Текст книги "Ральф де Брикассар"
Автор книги: Джуди Кэролайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Милосердие! Глупый попугай, – фыркнул дядя Роберт. – Я никогда не слышал, чтобы молодая женщина хоть раз в жизни так разговаривала со мной, как только что это сделала Вурж. Ей следовало бы постесняться даже думать о подобных вещах, не говоря о том, чтобы произносить их вслух. Богохульство! Она оскорбила нас! Ее нужно наказать, и очень сильно, я бы охотно согласился сделать это сам. Ух-х-х! – дядя Роберт залпом выпил сразу полчашки кофе.
– Ты считаешь, что этим можно исправить человека? – изумилась кузина Мелисандра.
– Я открыла вчера в доме зонтик, – прошипела кузина Джорджина. – Я знала, что это принесет несчастье. Это плохая примета.
– Вы не пытались выяснить, нет ли у девушки температуры? – спросила кузина Эйлин.
– Она не позволила нам поставить ей градусник под язык, – прошептала кузина Мелисандра.
Миссис Джексон больше не скрывала слез.
– Должна признаться, – всхлипывала она, – что Вирджиния очень странно вела себя последние две недели. Она стала совсем не похожа на себя. Мелисандра может подтвердить это. Я больше чем уверена, что это осложнение после ее последней простуды. Но я боюсь, что будет еще хуже.
– От всего этого у меня снова обострился неврит, – сказала кузина Лилиан, прикладывая руки к голове.
– Не плачь, Амалия, – сердечно сказал матери Вирджинии Гэвин, подергивая себя за седые взлохмаченные бакенбарды. Он ненавидел семейные ссоры. И очень неосмотрительно было со стороны Вурж начинать одну из них на юбилее их свадьбы. Кто бы мог подумать, что таится в этой девушке. – Вам нужно повести ее к доктору. Может быть, это… э-э… всего-навсего затмение мозгов. В наши дни случается такое помутнение мозгов.
– Я предложила ей вчера проконсультироваться у доктора, – простонала миссис Джексон. – Но Вурж сказала, что не пойдет к врачу ни за что. У меня и правда много хлопот с ней!
– И она отказывается принимать горькую настойку, – сказала кузина Мелисандра.
– И все остальное тоже, – пояснила миссис Джексон.
– А еще она решила ходить в пресвитерианскую церковь, – произнесла кузина Мелисандра, подавленная, но убежденная в том, что просто обязана сообщить об этом вопиющем факте.
– Это еще раз доказывает, что она рехнулась, – пробормотал дядя Роберт. – Я заметил в ней странности с первой минуты, как она сегодня зашла. Я замечал их и раньше. Все, что она сегодня наговорила, доказывает разбалансировку ее сознания. А ее вопрос: «Это жизненно важное место?» К чему было это замечание? Абсолютно глупо! Ничего подобного никогда не наблюдалось в Джексонах. Это от семейства Коутсов.
Бедная миссис Джексон находилась в таком смятении, что не смогла даже рассердиться.
– Никогда не слышала ничего подобного от Коутсов.
– Твой отец был достаточно странным, – сказал дядя Роберт.
– Бедный папочка не был обычным, – согласилась миссис Джексон. – Но у него было все в порядке с разумом.
– Он всю жизнь разговаривал именно так, как сегодня сделала это Вирджиния, – возразил дядя Роберт. – Твой муж всю жизнь считал, что он – свой собственный прапрадед, рожденный заново. Я слышал, он сам мне говорил об этом. Только не пытайтесь убедить меня, что человек, верящий в подобные вещи, в своем уме. Прекрати фыркать, Амалия. Конечно, Вурж жутко выставила себя напоказ сегодня, но не она виновата в этом. Старым девам свойственно рано или поздно совершать нечто подобное. Если бы Вурж была замужем и вышла бы замуж своевременно, такого бы не произошло.
– Никто не хочет жениться на ней, – сказала миссис Джексон, почувствовавшая, что дядюшка Роберт косвенно обвиняет ее.
