Текст книги "Ральф де Брикассар"
Автор книги: Джуди Кэролайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)
32
Лето прошло. Семейство Джексонов, за ничего не значащим исключением кузины Джорджины, по молчаливому согласию следовало примеру дяди Джефсона и относилось к Вирджинии как к умершей. Но несмотря на это, Вирджиния имела очень беспокойную привычку воскресать, когда они с Ральфом проезжали по Хайворту по дороге в Порт на своей старой машине. Вирджиния – с непокрытой головой и сияющими глазами. Ральф тоже без головного убора, с трубкой в зубах. У них даже хватило наглости ходить в магазин дяди Роберта, чтобы купить бакалейные товары. Дважды дядя Роберт проигнорировал их. Разве не была Вирджиния среди мертвецов? А Данмор никогда не существовал для него. Но в третий раз он сказал Ральфу, что тот негодяй, которого нужно повесить за то, что он совратил бедную, слабую умом девушку и увел ее из дома, от родных и друзей.
Бровь Ральфа поползла вверх.
– Я сделал ее счастливой, – холодно заметил он. – А с родными и друзьями она была несчастна. Вот такие дела.
Дядя Роберт оцепенел. Ему никогда не приходило в голову, что женщин нужно делать счастливыми и что они вообще могут быть таковыми.
– Ты самонадеянный щенок! – сказал он.
– Вы слишком неоригинальны, – дружелюбно произнес Ральф. – Любого можно назвать самонадеянным щенком. Почему бы не придумать чего-то более оригинального и достойного Джексонов? Кроме того, я совсем не щенок, а уже достаточно взрослая собака, если вам интересно это знать.
В это время дядя Роберт мгновенно вспомнил, что Вирджиния для них умерла. Он повернулся спиной к Ральфу.
А Вирджиния и правда была счастлива, совершенно счастлива. Жизнь превратилась для нее в прекрасный дом, в котором она открывала каждый день новую таинственную комнату. Это был мир, который не имел ничего общего с оставленным позади, мир, в котором не заметно, как шло время, мир, полный бессмертной юности, где не было ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Вирджиния полностью предалась чарам этого мира.
Полная свобода этого мира была невероятна. Они могли делать все, что им хотелось. Никаких миссис. Никаких условностей. Никаких традиций. Никаких родственников. Даже дальних. «Покой, полный покой, и никого, кроме нас, влюбленных» – как беззастенчиво цитировал Ральф.
Вирджиния однажды съездила домой и забрала свои подушки. А кузина Джорджина отдала одну из своих самых замечательных вышивок.
– Это в комнату для гостей, моя дорогая, – сказала она.
– Но у меня нет комнаты для гостей, – сказала Вирджиния.
Кузина Джорджина пришла в ужас. Дом без комнаты для гостей казался ей невероятным.
– Но я найду, где постелить вышивку, – сказала Вирджиния, целуя родственницу. – Я так рада иметь такую вышивку. Я постелю ее на своей кровати. Все покрывала Ральфа пришли в полную негодность.
– Не понимаю, как ты можешь жить в таком отдалении, – вздохнула кузина Джорджина, – так далеко от мира.
– Разве это далеко! – засмеялась Вирджиния. Но было бесполезно что-то объяснять кузине Джорджине. – Это так замечательно, – все-таки сказала она. – Так чудесно жить в некотором отдалении от мира.
– И ты в самом деле счастлива, дорогая? – спросила удивленно кузина Джорджина.
– Да, очень, – искренне призналась Вирджиния с сияющими глазами.
– Но замужество – такая серьезная штука, – вздохнула кузина Джорджина.
– Может быть, если оно будет тянуться долго, – согласилась Вирджиния.
Кузина Джорджина не совсем поняла эти слова молодой родственницы. Но они взволновали женщину, и, лежа ночью без сна, она раздумывала, что же подразумевала Вирджиния.
Вирджиния любила свой Голубой Замок и была полностью им удовлетворена. В большой гостиной было три окна, которые давали возможность обозревать озеро во всех видах. Одно окно в конце комнаты было в углублении. Его рама попала сюда, как объяснил Ральф, когда продавалась старая церковка за холмами и Том Гарднер купил эту раму. Окно было обращено на запад, и когда солнечные лучи устремлялись в него, Вирджиния становилась на колени, молясь, как будто перед церковным алтарем. Молодая луна всегда заглядывала в это окно, низкая сосенка склонилась в него, а по ночам в нем светилась серебром блистающая поверхность озера.
