Текст книги "Дикая магия"

Автор книги: Джуд Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Глава 4
ПРОКЛЯТИЕ

На следующий день не успело еще взойти солнце, a Capo уже был на ногах. Он почти не спал – мысли о том, что ему предстоит, бесконечно крутились в голове и не давали сомкнуть глаз. Он как в тумане оделся, заметил отсутствие своего кинжала на стуле – должно быть, оставил на кухне, хотя совсем не помнил, чтобы брал его туда, – затем натянул ботинки.

Внизу Танто лежал в своей постели, точно личинка в коконе. Глаза его сияли. Он предвкушал изысканную месть братцу. Во всем произошедшем виноват только Capo. Если бы он не отнес свой выигрыш той маленькой бродячей шлюхе, Танто сейчас был бы лордом, обладал замком и красивой, преданной женой. Он остался бы цел и невредим, и им бы по-прежнему восхищались. Его бы уважали все те дурни, что считают себя лучше – Фортран Дистра и Ордон Каран, к примеру, – со всеми их деньгами, землями и прекрасным будущим, которое расстилалось перед ними, такое же сияющее и бесконечное, как поверхность озера Йетра. Он ненавидел их. Но во сто крат больше он ненавидел Capo.

Танто сделал над собой усилие и начал ворочаться в кровати, пока не почувствовал спазм в кишечнике.

Вонь была невыносимой. Capo стоял над братом, сжимая и разжимая кулаки, стараясь побороть приступы тошноты. Глаза Танто были закрыты, дыхание ровное и спокойное. Легкая улыбка играла в уголках рта. Казалось, он спит, как невинный младенец, и видит сны о лучших временах. Но на виске лихорадочно пульсировала жилка, и лицо было напряжено. Capo стоял над ним, вглядываясь, довольно долго. Он ждал, не выдаст ли себя брат невольным движением. Затем, сжав зубы, вышел из комнаты, подогрел на печке воду, принес несколько тряпок для мытья и горшок с крышкой для нечистот.

Когда Capo вернулся в комнату, там был Фавио. Он стоял у кровати, глядя на спящего старшего сына. Подбородок Фавио потемнел от щетины, а одет он был в запятнанный красный халат, подвязанный синим потертым поясом. Лысая голова блестела на свету, который лился в комнату через единственное окно. Редкий случай, чтобы Фавио появился перед кем-нибудь в таком виде, он был очень щепетилен в отношении своей внешности: тщательно брился каждое утро и прятал недостаток волос под повязкой. Это доказывает, думал Capo, как мало его беспокоит теперь что-либо, кроме гордости клана Винго, которая лежит перед ним, прикованная к постели и воняющая нечистотами.

Когда Capo вошел, Фавио торопливо отдернул руку от носа и выпрямился. Глаза его были влажными. Интересно, подумал Capo без тени сочувствия, эти слезы от горя или от зловония?

Взгляд Фавио прошелся по предметам, которые принес Capo, ошеломленно задержавшись на горшке. Затем поднял голову и с презрением посмотрел на младшего сына.

– Я виню в этом только тебя, – произнес он голосом, дрожащим от переполнявших его эмоций. – Что бы ты ни делал, как бы ни старался, ты никогда не сравнишься с Танто. Даже не думай, что когда-либо займешь его место в моем сердце и в доме.

С этими словами Фавио прошел мимо Capo к выходу.

Capo отшатнулся, словно отброшенный волной отцовского презрения. Он считал, что привык к такому обращению, но это только казалось ему. Несмотря на то что подобные тирады повторялись регулярно, они не могли ожесточить его сердце, сделать равнодушным.

Передернув плечами, он подошел к кровати и откинул одеяло. От резкой вони отшатнулся в сторону. И вдруг Танто сел в постели, злобно глядя на Capo.

– Грустно, правда? – Брат был весел и ликовал. – Раз ты можешь ходить в уборную, принимать ванну или купаться в озере с хорошенькими мальчиками, я подумал, что тебе стоит проводить как можно больше времени по локоть в дерьме, моче и блевотине. Если бы я мог на тебя наблевать, я бы так и сделал. Хочу, чтобы ты испытал то омерзительное состояние, в котором я оказался по твоей милости.