– Ну, к счастью, среди нас нет посторонних, – прохрипел дядя Роберт. – Мы можем считать это семейным секретом. Завтра я повезу Вурж и покажу ее доктору Винеру. Я знаю, как обращаться со спятившими людьми. Это, по-моему, лучший выход. Как ты считаешь, Джефсон?
– Безусловно, нам нужен совет доктора, – согласился дядя Джефсон.
– Ну, вот и решено. А пока, Амелия, веди себя так, как будто ничего не случилось, но присматривай за дочерью. Не позволяй ей оставаться одной. И даже не разрешай ей одной спать.
Новый вопль вылетел из уст миссис Джексон.
– Я не смогу сделать этого. Прошлой ночью я предложила ей спать вместе с Мелисандрой, объяснив Вурж, что так будет лучше. Но она категорически отказалась и заперла дверь. Вы даже не представляете себе, как она изменилась. Она не работает. По крайней мере, она прекратила шить. Конечно, она выполняет свою обычную работу по дому. Но вчера она не вымела лестницу утром, хотя она всегда мела ее по четвергам. Она сказала, что подождет, пока на лестнице не станет грязно. Я ее спросила: «Разве лучше мести грязную комнату, чем чистую?» Она ответила: «Конечно. Тогда я буду видеть необходимость своего труда!» Вы только подумайте об этом!
Дядя Роберт подумал об этом.
– Сухие духи исчезли из ее комнаты. Я нашла их на соседнем участке. Она не могла сказать нам, что произошло с ними.
– Я никогда не ожидал этого от Вурж, – сказал дядя Гэвин. – Она всегда казалась такой тихой, разумной девушкой. Немного отсталой, но разумной.
– Единственная вещь, в которой можно быть полностью уверенным в этом мире, – это таблица умножения, – сказал дядя Джефсон, еще более умный, чем всегда.
– Ну, давайте-ка развеселимся, – предложил дядя Роберт. – Почему девочки из варьете похожи на биржевых маклеров?
– Почему? – спросила кузина Мелисандра, поскольку вопрос должен быть задан, а Вирджинии не было, да теперь и бесполезно было ждать его от Вирджинии.
– И те и другие любят демонстрировать свой прирост.
Кузина Мелисандра подумала, что дядюшка Роберт несколько неделикатен. Особенно в присутствии Корнелии. Но, в конце концов, он же мужчина.
А дядя Гэвин думал о том, что без Вирджинии сразу стало так скучно.
Часть 2
Ральф де Брикассар
12
Город начинал уже погружаться в неясные голубые сумерки, по улицам прохаживались прогуливающиеся пары, но Вирджиния, ни на кого не глядя, торопилась домой.
Торопилась и оттого шла слишком быстро. Вирджиния с облегчением переступила порог своей комнаты и почувствовала, что боли в сердце усиливались. На этот раз приступ был достаточно суровым. Вирджиния подумала, что может умереть в любой момент и еще о том, что с такими болями умирать будет ужасно. А может быть, это и подошла смерть. Вирджиния почувствовала себя до боли одинокой и поняла, какое это счастье – иметь рядом кого-то, кто мог бы посочувствовать: кого-то, кто бы искренне позаботился или просто сжал бы руку и сказал: «Я понимаю, потерпи, скоро тебе станет лучше». Только не мать и не кузину Мелисандру, которые только даром суетятся и поднимают много шума. Почему-то на ум пришла мысль о Ральфе Данморе, и Вирджиния неожиданно почувствовала в самый разгар приступа боли и одиночества, что именно он мог бы посочувствовать, пожалеть любого страдающего. Почему-то он показался ей старым, хорошо знакомым другом. Может быть, потому что она так защищала его перед всей семьей?
Вирджинии сначала было так плохо, что она не могла даже принять лекарство, прописанное доктором Стинером. Но потом она все-таки смогла сделать это и вскоре почувствовала облегчение. Боль ушла, но девушка еще какое-то время лежала в постели, измученная, в полузабытьи. Это было ужасно! Такого приступа раньше не было. Можно не бояться смерти и ничего не иметь против, если она приходит мгновенно и безболезненно. Но так мучиться, умирая!