На другой стороне комнаты находился камин. Никакой газовой имитации, настоящий камин, куда клали совершенно настоящие поленья. Перед камином на полу шкура гималайского медведя, а кроме того, огромная красная софа времен Тома Гарднера. Уродство софы скрывал серебристый мех волчьих шкур. А подушки Вирджинии сделали ее веселой и удобной. В углу тикали красивые, высокие, ленивые старые часы – очень правильные часы. Часы, которые не торопят время, а тикают размеренно, не спеша. Это были очень забавные старые часы. Толстые дородные, с нарисованным на них круглым человеческим лицом стрелки выходили из его носа, и часы шли вокруг этого лица.
Был еще большой застекленный шкаф с чучелами сов и головами оленей, изготовленных еще Томом Гарднером. Несколько удобных старых стульев, которые сами просили сесть на них. Маленький стульчик с подушечкой предназначался исключительно для Банджо. Если на него садился кто-то другой, кот смотрел на того огромными глазами цвета топаза с черными крапинками. У Банджо была любимая привычка свеситься через спинку стула и пытаться поймать свой хвост, нервничая от того, что хвост не ловился. А когда Банджо все-таки ловил его, то принимался с остервенением кусать хвост, пронзительно мяукая от боли. Ральф и Вирджиния смеялись над котом до икоты. Но Везучего они любили больше всего. Они оба пришли к выводу, что Везучий – любимый кот и любовь к нему доходит почти до наваждения.
На одной из стен висели грубые самодельные полки, заполненные книгами, а между этими двумя стенами висело старое зеркало в поблекшей оправе с толстыми купидонами, резвящимися на панели над стеклом. Вирджиния считала, что это зеркало пришло к ним из сказки, в него однажды посмотрелась Венера, поэтому оно делало красивой любую женщину, которая в него смотрела. Вирджиния считала себя почти красивой, когда смотрелась в это зеркало. Но она и в самом деле удивительно похорошела, может быть, потому, что коротко обстригла волосы.
Это случилось еще до того, как короткие волосы вошли в моду, и поэтому все считали их последствием болезни, мало того – перенесенного тифа. Когда миссис Джексон услышала еще и об этом поступке дочери, она окончательно решила стереть ее имя из семейной Библии. Волосы Вирджинии подстригал Ральф, он сделал ей каре сзади на шее, а на лбу оставил короткую челку. Это придало необыкновенную выразительность треугольному лицу Вирджинии. Даже нос перестал раздражать девушку. Глаза ее горели, желтая кожа стала сейчас цвета слоновой кости. Старая семейная шутка превратилась в реальность, Вирджиния растолстела, по крайней мере она больше не была худой. Вирджинии и не нужно было быть красавицей, она обладала той привлекательностью, которая больше всего подходила к лесной жизни – эльф, фея, привлекательная, соблазнительная.
Сердце мало тревожило Вирджинию. Когда ощущалось начало приступа, женщина легко снимала его таблетками, выписанными доктором Стинером. Один очень сильный приступ случился, когда у нее однажды не оказалось таблеток. Тот приступ был очень сильным. За все время Вирджиния впервые подумала, что смерть может настичь ее в любой момент, совершенно неожиданно. А во все остальное время она просто не позволяла себе думать о смерти.
33
Вирджиния не бездельничала, но и не работала до изнеможения. Работы было и в самом деле немного. Она готовила еду на керогазе, демонстрируя все свои хозяйственные умения и навыки. Ели они почти всегда на веранде, любуясь озером. Перед ними лежало озеро Саурес, как сцена какой-то сказки из древних времен. Ральф через стол улыбался Вирджинии своей загадочной улыбкой.
– Что за вид выбрал старый Том, когда он строил свою хижину! – говорил Ральф ликующе.
Ужин был для них настоящим священнодействием. С ними почти всегда был слабый шум ветра, а необыкновенные краски озера, величественные или потусторонние из-за переменчивых облаков, представляли собой нечто, что нельзя описать простыми словами. И тени. Они группами гнездились в соснах, пока ветер не растрясет их и не прогонит на озеро. Тени папоротников и диких цветов лежали целыми днями на побережье. Они росли в лучах заходящего солнца, пока сумерки не поглощали их, скрывая под покрывалом ночи.
Кошки с их умными невинными мордочками играли в это время на веранде, подбирая лакомые кусочки, которые Ральф кидал им. А как все было вкусно! Вирджиния, наслаждаясь прелестями озера, никогда не забывала, что у мужчин главное – желудок. Ральф не уставал хвалить ее кулинарные способности.
