебе, моя голова».
Он засмеялся:
– Возможно, выпивка? У меня неожиданно пересохло в горле.
Ну что же, теперь я не могла не пригласить его войти. Я выудила ключ из своей маленькой розовой сумочки и открыла дверь. Включила свет в прихожей и поспешила зажечь лампу рядом с софой, пока он стоял у дверей.
– Входи, – пригласила я, обнаруживая пустые магазинные пакеты из «Прада», раскиданные по полу. – Извини за беспорядок.
Господи, я сошла с ума? Только познакомились, и вот мы здесь. А вдруг он серийный убийца? Или маньяк? Или просто какой-нибудь псих, который желает примерить всю мою одежду? (Да, я была помешана на этой мысли.) Если бы мама узнала…
Ник сделал несколько шагов мне навстречу, помог снять плащ. Стоя к нему спиной, я услышала, как он произнес мне в ухо:
– Что мы будем?
Я застыла:
– Ты о чем?
– Что будем пить?
– Извини. – Я нервно провела пальцами по шее вверх-вниз, начиная прокручивать в мозгу острые моменты фильмов ужасов. – Там на столе бутылка мерло. Не откроешь? Мне надо быстренько проверить электронную почту. Жду ответа от редактора по поводу моей статьи.
Пока Ник занимался самообслуживанием около мини-бара, я благополучно открыла свой ноутбук. Черт, проклятый дозвон по номеру был таким медленным. Один из немногих недостатков в этом старом отеле… Звук набора, десятки сигналов набираемых цифр, помехи, гул, жужжание – и я попала. Я посмотрела поверх экрана. Ник по-прежнему был занят поисками штопора.
Я открыла свой почтовый ящик, но вместо того, чтобы проверить «Входящие» на имя Родди, создала новое сообщение и отправила на адрес Джиллиан. Порядок очередности: Срочно. Набрала пароль. Я была очень серьезна.
Джиллиан, я сделала кое-что по-настоящему глупое. Нахожусь в своем номере в отеле с парнем, с которым только что познакомилась. Если окажется, что он псих и ты до завтра не получишь от меня никаких известий, посмотри новости про скандал в «Живанши». Этот парень в хаки – ужасно привлекательный тип. Нетрудно будет узнать. Конечно, если он не псих, а может быть, только слегка чокнутый, я сообщу тебе все непристойные подробности!!! Ха-ха-ха! Хо-хо! Алекс.
Кликнула на «Отправить» и подняла глаза. Ник стоял рядом, держа в каждой руке по бокалу вина.
– О, спасибо, – произнесла я, взяв фужер, и добавила, как мне думалось, легким и небрежным тоном, – к сожалению, сообщений от моего редактора нет, поэтому я отправила ему еще одно письмо. Он будет искать меня, если мы вскоре не поговорим!
(Мило.)
– Все в порядке? – спросил он.
– Абсолютно, я прекрасно себя чувствую!
– Я имел в виду редактора.
– О! – Я сделала большой глоток мерло. – Он почему-то вбил себе в голову, что инцидент у «Шанель» может травмировать меня на всю жизнь. Хотя я как будто неплохо играла чужую роль на показе сегодня, пока ты так любезно не отвлек от меня внимание.
Я жестом разрешила ему подойти и присесть на софу, напротив телевизора, – мы одновременно обнаружили записку, которую я до того оставила. Я сорвала листок с экрана и выбросила в корзину для мусора.
– Хаки-бой? – Он улыбнулся. – Надеюсь, в будущем ты будешь звать меня по имени.
– Пропустила твое интервью, и потом, я ведь не знала твоего имени. – Я нервно хихикнула. – Ты был предметом для разговоров всего города, знаешь ли. При моей работе необходимо вести записи!
– Тебе повезло, ты напала прямо на источник.
Он повернулся боком. «Черт бы побери эти трехместные кровати», – подумала я. Ник был на одной стороне, я – на другой; еще одна диванная подушка простиралась между нами, как участок суши Ледникового периода, разделивший Сибирь и Аляску. Само собой разумеется, я не могла теперь сдвинуться со своего места. И не собиралась делать первый шаг. Я даже не была уверена, хочу ли я вообще совершать какие-либо движения. А если он вдруг набросится на меня, как какой-нибудь четырнадцатилетний пацан на своем первом свидании, или зевнет, как старик, и попытается протянуть ко мне руки, чтобы обнять, ну что же, это будет очень скверно, и я полностью потеряю к нему всяческое уважение. Голова шла кругом от сложностей любовной игры.