Неожиданно Вирджиния почувствовала, что смеется, вспомнив сегодняшний вечер, он был очень забавным. И вместе с тем, что такого особенного она говорила? Просто высказала мысли, которые всегда были в ее голове. А лица присутствующих! Дядя Роберт, бедный, ошеломленный дядя Роберт! Вирджиния не сомневалась, что сегодня ночью он составит новое завещание. И ее доля наследства, конечно, перепадет Корнелии, которая и так во всем имела долю Вирджинии. Вспомнить хотя бы кучи пыли на школьном дворе.
Посмеявшись над своим кланом, она испытала удовольствие, о котором давно уже мечтала, но как бы это не стало ее последним удовольствием. Вирджиния с жалостью к себе думала сейчас о том, что так может и случиться. Может быть, девушка не так бы уж и жалела себя, если бы ее жалел кто-нибудь еще.
Вирджиния встала и подошла к окну. Влажный, свежий ветерок проникал сквозь раннюю листву дикорастущих деревьев и прикасался к ее лицу с заботой мудрого, нежного старого друга. Тополя на лужайке миссис Сандерс, слева от их дома (Вирджиния могла разглядеть их в просвет между конюшней и старым магазином), – темным силуэтом вырисовывались на ясном небе, а над ними пульсировала молочно-белая звезда, как живая жемчужина на серебристо-зеленом озере. Далеко за станцией стоял темный, пурпурно-багряный лес, окружавший озеро Саурес. Белый, как пленка, туман висел над ними, а сверху блестел смутный молодой месяц.
Опершись локтями о подоконник, Вирджиния задумчиво смотрела на открывающуюся перед ней картину.
«Я бы хотела, – неожиданно подумала она, – чтобы у меня была своя собственная куча пыли, прежде чем я умру».
13
Дядя Роберт понял, что накануне был чересчур самонадеян, когда так легкомысленно обещал повести Вирджинию к врачу. Она не пошла, мало того – девушка рассмеялась ему в лицо.
– Зачем мне идти к доктору Винеру? С моими мозгами все в порядке. Хотя все вы и считаете, что я вдруг сошла с ума, я не сошла. Просто я безумно устала жить для того, чтобы ублажать других, и решила угождать только себе. По крайней мере, это дает вам тему для разговора, кроме украденного мною клубничного джема. Вот такие дела.
– Вурж, – сказал дядя Роберт торжественно и безнадежно, – ты совсем не похожа на себя.
– А на кого же я похожа? – поинтересовалась Вирджиния.
Дядя Роберт выразил на лице огорчение.
– На своего деда Уэнбарасса, – многозначительно сказал он.
– Благодарю вас, – Вирджиния казалась очень довольной, – это истинный комплимент. Я помню дедушку Уэнбарасса. Он один из тех действительно живых людей, кого я знаю, почти единственный. А сейчас совершенно бесполезно уговаривать меня, угрожать, командовать, дядя Роберт, и даже обмениваться гневными взглядами с мамой и кузиной Мелисандрой. Я не пойду ни к какому доктору. А если вы приведете какого-нибудь доктора сюда, я не встречусь с ним. Как вам все это нравится?
Вот так все это и закончилось. Отправить Вирджинию к доктору было невозможно, и никакого иного пути для этого тоже не было. Не возымели действия ни слезы матери, ни угрозы родственников.
– Не беспокойся, мама, – мягко сказала Вирджиния, – я не сделаю ничего ужасного. Просто я хочу немного развлечься.
– Развлечься! – миссис Джексон вымолвила это слово таким тоном, как будто Вирджиния заявила, что хочет слегка заболеть туберкулезом.
Приходила Корнелия, которую прислали проверить, не повлияет ли она как-нибудь на Вирджинию, но и она вернулась домой с горящими щеками и злыми глазами. Корнелия сказала матери, что с Вирджинией ничего нельзя сделать. После того, как она, Корнелия, начала разговаривать с Вирджинией, как сестра, мудро и мягко, та сказала, сузив свои насмешливые глаза до едва заметных щелочек: «Я не показываю десен, когда смеюсь».