– Ведь я, – признался он, – практически никогда не готовил для себя, обходился двумя или тремя дюжинами вареных вкрутую яиц и съедал их сразу несколько, когда проголодаюсь, ну и еще, когда есть, ломтик бекона и чашку чая.
Вирджиния вылила остатки чая вековой давности из старого заварочного чайника, когда приступила к хозяйству. У Ральфа даже не было посуды, только отдельные, не подходящие друг к другу предметы и старый, большой, растрескавшийся дорогой кувшин.
После того, когда ужин заканчивался, они сидели на веранде и часами разговаривали или просто молчали на всех языках мира. Ральф потягивал свою трубку, а Вирджиния праздно мечтала или с упоением смотрела вдаль, на отдаленные холмы за озером, где вершины елей вырисовывались на фоне заходящего солнца. Лунный свет начинал освещать Саурес. Темными тенями на фоне светлого западного неба начали мелькать летучие мыши. Маленький водопад, низвергавшийся с высокого берега неподалеку от хижины, по прихоти каких-то лесных богов становился похожим на прекрасную белую женщину, призывно машущую сквозь удивительную свежесть вечнозеленых деревьев. Линдер начинала дьявольски ухать на берегу. Как сладостно было сидеть здесь и ничего не делать в этой удивительной тишине, рядом с Ральфом, курящим свою трубку!
По озеру еще было разбросано много островов, но их соседство никого не тревожило. Группу островков далеко к западу они называли островами Удачи. На восходе они напоминали гряду изумрудов, а на закате – россыпь аметистов. Они были слишком маленькими, чтобы на них строить дома, но огни на самом большом острове освещали все озеро, и их свет достигал побережья, устремляясь в лесные тени и бросая большие красные полосы на воду. Отовсюду доносилась музыка – с лодок и с веранды дома миллионера на самом большом из островов.
– Ты бы хотела такой дом, мой Лунный Свет? – спросил однажды Ральф, указывая рукой на этот дом. Он привык называть Вирджинию «мой Лунный Свет», и женщине нравилось это.
– Нет, – сказала Вирджиния, когда-то мечтавшая о замке в горах, в десять раз превосходящем по размеру виллу самого богатого человека, но сейчас ей было даже жалко обитателей таких дворцов. – Нет, он слишком изысканный. Мне нужна только наша хижина, моя душа и тело принадлежат только ей. Я не завидую Гамильтону Госсарду, у которого «самая лучшая летняя резиденция в Америке». Она великолепна, но это – не мой Голубой Замок.
Внизу на самом дальнем краю озера каждую ночь они наблюдали за большим стремительным поездом. Вирджиния любила смотреть на его освещенные мелькавшие окна и размышлять, какие надежды и страхи он везет. Вирджинии нравилось, когда они с Ральфом ходили на танцы и на званые обеды в дома на островах, но ей не хотелось возвращаться к реальности. Однажды они ходили на маскарад в один из отелей на верхнем берегу озера, удивительно провели вечер, но ускользнули оттуда на лодке в свой Голубой Замок, пока не пришло время снимать маски.
– Все было прекрасно, но больше я не хочу туда, – сказала Вирджиния.
Много часов в день Ральф проводил в камере Синей Бороды, запершись там. Вирджиния никогда не видела ее изнутри. Судя по запаху, проникающему оттуда в это время, она решила, что Ральф, должно быть, проводит химические опыты или печатает деньги. Вирджиния считала, что при печатании денег непременно должен быть запах. Но это не волновало женщину. У нее не было никакого желания совать нос в запертую комнату так же как и в жизнь Ральфа. Прошлое и будущее мужа не интересовали Вирджинию. Только это сказочное настоящее. Все остальное не имело значения.
Однажды Ральф уехал и отсутствовал два дня и две ночи. Он спросил Вирджинию, не побоится ли она остаться одна: женщина ответила, что не побоится. Ральф никогда не говорил, где он бывал. Вирджиния не боялась находиться одна, но ей было необычайно одиноко. Сладчайшим показался ей рев мотора, когда муж возвращался. И вот уже машина сигналила на берегу. Вирджиния выбежала к скале, к которой они причаливали, чтобы приветствовать мужа, чтобы почувствовать его объятия: ведь они соскучились друг без друга.
34
– Как ты без меня, Лунный Свет? – шепотом спросил Ральф.
– Кажется, прошло сто лет, с тех пор, как ты уехал, – сказала Вирджиния.
– Не буду больше оставлять тебя одну.