Он оставил меня для совершения обходного маневра, встав и выглянув в окно.
– Великолепный отель, – заметил он, прерывая молчание. А затем резко сменил тему: – Думаешь, что французы действительно ненавидят нас, американцев?
– После того что сделали двое из нас за последнюю пару дней, я, пожалуй, не смогу упрекнуть их, – отшутилась я.
– Серьезно, я не понимаю. – Ник вернулся назад к кровати и снова сел – на этот раз на среднюю подушку, очень близко, почти касаясь меня.
«Довольно деликатный», – подумала я, улыбаясь про себя.
– Я люблю Францию с детства, – сообщил он с приливом энтузиазма. – Мама провела здесь свои школьные годы и навсегда стала франкофилом. И эту любовь она передала и мне. В детстве мне нравилось посещать Прованс и Бордо вместе с ней; я полюбил эту культуру, дружелюбие парижан, архитектуру, еду… Но потом, приехав сюда работать, обнаружил, что мои французские коллеги больше времени проводят за перекурами, чем за работой, моя домовладелица – сумасбродная старая летучая мышь, а некоторые из моих соседей стараются устроить так, чтобы меня депортировали. Уверяю тебя: нельзя жить во Франции и оставаться франкофилом.
– Хорошо, я со своей стороны могу утверждать, что ты не можешь быть обозревателем моды и оставаться модофилом. Как, например, продавать пончики и продолжать любить их. Слишком много хорошего. Ты находишься слишком близко, видишь изнанку этой жизни…
– Не говоря уж о собственной изнанке… я имею в виду продажу пончиков.
– Точно! – произнесла я с энтузиазмом – достаточным, чтобы иметь повод извиниться, коснувшись его. Ну и ну!
– Но как насчет мира моды, который заставил тебя конфликтовать со своими чувствами? – спросил он неожиданно серьезно. Уже во второй раз. – Не являются ли модели чересчур больной темой для тебя? Например, не слишком трудно следить за всеми их литературными пристрастиями? Дискуссиями об астрофизике?
Я вытаращила глаза.
– Да, да и еще раз да, я признаю все это. Надо мной интеллектуально измываются модели. – Я сделала паузу. – Ты честно хочешь знать?
– Хочу, – подтвердил он. Рассеянно провел пальцами левой руки по губам… Боже, как мне захотелось поцеловать его.
Но я избавилась от наваждения и поспешила продолжить:
– Я веду двойную жизнь.
– Угу… что?
– Я умная и легкомысленная.
Он вздохнул драматически:
– Слава тебе, Господи, я уж думал, ты собираешься сказать, что ты мужчина, заключенный в женском теле, или что-нибудь вроде того.
– Очень смешно… но я всерьез. В школе я была «умным ребенком», потому что предпочитала трудные предметы и училась хорошо, а потом уехала из Техаса, чтобы продолжить учебу в колледже. Но в то же время мне всегда нравились мода, и одежда, и кино, и хотелось знать, кто из английских поп-звезд на какой актрисе женился, и какие песни они исполняли на своей свадьбе… Это образование совсем другого рода, – засмеялась я. – Как обозреватель моды я занимаюсь этим все время, и это заставляет меня чувствовать, как будто моя жизнь совершила нелогичный и глупый поворот…
– По крайней мере, ты до сих пор используешь многосложные слова, – заметил он язвительно. – Твой интеллект погиб еще не окончательно.
– Правильно. Не полностью, разве что на одну двадцать третью – двадцать четвертую часть.
– Но ведь все мы многогранны – разве каждый не объединяет в себе разные стороны? – спросил Ник. – К тому же даже неудачный опыт имеет не одно измерение. Я не собираюсь выискивать чужие ошибки и сообщать людям, которые без малого тридцать лет выполняют свою работу, что знаю, как им это сделать лучше.
– А твоя темная сторона… тебе тоже понравилось срывать показы модной одежды!
– Признаю себя виновным, – парировал он, наклонив голову с притворной серьезностью.