Capo в смятении отскочил назад.

– Ты знаешь, Танто, что не я сделал это с тобой, – сказал он тихо, протягивая горшок и отворачиваясь от немигающего темного взгляда. – Я не понимаю, почему ты хочешь наказать меня за несчастье, которое постигло тебя.

– Несчастье! – Танто зашелся горьким смехом. Он оттолкнул от себя горшок с такой силой, что тот выскользнул из рук Capo и с грохотом упал на пол. – Несчастный случай, неудачное стечение обстоятельств, вот что привело меня к этому, так? Насмешка Фаллы Милосердной, да? Сплетение линий судьбы? Вряд ли, братец…

Пальцы его впились в руку Capo. Кожа к коже. Волна враждебности и злобы брата охватила Capo. Он стоял словно парализованный и видел перед собой темный ночной берег, и волна за волной – черные, смешанные с нечистотами, кишащие уродливыми осьминогами, акулами и ядовитыми змеями – поднимались вверх до самого неба, стремясь завладеть им, унести на дно морское и отдать во власть ужасов. Первая волна накрыла его с головой, и он увидел и почувствовал…

Записка, написанная его рукой, возле заметно уменьшившейся горки монет. Надвигающаяся тень, потом обыск его комнаты. Детали всплывали как галлюцинация. Он видел, как содержимое чернильницы выплеснули на аккуратную стопку его белья и любимые замшевые тапочки, как ткань жадно впитала темную жидкость. Что-то серебряное виднеется из-под белоснежной подушки. Змеей потянулась рука – темная, загорелая, мускулистая рука Танто, – пальцы сомкнулись на рукояти. На него нахлынули ненависть и бешенство, потом – ярость убийцы. Я убью его. Возьму этот кинжал и…

Разящий нож. Перья. Везде перья.

Кто-то убил птицу?Он не понимал. Пальцы впивались в его руку, безжалостно, оставляя синяки на коже.

Сцена изменилась до неузнаваемости. Пара нелепых пурпурных туфель с загнутыми носками, под ними черная, обгоревшая земля. Значит, Большая Ярмарка, долина вулканов. Свет луны и отблески огня. Алтарь Богини, со смехом перевернутый ударом ноги. Дерьмо красно-коричневого цвета, потом запах сафлора, ароматный и пьянящим.

Потом он оказался возле шатра, освещенного изнутри, увидел силуэты двух женских фигур, лицо одной закрыто вуалью, профиль другой четко вырисовывается. Это Селен Ишиан. Горячая волна похоти накрыла его. Затем был голос, эхом отдававшийся в его голове, цитаты из «Ложи Алесто», огненные блики на клинке кинжала…

Потом он видел только кровь. Время, казалось, остановилось. Кровь была везде – в воздухе, на лезвии кинжала, на его руках. Темное расплывшееся пятно крови на дорогой шали…

Что-то дрогнуло внутри Capo. Он шарахнулся в сторону, схватившись за голову, рука Танто соскользнула. Но даже теперь, когда контакт между ними был разорван, жуткие образы продолжали проноситься в мозгу один за одним. Capo сосредоточился, пытаясь понять их суть. Записка и бешенство, которое она, должно быть, вызвала – тут все ясно: его собственная записка брату, что он отнес половину выигрыша Гайе, как они и договаривались, – так ему казалось по крайней мере. Хотя он должен был знать, что у Танто нет никаких понятий о чести, особенно если речь шла о расплате за кровь старого кочевника. Перья, алтарь, запах сафлора – все эти образы никак не связывались в единое осмысленное целое. Мысли продолжали возвращаться к кинжалу. Он прокручивал в голове эту картину снова и снова, вспомнил особую отделку из серебра и красивый рисунок. Клинок наверняка эйранский, тот самый, что дала ему она, Катла, Катла Арансон…