– Казалось, она больше разговаривает сама с собой, чем со мной. В самом деле, мамочка, все время, пока я разговаривала с Вирджинией, создавалось впечатление, что она совсем не слушает меня. Но это еще не все. Когда я наконец решила, что все мои слова не оказывают на нее никакого воздействия, я стала умолять ее, чтобы она хотя бы в присутствии Эндрю, когда он придет в следующий раз, не говорила никаких глупостей. Мамочка, ты знаешь, что она мне сказала?
– Уверена, что не могу и представить, – прорычала готовая ко всему тетя Тримбал.
– Она сказала: «Мне бы очень хотелось шокировать Эндрю. Его рот слишком красный для мужского». Мамочка, я больше не могу относиться к Вирджинии по-прежнему.
– У нее не все в порядке с мозгами, Корнелия, – сказала тетя Тримбал торжественно. – Ты не должна обращать внимание на то, что она говорит.
Когда тетя Тримбал рассказала миссис Джексон о том, как Вирджиния разговаривала с Корнелией, миссис Джексон попросила Вирджинию извиниться.
– Ты заставила меня извиняться пред Корнелией 15 лет тому назад за то, чего я не делала, – спокойно сказала Вирджиния, – то старое извинение и сейчас в силе.
Собрался еще один официальный семейный консилиум. Присутствовали все, кроме кузины Лилиан, у которой разыгрался неврит головы с тех самых пор, как «бедняжка Вурж стала такой странной», что не может отвечать за свои поступки. Собравшиеся решили, что надо смотреть правде в глаза и признать свершившийся факт, а самым мудрым будет оставить Вирджинию на некоторое время в покое, «наедине со своей головкой», как выразился дядя Роберт, но внимательно присматривать за ней со стороны. Хотя они и не назвали свое решение «политикой выжидания», но именно такую позицию заняли заботливые родственники.
– Примем решение в процессе развития, – сказал в заключение дядя Роберт. – Значительно легче разбивать яйца, чем снова облекать их в скорлупу. Конечно, если она станет буйной…
Дядя Джефсон проконсультировался с доктором Стюартом Винером, и тот одобрил их решение. Он объяснил разгневанному дяде Джефсону, который хотел запереть где-нибудь Вирджинию, что пока она не сделала ничего особенного и не сказала ничего такого, что могло бы служить доказательством ее помешательства. А без доказательства никто не имеет права запирать совершеннолетнего человека. Ничего из того, что перечислил дядя Джефсон, не показалось доктору Винеру очень тревожным, и он даже несколько раз прикладывал ладонь ко рту, чтобы скрыть улыбку. Ведь сам он не был из семейства Джексонов и слишком мало знал о немолодой Вирджинии. Дядя Джефсон вышел от него ни с чем и отправился назад в Хайворт разочарованно, думая о том, что Стюарт Винер и в самом деле совсем не такой уж хороший доктор, так что Хэтти Джексон лучше самой заботиться о себе.
14
Ничто в жизни не останавливается, когда в нее вторгается трагедия. Еда должна быть приготовлена, даже если умер сын, и лестницу нужно чинить, даже если дочь рехнулась. Миссис Джексон, в доме которой все делалось по плану, давно установила, что во вторую неделю июня будет ремонтироваться переднее крыльцо, у которого разболтался козырек. Точно в назначенный день появился Старый Саймон, который был нанят на эту работу еще за несколько месяцев, и сразу приступил к работе. Конечно, он был пьян. В другом состоянии Старый Саймон и не бывал. Правда, он пребывал еще в первой стадии опьянения, что делало его необыкновенно разговорчивым и общительным. За обедом от него так разило виски, что миссис Джексон и кузина Мелисандра едва сдерживались, чтобы не указать ему на дверь, и даже Вирджинии это не понравилось. Но ей нравился сам Старый Саймон, его живая, эмоциональная речь, и, вымыв обеденную посуду, она вышла на крыльцо, присела на ступеньки и начала с ним разговаривать. Миссис Джексон и Мелисандра, конечно, нашли это неприличным, но что они могли сделать? Вирджиния только ехидно улыбнулась им, а когда ее позвали в дом, отказалась идти. Теперь ей уже не составляло труда вести себя независимо. Трудно было сделать первый шаг. Миссис Джексон и кузина Мелисандра побоялись делать Вирджинии замечание: она могла бы устроить сцену прямо при Старом Саймоне, который разнесет эту необыкновенную весть по всей округе, да еще преувеличит и прокомментирует по своему. День стоял очень холодный, несмотря на июньское солнце. Миссис Джексон пристроилась было у окна столовой послушать, о чем идет речь, но ей было холодно, и она была вынуждена закрыть окно, так что Вирджиния со Старым Саймоном разговаривали без свидетелей. Конечно, если бы миссис Джексон могла предвидеть, что получится из этого разговора, она бы непременно вмешалась, пусть даже это стоило бы ей неотремонтированного крыльца.
