Текст книги "Ральф де Брикассар"
Автор книги: Джуди Кэролайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
38
Весна. Озеро, черное и угрюмое неделю-две, неожиданно вспыхнуло сапфирами и бирюзой, снова с отливами лилового и розового, засмеялось через окно, стало ласкать свои аметистовые острова под мягким, как шелк, ветром. Лягушки, маленькие зеленые ящерицы из топи болот повсюду распевали длинными сумерками, переходящими в ночи. Острова сказочно зазеленели. В глаза бросалась красота необузданной молодой зелени деревьев в ранней листве, завораживающая прелесть новых побегов вязов; лес, надевавший на себя весеннее цветение. Все это духовно близко к сути непокорности. Красноватая дымка на кленах. Ивы распустили серебристые сережки. Забытая фиолетовость Сауреса расцвела снова. Притягательна сила апреля.
– Представь, сколько тысяч весен прошло на Сауресе, и все такие великолепные, – сказала Вирджиния. – Ах, Ральф, посмотри на эту дикую сливу! Я хочу… я должна процитировать Фрэнка Стеджера. В одной из его книг есть отрывок, который я перечитывала сотню раз. Он, должно быть, написал его, глядя на дерево, подобное этому.
– «Обратите внимание на молодое дерево дикой сливы, украсившее себя бессмертно модной подвенечной фатой из нежнейшего шелка. Как будто руки лесных фей создали это видение, являющееся не более чем миражом. Я полагаю, что и само дерево осознает свою красоту. Оно задрало нос перед нашими глазами, как будто его красота совсем не самое эфемерное явление в лесу: сегодня она редка и восхитительна, а завтра все прошло. Каждый порыв южного ветра, прорывающегося сквозь ветви, поднимает облако сказочных лепестков. Но разве в этом дело? Сегодня это королева леса, и так будет всегда».
– Мне кажется, ты чувствуешь себя много лучше с тех пор, как вырвалась из своей системы, – бессердечно сказал Ральф.
– «А вот пятно одуванчиков, – как не в чем ни бывало продолжала Вирджиния. – Хотя одуванчики не должны расти в лесу. Но они не имеют об этом ни малейшего понятия. Они такие веселые и довольные собой. В одуванчиках нет той загадки и тайны, как в настоящих лесных цветах».
– Короче говоря, они совсем не секретные, – сказал Ральф. – Но подожди минуточку. Леса живут своей собственной жизнью даже в этом случае с одуванчиками. Немного погодя эта броская желтизна и самодовольство пройдут, и мы обнаружим здесь мистические седые шары, разлетающиеся над высокой травой в полной гармонии с традициями леса.
– Ты говоришь совсем как Фрэнк Стеджер, – поддразнила его Вирджиния.
– Что я такое сказал, чтобы добиться этой суровой критики? – пожаловался Ральф.
Одно из ярчайших проявлений весны заключалось в том, что снова появился автомобиль. Ральф поставил машину на колеса, и Данморы поехали через Хайворт по самой грязи. Они миновали дома нескольких Джексонов, проворчавших и отметивших, что весна пришла и сейчас вновь придется повсюду сталкиваться с этой бессовестной парой. Вирджиния разгуливала по магазинам Хайворта, встретила на улице дядю Роберта. Но он не сразу понял, а сообразил только пройдя еще два квартала, что та молодая женщина в пальто с ярко-малиновым воротником, с разгоревшимися на апрельском ветру щеками, с челкой черных волос над насмешливыми горящими глазами, была Вирджиния. Когда дядя Роберт понял это, он пришел в ярость. Кто позволил ей так выглядеть? Совсем как девчонка. Путь грешника труден. Должен быть труден. Духовный и плотский. А по Вирджинии этого не скажешь. Ее жизненный путь, похоже, был радостен. Что-то в этом не то.
Вирджиния и Ральф задержались в Порте, поэтому уже стемнело, когда им пришлось вновь проезжать через Хайворт. У своего дома Вирджиния, поддавшись импульсу, вышла из машины, открыла маленькую калитку и на цыпочках подошла к окну гостиной. Там сидели мать и кузина Мелисандра. Они вязали. Заблуждавшиеся и бесчеловечные, как всегда. Если бы они казались хоть немного одинокими, Вирджиния зашла бы к ним. Но они вовсе не казались такими. И Вирджинии не о чем было с ними разговаривать.
Часть 3
Роковая ошибка
39
Два чудных момента было у Вирджинии этой весной.