Воспоминание о ней – о ее незаурядных способностях, веселом характере, дикой красоте – придало мыслям ясность. Да, это был тот самый клинок, который он клал себе под подушку и который так странно исчез потом. Но Танто клялся, что его изранили именно этим клинком, когда он пытался защитить дочь лорда Ишиана от эйранских рейдеров. Значит, именно он украл его из комнаты Capo. Тогда легко можно объяснить перья – подушка, распоротая в спешке. Потом дорога. Те туфли могли принадлежать только Танто, никто другой не одевался столь вульгарно. Шатер. Две женщины внутри. Очевидно, это шатер Селен Ишиан, но никаких признаков истрийских рейдеров, никакой угрозы, пока не…

Он распахнул глаза, ослепленный неожиданной, яркой вспышкой понимания.

– О Богиня! Танто, что ты наделал?

Брате любопытством уставился на него.

– О Богиня! Capo, о чем ты говоришь?

– Это был ты! Когда ты коснулся меня, я видел…

Он резко оборвал фразу, но было уже поздно. Он заметил, как изменилось выражение лица Танто – нет, в нем не было и тени вины или угрызений совести или даже страха быть раскрытым. Это было выражение зависти и алчности.

– Я так и знал! – В голосе Танто звучал триумф. – Ты читаешь мои мысли! Когда я дотрагиваюсь до тебя, ты видишь меня насквозь! Ты всегда был таким чувствительным, таким добреньким, трусливый, мягкий молокосос, внимательный к рабам, ласковый с животными, даже самые дикие из них шли к тебе. И ведь они никогда не кусали тебя, правда? О нет! Они кусали меня, потому что ты знал их мысли и заставлял их кусать меня! – Танто снова ухватился за запястье Capo. Он с восторгом наблюдал, как брат вырывается с искаженным от внутренней боли лицом. Ненависть полыхала в темных глазах Танто. – Никогда я не мог поверить, что ты на самом деле мой брат. Ты – ничтожное создание, мягкотелый идиот – и мой брат! Что за нелепая мысль! Наверное, мать переспала с каким-то смазливым бродячим торговцем и зачала тебя, пока отец был на войне. И тебя оставили, несмотря на всю твою недоделанность. Посмотрим теперь, верна ли моя теория. Может, и правда твоя лицемерная, чистоплюйская душонка умеет читать мысли? А?

Лицо Танто исказилось в гримасе, означавшей веселье. Затем он закрыл глаза, словно пытаясь настроиться на самые лучшие воспоминания.

Поток образов снова полился в мозг Capo, хотя он и старался изо всех сил остановить его, вырваться из медвежьей хватки брата – пожалуй, слишком сильной для увечного.

Красивая девушка-рабыня, ее тонкая сабатка разорвана и болтается вокруг ног. Она била его своими маленькими кулачками, маша руками, будто крыльями, но он грубо схватил ее за запястья, чуть не переломав кости, и дважды ударил ее о стол – стол в их гостиной. Рабыня, бедная маленькая Сани, – она умерла в прошлом году от чахотки, вспомнил Capo, чувствуя беспомощность и страдая от этого. Он раздвинул ей ноги и запустил внутрь нее руку, она закричала от боли… В апельсиновой роще мальчик-раб стоит на коленях, выкрикивая что-то невнятное на своем гортанном языке. Возбужденный ужасом мальчика, он схватил его за волосы и откинул голову назад, а другой рукой взял свой член… Карие глаза с длинными ресницами смотрят на него с презрением и отчаянием, нежные белые груди с рисунком бледно-голубых вен под его руками. Женское лицо, мокрое от слез; она умоляет его, умоляет так трогательно, что ему захотелось ударить ее снова. Круглый белый живот с шестимесячным ребенком внутри… его собственным… его первый внебрачный сын!.. Отупевшее, в синяках, лицо проститутки, к которой он приходил, хорошо расплачиваясь с хозяином публичного дома за свои необычные пристрастия… Рабыня, испускающая дух в море крови у его ног. Селен Ишиан пристально смотрит на него, ее розовый и пухлый рот открыт от удивления. Его жена, его жена! Или скоро станет ею, потому что разве будет лорд Тайхо или его отец препятствовать браку, если товар уже испорчен? И не важно, уплачена цена по договору или нет. Такая вот маленькая перестановка, дерзкий, опережающий шаг. Он видел бледные округлости ее грудей, соски, маленькие и темные, просвечивающие сквозь тонкую ткань. Сорвать ткань, и его взгляду открылось все ее тело, мягкое и податливое: груди как раз такие, какие нравились ему, зрелые, чуть тяжелые, плоский живот, готовый принять его семя, а это место внизу, не тронутое ни одним мужчиной, его по праву, сейчас, сейчас! Первое обжигающее проникновение в нее было великолепным сочетанием боли и неописуемого удовольствия. Он чувствовал сопротивление девственной плевы. Ощутил, как она разорвалась под сильным напором и впустила его – желанного, конечно, желанного. Он пахал и пахал это девственное поле, а ее сильные руки обхватили его, ногти впились в кожу, выражая всю силу ее желания. Потом ни с чем не сравнимое облегчение…