Мы говорили и говорили, понизив голоса до шепота, когда медленно начало восходить солнце. Он рассказал мне о своем детстве на Манхэттене, о гастрономе своей матери в Уэст-Виллидже, о резиденции, где он занимал целый этаж, внизу направо от шведа, испанца и итальянца – «девочек», как он выразился, с которыми он жил.
– Похоже на Организацию Объединенных Наций, только членов поменьше, – рассказывал Ник. – Или международную команду, выступающую под объединенными цветами «Бенетон» [27]27
«Бенетон» – всемирно известный бренд (одежда, обувь, часы, аксессуары), олицетворяет интернациональный стиль, сочетающий в себе цвет, энергию, практичность. Товары этой марки отличаются невысокой ценой.
[Закрыть].
– О-о-ох, слишком низкокачественно, – в шутку посетовала я.
Я рассказала ему, почему туфли от Маноло такие возбуждающие. А он украдкой разглядывал мою обувь. Я заставила Ника поклясться, что он сохранит в тайне мое расписание одежды на неделю. Подробно рассказала, как начала работать в качестве обозревателя раздела моды, после того как последняя «хозяйка» этой рубрики оставила ее, чтобы «найти себя» на Фиджи, потому что в журнале, неточно цитируя Пош Спайс, она «была слишком шикарна по сравнению с остальными».
Мы непринужденно болтали о том, что серьезные фильмы, выдвинутые на «Оскар», получили настолько завышенную оценку, что иногда лучше было просто выбрать низкопробную пищу – копии «Скотного двора», – что наверняка превзошло бы все ожидания. Мы вспоминали песенную лирику 1980-х. Спорили о политике и внедорожниках. Я пускала пыль в глаза, показывая свои знания поп-культуры. Он тоже был хорошо информирован. Никому раньше не удавалось подняться до моего уровня.
Мы разговаривали обо всем. И даже немного больше.
Когда мы услышали трезвон будильника за дверью номера напротив, то все еще продолжали сидеть на кровати, как в начале ночи, только мои расшнурованные сандалии лежали на полу, а сама я поджала ноги. Мы сидели лицом к лицу, опираясь на руки, головы сблизились во время беседы.
– Боже мой, который час? – Вздрогнув, я отпрянула от Ника и посмотрела на часы. Ахнула… – Угадай.
Он бросил взгляд на окно, где сквозь плотные шторы пробивалась полоса света.
– Шесть?
– Попытайся еще раз… семь тридцать.
Дневной свет, казалось, принес с собой неловкость. Я услышала звук катящейся тележки по коридору – кому-то в номер доставили завтрак.
Ник недоверчиво посмотрел на свои часы.
– О Боже, я не собирался задерживать тебя на всю ночь. Не предполагал, что уже так поздно… рано…
Он посмотрел на меня таким щенячьим взглядом, который мог бы любую живую, дышащую женщину заставить простить ему все прегрешения, что Ник Сноу когда-либо собирался совершить, включая смертные грехи.
– Я виновата не меньше. – Я с улыбкой подавила зевок. – К тому же тебе, наверное, пора на работу. Я то по меньшей мере успею пару часов поспать до начала первого показа.
– Надеюсь… Нет, я не хотел сказать, что тебе необходимо хорошенько выспаться, просто хотел принести свои извинения…
– Не говори глупостей. Я отлично провела время, – сказала я нежно. – Кроме того, у меня есть защитник, который обо всем позаботится.
Он поднялся, и я проводила его до двери. Должна ли я сказать что-то? Или лучше быть правильной девочкой? (Вовсе не означает, что я одобряю эту бессмыслицу.) На самом деле хотелось поцеловать его… а еще точнее, я очень хотела, чтобы он поцеловал меня.
– Я тоже. – Он резко остановился.
Я почти налетела на него. Он, должно быть, тоже проиграл в голове разные варианты, потому что после нескольких неудачных попыток каждого из нас только немного наклонился – чтобы поцеловать меня, подумала я, – но потом отступил и на несколько мгновений задержал мои руки в своих руках.
– Я увижу тебя снова, – просто сказал он, прежде чем открыть дверь и исчезнуть в холле.
Я заперла за ним дверь и прошлась в идиотском танце по гостиничному номеру, прежде чем стащить с себя платье и упасть на кровать. «Я так очарована», – вздохнула я.
А ведь мы даже ни разу не поцеловались.
