Текст книги "До нас (ЛП)"

Автор книги: Джуэл Э. Энн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 2

– Привет, детка! – Брейди с клиентом проходит мимо меня к тренажерам с утяжелителями.

Мои брови поднимаются в едва заметном признании, когда я делаю глоток воды. В отношениях с парнем, который управляет тренажерным залом, имеется несколько преимуществ, к примеру, бесплатное членство. Это означает, что у меня есть доступ к раздевалкам, а главное – к душевым.

Не все могут иметь парня, который каждый день дарит им камень с надписью того, что ему нравится в вас. И не любая девушка может иметь надувной дом на свой день рождения, но это уже работа для психотерапевта, когда я смогу его себе позволить.

Брейди не разрешает мне оставаться на ночь после того, как мы занимаемся сексом. Если я буду проситься в душ, он что-нибудь заподозрит. Если прямо скажу, что на данный момент у меня нет дома, он меня бросит. Брейди постоянно хвастается моими творческими способностями, трудолюбием, силой и независимостью. Мне нравится то, кем он меня считает, и я понимаю, что это неправильно, поскольку сейчас немного ввожу его в заблуждение. Его видение меня – это цель, и я могла бы использовать ее, как мотивацию, чтобы двигаться к ней. Фотограф. Блогер-путешественница. Владелица собственного дома. В меру собранный человек.

Моя мечта найти беззаветно любящего мужчину, за которого можно выйти замуж, кажется, угасает с каждым днем. Я хочу всего, чего никогда не было у моей матери: любви, эмоциональной защищенности и спутника жизни.

Потренировавшись час, чтобы оправдать визит в душ, направляюсь в женскую раздевалку, имея в запасе добрых девяносто минут до того, как мне нужно оказаться в доме Хейсов. Те дополнительные полчаса, предоставленные Заком, могут быть благословением.

– Детка, тебе придется забежать домой, чтобы принять душ, – говорит Брейди у меня за спиной.

Я поворачиваюсь и стягиваю с хвоста резинку.

– Почему?

Он наклоняется и целует меня, скользя рукой по моей заднице и сильно ее сжимая.

– Потому что у нас только что нанесли новый слой герметика, и его нельзя мочить в течение суток.

– Как неудобно. Мне нужно на работу, а возвращаться домой немного не по пути.

– Ты убираешься в домах, Эм. Не уверен, к чему тебе принимать душ, пока не закончишь работу.

Я протягиваю к нему ладонь.

– Дай мне ключ от твоего дома и позволь принять душ там. – Он живет в двух кварталах от спортзала.

Брейди ухмыляется, почесывая челюсть. Он массивный мужчина, настоящий качок с гладко выбритой головой и татуировками на бицепсах и груди. Он сексуален и заботлив. В некоторые дни даже немного великодушен, так что я могу не замечать те черты его личности, которые не соответствуют золотому стандарту Зака Хейса.

Брейди несколько раз цокает языком, качая головой.

– У меня есть правило: никого в моем душе, если я тоже не в нем.

Думаю, сегодня не день великодушия. Это дурно пахнет… как и я.

– Отлично. Давай пойдем к тебе и примем душ вместе. – Скрещиваю руки на груди, приподнимая декольте.

Он мгновенно понимает намек.

– Детка, я на работе.

– Ты – босс. Можешь быстренько отлучиться по делам.

– Не могу, – возражает он, не отрывая взгляда от моей груди.

– Уверен? Потому что я чувствую прилив щедрости. – Мой язык медленно скользит по нижней губе.

– Насколько сильный?

Я напоминаю себе, что он мой парень, и мне нравится наша сексуальная жизнь, поэтому предложение секса в обмен на душ – не самая худшая жертва. Меня просто бесит, что он не отдает ключ от своего дома и не позволяет быстро принять душ, не получив ничего взамен.

Взглянув на часы, хмурюсь.

– Все, что захочешь. Да или нет, Брейди?

– Встретимся у меня через пять минут.

Боже. Как предсказуемо.

Я прибываю к его квартире первой, но к тому времени, когда выхожу из лифта, он толкает дверь лестничной клетки после того, как пробежал три пролета.

– Детка, ты ленишься. – Он закатывает глаза, прежде чем открыть дверь.

Я тоже закатываю глаза и вхожу в его идеально чистую квартиру. Самое смешное обо мне? Я убираю дома, но остальная часть моей жизни – это полный бардак. Даже когда у меня было жилье, там творилась настоящая катастрофа. Как можно хорошо убирать дома, но жить среди такого беспорядка? Для этого требуется уникальный талант.