– Ты должен, – запротестовала Вирджиния. – Если тебе это нужно. Я буду себя очень плохо чувствовать, если буду думать, что тебе нужно отлучиться, но ты не можешь этого сделать из-за меня. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя свободно.
Ральф засмеялся, немного цинично.
– Нет такого понятия на земле, как свобода, – сказал он, – только разные типы взаимоотношений. Относительность этих связей. Ты считаешь себя сейчас свободной потому, что ты сбежала от невыносимого характера связей. Но так ли ты свободна? Ты любишь меня, но это тоже характер связей.
– Кто-то сказал, что тюрьма, в которую мы помещаем себя сами, совсем не тюрьма, – мечтательно сказала Вирджиния.
– Это как раз то, что ты сейчас имеешь: свобода выбора своей тюрьмы. Та свобода, о которой мы все мечтаем. Но, мой Лунный Свет, – Ральф остановился на пороге Голубого Замка и оглянулся на чудное озеро, на величественный лес, весь в тени, на отблеск огоньков. – Лунный Свет, я рад, что вернулся домой. Когда я ехал по лесу и увидел огни своего дома, своего собственного, сверкающие между старых сосен, а раньше они никогда не сверкали, девочка моя, я был счастлив, счастлив!
Но несмотря на высказывание Ральфа о связях, Вирджиния считала, что они удивительно свободны. Было восхитительно иметь возможность просидеть полночи, смотреть на луну, если хотелось. Опаздывать к обеду, если хотелось, особенно для Вирджинии, которую всегда осуждали и мать и строгая кузина Мелисандра, если она задерживалась хотя бы на минуту. Бездельничать за едой, сколько хочется. Вылезать из своей конуры, когда хочется. Совсем не приходить обедать, если хочется. Сидеть на пригретой солнцем скале и прятать ноги в горячий песок, если хочется. Просто сидеть и ничего не делать среди удивительной тишины, если хочется. Короче говоря, делать любые глупости, если хочется. Разве это не была свобода?
35
Конечно, молодая супружеская пара не сидела целыми днями на своем острове. Больше половины времени они проводили, бродя по окрестностям Сансора. Ральф читал лес, как книгу, и обучал этим умениям и навыкам Вирджинию. Он всегда находил следы и пристанища скрытных лесных обитателей. Вирджиния изучала различия между сказочноподобными растениями, мхами, покрывающими землю очаровательным ковром. Женщина научилась различать по виду и пению каждую птицу, хотя не так уверенно, как Ральф. Вирджиния подружилась с каждым деревом. Она научилась грести на лодке так же хорошо, как муж. Вирджиния любила гулять под дождем и при этом ни разу не простудилась.
Иногда супруги брали с собой завтрак и шли собирать ягоды: чернику или клюкву. Как красивы чернички: зеленоватые на недозревших кустах, слегка розоватые или алые ягоды наполовину спелых и дымчато-черные на полностью созревших! Вирджиния узнала настоящий вкус клюквы в самой высшей степени зрелости. На одном берегу Сауреса находилась одна залитая солнцем лощина, вдоль которой росли березы, а на другом – тихий молчаливый ряд молодых лиственниц. На корнях берез росла высокая трава, которую причесывал ветер, увлажняла утренняя роса, испарявшаяся к полудню. Здесь они находили ягоды, удостоившие бы честью Лукуллов пир, эту божественную сладость, рубином висящую на длинных розоватых стебельках. Вирджиния и Ральф срывали ягоды с веточками и ели их нераздавленными и нетронутыми, ощущая вкус каждой ягоды, наполненной чистотой и свежестью. Когда Вирджиния приносила эти ягоды домой, вся их прелесть исчезала, и эти дары леса становились не чем иным, как обыкновенными ягодами с рынка, обладающими прекрасными вкусовыми качествами, но совсем другими, чем они только что были, когда они ели их в березовой лощине и сок бежал сквозь пальцы, делая их похожими по цвету на веки Авроры.
Иногда молодожены ходили на озеро за лилиями. Ральф знал, где найти эти цветы в расщелинах и заливчиках Сауреса. После такого похода Голубой Замок был украшен лилиями. Вирджиния ухитрялась каждый цветок устроить своим неповторимым образом. А если это были не лилии, то лобелии кардинальские, свежие и живые, собранные на топях Сауреса, где они горели подобно языкам жаркого пламени.