Танто отпустил руку брата перед тем ненавистным моментом. Он не хотел даже вспоминать об этом, не говоря уж о том, чтобы делиться с Capo. В любом случае он с трудом мог поверить в то, что она, его будущая жена… Нет, наверняка это были другие люди, это они взяли его кинжал и воткнули в него. Он почти убедил себя в этом, мог даже мысленно представить их лица.

– Ты чудовище!

Освободившись от хватки брата, Capo попятился и прислонился к стене. Грудь его тяжело вздымалась, лицо горело. Он чувствовал себя грязным оттого, чему стал свидетелем, он испытывал отвращение. Он и раньше знал о мерзких чертах брата, видел его хитрость, жадность, ложь, жестокость к кошкам и собакам, намеренную грубость с лошадьми, то, как он обращался со слугами, как издевался над маленьким Дено, слепым на один глаз. Еще он слышал, как Танто болтал о своих встречах с женщинами, но затыкал уши и воспринимал это как пустое хвастовство или в худшем случае как фантазии, которые брат, будь у него такая возможность, претворил бы в жизнь.

Но познав в полной мере порочность брата, Capo почувствовал тошноту.

В ответ Танто лишь ухмыльнулся и ткнул пальцем куда-то ниже пояса Capo.

– Не такой уж молокосос, как я вижу. Возможно, после этого я даже назову тебя братом!

Capo посмотрел вниз и с ужасом увидел, что тело под воздействием нечистых мыслей Танто предало его – под туникой ясно различалась напрягшаяся плоть.

С криком отчаяния он выскочил из комнаты на ярко освещенный солнцем двор.

Со злобным удовлетворением Танто слушал, как брат громко блюет на бархатцы под окошком. «Будет ему урок, – думал он. – А то возомнил, что сам такой чистый и только я ненормальный».

Звуки рвоты все не стихали. Танто отбросил в сторону стеганое покрывало и спустил с кровати оплывшие жиром ноги. Осторожно перенес на них вес, затем выпрямился во весь рост. Пол был прохладным. Подняв тряпки, которые кинул Capo, Танто оттер с себя собственные нечистоты, морщась от гадкого запаха. Затем, дрожа и потея от усилий, нетвердой походкой подошел к окну и выглянул наружу. На другой стороне двора он увидел Capo, прислонившегося к стене. Каждая линия его тела говорила об отчаянии: плечи опушены, голова висит, руки распластались по нагретому солнцем камню – казалось, только они и не дают ему упасть.

Танто улыбнулся. Это было самое радостное утро за все последнее время. Он так чудесно спланировал все, чтобы отец приказал Capo убирать за прикованным к постели калекой. Это прекрасно уже само по себе, но новое развитие событий превзошло все его ожидания, потому что теперь он сможет свести Capo с ума посредством страха и пыток. Это гораздо лучше, чем просто неприятная обязанность убирать за ним и исполнять все его капризы. Не прилагая никаких усилий, Танто мог превратить жизнь брата в непрекращающуюся муку. А к тому времени, когда он будет готов идти на войну – сама идея о том, что Capo способен вести отряд в бой, яростно сражаться, казалась абсурдной, – он уже будет сумасшедшим и злым, как летняя оса с жалом на изготовку. Он погибнет в первом же сражении, может быть, напорется на собственный меч и возблагодарит за это богиню!