– У меня не так много… – Времени… думаю я, когда его губы врезаются в мои, прежде чем он захлопывает за нами дверь. Мы превращаемся в торнадо из конечностей и сброшенной одежды, пока, спотыкаясь, бредем в ванную.

– Брейди…

Я тянусь к душу, пытаясь включить воду. На самом деле, времени у меня в обрез. И, несмотря на его убежденность, что моя работа грязная, поэтому я могу приходить к своим клиентам потная и вонючая, это не мой уровень профессионализма.

Он отстраняется от меня и ухмыляется.

– Ты сказала все, что захочу.

– Если это быстро. Мне пора на работу.

Он качает головой.

– Это может быть быстро, но не уверен, что ты захочешь, чтобы это было быстро.

Все прошло не так, как я себе представляла, но он обхватывает мое лицо ладонями и впервые говорит: «Я люблю тебя». Странный момент для признания в любви.

Я прикусываю язык, потому что любимая пища эго – достоинство. После того, как Брейди получил свое «все, что захочу», мое эго впилось зубами в большой кусок моего достоинства. Сильные люди не всегда принимают правильные решения; они превосходны в переходе от плохих решений. Я знаю, что должна быть с ним честна, но не могу. Пока нет.

Дело не в том, что я не хочу, чтобы он меня жалел. Я не поэтому не рассказываю ему о своем статусе бездомной. Не потому, что он пожалеет меня. Он пожалеет себя. Брейди слишком крут, чтобы встречаться с бездомной девушкой.

Я должна уйти и спасти то, что осталось от моего достоинства. Но… мне нужен душ. И мне нужен абонемент в спортзал, потому что это не последний душ, в котором я буду нуждаться, пока разбираюсь со своими финансовыми затруднениями. Так что, как бы мне ни хотелось сказать Брейди, что я живу в машине…

Потому что потеряла свой трейлер.

Потому что у меня куча медицинских счетов.

И потому что у меня эпилепсия.

Я молчу.

Не верю, что так важна для него.

Не верю, что он поступит правильно.

Не верю в его любовь.

Подставив ему зад (буквально), я была вознаграждена быстрым душем без всякого кондиционера. Брейди ждет у двери, потягивая напиток для спортсменов – его аналог «выкурить сигаретку». Самодовольство идет ему лучше, чем большинству мужчин. Не его вина, что я развратница, выполнившая за душ все, что мужчине захотелось.

– Могу я угостить тебя ужином завтра вечером?

Думаю, это меньшее, что он может сделать после того, как я только что променяла неприкосновенность моего анального сфинктера на душ.

Выдавив из себя улыбку, делаю уверенный вдох.

– Ужин звучит здорово. У тебя?

Секс.

Душ.

Может, я даже останусь на ночь… раз уж меня теперь любят.

– Можем поужинать сегодня вечером, если хочешь. – Я направляюсь к лестнице, зная, что он ни за что не поедет со мной на лифте.

– Я встречаюсь с друзьями. У тебя нет друзей, с кем можно зависнуть?

Нет. У меня нет друзей.

Я оставила всех своих друзей, когда порвала отношения с мамой и переехала в Атланту. А мои друзья по университету разъехались, чтобы применить свои дипломы на практике. Мой же лежит где-то в задней части машины, – самый дорогой листок бумаги, когда-либо купленный мной. Брейди знал бы все это, удели он время на расспросы обо мне. О нем я знаю всё. Я могла бы нарисовать его генеалогическое древо и пересказать его резюме. Если он когда-нибудь представит меня своим друзьям, каждого из них я узнаю с первого взгляда, потому что за три месяца, проведенных вместе, я задавала Брейди очень много вопросов.

Три. Месяца.

Серьезно… мы должны были уже узнать друг друга.

– Конечно, у меня есть друзья. – Я с трудом спускаюсь по лестнице. – Я рассказывала тебе о них миллион раз.

– Помню, детка. Просто шучу.

Ага, вот как сильно он меня любит.

Перед тем, как расстаться на парковке, он обнимает меня и целует, а одна его рука скользит к моей заднице и сжимает ее. Прервав поцелуй, он улыбается, и я знаю, о чем он думает.

Этого больше не повторится. Никогда.

– Сообщи мне время и место завтрашнего ужина. – Я убираю его руку со своей задницы и выдавливаю фальшивую улыбку.

– Конечно, детка.

К Хейсам я приезжаю в девять сорок пять вместо девяти тридцати.

– Опаздываете в первый день? – Зак сурово смотрит на меня, когда я переступаю порог и снимаю туфли в прихожей.