Бывало, что они ходили ловить форель на безымянную речушку или спрятавшийся ручей, на чьих берегах могли гнездиться речные нимфы. При этом Вирджиния и Ральф брали с собой только сырой картофель и соль. Они пекли картошку на костре, и муж показывал Вирджинии, как надо готовить форель: он заворачивал ее в листья, обмазывал все это сверху глиной и запекал на горячих углях. Никогда еще пища не казалась ей такой вкусной. У Вирджинии появился такой аппетит, что не было ничего удивительного в том, что ее кости обросли плотью.
Или они просто бродили по лесам и исследовали их, постоянно ожидая свершения чуда. По крайней мере, Вирджиния испытывала такое чувство. Вот там, за той ложбиной… или там, за тем холмом, но непременно что-то произойдет.
– Неизвестно, куда мы идем, но не в этом ли заключается прелесть? – любил говорить Ральф.
Раз или два ночь застигала их далеко от Голубого Замка. Тогда Ральф сооружал свежую постель из лап елей, и супруги безмятежно спали под сенью старых лиственниц, поросших мхом, под пробивающимся сквозь их ветви лунным светом и под шорох сосен, сплетенных так тесно между собой, что было трудно разглядеть сквозь них свет.
Случались, конечно, и дождливые дни, когда Сансор превращался в мокрую зеленую страну. Дни, когда дождь моросил над озером, как бледный призрак, а молодые и не думали сидеть дома из-за него. Дни, когда были ливни, и Вирджиния с Ральфом не могли выйти. Тогда он запирался в камере Синей Бороды, а Вирджиния читала или просто мечтала на волчьих шкурах с мурлыкающим рядом Везучим и Банджо, взиравшим на все это с большим подозрением со своей личной табуретки. Воскресными вечерами Данморы покидали остров и шли лесом в маленькую независимую методистскую церковь. Воскресенье стало праздником. А раньше Вирджиния никогда не любила воскресений.
И постоянно, по воскресениям и будним дням, Вирджиния была с Ральфом. Остальное было неважно для нее. А какое было общение! Какое понимание! А радость! Все это захватывало Вирджинию полностью.
Вирджиния взяла часть своих 200 долларов из банка и потратила их на красивую одежду. У нее было дымчато-голубое платье из шифона, которое она всегда надевала, когда они проводили вечер дома, дымчато-голубое с серебристыми штрихами. Вирджиния начала носить его после того, как Ральф дал ей прозвище «Лунный Свет».
– Лунный свет и голубые сумерки, – вот на что похожа ты в этом наряде. Мне это нравится. Это тебе идет. Ты – не эталон совершенства, но необыкновенно привлекательна. Твои глаза. Эта притягательная для поцелуев ямка на шее. Аристократические запястья и суставы. Маленькая головка отличной формы. А когда ты оглядываешься через плечо, то просто сводишь меня с ума, особенно в сумерках или при лунном свете. Как фея. Лесной дух. Ты принадлежишь этим лесам. Лунный свет, тебе нельзя отрываться от них. Несмотря на происхождение, в тебе есть что-то дикое, необузданное, неукрощенное. А какой у тебя голос! Нежный, легкий, ласковый. Такой чудный голос дан только для любви!
– Ты мне льстишь, – усмехнулась Вирджиния, но несколько недель помнила этот комплимент.
Она купила и светло-зеленый купальник, при виде которого весь ее клан умер бы от шока. Ральф научил жену плавать. Иногда Вирджиния надевала купальник сразу же, как вставала с постели, и не снимала его до отхода ко сну, бегая к воде, чтобы окунуться по первому желанию, и ложилась на обогретую солнцем скалу, чтобы просохнуть.
Вирджиния забыла все унизительное, что приходилось ей испытывать в прежней жизни и воспоминания о чем, бывало, посещали ее по ночам: несправедливость, разочарование. Ей казалось, что все это происходило раньше не с ней, Вирджинией Данмор, которая была счастлива вечно.
– Я понимаю сейчас, что значит быть заново рожденной, – сказала она Ральфу.
В памяти всплывали островки печали на страницах ее жизни, но Вирджиния считала, что счастье залило эти островки и покрыло розовой пеленой все ее предыдущее жалкое существование. Женщине было трудно поверить, что когда-то она была одинока, несчастна и всего боялась.
«Если придет смерть, я не поддамся ей, – думала Вирджиния. – У меня еще будет свой час!»
И своя груда пыли!
Однажды Вирджиния сгребла высоким конусом песок в маленькой островной бухточке и водрузила на его вершину флаг.
– Что ты празднуешь? – поинтересовался Ральф.
– Я изгоняю демона, – ответила Вирджиния.