Убедившись, что брат не идет к дому, Танто вернулся к кровати и из горы подушек вытащил поясной нож, который украл вчера из комнаты Capo. Не нужно, чтобы Иллустрия обнаружила его, когда придет повидать сына. Все должны верить, что он – немощный инвалид, прикованный к постели.

Кинжал был тяжелым. Синяк на груди от его рукояти болел, но теперь страдания Танто возмещены сторицей. Такого триумфа он не мог ожидать!

Возможность свести Capo с ума доставляла Танто такое удовольствие, что он забыл о собственной боли.

Он тихонько прокрался к двери и высунул голову наружу. Никого. Отец и дядя Фабел скорее всего читают утренние молитвы, стоя на коленях и склонив головы, – суеверные идиоты! Служанки вряд ли посмеют доложить о его похождениях, даже если выследят его, они уже на собственной шкуре испытали, что значит переходить ему дорогу.

Опираясь на стену, чтобы не упасть, Танто прошел вдоль по коридору со скоростью удивительной для калеки и на четвереньках, будто гигантский таракан, поднялся по лестнице.

Солнце поднялось выше. Capo подумал, что сегодня худший день в его жизни. Вернувшись в комнату брата, он вычистил постель, поменял простыни, а потом его заставили постирать их. Затем, пока слуги относили Танто свежее белье и завтрак, подобающий лорду, Capo отправили практиковаться в военной науке с одним черствым куском хлеба. Хорошо, что по дороге нашлось немного фруктов.

Потом Capo попал в руки капитана Гало Бастидо, который избил ученика до черных синяков по всему телу. Предлогом послужила его медлительность и неповоротливость. Зверюга – так прозвали капитана те, в кого он вколачивал некое подобие умения фехтовать. В военное время Бастидо был одним из командиров ополчения Алтеи; сейчас, в период затишья, которое гордо называли мирным временем, даже несмотря на нависшую угрозу, он исполнял обязанности надсмотрщика в поместье Винго и отвечал за наем людей на работы. Более высокое положение управляющего поместьем занимал Сантио Каста, и капитан должен был подчиняться ему, что было крайней несправедливостью, с точки зрения Бастидо, потому что во время последнего военного конфликта с Севером Каста был младше его званием.

Ничто из вышеперечисленного не способствовало доброму нраву этого человека, не говоря уже о его природной склонности к жестокости. Заносчивость и толстокожесть сослужили ему хорошую службу во время войны. А унизительное занятие надсмотрщика за рабами, которые едва говорили по-истрийски, но все время бормотали на своих непонятных языках, породило в капитане полное равнодушие к людям, кроме тех случаев, когда он делал им больно. Резкий вскрик, протяжный стон, мокрые от слез глаза и искаженные лица – это он понимал и использовал в процессе обучения, так что ему удавалось добиться превосходных результатов в короткое время.

Когда Бастидо велели уделить внимание младшему, нелюбимому сыну хозяина, он развеселился. Каждый раз, когда Capo в изнеможении падал на землю или же сдавался под напором огромного тренировочного меча Зверюги, тот заходился от смеха.

– «Будь с ним суров» – так сказал мне твой отец, – весело проинформировал юношу Бастидо после того, как уложил его на землю в третий раз за утро. Несмотря на то что капитан был на полголовы ниже Capo, в ширину он превосходил его почти в два раза, и мускулы его были тугими, как сушеная баранина. – «Он ленив и неповоротлив, кроме того, совсем не умеет обращаться с клинком. Сделай из него мужчину, – сказал он мне, – солдата, которым могли бы гордиться Винго». Именно за это мне и платят деньги.