– Я очень сожалею. Такого больше не повторится. – Я съеживаюсь. – Утром в моем спортзале закрыли душевые, поэтому мне пришлось ехать в квартиру моего парня, что для меня было, как заноза в заднице, и из-за этого я немного опоздала.

Если бы он только знал, сколько правды я раскрываю ему в этом предложении.

– Я пошутил. Все в порядке. Может, в следующий раз позвоните или отправите мне сообщение, чтобы мы не беспокоились о вас.

Боже… надеюсь, следующего раза больше никогда не будет. И, беспокоились обо мне? Требуется минута, чтобы подобрать нужные слова, потому что он застал меня врасплох. Обо мне никто никогда не беспокоился.

– Безусловно. – Я сглатываю сквозь крошечный комочек в горле. – И еще раз, я очень сожалею. Итак… – делаю продолжительный выдох. – У вас есть пожелания относительно того, с чего мне начать?

– Мы будем в джунглях, так что начинайте откуда угодно. Весь инвентарь на кухне, включая шланг и насадки к пылесосу.

– Класс. Спасибо. Тогда я приступлю к работе.

– Отлично, Эмерсин. – Он снова делает акцент на моем имени. Ммм-эр-син.

Я хихикаю, поправляя растрепавшийся влажный хвостик.

– Правда, вы можете звать меня Эм.

– Я мог бы. – У Зака до безобразия игривая улыбка, но также и добрая. Он понятия не имеет, как сильно мне сейчас нужна искренняя доброта.

– Как Сьюзи чувствует себя сегодня?

– Уставшей. Вчера прошел последний сеанс химиотерапии. Ночь выдалась тяжелой, но утром ей стало немного лучше.

Я так молода, и доказательство тому – отсутствие у меня реакции на его слова. Нелегко говорить о раке с тем, кто сам проходит через это или переживает страдания близкого человека. Все идиоматические выражения, которые подходят к чему-то вроде сильной простуды или гриппа, с раком не прокатят.

Надеюсь, она скоро поправится.

Вы давали ей куриный бульон?

Она справится!

Это пройдет.

Так уж вышло.

– Я не знаю, что сказать, – отвечаю тихо и застенчиво пожимаю плечами. Это моя правда, и я надеюсь, она не прозвучит бестактно.

Он качает головой.

– На самом деле, здесь ничего не скажешь. Так уж вышло.

Ладно, ему так говорить можно, и это не звучит ужасно, но я все равно не буду произносить эти слова в присутствии его или Сьюзи.

– Ну, не буду вам мешать. Не хочу становиться причиной поверхностной уборки, заставляя вас еще попотеть, раз вы уже попотели. – Он ухмыляется, так что я знаю, что он шутит, вроде как.

Поверхностная. Я ухмыляюсь.

– Есть, сэр, мистер Хейс. – Я отдаю ему честь и иду на кухню.

После тщательной уборки спальни, ванных комнат и кабинета, я заканчиваю на кухне.

– Вы все еще здесь и выглядите, как куколка, в джинсах с высокой посадкой и блузке с оборками. Слишком хороши, чтобы убираться в моем доме.

Я оглядываюсь через плечо, мои руки в розовых перчатках замирают на стенке раковины, которую я чищу.

Сюзанна забирается на табурет у кухонного островка.

– Привет. Ну, в спортзал я хожу в леггинсах и футболке. Если не надевать на работу эту одежду, каждый день буду проводить в спортивной форме, а это угнетает.

Мама одевала меня в старую, дерьмовую, не подходящую по размеру одежду. Если уж на то пошло, милым комбинезончикам или одинаковым носкам она предпочитала наркотики. Как же много решений в моей жизни – это сочетание сознательного и бессознательного «иди на х*й» моей матери.

– Я вас понимаю, – говорит Сьюзи. – Иногда я принимаю душ, делаю макияж и надеваю что-нибудь милое, просто чтобы почувствовать себя… живой. Женственной. Желанной. Домашние штаны и объемные толстовки немного угнетают.

Я медленно киваю.

– Ммм… где Зак? Вы в порядке? Вам что-нибудь нужно?

Она кивает вправо.

– Тот шкаф со стеклянными дверцами и фарфоровой посудой?

Я указываю на него.

– Да. Во втором ящике с бумажными и тканевыми салфетками. Под ними коробка хлопьев «Капитан Кранч». Не могли бы вы достать ее для меня?

Обдумав просьбу, снимаю перчатки и тщательно мою руки. Затем достаю спрятанную коробку с хлопьями и ставлю ее на островок перед ней.