Вирджиния сидела на ступеньке, дерзко подставляя себя прохладному июньскому ветру, о котором так неодобрительно отозвалась тетя Патриция, казалось, Вирджинию совсем не беспокоило, простудится она или нет. Было удивительно приятно сидеть в этой прохладе, в этом удивительном, свежем мире и чувствовать себя свободной. Она наполнила легкие чистым, чудным ветром, протянула руки ему навстречу, позволила ветру растрепать волосы и слушала Старого Саймона, который делился с девушкой своими проблемами в перерывах между ударами молотка и шотландскими песнями. Вирджинии нравилось слушать перестук его молотка, который как будто служил музыкальным сопровождением его песням.
Старый Саймон, несмотря на свои семьдесят лет, был все еще красив какой-то своеобразной патриархальной красотой. Его потрясающая борода, ниспадающая на синюю фланелевую рубашку, была все еще пылающей, ярко-рыжей, да и глаза сохранили свежую молодую голубизну, хотя густая копна волос совершенно поседела. Его огромные бело-рыжие брови больше походили на усы, чем на брови. Может быть, по этой причине Саймон всегда держал верхнюю губу тщательно выбритой. Щеки мужчины были красными, таким же должен был быть нос, но не был. Он был прямой орлиный, как у благороднейших из римлян. Длинноногий, широкоплечий, в молодости он был известным любовником, считавшим всех женщин настолько очаровательными, что невозможно было связать себя с одной из них. Жизнь этого мужчины представляла собой цепь безумных, пестрых поступков и приключений, любовных историй, удач и огорчений. Он женился только в сорок пять лет на прекрасной девушке, которую донимал так, что через несколько лет она умерла. Саймон скотски напился на ее похоронах и все настаивал на повторении 55-ой главы Писания. Он знал наизусть почти всю Библию и псалмы. Распорядитель похорон, который очень не нравился Саймону, молился или делал вид, что молится. После смерти жены хозяйство в его доме вела кузина, которая готовила Саймону еду и поддерживала порядок. В такой атмосфере подрастала маленькая Фанни Грин.
15
Вирджиния прекрасно знала Фанни Грин: они учились в одной школе, только Фанни была на три года моложе ее. После окончания школы их пути разошлись и больше не пересекались. Старик Саймон был пресвитерианцем. Поэтому он женился, крестил ребенка, похоронил жену по пресвитерианским традициям. Саймон настолько хорошо знал пресвитерианское учение, что нагонял ужас на церковных настоятелей, когда пускался с ними в дебаты. Правда, Старый Саймон старался не докучать им и никогда не ходил в церковь. Однако каждый пресвитерианский священник, живший когда-либо в Хайворте, старался приложить свою руку к его перевоспитанию. Мистер Риган жил в Хайворте 8 лет, но в первые три месяца пребывания на посту пастора он ни разу не мог лицезреть Старого Саймона. Тогда мистер Риган зашел к Саймону и нашел его в философской стадии опьянения, которой поначалу свойственна чувствительная сентиментальность, а уж потом следует рычание, ругательства, проклятия и богохульство. Говорили, что последняя стадия сопровождалась молитвами о бренности бытия, о греховности падения, о неминуемом божьем наказании, хотя известно было также, что Саймон никогда не достигал этой стадии. Он обычно засыпал в ее начале на коленях и начинал жутко храпеть. Во всяком случае, никто еще не сказал, что он хоть раз в жизни напился до смерти. Так и в тот раз Саймон сказал мистеру Ригану, что он – истинный пресвитерианец и заверил священника в своей независимой поддержке. Грехов, по его мнению, он не имел, и раскаиваться ему было не в чем.