Каждый сантиметр кожи Capo, казалось, был покрыт синяками и порезами, каждое волокно его мышц пульсировало от боли. Еле волоча ноги, он поднялся по лестнице в свою комнату, думая о том, что как только коснется головой подушки, тут же провалится в сон, такой глубокий и долгожданный, что, пожалуй, не проснется к ужину. А если он не сможет поесть, то не вынесет забот Зверюги на следующий день.

В нем не осталось ни силы, ни воли сделать хоть одно лишнее движение. Он чувствовал себя как побитая дворняжка, как истрепанный в драке волк, вернувшийся в логово. Завтра будет завтра. Если повезет, может, он и не дотянет до следующего дня.

Capo толкнул плечом тяжелую деревянную дверь и, пошатываясь, вошел в комнату. Скинув туфли, принялся снимать пыльную тунику. До конца не сняв ее, плюхнулся на кровать. Ноющими мышцами спины он почувствовал под собой что-то жесткое и холодное. Откатившись в сторону, Capo сорвал мешавшую тунику и швырнул ее на стул у кровати. Правой рукой он нащупал предмет. Достал его и поднес к лицу. В сумрачном свете умирающего дня он разглядел свой поясной кинжал, который безуспешно искал все утро. Рукоятка была запачкана и воняла дерьмом.

Вздрогнув от отвращения, Capo бросил кинжал на пол, где он и остался лежать. Лезвие в свете заката было красным, словно его окунули в кровь.

И вдруг он понял, где был кинжал все то время, пока он искал его, и каким образом вернулся назад. Неожиданная ярость охватила юношу.

В эту ночь он так и не сомкнул глаз.

Глава 5
КОРОЛЕВСКИЙ КОРАБЕЛЬЩИК

Первую ночь в королевской столице они провели на чердаке заведения, в котором наемники вели какие-то дела. Когда Катла поинтересовалась, какого рода эти дела, Дого состроил идиотскую рожу и оскалился, а Халли тихонько покачал головой. Катла решила воздержаться от расспросов до тех пор, пока они не распрощаются с наемниками.

С утра они отправились к верфям Мортена Дансона, чтобы передать ему приглашение Тэма на представление – не веревочку с узелками, а отличный пергамент из козлиной шкуры, исписанный собственноручно Тэмом рыбьими чернилами.

На Катле была туника в зеленую и красную клетку, позаимствованная специально для этой цели у одной из актрис, Сильвы Легкой Руки, еще до того, как они покинули корабль. Халли чувствовал себя крайне неуютно в зеленом с золотом костюме. Яркость наряда несколько смягчал просторный плат неброского серого цвета, на котором красным шелком был вышит «Снежный волк» во всей своей красе.

Катла была удивлена, узнав, что Тэм умеет так здорово писать, но еще больше ее поразило то, что Тэм Лисица самостоятельно вышил этот плащ. Трудно было представить, что его огромные волосатые руки пригодны на что-либо, кроме метания ножей, управления судном или тисканья баб. Но главарь комедиантов не заметил, что Катла посмеивается над ним.

– Представление – это не только веселье и игры, – говорил он. – Во-первых, мы все время в пути. При этом бывает даже очень скучно, особенно если какой-нибудь мелкий лордик решит, что тебе нужно подождать денек-два-три, пока он охотится за каким-нибудь мифическим драконом, или, еще хуже, если тебя заставляют проигрывать одни и те же куски по сто раз. Кроме того, мы не можем себе позволить держать швею, повара или прачку, и приходится делать все самим. Мы сами шьем и поддерживаем в хорошем состоянии свои костюмы. Моей труппе приходится учиться обращаться с иглой так же мастерски, как и с жонглерскими мячиками и ножами.

Первые полчаса прогулки по королевскому городу сами по себе были развлечением для Катлы. На каждом повороте она то и дело вскрикивала от восторга.

– Посмотри, брат, окна со стеклами!.. Взгляни-ка на ту женщину с фиолетовыми волосами! Ой, да это же парик!.. Что за человек может жить в таком доме? А зачем решетки на дверях и штыри на стенах? А что это за знаки там, как паленый деготь? Ой, да это и есть паленый деготь. С войны остался? А зачем эйранскому лорду сражаться с королем? Из-за женщины?..