Однажды, возвращаясь домой лесом через долину со стелющимися побегами земляничного дерева и вьющимся плющом, она встретила человека, которого, насколько ей было известно, звали Арни Кроуз. Арни Кроуз, известный художник, который прославился портретами красивых женщин. Зимой он жил в Нью-Йорке, но имел коттедж на острове в северной части Сауреса, куда он приезжал сразу же, как только сходил лед с озера. О нем шла слава как об одиноком и эксцентричном человеке. В своих портретах он никогда не льстил своим натурщицам. Для этого не было необходимости, потому что Арни никогда не писал портреты тех, кто нуждался в лести. Достаточно было одного предложения от Арни написать портрет, и женщина могла считать себя признанной красавицей. Вирджиния так много слышала о художнике, что не могла сдержаться и обернулась, чтобы хоть украдкой, краем глаза посмотреть на него. Косой луч бледного весеннего солнца упал сквозь ветви сосны на черные волосы непокрытой головы женщины и высветил ее раскосые глаза. На Вирджинии был надет бледно-зеленый свитер, а в волосах красовалась фиалка. Распустившийся фонтан побегов плюща и земляничного дерева переполнял руки Вирджинии и свисал с обеих сторон. Глаза Арни Кроуза загорелись.
– У меня был гость, – сказал Ральф на следующий день, когда Вирджиния вернулась после очередного похода за цветами.
– Кто? – удивилась Вирджиния, но довольно безразлично. Она начала подбирать цветы в букет.
– Арни Кроуз. Он хочет написать твой портрет, Лунный Свет.
– Мой?! – Цветы рассыпались из рук женщины. – Ты смеешься надо мной, Ральф.
– Нет. Кроуз за этим и приходил. Спросить моего разрешения написать портрет моей жены как дух Сансора или что-то в этом роде.
– Но… но… – пробормотала Вирджиния, – Арни Кроуз никогда не рисовал никого, кроме… кроме…
– Красивых женщин, – закончил Ральф. – Запомни, миссис Ральф Данмор – красивейшая женщина.
– Глупости, – сказала Вирджиния, пытаясь собрать рассыпавшиеся цветы. – И ты сам знаешь, какой это абсурд, Ральф. Я знаю, что выгляжу много лучше, чем год назад, но я далеко не красавица.
– Арни Кроуз никогда не ошибается, – заметил Ральф. – Ты забываешь, Лунный Свет, что существуют различные типы красоты. В твоем понимании она ассоциируется с тем явным типом, к которому принадлежит твоя кузина Корнелия. Я видел ее, она недурна, но она никогда не дождется, чтобы Арни Кроуз писал с нее. Грубо, но очень точно. Корнелия выставляет свои достоинства напоказ, как в витрине магазина. Ты в своем подсознании считаешь, что человек не может быть красив, если он не похож на Корнелию. А свое лицо ты помнишь таким, каким оно было в те дни, когда душе не было позволено отражать на нем хоть что-то. Кроуз говорил что-то об изгибе твоей шеи, когда ты обернулась через плечо. Я же постоянно говорил тебе, как это привлекательно. И он совсем сошел с ума от твоих глаз. Если бы я не был полностью уверен в том, что это профессиональный интерес, если бы Кроуз не слыл закоренелым холостяком, ты знаешь, я бы стал ревновать.
– А я не хочу, чтобы с меня рисовали, – сказала Вирджиния. – Надеюсь, ты передашь ему это.
– Я не мог сказать ему этого. Я не знал, чего хочешь ты. Но я сообщил, что я бы сам этого не хотел, чтобы с моей жены писали портрет и вывешивали его в салонах на всеобщее обозрение. Не хочу, чтобы на мою жену смотрели другие мужчины. Потому что, конечно, сам я не смогу купить это полотно. Поэтому, даже если бы ты захотела быть нарисованной, Лунный Свет, твой муж-тиран не позволил бы этого. Кроуз был слегка ошарашен. Он не привык к отказам. Его просьбы, подобные этой, можно считать королевскими.
– Но мы вне закона, – рассмеялась Вирджиния. – Мы не подчиняемся никаким указам и не признаем монархов.
А в душе Вирджиния откровенно призналась себе: «Как бы я хотела, чтобы Корнелия знала, что Арни Кроуз хочет написать мой портрет. Мой! Портрет этой старой девы, Вирджинии Джексон».