– Неужели никогда в жизни вы не совершили чего-то такого, о чем вам пришлось бы впоследствии сожалеть? – поинтересовался мистер Риган.
Старый Саймон поскреб свою кустистую белую голову, прикидываясь, что задумался.
– Ну, конечно, – сказал он наконец, – было несколько женщин, которых я бы мог поцеловать, но не сделал этого. Вот этого мне действительно жаль.
Пастору больше ничего не оставалось делать, как отправиться домой.
Постоянно пьяный, Старый Саймон, однако, беспокоился о том, чтобы его Фанни была истинной прихожанкой. Он заставлял дочку регулярно ходить в церковь и воскресную школу. Верующие из прихода хорошо приняли девочку, а она, в свою очередь, стала членом миссионерской группы, наставницей девочек и общества женщин-миссионерок. Она была послушной, доверчивой и скромной девочкой. Все любили Фанни Грин и жалели ее. Она была так хороша в своей неброской, утонченной, скромной красоте, которая быстро увядала от жизни без любви и нежности. Но жалость и доброе отношение не помогли защитить Фанни от насмешек и презрения, когда разразилась катастрофа. Четыре года назад Фанни Грин отправилась в отель «Сансор», чтобы поработать лето официанткой. А осенью она вернулась совершенно другим человеком. Фанни постоянно сидела дома и никуда не показывала носа. Скоро стала очевидной и причина ее неожиданного затворничества. Той зимой у нее родился ребенок, и никто не знал его отца. Фанни крепко держала язык за зубами и никому так и не открыла свой печальный секрет. Старого Саймона спрашивать об этом было небезопасно. Сплетни и слухи возложили вину на Ральфа Данмора, потому что согласно пристрастному опросу, проведенному среди остальных служанок отеля, обнаружился факт, что никто никогда не видел Фанни ни с одним парнем. Они утверждали, что Фанни была всегда в одиночестве, не скрывали, что она сильно отличалась от других девушек. «И посмотрите, что получилось!» Девушки и сами были удивлены этим обстоятельством, хотя оно ни в коей мере не уменьшило их уважения к Фанни.
Младенец прожил год. С его смертью Фанни совсем увяла. Два года назад доктор Винер определил ей жить всего шесть месяцев, считая, что больше она со своими больными легкими не протянет. Но она все жила. Никто не приходил к ней, даже сердобольные женщины-прихожанки не заходили в дом Старого Саймона. Мистер Риган зашел раз, но узнал, что Саймона нет, а старое мерзкое чудище, мывшее пол в кухне, объяснило священнику, что Фанни никого не хочет видеть. Старая кузина к тому времени умерла, и Старый Саймон имел двух или трех горничных, которые пользовались отвратительной репутацией, но выбора не было: только такие женщины и соглашались приходить в дом, где умирала от чахотки девушка. А сейчас ушла и последняя из этих женщин, и Старый Саймон остался один, у него не было никого, кто бы мог посидеть с Фанни и помочь ему по дому. Этой бедой он и поделился с Вирджинией, обвиняя обитателей Хайворта в лицемерии и ханжестве. Причем он не стеснялся в выражениях и сопровождал свои высказывания такими смачными, меткими ругательствами и проклятиями, что, когда они достигли ушей кузины Мелисандры, она испытала настоящий шок. Неужели Вирджиния слышит это?
А Вирджиния, казалось, совсем не замечала богохульства. Ее внимание было полностью поглощено страшной участью бедной, несчастной, маленькой Фанни Грин, которая больная и беспомощная лежала в отвратительном старом доме, всеми брошенная и совершенно одинокая. И это в цивилизованном христианском обществе!
– Неужели Фанни так целыми днями и лежит одна? – взволнованно спросила Вирджиния.
– Нет, она может немного передвигаться, поесть, если захочет. Она не может работать. Это… так тяжело даже для мужчины – работать весь день, приходить домой вечером усталым и голодным, да еще и еду себе готовить. Иногда я очень жалею, что выгнал старую Мойру Таунс.