И так далее в том же духе, пока Халли не пригрозил дать сестре оплеуху и оставить в ближайшей канаве, где ее найдет какой-нибудь попрошайка. Приблизившись к окраине города, они увидели кавалькаду, рысью идущую в их сторону: конные мужчины в прекрасных плащах и сверкающих шлемах, с длинными волосами, заплетенными в косички, и бородами, перевязанными пестрыми лентами, со знаменами, развевающимися на копьях, которые блестели так, точно их никогда не использовали для других целей. Из крытых повозок, которые тащили выносливые пони Северных островов, выглядывали женщины, а гривы пони и их хвосты в косичках тоже были щедро украшены лентами. Одна из повозок, в которой ехали хихикающие девицы, расчесывающие друг дружке длинные волосы, прошла так близко от Катлы и Халли, что им пришлось отскочить с дороги. Катла было ринулась вперед, гневно ругаясь и потрясая кулаками, но Халли схватил ее за руку.

– Не смей!

Она удивленно уставилась на него.

– Они же могли задавить нас… – Катла осеклась – лицо Халли было бледным и напряженным, по взгляду темных глаз невозможно было понять, о чем он думает. – В чем дело?

Он просто помотал головой и пошел вперед, погрузившись в свои мысли. Больше Халли не произнес ни слова, пока они не добрались до верфи.

Верфи Мортена Дансона располагались в широкой морской Лагуне, по сторонам которой возносились вверх, в необъятное голубое небо, высокие холмы. Когда-то это место, возможно, было одним из самых красивых на Северных островах, ибо всю землю здесь, насколько хватал глаз, покрывали леса. Чистые воды залива отражали десятки оттенков зеленого, ветер гнал по бескрайнему небу высокие облака. Теперь же тут не осталось и трех пеньков – леса были выкорчеваны, везде торчали обожженные корни, беспорядочно росла черника или ежевика. Это место уже ничем не могло привлечь ни животных, ни человека.

Внизу, ближе к реке, все открытое пространство занимали ветхие домишки. Везде виднелись жестяные крыши, постройки из камня, бревенчатые хижины, склады, временные укрытия, сделанные из шкур и весел, – убогий с виду береговой город. Посреди этого хаоса лежали корпуса сотен кораблей на разных стадиях постройки, шпангоуты и балки торчали во все стороны, будто ребра разделанных китов. Казалось, здесь тысячелетия назад произошла великая морская битва, и воды отступили, чтобы показать останки погибших как предупреждение для других.

На берегах лагуны виднелись кучи строительного мусора. На мили вокруг не росло ни одно подходящее дерево, и Мортену Дансону приходилось привозить материалы издалека. Самые большие бревна, должно быть, доставляли со священной Холмистой Плантации – эти деревья когда-то поднимались на высоту сотен футов. Древние гиганты, низложенные человеком.

Приток реки, которая впадала в море в южной части лагуны, был вытеснен со своего первоначального русла. Оно выделялось более темным цветом трав и сухими камешками, среди которых пробивались новые побеги. А речка, что когда-то текла здесь, теперь бежала по искусственному руслу в самое сердце верфи. Мужчины с огромными кожаными мехами для воды бегали от реки к сараям. Из этих сараев вырывалось в воздух над лагуной так много пара, что издалека чудилось, будто здесь делают не корабли, а облака: своеобразная фабрика погоды, которой мог управлять только сам Сур.

Катла и Халли направились вниз по дороге и с удивлением смотрели по сторонам. Даже Халли, который путешествовал гораздо больше, чем сестра (он был в Нессе и Чистых Водах, а однажды после Большой Ярмарки даже в Иксте на севере Истрии), не видел, чтобы воля человека могла так подчинить себе природу.

– Восхитительно, – произнес Халли, задыхаясь от восторга и быстрой ходьбы.

– Ужасно, – сказала Катла. – Никогда больше не взойду на борт корабля.

– Это место – источник жизни для Эйры, сестра. Как еще мы можем преодолеть океан? Неужели ты думала, что дедушка выстрогал «Птичий Дар» из пары веток со своих любимых дубов?