– Спасибо, Эм. – Она высыпает немного хлопьев на бело-серый гранит.

– Дать вам миску? Молоко? Ложку?

– Не-а. Мне и так хорошо. Хотите? – Она кладет пять или шесть штучек на столешницу.

– Э… я…

– Да ладно, не заставляйте умирающую женщину воровать хлопья в одиночку. – Она сверкает неотразимой улыбкой, бросая несколько штучек в рот.

Я копирую ее выражение и тоже кладу пару штучек в рот.

– Где Зак и почему мы воруем хлопья?

– Зак помчался в магазин и аптеку. Несмотря на то, как он нянчится со мной, настаивая на том, чтобы я целый день отдыхала, я способна передвигаться. Завтра ему на работу. В его отсутствие за мной присматривает и возит в больницу моя сестра Мишель.

– Кем работает Зак? – Я засовываю руки обратно в розовые латексные перчатки.

– Он пилот. В большинстве случаев к вечеру он возвращается домой. Ночные рейсы у него выпадают всего несколько раз в месяц. Большой летный стаж – это подарок судьбы.

Пилот. Я могу представить его только в спортивных штанах и футболке, а не в форме капитана.

– А вы? Чем занимаетесь вы? – Я сжимаю губы. – Извините. Конечно, вы…

Больны?

Умираете?

Она насыпает на прилавок еще хлопьев.

– Я работала стюардессой, именно так и познакомилась с Заком. Мы были знакомы много лет, прежде чем оказались вместе. Когда мы встретились… я встречалась с другим человеком.

Мои брови взмывают на лоб. Думаю, это может оказаться хорошей историей.

Забросив в рот еще хлопьев, она ухмыляется.

– Это не так запретно, как кажется. Зак на пять лет моложе меня. Когда мы встретились, я даже не взглянула в его сторону, потому что нежилась на седьмом небе с моей первой любовью… Тарой. Моей первой родственной душой.

Она позволяет мне несколько секунд медленно поморгать, прежде чем ухмыльнуться.

– Я гибкая в плане любви. Понимаете?

Я киваю. Пусть я и не познала этого так, как Сьюзи, но понимаю, что любовь принимает разные формы. К сожалению, в своей жизни я испытывала очень мало любви, даже материнской.

Улыбка Сьюзи исчезает.

– Тара умерла от аневризмы. Просто… пуф… – Ее взгляд не отрывается от хлопьев. – Мы вместе позавтракали. Овсянка. Ягоды. Кофе. Я поцеловала ее на прощание и поехала в аэропорт. Когда днем приземлилась в Бостоне, мне позвонил ее босс. Спустя час после возвращения с обеда она…

В ее глазах блестят слезы.

– Ну… все случилось быстро. – Сьюзи прочищает горло. – И именно такую смерть мы все заслуживаем. Мой самый большой страх – не смерть, а страдание. Приятно думать, что Тара не мучилась.

– Мне жаль, – шепчу я.

Я должна работать, драить и тщательно выполнять свою работу, но я не могу двигаться. Сюзанна завораживает меня, и это трудно объяснить. Я чувствую, что ей не занимать оптимизма, но при этом она держит реальность в фокусе. Но я не уверена, что кто-то умирает от рака так же быстро, как от разрыва аневризмы. И от этого мне грустно за нее.

– Все говорили: год плюс один день. Именно столько мне нужно оплакивать Тару, прежде чем я буду готова двигаться дальше – что бы это ни значило. Я взяла неделю отпуска и только и делала, что просматривала все наши совместные фото. Не вставала с постели несколько дней. Просто разглядывала фотографии. В груди я чувствовала невыносимую, бездонную пустоту. Потом я засыпала, чтобы видеть сны о нас. В моих снах она всегда жива.

Сьюзи смотрит на меня, а я не моргаю. Не могу.

– Когда отпуск закончился, я собрала все фотографии и положила их в коробку. Все последние фото на моем компьютере перекочевали в папку на жестком диске. Ее вещи я отдала на благотворительность, надела штаны взрослой девочки и вернулась к работе. Это стало шагом вперед. Конечно, я вспоминала. И до сих пор вспоминаю. Но я сделала этот шаг. Двинулась дальше. Год плюс один день – моя задница. Не думаю, что любовь выражается в потраченном времени. Сколько времени отвести на хандру. Простите… знаю, это звучит бесчувственно. Потребности у всех разные. Но меня бесило, что все остальные думали, что знают, что для меня лучше. Вы понимаете?

Я медленно киваю. Кажется, это единственное, на что я способна.