И Саймон принялся живописно обрисовывать свою прежнюю служанку.
– У нее было такое лицо, как будто оно пережило уже не одно тело. Она постоянно хандрила. Но какой у нее был темперамент! Темперамент не шел ни в какое сравнение с хандрой. Она была слишком медлительна, чтобы ловить тараканов, и грязна… ой, до какой же степени она была грязна! И я не бездоказателен. Вы не можете себе представить, что делала эта леди. Она варила джем из какого-то гнилья, ставила его на стол в стеклянных банках с открытыми крышками. Сбегались тараканы, забирались с лапами в банки. И что же она делала? Стряхивала сироп с лап тараканов назад в банки с джемом! Затем закрывала их крышками и ставила в шкафы. Тогда я открыл дверь нараспашку и сказал ей: «Убирайся прочь!» Это сокровище удалилось, и я выкидывал вслед за ней банки с джемом из этого гнилья, сразу по две. Я думал, что умру со смеха, глядя, как она бежит, уворачиваясь от своего джема, ну, а потом она всем сообщила, что я сумасшедший, поэтому больше к нам никто не заходит.
– Но за Фанни кто-то должен ухаживать, – настаивала Вирджиния, у которой из головы не шла бедная девушка. Ее совсем не беспокоило, кто готовит еду самому Старому Саймону. Ее сердце щемило за Фанни Грин.
– Она живет потихоньку. Ральф Данмор всегда заглядывает к нам, когда проходит мимо, он и делает все, что она попросит. Приносит ей апельсины, цветы и вещи. Он настоящий христианин. Но никогда не появилось ни одной посылки с благотворительной помощью из прихода святого Эндрю. Прежде их собаки отправятся на небеса, чем они что-то сделают для бедных прихожан. А их настоятель лоснится, как будто его вылизала кошка.
– Но есть очень много хороших людей как в приходе Святого Эндрю, так и в приходе Святого Георгия, кто мог бы помочь Фанни, если бы вы вели себя достойно, – сурово сказала Вирджиния, – но ведь вы же боитесь близко подойти к этому месту.
– Но я же не злая собака. Не кусаюсь. В жизни не укусил ни одного человека. Бывает, несдержанные слова срываются с языка, но они никого не обижают. Я не прошу людей заходить к нам. Я не хочу, чтобы они совали нос в наши дела и молились за нас. Я хочу единственное – служанку. Если бы я брился каждую субботу и ходил в церковь, у меня была бы такая служанка, как я хочу. Я был бы уважаемым тогда. Но что толку ходить в церковь, когда все предопределено судьбой? Скажите мне, мисс.
– Вы в самом деле так считаете? – спросила Вирджиния.
– Да. Взгляните вокруг, и вы убедитесь в этом. Что касается меня, то после смерти не хочу ни в ад, ни в рай. Почему нет места посредине между тем и другим.
– Тогда остается единственное место – наш грешный мир, организованный так, как вы сказали, – задумчиво сказала Вирджиния. Но в мыслях она была очень далека от теологии.
– Нет, нет, – пробурчал Саймон, со всего размаху ударяя по упрямому гвоздю, – в этой жизни слишком много дьявольского, слишком много. Вот почему я пью так часто. Это освобождает на некоторое время, освобождает от самого себя, освобождает от провидения. Пробовали когда-нибудь освободиться таким образом?
– Нет, я использовала другой путь, чтобы освободиться, – рассеянно сказала Вирджиния. – Но давайте поговорим о Фанни. Ведь ей и в самом деле нужен кто-то, кто бы ухаживал за ней.
– И что вы так заботитесь о Фанни? Что-то до этого момента вы не проявляли к ней никакого интереса. Вы никогда не заходили навестить ее прежде. А она, было время, очень любила вас.
– Мне следовало бы это сделать, – сказала Вирджиния. – Но ничего. Дело не в этом. Вам нужно иметь домработницу.
– Где я ее возьму? Я мог бы платить ей приличную зарплату. Вы думаете, мне понравится злая старуха?
– Может быть, подойду я? – спросила девушка.