– Я не знаю. Просто… – Катла раскинула руки. – Здесь нет ничего… Ничто не возвращается… – Она нахмурилась. – Не могу объяснить, что я имею в виду. Все это очень жестоко.

Она в растерянности остановилась. Когда Катла работала с металлом в кузнице, она чувствовала, как сила Эльды поднимается вверх от жара, проходит через нее и возвращается назад в землю. То было как благословение мира. Но это…

– Что вы здесь делаете?

Человек, обратившийся к ним, был маленького роста и одет богато. Он не носил бороды на южный манер, зато имел маленькие усики над тонкими губами. Отделанный совсем неуместной здесь парчой воротник врезался в шею, нижняя рубашка настолько бела, будто ее надели в первый раз. Катла подумала, что никогда не встречала человека, который одевался бы так подчеркнуто аккуратно и даже изящно. Однако голос выдавал его происхождение: бедняцкий диалект восточной части островов, резкий и неприятный для слуха. Его еще нужно было доводить до того же уровня совершенства, что и наряд.

– Мы пришли повидать Мортена Дансона, владельца этой верфи, – ответил Халли.

Человек оглядел его с головы до ног, потом повернулся к Катле. Она почувствовала, как его взгляд прошелся по ней, остановившись на растрепанных волосах и нелепом, по его мнению, костюме.

– Попрошайкам здесь нечего делать, работу искать бесполезно, – вздохнул он. – У нас достаточно тупоумных работников. Нечего тут шляться в шутовских нарядах. Отправляйтесь куда-нибудь еще. До свидания.

С этими словами незнакомец повернулся на каблуках и собрался уходить.

Халли уже открыл рот, чтобы ответить, но Катла опередила его.

– Не переживай, брат, – сказала она достаточно громко, чтобы ее слова настигли удаляющуюся фигуру. – Если этот джентльмен не желает позволить нам отдать Мортену Дансону приглашение от имени короля, что ж, его воля. Уверена, что отсутствия простого корабельщика никто и не заметит среди такого количества влиятельных людей королевства.

Маленький человечек поспешно обернулся.

– Приглашение? Мне? От самого короля?

Так этот напыщенный петух и есть Мортен Дансон? Катла вдруг почувствовала беспокойство. Неужели высокомерный и заносчивый сноб – лучший корабельщик Эйры? Руки белые и гладкие, как у женщины, сразу видно, что он не держал плотницких инструментов уже лет десять. Как же так?

Халли полез в сумку и достал пергамент, свернутый в трубку и перевязанный шелковой лентой. Протянул его корабельщику, который жадно выхватил свиток и развернул его. Катла наблюдала, как он бегает глазами по тексту, сосредоточенно нахмурив брови. Он не умеет читать, с восторгом подумала она. А еще называет других недоумками. Она деликатно кашлянула и проворно выхватила пергамент из рук корабельщика.

– Ты же знаешь, брат, нам было велено огласить приглашение вслух, – сказала она Халли, протягивая ему послание. – Невежливо заставлять такого важного господина читать самостоятельно…

Халли улыбнулся и сердечно посмотрел на Мортена Дансона, но Катла видела, что напускная кротость скрывает торопливую работу мысли.

– Ах да, – произнес он после мига замешательства. Потом вытянул перед собой руки с пергаментом и стал читать:

– Их величество Вран, сын Ашара, внук Стена, владыка Северных островов, просит своего самого верного и уважаемого корабельных дел мастера Мортена Дансона присутствовать на вечере развлечений, который состоится в Полнолуние в замке Халбо. В честь празднования его женитьбы на прекрасной Розе, королеве его сердца, будет давать представление всемирно известная труппа артистов под руководством Тэма Лисицы.

– Представление? Завтра вечером? В замке Халбо? Тэм Лисица и его артисты? Приглашен самим королем Враном Ашарсоном? – Глаза корабельщика сияли.

– Вы приглашены участвовать в пире и насладиться королевским гостеприимством в течение ночи в гостевых палатах, – важно закончил Халли.