Второй случай произошел с Вирджинией в один из майских вечеров, когда она поняла, что в самом деле нравится Ральфу. Она всегда надеялась, что это так и есть, но иногда ей все-таки казалось, что он так добр, мил и ласков только из жалости. Зная, что Вирджиния не проживет долго, он решил подарить ей счастливое время в конце жизни. Временами ее охватывал страх, что в мыслях ее муж снова стремится к свободе, без женского вторжения на его остров и без этой болтовни в его лесном царстве. Вирджиния считала, что Ральф никогда не полюбит ее. Она даже и не хотела от него этого. Если он ее полюбит, то будет несчастен, когда она умрет. Вирджиния никогда, даже в мыслях, не уклонялась от этого слова, не заменяла его «уходом в мир иной». И женщине совсем не хотелось делать Ральфа несчастным. Но ей не хотелось и того, чтобы он радовался этому или, по крайней мере, чувствовал облегчение. Она хотела нравиться Ральфу, чтобы он скучал без нее, как без хорошего друга. Но Вирджиния не была уверена, что он испытывает к ней какое-то другое чувство, кроме жалости, до одной ночи, убедившей ее, что это не так.
На закате Данморы пошли прогуляться по холмам. Они с восторгом открыли девственный ключ среди зарослей папоротников и вместе приникли к нему. Потом супруги подошли к упавшему дереву и долго сидели на нем. Они мало говорили, но у Вирджинии возникло удивительное чувство единения с Ральфом. Она знала, что такого чувства не могло возникнуть, если бы она совсем не нравилась мужу.
– Как ты хороша! – неожиданно сказал он. – Как ты удивительно красива! Иногда мне кажется, что ты безумно хороша, чтобы быть реальностью, и все это только сон!
«Почему я не могу умереть сейчас… прямо в эту минуту… пока я так счастлива?» – подумала Вирджиния.
Но в любом случае ей осталось немного. Ведь Вирджиния понимала, что должна умереть за тот год, который ей отпустил доктор Стинер. Она не берегла себя, даже не делала к этому попыток. Но ей хотелось прожить хотя бы этот данный ей год. Вирджиния не позволяла себе думать об этом. Но сейчас, сидя рядом с Ральфом, рука в руке, она неожиданно осознала это. У Вирджинии давно не было сердечных приступов, по крайней мере два последних месяца. Последний случился за две или три ночи до того, как Ральф ушел в бурю. С тех пор женщина как будто забыла, что у нее вообще есть сердце. Тем не менее она не сомневалась, что конец приближался. Природа просто отказалась от борьбы, поэтому не было даже боли.
«Боюсь, что жизнь на небесах покажется мне очень скучной после этого последнего года, – подумала Вирджиния. – Но, вероятно, там я не смогу об этом вспомнить. А хорошо ли это будет? Нет, нет. Я не хочу забыть Ральфа. Пусть лучше мне будет плохо на небесах при воспоминаниях о недосягаемости, чем счастливо в забытьи. И я пронесу в памяти сквозь вечность, что я в самом деле нравлюсь ему».
40
Очень долго иногда могут тянуться тридцать секунд, настолько долго, что можно успеть сотворить чудо или совершить революцию. За тридцать секунд жизнь полностью перевернулась для Ральфа и Вирджинии Данморов.
В один из июньских вечеров они отправились на лодке по озеру, порыбачили с час в одном из маленьких ручейков и пошли пешком по лесу в Порт-Роуз, что в двух с половиной милях. Вирджиния прошлась по магазинам, купила пару новых практичных туфель. Ее старые туфли неожиданно развалились, и в этот вечер она вынуждена была надеть единственные оставшиеся у нее кожаные туфли на высоком, изящном каблуке, которые она купила в порыве безрассудства еще зимой. Она купила их тогда не столько оттого, что они были необыкновенно красивы, сколько потому, что ей захотелось сделать в своей жизни хоть одну глупую, экстравагантную покупку. Иногда она надевала эти туфли вечерами в Голубом Замке, но в этот раз ей пришлось надеть их и для прогулки. Конечно, гулять по лесу в этих экстравагантных туфлях было не совсем удобно, и Ральф посмеивался над женой, глядя, как она выхаживает в них по лесным тропинкам.
Самой Вирджинии втайне очень нравился вид своих ножек в этих великолепных, но дурацких туфлях, поэтому, несмотря на неудобство, она не сменила их на новые прямо в магазине, хотя могла это сделать.
Солнце висело уже достаточно низко над соснами, когда они покинули Порт-Роуз. К северу от города леса подступали очень близко, и когда Данморы возвращались из города домой, Вирджинии всегда казалось, что они переходят из одного мира в другой, из реальности в сказку. Это ощущение возникло сразу же, как только сосны смыкались за спинами.