– Когда я умру, – продолжает она, – я хочу, чтобы Зак дал себе неделю. Черт, я бы хотела, чтобы он ушел от моей могилы в день похорон и просто продолжил жить, но просить о таком, наверное, слишком. Так что, пусть будет хотя бы неделя. После этого я хочу, чтобы он вышел через парадную дверь в своей форме, сел в самолет и никогда не оглядывался назад.

– Считаете, химия не помогает?

– На данный момент это все равно, что пытаться проехать через всю страну на одном баке бензина. Немного я продвинусь, но весь путь не преодолею. Даже Зак знает, что есть когда, а не если.

– Вам страшно? – шепчу я.

– Нет. – Ее лицо расслабляется, и это успокаивает меня, но только немного.

Не знаю, почему мне страшно за нее. Просто так уж есть. Наверное, потому, что с тех пор, как мне поставили диагноз эпилепсия, я задавалась вопросом о собственной смерти. Никто не знает, сколько баков бензина у нас есть, чтобы добраться до места, где находится наша конечная цель в жизни.

– Тара ждет меня. И как бы безумно это ни звучало, моя вера в это утешает и Зака.

– Он не ревнует? Не чувствует, что Тара была любовью всей вашей жизни, а он лишь на втором месте?

Закрывая коробку с хлопьями, Сюзанна подмигивает мне.

– Я знаю, что вы молоды, но хочу выдать вам спойлер жизни. Родственные души – не единственные в своем роде. Без них мы не одиноки. Нас подпитывают многие души. Люди – взаимозаменяемые детали головоломки; мы вписываемся в более чем одно пространство. Мне подходит Тара. И я подхожу Заку. У меня не было детей. Тем не менее, я считаю, что именно так мать любит всех своих детей: одинаково, пусть и по-разному. Я люблю Зака не больше и не меньше, чем Тару. Я люблю его по-другому.

– Ну, он милый. Он рассказал мне о камнях в банке, и это… – Я качаю головой.

Ее глаза наполняют эмоции.

– Я знаю.

– Но вы… – я ухмыляюсь, пытаясь удержать ее от слез. – В вас есть творческая жилка.

– Что? Вовсе нет. – Она смеется, вытирая уголки глаз.

– Да. Есть. – Я отворачиваюсь и снова начинаю тереть раковину. – Не уверена, чем занимаюсь большинство дней, но я знаю, кто я. Я – художник… художник, который любит фотографию. Вот в чем моя истинная страсть, поэтому инстинктивно узнаю коллег-художников. Пусть вы не шьете одежду, не лепите, не рисуете и не фотографируете, как я, но вы различаете эмоции. А эмоции – невидимы. Художники берут из жизни неосязаемые вещи и придают им форму – вдыхают в них жизнь. Вы своими словами только что сделали для меня идею родственных душ осязаемой. – Я коротко смеюсь. – Знание того, что я ищу не единственную в своем роде душу, а просто родственную, избавило мое сознание от тяжкого груза.

Сьюзи несколько раз кивает.

– Но не торопитесь, – наставляет она. – Мы, женщины, склонны западать на любовь. Не цепляйтесь за нее. Даже когда Зак набрался смелости ухаживать за мной после смерти Тары, я заставила его попотеть. Даже после того, как он полностью завладел моим сердцем, я заставляла его продолжать стараться.

Промыв раковину, поворачиваюсь к ней и снова снимаю перчатки.

– То, как он смотрит на вас… – я качаю головой, – …не представляю, как это должно быть потрясающе.

Печальная улыбка растягивает ее сухие губы.

– Ммм… неописуемо. Таков Зак. Он отдается на сто десять процентов всему, что делает. Своей работе. Своим друзьям. Своему браку.

Я криво ухмыляюсь.

– Я рада, что могу дать ему больше времени, чтобы побыть с вами.

– Ну… – Она закатывает глаза. – Грязный дом не удерживает его от меня. Вы удовлетворяете его потребность в контроле и порядке, так что в некотором смысле он использует вас как продолжение себя. Зак не может меня спасти, так что он сделает всё, что в его силах. Чистый дом не даст мне ни дня больше, чем, вероятно, мне суждено прожить.

– Могу я задать вопрос… – На секунду делаю паузу.

– Спрашивайте о чем угодно.

Прикусив нижнюю губу, медленно киваю.

– Сколько времени у вас есть?

Она пожимает плечами.

– Вы можете задать вопрос, но я не могу на него ответить.

– Вам не назвали никакого предположительного срока?

– Да. Назвали. Я должна была умереть полгода назад.