В полутора милях от Порт-Роуза находилась маленькая железнодорожная станция с небольшим вокзальчиком, который в это время дня был пустынным, поскольку не ожидалось ни одного местного поезда. Не было ни души и сегодня, когда Вирджиния с Ральфом вышли из леса. Клубы дыма над верхушками деревьев предсказывали приближение проходящего поезда, хотя поворот рельсов влево делал его невидимым. Рельсы вибрировали под ударами колес, когда Ральф ступил на полотно. Вирджиния шла следом за ним, отставая на несколько шагов. Она замешкалась, собирая колокольчики вдоль узкой вьющейся тропинки. Но времени было достаточно, чтобы перейти дорогу до приближения поезда. Совершенно бездумно Вирджиния ступила на первый рельс.
Позже она никак не могла объяснить, как все произошло. Следующие тридцать секунд запечатлелись в ее сознании как безумный кошмар, в котором она успела пережить агонию тысячи смертей.
Каблук ее дивных идиотских туфель застрял в стыке рельсов, и она никак не могла его освободить.
Ральф! Ральф! – в панике закричала Вирджиния.
Ральф повернулся, увидел, что случилось, заметил ее посеревшее лицо, рвущуюся спину. Он пытался освободить ее каблук или хотя бы высвободить ногу из туфли. Все напрасно. Через мгновение поезд должен был показаться из-за поворота и тогда все…
– Уходи, уходи быстрей… ты погибнешь, Ральф! – кричала Вирджиния, пытаясь оттолкнуть мужа.
Ральф опустился на колени с белым как мел лицом, судорожно дернул туфлю. Дрожащие пальцы соскальзывали. Он выхватил из кармана нож и полоснул им. А Вирджиния все пыталась оттолкнуть его прочь. Ее разум помутился больше от того, что Ральф мог погибнуть. Об опасности, нависшей над ней самой, она не думала.
– Ральф, уходи… уходи… ради Бога, уходи!
– Ни за что! – прокричал Ральф сквозь стиснутые зубы. Он еще раз с остервенением дернул туфлю. Когда поезд с грохотом вырвался из-за поворота, Ральф отпрыгнул, увлекая за собой Вирджинию, отбросившую наконец свою туфлю. Ветер, поднятый проносившимся мимо поездом, ледяным холодом дунул им в лица.
– Слава Богу! – выдохнул он.
Какое-то мгновение они стояли, глупо уставившись друг на друга, два потрясенных существа с бледными лицами и обезумевшими глазами. Потом они добрели до маленькой скамеечки в дальнем углу станции и, обессиленные, опустились на нее. Ральф уткнулся лицом в ладони, не произнося ни слова. Вирджиния сидела, вытянувшись в струну, смотря невидящими глазами в сторону соснового леса вдоль пустынных, длинных, блистающих рельсов. В ее помутившемся сознании стучала только одна мысль. И эта мысль жгла ее, как, должно быть, огонь жжет тело.
Доктор Стинер сказал ей год назад, что у нее тяжелая форма сердечного заболевания, и любое волнение может оказаться гибельным.
Если это действительно так, то почему она до сих пор еще не мертва? Прямо в эту самую минуту? Она только что пережила такой ужас, сконцентрировавшийся в этих тридцати секундах, что не каждому человеку дано испытать за всю жизнь. И она не умерла от всего этого. Ей ни на йоту не стало хуже. Небольшая дрожь в коленях, которую испытывал бы каждый. Учащенное сердцебиение, как у всякого. И ничего больше.
Почему?
Возможно ли, чтобы доктор Стинер допустил ошибку?…
Вирджиния вздрогнула от неожиданно пахнувшего на них порыва свежего ветра и взглянула на Ральфа, сгорбившегося рядом с ней. Его молчание было очень выразительно: неужели и он думал о том же самом? Неужели он неожиданно понял и в его голову закралось сомнение, что он женился не на несколько месяцев или хотя бы год, а на всю оставшуюся жизнь, женился на женщине, которую он не любит, которая навязала ему себя такой уловкой и даже ложью? Вирджинии стало плохо от этих мыслей. Такого не может быть. Это слишком жестоко. Доктор Стинер не мог допустить ошибки. Это невероятно. Он один из лучших специалистов-кардиологов в стране. Кроме того, Вирджиния и сама помнила болезненные спазмы, которые случались с ее сердцем. Судя по ним, она действительно не была здорова.
Но вот уже три месяца, как приступы прекратились.
Почему?
Неожиданно Ральф пришел в себя. Он встал, не глядя на Вирджинию, и сказал, как бы между прочим:
– Мне кажется, нам пора отправляться домой. Солнце уже низко. Ты сможешь пройти остальную дорогу?
– Думаю, да, – несчастным голосом ответила Вирджиния.
Ральф вернулся к железнодорожному полотну, забрал уроненный пакет с новыми туфлями Вирджинии, принес его жене, заставил надеть туфли, но не помог и стоял, повернувшись к ней спиной, глядя на темные сосны.
Потом они шли молча по тенистой дороге в сторону озера. Так же молча он оттолкнул лодку в закатное чудо под названием Саурес. Они молча отчалили и поплыли вдоль серебристо-багряного берега, покачиваясь на волнах. В молчании Данморы проплыли мимо коттеджей, в которых звучала музыка и смех. Молча причалили в установленном месте позади Голубого Замка.
Вирджиния стала подниматься по скалистой дороге к дому. Несчастная, она опустилась на первый попавшийся дома стул и уставилась в окно под радостное мурлыканье Везучего и протестующий взгляд Банджо, так как первый попавшийся Вирджинии стул оказался его личным владением.
Ральф зашел через несколько минут. Он не подходил к ней близко, а просто стал сзади и ласково спросил, не стало ли ей хуже от всего пережитого. Вирджиния отдала бы назад год счастья, если бы могла честно ответить: «Да».
– Нет, – искренне призналась женщина.
Ральф ушел в камеру Синей Бороды и закрыл за собой дверь. Вирджиния слышала, как он ходил взад и вперед. Никогда прежде она не слышала этих шагов.
А час назад, всего только час назад она была так счастлива!
41
В конце концов, Вирджиния отправилась спать. Перед сном она перечитала письмо доктора Стинера. Оно немного успокоило ее. Такое спокойное, уверенное. Почерк отчетливый и твердый. Письмо не было написано человеком, который не ведает о том, что пишет. Спать тем не менее Вирджиния не могла. Она прикинулась спящей, когда вошел Ральф. Он сделал вид, что тоже идет спать. Но Вирджиния отлично знала, что он спит не более, чем она. Она знала, что Ральф лежит рядом и смотрит в темноту. О чем он думает? Хочет понять? Но что?
Вирджиния, которая провела много часов без сна у этого окна, сейчас, в эту несчастную ночь расплачивалась за свое счастье. Ужасный, зловещий факт вырисовывался перед ней из тумана подозрений, догадок и страха. Она не могла закрыть на это глаза, отогнать прочь, проигнорировать.
Вероятно, все-таки ничего страшного с ее сердцем нет, несмотря на то, что сказал по этому поводу доктор Стинер. Если бы было, то эти тридцать секунд убили бы ее. И бесполезно обращаться к письму доктора Стинера и его репутации. Величайшие специалисты тоже ошибаются. И доктор Стинер допустил такую ошибку.
Под утро Вирджиния забылась в тяжелом сне. Ей приснилось, что Ральф зло упрекал жену в том, что она обманула его. Во сне Вирджиния потеряла над собой контроль и сильно ударила мужа по голове скалкой. А скалка оказалась из стекла и от удара мелкими осколками разлетелась по полу. Вирджиния проснулась от своего крика, и когда поняла, что это всего лишь сон, испытала чувство облегчения, но через некоторое время над ней опять нависла жестокая реальность, еще более тяжелая от сознания того, что она обманула Ральфа.
Ральф ушел. Вирджиния знала, как иногда бывает, подсознательно, что мужа не было ни дома, ни в комнате Синей Бороды. В гостиной стояла удивительная тишина. Какая-то подозрительная тишина. Старые часы остановились. Ральф, вероятно, забыл завести их, что никогда не случалось с ним прежде. Комната без часов казалась мертвой, хотя в окно врывался солнечный луч и отблески танцующих волн, плещущихся за стенами дома.
Лодки не было, но машина стояла на месте на берегу под деревьями. Значит, Ральф ушел в лес. Он не вернется до ночи, а может быть, и до утра. Очевидно, он сердится на нее. Это его зловещее молчание, должно быть, означало злость, холодную, глубокую, оправданную. Вирджиния решила, что ей нужно сделать в первую очередь. Это решение подействовало на нее успокаивающе. Во всяком случае, странное оцепенение, охватившее ее, было хуже боли. У Вирджинии было такое состояние, как будто в ней что-то умерло. Женщина заставила себя приготовить завтрак и поесть. Механически она привела Голубой Замок в порядок. Затем надела шляпу и пальто, заперла дверь, спрятала ключ в дупло старой сосны и переплыла в лодке на другой берег. Она отправилась в Хайворт к доктору Стинеру. Она должна знать истину.
